Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

– Две недели, – добавил он, переходя к самой сути; и Бинго в полном отчаянии вышел на улицу.

Через две недели, думал он, конкурс кончится. Будущее темно. Когда-то он слышал стишок: «Окутал душу мрак темнее адских недр», и теперь поражался его точности. Поистине, лучше не скажешь.

Один луч слабо мерцал во мраке – сегодня приедет тетя, а иногда, если к ней хорошо подойти, она что-то дает. Шанс невелик, Чарли Пиклет определил бы его «100 к 8», но все-таки, все-таки… Бинго побежал к ее дому.

– Доброе утро, Уилберфорс.

– Доброе утро, мистер Ричард.

– Однако удружили вы мне!

– Не будем об этом говорить.

– Ладно, не будем. Тетя дома?

– Мет, сэр. Они пошли что-то купить.

– Они? – удивился Бинго, полагавший, что при всей ее толщине тетя все же не тянет на pluralis.[78]78
  Множественное число (лат.).


[Закрыть]

– Madame и сэр Геркулес, мистер Ричард.

– Какой еще Геркулес?

– Супруг madame, сэр. Сэр Геркулес Фолиот-Фолджем.

– У-о!

– Да, сэр. Насколько я понял, они плыли на одном пароходе. Свадьба состоялась в Неаполе.

– Вот это да! Чего только не бывает…

– Совершенно верно, сэр.

– Нет, это надо же! А какой он?

– Лысый, сэр, томатного цвета, очень солидный. Бинго вздрогнул.

– Солидный?

– Да, сэр.

– В какой степени?

– Если пожелаете, сэр, взгляните на фотографию. Она в будуаре у madame.

– Пошли, – сказал Бинго.

Через минуту-другую он покачнулся и вскрикнул, зачарованно созерцая изображение человека, абсолютно похожего на воздушный шар. По сравнению с ним, думал он, старый Керк – просто пухленький. Вообще-то тете стоило посоветоваться с юристом, а то еще сочтут, что она вышла сразу за троих.

Восторженный вздох вырвался из его груди.

– Спасен! – прошептал он. – Спасен…

– Сэр?

– Ничего, это я так. Фото я на время возьму.

– Madame огорчится, заметив его отсутствие.

– Скажите, к вечеру верну. Надо показать в клубе.

Да, думал он, можно дать Пуффи… ну, 20 %. А можно и поторговаться.

МОЙ МАЛЫШ

Трутни спорили о том, имел ли Бинго нравственное право притащить своего младенца в клуб и поить его молоком прямо в курилке. Трутень с темными кругами под моноклем и под невооруженным глазом полагал, что после тяжелой ночи такие зрелища опасны. Другой, помилосердней, возразил, что Литтлу-сыну все равно придется когда-то вступать в клуб, и лучше его подготовить. Третий считал, что надо предупреждать заранее, ручаясь при этом за сохранность шляп, пальто и зонтиков.

– Очень уж у него подозрительный вид, – пояснил он. – Что называется, преступная внешность. Вылитый Эдвард Робинсон.[79]79
  Эдвард Робинсон (1893–1973) – американский актер, похожий на большого бульдога или небольшого носорога. Вы могли видеть его в фильме «Сказки Манхеттена».


[Закрыть]

Четвертый Трутень, всегда все знавший, сумел пролить свет на эту тайну.

– Да, – сказал он, – Алджернон Обри – не подарок, но Бинго уверяет, что он совершенно безопасен. Визит в наш клуб – знак благодарности. Если бы не этот младенец, еще одна семейная драма буквально потрясла бы мир.

Когда брак Бинго Литтла с Рози М. Бэнкс был благословлен потомством и Алджернон Обри появился на лондонской сцене, отец его (сказал Трутень) откликнулся так, как откликнулись бы и вы. Знакомясь с младенцем, он произнес: «Ой» – и долго не мог прийти в себя.

Отеческая любовь продержалась лишь потому, что у Бинго было изображение его самого в том же возрасте, и выглядел он примерно, как разбитое яйцо. Отсюда он вывел, что и такой ребенок может постепенно превратиться в изящного бульвардье с тонкими чертами лица.

Тем не менее, обнаружив, что в очередных бегах участвует лошадь по кличке Страшила, он с горя поставил на нее десять фунтов. Склонный к суеверию, он подумал, не для того ли послан в мир этот младенец.

Лошадь проиграла. Десятка, брошенная к ее копытам, была последней, а это означало, что надо месяц обходиться без коктейлей, сигарет и всех тех излишеств, которые тонкой натуре важнее, чем хлеб насущный.

Просить у жены не стоило. Уезжая на курорт, где мать принимала морские ванны, Рози недвусмысленно приказала на бегах не играть. Значит, деньги следовало добыть из другого источника. Как всегда в таких случаях, мысли злосчастного мужа обратились к Пуффи Просеру. Тот был прижимист, но с недавних пор как-то подобрел. Заглянув в ту комнату, где трутни писали письма, Бинго увидел, что домашний миллионер слагает стихи. Во всяком случае, он спросил, что рифмуется со словами «синие глаза», и поговорил о радостях семейной жизни.

Отсюда Бинго вывел, что его настигла любовь, а влюбленные добры. Он смело пошел к нему, на Парк Лейн, и встретил его у самого дома.

– Привет! – сказал он. – Пип-пип! Ты не смог бы…

Опыт единственного Трутня, обладавшего деньгами, наделил Пуффи шестым чувством. Можно предположить, что он обрел дар провидения. Не дожидаясь конца фразы, он отскочил, словно антилопа, почуявшая тигра, а там – помахал рукою из такси.

Услышав, что несчастный богач сказал шоферу: «В Савой», Бинго пошел туда же и застал там Пуффи с барышней. Она оказалась знакомой, что дало возможность подсесть к их столику.

Сперва Бинго не заметил, но позже – ощутил, что Пуффи обошелся бы и без него. Царила, скажем так, напряженность. Нет, сам он болтал, и девица болтала, а вот Пуффи был какой-то скованный, рассеянный, мрачный. Он ерзал на стуле и барабанил пальцами по столу.

После кофе девица сообщила, что спешит на вокзал, поскольку едет к кому-то в Кент, а Пуффи повеселел, заметив при этом, что охотно ее проводит. Но Бинго не бросил его; и, когда поезд ушел, сказал ему:

– Вот что, Пуффи! Ты мне не поможешь…

Еще не окончив этой речи, он заметил, что у миллионера нехорошо блестят глаза.

– Тебе? – спросил тот. – Интересно, чем? Что тебе надо, мой пластырь? Чего ты хочешь, пиявка?

– Десятку не дашь?

– Нет.

– Ты бы меня спас!

– Именно. А я тебя спасать не хочу. В виде трупа ты мне нравишься больше. Ах, как бы я на нем поплясал!

Бинго удивился.

– Поплясал?

– Да.

У Бинго тоже была гордость.

– Ну, что ж, – заметил он. – Тогда – пип-пип. Пуффи кликнул такси, и Бинго вернулся к себе в Уимблдон.

Вскоре его позвали к телефону. Звонил все тот же Пуффи.

– Помнишь, – осведомился тот, – я говорил, что поплясал бы на твоем трупе?

– Помню.

– Так вот, я подумал…

Бинго понял все. Лучшая, высшая часть души снова одержала победу, миллионера терзает совесть. Он собрался сказать: «Да ладно, ладно!», когда услышал:

– …и решил, что надо прибавить: «В альпийских ботинках». Пока.

Мрачный, сломленный человек повесил трубку и пошел пить чай, но тот обратился в полынь, а булочки – в пепел. Когда он думал о том, не прибегнуть ли к крайнему средству, не попросить ли денег у жены, принесли вечернюю почту. Он вскрыл конверт. Оттуда выпали десять фунтов.

«Вкладываю 10 ф., – писала Рози, – чтобы ты открыл для Алджи счет. Представляешь, какая прелесть? Свой счет, своя Чековая книжечка…»

Если бы мускулистый мул лягнул Бинго в лоб, он страдал бы больше, но не намного. Письмо выпало из его рук. Проект ему не нравился. Он полагал, что деньги надо распределять по справедливости и уж ни в коем случае не давать их впечатлительному младенцу, запуская в его сознание капиталистические идеи. Дашь младенцу 10 ф., думал он, и мигом обретешь еще одного поборника отжившей системы.

Взгляды его были так тверды, что он прикинул, не написать ли жене: да, письмо пришло, но денег там нет; видимо, она не вложила. Но эту мысль он отверг, сообразив, что автор книг о нынешних девушках умнее, чем надо бы.

Управившись с чаем и булочками, он уложил сына в коляску и вывез погулять. Молодые отцы часто считают, что это унизительно, но Бинго к их числу не принадлежал. Мало того, он любил такие прогулки.

Однако на сей раз все портила та печаль, в которую его поверг вид младенца, тихо сосущего палец. Прежде он принимал без споров, что беседовать с ним нельзя. Посвистишь, почмокаешь, он – погукает, и на том спасибо. Теперь ему казалось, что их разделяет пропасть, через которую не перелетят никакие чмоканья.

Вот – он, без гроша в кармане, вот – богатый младенец. Если бы тот хоть что-то кумекал, можно было бы у него занять. Просто замороженный вклад какой-то. Вещь неприятная!

Погруженный в эти мысли, он не сразу заметил, что кто-то его окликает. Заметив же, взглянул – и увидел, что человек в котелке катит коляску с пренеприятнейшим младенцем.

– Здравствуйте, мистер Литтл, – сказал он, и Бинго понял, что это букмекер Чарли Пиклет, принимавший участие в недавних делах со Страшилой. До сих пор он видел его только на бегах, где (несомненно, из самых благородных побуждений) котелок заменяла белая панама, а потому – не сразу узнал.

– Здравствуйте, мистер Пиклет, – сказал Бинго. – Не знал, что вы живете в наших краях. Это ваш ребенок?

– Да, – отвечал букмекер, бросив взгляд на коляску и заморгав, словно рыцарь, который увидел дракона.

– Тюпу-тюпу, – заметил Бинго.

– В каком смысле? – спросил мистер Пиклет.

– Это я младенцу, – объяснил Бинго. – Очень миленький.

– Миленький?

– Ну, – сказал честный Бинго, – не Роберт Тейлор[80]80
  Роберт Тейлор (1911–1960) – непозволительно красивый актер американского кино («Мост Ватерлоо», «Дама с камелиями»).


[Закрыть] или, допустим, Кэрол Ломбард,[81]81
  Кэрол Ломбард (1908–1942) – американская актриса; красивая, конечно, в стиле конца 30-ых годов (худоба, четкие черты, обесцвеченные волосы), но были актрисы и покрасивей, например – партнерши Тэйлора в указанных фильмах, Вивьен Ли и Грета Гарбо.


[Закрыть] но уж получше моего.

– По-луч-ше?!

– Конечно. Хотя бы похож на человека.

– Ничего подобного. Скорее уж, ваш похож.

– Мой?!

– В определенной мере.

– Господи, чушь какая!

– Чушь? – удивился Пиклет. – Ладно, заключим пари. Пять к одному, что моя Арабелла уродливей всех в Лондоне.

Бинго вздрогнул.

– Ставлю десятку!

– Идет. Где она?

Бинго на секунду заколебался, но тут же решил, что недооценивает сына.

– Вот, – сказал он, вынимая купюру и потрескивая ею в воздухе.

– Хорошо, – сказал Пиклет. – Вот – пятьдесят. Судить будет полицейский. Эй, констебль!

Большой, приятный полисмен приблизился к ним. Бинго признал, что лицо у него честное.

– Констебль, – обратился к нему Пиклет, – как по-вашему, какой ребенок страшнее?

Полисмен рассмотрел младенцев.

– Куда им до моего! – сказал он. – Вот это рожа так рожа. А мать считает, он красавец. Смех, да и только!

Молодые отцы ощутили, что он уклоняется от темы.

– Вы про наших скажите, – напомнил Пиклет.

– Ваш в соревнованиях не участвует, – прибавил Бинго. Полисмен посмотрел снова. Бинго заволновался – неужели сразу не ясно?

– М-да… – сказал судья.

– Дэ… – сказал все он же.

Бинго похолодел. Позже он говорил мне, что непременно выиграл бы, если б не стечение обстоятельств. Пока судья колебался, из-за облаков выглянуло солнце, и луч упал на Арабеллу. Та скривилась и тут же, без перерыва, стала пускать пузыри. Полисмен схватил ее за руку.

– По-бе-да! – крикнул он, поднимая вверх ее кулачок. – А вообще-то вы б на моего посмотрели.

Булочки, обратившиеся в пепел, и в подметки не годились котлетам, поданным на обед. Выйдя из комы, Бинго напряженно думал, как бы тут выкрутиться.

Он и Рози очень любили друг друга, но самая сильная любовь едва ли устоит перед таким открытием. Откуда не взгляни, выходило, что молодой отец поступил ужасно. В самом лучшем случае молодая мать скажет: «Как ты мог?!», а опыт семейной жизни учит, что слов этих надо избегать.

Бинго набрасывал на конверте «Украли», гадая, насколько это правдоподобно, и «Ветер унес», когда услышал звонок, а там – и голос жены.

– Алло!

– Алло, – отвечал он.

– Здравствуй, дорогой!

– Здравствуй, душенька!

– Здравствуй, котик!

– Здравствуй, мой ангел!

– Ты слушаешь?

– Да, да, да.

– Как Алджи?

– О, прекрасно!

– Такой же хорошенький?

– Д…да…

– Письмо получил?

– Да.

– А деньги?

– Да.

– Правда, я хорошо придумала?

– Да.

– Наверное, в банк ты не успел?

– Нет.

– Пойди с утра, до вокзала.

– Вокзала?

– Я завтра приезжаю. Мама наглоталась воды, хочет перебраться в Пистени, на грязи.

В любой другой момент эта весть возвеселила бы его, но сейчас не произвела впечатления. Думал он лишь о том, что завтра приедет Рози.

– Поезд около двенадцати.

– Хорошо, хорошо.

– Пусть Алджи тоже меня встретит!

– Ладно, ладно.

– Да, забыла! Открой средний ящик стола.

– Средний ящик…

– Там корректура для «Женских чудес». Выправь ее и пошли сегодня же. Называется «Нежные ручонки». Ну, я пошла. Мама еще кашляет. До свиданья, лапочка.

– До свиданья, кроличек.

– До свиданья, пупсик.

– До свиданья, зайчик.

Бинго повесил трубку и пошел в кабинет жены. Он страдал. Казалось бы, чего лучше – теща наглоталась и кашляет, но нет, радости не было. Вспоминая доверчивый и приветливый голос, он сопоставлял его с тем металлическим голосом, каким жена произнесет сакраментальную фразу. Страдая, он правил гранки.

Не знаю, знакомы ли вы с творчеством Рози М. Бэнкс. Критики порой упрекают ее в сентиментальности. Где-где, а в рождественском рассказе свойство это проявилось вполне. Миссис Литтл не поскупилась на снег и омелу, снегирей и поющих крестьян. Бинго рассказал мне эти «Ручонки» во всех ужасных подробностях, но я ограничусь главным. Крестный выгнал крестницу, которая полюбила художника, однако под Рождество она пришла к нему с младенцем. Представьте себе финал. Вот он сидит в библиотеке, обитой дубовыми панелями, одной рукой держит ребенка, другою – выписывает чек…

Сцена эта потрясла Бинго. Он вспомнил, что Пуффи Проссер – крестный его сына. Если нежные ручонки раскололи сэра Эйлмера Молверера, прославленного своей черствостью, почему бы им не расколоть несчастного богача?

Да, конечно, в середине июня нет ни снега, ни снегирей. Да, Пуффи предупреждал еще на крестинах, что больше серебряной чашечки из него не выжать. И все-таки Бинго, засыпая, думал о том, что если ребенок не подкачает, можно попросить и сотню.

Наутро, как бывает всегда, он одумался и решил ограничиться двадцатью фунтами. А что, вполне достаточно! Десять – ей, десять – ему. Словом, звоня в дверь, он был вполне спокоен. Его могло бы взволновать то, что юный Алджи походит на бандита, которым погнушался даже Каторжный клуб, но инцидент с констеблем показал, что таковы все младенцы, включая и героя «Ручонок». Миссис Бинго, в сущности, описала только розовые пальчики, а их у А.О. хватало. В общем, Бинго был весел, когда лакей Пуффи, Коркер, открыл ему дверь.

– Привет, – сказал он. – Хозяин дома?

Коркер ответил не сразу, попятившись от младенца, но, как образцовый лакей, сдержал себя.

– Да, сэр, – сообщил он. – Еще не встал. Поздно вернулся.

Бинго понимающе кивнул.

– Молодость, молодость! – заметил он.

– Э?

– Да, сэр.

– Веселое время…

– По-видимому, сэр.

– Так я зайду?

– Прошу вас, сэр. Его взять?

– А? Нет-нет! Это – крестник мистера Проссера. Пусть повидаются.

– Да, сэр?

– Знаете, не виделись с крестин.

– Вот как, сэр?

– Ну, пошли.

– Мистер Проссер в гостиной, сэр.

– В гостиной? Я думал, в спальне.

– Нет, сэр. Он в камине, сэр.

Действительно, Пуффи лежал в камине, хотя и не целиком. Одет он был с иголочки, прямо для бала, если бы галстук не заменяла голубая лента именно того рода, какой изящные девицы подвязывают волосы. В руке он держал воздушный шарик, на манишке алела надпись: «Тра-ля-ля!» Словом, беспокоить его не стоило, и Бинго задумался.

Однако, взглянув на часы, он понял, что выбора нет. Времени оставалось в обрез.

– Коркер, – сказал он, – через десять минут мне надо быть на вокзале. Пуффи будить опасно, пускай выспится. Я оставлю младенца тут, на ковре. Сами познакомятся.

– Превосходно, сэр.

– Конечно, хозяин сразу вызовет вас. Тогда скажите: «Это ваш крестник, сэр». Или: «Крестничичёчечек, сэр». Выговорите?

– Нет, сэр.

– Так я и думал. В общем, ясно? Хорошо. Пока.

Поезд и Бинго прибыли одновременно, а через минуту появились и Рози с матерью. Старушенция еще толком не вылезла из вагона, когда дочь, бросив ее, кинулась к мужу.

– Кроличек!

– Зайчик!

– Как давно я тебя не видела! Где Алджи?

– У Пуффи Проссера. Заскочили по дороге, а тот в него вцепился. Все-таки, крестный отец… Заберем на обратном пути.

– Забери ты. Я отвезу маму, ей нехорошо.

– Да, – согласился Бинго, – вид поганый. На грязи, и как можно скорей! Жду у Пуффи.

– Где он живет?

– Парк Лейн, 62.

– Я скоро приеду. Да, дорогой, ты деньги положил?

– А, черт! – вскричал Бинго. – Забыл, спешил к тебе. Возьмем Алджи – и положим.

Смело сказано, но на Парк Лейн, у дома, он все-таки заволновался. Кто его знает, этого Пуффи! А вдруг не даст? В конце концов сэр Эйлмер Молверер – поджарый, здоровый дядька, по-видимому – не с перепоя.

Поэтому он беспокоился, спрашивая Коркера:

– Все в порядке?

– И да, и нет, сэр.

– То есть как? Хозяин звонил?

– Нет, сэр.

– Почему же он не звонил?

– Он кричал, сэр.

– Кричал?

– Да, сэр. Издал пронзительный крик, свидетельствующий об испуге. Примерно так кричал он после Нового года, когда подумал – ошибочно, сэр, – что видит розового слона.

Бинго нахмурился.

– Мне это не нравится.

– Точно то же самое сказал мистер Проссер, сэр.

– Крестные не кричат при виде крестников. Пойду, посмотрю, в чем дело.

Он пошел – и остановился в изумлении. Алджернон Обри сидел на ковре, пытаясь проглотить шарик. Пуффи смотрел на него выпученными глазами. Бинго, человек сметливый, заметил какую-то напряженность и решил, что тактичней о ней не говорить.

– Привет, – сказал он.

– Привет, – отвечал Пуффи.

– Какое утро!

– Да, погода – будь здоров.

Поболтав о европейской политике, они замолчали. Потом Пуффи спросил:

– Бинго, ты, часом, не видишь ничего на полу?

– Это ребенка, что ли? Пуффи протяжно вздохнул:

– Ре-бен-ка? Он тут есть?

– Конечно, – отвечал Бинго. – Тю-рю-рю, – прибавил он, втягивая сына в беседу. – Папа пришел.

– Папа?

– Папа.

– Это твой?

– Мой.

– Что он тут делает?

– Да так, зашел.

– Что ж он сразу не сказал?! Я чуть не спятил от страха.

– Ты его не поцелуешь? Пуффи дернулся.

– Не шути так, – попросил он и прибавил, глядя на крестника с большой дистанции. – А я еще думал жениться!

– И правильно, – одобрил Бинго. – Жениться очень хорошо.

– До определенной меры, – сказал Пуффи. – Ты подумай, какой риск!

– А что такое?

– То есть как – что?! – проговорил Пуффи тихим, дрожащим голосом. – Как – что? Да если бы не ты, это могло быть у меня! Честное слово, я собирался сделать ей предложение. Слава Богу, ты помешал.[82]82
  из романа «Стекляшки в спальне», который войдет в один из следующих томов, мы узнаем, что Пуффи все-таки женился на двоюродной сестре Джерри Шусмита, героя «Замороженных денег».


[Закрыть] – Он испустил глубокий вздох. – Бинго, старик, ты вроде просил пятерку?

– Десятку.

Пуффи покачал головой.

– Этого мало. Пятьдесят, а?

– Пятьдесят?

– Ты не против?

– Нет-нет, что ты!

– Хорошо, – сказал Пуффи.

– Замечательно, – сказал Бинго.

– Простите, сэр, – сказал Коркер, появляясь в дверях, швейцар сообщил, что миссис Литтл ждет вас у входа.

– Скажите, я сейчас, – отвечал Бинго.

ГРОЗА МИНОВАЛА

Хрустящий рогалик, словно мусор, пролетел мимо Трутня, угощавшего пожилого родича, и ударился об стену. Заметив, что гость поднялся в воздух на восемнадцать дюймов, Трутень попросил его не беспокоиться.

– Знак внимания, – объяснил он. – Мне, конечно. Откуда оно летело?

– Кажется, от того столика.

Трутень посмотрел на столик, где сидели два других трутня.

– Высокий, в очках, исключается, – сказал он. – Это Хорес Давенпорт, наш чемпион по дротикам. Если б он метил, он бы попал. Значит, Бинго Литтл. Еще сыру?

– Нет, спасибо.

– Тогда пойдем, выпьем кофе?

– Да, все ж безопасней.

– Не сердись на Бинго, – сказал Трутень, когда они уселись. – До недавней поры над ним бушевала гроза. Дом его мог рухнуть. Гроза миновала, он не совсем в себе. Под грозой я разумею няню.

– У него есть дети?

– Есть, сын. Бинго женился на Рози М. Бэнкс, знаменитой писательнице, – и вот, пожалуйста! Конечно, в основном трудилась она, но ты меня понимаешь. Ребенку нужна няня. Они ее пригласили.

– А что же тут страшного?

– То, что когда-то она пестовала Бинго. Жена его, как многие писательницы, необычайно чувствительна. Когда ее фотография в газете с подписью «Рози М. Бэнкс (миссис Ричард Литтл)» приманила няню Сару, пожелавшую узнать, не тот ли это мистер Ричард, она (Рози) убедила ее (няню) выйти из затвора и положить руку на плуг.

– Твоему другу это не понравилось?

– Еще бы!

Когда Бинго вернулся со службы (сказал Трутень), он узнал печальную новость. Сару Байлс он запомнил великаншей с повадками пиратского шкипера, а потому испугался за сына.

– Царица моей души, – сказал он жене, – ну за что же это, а? Когда я служил под ее знаменами, самые кроткие дети тряслись при имени «Сара».

– Мой дорогой, – возразила Рози, – она просто прелесть. Такая трогательная!

– Что ж, дело твое, – откликнулся Бинго. – Может, выдохлась… Бывает, бывает.

Однако он заглянул к сыну, дал ему шоколадку и пожал руку, словно мягкосердечный менеджер, посылающий новичка на бой с чемпионом.

Представим, как он удивился, когда пришла няня. Она заметно сжалась, глаза ее лишились стального блеска, облик стал куда мягче, манера – сдержанней. Словом, когда она обняла его и спросила, как животик, он тоже ее обнял, сообщив, что животик – в порядке.

Жена его спелась с няней, будто обе они входили в любительский квартет. Бинго благосклонно на них глядел. Что же до Алджернона Обри, он искренне к ней привязался. День-другой царили мир и согласие.

Повторяю: день-другой. На закате третьего дня, читая в гостиной детектив, Бинго услышал, что Рози засмеялась над пасьянсом. Посмеяться он любил и осведомился, в чем дело.

– Так, вспомнила, – сказала она. – Когда мы купали Алджи, няня… ну, рассказала одну историю.

– Неприличную? – спросил Бинго. – Ты не можешь повторить?

– Нет-нет. Как ты приколол куклу к дядиным фалдам, когда он шел во французское посольство.

Бинго заморгал. Он помнил и этот эпизод, и следующий, в котором, кроме них с дядей, участвовала подошва домашней туфли. Физически боль прошла, и все же было бы лучше не ворошить прошлого.

– Ха-ха, – сумрачно сказал он. – Смотри-ка, помнит!

– У нее замечательная память, – признала жена.

Бинго вернулся к детективу, Рози положила десятку пик на валета червей. Казалось бы, все. Но приключения инспектора Кина, искавшего убийцу сэра Ролло Мергатройда, как-то утратили свою прелесть. До сих пор союз с няней вроде бы угрожал ее новому питомцу; счастливый отец и не думал, что сам он – в опасности. Детство его изобиловало прискорбными эпизодами. Неужели няня выступит в жанре «Как сейчас помню»?

Словом, он боялся, и на следующий же день опасения его оправдались. Когда он брал вторую порцию омлета, жена заметила:

– Дорогой, может быть – не надо?

– Э? – сказал Бинго.

– Желудок, – объяснила жена. Бинго удивился.

– Какой желудок? Вроде не жалуюсь. Спроси наших трутней, все удивляются.

– А помнишь, что было на Рождество, у Вилкинсонов? Бинго густо покраснел.

– Она тебе рассказала?

– Конечно. Она говорит, ты всегда объедался. Она говорит, ты ел, и ел, и ел. Выйдешь ненадолго – и опять…

Дня через два стало еще хуже. Вернувшись со службы, Бинго заметил, что жена немного суховата.

– Скажи, – спросила она, – ты знаешь такую Валерию Твистлтон?

– Конечно. Мартышкина сестра, выходит за Хореса Давенпорта.[83]83
  Как вы помните, Хорес и Валерия участвуют в романе «Дядя Фред в весеннее время».


[Закрыть]

– Да? – Рози стала помягче. – Вы с ней часто видитесь?

– Нет, не особенно. А что?

– Няня говорит, ты от нее не отходил. Она говорит, тогда, на Рождество, ты целовал ее под омелой. Она говорит, ты вообще всех целовал.

Бинго покачнулся.

– Она меня с кем-то спутала, – хрипло выговорил он. – Я славился своей воздержанностью. По-моему, эта няня выживает из ума. Опасно доверять ей ребенка.

– Ты предпочитаешь молодых нянь?

Кто-кто, а Бинго – не дурак.

– Нет, – отвечал он, – разумных. Разумных женщин среднего возраста. Твоей няне лет сто с лишним.

– Пятьдесят!

– Это она говорит, ты больше слушай.

– Как хочешь, я ею довольна.

– Дело твое. Только не вини меня, когда будет поздно.

– Что ты имеешь в виду?

– Не знаю, – ответил Бинго. – Что угодно.

Как ни печально, в семье и без всяких нянь назревал серьезный кризис.

Каждый месяц, первого числа, Бинго получал жалованье и, несмотря на пожелания жены, часто ставил его на многообещающую лошадь; а лошади эти, как известно, склонны отвлекаться от дела, чтобы поесть маргариток. Случилось это и теперь. Доверие к Сарсапарилле лишило его всех денег, мало того – прибавило десять фунтов долга.

Бинго испробовал все, даже просил аванс у издателя, но тот сурово заметил, что авансов не дает. Все шло к тому, чтобы взять денег у жены, а это означало, что упреки кончатся к вечеру их золотой свадьбы, и никак не раньше.

Пытался он использовать и состязания в клубе, но вытянул пустой номер. Все было бы хорошо, если бы нужный билетик не перехватил Пуффи Проссер. Только он сунул руку в шляпу – хвать, Пуффи! Оказалось, что тому выпал Хорес Давенпорт, абсолютный чемпион. Ну скажите, зачем такому богачу еще денег? Чистое преступление.

Как ни странно, так думал и Пуффи. Накануне состязаний тот подошел к нему, явно о чем-то размышляя. Вообще, определить нелегко, прыщи мешают, но вроде бы – размышлял.

– Привет, Бинго, – сказал Пуффи.

– Привет, Пуффи, – сказал Бинго.

– Ты смотри, – продолжал Пуффи, – как сложна жизнь. Не замечал?

Бинго согласился, что жизнь – это не фунт изюма, а Пуффи развил мысль, заметив, что все идет вкривь и вкось.

– Совершенно вкось, – сказал Пуффи. – Вот возьмем эти дротики. Сколько бы дал бедный человек за Хореса Давенпорта! А кто его вытянул? Я. Хорес выиграет, я получу 33 фунта 10 шиллингов. Что мне 33 фунта? Лучше я не буду говорить, сколько получаю в год, тебе станет плохо. Где же правда? Где справедливость? Их нет. Билетик я кому-нибудь отдам. Может, тебе?

Бинго подпрыгнул, как форель в брачную пору, и Пуффи сказал, что подумает.

– А это тебя не унизит? – проверил он.

– Ничего, ничего, – ответил Бинго. Пуффи подумал еще.

– Нет, – заключил он. – Я не могу так унижать друга. Лучше ты мне заплати. Отдам по номиналу, за пятерку.

Бинго взвыл. У него было 4 шиллинга и 6 пенсов, еле-еле перекусить. Тут ему пришла мысль.

– Подождешь часика два?

– Конечно. Я здесь буду до четверти второго.

Мысль была такая: дома лежат запонки с алмазиками, последний подарок жены. Пять фунтов дадут в любом ломбарде. Риска нет. В конце концов получит-то он 33 фунта 10 шиллингов!

До Уимблдон Коммон далеко, но он обернулся и был в клубе к десяти минутам второго. Пуффи не ушел. В ломбарде дали 8 фунтов 10 шиллингов, так что Бинго пошел в «Савой» поразмяться. Есть минуты, когда просто нельзя перекусывать за 4 шиллинга 6 пенсов.

Потом он вернулся на службу и сел за статью «Что умелые ручонки могут сделать для няни», думая о том, что он лично взял бы ее за шкирку и выкинул на улицу. Тут раздался звонок. Жена сообщала, что задержится на ночь у матери.

Заверив ее, что будет страшно скучать, Бинго готов был попрощаться, но прекрасная Рози вскрикнула:

– Ах, чуть не забыла! Тут мы крутимся с мамой, все из головы вылетает. Украли твои запонки.

Бинго рассказывал мне, что увидел, глазами увидел, как шеф за стеклянной дверью танцует танец живота. Галлюцинации, конечно, но как их не понять! Ответил он не сразу, сердце зацепилось за гланды.

– Запонки? Какая чушь!

– Няня у тебя убирала, а их нет.

– Твоя няня, – отвечал пришедший в себя Бинго, – не заметит барабана в телефонной будке. Ты знаешь мое мнение о ее разуме.

– Значит, полицию не вызывать?

– Конечно, нет. У них дел хватает.

– Няня говорит, они походят по ломбардам.

– Вот именно. А за это время произойдет пятьдесят убийств. Ах, если бы у этих нянь были хоть зачатки гражданского долга! Не беспокойся ты о запонках, они… прости, забыл. Вспомню – позвоню. Пип-пип. – И Бинго повесил трубку.

Повесив ее, он кинулся в клуб, конечно, выпить. При всей своей выдержке чувствовал он примерно то, что чувствовала Элиза на льдинах, когда услышала собачий лай.

Однако, выпив, он преобразился. Разум подсказал, что утром – состязания, в кармане – билетик с именем Хореса, а следует из этого, что запонки будут на месте до возвращения жены.

Не успел он все это подумать, как появился Хорес, бледный, печальный, вроде мертвой рыбы.

– Что с тобой? – всполошился он, поскольку перед турниром намного надежней румяный Хорес со сверкающими глазами.

– Ты знаешь Валерию Твистлтон? – осведомился страдалец.

– Конечно!

– Ты знаешь, что она выходит за меня замуж?

– Еще бы!

– Вот и ошибся. Не выходит.

– То есть как?

– А так. Она любит другого.

– Что ты порешь?!

– Сперва послушай. Мы поругались из-за сущей чепухи. Придралась к случаю.

Добрый Бинго опечалился, но о главном не забыл.

– Нехорошо, – признал он. – Ну, старик, держись, а то завтра промажешь.

– Завтра?

– Да, на состязаниях.

– А, это? Я играть не буду.

Бинго взвыл, как волк, ударивший лапу о камень.

– Не будешь?!

– Вот и Пуффи так кричал, таким самым голосом. Что вы все удивляетесь? Разве я могу метать какие-то дротики?

Бинго ответил ему, и. с таким пылом, что разбудил его высшее, лучшее «я».

– Мдэ, – сказал Хорес. – Не знал, что он сплавил тебе билетик. Ладно, ради тебя – пойду, но что с того? Какие дротики, когда сердце разбито? Да я из-за одних слез ничего не увижу!

Расставшись с ним, Бинго сжал голову руками. Он думал. Он вспоминал те времена, когда несколько недель мазал из-за этой… как бишь ее? Ладно, главное – помирить их. Если Валерия обратит к Хоресу любящий взгляд, все встанет на места, заветный билетик принесет 33 фунта.

Конечно, никаких «других» она не любит, это полная чушь. Видимо, обычная размолвка, дело житейское. Надо ей позвонить и пригласить в ресторан.

Он побежал к будке, позвонил и договорился.

– Ну, порядок! – подытожил он. – Значит, старушка, в четверть двенадцатого. У Марио.

Так, хорошо – но все ли это? У няни, как у ночи – по меньшей мере тысяча глаз. Как от нее увернуться? Если она расскажет Рози, что он ушел на ночь глядя, вряд ли поможет ответ: «А, ходил в ресторан с Валерией!»

Он подумал – и придумал. Вернувшись домой, он попросил горничную послать няню к нему, а сам залег на тахте.

– Няня, – тихо выговорил он, – я не пойду в детскую… Как-то меня знобит, как-то покачивает. Не дай Бог, заразится! Скажите ему, а я лучше лягу.

Конечно, треклятая няня хотела вызвать хозяйку и врача, но он ее одолел, на том условии, что она принесет ему грелку и кашку. Она принесла их; и он попросил не беспокоить его до утра.

Потом все пошло гладко. В 10.30 он встал, спустился по трубе, схватил такси – и ровно в 11.15 входил к Марио. Через несколько минут явилась и Валерия в ослепительном платье из какой-то мягкой ткани.

С тех пор как Бинго целовал ее под омелой, многое изменилось. Их связывала чистая, спокойная дружба, которая нередко сменяет кипение страстей. Он был ей как старший брат; и, по-братски убедив, что шампанское вредно для здоровья, перешел прямо к делу.

– Встретил сегодня твоего повелителя, – сообщил он. – Выпьем за него.

Бинго не мог бы заказать устриц, но если бы мог, подумал бы, что Валерии попалась плохая.

– Повелителя? – с чувством сказала она. – Выпьем? Ну, знаешь! Если это чучело наступит на банановую шкурку, буду очень рада.

– А что случилось? – спросил Бинго. – То-то он не в себе. Валерия легко скрипнула зубами.

– Что случилось? А вот что. Сидим в гостиной, болтаем, и я прошу: «Ты не ляжешь на пол? Сирил хочет вылизать кому-нибудь нос». – «Нет, – говорит, – не лягу». То есть как? А так. Не лягу, и все. Конечно, я вернула ему кольцо и письма.