Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

Уиллоуби стал малиновым.

– Три?

– Ну!

Уиллоуби встал, тяжело дыша, и положил большую руку на плечо Чиппендейла.

– Озеро видели? – осведомился он, подводя его к окну. Чиппендейл озеро видел.

– Вот туда и прыгните, – посоветовал юрист. – Только непременно возьмите большой камень. Так вернее.

Одарив Чиппендейла советом, он направился к двери, по дороге бросив племяннику:

– Деньги дам завтра. После чего ушел.

Чиппендейл, удивленный не меньше, чем любой человек, которому советуют утопиться, оправдал его резкость.

– Зарвался я, – признал он. – Три сотни, три сотни… Сказано – две, и точка.

– Дело не в этом, – пояснил Джерри. – Цена тут ни при чем. У вас – не та миниатюра.

Ему не хотелось бы задерживаться, Джейн могла приехать с минуты на минуту, но бывший сообщник – это бывший сообщник, ничего не попишешь.

– Понимаете… – начал он.

Рассказывал он хорошо, коротко и ясно, а когда кончил, Чиппендейл произнес:

– А, трам-та-ра-рам! И прибавил:

– Что ж я, зря старался?

– Видимо, да.

– Ни фига не заплатит?

– Видимо, нет.

Чиппендейл налил себе виски и немного подумал.

– Надо было контракт… – заметил он.

– Видимо, да.

– Может, в суд подать?

– Не стоит.

– Верно, не стоит. Как это он про камень?

– Ладно, Бог с ним. Рассердился человек.

– Не скажите. Оскорбление личности. Надо бы сходить к юристу. Правда, он сам юрист.

– Это уж точно.

– Значит, пустой номер. Ворон ворону, как говорится… Нет, это подумать! Мы тут надрываемся, а картинка – не та. Смешно!

Если бы кто-нибудь сказал Джерри, что он восхитится Чиппендейлом, он бы не поверил; но, услышав эти слова, испытал неведомое чувство. Человек, которому смешна утрата двухсот фунтов, заслуживает уважения. Именно о таких людях писал покойный Киплинг.

– А вы молодец, – признал Джерри. – Если бы дядя отказал мне, я бы не смеялся.

– Вам-то он деньги даст?

– Да.

– Много?

– Немало.

Теперь восхитился Чиппендейл.

– Как это вы его? Может, гипноз?

– Нет, наследство. Отец мне оставил, но я не мог получить, пока дядя не смилостивится.

– Значит, все ваше?

– Да.

– Значит, пойдем выпьем? Джерри покачал головой.

– Рад бы, но у меня свидание. Вот что, я вам дам пять фунтов, а вы за меня выпьете.

– Пять!

– То есть десять. Идет?

Чиппендейл ответил речью, в которой восхвалил широту и благородство былого сообщника. Сколько бы он их восхвалял, мы не знаем, ибо еще на ранней стадии появилась горничная.

– Мистер Чиппендейл, – сказала она, – вас хозяин зовет.

– А что такое?

– Что-то с Симмсом.

– Очень может быть. Если понадобитесь, дорогуша, где вас искать, а?

– У ворот.

– Ладно. Скорей всего обойдусь, но чем черт не шутит!..

ГЛАВА XIV

Свершив свой подвиг у воды, Берни радовалась, как радуются хорошо выполненной работе. Если к понятной гордости прибавлялась женская жалость, то очень малая, ибо человек, идущий служить в полицию, знает, что там его ждут самые разные приключения. Кроме того, думала она, мокрый полисмен быстро превратится в сухого. Время, великий целитель, позаботится о Симмсе, да и сам он может вытереться, не маленький.

Однако больше всего она размышляла о путях Провидения. Когда-то, в одной из лучших нью-йоркских школ, Берни сетовала на то, что не создана субтильной; а сейчас поняла, что Провидение знает свое дело. Да, ее товарки походили на принцесс в весе пера – но могут ли они столкнуть в воду констебля? Куда там, они его с места не сдвинут, словно бабочки, присевшие ему на плечо: А вот она просто выстрелила им, как из катапульты. Все на свете окупается, даже внешность тяжеловеса.

Радость возросла, когда Берни подумала о Криппи. Он сразу понравился ей тем, что отличался от покойного мужа, а за эти дни чувства к нему углубились и усилились. Раньше ей хотелось погладить его по голове, теперь – дожить с ним жизнь. Многие удивились бы, что можно полюбить сэра

Криспина, в том числе – фирма по устройству усадеб; многие – но не Бернадетта.

Встретились они в дверях, он – выходил, она – входила. Выходил он потому, что прикинул и решил: если ляжешь, будешь томиться, как тушеный кролик в раскаленном казанке.

Стремясь поделиться радостной вестью, Берни не сразу заметила, как он страдает, но заметив – вскрикнула:

– Криппи! Что случилось? Что с вами? Сэр Криспин ответил:

– Все, что только бывает. Пройдемся?

И они пошли по дороге к главному входу.

– Рассказывайте, – предложила она.

– Я погиб, – рассказал он.

– Деньги?

– Они самые.

– Много?

– Да.

– Сколько?

– Сто.

– Сто?! – удивленно вскричала Берни, для которой сто фунтов, в пересчете на доллары, были истинной мелочью. – Да я их вам одолжу!

Сэр Криспин покачал головой.

– Почему? – спросила она.

– Нельзя.

– Да бросьте вы!

– Спасибо вам большое, Берни, но – нельзя.

– Вы бы мне одолжили.

– Это другое дело.

– Почему?

– Другое, и все. Берни сдалась.

– Ладно, – сказала она. – Ничего не попишешь, фамильная честь Скропов. Я бы хотела, чтобы дядя Сэм был так щепетилен. Тянет и тянет. Кому вы должны эту сотню?

– Этим, ремонту.

– А, этим! Разве Уилл не дал вам денег?

Трудно признаваться в слабости, трудно – но нужно.

– Проиграл на скачках.

– Да вы же не играете!

– Много лет удерживался, но, сами знаете, когда есть деньги…

– Надо было ставить на Братолюбие. Жаль, меня не послушались.

– Послушался и поставил.

Берни удивленно взглянула на него.

– Давайте разберемся, – сказала она. – У меня мозги поехали. Какой-то улей в голове. Значит, вы послушались?

– Да.

– И поставили на эту лошадь?

– Да. Сто фунтов.

– Тогда что вам нужно? Больше двенадцати тысяч, это не кот начхал!

Криспину показалось, что упомянутый улей переместился в его голову.

– Она… она… пришла второй.

– Вы газеты читаете?

– Нет.

– А надо бы. Пришла второй, на полголовы после Мускателя. Предъявили протест. Кажется, Мускатель ее отпихнул или лягнул. В общем, проверили, разобрались, так все и было. Жокею сделали внушение, Братолюбию дали первое место. Чек получите завтра или послезавтра. Вот и все.

Сэр Криспин в обморок не упал, но был достаточно к этому близок, чтобы пробудить в Бернадетте материнские чувства. Отведя его на скамейку, она применила свое излюбленное средство, стала массировать ему шею – и так успешно, что через некоторое, достаточно тяжелое время он выпрямился и сказал, что все в порядке.

Берни это оспорила.

– Нет, – сказала она, – какой уж тут порядок! Никакого порядка у вас не будет, пока вы не женитесь. За вами надо присматривать. Помните, мы об этом говорили. Если есть возможность попасть в беду, вы в нее попадете.

Этого он отрицать не мог, поскольку с ранней юности они с бедой шли нога в ногу.

– Значит, надо жениться.

– Да, правда.

– А я не подойду? – спросила она. – Попробуйте.

Радость, согревшая Бернадетту до встречи с сэром Криспином, просто пылала и бушевала после его ухода. Повинуясь ее совету, он пошел в кабинет выписать чек этим, из ремонта, а она осталась на скамейке, перебирая подробности нежной сцены.

Отсюда она видела ворота, в которые входил ее брат Гомер с какой-то девушкой, по-видимому, – с Верой Апшоу, которую ждал Криспин. Лондонский поезд останавливался в Меллингэм-Холт, в полумиле от селения, и Гомер, по всей вероятности, ездил ее встречать.

Берни заинтересовалась. Если Гомер встречает девушек, это неспроста. Кто-кто, думала она, а он к этому не склонен. Словом, на Веру она посмотрела предвзято, и то, что она увидела, подтвердило ее догадки. Собственно говоря, это была не просто девушка, а поразительная красавица – не захочешь, а заморгаешь. Именно такие особы побуждают мужчину поправить галстук и нервно покашлять, а шейха Аравии – бросаться на них, как тюлень на рыбу. Кому-кому, а ее несчастному брату совершенно нечего с ней делать.

Ей удалось сохранить вежливость, когда он их знакомил, но беспокойство только возросло. В этой Вере, вполне резонно, она прозревала корыстолюбие. Вообще, та ей не понравилась, какая-то мрачная. Улыбнуться толком не может, вероятно – боится морщин.

Однако не это омрачало душу прекрасной эссеистки. Она думала о том, как раскачать Гомера. Когда они шли от стоянки, он говорил на разные темы – о красоте вечера, о недавнем конгрессе, о мыши, о чем угодно, кроме епископов, колоколов и флер д'оранжа.

Конечно, их ждали уединенные прогулки в тенистых заводях парка, но несчастная Вера уже усомнилась в том, что они достаточно тенисты и достаточно уединенны.

Когда один встревожен, другой – растерян, третий – очень смущен, разговор обычно не клеится. Помолчав в третий раз, Вера сказала, что должна представиться сэру Криспину, и никто ей не возразил.

– Пойду-ка и я, – предложила Берни.

– И я, – подхватил Гомер. – Надо поговорить о мыши.

– У мистера Пайла есть мышь, – объяснила Вера с законной усталостью женщины, слышавшей о мышах намного больше, чем нужно.

– Или несколько мышей, – прибавил Гомер.

– Очень может быть, – согласилась Берни. – Сэр Криспин – щедрый хозяин. Ладно, пошли. Он в кабинете.

– Не исключено, – завершил беседу Гомер, – что это вообще крыса.

Кабинет, в котором поколения Скропов писали бесчисленные письма в «Тайме», был мрачен сам по себе, но казался еще мрачней, ибо в нем, сложив руки, сидел констебль Симмс, придававший ему сходство с залом суда. Человек тонкий ощущал, что хорошо бы отделаться штрафом.

Чиппендейл, который тонким не был, вошел нагло и бодро. Мы не скажем, что совесть его сверкала чистотой, поскольку у него вообще ее не было, но он обладал тем, что получше совести, – безупречным алиби.

– Вы меня звали, сэр, – сказал он, переходя, как обычно, к книжному слогу. – Добрый вечер, мистер Симмс, – учтиво прибавил он. – Вижу, вы уже высохли. Что это с вами было? Упали в воду?

Казалось бы, куда заботливей, но констебль поджал губы, а взор его, и так суровый, стал совершенно каменным. Объяснять пришлось хозяину.

– Симмс упал в ручей, – сказал он. Чиппендейл пощелкал языком, выражая огорчение.

– Закружилась голова? – предположил дворецкий.

– Нет, кто-то толкнул.

– Толкнул? – удивился мажордом. – Толкнул?! Кто же смеет?..

– Он говорит, вы.

– Шесть месяцев, не меньше, – сообщил констебль. Чиппендейл выпрямился с неожиданным достоинством.

Он не сказал: «Оставь, дорогуша, у меня дело чистое», но как бы и сказал, а уж точно – подумал.

– Я чист, как снег, – сообщил он.

– Ха-ха!

– И докажу это.

– Хо!

– Когда вас толкнули?

– Сами знаете.

Чиппендейл стукнул кулаком по столу, благо стол оказался рядом.

– Отвечайте!

– Пожалуйста, Симмс, – прибавил сэр Криспин, – ответьте ему.

– В полшестого.

Чиппендейл стукнул бы снова, но ушиб руку и ограничился взглядом.

– В половине шестого, – сообщил он, – я был в библиотеке, где беседовал с сэром Криспином и его племянником. Можно позвать племянника – но не нужно. Сэр Криспин все подтвердит. Прав я, сэр?

– Совершенно правы, – сказал хозяин. – Да, Симмс, мы были в библиотеке.

Констебль огорчился, но нашу полицию голыми руками не возьмешь.

– Значит, раньше.

– На сколько?

– Ну, на четверть часа.

– То есть в пять часов пятнадцать минут?

– Вроде этого.

– Мы уже были в библиотеке, – вмешался сэр Криспин.

– Хо! – сказал констебль, поднялся и вышел.

– Надо же, толкнул! – прокомментировал дворецкий. – Скажите спасибо, дорогуша, что я не подал в суд. Это мальчишки церковные. Верно я говорю?

Сэр Криспин признал, что предположение вполне вероятно.

– Ну, прям поэма! – заметил Чиппендейл. – Не читали, а? Помню, в школе учил. Один тип нашел где-то череп, понес дедушке. А тот и расскажи, что там у них, в Германии, была шикарная битва. «Весь свет, – говорит, – таких не видывал побед».[73]73
  Речь идет о «Бленхеймской битве» Роберта Саути (1774–1843). В этой битве (1704 г.) герцог Мальборо одержал победу над французами. (Русский перевод А. Плещеева см. «Английская поэзия в русских переводах». М., 1981, стр. 297).


[Закрыть] Ну мы, один к одному.

– Победа эта хороша хотя бы тем, – со вкусом произнес сэр Криспин, – что мы с вами расстанемся.

– Не понял, дорогуша.

– Посылаю чек вашим хозяевам.

– Платите, что ли?

– Вот именно.

– Ну, дает! Откуда деньги-то? Банк ограбили?

– Выиграл на бегах тысяч десять.

– Ну, да… – снова начал дворецкий, но его прервали Бернадетта, Вера и Гомер.

– Привет, Криппи! – сказала Берни. – Не помешали?

– Нет, мадам, – галантно отвечал Чиппендейл. – Полиция ушла.

– Полиция? Что, нагрянули?

– Ха-ха, мадам! Нет, это частное дело. Кто-то столкнул в воду констебля.

– Поразительно! Криппи, это мисс Апшоу.

– Очень рад, мадмуазель, – отвечал дворецкий. – Что ж, сэр, если я не нужен, я пойду. Мистер Уэст…

– Мистер Уэст? – спросила Вера.

– Мой племянник, – объяснил сэр Криспин. – Вы с ним знакомы.

– Он здесь?

– Да.

– Какая прелесть!

– Хороший парень, – поддержала Берни.

– Голова, – заметил дворецкий. – Дал мне десять фунтов.

– Почему?

– На радостях, мадам. Получил деньги. Опекун не давал, не давал, а тут – дал! И слава Богу, мадам, он того стоит. Вот я скажу…

По-видимому, опасаясь, что панегирик затянется, сэр Криспин предложил Вере посмотреть отведенную ей комнату. Осмотрев ее и выразив восторг, Вера спросила:

– Можно отсюда позвонить? Мама ждет звонка.

– Телефон в библиотеке, – отвечал сэр Криспин.

– О, спасибо!

– Мама, – сказала она через несколько минут. Сладостный голос Флоры Фэй заструился по проводу.

– Здравствуй, душенька! Ну как, гуляешь в тенистых аллеях?

– Нет. Зачем? Он не мычит не телится.

– Что-что? Кто телится?

– Неважно. Я хочу сказать, Гомер уперся. – Подожди, душенька, потерпи.

– Ждала и терпела. Сколько можно?! Выйду за Джеральда.

– Ты шутишь?

– Нет. Он здесь. Он получил деньги.

– У Гомера больше.

– У Гомера – живот. У Гомера – очки. Твой Гомер – зануда в конце концов! А Джеральд – тюпочка. Над ним поработать… Алло! Алло!

Кавалерственная дама молчала, то ли от избытка чувств, то ли от их потери. Наконец она произнесла:

– Душенька, ты же ему отказала!..

– Ничего подобного. Это ты отказала. Что-то спутала и – бамц!

– Я? На свой страх и риск?

– Конечно.

– Ты ему так и скажешь?

– Естественно.

– А он поверит?

– Еще бы! Обниму, поцелую…

– Да?

– Да.

– Что ж, желаю удачи, кошечка.

– Спасибо, мама.

– Только не думай, что я – за. Я против. Я его не люблю.

– Ничего, мама. Тебе и незачем. Это я за него выйду.

ГЛАВА XV

Чиппендейл проявлял несомненные признаки беспокойства. Он ерзал. Он облизывал губы. Он стоял то на одной, то на другой ноге. Шерлок Холмс предположил бы, что мысли его в «Гусе и гусыне»; и, как всегда, оказался бы прав.

Однако жажда не победила учтивости.

– Я вам еще нужен, мадам? – спросил он.

– Вроде бы нет. А что, вы спешите?

– В определенном смысле, мадам. Мистер Уэст послал меня выпить за его здоровье.

– Ну идите.

– Спасибо, мадам.

– Привет собутыльникам.

– Спасибо вам большое.

Когда он удалился, брат и сестра помолчали, потом брат сказал:

– Странный какой-то…

– Понимаешь, – объяснила сестра, – он не настоящий. Все думают, что он – дворецкий, а он – судебный исполнитель. Криппи никак не мог заплатить за ремонт, они и прислали. Ничего, сегодня заплатит, и Чиппендейл уйдет.

– Да? – без особого интереса откликнулся брат. – Он мне подал хорошую мысль.

– Молодец!

– Насчет «Гуся и гусыни». Как ты думаешь, есть там шампанское?

– Навряд ли.

– Тогда обойдусь виски, – сказал брат, предположивший, что уж тут-то можно излить душу сестре. – Никак не могу объясниться с Верой. Останемся вдвоем, порю всякую чушь. Так нельзя. Значит, надо напиться. Во всяком случае, попробую. – И он выбежал из комнаты почти с той же скоростью, что и Чиппендейл.

Берни смотрела ему вслед, и сэр Криспин, вошедший в эту минуту, заволновался за нее, хотя до сей поры просто летал от счастья.

– Что с тобой, дорогая? – вскричал он. – Ты похожа на какую-то рыбу. Очень тебе идет – но что с тобой?

– Я расстроилась.

– Ничего, мой ангел, ничего. Что поделаешь, реакция! В конце концов, столкнуть констебля в воду… Знаешь что, ты выпей.

Берни задрожала.

– Не говори мне про питье! Гомер пошел в «Гуся», чтобы напиться.

– Из-за этой мыши?

– Из-за этой Веры. Не может признаться ей в любви. Сэр Криспин успокоился.

– Ну, это не страшно, – сказал он. – Выпьет и признается.

– Что ты говоришь! Она – Далила!

– Почему? Такая милая барышня…

– Далила и вампир! Я сразу поняла. Хочет его поймать, нарочно приехала.

– Ну что ты, – возразил сэр Криспин. – Конечно, Гомер – прекрасный человек… Да, почему Гомер? Честное слово, родители с ума посходили! Чиппендейл говорит, есть такой Чингачгук. Ах, что там, возьми меня – Криспин Ланселот Гавейн![74]74
  Криспин Ланселот Гавейн – Ланселот и Гавейн – рыцари Круглого стола. В день св. Криспина, 25 октября, англичане одержали победу над французами при Азенкуре (1415 г.).


[Закрыть] Мама любила всяких рыцарей. Да, так о чем это? А, вот! Гомер – прекрасный человек, мышь у него, то-се, но красотой не блещет, ты уж прости. Она ему откажет.

– Нет, не откажет. Он получает двести тысяч в год.

– Ты думаешь? Тогда пойди в «Гуся», поговори с ним.

– О, Криппи, что бы я без тебя делала!

– Пойти с тобой?

– Нет-нет, спасибо. Лучше я пойду одна.

Когда сестра беседует с братом, она может не стесняться. Хочет назвать его кретином – пожалуйста, называй. Посетует, что не задушила подушкой в ранние годы – можно и это. Берни сделала и то и другое, как только вошла; Гомер отвечал ей, что ничего не понимает.

Тридцать с лишним лет назад Берни ударила брата любимой куклой, но сейчас куклы не было. Она взглянула на поднос и все же ограничилась словами.

– Понимаешь, как миленький. Я говорю про эту змеюку, эту хапугу…

Человек, пьющий виски и выпивший немало, с трудом сохраняет достоинство, но Гомеру это удалось.

– Я попросил бы, – заметил он, – не говорить в таком тоне о мисс Апшоу. Это – редкостная душа. Ей чуждо все низменное. Почитай ее книги, каждая строчка дышит поэзией. «Дни нарцисса», «Утром, ровно в семь»…

Берни, не скупясь на выражения, объяснила, что читать их не будет.

– И зря, – выговорил Гомер. – Такие оду-хо-тво-рен-ны-е. Да. У-тон-чен-ны-е. Эльфирные. Нет, эфийные. В общем, как эльфы.

– Ладно, тебе виднее, – сказала сестра. – Ну и что? Все нью-йоркские мымры пишут, как ангелы. Господи! – вскричала она. – Почему мы с тобой такие кретины? Не иначе фамильное проклятие. Как сейчас помню, ты меня уговариваешь не выходить за Клейберна. Мне и в голову не пришло, что такой красавец не может любить девицу, у которой одно украшение – деньги! А теперь уговариваю я, вот тебе Клейберн в юбке. Удавы и кролики, удавы и кролики…

– Ч-что?

– Видимо, такой закон, каждый кролик находит своего удава. Мы с тобой – кролики, Клейберн – удав. Признаю, у него было все, даже нравственный кодекс уличного кота. Эта Вера тоже не промах. Выйти за тебя она выйдет, не беспокойся – а потом? Свадебного торта не переварит, уже заведет роман.

Гомер встал; достоинству его на мгновенье помешано то, что он икнул. В баре грянула песня, и первую фразу ему пришлось повторить.

– Я отказываюсь это слушать, – сурово сказал он.

– Дело твое, – признала Берни.

– И пойду домой.

– К удаву? Что ж, иди. А я пойду в бар. Хорошо поют. Гомер двинулся в путь. После всего, что он выслушал, уши у него горели, глаза – боевито сверкали за стеклами очков. «Нет, что за чушь! – думал он. – Конечно, сестры ревнуют, но подозревать это эфирное создание… Чудовищно! Взглянув в его, то есть – в ее глаза, даже Берни могла бы увидеть снежно-белую душу. Романы! Нет, что же это! Какая гадость!»

Пылая любовью, он хотел поскорее увидеть Веру, и желание его сбылось. Она стояла у ворот, а точнее – висела на шее молодого человека, который недавно приехал. В тот самый миг, когда Гомер застыл на месте, они, судя по всему, поцеловались; еще недавно Голливуд вырезал бы эти кадры.

Гомер отпрянул назад. Ему показалось, что его окатили очень холодной водой; и любовь его, столь нерушимая до той поры, фукнула и угасла. Чувствовал он себя так, словно у него мгновенно упала температура. Только что в нем бушевала лава – и вот он здоров, спокоен, собран. Гомер, поэт и влюбленный, исчез, как не бывало, сменившись мистером Пайлом, крупнейшим юристом из конторы «Пайл, Уизби и Холлистер». Одно огорчало его – сестра Бернадетта скажет теперь: «Что я говорила?»

Он не знал, долго ли испытывал это блаженное чувство, но пробудил его шум машины. Он выскочил на дорогу. За рулем сидел Уиллоуби.

– Эй, Скроп! – сказал он. – Минутку! Едете в Лондон?

– Да.

– Не подвезете?

– Пожалуйста. А что такое?

Конечно, Гомер мог сказать, что получил телеграмму из Америки, его вызывают в город; он мог это сказать – но не сказал.

– Хочу убежать от одной бабы, – признался он и попал в точку. Упорный холостяк его понял.

– Хоп! – сказал Уиллоуби, и Гомер прыгнул на сиденье.

– Ну, рассказывайте, – продолжал он, и Гомер все рассказал.

– На вашем месте, – заключил он, выслушав рассказ, – я улетел бы в Нью-Йорк. Бог с ним, с багажом. Потом вышлю.

И Гомер признал, что эта самая мысль осенила его самого.

Джерри вышагивал взад-вперед перед воротами. Он еще не успокоился, но был счастлив, что сумел вовремя поставить на место прекрасную Веру. Оторвать ее от себя было нелегко; объяснить, что чувства его изменились, – еще труднее. Но он справился. Истинная любовь придала ему красноречия, и он сумел выразить мысль, утаив из деликатности, что лучше утонет в болоте, чем женится на эссеистке.

Теперь он мог без помехи думать о Джейн и думал так рьяно, что только сигнал автомобиля пробудил его. Подскочив, как холмы, он понял, что королева его сердца вернулась из Лондона. Она сияла, и он решил, что перед ней все девушки на свете – грошовые миниатюры; после чего заглянул в машину, произнося при этом:

– Вот и ты!

– Да, – отвечала Джейн.

– Вернулась.

– Вот именно.

– Устала?

– Что ты!

– Юриста видела?

– Да. Его фамилия – Стогенбьюлер.

– Жаль человека. Они помолчали.

– Так что ты хотел спросить? – напомнила Джейн.

– Когда?

– Перед моим отъездом. Вошел Чиппендейл, и ты замолчал. В чем дело?

– Ты выйдешь за меня замуж?

– Ах, вон что! Зачем ты спрашиваешь?

– Ну, все-таки… Так выйдешь?

– Конечно. А ты не хочешь меня поцеловать?

– Как раз собирался.

– Только вытри помаду.

– А что, есть?

– Еще как!

– Понимаешь…

– Пока нет.

– … я был обручен с одной девицей. Она меня бросила, а сейчас решила переиграть. Кинулась, то-се… В общем, я сказал, что женюсь на тебе.

– Ты же еще не знал!

– Как-то предчувствовал.

– Больше никто не кинется?

– Нет, что ты!

– Это хорошо.

Через некоторое время Джейн проговорила: «Джерри», а Джерри не совсем внятно откликнулся: «Да?»

– Надо тебе сказать…

– Не надо, я знаю.

– Про деньги?

– Да. Дядя Уилл приехал.

– Ты не расстроился?

– Нет, если ты не расстроилась.

– Я обрадовалась. Он говорит, а я хохочу. Понимаешь, они бы стояли между нами.

– А теперь ничего не стоит!

– Что такое деньги в конце концов?

– Вот именно.

– Тлен. Или сор.

– Вот именно.

– Кому они нужны, когда есть Дж. Г. Ф. Уэст? А вообще-то, нам придется туго. Я очень расстроилась. Твой дядя говорит, что я – как пьяный матрос. Ты не против любви в шалаше или в маленькой квартирке?

– Скорее в большой. Дядя Уилл отдает мне наследство. Хочешь транжирить – пожалуйста.

– Какая красота!

– Да, неплохо.

– Джерри!

– Джейн!

Странно, думал Джерри, как все сходится. Если бы неведомый садист не назначил его присяжным, он бы не увидел Джейн. Ничего не попишешь, ангел работает на славу. Что называется, творит чудеса.

Интересно, какой он с виду? Небольшой, остроносый… В очках? Да, наверное. Очки в роговой оправе, услужливый, нервный такой, вроде секретаря у крупного финансиста.

А главное, истинный мастер. За что это ему, Джеральду? Вроде бы – не за что… Ну что ж, тем больше оснований для благодарности.

Нельзя обниматься в машине, скрываясь при этом от общества. Бернадетта с Чиппендейлом, возвращающиеся из «Гуся и гусыни», увидели влюбленных через несколько минут. И вовремя, ибо машина тронулась с места.

– Наверное, поженятся, – сказал Чиппендейл, и Берни отвечала, что это вполне возможно.

– Хороший парень этот Уэст, – продолжал служитель закона.

– Куда уж лучше!

– Жаль, не увидимся.

– А вы уезжаете? Чиппендейл вздохнул.

– Да, завтра. Тяжелая у нас работа. Я ведь…

– Знаю, сэр Криспин сказал. Тяжелая?

– А то! Привыкнешь к людям, подружишься – нате вам! Прямо перелетная птица.

– Журавль, к примеру.

– В общем, жалко.

– Зато как другим приятно!

– Это да, – признал Чиппендейл.

– Нет, вы посудите! Палец о палец не ударишь, а людям – радость. Это не всякому дано.

– Верно.

– Помните, когда-то пели?! «Сча-а-астье расто-о-очай!» Споем, а?

– Споем. Только я слов не помню, буду мычать.

– Мычите на здоровье. Главное – дух. Начали?

– Да.

– Ну, раз-два!.. И они запели.