Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА II

Джо Дэвенпорт угощал Кей Шэннон в «Лиловом цыпленке», в центре Гринвич-Вилледж. Будь его воля, он предпочел бы пригласить ее в «Колони» или «Павильон», в общем, куда-нибудь пошикарнее, но у Кей были строгие принципы в отношении молодых людей, склонных к мотовству, даже если речь шла о шальных денежках, сорванных на джек-поте радиовикторины. Подобно своему дядюшке Смидли, она подозревала, что подобные траты не окупаются. С чем, однако, не мог согласиться желудок Джо, привыкший функционировать в условиях высоких стандартов; слава Богу, теперь ему оставалось превозмочь последний пункт меню – кофе.

Официант принес кофе, дохнул Джо в затылок и удалился, а Джо, только что рассуждавший о губительном эффекте опробованных спагетти, внезапно оставил эту тему и обратился к той, что более всего занимала его мысли, когда ему случалось сидеть за одним столом с Кей.

– Ну Бог с ними, со спагетти, – сказал он. – Если пожелаешь, мы вернемся к ним попозже. Сейчас на повестке дня вопрос потоньше. Только не удивляйся. Хочу спросить, ты за меня замуж не выйдешь?

Она сидела, подавшись вперед, опершись подбородком на ладони и смотрела на него тем серьезным испытующим взглядом, от которого у него переворачивало душу. Именно серьезность Кей и привлекла его с первой же минуты их встречи. К тому моменту у него как раз вызрело ощущение, что мир чересчур переполнен женскими улыбками, особенно в Голливуде, где ему выпало обитать. Прежде чем в его жизнь вошла Кей, его существование превратилось в сущий ад сверкающих зубов и ослепительных оскалов.

– Выйти за тебя замуж?

– Вот именно.

– Откуда такие дикие идеи!

Кей повернула голову и посмотрела, что делалось у нее за спиной. «Лиловый цыпленок» являл собой образчик тех непрезентабельных гринвич-вилледжеских забегаловок, где никто не считает нужным стеснять себя условностями, и как раз сейчас за столиком в углу мужчина с артистической внешностью и девушка с постным выражением лица принялись спорить так рьяно, будто находились в собственном доме. Удовлетворив любопытство, Кей встретилась глазами с Джо, и тот смущенно нахмурился.

– Не обращай внимания на эту парочку, – упредил он ее реплику. – Наш брак будет совсем другим. Да эти, может, и вообще не женаты.

– Он, похоже, обращается с ней как законный супруг.

– Наш брак будет блаженством. Ты читаешь Блонди? Значит, разделяешь мнение, что лучший из мужей во всей Америке – Дагвуд Бамстед. Так вот, у меня с ним масса общего: любящее сердце, нежная душа, привязанность к собакам и вкус к экзотическим бутербродам. Выходи за меня, и ты получишь супер-Дагвуда. Не услышишь ни единого грубого слова. Не встретишь косого взгляда. Каждое твое желание будет для меня законом. Я стану подавать тебе завтрак в постель и курить целебные смолы, если у тебя случится мигрень.

– Звучит заманчиво, – протянула Кей. – А скажи-ка мне вот что. Почему, когда ты приглашаешь меня на ланч, ты не делаешь предложения раньше, чем подадут кофе? Почему бы это? Дань привычке?

– Отнюдь. Дело тонкое. Психология. Я рассуждаю так: сытая девушка гораздо уступчивее голодной. К тому же терпеть не могу, когда в такой деликатный момент за спиной шныряют любопытные официанты и делают на тебя ставки. Ну что, решилась?

– Нет.

– Ты и в прошлый раз так ответила.

– И этот не будет исключением.

– Значит, от ворот поворот?

– Значит, так.

– И это после того, как ты наелась моего мяса?

– Я ела спагетти.

– Без разницы. Чем бы леди ни кормилась с руки джентльмена, сам этот факт накладывает на нее ответственность. Она должна расквитаться с ним.

Артистическая персона и его подруга с постной физиономией заплатили по счету и ушли. Не стесняемый более их присутствием, Джо почувствовал себя посвободнее и взял быка за рога.

– Твои упорные отказы порядочному мужчине действительно достойны удивления. «Нет! Нет! Нет!» – просто Молотов в юбке. Впрочем, это не важно.

– Нет?

– Вот видишь – опять нет! Ты небось и во сне это повторяешь.

– Так почему же это не важно?

– Потому что ты обречена на брак со мной. Хотя бы из-за денег.

– Много их у тебя?

– Штука баксов.

– И все?

– Что значит – все? Сколько бедняков и мечтать не смеют о такой сумме! И бедняжек тоже. Например, твоя тетушка Билл.

– Я имела в виду – это все, что осталось от твоего выигрыша?

– Да, знаешь, денежки текут как вода. Такова жизнь холостяка. Судя по Билл, и старой девы тоже. Ты, кстати, давно от нее ничего не слышала?

– Порядком.

– А я утром получил телеграмму.

– О чем же она тебе сообщает?

– У нее какой-то грандиозный план.

– Что за план?

– Она не уточнила. Очень таинственное послание.

– Что-нибудь безумное.

– Ну, что ты! Билл и безумие – вещи несовместные. Старушка Билл – самая смышленая бабенка из всех, кто когда-либо толпился у голливудской кормушки со времен Бетти Грейбл.[2]2
  Бетти (Элизабет Рут,) Грейбл (1916– 1973J – американская киноактриса, особенно модная во время войны, вероятно потому, что яркая вульгарность пухленькой крашеной блондинки сочеталась в ней с большим простодушием и даже с какой-то кротостью.


[Закрыть] Билл – дама с идеями. Когда мы с ней вместе горбатились на «Суперба-Лльюэлин», на Кауэнга-бульвар рыскал один дорожный полицейский, который имел обыкновение устраивать засаду где-нибудь в темном уголке, обрушиваться на какого-нибудь ничего не подозревающего мотоциклиста и вручать штрафную квитанцию. Мы наблюдали эти исторгающие слезы сцены в окно, мучаясь от собственного бессилия, потому что горели желанием помочь несчастным, но не знали, как, и только Билл хватило ума наказать негодяя. Как-то раз он зашел в аптеку, а она тем временем привязала заднее колесо его таратайки к пожарному шлангу, и, когда он рванул с места, его выбросило из седла и он имел жалкий вид. В этом вся Вильгельмина Шэннон. Женщина, которая не бросает слов на ветер и вообще предпочитает действовать, а не болтать. Но вернемся к нашим баранам. Я остановился на том, что холостяку трудно соблюдать экономию. В качестве человека женатого я остепенюсь и буду бережливым.

– Я не собираюсь за тебя замуж, Джо.

– Что так? Я тебе не нравлюсь?

– С тобой приятно посидеть за столом.

Официант недвусмысленно замельтешил перед их столиком, и Джо, угадав его мысли, спросил счет. Потом бросил через стол взгляд на Кей и в очередной раз подумал, какая же странная штука жизнь. Никогда не знаешь, что она тебе подбросит. Он прекрасно помнил, что, когда, уезжая из Голливуда, по просьбе Билл Шэннон связывался в Нью-Йорке с ее племянницей Кей, служившей в журнальной редакции, делал это исключительно по дружбе. Никогда не страдавший от недостатка женского общества, он не ожидал большого удовольствия от того, что в его красной записной книжечке прибавится еще один адрес. Но раз уж Билл попросила его связаться с Кей, он связался. И результатом этого безобидного акта доброй воли стали те эмоциональные встряски, которые так основательно его перебудоражили.

– Билл следовало предупредить меня, что я ступаю на опасную стезю, – сказал Джо, завершая вслух свои мысленные воспоминания. – «Приедешь в Нью-Йорк, – сказала она, – повидай мою племянницу Кей». Эдак невзначай. Мимоходом. И никак не намекнув, что ввергает меня в знакомство с девушкой, которая разделает меня как цыпленка и доведет до нервного срыва. А вы говорите, «La Belle Dame sans Merci». Поэтам и не снилась такая безжалостная дама.

– Ките! – удивленно констатировала Кей. – Какой начитанный молодой человек! Надо попросить автограф. Я и не знала, что ты знаток поэзии.

– Извечный почитатель и читатель. Всякий раз, когда у меня выдаются свободные полчаса, меня можно застать с последними сонетами Китса в руках. «Зачем здесь, рыцарь, бродишь ты угрюм и одинок?» Знаешь, войди сейчас сюда этот бедный рыцарь, тоскующий о своей La Belle Dame sans Merci,[3]3
  La Belle Dame sans Mercie – поэма Джона Китса (1795–1821).


[Закрыть] поймавшей его в ловушку, я бы хлопнул его по плечу и сказал, как глубоко понимаю его чувства.

– Тебе все же приходится послаще, чем ему.

– С чего ты взяла?

– У него не было красной записной книжечки.

Джо передернул плечами и – хотя никто из близко знавших его людей в это не поверил бы – залился краской.

– А тебе откуда известно про мою записную книжку?

– Ты как-то оставил ее на столе, когда пошел кому-то что-то сказать. Я от нечего делать ее полистала. Кто все эти особы?

– Грехи молодости.

– Гмм.

– Не хмыкай. Эти девушки для меня ничего не значат. Так, легкие тени. Пена, оставленная морской волной после прилива на берегу моей памяти. Подай мне любую из них на тарелочке с гарниром, я и глазом не поведу. Теперь для меня никого не существует, кроме тебя. Не веришь?

– Нет.

– Ну вот, опять нет. Клянусь бородой Сэма Голдвина,[4]4
  Сэм Голдвин (Самуил Гольдфиш) (1879–1974) – крупнейший американский киномагнат, один из основателей и владельцев кинокорпорации «Метро-Голдвин-Майер».


[Закрыть] иной раз меня так и подмывает трахнуть тебя бутылкой по макушке.

Кей угрожающе подняла вверх кофейную ложечку.

– Поостерегись. Я вооружена.

– Сдаюсь. С тобой лучше не связываться.

Официант подал счет, Джо рассеянно заплатил. Кей внимательно смотрела на него своим изучающим взглядом.

– Дело, конечно, не в красной записной книжке, – сказала она. – Подумаешь, новоявленный Казанова – это даже мило. Хочешь, объясню, почему я за тебя не выйду?

– Страстно. Рассей, пожалуйста, туман вокруг этой страшной тайны.

– Ничего нового ты не услышишь.

– Не важно. Лишь бы ты говорила обо мне.

Кей сделала глоток кофе, но он остыл, и она отставила чашку. Ресторанчик опустел, официанты скрылись в своих тайных норах. Можно было разговаривать, не боясь быть подслушанным.

– Дело в том, что ты не относишься к породе, которую французы называют homme serieux.[5]5
  Серьезный человек (франц.).


[Закрыть] Если ты знаешь, что это значит.

– Откуда мне знать!

– Попытаюсь объяснить. Обратимся к истории болезни. Она мне известна благодаря Билл. По ее словам, когда вы оба жили в Нью-Йорке, до того, как ты отправился в Голливуд, ты был вполне сносным писателем.

– Скорее, писакой.

– Что ж тут плохого? Половина из нынешних знаменитостей начинали как авторы ширпотреба. Главное – не отступать. Стремиться к цели и работать.

– По-моему, ты не вполне искренна.

– Продолжаю. Ты получил место в «Суперба-Лльюэлин» и поехал в Голливуд. Потом тебя оттуда выперли.

– Это со всяким может случиться.

– Да, но не всякий в этом случае требует личной встречи с боссом студии и в ходе беседы швыряет ему в голову увесистую подшивку «Сатерди Ивнинг Пост». Что тебя подвигло на такой поступок?

– Ничего лучшего в тот момент не пришло в голову. Уж больно неприятный собеседник попался. Это Билл тебе напела?

– Да.

– Слишком словоохотливая.

– В результате ты оказался в черном списке. Очень непредусмотрительно с твоей стороны, на мой взгляд.

Джо снисходительно погладил ее по руке.

– Не женского ума дело, – заметил он. – В жизни каждого мужчины, имеющего дело с Айвором Лльюэлином, наступает момент, когда он вынужден метнуть ему в башку подшивку «Сатерди Ивнинг Пост». Для того эту газету и печатают.

– Допустим. Хоть ты меня и не переубедил, но допустим, что ты прав. Обратимся теперь к твоему выигрышу. На тебя чудом свалилась куча денег, ты сорвал джек-пот…

Джо, недовольный тем, какой оборот принял разговор, принужденно хмыкнул.

– Это очень приятное воспоминание, – сказал он. – Сижу я как-то дождливым вечером в своей халупе, тягостно размышляя над тем, куда податься перекусить, и вдруг звонит телефон. Некая добросердечная особа с радиостанции «Дабл Ю. Джей. Зед» предлагает мне прослушать запись Голоса Незнакомца и попытаться отгадать, кому он принадлежит. И что же оказывается? Я слышу голос мистера Айвора Лльюэлина, который с момента нашей последней встречи непрестанно звучит у меня в ушах. Я, естественно, его опознаю, и добросердечная особа сообщает мне, что я таким образом выигрываю джек-пот и получаю немыслимые бабки. Это доказывает, что все в этом мире имеет свой смысл, даже Айвор Лльюэлин. Впрочем, я тебя перебил.

– Это так.

– Извини. Продолжай. Итак, ты говорила, что…

– Я говорила, что, когда на тебя свалилась эта куча денег, ты моментально бросил писать и предался безделью.

– Клевета.

– Сочинил ли ты хоть единственный рассказик после того, как получил эти деньги?

– Нет. Но я не бездельничал. Я искал себя, искал источник вдохновения. Внутренний голос подсказывает мне, что мне уготовано более благородное предназначение, чем лудить ковбойские байки для макулатурных журналов. И раз уж я разжился капитальцем, могу не суетясь изучить рынок.

– Понятно. Ну ладно, – сказала Кей, подымаясь с места. – Мне пора. И я покидаю тебя в убеждении, что ты все же не homme serieux.

Джо охватило уныние. Каждый раз хоть и по-разному, но в сущности одним и тем же кончались их разговоры, однако на этот раз ситуация была особенно безутешной, потому что через несколько дней три тысячи миль, горы, пустыни и прерии отдалят его от этой девушки. А ведь если и есть в мире нечто, требующее его неусыпного внимания, так это победа над неприступной Кей Шэннон.

– Погоди немножко, – взмолился Джо.

– Не могу. Тыщу дел надо переделать.

– Контора ждет?

– Чемоданы пакую. Завтра начинается мой отпуск.

– Впервые слышу.

– К слову не пришлось.

– И куда направляешься?

– В Голливуд. А что?

– Да ничего.

– Ты ощетинился, как морж.

– У меня в этот час всегда такой вид. Итак, ты направляешься в Голливуд.

– Да, в Беверли-Хиллз. В гости к тетушке.

– К Билл?

– Нет, к другой. К ее сестрице. Расположившейся гораздо выше Билл на социальной лестнице. Принадлежащей к старинной голливудской аристократии. Ее зовут Адела Шэннон.

– Та самая Адела Шэннон? Звезда немого кино?

– Та самая.

– Я слыхал о ней от Билл. Она, похоже, от этой Аделы не в восторге.

– Я, признаться, тоже.

– А зачем же в гости едешь?

– Сама не знаю. Так просто. Надо же куда-то ехать. Она как раз приглашала.

– Где она живет?

– На холмах, в конце Аламо-драйв. Там раньше жила Кармен Флорес. Ты, должно быть, знаешь это место.

– Так она расположилась в этом дворце? У нее, наверное, уйма деньжищ!

– Так и есть. Она вышла замуж за миллионера.

– Ты сможешь повторить ее подвиг, если я найду свою нишу и мои дела пойдут в гору. А пока что жди моего звонка.

– Чего ждать?

Джо рассмеялся. Дурное настроение как рукой сняло. Солнце засияло в разрыве туч, и все стало к лучшему в этом лучшем из миров.

– Неужто ты надеялась ускользнуть от меня, спрятавшись в Голливуде? Бедняжка, ты прозябаешь в раю, не отведавши плода от древа познания. Я сам еду в Голливуд через пару дней.

– Как! Ты же у них в черном списке!

– Я не в поисках работы туда направляюсь. Они, само собой, придут ко мне на поклон и станут упрашивать, но я гордо откажусь: после того, что случилось… И буду непреклонен. На самом деле я собираюсь потолковать с Билл насчет ее проекта. Она почему-то уверена, что мое сотрудничество обеспечит делу успех. Настаивает на том, чтобы я все бросил и примчался к ней. Жаль, что мы не сможем ехать вместе с тобой, мне надо кое-что уладить, прежде чем я покину метрополию. Тем не менее в свое время я дам о себе знать. Более того, ты получишь возможность лицезреть меня живьем.

– Надеюсь, ты не собираешься нагрянуть к тете Аделе?

– Не исключено.

– Я бы на твоем месте не рискнула.

– Не съест же она меня.

– Я в этом не вполне уверена. Она не вегетарианка.

– Посмотрим, посмотрим. А что касается вопроса, который мы тут обсуждали, оставим его пока открытым. Разумеется, любить тебя я не перестану.

– Благодарю.

– Не за что. Рад служить. По крайней мере, буду при деле.

ГЛАВА III

– Голливуд, – изрекла Билл Шэннон, – не тот, что был прежде. Голливуд, – продолжила она, – который раньше был смесью Санта-Клауса с добрым королем Венцеславом, обратился в Скруджа. Золотые деньки ушли в прошлое и унесли с собой радость, которой некогда все тут дышало.

Билл пила кофе с Джо Дэвенпортом в главном обеденном зале отеля «Беверли-Хиллз», и ее зычный голос громовыми раскатами гулял над столиками. Джо ощущал себя представителем электората, к которому обращается с торжественной речью сенатор, обладающий недюжинными голосовыми данными.

– Смотри сам, – говорила она. – Было время, когда только человек выдающихся способностей и огромной решимости мог избежать работы в кино. Администраторы из высших эшелонов буквально проходу никому не давали на Сансет-бульваре, умоляя подписать контракт. «Уж пожалуйста, сочините нам что-нибудь!» А когда отвечаешь, что ты никакой не сценарист, они не сдаются и зовут в технические консультанты. Если и это не проходит, они все равно наседают: «Тогда помогите нам с вокалом». Тут уж ты не выдерживаешь и соглашаешься писать сценарий. Запрашиваешь полторы тыщи в неделю. «А две не возьмете? – интересуются они. – Все-таки круглая цифра. Для расчета удобнее». «Ладно, – соглашаешься ты. – Так и быть. Только не требуйте с меня за эти деньги еще и работы!» Они тебе в ответ: «Упаси бог, какая работа! Как вам такое в голову могло прийти! Нам просто приятно будет видеть вас в наших краях». Вот как раньше обстояли дела. А что теперь? Ха! Если тебя кто и возьмет, то лишь затем, чтобы иметь удовольствие выгнать.

Весь этот монолог был спровоцирован невинным вопросом Джо «Как наш добрый старый Голливуд?» Джо почувствовал себя диверсантом, прорвавшим плотину, а потом соломинкой, попавшей в водоворот. Наконец, справившись с эмоциями, он догадался об истинной подоплеке бурного словоизлияния.

– Только не говори, что тебя вышвырнули за дверь!

– Именно это они и сотворили. Выкинули на улицу. А я-то, дура, всегда считала, что они держат меня за мамочку. За студийный талисман.

– Когда же это случилось?

– На прошлой неделе. Влетаю в контору как на крыльях. От избытка чувств шляпка сбилась набок. На устах песня – «Мама, я буду царицей мая»,[6]6
  «Мама, я буду царицей мая» – слова из поэмы А. Теннисона (1809–1892) «Королева мая» (в некоторых переводах – «Царица мая»).


[Закрыть] а на столе – голубой конверт. Можешь мне поверить, гаже не бывает. Пришлось пойти в буфет и восстановить силы с помощью солодкового коктейля «Бетт Дэвис».[7]7
  Бетт (Рут Элизабет) Дэвис (1908–1989) – американская киноактриса, исполнявшая серьезные, часто – трагические роли.


[Закрыть]

Джо понимающе кивнул.

– Это в связи с кампанией экономии.

– Дурацкая мысль!

– Значит, дела в Голливуде совсем никудышные.

– Не то слово.

– Можно было догадаться, что к этому идет, когда мне позволили уволиться. Эта самоубийственная политика до добра не доведет. Чем теперь собираешься заняться?

– Пока что обретаюсь у сестры Аделы. Она наняла меня литературным негром – для обработки ее мемуаров. Кстати, на днях приехала Кей. Ты с ней в Нью-Йорке виделся?

Джо разразился саркастическим смехом.

– Виделся ли я с ней в Нью-Йорке! Ничего себе вопрос! Я должен ответить на него утвердительно. Мой простодушный друг, как же наивна ты была, посылая меня на это задание. Я совершенно упал духом. Мной овладела депрессия. Я потею по ночам и не хочу есть. Я влюбился в нее, Билл.

– Да ты что!

– Увы.

– Тебя трудно винить. Она симпатичная чертовка.

– Я бы просил тебя не называть ее чертовкой. Если на то пошло, называй ее лучше ангелом. Можно серафимом. Но не чертовкой.

– Ладно. А как развиваются события? Она отвечает тебе взаимностью? Ты соответствуешь ее идеалу?

– Если воспользоваться ее излюбленным словечком, – нет.

– И замуж за тебя не пойдет?

– Уверяет, что нет.

– Спроси еще.

– Спрашивал. Чем же, думаешь, я там занимался? Спрашивал двенадцать раз. Нет, извини, четырнадцать. Только что звонил, цифра дошла бы до пятнадцати, да ее дома не оказалось. Билл, а кто такая миссис Корк?

– Моя сестра Адела. Она вышла замуж за преуспевающего миллионера с этой фамилией. А что?

– А я и не знал. Мы обменялись парой слов по телефону. Вот так обстоят дела. Я продолжаю делать ей предложение, а она упорно сыплет мне соль на раны. Теперь тебе ясно, почему я такой бледный и печальный.

– Ты выглядишь вполне здоровеньким. И очень глупо с твоей стороны обращать внимание на девичьи отказы. Я влюблена в мужчину, который отказывает мне двадцать лет. Думаешь, я отчаиваюсь? Ни боже мой. Я не оставляю стараний, и, кажется, он потихоньку начинает сдаваться.

– Ты меня удивляешь.

– Чем же?

– Твой образ как-то не вяжется с нежными чувствами.

– Почему?

– Я неточно выразился, – поправился он, перехватив взгляд собеседницы, в котором мелькнула угроза. – Просто невозможно представить, чтобы нашелся человек, способный сопротивляться тебе целых двадцать лет.

– То-то же.

– Он будет твоим, Билл. Стой на своем.

– Непременно. И ты тоже.

– Обязательно. Давай оба будем стараться.

– И потом вместе справим свадьбу.

– Зададим жару.

– А теперь, умоляю, переменим тему и поговорим о деле. Нельзя же весь день убить разговорами о любви. Ты получил мою телеграмму?

– Я потому и прибыл.

– А письмо, где я описала все подробности моего проекта?

– Никакого письма я не получал.

– Ах, да, конечно! Я сейчас вспомнила, что забыла его отослать. Ничего, еще не поздно. Мы, мальчик мой, на пороге неслыханной удачи. Напали на золотую жилу.

– Дуй дальше, Билл. Ты меня страшно заинтриговала. Билл выразительно постучала ему пальцем в грудь.

– Тебе никогда не приходило в голову, Джо, что мы со своей писаниной всю жизнь играли не на своем поле?

– Что значит – не на своем поле?

– На поле неудачников. Сосунков. Идиотов. Чего мы добились, горбатясь на бульварные журнальчики и студийных боссов? Ничего.

– Следовательно?

– Мы должны переквалифицироваться в литературных агентов.

– То есть?

– То есть, представлять интересы авторов. Мы уйдем в тень и дадим возможность другим работать, а сами станем снимать свои десять процентов как офицеры и джентльмены.

– Как это тебе пришло в голову?

– Меня осенило, когда я обедала со своим кровососом, который решил отойти от дел. Я сразу заметила, что этот тип не в своей тарелке. Расслабившись под воздействием пары сотен и копченой лососины, он со стоном зарылся лицом в ладони и объявил, что больше не может. Выбился из сил. Должен завязать с делами. Дошло до того, что видеть не в состоянии никого из авторов. Достали они его. Он полагал, что Провидение наплодило в миру писателей не без умысла, только вот в чем он заключается, непонятно. Посему он счел за лучшее провести вечер своей жизни где-нибудь в уединении, скажем, на Виргинских островах, куда не доберется никто из этого племени и где его ждет свобода. Чтобы не томить тебя долгим рассказом, доложу, что мне удалось уломать его, и он подписал в мою пользу отказную, или как это там называется. Действовать надо молниеносно, потому что если мы не войдем в дело за неделю, он передаст клиентуру кому-нибудь другому. Словом, пришла пора, чтобы все люди доброй воли пришли под наши знамена.

Джо почувствовал, как ее энтузиазм передается и ему. Мысль превратиться в представителя интересов других авторов его не посещала, но теперь он понял, что, изучая рыночную конъюнктуру, подсознательно стремился к чему-то в этом духе. Подобно всем писателям, он придерживался мнения, что из всех способов наживы в условиях нашей цивилизации самым легким был именно путь представительства от лица литераторов. В этой отрасли бизнеса для преуспеяния достаточно обладать способностью положить в конверт рукопись и лизнуть языком почтовую марку. Пусть другие ходят в потрепанной одежде и рваных башмаках, на литературных агентов это не распространяется.

Перед ним забрезжили радужные видения: Кей, узнав, что он отныне принадлежит к состоятельному меньшинству, которое представляет интересы других, рыдает у него на груди, сожалея, что опрометчиво исключила его из разряда тех, кого французы именуют homme serieux. Но тут снова раздался голос Билл:

– Он запросил двадцать тысяч.

Сладкие грезы разлетелись в осколки, словно суповая тарелка, вырвавшаяся из рук неуклюжей официантки. Из горла у него вырвалось какое-то бульканье, и когда он смог наконец совладать с голосом, тот зазвучал низко и хрипло:

– Двадцать тысяч?

– Вот именно. Он начал было нести какую-то дичь насчет тридцати, но я его быстренько образумила.

– И ты надеешься достать эту сумму?

– А что такого?

– И на какой же банк ты наметила налет?

Джо съежился в кресле – Вильгельмина Шэннон вновь возвысила голос:

– При чем тут какой-то банк и какой-то налет? Я рассчитываю на то, что ты тряхнешь мошной. Разве ты у нас не денежный мешок?

– У меня есть тысяча долларов. Вряд ли тут можно вести речь о мешке.

– Как, тысяча? А куда делся выигрыш?

– Унесен ветром.

– Ах ты, юный транжира!

– Высокий уровень жизни, налоги и прочее. К тому же, Билл, ты не учитываешь, что эти радиовыигрыши – туфта. Не верь газетным бредням. Мне выдали выигрыш в основном консервированным супом. Возьмет этот тип восемь тыщ жестянок в ассортименте? Может, он любит поесть супчику. Пожалуйста: томатный, гороховый, куриный, спаржевый…

Пожилой джентльмен, тянувший что-то через соломинку за своим столиком в другом конце зала, конвульсивно дернулся и чуть не проглотил соломинку, потому что Билл снова возвысила голос.

– Развеяна еще одна иллюзия, – сказала она. – Тебе остается сопроводить меня в приют для старушек.

Ее отчаяние тронуло сердце Джо. Ему было не свойственно подолгу пребывать в унынии, и он уже начал потихоньку оправляться от тягостных дум.

– Не падай духом, Билл. Неужто нам негде раздобыть деньжонок?

– А где?

– В центре Санта-Моники было такое злачное местечко под названием «Перелли», где можно попытать судьбу. Надеюсь, оно не прекратило своего существования. Можно взять мою тысчонку и поставить на кон.

– Не дури.

– Пожалуй, ты права. А может, перехватим у кого-нибудь? В Голливуде должно быть полным-полно рисковых людей, которые могли бы ссудить нам чуток.

– Что-то они мне не попадались.

– А миссис Корк?

– Адела? У нее снега зимой не выпросишь. Даже на Аляске. Нет, это конец. Отчаяние – вот мой удел, – произнесла Билл и величественно направилась к двери, словно отступающий из Москвы Наполеон в юбке.

После ее ухода Джо на некоторое время погрузился в размышления о капризах судьбы, которая то обольщает тебя золотыми снами, то выбивает почву из-под ног. Но уныние, как было сказано, не входило в число его грехов. И во мраке для него уже заблестел лучик света. С превращением в миллионера придется, видимо, повременить, подумал он, но ведь деньги – еще не все, и хотя мир, как известно, юдоль печали, в нем обретается девушка, которую он, Джо, любит. Следуя в желтом такси со стоянки возле книжной лавки Мэрион Хантер до конца Аламо-драйв, он с восторгом устремит свой взор на дом, в котором она обитает. Если немножко повезет, он может даже ее увидеть.

Спустя двадцать минут, сидя в желтом такси, Джо взирал из окошка на широкие ворота и обсаженную деревьями подъездную бетонную дорожку, которая вела к дому, увы, недосягаемому для его взгляда. Джо чувствовал себя паломником, достигшим вожделенной святыни. К чувству возвышенного благоговения примешивалось и вполне мирская мысль: да, миссис Адела Корк правильно выбрала среди миллионеров. Он отдал должное обширности и ухоженности владения, а когда на дорожке внезапно вырос натуральный английский дворецкий, явно импортированный непосредственно из страны обитания, всякие сомнения, которые могли бы возникнуть относительно наивысшего статуса этой усадьбы среди лучших домов Голливуда, рассеялись на корню. Дворецкий шел с подносом, уставленным бокалами с коктейлями.

По-видимому, именно эти коктейли навели Джо на мысль, что пора возвратиться и сделать распоряжения насчет ужина. Сгущались калифорнийские сумерки, и желудок, привыкший получать удовлетворение без проволочек, уже сигнализировал о своих нуждах в высшие инстанции. Сожалея о необходимости повиноваться низменным побуждениям, Джо готов был с неохотой приказать водителю, чтобы тот повернул назад, когда за ворота прогулочным шагом вывернул высокий представительный джентльмен преклонных лет, похожий на римского императора, увлекшегося углеводами. Он выглядел настолько внушительно, что Джо тут же решил, что судьба уготовила ему встречу с тем, в ком он сейчас особенно нуждался, одним из сильных мира сего, для кого двадцать тысяч – не деньги.

Ясно как день – кто еще это может быть, как не плутократ Корк, дорогой друг тети Аделы? С первого взгляда понятно, что у него полны карманы зеленых. Есть нечто трудноуловимое, что отличает очень богатых от простых смертных. Они как-то иначе смотрятся. Иначе ходят. Иначе произносят: «Эй, такси!»

Именно этот возглас издал сейчас представительный джентльмен, и Джо успел подивиться, зачем этакому Крезу такси, но тут же нашел простое объяснение. Какая-то незначительная неполадка с «линкольном», «кадиллаком» и обоими «роллс-ройсами», что стоят в гараже.

Острый ум тотчас отметил посланный небесами шанс побрататься с этим густо позолоченным субъектом и установить дружеские отношения.

– Я еду на Беверли-Хиллз, – сказал он, высовываясь из окошка и всеми порами источая обаяние. – Могу вас подвезти.

– Очень любезно с вашей стороны.

– Ничего, не стоит.

– Благодарю вас.

– Не за что. Садитесь, прошу.

Такси взяло курс вниз по склону холма. Джо принял установку очаровать попутчика.