Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА XI

Кей рассмеялась.

– Ох уж этот Джо!

На лицо Билл набежала тень. Она не одобряла такого легкомыслия.

Серьезно относясь к узам дружбы, она была глубоко тронута историей любви, которой, в духе времени, не светил счастливый финал. Собственный опыт отношений со Смидли научил ее пониманию и сочувствию.

– Нечего так бесстыдно хихикать, – сурово сказала она. – Джо Дэвенпорт – очень приятный молодой человек, и он тебя любит.

– Он мне на каждом шагу об этом твердит.

– Билл, сказал он мне пару дней назад, – и если на глазах его не блестели слезы, значит, я вообще слез в жизни не видала, – Билл, дружище, я люблю эту девушку. И потом еще много чего наговорил насчет депрессии, общей слабости, ночных выпотов и потери аппетита. Вдобавок к слезам, в голосе его слышались рыдания и он дышал, как динамо-машина. Он тебя обожает, этот мальчик. Боготворит. Готов умереть за единственную розу из твоей прически. А что ему достается? Какой-нибудь опавший вялый лепесток. Вместо того, чтобы благодарить небо за любовь настоящего мужчины, ты отвечаешь на его мольбы лошадиным ржанием изгонишь к чертовой бабушке. Нечего сказать, умна.

Кей нагнулась и поцеловала Билл в макушку. Ей показалось, что этот жест будет в самый раз, и она увидела, что не ошиблась.

– Ты очень красноречива, Билл.

– Конечно, красноречива. Я говорю от чистого сердца и после трех бокалов шампанского. Что тебе мешает быть подобрее с Джо? Чем он тебе не угодил?

– Он сам знает. Я ясно дала ему понять, почему не выйду за него. В кафе, накануне моего отъезда из Нью-Йорка.

– Ты в самом деле не собираешься за него замуж?

– Не собираюсь.

– Дура.

– Он сам дурак.

– Разве что из-за тебя.

– Не только.

– С чего ты взяла?

– Это с первого взгляда видно.

– Вовсе нет. Я очень его уважаю. Даже восхищаюсь им. Неужели он тебе не нравится?

– Почему же. Он забавный.

– Слава Богу, ты не сказала, что он очень милый.

– А что тут плохого?

– Это приговор. Это означало бы, что у него никаких перспектив. Так ребята отзывались обо мне двадцать лет назад. «Ах, Билл! – говорили они. – Дорогая старушка Билл. Она мне страшно нравится. Такая милая». После чего оставляли меня куковать со своими достоинствами и уходили дарить конфеты и орхидеи другим.

– А ты осталась старой девой, и жизнь прошла мимо.

– Вот именно. Вечной подружкой невесты, но не самой невестой.

– Бедная старая развалина!

– Как не стыдно называть меня старой развалиной! Никакого уважения к тетке! И не уклоняйся от темы. Предмет обсуждения – Джо. Он говорит, ты отказывала ему четырнадцать раз.

– Пятнадцать. Сегодня после обеда он сделал мне пятнадцатое предложение. В розарии.

Билл негодующе фыркнула. Она поднялась с кресла и размеренным шагом подошла к письменному столу, чтобы восстановить равновесие с помощью шампанского. Обнаружив, что шампанское исчезло вместе с подносом и прочими напитками, она снова фыркнула, на сей раз разочарованно, тяжко вздохнула и вернулась на место.

– Не понимаю тебя, – сказала она, – просто не понимаю. Что у тебя в голове творится – ума не приложу, это для меня тайна за семью печатями. Будь я девушкой и сделай мне предложение Джо Дэвенпорт, я бы не раздумывая предалась ему душой и телом. Господи, как оглянешься вокруг, увидишь, что за шантрапа тебя окружает, то вообразить нельзя, что найдется девица, которая воротит нос от такого парня.

– Похоже, он произвел на тебя сильное впечатление.

– Так и есть. Он мне как сын.

– Скорее, внук.

– Сын, я сказала. Да, он для меня как сын, а как я к тебе отношусь, ты сама знаешь. Ты легкомысленна, как бабочка, ты позволяешь себе нахальные шуточки насчет моих потенциальных внуков, насмехаешься над моими сединами и, может статься, доведешь меня своими выкрутасами до могилы, но я тебя все равно люблю.

– Взаимно, Билл.

– Не перебивай. Итак, я сказала, что люблю тебя. И очень близко к сердцу принимаю твою судьбу. Я полагаю, что этот самый Д. Дэвенпорт – тот, кто тебе нужен, и мечтаю дожить до того дня, когда он наденет тебе на пальчик обручальное кольцо. Меня огорчает, что ты не разделяешь моих надежд. Тем более, что у тебя нет никаких аргументов против него. Сама ведь сказала, что он тебе нравится.

– Конечно, нравится. Против его обаяния никто не устоит.

– Тогда в чем проблема?

Кей с минуту помолчала. На ее лице появилось то серьезное задумчивое выражение, которое так привлекало Джо. Носком комнатной туфельки она чертила по ковру замысловатые арабески.

– Могу я быть с тобой откровенной?

– Разумеется. Давай всю подноготную.

– Дело в том, что, дай я себе волю, я бы в одну секунду без памяти влюбилась в Джо.

– За чем же дело стало?

Кей подошла к стеклянной двери и подняла глаза к звездам.

– Я опасаюсь.

– Чего?

– Видишь ли, Билл… Что для тебя брак? Нечто священное, что связывает людей до конца их дней, как это изображают в голливудских фильмах? Для меня дело обстоит именно так, но вот тут-то мы с Джо и расходимся. Нет, не перебивай меня, дослушай сначала. Понимаешь, я никак не могу положиться на Джо. Поверить в его искренность.

Билл стоило неимоверных усилий воздержаться от комментариев по ходу этой, по ее мнению, абсурднейшей из речей, которых ей довелось выслушать на своем веку, а ей пришлось высидеть на сотнях студийных летучек, но тут ее терпение лопнуло.

– Как можно сомневаться в искренности Джо? Господи! Сколько раз должен он делать тебе предложение, чтобы до твоих куриных мозгов дошло, что он тебя любит?

– Дело не в количестве раз, а в том, как он это делает. Он обставляет все как веселую шутку. А для меня любовь – не шутка. Я старомодна, сентиментальна и прошу относиться к себе серьезно. Мне нужен человек, который с такой же серьезностью относился бы к подобным вещам, а не вертопрах, который признается в любви, будто репетирует сцену из водевиля. Как он может ожидать от меня ответных чувств, – продолжала Кей, понемногу заводясь, ибо задумчивая степенность могла сопутствовать ей лишь очень недолгое время, – если его романтические настроения мимолетны, как улыбка Чеширского кота, и он способен сказать: «А теперь отвернись и скажи – выйдешь за меня?» Когда девушка слушает объяснение в любви, она не должна чувствовать себя так, словно попала на необитаемый остров с комиком.

Наступила короткая пауза.

– Скажи все-таки – между нами, девочками, – ты его любишь?

– Конечно, люблю, – выпалила Кей. – С первого взгляда влюбилась. Но я ему не верю.

Опять повисла пауза. Билл поняла, что ситуация совсем не так проста, как казалась.

– Мне понятны твои чувства, – сказала она наконец. – Джо иногда ведет себя, как клоун. В эдакой легкой шутейной манере. По-детски. Но не забывай, что клоунада очень часто – всего лишь маска для людей робких и неуверенных в себе.

– Только не говори, что Джо робок.

– С тобой – безусловно робок. Все мужчины робки, когда по-настоящему любят. Потому он так глуповато себя и ведет. Он как мальчишка, который пытается привлечь внимание первой красавицы детского сада, стоя на голове. Не позволяй себе обмануться внешностью, крошка. Попробуй заглянуть в сердце, и ты увидишь, насколько оно нежно и отзывчиво.

– По-твоему, у Джо нежное сердце?

– Голову готова прозакладывать.

– Я, пожалуй, тоже. Оно отзывается на каждую юбку, если только она надета не на экспонат из кунсткамеры. Я видела его красную записную книжку.

– Что-что?

– Телефонную книжку. Там целая коллекция номеров блондинок, брюнеток, рыжих и отдельно – блондинок искусственных. Таковы факты, Билл. Джо – мотылек, порхающий с цветка на цветок и влюбляющийся в каждую встречную девушку.

– Разве это свойственно мотылькам?

– На него прямо удержу нет. Второй Дик Миллз.

– Второй – кто?

– Один парень, с которым я была помолвлена. Мы разорвали помолвку.

– Он был мотыльком?

– Да, Билл.

– И Джо тебе кажется таким же?

– Точь-в-точь.

– Ошибаешься.

– Вряд ли.

Билл воинственно распрямила плечи. Голубые глаза блеснули огнем. Хотя и не такая темпераментная, как ее сестра Адела, и не столь решительная в противостоянии тому, что казалось ей глупостью, как эта волевая женщина, Билл не была кроткой овечкой. Подобно Уинстону Черчиллю, она не могла мириться с тем, что не соответствовало ее взглядам.

– Что бы ты себе ни навоображала, крошка, позволь мне внести ясность в твои затуманенные мозги. Я абсолютно уверена, что вы с Джо просто созданы друг для друга. Я изучила вас обоих внимательно и любовно и пришла к выводу, что вы неотделимы, как яйца и бекон. В конце концов, мое дело – сторона. Но мне хотелось бы образумить тебя. Ты ведь меня знаешь. Я Старая, Верная. Зря не посоветую. А теперь ступай резать бутерброды. У меня от этой болтовни аппетит разыгрался.

Не успела Кей подойти к двери, как та распахнулась, и вошел Смидли. В пылу дискуссии о нем забыли. Смидли выглядел взволнованным.

– Куда это вы собрались? Уж не в просмотровую ли? – спросил он.

– Кей идет на кухню делать бутерброды, – ответила Билл. – Пора подкрепиться, а то мы лишимся последних сил.

– Тогда ладно, – с облегчением сказал Смидли. – Я боялся, что вы захотели посмотреть, как продвигается дело в просмотровой. Твои коктейли, Билл, оказали на Фиппса странный эффект. Он, как бы это сказать… отвязался, что ли. Все время останавливается, чтобы рассказывать неприличные истории.

– Ах, бедняга. Неприличные, значит?

– Крайне. Например, про стриптиз и блоху… – Он взглянул на Кей и запнулся. – Но это неинтересно.

– Я эту байку слыхала, – сказала Кей и пошла резать бутерброды.

Смидли потер лоб. Его моральный дух заметно ослаб. Лихорадка последнего вечера отняла у него все силы. Марку Аврелию, утверждавшему, что с человеком не случается ничего, что он не смог бы вынести, пришлось бы долго втолковывать эту идею Смидли Корку.

– Я обеспокоен, Билл, – сказал Билл.

– Ты всегда чем-нибудь обеспокоен.

– А что, разве причин недостаточно? Как подумаю, что заставило Фиппса взломать этот сейф! Он никак не может сосредоточиться. У него каша в голове. И такое обнаружилось, что просто диву даешься. Представляешь, когда я сюда шел, он пытался изобразить четырех гавайцев. Совсем свихнулся парень.

Билл кивнула.

– Следовало быть поосторожнее с коктейлями Вильгельмины Шэннон, – сказала она. – Беда в том, что мне трудно постигнуть всю свою мощь.

– Мало того, что он волынит. Еще и шуму наделал. Хохочет, как ненормальный. Как бы Аделу не разбудил!

– Ее комната на другом конце дома.

– Тем не менее.

Билл покачала головой.

– Я, конечно, крепка задним умом, – сказала Билл. – Надо было дать Аделе снотворного. Это бы… – Она не договорила. – Господи!

– Что такое?

Билл пошарила в кармане брюк и вытащила белый пакетик.

– Это порошок «Микки Финн», – возвестила она. – Мне его дал знакомый бармен с Третьей авеню. Поделился личным запасом. Сказал, что когда-нибудь он мне пригодится. И был прав. Я хотела бросить его в стакан на тумбочке Аделы и забыла.

– А теперь поздно.

– А теперь поздно, – повторила Билл. – Слишком поздно, слишком.

Голос ее дрогнул. Из-за двери донесся гомерический хохот. Она взглянула на Смидли, он с испугом взглянул на нее.

– Вот паршивец, – сказал Смидли. – Это Фиппс.

– Может, гиена? – переспросила Билл.

Но то был Фиппс. Он вошел в сопровождении Джо, от души и в то же время по-театральному смеясь, как хор в старомодной комической опере. В руках он держал поднос, с которым подошел к дивану, выбрал бутылку и уселся, откинувшись на подушки. Стало ясно, что идею насчет сейфа он отложил на неопределенное время и решил предаться отдыху в хорошей компании.

ГЛАВА XII

– Всем привет! – беспечно произнес Фиппс и отпил прямо из горлышка. Очевидно, опасения по поводу природной неспособности организма справиться с большими количествами спиртного его уже не тревожили. Вино веселило, крепкие напитки возбуждали, и это Фиппсу нравилось. Когда душа просила веселья, Джеймс Фиппс обращался к вину, а когда возникала потребность возбудиться, приходила очередь чего покрепче.

– Всем привет! – сказал он. – А сейчас я вам покажу четырех гавайцев.

Его готовность внести посильную лепту в общее веселье, вероятно, встретила бы отклик у жизнелюбивого бонвивана старой закалки, желающего поддерживать градус вавилонской по размаху оргии, но у Смидли это предложение не вызвало энтузиазма, а, напротив, ввергло его в тоску. Он понятия не имел, чем таким отличились четверо гавайцев в деле развлечения, но подозревал, что его ожидает нечто весьма громкое, и в предчувствии задрожал всем телом. Хотя комната Аделы и находилась в другом конце дома, но, как он сказал Билл, тем не менее.

– Нет! – запищал он, как мышь, попавшая в мышеловку,

– Нет!

– Тогда я спою «Милую Аделину», – сказал Фиппс с видом человека, который изо всех сил хочет угодить окружающим. Репертуар у него был довольно богатый, и ежели публика не желала четырех гавайцев, то «Милая Аделина» могла оказаться в самый раз.

На этот раз с протестом выступил Джо. Он уже разволновался не меньше Смидли. «Милая Аделина» была ему знакома. Он и сам исполнял эту популярную песенку в задней комнате своего клуба, и лучше других знал, что в ее мелодии содержалось несколько пассажей в до-мажоре, которые без труда одолеют любые стены, беспрепятственно дойдут до ушей спящей хозяйки дома и подымут ее с постели, как труба архангела, созывающая на Страшный Суд. Перед его внутренним взором вновь возникло видение Аделы Шэннон-Корк, вплывающей в комнату в своем пеньюаре, и по спине его опять пробежалось мохнатое и липкое существо.

– Пожалуйста, не надо, Фиппс! – воззвал он к дворецкому.

Дворецкий притих. Он пребывал в добродушном и естественном расположении духа, искренне хотел растормошить этих зануд, но, даже рискуя нарушить гармонию, все же счел себя обязанным указать на разницу в статусе. Этим представителям среднего класса только дай волю…

– Мистер Фиппс, если не возражаете, – холодно поправил он Джо.

Билл, известная своей тактичностью, выступила на его стороне.

– Да, ты поосторожнее с мистером Фиппсом, Джо. Но все же я бы не стала петь «Милую Аделину», мистер Фиппс.

– А почему бы мне не спеть «Милую Аделину»?

– Ты можешь разбудить милую Аделу.

– Вы имеете в виду мамашу Корк?

– Именно.

Фиппс надулся и отхлебнул из бутылки.

– Мамашу Корк… – раздумчиво протянул он. – На нее мне всегда было наплевать. А что если пойти и дать ей в нос?

В любое другое время это предложение пришлось бы Смидли по душе. Если и была в мире женщина, с детских лет напрашивавшаяся на хорошенький тычок в нос, так это, несомненно, жена его покойного брата. Но сейчас возможность осуществить заветное желание повергла Смидли в полуобморок.

– Нет, нет! – снова по-мышиному пропищал он.

– И тычка нельзя дать? Ну, как скажете, – кротко согласился Фиппс. Когда к нему относились с должным уважением, он вел себя очень сговорчиво. – Тогда давайте прополощем горло. Нет, Смидли, – жестом остановил он товарища. – Вам хватит. Вот прохиндей, тянет винище, как пылесос! – Он не без удовольствия оглядел пройдоху. – Смидли, старый пьяница! – сказал он. – Где же ты шатался вчера ночью, а, тюремная пташка? Отвечай-ка!

Смидли виновато улыбнулся. Фиппс, осмелев, повысил голос.

– Эй, Смидли!

Билл сказала «Шшш!», Джо сказал «Шшш!», Смидли подпрыгнул, как ужаленный.

Фиппс огорчился еще сильнее. Ему казалось, что эти люди явно переборщили с унижением его достоинства. Он сказал «эй!», а они ему – «шшш», а этот старый дурень Смидли, на вид такой паинька, даже не озаботился ответить, когда к нему по-человечески обратились. Такие вещи спускать нельзя, подумал Фиппс.

– Почему он не ответил мне «Эй!», когда я ему сказал «Эй!»? Когда джентльмен говорит другому джентльмену «Эй!», он вправе рассчитывать, что ему ответят.

Смидли поспешил исправить промашку.

– Эй! – враждебно сказал он.

– Эй – кто?

– Эй, мистер Фиппс.

Дворецкий нахмурился. Его настроение резко омрачилось. Дружественная теплота и расположение, с которыми он вошел в эту комнату, улетучились, и он стал меньше любить человечество. В поведении Смидли ему увиделись формальность и отсутствие сердечности, а это не могло вызвать одобрения. Как будто он по-приятельски хлопнул по плечу бонвивана старой закалки, а тот развернулся да и дал ему по носу.

– Ладно, – сказал он. – К черту условности. Скажи: эй, Джимми!

– Эй, Джимми.

Одержимый манией совершенства, Фиппс не удовлетворился.

– Ну-ка, еще разок, понежнее.

– Эй, Джимми.

Фиппс откинулся на подушки. Интонация Смидли еще была далека от мелодичности попугая-неразлучника, обращающегося к своей подружке, но ближе к идеалу.

– Уже лучше. Вам, светским мотылькам, не следует проявлять пренебрежения к малым сим.

– А ты что, не любишь светских мотыльков? – поинтересовалась Билл.

Фиппс решительно тряхнул головой.

– Нет. Не одобряю их. Вот придет революция – висеть им всем на фонарях. Система прогнила насквозь. Я что, не человек? А, Смидли?

Смидли опять подпрыгнул.

– Конечно, конечно, человек, Джимми.

– Я что – не джентльмен?

– Конечно, конечно, джентльмен, Джимми.

– Тогда принеси мне подушку под голову, забулдыга старый. И поторопись. Мне требуется уход.

Смидли взял подушку и подложил Фиппсу под голову.

– Удобно, Джимми? – сквозь зубы процедил он. Дворецкий окинул его ледяным взглядом.

– Это кого ты называешь Джимми? Обращайся ко мне «мистер Фиппс».

– Виноват, мистер Фиппс.

– Это ты правильно сказал. Знаю я вашу породу. Очень хорошо знаю. Бедняков готовы с лица земли стереть, последний кусок хлеба отнимете у вдовы и сироты. Вот придет революция, польется кровушка рекой по Парк-авеню и Сатто-плейс, а я попляшу на ваших трупах.

Смидли отвел Билл в сторонку.

– Если это безобразие будет продолжаться, – прошептал он, – я за себя не отвечаю, Билл. У меня давление.

– Вот придет революция, – напомнила ему Билл, – никакого давления не будет. Вся кровь вытечет на Парк-авеню.

– Пойду послушаю возле дверей Аделы. Надо убедиться, что она спит. А пока уберем выпивку из-под носа этого сукина… – Он перехватил взгляд Фиппса, подавился словом и вымученно улыбнулся. – Эй, мистер Фиппс!

Глаза дворецкого были слишком замутнены, чтобы сквозь них сверкнул огонь, но по лицу стало видно, что он обиделся.

– Сколько раз надо повторять, чтобы называл меня Джимми?

– Виноват, Джимми.

– Мистер Фиппс, если не возражаете, – сурово ответствовал дворецкий.

Смидли, не в силах справиться с интеллектуальным напряжением, которого требовала от него завязавшаяся беседа, поспешил выйти. Билл, которой его присутствие связывало руки, взяла деловой тон.

– Ну, мистер Фиппс, – начала она, – пора вернуться к нашим баранам. Если вы достаточно отдохнули, можно возобновить попытку с сейфом.

– Да, – подхватил Джо. – Нельзя больше терять время.

Он сделал ошибку. Дворецкий опять напыжился. Почему-то, возможно – из-за ранее допущенной фамильярности, он невзлюбил Джо; и метнул в него неприязненный взгляд.

– А тебе-то что, осмелюсь спросить?

– Как это – что? Вы разве забыли, что все мы – мистер Смидли…

– Ты имеешь в виду этого забулдыгу?

– Да. Забулдыга Смидли вместе с мисс Шэннон…

– Ты имеешь в виду эту тупорылую старуху?

– Да. Забулдыга Смидли с тупорылой старухой Билл и я в одной упряжке. Мы хотим получить деньги.

– Какие деньги?

– Деньги, которые он выручит, получив дневник.

– Какой дневник?

– Дневник из сейфа.

– Какого сейфа? – оживился Фиппс, как следователь, допытывающийся у заведомого жулика, где он находился пятнадцатого июня ночью.

Джо посмотрел на Билл. Как и Смидли, он находил затруднительным вести беседу с Фиппсом.

– Тот сейф, который вы собирались вскрыть, мистер Фиппс.

– Кто сказал, что я собираюсь вскрывать какие-то сейфы?

– Только не я, – вмешалась Билл, пытаясь потихоньку гнуть свою линию. – Я как раз говорила, что ты бы ни за что не взялся за это дело.

– Какое дело?

– Взламывание сейфа.

Фиппс помолчал, усваивая полученную информацию,

– Вы думаете, я бы не открыл сейф?

– Да. Тут даже говорить не о чем. Четыре года назад ты бы еще с этим справился, а сейчас об этом смешно и заикаться. Мы все пришли к этому выводу.

– К какому?

– Что в свое время ты был замечательным специалистом, но утратил свое умение. Мы уже обсуждали этот вопрос, если помнишь, и выяснили, что рука – уже не та. Как профессионал ты ничего не стоишь.

– Ха!

– Как ни жаль, но факты – упрямая вещь. Тут нет твоей вины, просто обстоятельства сложились неблагоприятным образом. Ресурс исчерпан. Конечно, тебя ждет блестящая карьера на экране, но сейф ты открыть не можешь и с этим не поспоришь.

Красное (а в случае с Фиппсом, который пил мятный ликер, зеленое) вино жалило его, как змея, и как змеиный яд действовала на него критика его профессиональных достоинств. В результате его жалили две змеи одновременно, и по лицу стало видно, какую боль он ощущает.

– Ха! Не могу открыть сейф! Не могу открыть вшивый сейф! Да только чтобы не слышать таких слов, я его одним пальцем открою!

Джо бросил на Билл короткий взгляд, преисполненный глубочайшего уважения. Вот что значит Старая, Верная, выражал этот взгляд. Она каждого видит насквозь.

– Спасибо, Фиппс, – сказал он.

– Вам спасибо, сэр, – машинально ответил дворецкий. – То есть, – поправил он сам себя, – за что это вы меня благодарите?

– Я уже объяснял. Вы обещаете открыть сейф. Если вы его откроете, у нас будут деньги.

– А! Вот оно что! А когда разживетесь денежками, небось надеетесь жениться на этой девчушке, на Кей? Зря надеетесь. У вас ни малейшего шанса, любезный вы мой. Я слыхал, как она вас нынче в розарии отшила.

Джо передернуло.

– Что?

– Что слышали.

Щеки у Джо загорелись. Он не подозревал, что сцена в саду разыгрывалась на публике.

– Вас там не было.

– Очень даже было.

– Я вас не видел.

– А меня никто никогда не видит.

– Его называют Тенью, – пояснила Билл.

– И я скажу вам, что меня особенно поразило в этом эпизоде, – продолжил Фиппс, позеленевший от ликера. – Вы выбрали неправильную тактику. Уж больно вы несерьезны, прямо шут гороховый. Сердце чувствительной девушки грубыми шутками не завоюешь. Вам бы прижать ее покрепче да поцеловать.

– Он не решается, – сказала Билл, – это небезопасно. Он раз чмокнул одну девушку в Париже, а та от избытка чувств взлетела на верхушку Эйфелевой башни.

– Как это?

– Очень просто. Впала в экстаз, закрыла глаза и с легким стоном устремилась ввысь.

Для иллюстрации Билл пошевелила растопыренными пальцами. Дворецкий неодобрительно покосился на этот жест.

– Вы так не делайте, – резко заметил он. – Мне это пауков напоминает.

– Извини. Не любишь пауков?

– А кто их любит? – мрачно ответил Фиппс. – Я бы вам о них порассказал. Если захотите чего узнать про пауков, спросите меня.

– Вот придет революция, и побегут пауки по Парк-авеню.

– А-а, – неопределенно протянул Фиппс, видимо, считая эту перспективу вполне вероятной. Он зевнул и подобрал ноги, расположив их на диване. – Кому что, – сказал он, – а мне баиньки. Надо малость вздремнуть. Всем спокойной ночи. Отбываю к Храповицкому.

Глаза его закрылись. Он сделал пару глотков и заснул в обнимку с бутылкой.