Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА IV

Полдневное солнце, изливавшее свои лучи в окна садовой комнаты, освещало Билл Шэннон, сидевшую за столом перед диктофоном. Ее лицо выражало скорбную покорность судьбе. Случайный наблюдатель мог бы предположить, что мемуары сестры Аделы, над которыми она трудилась, не доставляют ей радости, и он не ошибся бы. За свою жизнь Билл перепробовала множество занятий, она была репортером криминальной хроники, работала на телефоне доверия, сочиняла рассказы для бульварных журналов, служила актрисой на выходах и няней, а также пресс-агентом, но до сих пор ей не случалось браться за что-либо более не свойственное ее натуре.

Насколько можно было почерпнуть из пухлой стопки заметок, предоставленных в ее распоряжение героиней мемуаров, в жизни Аделы не происходило ничего, что могло бы вызвать хоть малейший интерес у кого-нибудь, кроме нее самой. За все время ее немой славы она только ела, спала, выходила замуж и фотографировалась. Совсем не просто было превратить эти скудные сведения в триста страниц занимательного чтения для американской публики.

Но Билл, как женщина совестливая, твердо вознамерилась приложить к этому делу максимальные усилия и потому с великолепным упорством игнорировала солнечный свет, манивший ее на лоно природы.

«Все было так ново и необычно, – бубнила она в микрофон, – а я, робкая крошка…» – О, черт, эту робкую крошку я уже подпустила… – «А я была так юна, так неопытна, так ошарашена и ослеплена блеском этого мира…» – Нет, тут требуется побольше эпитетов… – «… блеском этого необыкновенного, нового, волшебного мира, в который я погрузилась…» – Тьфу, про новое и необычное я только что говорила. – «… этого фантастического, волшебного мира, в который я погрузилась, как ныряльщик в сверкающий поток. Разве могла я мечтать…»

В дверь скользнул Фиппс, неся на подносе виски и содовую. Билл приветствовала его радостным возгласом, как ныряльщик, бросавшийся в сверкающий поток, но обнаруживший, что вода гораздо теплее, чем он предполагал. Даже израильтянин в пустыне при виде падающей с небес манны, о которой он только что отчаянно молил, не выказал бы большего энтузиазма и непосредственной благодарности.

– Фиппс, ты прочитал мои мысли.

– Я подумал, что вам нужно освежиться, мадам. Вы все Утро трудитесь.

– Слава Богу, никто не мешает. А куда все подевались?

– Миссис Корк поехала в Пасадену, мадам. Выступать в дамском клубе по случаю Дней памяти немого кино. Мисс Кей и милорд играют в гольф.

– А мистер Смидли?

– Я не видел мистера Смидли, мадам.

– Где-нибудь тут, наверное.

– Несомненно, мадам.

Билл сделала глоток и приготовилась к беседе. Она дошла до той точки в трудах, когда ей потребовался перерыв. Нарушь кто-нибудь ее творческое уединение чуть раньше, она раздосадовалась бы. А сейчас это было в самый раз. То, что прерваться пришлось именно из-за Фиппса, было ей особенно приятно. Дворецкий ее заинтриговал. После их недавней встречи она немало размышляла об этом любопытном случае.

– Хотелось бы, чтобы ты мне кое-что разъяснил, Фиппс.

– Разумеется, мадам, если это в моих силах.

Билл опять приложилась к бокалу. Его янтарное содержимое приятно холодило и освежало. Она зажгла сигарету и выпустила струйку дыма на муху, кружившую у нее над головой.

– Дело вот в чем, – начала Билл, приступив к формулировке вопроса, который должен был разрешить ее замешательство. – Ты помнишь – право, не знаю как и спросить, имея в виду, что и стены имеют уши, – помнишь свой судебный процесс?

– Да, мадам.

– Тот самый, на котором я была членом жюри присяжных.

– Да, мадам.

Билл повторила дымовую атаку на муху сбоку.

– С этого места я теряю нить повествования. Сколько помнится – и моим коллегам тоже так показалось, – джентльмен, давший себе труд покопаться в твоем прошлом, представил сообществу, членом которого я имела честь состоять, достаточно убедительные доказательства того, что ты квалифицированный взломщик.

– Да, мадам.

– Вскоре я приезжаю сюда и убеждаюсь, что ты еще и вполне квалифицированный дворецкий.

– Благодарю вас, мадам.

– Так что же первично, яйцо или курица?

– Простите, мадам?

Билл поняла, что недостаточно ясно выразилась.

– Так ты взломщик?

– Экс-взломщик, мадам.

– Ты уверен, что это пишется именно так?

– О да, мадам.

– Если так, то кто ты – взломщик, фантастически одаренный способностями дворецкого, или дворецкий, который наловчился взламывать сейфы?

– Последнее, мадам.

– Значит, ты взломщик, притворяющийся дворецким ради каких-то тайных целей?

– О, нет, мадам! Я на этой службе с младых ногтей. Семейный бизнес. Я начал карьеру привратником в одной крупной усадьбе в Вустере.

– Это где соус делают?

– Приправу, которую, по-видимому, имеет в виду мадам, действительно изготовляют в этой местности.

Фиппс на какое-то время умолк, погрузившись мыслями в те счастливые дни, когда жизнь была простой и беззаботной. Если не считать обязанности таскать наверх, в спальные комнаты, дрова, труд мальчишки-привратника в английских домах достаточно необременителен.

– Со временем, – продолжил он, очнувшись от задумчивости, – я дорос до должности помощника лакея, а затем ливрейного лакея и, наконец, дворецкого. А тогда я поступил в услужение к одному американскому джентльмену и переехал в его страну. Мне всегда хотелось посетить Североамериканские Соединенные Штаты. Это произошло десять лет назад.

– А когда же ты научился бомбить сейфы?

– Примерно через пять лет после приезда, мадам.

– Что же подало тебе эту мысль?

Фиппс осторожно оглянулся. Потом устремил вопрошающий взгляд на Билл, будто мысленно взвешивая ее. Он словно спрашивал себя, умно ли будет с его стороны довериться женщине, которая хоть и была ему шапочно знакома, все же оставалась чужой. Но доброжелательное выражение ее лица сняло его сомнения. Именно это свойство всегда заставляло людей доверяться Билл.

– Эта идея внезапно постигла меня однажды вечером, когда я читал книгу под названием «Три покойника в Мидуэй-корт», мадам. Мне всегда нравилась такого рода литература, и в процессе постижения этих вымышленных историй – известных, насколько я знаю, как детективы, – меня поразил тот факт, что зачастую именно дворецкий оказывался преступником.

– Понятно. Похоже, что у дворецких это что-то вроде профессионального заболевания.

– В «Трех покойниках» преступник тоже был дворецким, причем никто не подозревал его до самой последней главы. Это и навлекло меня на размышления. Раз уж дворецкого так трудно заподозрить, следовательно, дворецкому, служащему в богатом доме, крайне полезно овладеть навыками открывания сейфов. В этом случае, мадам, – вы следите за моей мыслью? – ценности будут находиться у него под рукой, и ему не составит труда, оставив открытым окно, создать обстановку налета извне. Коротко говоря, я навел соответствующие справки и в конце концов нашел в Бруклине практикующего специалиста, который за небольшой гонорар готов был передать мне свое искусство.

– Всего за дюжину уроков?

– За двадцать, мадам. Я поначалу показал себя не очень способным учеником.

– Но со временем овладел знаниями в полной мере?

– Да, мадам.

Билл глубоко вздохнула. Она не была строгой моралисткой, обладала терпимым характером и проникалась пониманием к оступившимся, с которыми ее сводила жизнь, но и совесть в ней не умерла. И хотя Билл никогда не испытывала особой любви к своей сестре Аделе, ей подумалось, что нелишне будет молвить ей словечко предостережения. Щедрость покойного Альберта Корка, помноженная на ее собственное весьма значительное состояние, составленное в те годы, когда высокие гонорары облагались смехотворным налогом, материализовалась в такое количество драгоценностей, которым можно было бы оснастить половину голливудских блондинок. И было бы нечестно позволить ей держать у себя дворецкого, который, как установило судебное следствие, умеет открывать сейфы ногтем.

– Мне следует сообщить об этом миссис Корк, – сказала Билл.

– Нет нужды, мадам. Я давно покончил с прошлым.

– Это ты так говоришь. Верится с трудом.

– Нет, мадам, уверяю вас. Не говоря уже о моральной стороне дела, я из чисто практических соображений не взял бы на себя риск, сопряженный с этим видом деятельности. С меня хватит того опыта, который я приобрел в американской тюрьме.

Лицо Билл прояснилось. Это говорил голос разума.

– Понятно. Помню, читала в «Йейл-ревю» про переродившегося преступника. Автор подчеркивал, что нет человека, более стремящегося к честной жизни, нежели только что освободившийся из заключения. Он писал: тому, кто год провалялся на больничной койке после того как преодолел в бочке Ниагарский водопад, по выходе на волю вряд ли захочется повторить свой подвиг. Иными словами, пуганая ворона куста боится.

– Абсолютно точно, мадам. Можно также сказать – обжегшись на молоке, дуют на воду. Я прочитал это в Словаре английских пословиц и поговорок.

– Это была твоя настольная книга?

– Я просматривал ее, мадам, когда находился на службе у графа Повика в Вустере. В библиотеке милорда выбор был не такой уж широкий, а погода часто стояла ненастная.

– Я тоже однажды очутилась в такой ситуации. Нанялась стюардессой на судно, которое шло с грузом фруктов в Вальпараисо, и единственной книжкой на борту оказался сборник пьес Шекспира, принадлежавший старшему механику. К концу путешествия я знала их наизусть. И с тех пор цитирую в огромных количествах.

– Неудивительно, мадам. Автор замечательный.

– Да, он насочинял немало стоящего. Кстати, расскажи-ка мне о твоих университетах. Каково там, в Синг-…

– Тсс, мадам.

– Что значит – тсс? Ах, да. Усекла.

За стеклянной дверью веранды послышался чей-то голос, напевавший веселую мелодию. Через секунду на пороге появился долговязый молодой человек, во внешности которого сказывалась жирафья кровь. Он тащил сумку с клюшками для гольфа. Фиппс приветствовал его с особенным почтением.

– Доброе утро, милорд.

– Доброе утро, лорд Тофем, – сказала Билл.

– Доброе утро! – откликнулся молодой человек и после паузы, будто опасаясь, что недостаточно понятно выразился, повторил: – Доброе утро! Доброе утро! Доброе утро! – И поклонился дворецкому и Билл. – Ну, мисс Шэннон, – продолжил он, – и вы, Фиппс, это самый безумный и самый веселый день радостного нового года. Говорю это вам, Фиппс, и вам, мисс Шэннон, от чистого сердца: это не только самый безумный, но и самый веселый день радостного нового года. Нынче утром я закончил игру меньше чем за сотню ударов, то есть совершил подвиг, о котором мечтал с тех самых пор, как в возрасте двадцати лет впервые взял в руки клюшку. Виски с содовой весьма кстати, Фиппси. Отнесите ко мне в комнату.

– Очень хорошо, милорд, – произнес Фиппс. – Я немедленно выполню ваше распоряжение.

И он величественно удалился, провожаемый восхищенным взглядом лорда Тофема.

– Этот тип вызывает у меня приступы ностальгии. Честное слово, никак не ожидал найти в Голливуде настоящего английского дворецкого.

– О, в Голливуде полно английской экзотики, – отозвалась Билл. – Прошу меня простить…

Она поднесла ко рту диктофон и начала: «Кто бы мог предположить, что всего лишь несколько лет спустя имя Аделы Шэннон станет греметь во всем мире, от Китая до Перу? Кто бы мог представить, что уже после второго фильма меня станут любить, обожать, обожествлять в хижинах и дворцах, что мне станет поклоняться следопыт в джунглях и эскимос в своем чуме? Так, значит, права молва, утверждая, что искра Божья… – Ха-ха! – скривилась Билл. – Искра Божья!.. – Что искра Божья способна зажечь целый мир и что смелость, терпение и настойчивость сметут все преграды. А теперь я опишу свою первую встречу с Ником Шенком».

Билл отложила микрофон.

– На этом месте придется взять тайм-аут и подождать прилива вдохновения, – сказала она.

Лорд Тофем восхищенно молчал, как бывает с простыми смертными, которым выпадает счастье наблюдать гения в момент творчества.

– Потрясающе! – воскликнул он. – Я только не совсем понял насчет чумы.

– Чума. Это такие сооружения, в которых обитают аборигены за Полярным кругом.

– Понятно.

– Они крепче наших домов.

– A то как же! Над чем это вы работаете, над сценарием?

– О нет! Я литературный раб, переписываю мемуары моей сестрицы Аделы.

– Как продвигается работа?

– Неважно.

– Представляю, сколько пота приходится пролить! Я бы ни за какие коврижки. А правда, что миссис Корк была жутко знаменита во времена немого кино?

– Не то слово. Ее называли Владычицей Вулкана Страстей.

– Денег, должно быть, огребла!

– Да уж, немало.

– Такой домишко чертову уймищу стоит.

– Наверное. Впрочем, нам предоставляется возможность узнать точную цифру, сюда жалует сама хозяйка собственной персоной.

Дверь отворилась, и в комнату вплыла поразительно красивая женщина примерно одного с Билл возраста, окруженная аурой той причудливой смеси доверительной простоты и недоступности, которая свойственна Владычицам Вулканов Страстей, даже когда неумолимый ток времени превращает их в экс-императриц. Адела Корк была высокой, осанистой, с огромными темными дремотными глазами, способными извергать смертоносные стрелы, ежели дела оборачивались не в соответствии с пожеланиями их обладательницы. В ее внешности было нечто от портретных изображений Луизы де Керуай,[8]8
  Луиза де Керуай (1649–1734) – фаворитка английского короля Карла II (1630–1685, король – с 1660 г.).


[Закрыть] заставляющих зрителя почувствовать себя бесстрастным Карлом Вторым, признававшимся в минуты откровенности, что не знавал более победительной персоны. Победительная – вот ключевое слово для описания сестры Билл Аделы. Каждый из трех ее мужей, включая последнего, Альфреда Корка, достаточно крутого, как и полагается владельцу нефтяной скважины, стоял перед ней по струнке. Режиссеры годами просыпались среди ночи в холодном поту от кошмаров, возвращавших их во дни немого кино, когда им приходилось обсуждать какие-то технические детали с Аделой Шэннон.

В настоящую минуту она пребывала в благодушном настроении, что не помешало ей намекнуть Билл, что ее брюки заслуживают отдельного разговора. Лекция перед двумя сотнями пасаденских матрон была воспринята с должным почтением, и это благотворно повлияло на состояние духа бывшей звезды, излучавшей теперь дружелюбие и приветливость.

– Доброе утро! – молвила она. – Доброе утро, лорд Тофем!

– Доброе утро, доброе утро, доброе утро, доброе утро.

– Привет, Адела, – отозвалась Билл. – Лорд Тофем как раз делился своими впечатлениями о твоем доме.

Адела наградила достойного гостя улыбкой. Лорд Тофем был предметом ее любви и гордости. Ей стоило немалых трудов вырвать его из цепких рук одной дамы, которая чуть было не захватила его в вечное владение, и теперь она питала к нему чувства коллекционера, сумевшего перехватить ценную вещицу перед носом знатока-соперника.

– Правда, здесь мило? Я купила его на торгах имущества Кармен Флорес, мексиканской кинозвезды, которая погибла в прошлом году в авиакатастрофе.

Лорд Тофем оживился. Он был заядлым читателем «Заэкранных историй», «Кинотайн» и прочих подобных изданий.

– Неужели? Самой Кармен Флорес? Подумать только!

– А вы слышали про Кармен Флорес?

– Ну как же! То есть, кто о ней не слыхал? Она же легендарная женщина. Как бы это выразиться… темпераментная.

– Истинно так, – вставила Билл. – Жалко, что у этих стен одни только уши, а вот языков нет… Вы, кстати, знаете, что у стен бывают уши?

– Да что вы!

– Есть, есть, – подтвердила Билл. – Я получила эти сведения из надежного источника. Да, так вот: будь у этих стен языки, им было бы что порассказать. Хотя, конечно, эти истории не пошли бы дальше цензурного комитета.

– Конечно, – согласился лорд Тофем, глубокомысленно кивнув. – Так, значит, вот тут она и жила? Надо же… Как знать, может, вот на этом самом диване… Ой, я забыл, что хотел сказать.

– И вовремя, – утешила его Билл. – Быстренько переменим тему. Поведайте Аделе о ваших успехах на поле для гольфа.

Уговаривать лорда Тофема не пришлось.

– Ах, да. Я одолел сотню, миссис Корк. Вы играете в гольф? – спросил он, хотя одного взгляда на хозяйку дома было достаточно, чтобы понять неуместность этого вопроса. Женщины, подобные Аделе Корк, не нисходят до таких пошлых увеселений. Необузданная фантазия может нарисовать вам играющую в гольф Салли Сиддонс, но любая фантазия бессильна представить в этой роли Аделу.

– Нет, – ответила она. – Не играю.

– О! Смысл игры в том, чтобы с минимальным числом ударов загонять мячик в лунку. Тот, кому удается сделать игру меньше чем за сто ударов, считается классным игроком. Я сумел это сделать впервые в жизни, и слухи о моем успехе вскоре пересекут океан. Если позволите, я пойду сейчас позвоню старине Твинго.

– Твинго?

– Это мой лондонский приятель. Можно воспользоваться вашим телефоном? Огромное вам спасибо, – закончил лорд Тофем и поспешил к аппарату, чтобы передать горячую новость через Атлантику.

Билл сардонически усмехнулась.

– Мой лондонский приятель… Можно воспользоваться вашим телефоном?.. Экая непосредственность!

Адела подавила этот взрыв благородного негодования. Она не могла допустить никакой критики по адресу своего почетного гостя.

– Очень богатые не заботятся о таких пустяках. А лорд Тофем – один из самых богатых людей в Англии.

– И неудивительно. Он, видимо, свел расходы на свое содержание до минимума.

– Мне бы хотелось, Вильгельмина, – сменила тему Адела, – чтобы ты одевалась поприличнее. Ты в приличном доме. Шастаешь в этих штанищах. Отвратительно выглядишь. Что о тебе подумает лорд Тофем?

– А он умеет думать?

– Обрядилась в какую-то робу, – сморщила носик Адела, не обращая внимания на ехидное замечание сестры.

Но Билл была не из тех, кого могло бы смутить недовольство Аделы Корк.

– Тебе-то какое дело до моей робы! Утешайся тем, что под ней бьется горячее сердце, и давай на этом поставим точку. Расскажи лучше про лекцию. Задала ты им жару?

– Лекция прошла с большим успехом. Они были в восторге.

– Ты что-то рановато вернулась. Девчушки не расщедрились на обед?

Адела укоризненно поцокала языком.

– Дорогая Вильгельмина, ты разве забыла, что я сама даю сегодня званый обед? Будут все важные люди. В том числе Джейкоб Глутц.

– Из компании «Медулла-Облонгата-Глутц»? Тот самый, что похож на омара?

– Ничуть он не похож на омара.

– Прости, но он больше похож на омара, чем многие омары.

– На кого бы он там ни был похож, мне не хотелось бы, чтобы он принял тебя за садовника. Надеюсь, ты успеешь переодеться во что-нибудь более презентабельное до его прихода.

– Конечно. Это же моя рабочая одежда.

– Ты работала с мемуарами?

– Все утро.

– До каких пор дошла?

– До знакомства с Ником Шенком.

– Всего лишь?

Билл почувствовала, что в этот момент следует проявить жесткость. Достаточно и того, что бедность вынудила ее взяться за эти мемуары, не хватало еще, чтобы Адела стояла над душой и сосала ее кровь. От одной мысли о таком режиме литературной деятельности ее бросило в дрожь.

– Милая моя, – сказала она, – будь благоразумна. История твоей выдающейся карьеры должна стать заметным вкладом в американскую литературу. Спешка здесь ни к чему. Эта работа должна проводиться неторопливо. Надо отшлифовать каждую деталь. Ты что ж, думаешь, что Литтон Стрейчи[9]9
  Литтон Стрейчи (1880–1932) – английский биограф и критик, создавший новый тип биографии, иронический и парадоксальный. По-русски издана книга «Елизавета и Эссекс» в пер. Е.Суриц.


[Закрыть] кропал свою «Жизнь королевы Виктории» на рысях?

– Понимаю. Ты, наверное, права.

– Еще как права. Я как раз вчера говорила Кей… Что такое?

Адела подала ей знак молчать. Она опасливо оглядывалась по сторонам. Билл начинало казаться, что в последнее время жизнь ее проходит исключительно в обществе людей, опасливо озирающихся по сторонам. Она с удивлением наблюдала, как сестра подкралась к двери, резким движением распахнула ее и выглянула в коридор.

– Мне показалось, что Фиппс подслушивает, – сказала Адела, закрывая дверь и возвращаясь в комнату. – Послушай, Вильгельмина, я как раз хочу у тебя спросить насчет Кей.

– А что такое?

Адела понизила голос до театрального шепота.

– Не говорила ли она тебе о некоем Джо?

– Джо?

– Сейчас объясню. Вчера после обеда, когда я проходила через холл, зазвонил телефон. Поднимаю трубку. Мужской голос: «Кей? Это Джо. Если тебе покажется, что ты это уже слышала, можешь меня прервать; выйдешь за меня замуж?»

Билл щелкнула языком.

– Должно быть, свихнулся. Разве можно так…

– Я ему говорю: «У телефона миссис Корк», он кричит: «Ой, извините!» и вешает трубку. Не знаешь, кто бы это мог быть?

Билл получила возможность блеснуть информацией.

– Могу достоверно сказать, кто это был. Это был мой знакомый, молодой писатель по имени Джо Дэвенпорт. Мы вместе работали в «Суперба-Лльюэлин», пока его не выперли. Тогда он отправился в Голливуд. Ничего удивительного в том, что он делал предложение Кей. Он обращается к ней с этим каждый час. Он любит ее со страстью, какую нечасто увидишь у сотрудников «Суперба-Лльюэлин».

– Боже всемогущий!

– Ты что, не одобряешь любовь во цвете лет?

– Только не между моей племянницей и безработным голливудским писакой.

– Хоть Джо сейчас и без работы, его ждет блестящее будущее, если только найдется добрая душа, которая отважится одолжить ему двадцать тысяч долларов. С этим капиталом он купит посредническое агентство. Ты, кстати, не ссудишь ему эту сумму?

– Ни за что. А Кей его любит?

– Когда я о нем заговариваю, она смущенно хихикает. Возможно, это добрый знак. Надо посоветоваться с Дороти Дикс.

Адела рассердилась.

– Что значит – добрый знак? Если она втюрилась в такого типа, это катастрофа. Я надеюсь, она выйдет замуж за лорда Тофема. Потому я ее сюда и пригласила. Он один из самых богатых людей Англии.

– Это ты уже говорила.

– Мне стоило неимоверных трудов вытащить его из лап Глории Пирбрайтс только для того, чтобы Кей могла с ним познакомиться. Глория прилипла к нему как банный лист. Я буду очень серьезно разговаривать с Кей. Никаких глупостей не допущу.

– А почему бы не напустить на нее Смидли?

– Смидли?

– На мой взгляд, мужчины в таких случаях выглядят убедительнее. Женщины склонны к истерике. А Смидли все-таки – брат мужа сестры ее отца. Он, можно сказать, выступит в роли благородного предка.

Адела издала звук, который у женщины менее выдающейся наружности был бы воспринят как храп.

– Да разве он на это способен! Эта овца мухи не обидит.

– А есть овцы, которые обидят?

– О!

– Так что?

Адела осуждающе смотрела на Билл. От нее веяло холодом. В целой сотне немых фильмов она именно так смотрела на толпу пьяных буянов, грозящих обидеть нашу крошку. В голове Аделы, видно, забродила мысль, от которой сестринская любовь сошла на нет.

– Смидли! – повторила она. – Только сейчас вспомнила, что хотела поговорить с тобой о чем-то важном, а эта Кей спутала мне все карты. Вильгельмина, ты давала Смидли деньги?

Билл надеялась, что этот эпизод будет сохранен в тайне, но, очевидно, надежда не оправдалась. Она постаралась ответить со всей небрежностью, на какую оказалась способна в данный момент.

– Да, а что? Одолжила ему сотняшку.

– Идиотка!

– Извини. Не могла противостоять его умоляющему взгляду.

– Тебе небезынтересно будет узнать, что он ушел на всю ночь, как я подозреваю, на какую-нибудь пьяную оргию. После завтрака я зашла к нему в спальню. Постель не смята. Он улизнул в Лос-Анджелес вместе с твоей драгоценной сот-няшкой.

Билл попыталась потушить разгоравшийся пожар.

– Зачем же паниковать? Он уже несколько лет никуда не выбирался. Что за беда, если он слегка развлечется? Мальчишкам надо чувствовать себя свободными.

– Смидли не мальчишка. Я всегда говорила и говорю: стоит свернуть на кривую дорожку, нами овладевают бесы, преграждающие дорогу к счастью и…

– Оставь ты эту чепуху!

– Это не чепуха, это единственно правильный взгляд на вещи.

Адела нажала кнопку звонка.

– Одно хорошо, – продолжила она. – Он скорее всего не вернется к обеду, а если и явится, будет не в состоянии сесть за стол и не станет надоедать мистеру Глутцу бесконечными историями про Бродвей в тридцатые годы.

– Вот и ладушки, – подхватила Билл. – Нет худа без добра. А чего это ты названиваешь?

– Я жду массажистку. Фиппс, – обратилась она к вошедшему дворецкому, – пришла массажистка?

– Да, мадам.

– Она в моей комнате?

– Да, мадам.

– Спасибо, – холодно сказала Адела. – Да, Фиппс!

– Мадам?

Лицо Аделы, которое словно застыло, когда речь зашла о Смидли, совсем окаменело.

– Я собиралась побеседовать с вами, Фиппс, сообщить вам новость, которая, как я думаю, вас заинтересует.

– Слушаю, мадам.

– Вы уволены! – объявила Адела, выпуская на волю пресловутые вулканические страсти, испепелившие дворецкого как огнемет.