Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА VII

Присутствующие не сразу нашли в себе силы прокомментировать услышанное. Слова будто застряли у них в гортани, и им пришлось довольствоваться языком взглядов, который не всегда способен выразить все оттенки чувств. Первой заговорила Кей:

– В тюрьме?

– Да, мисс. Мистер Смидли находится в руках закона. Он позвонил мне по телефону нынче утром.

Душераздирающий крик вырвался из уст Аделы. Подсчитывая из недели в неделю расходы по дому и наблюдая, как за каждой едой ее родственничек берет себе по две порции каждого блюда, она порой мечтала – кто из нас не мечтает? – о том, как было бы хорошо, если бы в один прекрасный день он обратился в бесплотный дух, бренные останки которого упокоились бы в семейном склепе; но чтобы дело дошло до тюрьмы – это уж слишком. Тюремное заключение – плохая реклама не только для самого узника, но и для его близких. Перед ее глазами предстала газетная страница с шапкой: РОДСТВЕННИК АДЕЛЫ ШЭННОН В ТЮРЬМЕ и фотография самой Аделы Шэннон. Эта картина вызвала у нее очень неприятное ощущение, словно она проглотила тучу насекомых.

– Боже! – простонала она.

– Он предложил мне предпринять необходимые меры по соответствующим каналам, – продолжил Фиппс, – но я не смог отставить свои обязанности по дому.

– Надеюсь, ты не успел об этом кому-нибудь сболтнуть? – осведомилась Билл.

– Нет, мадам. Мистер Смидли попросил меня соблюдать конфиденциальность.

Адела судорожно сжимала и разжимала пальцы, будто смыкая их на шее деверя. У нее мелькнула мысль, что она допустила ошибку, не придушив Смидли вовремя. Вот уж действительно – крепка задним умом.

– Подробности знаешь? – спросила Билл.

– Да, мадам. Мистер Смидли меня проинформировал. Факты таковы. Во время вчерашнего визита в ночной клуб на бульваре Вентура он пырнул конферансье вилкой для устриц. Последний, видимо – застигнутый врасплох, справился с ситуацией и вызвал полицию, которая и доставила мистера Смидли в участок. Надеюсь, это не попадет в газеты, мадам.

– Я тоже надеюсь, Фиппс. Мое воображние отказывает, когда я пытаюсь представить, какой скандал раздует из этого дела Луэлла Парсонс.

– Да, мадам. Здесь воображение бессильно.

– Фиппс, – сдавленно вымолвила Адела, – вы свободны.

– Слушаюсь, мадам.

В отсутствие дворецкого Адела смогла дать полную волю переполнявшим ее чувствам. Она охарактеризовала деверя в словах, которые разили не хуже топора в руках отъявленного душегуба. Она нарисовала законченный портрет отсутствующего, и могла бы бесконечно добавлять к нему все новые и новые штрихи, если бы не задохнулась от ярости. Слушая ее, Билл прониклась невольным уважением к женщине, которую всегда недолюбливала. Конечно, подумала она, у Аде-лы тьма недостатков, но в красноречии ей не откажешь.

– Не напрягайся так, – ласково сказала она.

– Не напрягаться? Ха! На секунду он вырвался из-под моего надзора – и смотри, что натворил! Его только могила исправит.

В дверях вновь появился Фиппс.

– Я подумал, что вам, может, будет интересно узнать, мадам, – сказал он хриплым голосом, – что мистер Смидли только что вернулся. Он как раз входил через парадное, когда я шел через холл.

– Так он не в тюрьме? – спросила Кей.

– Очевидно, нет, мисс.

– Как он выглядит?

– Довольно смирно, мисс.

В глазах Аделы сверкнули молнии. Она вся пылала негодованием. Если бы кто ненароком сейчас дотронулся до нее, ему грозил бы ожог. Впрочем, никому и в голову не пришло бы в этот момент ее коснуться.

– Где он?

– Прошел к себе, мадам, побриться.

– И, наверное, принять душ, – заметила Билл.

– Он уже принял душ, мадам. Его помыли за казенный счет.

– Фиппс, – сказала Адела, – вы свободны.

– Слушаюсь, мадам.

– Ты бы поднялась наверх, Кей, и приглядела за ним, – посоветовала Билл. – У него наверняка сейчас рука неверна.

Кей как завороженная смотрела на Аделу, которая невидящим взглядом уставилась в пустоту. Ноздри ее угрожающе раздувались.

– Билл, сделай что-нибудь. Она сама себя не помнит.

– Ничего, – ответила Билл. – Когда ее обуревают чувства, Адела напоминает жрецов бога Ваала, которые пыряют себя ножами. Не беспокойся. Я о ней позабочусь.

– За тобой – как за каменной стеной, Билл.

– Да уж! Я – старая, верная.

– Бог тебе в помощь.

Кей заторопилась наверх, а Билл обернулась к Аделе, которая принялась скрежетать зубами.

– А теперь, Адела, – сухо скомандовала она, – утихомирься. Выпустила пар, и будет.

– Заткнись!

– Только об этом и мечтаю. Меня уже тошнит от тебя.

– Кому сказано!

Билл, закаленная в сестринских баталиях, уходящих корнями в седую древность, возвысила голос. Настал один из тех моментов, в которые она благодарила Провидение, даровавшее ей крепкие голосовые связки. С такой ситуацией справиться могла только женщина, не страдающая от слабости легких.

– Повторяю, меня от тебя тошнит. Того и гляди, кишки выпустишь из бедняги Смидли. Ты просто исчадие ада. Обожаешь тиранить ближних. Я всегда подозревала, что ты сама укокошила старину Корка.

Адела поспешила отвести от себя это обвинение.

– Мой муж попал под колеса туристского автобуса. Билл кивнула. В этой реплике безусловно была доля правды.

– Этот факт имел место, – согласилась она, – но его спровоцировало то, что бедняга был женат на тебе. Впрочем, обсуждать это бессмысленно, – смягчилась Билл. – Прости, если я была чересчур резка.

– Ты всегда резка чересчур.

– На этот раз больше, чем обычно. Дело в том, что я люблю Смидли. Я люблю его еще с тех пор, когда он был пятнадцатилетним прыщавым отроком. Я любила его в лучшие его годы, когда он швырял деньги на бродвейских дурочек. И я люблю его сейчас. Видно, в этом проявляется моя умственная неполноценность. Может, мне надо к психоаналитику наведаться. Как бы то ни было, факт остается фактом. Потому прошу тебя сбавить обороты и обращаться с ним помягче.

Адела взметнула брови.

– Уж я ли не мягко с ним обходилась! Пять лет он сидел у меня на шее. Это было очень нелегкое бремя.

– Выбирай выражения! Бремя!

– Ты обещала не грубить.

– Да, конечно. Но как прикажешь реагировать, когда ты держишь меня за идиотку, прикидываясь бедной овечкой, вынужденной откармливать ненасытного волчару? Бремя! Да ты бы без труда могла содержать целую дюжину таких как Смидли. Эл Корк оставил тебе столько денег, что черт на печь не вскинет, не говоря уж о том, что он завещал тебе не оставлять Смидли. И все то, что ты на него тратила, сторицей возмещалось – ты тешила свои садистские наклонности, держа его под каблуком. Ну что, я опять нагрубила?

– Да уж!

– Этого я и хотела. Ну ладно, хватит. Но не забывай, что милосердие несовместимо с понятием бремени. Меня учили, что оно – благословенная влага, орошающая сухую землю.

– Что за чушь!

– Не богохульствуй.

– Я…

Слова замерли на устах Аделы. Она превратилась в пантеру, завидевшую свою жертву. В комнату, сопровождаемый Кей, входил Смидли.

– А! – воскликнула она.

Смидли, всегда живой и подтянутый, выглядел изможденным и помятым, как римский император, слишком засидевшийся над фалернским. При всем старании полицейские, препроводившие его из ночного клуба в кутузку, не могли не испортить ему вид. Костюм, приобретенный в Палм Бич, выглядел так, будто его утюжили автобусом. Но для человека с криминальным прошлым, одетого наподобие профессионального бродяги, Смидли вошел в гостиную довольно бодро и без всяких следов робости на лице. Подбородок его – оба его подбородка – были подняты вверх, подбитый глаз глядел победно, будто Смидли черпал кураж и решимость из какого-то одному ему ведомого источника.

Адела напряглась.

– Итак, Смидли? – вопросила она.

– Что – итак?

– Отвечай на вопрос, – сказала Билл.

Смидли моргнул. Ему нелегко было сосредоточиться на предмете.

– А, привет, Билл!

– Привет, старый дружище.

– Я тебя не заметил. Я что-то с утра не прогляделся. Плывет перед глазами. А ты вроде пожелтела.

– Это тебе мерещится. У меня отличный цвет лица.

Адела, усевшаяся за письменный стол, повелительно постукивала по нему костяшками пальцев. Сейчас ей бы больше приличествовал судейский молоток, но, как и Фиппсу, обходившемуся в своей предыдущей профессии без подручных инструментов, для выражения чувств ей вполне довольно было и своих костяшек.

– Не время обсуждать внешность Вильгельмины, – постановила она. – Я жду объяснений.

Билл подняла брови.

– Ты полагаешь, что нужно объяснять, с какой стати он пырнул вилкой конферансье? Что ж тут необыкновенного! Дело житейское. Мне было бы интересно узнать, почему ты не в тюрьме, Смидли. Фиппс дал нам понять, что тебя заточили в узилище с сырыми стенами, кишащее крысами. Что же случилось? Дочь тюремщика передала тебе напильник в пироге?

– Меня выпустили с извинениями.

– Вот видишь, – торжествующе воскликнула Билл, – нет предела милосердию! Значит, я была опять права.

Адела испустила сдавленный стон, стон страдалицы, призывающей небеса в свидетели совершаемой против нее несправедливости. Голос ее дрожал, как дрожал бы во дни ее экранного триумфа, не будь тогда ее страдания выписаны в титрах белым по черному.

– Какой позор! – выкрикнула она. – Деверь Аделы Шэннон сидит в тюряге с лос-анджелесским отребьем!

Кей перехватила взгляд тети.

– От сумы да от тюрьмы не зарекайся. Там всякие люди попадаются.

– И все, наверное, общаются запросто, – прибавила Билл.

– Черного галстука довольно, белый необязателен.

– Прошу вас! – взмолилась Адела.

И снова обратила взор к недавнему узнику.

– Итак, Смидли? Я все еще жду объяснений.

– Скажи ей, что бедное сердце никогда не утешится.

– Вильгельмина, прошу тебя!

– Это же правда, – возразила Билл. – Кого хочешь спроси.

– У тебя есть объяснение?

Неловкое шевеленье верхней части туловища указывало на то, что Смидли намерен распрямить плечи.

– Разумеется, у меня есть объяснение. Полное и удовлетворительное объяснение. Я праздновал.

– Праздновал? Что праздновал?

– Самую замечательную удачу, которая только может свалиться на заслуживающего ее человека. Я как раз говорил об этом Кей наверху.

Кей кивнула.

– Очень романтическая история, – подтвердила она. – Как раз для фильма категории «Б».

Билл нахмурилась.

– Не упоминай в моем присутствии фильмы категории «Б», крошка. Не поворачивай нож в ране.

– Прости, Билл.

– Ничего, дитя мое. Ты просто брякнула не подумав. Продолжай, Смидли.

Смидли выпятил грудь. Настал его момент. Нечасто ему удавалось быть объектом внимания в домашнем кругу. У него в запасе накопилось множество историй, но Адела всегда обрывала его на первой фразе. Впервые за последние пять лет ему предоставлялась возможность взять слово.

– Ну так вот, – начал он. – Как справедливо заметила Кей, это очень романтическая история. Вчера вечером я сидел на террасе, размышляя о том о сем, и вдруг мой ангел-хранитель шепнул мне на ушко…

– Давай без предисловий, – сурово прервала его Адела. Смидли бросил в ее сторону укоризненный взгляд.

– Без предисловий нельзя.

– Правда, – вмешалась Кей. – Вы непременно должны услышать про ангела-хранителя.

– Мне всегда интересно послушать про ангелов-хранителей, – подбодрила его Билл. – Так что же он тебе такое шепнул?

– Он прошептал: «Смидли, старина, загляни-ка на гардероб».

Адела смежила веки. Она что-то говорила про себя. Возможно, то была молитва. Хотя, скорее всего, что-то другое.

– Это невыносимо.

– А мне, напротив, ужасно интересно, – сказала Билл. – Так бы и слушала. Продолжай, Смидли. Что за гардероб? Где?

– Тот, что в спальне Аделы.

Адела затряслась. В этом не было ничего удивительного. Представьте себя на месте женщины, в чье спальное уединение столь бесцеремонно врываются. Сперва Фиппс, потом Смидли. В конце концов, это ее спальня или перрон Центрального вокзала в Нью-Йорке?

Она пронзила оратора взглядом.

– Ты шарил в моей комнате?

– Да, я туда на минутку заглянул. В поисках того, что ищу. Билл осенило.

– Ба! – воскликнула она. – Неужто дневник?

– Он самый.

– Ты его искал?

– Да.

– И нашел?

– Да. На гардеробе.

– Ты его взял?

– Вот он, – ответил Смидли, хлопнув себя по карману. Адела переводила глаза с Билл на Смидли, со Смидли на Билл, натужно пытаясь понять, о чем идет речь. Она терпеть не могла, когда в ее присутствии говорили загадками, тем более, когда беседовали только что выбравшийся из тюрьмы деверь, бросивший позорную тень на ее дом, и сестрица, которую нельзя и на порог пускать. Во всей Америке не найти двух других субъектов, кто бы сумел так раздражить ее, напуская туману. Сходство Аделы с пантерой стало еще более отчетливым.

– О чем это вы толкуете? Какой дневник? Чей дневник?

– Кармен Флорес, – ответила Кей. – Дядя Смидли искал его несколько недель.

Билл вздохнула. У нее было доброе сердце.

– Увы, бедный Фиппс, – сказала она. – А как ты догадался про этот гардероб?

– Если женщине есть, что прятать, именно это место она и выберет. Общеизвестный факт. Про это во всех детективах пишут.

– Ты что, Агату Кристи не читала? – удивилась Кей.

– Кто такая Агата Кристи? – спросила Адела.

– Адела, лапочка! – сказала Билл. Смидли фыркнул.

– Глупая гусыня, – буркнул он.

Адела метнула на деверя взгляд, который его едва не испепелил.

– Это ты, ты – беглый каторжник, обзываешь меня глупой гусыней!

Смидли не остался в долгу.

– А ты как смеешь называть меня беглым каторжником?

– Я называю тебя беглым каторжником, потому что ты и есть беглый каторжник! Разве тебя полиция не разыскивает?

– Нет, полиция меня не разыскивает.

– Остается посочувствовать полицейским, – притворно вздохнула Адела. – Представляю, каково им.

Смидли надулся.

– Адела, мне не нравится твой тон.

– А мне плевать.

– В самом деле?

– Напрасно, Адела, – вмешалась Билл. – Смидли теперь не тот, кем был до сих пор.

– Не понимаю.

– Все очень просто.

Вошел Джо. Он посмотрел отведенную ему комнату, выслушал историю спортивного подвига лорда Тофема и теперь планировал выйти в сад и снова пообщаться с природой, хотя и не рассчитывал на то, что она исцелит его раны. Его депрессия не проходила. Равнодушным взором обозрев Садовую комнату, он обратил внимание на то, что здесь происходит важная дискуссия, но не выказал ни малейшей заинтересованности во внутренних делах обитателей дома и направился к двери на террасу. На пороге его остановил властный голос Билл.

– Вчера Смидли не являлся обладателем дневника покойной Кармен Флорес. Сегодня он таковым является. Любая студия в Голливуде отхватит его с руками.

Смидли подхватил тему:

– Я вчера переговорил по телефону с «Колоссал-Эксвизит». Они предложили пятьдесят тысяч.

– Пятьдесят тысяч! – выдохнула Адела.

– Пятьдесят, – подтвердил Смидли. Адела медленно поднялась.

– Ты хочешь сказать, что они… готовы заплатить тебе пятьдесят тысяч долларов?

– Пятьдесят тысяч долларов, – эхом отозвался Смидли. Джо развернулся к дивану и рухнул на него. Голова у него пошла кругом. В ушах зазвучала музыка небесных сфер.

– Ты согласился? – спросила Билл.

– Пока нет. Надо прощупать рынок. У меня серьезные виды на «Медулла-Облонгата-Глутц».

– Но меньше пятидесяти брать нельзя.

– Само собой, – откликнулся Смидли. Он вытащил из кармана дневник и почтительно посмотрел на него.

– Ну не фантастика ли1 – такая невидная книжонка, а стоит целых пятьдесят штук!

– Должно быть, взрывная штука. Ты успел почитать?

– Не удалось. Писано по-испански.

– Плохо.

– Ничего страшного, – успокоил ее Смидли, во всем умевший увидеть светлую сторону. – У Лулабель Махафии – вниз по дороге – есть садовник-мексиканец. Я к нему зайду и попрошу перевести, мы с ним приятели. Он меня как-то угостил мексиканским пойлом, забыл, как называется, от него крыша едет.

Во время этого обмена репликами на Аделу снизошло спокойствие. Как будто по зрелом размышлении ее постигло озарение, развеявшее внезапно сгустившийся вокруг нее мрак. Пальцы ее еще слегка дрожали, но голос, когда она заговорила, звучал на удивление ровно и даже дружелюбно.

– Я немножко научилась испанскому во время благотворительного турне по Южной Америке, – сказала она. – Могла бы вам помочь. Позвольте взглянуть?

– Разумеется, – сердечно ответил Смидли. Он всегда отвечал добром на добро. – Тут вот запись от 21 апреля, которую мне хотелось бы перевести. На полях против нее шесть восклицательных знаков.

Он протянул книжицу Аделе. Когда она взялась за нее, ее пальцы задрожали заметно сильнее. Она быстро направилась к двери, но Смидли, которого внезапно обуял безотчетный страх, остановил ее.

– Эй! Куда это ты?

Адела обернулась.

– Нельзя оставлять такую ценную вещь на виду. Я положу ее в сейф в просмотровой комнате.

– Нет уж. Пускай лучше останется у меня. Адела сбросила маску.

– А вот это у тебя не выгорит, – язвительно заявила она.

– Ты целых пять лет сидел у меня на шее, Смидли, и тебе давно пора внести хоть какой-то вклад в общие расходы по дому. Вот так вот.

– Но…

– Я сказала, – отрезала Адела. – Пятьдесят тысяч долларов. Неплохой взнос для начала. И, кстати, Вильгельмина,

– продолжила она, переменив тему, – будь добра, пойДм переоденься. Ты в этом наряде похожа на старьевщицу.

ГЛАВА VIII

Грохот захлопнувшейся двери не смог заглушить крик, сорвавшийся с губ Смидли. Крик этот напоминал вой смертельно раненного хищника. Комментируя в беседе с Билл действия миссис Аделы Корк, обнаружившей, что кто-то вторгся в ее святая святых, он сравнил ее реакцию с поведением тигрицы, у которой украли детенышей. Сомнительно, однако, чтобы даже самая невротичная тигрица смогла вложить в мизансцену – говоря на языке киношников – столько неподдельной страсти, сколько ее сейчас продемонстрировал Смидли. Казалось, глаза его вот-вот выскочат из орбит, а к двум подбородкам добавился третий за счет вышедшей из пазов вставной челюсти.

Билл тоже проявила легкую обеспокоенность неожиданным поворотом дел.

– Черт подери! – сказала она. – Ну и террористка! Смидли рухнул на диван рядом с Джо.

– Средь бела дня! – как бы не веря самому себе, простонал он. Грудь его вздымалась, волнуемая праведным негодованием. – Я… я в «Лос-Анджелес экзэминер» напишу!

– Неудивительно, что эта женщина достигла впечатляющих результатов в эпоху немого кино.

– Нет, это выходит за всякие рамки! – вскричал Джо.

– Может, для кого другого рамки и существуют, но не для нее, – отозвалась Билл.

Она твердым шагом пересекла гостиную и позвонила в звонок. Билл была женщиной решительной, не чета слабовольным нервическим особам, которые тратят драгоценное время на бесполезные сожаления. Собравшись в единый момент, она почувствовала себя Наполеоном, попавшим в критическую ситуацию. Что сделал бы в таком случае Наполеон? Первым делом – подтянул резервы и бросил их в бой.

Именно это и намеревалась совершить Билл. Звонок сонетки был призван исполнить роль боевой тревоги, по которой Фиппс немедленно займет авангардную позицию. С помощью Фиппса Билл и рассчитывала расквитаться за временное поражение и одержать победу. Когда у вас похищают нечто ценное и помещают в сейф, а в пределах достижимости находится дворецкий, в свое время взявший двадцать уроков мастерства вскрывания сейфов и весьма в этом деле преуспевший, то здравый смысл подсказывает единственно правильное решение – положиться на профессионала.

Смидли по-прежнему вертелся на диване как уж на сковородке. Он воздел руки.

– Я напишу в «Вэрайети»!

Билл бросила на него по-матерински нежный взгляд.

– Остынь, Смидли.

– Какое там «остынь»! Я напишу Уолтеру Уинчелу!

– Не стоит расстраиваться, – сказала Билл. – Абсолютно не стоит, как сказал бы лорд Тофем. А вот и Фиппс.

Дворецкий бесшумно вырисовался на пороге Садовой комнаты.

– Звали, мадам?

– Да. Заходи. Фиппс, – начала Билл, – боюсь, настал момент, когда нам с тобой придется вступить на тропу войны.

– Мадам?

– Смидли, тебе никогда не приходилось заседать в жюри присяжных?

Если только об английском дворецком можно сказать, что он затрясся, то Фиппс воистину затрясся. И бросил на Билл умоляющий взгляд.

– Мадам, пожалуйста, не надо! Билл проигнорировала мольбу.

– А вот мне пришлось некоторое время назад, – продолжила она. – Как раз когда мы отправили Фиппса вверх по речке на три годика.

– Мадам, вы же обещали…

– И знаешь, как он заработал эти три года жизни на казенный кошт? За что его отправили отдыхать в Синг-Синг? Он сейфы бомбил.

Если она рассчитывала поразить собеседников, то угодила в самую точку. Смидли замер и тупо уставился на дворецкого. Кей издала короткий крик и тупо уставилась на дворецкого. Джо выговорил «Что?» и тоже тупо уставился на дворецкого. Фиппс тупо уставился на Билл. Даже Юлий Цезарь, получив удар кинжалом от Брута, не смог вложить в свой взгляд больше боли и разочарования. Укоризна в его глазах заставила ее извиниться.

– Прости, Фиппс, – сказала она, – военная необходимость.

Смидли наконец обрел дар речи.

– Ты хочешь сказать, – недоверчиво произнес он, – что Фиппс, наш Фиппс, был медвежатником?

– И очень искусным. Он настоящий мастер своего дела.

– Тогда…

– Вот именно. Потому я об этом и вспомнила. Фиппс, у нас есть для тебя работенка.

Хотя Фиппс не вполне оправился от полученного удара, он все же нашел в себе силы отозваться.

– Мадам?

– Мы хотим, чтобы ты открыл сейф миссис Корк. Тот, что в просмотровой комнате.

– Но, мадам, я удалился от дел.

– Ну что ж, вернись к ним.

Фиппсом овладела холодная решимость. Ключевые слова «сейф миссис Корк» прозвучали в его ушах строжайшим запретом на профессию. Пуганая ворона куста боится; дворецкий, которого миссис Корк дважды застигала за поисками дневника в своей спальне, не мог отважиться на то, чтобы вскрыть сейф женщины, обладающей столь сокрушительной властностью. Предложи Джеймсу Фиппсу совершить налет на форт Нокс – он, вероятно, дрогнул бы и согласился, но на сейфах миссис Корк лежало табу.

– Нет, мадам, – почтительно, но твердо ответил он.

– Да брось ты!

– Нет, мадам.

– Подумай хорошенько, Фиппс. Что скажут люди, узнав, что ты отказался поработать с сейфом, чтобы уважить старинного друга? Ты готов выступить против общественного мнения?

– Да, мадам.

– Мне, пожалуй, надо было сразу уточнить, – сказала Билл, – что твоя доля составит пять тысяч долларов.

Фиппс встрепенулся. Стальной панцирь его непреклонности дал трещину. Непроницаемый бескомпромиссный взгляд потеплел и в глазах заплясали веселые огоньки, появляющиеся в очах дворецких, когда перед ними маячит перспектива легкой добычи. Образ Аделы Корк, подкрадывающейся к нему, когда он вскроет железный ящик, стал стремительно таять. У каждого своя цена; пять тысяч долларов были как раз той суммой, в которую Фиппс готов был себя оценить.

– Это большие деньги, мадам, – раздумчиво сказал он.

– Чертовски большие, – подтвердил Смидли, радуясь случаю посодействовать благоприятному исходу переговоров.

Билл с удовольствием отметила про себя перелом в ходе мыслей дворецкого. Как и Смидли, она спешила ковать железо, пока горячо.

– Законные десять процентов, – пояснила она. – Сотрудничать будем по-честному. Благотворительность тут неуместна. Ты получишь свои пять тысяч цент в цент.

– Пять тысяч, – благоговейно пробормотал Фиппс.

– Итак, ты с нами?

– Да, мадам.

Вздох облегчения вырвался у всех присутствовавших при этой сцене, как случается в театральном зале, когда Денежный Мешок после долгих увещеваний наконец ставит свою подпись в нужном месте.

– Вот и ладушки, – заключила Билл. – Краткое содержание предыдущих серий: вчера вечером мистер Смидли нашел дневник.

– Господи!

Билл по-матерински потрепала его по плечу.

– Знаю-знаю. Знаю, каково тебе это слышать. Но так уж сложились обстоятельства. Вчера вечером мистер Смидли нашел дневник, а нынче утром миссис Корк выманила его и спрятала в сейф, в проекционной. Ты готов помочь нам извлечь его оттуда?

Мимолетное видение крадущейся к нему Аделы пронеслось перед глазами Фиппса и исчезло. Секундная слабость ушла.

– За пять тысяч долларов – да, мадам.

– Прекрасно. Тогда встречаемся здесь сегодня вечером. Точнее, завтра. Скажем, в час ночи.

– В час ночи. Очень хорошо, мадам. Это все, мадам?

– Это все.

– Спасибо, мадам.

– Тебе спасибо, Фиппс.

– Билл! – вскричал Смидли. – Ты – чудо. Ну что за умница!

– Потрясающе, – сказала Кей. – Изумительно.

– Колоссально, – добавил Джо.

– Супер-колоссально! – не унимался Смидли.

– На меня всегда можно положиться, мальчики, – признала Билл. – На старую, верную Билл.

Вошла Адела с видом глубочайшего удовлетворения женщины, только что запершей в собственный сейф дневник, оцениваемый по меньшей мере в пятьдесят тысяч долларов. Но вдруг глаза ее загорелись прежним недобрым светом.

– Вильгельмина! – прогремела она. – Ты все еще в этих жутких штанищах! Известно ли тебе, что мистер Глутц уже на подъездной аллее?

– Прости, – кротко ответила Билл. – Задумалась о своем. Побегу прямо сейчас и переоденусь во что-нибудь эдакое, что скроет мои многочисленные недостатки и подчеркнет незначительные достоинства.

– Поторопись.

– Лечу, дорогая Адела, лечу молнией!