Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 37 страниц)

ГЛАВА VI

Джерри тоже плохо спал в эту ночь. Он думал.

Проблема, которую он пытался решить, весьма популярна в разделах «Советы влюбленным». Он думал о том, что делать человеку, когда он обручен с девицей А. и вдруг встречает девицу Б., предназначенную ему от начала времен.

Живи он в Америке, он бы посоветовался с матушкой Эбби или с доктором Джойсом, но в Лондоне знал только «тетушку Филлис», толстого мужчину лет пятидесяти, питавшего слабость к пиву, и консультации с ним боялся.

Утром, куря после завтрака трубку, он подвел итоги. Ситуация неприятна, но просвет в ней есть. Он обещал Вере поговорить в «Савое» с дядей и поговорил бы, если бы не Бернадетта. Дядя Уилл так резвился и радовался, что вынул бы ручку из кармана, как вынимает фокусник кролика, и последнее препятствие к браку с Верой, единственной дочерью Чарльза Апшоу и Флоры Фэй, исчезло бы. При одной мысли об этом Джерри задрожал от макушки до шлепанцев.

Однако ангел-хранитель догадался послать к ним Берни, вызвав тем самым искреннюю благодарность своего подопечного. Тот с удовольствием бы похлопал его по спине; но ангелы застенчивы, замкнуты, и общаться с ними трудно.

Да, просвет был; но такой трезвый человек, как Джерри, не скрывал от себя, что до счастливого конца далеко-. Ангел ангелом, а многое придется сделать самому. Что ни говори, с Верой он еще помолвлен и, если не принять срочных мер, вскоре он пойдет к алтарю во фраке и в парадных брюках, которые, скажет она, надо бы выгладить.

Он долго и напряженно думал об опасности, пока взгляд его не упал на газету и он не увидел, что сегодня – среда, день серьезный. Пришлось встать из-за стола, побриться, принять душ и одеться поприличней. Сделав все это, он взял свою папку и вышел.

Именно по средам карикатуристы обходят газеты и журналы. Когда у дверей, за которыми сидит заведующий оформлением, наберется штук десять нервных художников, голова без тела вызывает их по одному. Атмосфера очень похожа на ту, которая царит в приемной зубного врача.

Обычно приходится обойти многих – заведующего оформлением, как королеву Викторию, рассмешить нелегко; но судьба пожалела Джерри и благородно решила хоть как-то его подбодрить. Начал он с той газеты, где печатался тетя Филлис, и у него сразу взяли там все рисунки, вроде бы даже огорчаясь, что больше ничего нет.

Такое событие надо отпраздновать. Разрезвившись, как дядя Уилл со своей миниатюрой, Джерри решил покутить на славу и, по здравом размышлении, выбрал ресторан знаменитого отеля «Баррибо».

Войдя в это лежбище магарадж и миллионеров, он сразу ощутил, что для полного блаженства ему чего-то не хватает. Все сидели парами; все – но не он. Вот если бы здесь была возлюбленная незнакомка!

Она здесь была, пила кофе за столиком у самой двери.

Он застыл на месте. Миллионер, идущий за ним, толкнул его в спину, но он едва это заметил, глядя на свою мечту, как глядел Гомер на Веру, с той только разницей, что Гомер не сомневался в ее материальности, а Джерри полагал, что перед ним – мираж или астральное тело. Тут она подняла взор, улыбнулась и помахала ему кофейной ложечкой.

Джерри рухнул на стул рядом с ней. Кто-то бил в барабан, но вскоре он понял, что это всего лишь сердце.

– Поразительно! – сказал он. – Я думал, вы у тети.

– Я там и есть, – отвечала она. – Приехала по делу.

– И уедете?

– Да.

– Это плохо. Давайте позавтракаем.

– Я позавтракала.

– Ну, еще раз.

– Нет, спасибо. А вы ешьте, мешать не стану.

– Помешать мне невозможно. Я кучу. И не говорите: «Вот свинья!» У меня большая удача. Что вы знаете о жизни карикатуристов?

– Очень мало.

– По средам они обходят журналы и газеты. Спасибо, если продадут один рисунок.

– Но сегодня?..

– Вот именно. Сегодня я продал все в первом журнале.

– Как хорошо!

– Замечательно.

– Естественно, вы кутите. Хоть бы и мне так повезло!

– В чем?

– В том деле, из-за которого я приехала. Как вы думаете, что это значит, когда тебя приглашает юрист?

– Деньги, наверное.

– Хорошо бы, а то я тоже раскутилась.

– Когда вы получили письмо?

– Сегодня утром.

– Я думаю, это – наследство.

– Вроде не от кого.

– У вас никто не умер?

– Нет. Да и вообще, они все бедные.

– Школьная подружка, которой вы помогли на хоккейном поле?

– Зачем им умирать? Они молодые.

– Да, действительно. Это тайна.

– Тетя говорит, ловушка.

– Какая?

– Ну, белые рабыни. Заманят, усыпят – и в Южную Америку.

– Почему именно вас?

– Надо же кого-нибудь.

– Как по-вашему, похоже это на правду?

– Если тетя так думает, значит – непохоже.

– А кто этот юрист? Не из портовых районов?

– Нет, с Бедфорд-роуд. Звучит солидно: «Скроп, Эшби и Пембертон». Мой – Уиллоуби Скроп, такая подпись.

– А, черт! Простите.

– Почему вы ругаетесь?

– Он – скорей мой, чем ваш. Мой дядя.

– Да? А какой он?

– Высший сорт.

– Девиц не усыпляет?

– Ни в малейшей мере.

– Это хорошо.

Пока они говорили, Джерри ел, а теперь закурил сигарету, предложив другую даме.

– И еще хорошо, что тети нет, – сказала она, выпуская дым.

– Не любит, чтоб курили?

– Да. От курения бывает бессонница, мигрень, астма, бронхит, гастрит, близорукость, ревматизм, радикулит, ишиас и сыпь.

– Хотел бы я познакомиться с вашей тетей. Какой ум!

– Ничего не выйдет, вы – художник.

– О да, русские княгини! Строгая женщина. Почему вы к ней едете?

– Надо. Да, кстати, насчет ресторана.

– Я жду – не дождусь.

– Придется подождать еще.

– А, черт! Простите. Почему?

– Я забыла, что у тети день рождения. Может, в субботу?

– Хорошо, но «А, черт!» я прибавлю.

– Значит, здесь, в шесть часов?

– Вот именно.

– Ну, я пошла, а то опоздаю на лучший поезд. Далеко эта контора?

– Не очень близко.

– Тогда посадите меня в такси.

Такси уехало. Джерри пошел домой пешком. Он сильно поистратился, а шоферы не довольствуются очарованием манер. Но он и так прогулялся бы. Ему надо было обдумать проблему со всех сторон, а он лучше думал на ходу.

Проблема требовала размышлений. Недавняя встреча окончательно убедила его в том, что жениться он может только на одной девушке. Как же увернуться от другой? Поистине, тупик из тупиков! Царь Соломон или Бригем Янг не сочли бы это проблемой; они не сочли бы – но он счел.

Размышлял он и дома. Ему припомнилась комедия, где герой говорит девице, напомнившей о помолвке: «Ах, забыл сказать! Ее нет» – и он позавидовал прыти комедийных героев, когда зазвонил телефон. Прелестный голос возможной тещи очень удивил его, она не болтала с ним по телефону, мало того – вообще избегала бесед с возможным зятем.

– Джеральд? – сказала она. – Добрый день. Я не помешала?

– Нет. Я в среду не работаю.

– Бывают же счастливые люди! У меня как раз по средам – утренний спектакль. Вы слышали, как актриса идет мимо рыбной лавки? Рыбы смотрят на нее, точь-в-точь – зрители, а она думает: «Вспомнила! У меня утренний спектакль». Но я звоню вам не для того, чтобы рассказывать анекдоты. Я проводила Веру в Брюссель, и она дала мне печальное поручение.

– Мне вас очень жаль.

– Пожалейте себя, – проворковала кавалерственная дама.

Что-что, а слово держать она умела. Обещала любимой дочери объяснить ее жениху, что свадьбы не будет, – и объяснила со свойственным ей искусством.

– Я знаю, – сказала она, – вы поймете. Вера просила передать, что вы для нее – нежный, близкий друг. До свиданья, Джеральд, всего вам доброго.

Когда Джерри опускал трубку, она дрожала в его руке. Дама Флора подчеркнула, что дочь считает его слабым, и слабым он был, если это не слишком слабое слово. Такой стилист, как Флобер, выбрал бы свой, французский аналог выражению: «Просто студень какой-то».

Произошло это потому, что он испытал облегчение. Слово и здесь – слишком слабое. Когда человек на эшафоте видит всадника с королевским помилованием, мы не говорим: «Он испытал облегчение». Чувства Джерри лучше всего сравнить с чувствами Криспина Скропа, когда тот смотрел, как Уиллоуби пишет чек.

Какое-то время счастливец просто сидел, испытывая благоговейное почтение к ангелу-хранителю; потом ему пришло в голову, что надо не созерцать, а действовать. Да, они обедают в субботу, но только сумасшедший будет сидеть до тех пор сложа руки. А в такое время – каждая минута на счету. Там, в Борнмуте, ее может умыкнуть какой-нибудь наглец. Значит, туда и отправимся. Однако сперва хорошо бы узнать ее имя.

К счастью, это легко. Она пошла к дяде Уиллу. Звоним ему.

– Дядя Уилл? Это Джерри.

Уиллоуби был суховат. Он уезжал на несколько дней играть в гольф и очень спешил.

– Ах ты, Господи! – сказал он. – Бегу на вокзал, а ты звонишь.

– Ты уезжаешь?

– Да. Играть в гольф.

– Я на одну минутку. В субботу я обедаю с одной девушкой…

– А как же твоя Вера?

– Все в порядке. Она со мной разошлась.

– Очень рад. Неприятная девица.

– А эта – нет слов!

– В чем же дело?

– Я не знаю, как ее зовут.

– Ты не спрашивал?

– Нет.

– Почему?

– Так, не довелось. Дядя вздохнул.

– Именно этого я и боялся с тех пор, как ты упал из коляски. Ну, пока.

– Нет, нет. Ты ее знаешь. Она у тебя сегодня была. Дядя засопел, показывая этим, что Джерри удалось пробудить его интерес.

– Господи! Да, она говорила, что знакома с тобой. Ее зовут Джейн. Джейн Ханникат. Она – стюардесса.

– Я знаю.

– Работу, конечно, бросит. Получила большие деньги. Один старик, Донахью, с ней летал. Теперь он умер. Мне звонили из Нью-Йорка. Родных у него нет, все оставил Джейн. Я рад за нее, хорошая девушка. Больше миллиона, меньше двух. Ну, пока, а то опоздаю!

ГЛАВА VII

Большую часть дня Мейбл сидела за своим столом и ни о чем не думала, выходя из забытья лишь в тех случаях, когда являлся посетитель. Но рано или поздно жизнь возвращалась к ней, мысли – обращались к чаю. В тот день мгновенье это совпало с уходом хозяина. Когда его летящие фалды исчезли за дверью, она поняла, что хочет пить.

Обычно она посылала за чаем рассыльного по имени Перси, но сейчас, без начальника, предпочла выпить дивный напиток не из пластмассового стаканчика, а из фарфоровой чашки. Захотелось ей и погулять, поглядеть витрины.

Когда Перси не бегал с поручениями, он сидел в особом закутке и читал комикс. Вызывали его звонком.

– Я ухожу, – сказала Мейбл, – очень скоро вернусь. Посиди-ка у меня. Если спросят хозяина, он уехал. Скажут что-нибудь, запиши. Да, когда снимешь трубку, говори: «Контора Скропа, Эшби и Пембертона», а не «Кто это»?

Минут через двадцать она вернулась. Перси сидел за столом. Ублаженная чаем, булочками и почтительностью, она бы погладила его по голове, если бы он не мазал волосы таким отвратительным маслом.

– Звонили?

– Один раз.

– Хозяина?

– Ага.

– Ты хоть им «ага» не сказал?

– Не-а.

– А кто звонил?

– Вроде Пал какой-то. Главное, нализался.

– Что?

– То. Надрался, как зюзя.

– Почему ты так думаешь?

– Порол черт-те что. Так вообще ничего, не икал. А порол т-а-кое!

– Какое?

– Скажите, говорит, что я запер девицу в стол. В средний ящик.

– Девицу?

– Ага. Минни О'Тюру.

– В ящик?

– Ну!

– Она не влезет.

– Разрубить, так влезет. А вообще-то насосался, как пылесос.

– Да, странные люди бывают, – заключила Мейбл. – Не буду беспокоить хозяина.

Перси с ней согласился.

ГЛАВА VIII

В английских селениях, таких маленьких, что на почте продают сладости и мотки шерсти, а оазис кабачка – только один, самым важным человеком бывает обычно владелец большой усадьбы. Именно его считают особенно умным, даже если он – сэр Криспин; именно к нему несут свои горести и сомнения.

Это и сделал полицейский Эрнст Симмс на следующий день после того, как местный властитель вернулся из Лондона. Он прибыл в Меллингэм-холл, где его встретил дворецкий, бросивший на него суровый взор и получивший в ответ такой же. Они не очень любили друг друга.

– Привет, рыло, – сказал дворецкий. – Зачем пожаловал?

– Да уж не к вам, – сухо отвечал Симмс. – Хочу повидать сэра Криспина.

– А он хочет? – парировал дворецкий. – Ладно, иди, он в библиотеке. Я ему не завидую.

Библиотека располагалась на втором этаже. То была большая мрачная комната, где по стенам, в шкафах, стояли тома в телячьей коже, изданные в ту пору, когда читали о Боге, еще не обретя потребности в шпионах и мертвых телах. На сэра Криспина она всегда наводила мрак и скорбь, но было в ней и преимущество – туда не ходили постояльцы. Сиди и думай, никто не помешает.

К раздумьям его склонила недавняя удача. Вдохновленный Бернадеттой, он поставил все деньги на Братолюбие.

Да, Бернадетте он сказал, что больше не играет на скачках, но, в сущности, какая игра, если выигрыш предрешен? Взвесим факты. Уиллоуби только что проявил именно этот вид любви, мало того – лошадь принадлежит человеку, с которым они учились в школе, а наездника зовут Уиллом. Это ли не знамение небес?

Но черту подвело появление констебля, ибо фамилия Уилла была тоже Симмс. Поистине, думал сэр Криспин, можно обойтись и без таких формальностей, как сами скачки. Проще вручить деньги прямо, результат предрешен.

– Заходите, Симмс, заходите! – радостно вскричал хозяин. – У вас ко мне дело?

Констебль не разделял его радости. Выглядел он так, словно вытесан из очень твердого дерева человеком, который изучает ваяние по почте и дошел до третьего урока.

– Да, сэр, – строго и сухо отвечал он, как бы подчеркивая и важность, и частный характер своего визита. – Насчет вашего дворецкого.

Сэр Криспин вздрогнул, словно гость коснулся обнаженного нерва. Только что он был рад, рад, рад, как Поллианна;[62]62
  Поллианна – героиня одноименной детской повести Элинор Портер (1868–1920). Вудхауз часто насмехается над ее бравурным оптимизмом.


[Закрыть] только что – но не теперь.

– Дворецкого? – откликнулся он. – А что случилось? Эрнст Симмс обрел ту напыщенность, с какою давал обычно показания в суде.

– Меня уведомили, – начал он, – что под его руководством посетители «Гуся и гусыни» играют в азартные игры. Когда я предупредил, что приму меры, он обозвал меня неприличным словом.

Тут он вроде бы резко изменил тему, сообщив, что вчера у его матери был день рождения.

– Она живет в Норфолке, в Ханстантоне. Я всегда ее поздравляю.

Сэр Криспин растерялся. Против таких чувств он не имел ничего, лучший друг полисмена – его мама, но что тут сказать, не знал и помолчал немного.

– Чтобы послать телеграмму, – продолжал Симмс, – я пошел на почту, а велосипед оставил на улице. – Он тоже помолчал, словно бы задохнувшись и показывая тем самым, что даже стальные люди могут не все. – Когда я вышел, – выговорил он, преодолев минутную слабость, – этот дворецкий учил дочку Гиббса ездить на моем велосипеде.

На сей раз сэр Криспин решил откликнуться и не совсем удачно сказал:

– Это нехорошо.

– Чего уж хорошего, – откликнулся Симмс с суровостью тяжко оскорбленных. – Так я ему и сказал. Велосипед – государственное имущество. Если он катает на нем девиц, он оскорбляет Ее Величество. Поймаю снова, – это я все сказал, – посажу, охнуть не успеет.

– Наверное, он испугался.

– Куда там! Очертела, говорит, полиция, настоящая гестапа. Стал угрожать.

– Угрожать?

– Угрожать, сэр. Я, говорит, тебе покажу, себя не узнаешь.

– Это нехорошо.

– Чего уж хорошего, сэр. А Марлен стоит и гогочет.

– Ай-ай-ай!

– Золотые слова, сэр. А еще она говорит, какая гестапа, он просто коп. Это констебль по-американски, они в кино слышат.

– Ужасно, – сказал сэр Криспин, – ужасно. Но при чем тут я?

– Увольте его, сэр. Он, этот, подрывной элемент. Несчастный баронет от всей души хотел бы это сделать, но были причины… Словом, он не мог буквально ничего и смутился, смешался, растерялся.

– Хорошо, я с ним поговорю, – сказал он и тут же понял, что этого мало.

Понял и констебль, что проявилось в его нарочитой поджатости.

– Спасибо, сэр, – сказал он, но если бы прибавил: «Чего еще ждать от такой мокрицы», чувства его не выразились бы яснее.

Подождав, пока он уйдет, сэр Криспин вышел на дорожку, чтобы подумать об их беседе. Это было опасно, каждое мгновенье его мог схватить какой-нибудь гость, от полковника с его рассказами о Дальнем Востоке до Р.Б. Чизольма с его мрачными прогнозами; но он рискнул, ибо нуждался в свежем воздухе, а кроме того, как и Джерри, лучше думал на ходу.

Думал он о том, что именно подразумевал дворецкий, когда грозил констеблю. В любом случае это – какая-нибудь гадость, которую должен будет осудить миролюбивый хозяин. От этой мысли он так расстроился, что добрая Берни, выйдя в сад, испугалась и спросила:

– Что с вами?

Сэр Криспин подпрыгнул, словно мексиканский скакучий боб, но, увидев Бернадетту, мгновенно утих. Ее он не боялся, он ей даже радовался. С той встречи у брата она нравилась ему все больше, и он решил облегчить перед ней душу. Поэтому он отвечал не «Спасибо, ничего», как ответил бы полковнику или Чизольму, а: «Я очень расстроен, миссис Клейберн».

– Берни.

– Я очень расстроен, Берни. Такая неприятность…

– Какая?

– С Чиппендейлом.

– Простите?

– Это мой дворецкий.

Женщина погрубее немедленно бы спросила: «Что, кресло плохое сделал?»,[63]63
  Чиппендейл, Томас (1718–1779) – английский краснодеревщик, создавший новый стиль мебели.


[Закрыть] но Берни поняла, что сейчас не до шуток.

– Что же он натворил?

– Скорей натворит. Грозился в кабачке.

И он поведал ей все. Она слушала, серьезно и внимательно, как врач, принимающий исповедь пациента.

– Знаете что, – сказала она, когда сэр Криспин кончил свою повесть, – плюньте, он просто пугает. Что он может сделать в конце концов? Сколько тут полицейских?

– Один.

– Я его видела. Солидный дядя, а ваш Чиппендейл – креветка, да и то, которой из пакета на видно. Все кончится На первом раунде.

– А если он что-нибудь подстроит?

– Ну что, например?

Сэр Криспин примера не привел, и Берни его пожурила.

– Вы начитались детективов. Вот там пускают кобру в камин или сыплют в пиво неизвестный восточный яд. А вообще, если вы боитесь, выгоните его. Что тут трудного?

Сэр Криспин помолчал. У всех у нас есть секреты, которые очень не хочется раскрывать. Однако нужда в сочувствии победила.

– Не могу. Он – не дворецкий.

– В каком смысле?

– Он – от фирмы, которая делала ремонт. Я им очень доволен. Они ждали два года, а потом прислали его. То, что называется «судебный исполнитель». Не знаю, есть ли они в Америке?

Берни удивлялась редко, но тут удивилась. Меллингэм-холл произвел на нее большое впечатление, и она никак не думала, что шкафы в нем набиты скелетами.

– Вот это да! – сказала она. – Что же вы будете делать?

– Не знаю.

– А я знаю. Женитесь на богатой.

– Кому я нужен?

– С такой усадьбой? Да кому угодно! Только дайте рекламу, сразу сбегутся. Нет, серьезно. Вежливый, умный, честный, не пьет, любит зверей. Вчера вы разговаривали с кошкой, сердце радовалось. Схватят, моргнуть не успеете. Тогда заплатите долг и гоните Чиппендейла. Кстати, – прибавила она, словно ей, как сыщику, не хватало кусочков головоломки, – почему он дворецкий?

– Сам предложил, чтобы гости не поняли. Я ему не плачу. Серьезность, с какою Берни обсуждала меллингэмские тайны, сменилась весельем.

– Однако устроились! У нас весь Лонг-Айленд лопнул бы от зависти. Бесплатно служит и не может уйти. Да им платят, как принцам, а они услышат зов из вольного мира, и все – уволились. Так что не беспокойтесь. Угрозы – ерунда, пыль в глаза пускает. Служит он хорошо. В общем, Криппи, порядок. Улыбайтесь, это очень полезно. Вы представить себе не можете, сколько народу спросит: «В чем дело?»

Именно в этот миг из дома вышел дворецкий. Может, кто-то ему и радовался; кто-то – но не хозяин.

– Вас к телефону, сэр, – сказал он, не считая уместным при Берни слово «дорогуша». – По-видимому, ваш брат.

Сэр Криспин поспешил к одной трубке, Чиппендейл – к другой.

– Уилл?

– Крисп?

– Почему у тебя такой голос? Что-то случилось?

– Ха-ха! Эта чертова Берни украла миниатюру. Чиппендейл беззвучно охнул. Будь он почувствительней, он бы выругался.

ГЛАВА IX

Уиллоуби вернулся в самом лучшем расположении духа. Играл он хорошо, исправил хотя на время траекторию мяча, а мысль о том, что миниатюра ждет его на письменном столе, довершала радость. Если корпулентный юрист может уподобиться серафимам и херувимам, поющим свои песни, то юристом этим был он.

И что же? Прав был Плиний, по-видимому, Старший,[64]64
  Плиний Старший (23 или 24–79) – римский писатель и ученый. Младший (61 —114) – тоже писатель. Естественно, про угря никто из них не говорил.


[Закрыть] заметив, что именно тогда, когда все течет легко и плавно, как патока из кувшина, судьба подстерегает за углом, держа наготове набитого галькой угря.

Теперь обратимся к другим, в том числе – незаметным участникам горестной беседы. Чиппендейл навострил уши, словно доберман-пинчер; сэр Криспин застыл, и трубка задрожала в его руке. Ослышаться он не мог, у него едва не лопнула барабанная перепонка, значит – ошибся брат. Обычно тот не ошибался, но он, сэр Криспин, просто не мог поверить, что такая женщина крадет. Хорошие девочки не крадут. Говоря строго, она – не девочка, но уж бесспорно – хорошая. Последняя беседа укрепила эту мысль.

– Что? – спросил он, и никогда еще это односложное слово не вмещало столько удивления, негодования и пыла. – Ты шутишь?

Брат ответил не сразу, возможно – потому, что из уст его била пена. Наконец он сказал, что не шутит.

– Уехал на несколько дней, – пояснил он, – оставил прямо на столе. Приезжаю – нету.

– Ты хорошо искал?

– Спроси еще, протер ли я очки?

– А ты протер?

– К черту!!!

– Я вот вечно забываю.

Спор об очках почему-то немного охладил юриста. Когда он заговорил, голос его, еще напоминающий те звуки, которые издает боцман грузового судна, звучал помягче.

– При чем тут «искал», «не искал»? Я оставил ее на столе.

– Она могла упасть.

– Куда?

– На пол. Может, ветром снесло.

Они опять помолчали. Даже сэр Криспин не очень высоко оценил эту гипотезу. Наконец Уиллоуби сказал:

– Крисп, не дури.

– Хорошо, Уилл.

– Ветром! Хо-хо!

– Да, я понимаю. Но почему Берни?

– А кто ж еще? Не Пайл, в конце концов!

– И не такая женщина! – пылко вскричал старший брат.

– Ха-ха! Какая, интересно? Вот, смотри: вечером показывал им миниатюру. Гомер два раза зевнул, а эта змеюка просто в нее впилась. И кричит, и. хвалит, и спрашивает. Ясно, тогда и решилась. А ночью прокралась в кабинет, и пожалуйста! Надо отнять.

– Да, конечно…

– И я отниму. С твоей помощью.

– С моей?

– Да, с твоей. Потому и звоню. Миниатюра – там, у вас. Поговори с Берни. Пригрози судом.

– Ну, что ты!

– Тогда обыщи ее комнату.

– Что ты!

– А что?

– Я не могу.

– Слушай, Крисп, у тебя нет денег. Найдешь миниатюру – дам сто фунтов.

Негодование и ужас захлестнули сэра Криспина. Немногочисленные волосы просто встали дыбом. Он выпрямился, хотя брат этого и не видел, и произнес другое односложное слово:

– Нет!

– Двести.

– Нет! Прости, Уилл. Я глубоко почитаю миссис Клей-берн. Я ею восхищаюсь и не стану поддерживать пустых обвинений.

– Пустых?

– Да!

– Ха-ха! Она – известная воровка. Не знал? Там, в Нью-Йорке, когда она идет в магазин, вызывают отряд сыщиков. Ее из-за этого и увезли. Выслали, можно сказать.

Больше выдержать сэр Криспин не мог.

– Стыдись, Уилл, – холодно сказал он. – До свиданья. – И бросил трубку.

Несколько минут он дрожал, как дрожит человек, уцелевший после крушения. Мысли его путались, но он ощущал благодарность к покойному Александру Грейаму Беллу[65]65
  Александр Грейам Белл (1847–1922) – один из изобретателей телефона.


[Закрыть] – лицом к лицу с братом он бы никак не проявил такой стойкости. Уиллоуби с детства подавлял его, и только помощь мистера Белла спасает от этого теперь. Великолепное изобретение дает возможность слабому торжествовать над сильным; вот и сэр Криспин вел себя выше всякой критики – Чиппендейл, глубоко потрясенный, и не знал, что в его подопечном таятся такие достоинства.

По мере того как утихали побочные эффекты борьбы, негодование сменилось более мягкими чувствами. Сэр Криспин ощутил, что и брата можно понять. Да, ужасно, что боль и горе породили эти дикие выдумки, но все-таки это – боль и горе. Успокоившись, он увидит истину, признает свою ошибку. Уиллоуби отходчив; просто он иногда говорит, не подумав.

Дойдя до этих милостивых мыслей, сэр Криспин пошел было в сад, надеясь побеседовать с Берни, когда открылась дверь и появился мнимый мажордом. Припомнив, что есть и другие дела, кроме нелепых обвинений, сэр Криспин без особого пыла взглянул на него и суховато произнес: «Да?», ибо не забыл своих обещаний констеблю, а его тонкой душе претили неприятные беседы. Если говорить, то строго; но телефон уже не поможет.

Чиппендейл, вероятно, заметил эту сухость, но остался равнодушен.

– Есть дело, друг, – приветливо сказал он.

– Какой я вам друг!

– Ну зачем так, а? Нехорошо, дорогуша.

Берни уподобила дворецкого креветке, и объективный наблюдатель с нею бы согласился. Правда, люди, знакомые с Чиппендейлом, полагали, что в нем нет и шестидесяти шести вершков. Привлекательным он не был. Лицо казалось каким-то грязным; уши торчали, как ручки греческой вазы; глаза и нос наводили на мысль об утке и лисе. Словом, нам странно, что юная мисс Гиббс привечала его, – правда, он давал ей бесплатные уроки езды на велосипеде. Что же до хозяев, они всегда предпочитают ум красоте.

– Что вам нужно? – осведомился сэр Криспин. Чиппендейл мог бы сказать, что ему нужны десять тысяч в год, «роллс-ройс», вилла на Лазурном берегу и немного бриллиантов, но дело есть дело.

– Да так, потолковать, – ответил он. – Услышал ваш разговор.

Сэр Криспин опять задрожал, даже усы зашевелились, и выговорил не сразу:

– Как вам не стыдно?

Чиппендейл резонно признал этот вопрос риторическим.

– Зря вы его отшили, – сказал он. – Две сотни, это подумать! За такие деньги можно быть повежливей. Вежливость, она ничего не стоит, а толку много. Еще в воскресной школе слышал.

Высказав эти упреки, Чиппендейл сел и положил ноги на стол.

– А что к дамочке не пойдете, это вы правильно. Все равно ничего не выгорит. Она бы, это, категорически отрицала, – объяснил он, скромно гордясь своим слогом. – Что тогда делать? Где улики? Другое дело комнату обыскать. Вам несподручно – я могу. Повезло вам, я человек опытный. С детства руку набил. Выиграет отец на собачьих бегах и прячет, а мать мне платила, если я что найду. И находил. Найду и вашу фиговину. Миниатюра? Это картинка, да? Знаю, видел. В прошлом году служил и видел, их держали в стеклянном ящике. А вот, – прибавил он, – важный вопрос. Даст ваш братец две сотни? Большие деньги, но вроде он человек солидный. Серьезный, понимаете, как судья на футболе. Значит, будем считать, даст.

Этот долгий и мерзкий монолог привел сэра Криспина в такую ярость, что ему удавалось издать лишь странное бульканье. Теперь он обрел дар речи.

– Я не допущу! – проблеял он. – Обыскивать! Нет, что же это!

Чиппендейл снисходительно улыбнулся. Нелегко с новичками, вечно разводят пары.

– Понятно, – сказал он. – Боитесь, что схватят. Да, если б меня накрыли, ваши бы сразу разорались: «Зовите полицию, зовите полицию!» Вы б им сказали: «Ах, он больше не будет, такой соблазн!» – «Хорошо, тогда гоните его». – «Не могу». – «Почему это?» – «А он не дворецкий». Так бы все наружу и вышло. Не бойтесь, друг, меня не накроют. Держите дамочку подальше, и все дела. Поведите прогуляться. Жаль, у нее вроде квартирка. Была бы одна спальня, тогда ясно – на шкафу. Они всегда на шкаф кладут. А в этих гостиницах – черт ее знает, ящики всякие взламывай. Не забыть отвертку… Теперь, как поделимся. Ваш – братец с деньгами, моя – работа. Значит, пополам.

Отвращение перешло в тошноту. Сэр Криспин дал бы много, чтобы сменить привычное блеяние на рокотания брата.

– Я запрещаю вам идти в ее комнаты! – почти проревел он. – Ступайте вон!

Чиппендейл очень удивился.

– Вам что, денег не надо?

– Вот именно.

– На такое хорошее дело?

– Черт с ним!

– Не обыскиваем?

– Нет. Ступайте.

– Ну дает! – проговорил Чиппендейл, как говорил всегда, когда очень удивлялся.

Если бы кто-нибудь услышал оба разговора, он непременно бы поразился твердости, с какою вел себя сэр Криспин. Вот, подумал бы он, человек, вынужденный просить у брата двести фунтов шесть шиллингов четыре пенса, но отвергший такую сумму, чтобы только не огорчить женщину! Когда же искуситель предлагает обыскать ее комнату, он прогоняет его. Да, рыцарство живо. Поистине, это – сам Байярд.[66]66
  Байярд, Пьер дю Терай (1476–1524) – «рыцарь без страха и упрека». Настолько прославился благородством, что король Франциск I захотел быть посвященным в рыцари его рукой.


[Закрыть]

Но летописец, как ему ни больно, вынужден сообщить, что не только рыцарство вдохновляло сэра Криспина. С ним наравне шла уверенность в том, что после скачек какие-то двести фунтов будут не так уж нужны.

Однако вера в Братолюбие, которое принесет больше тысячи, не спасала от некоторого беспокойства. В конце концов, чего на свете не бывает. Лошади спотыкаются, наездники сталкиваются и тому подобное.

Часы подсказывали, что скачки кончились примерно час назад, и он горько сетовал, что живет в деревне. Прежде, в Лондоне, он бы узнал результаты через несколько минут. Здесь надо ждать девятичасовой сводки новостей, поскольку звонить Уиллу навряд ли удобно.

Ему стало душно, он решил выйти и открыл было дверь, когда она распахнулась, словно ворвался один из тех ураганов, которые набирают силу, достигнув мыса Гаттерас, – и вошла Берни.

– Сколько же он вас продержал! – удивилась она. – Чего он хочет?

Вопрос был трудный, и сэр Криспин пробормотал:

– Да так, ничего…

– Поболтали, посплетничали? Ну ладно. А вы не хотите прокатиться? Полковник едет в Солсбери, показать мне собор.

Такие перспективы не привлекали сэра Криспина. Полковник Нортон Смит вообще отпугивал его, соборы же оставляли равнодушным. Сгустив эти чувства в «Спасибо, нет, э, спасибо», он думал, что Берни ушла, но она опять заглянула в дверь и сказала:

– Да, кстати. Хорошо, что вы не поставили на это Братолюбие. Сейчас получила телеграмму. Пришло вторым.

На сей раз она исчезла, а библиотека стала плясать некогда модный танец под названием «шимми». Если бы проповеди епископа Понтифекса (Оксфорд, 1839), выпрыгнув из шкафа, стукнули сэра Криспина по голове, он бы не стонал и не охал с такой силой. Страшная весть повергла его именно в то состояние, которым, по слову этого епископа, расплачиваются за грех (стр. 83).

Когда хоть какая-то связность мысли возвратилась к нему, он напряг все мозговые клетки, чтобы найти выход, и в конце концов нашел. Байярд навряд ли одобрил бы его, но Криспину он понравился. Пересмотрев свои взгляды на куртуазность, баронет позвонил в звонок.

– Чиппендейл, – сказал он, когда тот явился, – закройте двери.

Чиппендейл их закрыл.

– Я подумал, – продолжал сэр Криспин, – и пришел к выводу, что попытаться мы вправе. Если вы действительно можете найти миниатюру…

– А то! – заверил мнимый дворецкий.

– Ищите ее, – напутствовал хозяин, – как только выберете время.