Текст книги "Том 4. М-р Маллинер и другие"

Автор книги: Пэлем Вудхаус

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 37 страниц)

Анонимные холостяки

Перевод с английского Н.Трауберг

ГЛАВА I

1

Мистер Эфраим Траут из юридической конторы «Траут, Уопшот и Эдельштейн» провожал на самолет Айвора Льюэллина,[31]31
  мистерЛльюэлин участвует во многих романах, например – в «Везет этим Бодкинам!» и «Женщины, жемчуг и Монти Бод-кин». Мы встречали его в «Замороженных деньгах». Странное, двойное «Л» в его фамилии говорит о том, что он – валлиец. Когда-то такое написание обозначало глухое «л». (Попробуйте произнести; если не получится, скажите «Хлодвиг», оно само так прозвучит.)


[Закрыть] возглавлявшего студию «Суперба-Лльюэлин» (Льюэллин-сити, Голливуд). Они были давними друзьями. Именно мистер Траут вел все пять разводов Лльюэлина, включая последний, с Грейс, вдовой Орландо Маллигена, блиставшего во многих вестернах. Ничто не сближает юриста и клиента сильнее, чем хороший развод. Им есть о чем потолковать.

– Я буду скучать по вас, Айвор, – говорил мистер Траут. – Все как-то опустеет. Однако вы правы, вам пора поехать в Лондон.

Мистер Лльюэлин это знал. Он всегда все обдумывал – все, кроме браков.

– Надо их там подстегнуть, – сказал он. – Подложить взрывчатки под зад, а то мечтают, мечтают… Им же лучше.

– Я думал не столько о них, – заметил мистер Траут, – сколько о вас.

– Да, в Лондоне хороший бифштекс.

– Не в том дело. Калифорнийское солнце плохо влияет на вас. Это сплошное сверкание будоражит дух, и вы женитесь.

При слове «женитесь» мистер Лльюэлин задрожал, как бланманже на ветру.

– Никогда! – воскликнул он. – С этим покончено.

– Это вы так говорите.

– Я уверен. Вы знаете Грейс.

– Еще бы!

– Она со мной обращалась, как с этими, как их, мексиканскими… нет, не кактус, вроде пиона.

– Пеон?

– Именно. Держала на диете. Вы ели диетический хлеб?

– Нет, не ел, – отвечал мистер Траут. Собственно говоря, он был почти бесплотен, а на диете стал бы невидим.

– И не ешьте. Чистая промокашка. Я жутко страдал. Если бы не моя секретарша (сейчас она миссис Монтроз Бодкин), я бы вообще умер. Подкармливала с опасностью для жизни. После развода я – как взломщик после тюрьмы.

– Приятное чувство.

– Зверски приятное. Будет он снова взламывать сейф?

– Если умен, не будет.

– Что ж, я умен.

– Но слабы.

– Слаб? Это кто, я? Спросите на студии.

– С дамами, только с дамами.

– А, с дамами!

– Непременно делаете предложение. Я бы так сказал, ре-флекторно. Вы добрый, широкий человек…

– А главное, не знаю, о чем с ними говорить. Нельзя же сидеть просто так!

– Воспользуюсь случаем и дам вам совет. Наверное, вы думали, почему, живя здесь двадцать с лишним лет, я не женился.

Лльюэлин об этом не думал, а если бы подумал, решил бы, что друг его, при всем своем уме, немного суховат. Собственно говоря, скорее он был какой-то сушеный и уж никак не сверкал. Такие мужчины привлекают мягких, уютных женщин, но в Голливуде их мало.

– Причина в том, – сказал мистер Траут, – что я принадлежу к небольшому сообществу убежденных холостяков. Именуется оно АХ, «Анонимные холостяки». Идею отцам-основателям подали Анонимные Алкоголики. Когда кто-нибудь из нас, поддавшись слабости, хочет пригласить даму в ресторан, он созывает собрание, и все его уговаривают. Они приводят доводы, рисуют страшные картины, пока он не одумается. Так возвращается разум на свой престол, наступает мир, уходит блажь. Он покидает друзей, снова став собою, и твердо отвергает впредь надушенные письма, не отвечает на звонки, а завидев знакомую даму, ныряет в переулок. Вы слушаете, Айвор?

– Слушаю, – ответил потрясенный Лльюэлин. За двадцать лет друг его обрел редкостный дар убеждения.

– Поистине жаль, – продолжал Траут, – что в Лондоне нет отделения АХ, иначе я дал бы вам письмо. Немедленно по приезде свяжитесь со здравым, спокойным человеком, которому можно доверять. Хороший юрист без труда его подыщет. На Бедфорд-роу есть контора «Николз, Эрридж и Трубшоу», с которой я часто веду дела. Они охотно вам помогут. Конечно, один человек – не то, что сообщество, но придется им ограничиться. Солнце светит и в Англии, рестораны там есть, словом – надо себя охранить. «Николз, Эрридж и Трубшоу». Не забудьте.

– Не забуду, – сказал Лльюэлин.

2

Мистер Траут вернулся в Голливуд, чтобы пообедать в погребке вместе с другими членами АХ. Фредерик Бассет, жилищный агент, Джонни Рансибл и Г. Дж. Фланнери, агент литературный, хорошо поработали задень и со вкусом отдыхали. Только Траут мрачно молчал, рассеянно глядя на острое рагу и явственно думая о чем-то. Друзья это обсудили.

– Что-то вы очень тихий, Эф, – сказал Фред Бассет.

Мистер Траут очнулся.

– Простите, Фред, – сказал он. – Я озабочен.

– Очень жаль, очень жаль. А в чем дело?

– Проводил Лльюэлина в Лондон.

– Что ж о нем беспокоиться? Долетит.

– Долететь-то он долетит, а что дальше?

– Хорошо пообедает.

– Один? С деловым знакомым? – Мистер Траут стал еще печальней. – Или с дамой?

– А, черт! – сказал Джонни Рансибл.

– Понимаю, – сказал Г. Дж. Фланнери, и все вдумчиво помолчали.

– Может, ничего и не случится, – сказал наконец Фред Бассет, склонный к оптимизму, как все жилищные агенты, – обойдется как-нибудь. Не забудьте, он только что развелся с этой Грейс. После таких испытаний не сунешь голову в петлю.

– Так он мне и говорил, – подтвердил мистер Траут.

– А я думаю, – сказал Г. Дж. Фланнери, склонный к пессимизму от общения с авторами, – после Грейс практически любая женщина покажется ангелом. Особенно если выпить.

Лбы нахмурились, губы сжались, глаза потемнели.

– Вот что, Эф, – сказал Фред Бассет, – надо было его предупредить.

Мистер Траут обиделся.

– Я предупреждал, – сказал он. – Мало того, я дал ему адрес конторы, которая ему подыщет душехранителя.

Фред Бассет покачал головой. Это вам не расхваливать недвижимость, тут – серьезные дела.

– Может ли один человек заменить АХ? – усомнился он.

– Навряд ли, – сказал Г. Дж. Фланнери.

– Именно, – сказал Джонни Рансибл.

– Разве что вы, Эф, – сказал Фред Бассет.

– Это мысль, – сказал Г. Дж. Фланнери.

Сердце повернулось в груди Эфраима Траута. Он знал, что может играть на Лльюэлине как на струнном инструменте, и любил это делать. Здесь, в конторе, было затишье, могли обойтись и без него – ни единой causes celebres,[32]32
  Знаменитых, громких, крупных дел (франц.).


[Закрыть] где требуется сам хозяин.

– Вы правы, Фред, – сказал он. – Разберусь в конторе, и в Лондон.

– Сразу улететь не могли бы?

– К сожалению, нет.

– Тогда будем молиться, чтобы вы не опоздали.

– Будем, будем, – сказали Г. Дж. Фланнери и Джонни Рансибл.

3

А мистер Лльюэлин, прибыв в Лондон, познакомился тем же вечером на приеме, данном в его честь, с актрисой Верой Далримпл. Как и все его жены, она была красива и темноока. Вскоре ей предстояла премьера комедии «Кузина Анджела», принадлежавшей перу молодого драматурга по имени Джозеф Пикеринг.

ГЛАВА II

Вера Далримпл и человек лет пятидесяти с лишним репетировали на сцене театра «Регал», и каждый, кто слушал их, заметил бы, что реплики ее значительно интересней. Наблюдение это было правильным. Пожилой актер непрестанно жаловался, что, если ты играешь с прекрасной Верой, ты просто часть декорации.

Автор сидел в ложе и давал интервью такой хорошенькой девушке, что первый же взгляд на нее отнял у него голос. Однако прямота ее и простота быстро привели его в чувство, теперь они дружески болтали. Звали ее мисс Фитч, а представляла она какую-то неведомую газету. «Женская…», он толком не разобрал.

Замышляя Джо Пикеринга, природа имела в виду что-то легкое, веселое; и до репетиций «Кузины Анджелы» он соответствовал замыслу. Но чувствительный человек, чья первая пьеса попала к Вере Далримпл, редко сохраняет эти качества. На самой ранней стадии их союза оружие прошло ему сердце,[33]33
  оружие прошло ему сердце – см. Л к 2:35.


[Закрыть] а незадолго до премьеры он ощущал примерно то, что бывало с ним прежде к концу боксерского матча.

Салли Фитч, однако, беседовала не об этом.

– Удивительно, как мрачен театр в дневное время, – заметила она.

– Тут творятся мрачные дела, – с чувством отвечал Джо.

– Хороший сюжет для детектива, – предположила Салли. – Вот в такой ложе очень удобно спрятать труп. Маленький, естественно, скажем – карлика. Курил с детства, перестал расти, спрятался в цилиндре злодея и услышал, как замышляют преступление. Но тут он чихнул. Его убили. Хотите такой сюжет? Дарю.

– Спасибо. А почему тело сунули под кресло?

– Надо же его куда-то деть. Думайте сами, я свое сделала. Она была не только хорошенькая – голос у нее просто

звенел. Видимо, это пленяло не всех, поскольку еще один голос сказал со сцены:

– Нет, можно помолчать?! Болтают, болтают…

– Простите, – сказал Джо. – Простите.

– Кто это? – испуганно спросила Салли. – Бог?

– Нет, Вера Далримпл.

– Да, да, конечно. Как-то я брала у нее интервью…

– Я бы попросила! – донеслось со сцены.

– Кажется, мы тут лишние, – сказала Салли. – Пойдемте отсюда, посидим в фойе.

Когда дверь за ними закрылась, она спросила:

– Нравится вам эта звезда? Только честно, я никому не скажу.

На это ответить он мог, и ответил сразу:

– Вероятно, мать ее любит.

– Но не вы.

– Не я.

– Очень пылкая?

– Да.

– Склочная?

– Именно.

– В общем, плохой характер?

– Как у беса.

– А в остальном ничего?

– Чего. Крадет реплики.

– Простите?

– Крадет реплики у других актеров. Естественно, все съезжает набок. Вот сейчас – весь сюжет держится на том, что главный – мужчина. Но ей-то что! Что ей сюжет, если смех достанется партнеру? Двадцать раз переписывал, пока угодил. Все подгребла под себя, гадюка.

– Да, мне говорили, что она себя очень любит.

– Мягко сказано!

– А нельзя ей все выложить и утопиться в пруду?

– Нельзя. Может эфиопский раб выложить все Клеопатре и утопиться в Ниле?

– Что-то вы не очень похожи на эфиопского раба!

– Волосы посветлее, а так – один к одному.

– Она замужем?

– Не знаю.

– Если замужем, жаль ее мужа.

– Да, не повезло человеку.

– Ему уже не помочь. Вернемся к интервью.

– Зачем? Я не люблю говорить о себе.

– Приходится, в том интервью и состоит.

– На что я вашей газете? Не такая уж я персона.

– И мы не такая уж газета. Есть у вас хорошее хобби? Вы ведь боксер?

– Кто вам сказал?

– Редакторша. Обожает бокс. Она говорит, вы выиграли матч.

– Любительский. В среднем весе.

– Наверное, она видела.

– Странно, что она смотрит бокс. Сама не боксирует?

– С нее станется. Перейдем от боксера к драматургу. Джо заерзал. Ему очень не хотелось говорить об этом неувлекательном созданье.

– Ну, пишу по вечерам, после службы…

– Я тоже. А где вы служите?

– В юридической конторе.

– Да, тоска. Почему вы это выбрали?

– Я не выбирал. Я хотел стать адвокатом, но денег не хватило, пришлось служить.

Салли помолчала дольше, чем обычно, потом произнесла:

– Какая жалость!

– Да, нелегко.

– Как же вы ходите на репетиции?

– Отпускают.

– А, вон что! Скучаете на службе?

– Вообще-то да. Зарабатывать надо, а то бы все время писал.

– Вот и я так.

– Что вы пишете?

– Это я беру интервью!

– Мне бы хотелось узнать побольше о вас.

– Ну ладно. Родилась в Вустершире, дочь священника. Сбежала из резервации. Служила то там, то сям. Долго была секретаршей у Летиции Карберри. Слышали о ней?

– Вроде бы нет.

– Очень известная дама. Борется против курения.

– Хорошо, что я ее не знаю. Я таких видел. Толстые, склочные…

– А вот и нет! Тоненькая и ласковая. Правда, не слишком умная.

– Конечно, если вас выгнала.

– Почему выгнала?

– Вы же у нее не служите.

– Это очень трудная работа, мужская. Конечно, я могла бы войти в компанию, но Летиция решила поехать в Южную Америку, а мне не хотелось уезжать. Наверное, ей донесли, что там много курят. Расстались мы в самых лучших отношениях, прощались, как мать с дочерью или как тетка с племянницей, хотя не знаю, как прощаются тетки.

– Примерно так же, как дяди с племянниками.

– Потом я нашла нынешнюю работу.

– Счастливый конец?

– Да. Я ее люблю. А теперь, ради Бога, отвечайте вы. Эта пьеса много для вас значит?

– Очень много.

– Что ж, желаю удачи.

– Спасибо. Вы пьес не писали?

– Все, все, все! – сказала Салли. – Спрашиваю я. Вам показалось, что вы пишете мою биографию?

Когда она ушла, на его взгляд – слишком скоро, Джо пришло в голову, что надо помириться с мисс Далримпл. Он перехватил ее у выхода и пригласил в кафе. Она была довольно приветлива, но в кафе шла и так, с мистером Лльюэлином, известным киномагнатом.

ГЛАВА III

1

Привратник актерского входа сидел в своей клетушке и сильно страдал – не потому, что он хотел курить, а это ему не разрешалось, но потому, что за дверью, слева, кончала свой путь «Кузина Анджела», и это его огорчало.

Лично он, мистер Мак, не имел к ней ни малейшего отношения. Он сам любил подчеркивать, что его не касаются никакие дела за дверью. Что бы там ни творилось; он оставался, как несменяемые чиновники министерства иностранных дел. Но за короткие недели знакомства он привязался к автору и теперь его жалел. Одна только мысль обо всех недоумках, чьи пьесы шли по году с лишним, убеждала в том, что судьба серьезно ошиблась, попустив «Кузине Анджеле» лишь шестнадцать представлений.

Поделиться этой мыслью было не с кем, разве что с солидным мужчиной, стоявшим у стены. Глаза его были закрыты, лицо кое-как освещала сонная улыбка. Нельзя сказать, что голову венчали виноградные листья, но даже менее опытный диагност определил бы, что он, как говорится, выпил. Признав в нем американца, Мак привычно удивился, как это граждане этой страны ухитряются стоять на такой стадии опьянения.

Но уж обмениваться мыслями или, как сказал бы Шекспир, искусно обручать свой ум с другим,[34]34
  искусно обручать свой ум с другим – перифраза строки из 116 сонета У.Шекспира.


[Закрыть] он явно не смог бы, и Мак решил было подумать о скачках, когда с улицы вошел значительно более презентабельный джентльмен. Собственно, мы могли бы назвать его красивым – в эфирном, хрупком духе, вроде Шелли, но такая внешность привлекает скорее женщин, чем мужчин, и Мака она не привлекла.

– Мистер Пикеринг здесь? – спросил новоприбывший.

Мак ответил: «Да», – и эфирный гость исчез, но тут же, уже из театра, вышел Джо Пикеринг.

– Здравствуйте, мистер Пикеринг, – сказал Мак.

– Здравствуйте, Мак. То есть до свиданья.

– Очень мне жалко, мистер Пикеринг. Нехорошо получилось.

– Да, скорее плохо.

Человек у стены захрипел. Джо поглядел на него.

– Надрался? – тихо сказал он.

– А то!

– Вообще-то он прав. Пойду и я надерусь.

– Ну-ну, мистер Пикеринг!

– Не одобряете эту идею?

– Вы не очень горюйте, мистер Пикеринг, с кем не бывает!

– Я надеялся, что со мной не будет. Рекомендуете презреть? Как тот мотылек?

– Э?

– Жабе, попавшей под борону,[35]35
  жабе, попавшей под борону… – строка из стихотворения Р.Киплинга «Педжет, член парламента»


[Закрыть] трудно это терпеть, хотя мотылек в густой траве советует все презреть. Киплинг. Что вам, мотыльку? Сидите тут, забот не знаете.

– Не так уж тут хорошо, мистер Пикеринг. Когда я отслужил, только эта работа и нашлась. А лучше бы мне маленький кабачок… или там банк возглавить, хо-хо!

Красноречие его тронуло несчастного автора. Он понимающе кивнул.

– Понятно, Мак. Каюсь. Пить не стану. Не стану и жалеть себя.

– Вот это другое дело. Хвост трубой, мистер Пикеринг. Они задумчиво помолчали.

– Туда пойдете? – спросил наконец привратник, указывая на дверь.

– Нет, незачем. Эту пьесу я видел. А что?

– Там этот сэр Джеклин. Спрашивал вас, не иначе – хочет стрельнуть. Вечно он стреляет, ко мне – и то подбирался, честь какая! Прямо как к лорду, хо-хо!

– Да, Уорнер – не из лучших наших баронетов.

– А то! – подтвердил Мак. – Джек Уорнер![36]36
  Джек Уорнер – один из владельцев кинокомпании «Братья Уорнер».


[Закрыть] Я так скажу, истинная вошь.

Человек у стены зашевелился, словно спящая принцесса после поцелуя.

– Это как? – осведомился он.

Собеседники удивились, словно с ними заговорил не очень новый труп.

– Дам в рыло, – продолжал тем временем незнакомец. – Дж…э…ык Уорнер мой ддрргг. Три года не разговариваем, а все равно дрыэуг. Кто его тронет, дам в рыло. Да у нас в Глв…э…ы…уде его та-ак по-чи-та-ют!

– Это не тот, – миролюбиво сказал Джо.

– Брысь. Джо не унялся.

– Вот вы говорите, Голливуд, – начал он. – Там очень хорошая погода. Солнце светит практически всегда, но ударов не бывает, хотя шляп почти нет. А загореть можно. Вы, к примеру…

– Ы.

У Джо отлегло от сердца. Такт, думал он, великое дело; такт и присутствие духа. Простая беседа о климате Южной Калифорнии, и вот, пожалуйста!

– Хорошо в Голливуде, я думаю, – продолжил он, – апельсины, актрисы…

Видимо, такт не помешал ему сделать досадный промах. Человек у стены скривился, словно проглотил несвежую устрицу. Реакцию его мы бы назвали спонтанной.

– К черту! – заметил он. – Какие актрисы?! К черту.

– Пожалуйста, – согласился Джо. – Со всем моим удовольствием.

– Отбросы общества.

– Видимо, вы правы.

– Я всегда прав.

– Зато апельсины…

– К черту. Какие апельсины? Надо б ему дать в рыло…

С этими словами незнакомец приблизился к окошку, за которым сидел Мак, и попытался туда влезть.

В такой деликатной ситуации Джо действовал решительно. С похвальной скоростью схватив незнакомца за полу, он потянул его к себе, схватил, потащил к входной двери и мгновенно выбросил на улицу. Там начался дождь, но он успокоил совесть тем, что пострадавший, несомненно, кликнет такси.

– Вот это да! – сказал Мак, когда Джо вернулся к нему с видом примерного бойскаута.

– Именно, «вот это да».

– Кто он такой?

– Чего не знаю, того не знаю. Фамилию сказал, вроде Лью и еще чего-то.

– Насколько я понял, из Голливуда.

– Там бы и сидел. Спасибо вам большое, мистер Пикеринг.

– Не за что. До свиданья, Мак.

– До свиданья, сэр. Удачи вам в другой раз.

– Если он будет.

– Будет, как не быть. Солнце, это, выглянет…

– Пускай поторопится. Встретите случайно, передайте, я жду.

Выйдя на улицу, он пошел туда, где располагалась убогая квартирка, которую он называл домом. Дождь утих, но лужи остались, и он как раз обходил одну, когда в него врезалось что-то вещественное. Он это подхватил. По-видимому, в этот вечер ему было суждено подхватывать людей. Сперва то был мистер Лью, теперь – Салли Фитч.

2

О, Господи! – сказал он. – Это вы.

Здравствуйте, – сказала Салли. – Спасибо.

Не за что. Что вы делали? Репетировали сельский танец?

Споткнулась. Каблук отлетел.

– А, вон что!

– Надо взять такси. А пока что, скажите, как у вас дела? Боксируете?

– Хотел дать в глаз Вере Далримпл, но удержался.

– Надеюсь, она не загубила пьесу?

– Загубила.

– Ой, что вы!

– Сегодня последнее представление.

– Какой ужас! Вам очень плохо, да?

– Бывало лучше.

– А вид у вас ничего, веселый.

– Личина. Решил не жалеть себя. В конце концов, это не самое большое несчастье.

– Вообще-то да.

– Возьмем юношу на горящей палубе.[37]37
  юноша на горящей палубе – образ из стихотворения Фе-лисии Хименс (1793–1835) «Казабьянка».


[Закрыть] Положеньице, а?

– Да, конечно.

– А ворчал он? Жаловался? Нет. Возьмем Наполеона. Хроническая диспепсия. Съест – а переварить не может. А тут еще Ватерлоо.

– И ничего. Скажет: «О-1а-1а!»..

– Весьма вероятно.

– Или: «Zut».

– Может, и «Zut».

– А мне все равно вас жаль.

– Спасибо.

– Надеюсь, все изменится.

– Я знаю из авторитетных источников, что выглянет солнце. Ну, вот и такси.

Она уехала, он дошел до дома и обнаружил там письмо от старого друга, Джерри Николза из конторы «Николз, Эрридж и Трубшоу», что на Бедфорд-роу, 27.

«Дорогой Джо! – писал Джерри. – Если можете вырваться от плантаторов, утром во вторник зайдите ко мне. Кажется, могу кое-что предложить. Не откладывайте, дело срочное, а в понедельник меня не будет. Пока. Жду». Джо обрадовался, но, засыпая, думал не о Джерри Николзе, а о Салли Фитч.

ГЛАВА IV

Не слишком фешенебельные кварталы Лондона испещрены просторными домами, построенными тогда, когда у людей бывало по дюжине детей, много денег и неограниченное количество прислуги. Теперь семье их не осилить (прежде всего потому, что прислуга кое-что смекнула), и в домах этих расположились пансионы для студентов и мелких служащих. Гостиная, столовая, по комнате на каждого; получается что-то вроде частного и довольно уютного клуба.

Одной из мелких служащих была Салли, которая и сидела в воскресенье у своей подруги Мейбл Поттер, обсуждая, работать ли той после свадьбы.

Служила Мейбл секретаршей у Эдгара Симеона, антрепренера, но собралась замуж. Чарли, биржевой маклер, судя по всему, зарабатывал достаточно и хотел, чтобы она уволилась, предавшись домоводству. Однако она свою работу любила.

– Таких людей встречаешь, нет слов! – говорила Мейбл. – Вчера приходил один из газеты, у него белая горячка. Стало трясти, ты только подумай, перед самым моим столом! А ты любишь свою работу?

– Да.

– Тоже, наверное, интересные люди.

– Сколько угодно. Ты видела экзистенциалиста? А этот, заметь, еще и поэт. Предложил выпить абсента и съездить с ним к морю. Во вторник беру интервью у Айвора Лльюэлина, это киношный магнат. Наверное, могучий дядя. У нас плохо то, что мы – корабли в ночи.

– То есть как?

– А встретишь кого-нибудь, и привет. Больше его не увидишь.

– На что нам знаменитости?

– Не так их много, хотя этот Лльюэлин вполне знаменит. Правда, я о нем не слышала. Но я имела в виду Джо Пикеринга.

– Кто это?

– Вот видишь, ты не слышала о нем. У него провалилась первая пьеса. Мне его ужасно жалко. Вчера я на него налетела, а больше – не увижу, хотя мне в жизни никто так не нравился. Прямо как брат и сестра, разлученные в детстве.

– Красивый?

– Нет, он боксер, это портит внешность. Ухо покорежено… Но, знаешь, красота – не главное. Он хороший. Не любит говорить о себе, а все-таки отвечал, был со мной вежлив, хотя я жутко приставала.

– Правда, неловко спрашивать чужих людей, во что они верят, кого они любят, что едят на завтрак?

– Да нет, ничего. Черствеешь, как хирург.

– Наш Сэмми говорит, он бы топил газетчиков в ведре. Так как же мне быть? Ты бы ушла с работы?

– То я, а то – ты, – сказала Салли. – Я тихая, смирная девица. Пообещаю чтить какого-нибудь беднягу, и буду чтить, лучше начать сразу. Знаешь, очень многое зависит от мужа. Как твой Чарли, сильная личность, стучит кулаком по столу?

– Что ты! Он говорит: «Как хочешь, так и делай, я все равно счастлив».

– Приятней ему, если ты уйдешь?

– Конечно.

– Тогда уходи, Мейбл, уходи. Такой человек стоит жертвы.

– Да, надо бы…

– Надо, надо. По-моему, одного журналиста с белой горячкой вполне достаточно. Твой Чарли очень хороший, не зациклен на себе. За такого бы я вышла замуж.

– А кстати, почему ты не вышла?

– Никто не просил. Когда-то собиралась, но зря.

– Поссорились? Гордость помешала объясниться? – предположила Мейбл, которая читала романы, когда не общалась с безумными журналистами. – А кто он, младший священник?

– Почему?

– Ну, твой отец – викарий, значит – рядом младшие священники. Или врач?

– Нет. И не хозяин кабачка, и не садовник, и не учитель. Баронет, моя душечка, причем – седьмой. Отец готовил молодых людей к экзаменам, дипломатическим каким-то. Учился у него и Джеклин.

– Странное имя.

– Фамильное. Передается век за веком.

– Ты с ним порвала?

– Нет, он со мной. Сказал, что неблагородно меня связывать, потому что денег у него нет и неизвестно, когда будут.

– А их не было?

– Ни гроша. Шестой баронет просадил на бегах.

– Где же твой Джеклин?

– Здесь, в Лондоне.

– Видитесь вы?

– Это что, интервью? Да, иногда видимся. Ходим в театр.

– Ты его разлюбила?

– Абсолютно.

Мейбл встала, потянулась и сказала, что пойдет к себе.

– Будешь письма писать?

– По воскресеньям не пишу. Почитаю газеты. В «Ньюз» – шикарный детектив.

Наедине Салли размечталась. Она редко думала о Джеклине и теперь с удивлением поняла, что немного покривила душой. Любовь миновала, но не абсолютно. Можно не нравиться столь суровым критикам, как привратник Мак, но если ты очень красив, красноречив, да еще и трогателен, добросердечной девушке не так уж легко тебя забыть.

Салли припомнила луга, залитые лунным светом, поцелуи под деревом, лодочные прогулки. Когда вошла Мейбл, она пребывала в состоянии, которое у кого-нибудь иного мы бы назвали «рассиропилась».

Мейбл распахнула дверь так резко, что стекла затряслись. В руке у нее была газета.

– Салли, смотри!

– На что?

– Вот на это. Здесь про тебя.

– А что такое?

– Ты прочитай. Тут, где мой палец.

Салли взяла газету и мгновенно забыла про лодки и луга, увидев свою фамилию.

– Ой! – сказала она, и Мейбл признала, что лучше не скажешь.

Судя по объявлению, мисс Сару Фитч, родившуюся в Мач Миддлферде, графство Вустершир, с нетерпением ждали в юридической конторе «Николз, Эрридж, Трубшоу и Николз», расположенной по адресу Бедфорд-роу, 27. Если уж тут не сказать «ой», просто не знаешь, когда его говорить.

– Дело ясное! – вскричала Мейбл. – Это наследство.

– Чушь какая!

– Почему?

– У меня нет богатых родственников.

– Есть. Твой дед выгнал твою маму за то, что она вышла за священника, а не за графа. Сплошь и рядом бывает.

– Но не у нас. Дедушка очень любит папу.

– Ну, что это! – огорчилась Мейбл.

– Да, да. И вообще он жив. Вчера прислал мне письмо.

– Ай-я-яй!

– Мало того, он живет на пенсию.

– Ну, знаешь!

– Наверное, это шутка, – предположила Салли. – Кто-нибудь из газеты.

– Они бы сами показали.

– Да, скорее всего…

– Ты хоть сходи туда!

– Схожу, из любопытства. Завтра еду к няне, а во вторник – схожу. Никуда они не денутся.