Текст книги "Ленинград действует. Книга 3"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 48 страниц)

Скотки улыбается. Шум в зале.

«То есть как? Мирное население можно отличить от вооруженных людей!» – «Партизаны были одеты в гражданскую одежду, их трудно было отличить». – «Но партизаны были вооружены?» – «Среди партизан были и старики». – «И дети были?» – «Так… Мы расстреливали и детей… Да, при перестрелке бывало и так, что попадались дети». – «Вы на предварительном допросе показали, что вы расстреливали всех попадавшихся, независимо от пола и возраста. Вы подтверждаете?» – «Да». – «Да?» – «Я не выполнял все приказы, но мне трудно сказать: всех или не всех». – «Подтверждаете, что людей расстреливали?» – «Да». – «Мирное население?» – «Да». – «Откуда исходили приказы?» – «В основном из Пскова, за подписью Ремлингера». – «Прошу, сообщить содержание!» – «Приказ пришел в ноябре тысяча девятьсот сорок третьего: нужно искать вооружение среди населения, взрывчатые материалы. В случае если обнаружится оружие, то нужно наказывать, то есть расстреливать, а скот забирать с собой. Работоспособное гражданское население нужно собирать и транспортировать в тыл, в Германию». – «В рабство?» – «Назвать рабством это нельзя, но им нужно было собираться и отправляться на работу в Германию». – «А если не захотят?» – «Принуждали к этому». – «Каким путем?» – «Методы были следующие: если сопротивлялись, то их прикладами заставляли, если все-таки сопротивлялись, то расстреливали». – «А были случаи, что просто расстреливали?» – «Да, были». – «Были случаи, когда все население пунктов расстреливалось?» – «Такие случаи были». – «Были случаи, когда населенные пункты сжигались, в том числе с живыми гражданами?» – «Да, были». – «Где и когда?»

Скотки вспоминает названия. Обвинитель обтирает лоб платком. Скотки произносит:

«Новоселье. Покино. Андромер».

Допрос продолжается в том же темпе:

«И еще?» – «Плюсса…» – «Еще?» – «В районе Псков – Луга. Не могу вспомнить названия. В среднем – от двадцати до двадцати пяти деревень». – «Сами лично поджигали?» – «Да». – «Каким способом?» – «Дома обкладывались связками соломы и поджигались». – «Сколько солдат участвовало?» – «Рота состояла из шестидесяти человек, во главе с капитаном Мюллером. Все участвовали». – «Были случаи, когда в населенном пункте сжигалось и мирное население?» – «Да (кивает головой)». – «В каких населенных пунктах?» – «Не могу назвать точно населенных пунктов. Это было в районе Псков – Луга». – «Факт какой-нибудь?» – «Вблизи Плюссы была деревня, в которой были убиты сто пятьдесят человек и затем сожжены». – «После того, как убиты, или нет?» – «Сначала были расстреляны, а трупы сожжены». – «Кем такие распоряжения делались?» – «Мюллер приказал сжечь трупы, чтоб следов преступления не оставалось». – «Кто был командиром взвода?» – «Обер-фельдфебель Краузе… Приказы исходили от генерала Лихта и генерала Буша». – «Кто такие?» – «Это генералы Северного фронта». – «Командующие?» – «Им подчинялся ряд различных дивизий – пехотных и других». – «Содержание приказов?» – «Население расстреливать, дома сжигать, а скот собирать как средство питания немецких частей». – «Сколько всего было уничтожено?» – «Примерно четыреста человек». – «А не больше?» – «Я считаю, что примерно четыреста – пятьсот человек». – «Сколько лично вами?»

Скотки, подумав, отвечает:

«Примерно человек шестьдесят-семьдесят». – «Каким оружием?» – «Автоматом МД-40». – «А другие?» – «Из пулеметов и карабинов». – «В числе расстрелянных сколько было детей?» – «Дети были, но цифру назвать не могу». – «Содержание приказаний Штрюфинга и Визе об уничтожении живых детей?» – «Это было в июле сорок четвертого, при отступлении» (передает содержание приказов). – «Сколько деревень сожжено по их приказу?» – «Примерно восемь. Точно не могу сказать. Это – примерно». – «А людей?» – «Восемьдесят человек». – «Точно знаете или врете?» – «Это – примерно…» – «Среди них были дети?» – «Возможно, что там были дети…»

…Как стеклянный, холодный горный ручей, однотонно, спокойно звучит голос прокурора. Я не замечаю его лица, потому что все мое внимание сосредоточено на ответах и поведении подсудимых. Какое напряжение нервов, какая выдержка нужны прокурору для того, чтобы неизменно сохранять ледяную корректность, ни разу за эти дни не повысить тона! Впервые в жизни так осязательно понимаю я, что голос государственного обвинителя – это голос самого народа, всего народа нашего. Нет человека в зале, который не был бы единодушен с государственным обвинителем, задающим вопрос за вопросом!.. И я не знал до сих пор, какую уничтожающую силу презрения можно вложить в короткий смешок, нет-нет а и пробегающий по залу после какой-нибудь особенно идиотической увертки подсудимых, пытающихся уклониться от направленного на них вопросом прокурора острия правосудия!.. Двуязычный диалог, однако, продолжается, надо успеть записать все!

…«Расскажите о случае уничтожения землянок с населением!» – «Подрывали взрывчаткой и гранатами. В районе Псков – Луга примерно в апреле тысяча девятьсот сорок четвертого». – «А в декабре тысяча девятьсот сорок третьего?» – «В это время участвовал в поджогах и угонах населения». – «А насчет землянок, уточните». – «Не могу назвать точно, где это было, но такие случаи были. Выгоняли жителей, а если не выходили, то подрывали с жителями, бросали мины, гранаты, динамит».

Прокурор читает из материалов предварительного следствия строки о том, что Скотки уничтожил лично до двадцати землянок. Скотки кивает: «Яволь!»

Прокурор спрашивает о приказе Ремлингера, о том, что если кто будет сопротивляться эвакуации из Пскова, то его расстреливать.

«Такой приказ был?» – «Да, такой приказ был». – «Как вы оцениваете свои действия?» – «Некрасивые. Нехорошие». И улыбается. «Преступные? Злодейские?» – «Да». – «А почему тогда вы этого не понимали?» – «Воспитывался в таком духе. Обязывали это делать». – «Кто вас так воспитывал? Гитлеровский союз молодежи?» – «В последнее время – в девяносто четвертом полку, под командованием Мюллера обучали этому». – «Пропагандисты были?» – «Это был специальный учебный курс для карательных экспедиций». – «Как воспитывал вас отец?» – «Отец воспитывал хорошим правилам». – «Но отец состоял в СС?» – «Отец только состоял и платил членские взносы, потому что иначе не имел бы работы». – «Но отец был полицейским и воспитывал в ненависти к демократическим странам?» – «Отец воспитывал в таком же духе, в каком был воспитан сам». – «Это правильно!.. А братья были?» – «Один, тоже член Союза гитлеровской молодежи, а другой – НСКК». – «Вся ваша фамилия была нацистская?» – «Да». – «У меня вопросов больше нет!»

Спрашивает председатель суда:

«С какого времени начали заниматься уничтожением мирных граждан?» – «С сентября тысяча девятьсот сорок третьего года… Первый приказ от капитана Мюллера». – «Сколько времени были в его подчинении?» – «С сентября тысяча девятьсот сорок третьего по май сорок четвертого». – «Скажите о конкретных фактах в районе Пскова. В ноябре сорок третьего вы участвовали в расстреле ста двадцати человек?» – «Участвовал». – «Сколько лично?» – «Пять». – «Вы говорили на предварительном следствии – пятнадцать?» – «Не могу сказать точно. Может быть, больше, может быть, меньше».

Рассказывает, как под командой капитана Мюллера расстреливали из пулемета мирных людей – «в основном пожилых людей и женщин». Как в декабре 1943 года, опять же по приказу Мюллера, сожгли деревню Мочково; как во главе с Мюллером в сорок четвертом году в районе Псков – Луга сожгли двести домов и расстреляли триста человек…

«Сколько лично сожгли?» – «От пятнадцати до двадцати домов». – «И расстреляли лично?» – «От сорока до шестидесяти человек». – «Что это были за люди?» – «Это было мирное гражданское население, которое не хотело покидать дома, свой скот, и за это расстреляно». – «Там были женщины и дети?» – «Да».

Председатель суда спрашивает о совхозе «Андромер», о деревнях Букино, Подборовье, Ляды. Скотки отвечает примерно так же: в Подборовье – тридцать домов, расстреляно шестьдесят человек, в Лядах – сорок пять человек… «Это происходило во время большинства массовых расстрелов, когда трупы складывались в сараях и поджигались».

Защитник задает вопрос:

«Сжигали живьем или только трупы?» – «Были случаи – живьем, потому что сжигал дома. Возможно, в домах были живые люди».

Вопрос Скотки задает Ремлингер:

«Точно ли, Скотки, помните, что приказы об убийствах были за подписью Ремлингера?» – «Приказы, которые приходили от Ремлингера, были подписаны Бушем и (второй фамилии я не записал. – П. Л.)…» – «А Ремлингером?» – «Я не знаю, кем были подписаны, но приходили и выполнялись». – «Уточните содержание!» – говорит Ремлингер. «Шапка: приказ Ремлингера – об эвакуации города Пскова. Содержание: скот и население уводить. При отказе населения – расстрел. Читал приказ капитан Нойман, командир роты».

Прокурор спрашивает: «Дюре, вы подтверждаете?»

Дюре отвечает: «Приказы были прочитаны, и нам было сказано, что они подписаны Ремлингером…»

Допрос Герера

Направленный на Восточный фронт, Герер прибыл на станцию Любань в феврале 1943 года. До 1 марта 1944 года был на Волховском фронте. В этот день был арестован и 3 марта осужден военно-полевым судом на четыре года военно-полевой тюрьмы. До 15 января 1944 года занимался на строительных работах, с лопатой в руках, а 15 января вместе с группой, в которой состоял, был вооружен. Были приданы кавалерийскому полку «Норд». В задачу входила эвакуация местного населения в тюрьму, конфискация их имущества и скота. Был приказ…

Так показывает Герер в начале допроса.

«Чей приказ был?» – «Коменданта города Пскова». – «Фамилия?» – «Ремлингер. Должны были нести охранную службу в районе железной дороги, собрать все население и отправить его в Славковичи». – «А если не пожелают?» – «Было сказано, что население такое расстреливать».

Признает: лично в районе Славковичей расстрелял шестьдесят человек.

По залу прошел шорох, когда Герер спокойно сделал это признание.

Привожу фразы Герера:

«…То, что не могло передвигаться, было расстреляно… Детей было меньше, в основном старики и женщины… Расстреливали большей частью из пулеметов…» И добавляет: «Выполняя приказы, сознавал, что это – преступные приказы, но не мог их не выполнять, так как иначе сам был бы расстрелян…»

«И выполняли охотно? С удовольствием?» – «Нет, без удовольствия!» – «Сколько лично вами всего подожжено домов?» – «Наша рота участвовала в очистке леса, и единственная деревня – это Мочково». – «Сколько лично уничтожили людей?» – «Шестьдесят». – «На предварительном следствии говорили, что больше ста. Какие показания правильны?» – «Это было общее число всей роты – сто пятьдесят». – «Но на предварительном следствии вы говорили, что более ста лично!» – произносит прокурор и читает выдержку из дела. «Это правильно. Потому что по дороге туда я расстрелял шестьдесят человек, по дороге обратно – двадцать, ну и вообще…»

О деревне Мочково Герер говорит:

«Там участвовало несколько рот вместе с кавалерийским полком!»

Рассказывает подробности о злодеяниях и добавляет, что, перед тем как они были совершены, командир полка принц Альвах читал приказ Ремлингера.

Ремлингер тянет руку и, отрицая, что подписывал приказы, говорит: «Здесь психопаты рассказывают романы». Сами подсудимые иронически усмехаются.

Зоненфельд сверлит Ремлингера глазами.

Продолжая допрос Герера, суд устанавливает, что в четырнадцати карательных операциях, проведенных в районе Славковичи, Герер лично убил около ста мирных советских граждан – стариков, женщин, детей. Затем, в середине 1944 года, переведенный во второй батальон «особого назначения», в роту, которой командовал Штрюфинг, Герер продолжал свою, такого же рода, «работу».

Объявляется дневной перерыв.

«Культурный» каратель

29 декабря. Допрос Зоненфельда

Мне разрешили просмотреть материалы предварительного следствия. Во время перерыва я перелистал страницы показаний Зоненфельда.

Зоненфельд был инженером-кораблестроителем, был интеллигентом, гуманным человеком, любившим искусство и литературу Германии. Настроенный романтически, мечтал совершить заграничное плавание на одном из построенных при его участии торговых кораблей. Но в его биографии было что-то не нравившееся гестапо. За границу его не пускали. Когда он стал усиленно просить, чтоб его пустили, ему предложили «оказать услугу» гестапо с тем, что если он выполнит то, что ему предложат, то разрешение на заграничное плавание он получит. Он согласился. Его подсадили в камеру к Тельману (в 1936 году), от которого он должен был, став провокатором, кое-что выведать.

Это ему удалось. И тогда он получил заграничное плавание. Но, плавая на корабле, испытывая угрызения совести, он решил, что больше выполнять провокаторские задания не будет. После возвращения из плавания его снова стали тягать в гестапо. Он отказался от новых сделанных ему предложений.

Гестапо настаивало. Он был посажен в тюрьму в Торгау, начальником которой был полковник Ремлингер (этот самый, сидящий теперь на скамье подсудимых вместе с ним)… Что было дальше, я пока не успел прочитать.

Один из членов суда рассказал мне, что, стремясь сломить в тюрьме волю Зоненфельда, Ремлингер приказал испытать на нем новую, только что изобретенную им камеру пыток. Это был стальной шкаф, подобие сейфа, с острыми, на пружинах, металлическими клиньями, обращенными внутрь камеры со всех четырех сторон, сверху и снизу. Заключенного голым запирали в сейф; стоя на остриях, сдавливаемый ими ровно настолько, чтобы причинять ему невыразимые мучения, человек мог выдержать эту пытку не долее двух-трех часов. Зоненфельд такую пытку испытал, но не сдался, и тогда его отправили по этапу, вместе с группой таких же, как он, через Норвегию, в Финляндию. Во всех этапных лагерях «обрабатываемых» подвергали новым лишениям и пыткам, «выбивали волю», доводя их до состояния, в котором, обессиленные и обезволенные, они уже были готовы на все, чего бы от них ни потребовали. И когда в последнем лагере, в Финляндии, они были уже «готовы» – их отправляли в Россию, в карательные команды…

Зоненфельд с некоторыми другими из своего карательного отряда был взят в плен под Тосно. Оттуда попал в Лугу…

18 часов. Выборгский Дом культуры. Допрос Зоненфельда

Вечернее заседание началось допросом бывшего лейтенанта, разжалованного в солдаты штрафника, командира карательной группы Эдуарда Зоненфельда.

В отличие от других подсудимых, этот высокий ростом, статный, выдержанный и спокойный мужчина по внешности своей не похож на преступника – этакий с гордо поставленной головой, с правильными и красивыми чертами лица Зигфрид из сказаний о мужественных древних германцах… Не знай я, что именно, какого садистически жестокого и страшного человекообразного зверя он собой представляет, я мог бы в другое время, при других обстоятельствах принять его за интеллигентного, даже благородного по внешности человека, обладающего чувством собственного достоинства. Он держится прямо, в его лице нет ни страха, ни хитрости, – кажется, нет даже жестокости. Оно только очень насуплено, в нем строгая сосредоточенность и мрачноватая тень обреченности.

Зоненфельд отвечает, что в национал-социалистской партии он не состоял.

Не уклоняется от прямых ответов на заданные вопросы. Он, видимо, сознает тяжесть даваемых им ответов… Но внешность Зоненфельда обманчива…

«Тринадцатого июля тысяча девятьсот сорок третьего года я был послан на русский фронт. Прибыл из Финляндии, из штрафного батальона – как командир штрафной роты, входившей в четвертый штрафной батальон. Ротой, во исполнение приказа Ремлингера, за зиму тысяча девятьсот сорок третьего – сорок четвертого года угнано тысяча двести человек, сожжено от восьми до десяти деревень.

И опять «без пауз», как быстрая перестрелка, – череда вопросов, ответов: «Сколько мирных граждан расстреляно вашей группой?» – «Больше ста человек». – «А сколько детей было в том числе?» – «Примерно от двадцати до тридцати… Говорили, что наша рота сжигала население. Но я этого не видел, потому что наша рота была разделена». – «Какая деревня была сожжена первой?» – «Первая деревня – Страшево». – «Сколько расстреляно?» – «Тридцать – тридцать пять человек». – «Вашей группой?» – «Да, моя группа принимала участие в расстреле этих людей. Стреляла в этих людей, тридцать – тридцать пять человек». – «Сжигали их?» – «Моя группа никого не сжигала». – «А кто сжигал?» – «Я не видел, а слышал, что люди здесь были сожжены. В конце декабря тысяча девятьсот сорок третьего года это было». – «А еще какие деревни?» – «Деревня в десяти километрах от Плюссы». – «Заполье?» – «Это было позднее. Раньше пришли, по-видимому, в Ляды». – «Ну, что было в Лядах?» – «Были три немецкие роты, и они должны были их освободить от партизан, а потом эту деревню сжечь». – «Освободили?» – «Освободили. Там было от двадцати пяти до тридцати пяти человек, которые там были расстреляны. Большинство женщин и детей». – «Чем расстреливали?» – «Из пулемета. Они не хотели уходить вместе с ротой. Приказ гласил: население не должно иметь никаких отношений с партизанами». – «Чей приказ?» – «Приказ один – от Ремлингера, другой – от полковника Каро». – «Значит, вы думали…» – «Мы вообще не думали!.. Только по приказу. В приказе стояло, что сопротивляющихся расстреливать». – «Но дети уж никак не могли сопротивляться?» – «Действительно, так…» – «На предварительном следствии об операции в Лядах вы говорили другое. Какие же ваши показания правильны?» – «Оба!..»

В зале шум, смех. Янике тянет руку, ему дают слово, он говорит, что после того как немцы заставили партизан отступить от деревни Ляды, в школу этой деревни согнано шестьдесят – семьдесят человек местных жителей, и они были сожжены.

«Я не видел, я рассказываю из рассказов моих солдат! – не смущаясь говорит Зоненфельд. – Среди них был и Янике». – «Вы подтверждаете, Зоненфельд, сожжение в Лядах, в школе, шестидесяти – семидесяти человек?» – «Да, это там случилось!» – «Кто это сделал?»«Вторая рота Триста двадцать второго полка. Я был в другой роте, назначение которой было – охрана деревни». – «Не только охрана, а и убийство?» – «Наша рота расстреляла от двадцати пяти до тридцати человек. Одна часть моей группы расстреливала, а вторая стояла на охране». – «Сколько мирных людей расстреляли вы лично?» – «Я не могу сказать точно… Я принимал участие в расстреле два раза – из пистолета и автомата…» «Что было в деревне Заполье?» – «В районе Плюсса – Заполье – угон населения и скота». – «Расстреливали?» – «Расстреляно от сорока до сорока пяти человек. Деревня была сожжена». – «Были женщины, старики, дети?» – «Да». – «В деревне Сеглицы?» – «Да, эта деревня подвергалась мероприятиям». – «Каким?» – «Из этих деревень угнано от двенадцати до пятнадцати сотен…» – «А что было в деревне Сеглицы?» – «Около деревни Сеглицы землянки забрасывались гранатами. Потому что трудно было сжигать. А тех, кто выбегал из землянок, – расстреливали…» – «Сколько всего людей убили?» – «Пятьсот человек угнано, а свыше ста расстреляли, кроме тех, кто был в землянках». – «Может быть, больше?» – «Возможно, от ста до двухсот человек. Примерно ведь!..» – «И лично вами?» – «Я не могу сказать точно. Я принимал участие в расстреле два раза. Из пистолета и из автомата…» – «Вам приходилось отбывать заключение в тюрьме в Германии?» – «Яволь». – «Где?» – «В военной тюрьме, в Торгау». – «За что?» – «Не выполнил приказа». – «А приказ, с немецкой точки зрения, законный?» – «Да, это был настоящий приказ». – «Касался выполнения служебных обязанностей?» – «Да». – «Так почему вы не отказались выполнить преступный приказ Ремлингера?» – «Потому, что мы получили прекрасное воспитание!» – «Где?» – «Сначала в военной тюрьме в Торгау, потом в штрафном батальоне». – «Кто воспитывал?» – «Ремлингер, тогда полковник».

Я смотрю на Ремлингера. Он весь напрягся, сверлит буравчиками своих маленьких глаз Зоненфельда.

«Расскажите, как он вас воспитывал?» – «О тюрьме Торгау?» – «Да». – «В ней находилось от двух тысяч до трех тысяч людей, одна часть которых легко воспитывалась, вторая – труднее, третьи были каторжные. И группа каторжников должна была выработать мужество. Это были скелеты, живые трупы. Когда этих людей видели, то было страшно. Примеры мужества: должны были прыгать через проволочные заграждения, проползать через него…»

«А политическое воспитание?» – чуть помедлив, говорит прокурор.

«Полковник Ремлингер нам говорил: «Вы являетесь тормозной колодкой в победоносной колеснице фюрера, и вы должны оправдать себя, научиться слушать и выполнять приказы». И потом посылал на фронт, в основном на Восточный фронт… Полковник Ремлингер каждый месяц держал речь. Смысл был такой: население Советского Союза нужно уничтожать…»

В зале – шорох.

«Он агентом гестапо состоял?» – «Да…» – «Подсудимый Янике показал, что вы лично принимали участие в расстреле пятидесяти человек в лесу возле деревни Николаев Брод. Принимали участие?» – «Принимал». – «Лично?» – «Да, лично тоже принимал…»

Слово дается защитнику Зоненфельда. Тот спрашивает:

«За что вы были разжалованы в солдаты?»

«За невыполнение приказа».

«А были восстановлены в офицерском звании?»

«Нет».

«Как расцениваете свою деятельность?»

«Преступной…»

Слово «для пояснения» просит Ремлингер. Говорит: «В военном отношении невозможно, что, являясь комендантом города Пскова, я руководил борьбой с партизанами, особенно – этой вот кампанией. И невозможно, чтоб Триста двадцать второй полк был у меня в подчинении. А так как эта рота была Триста двадцать второго полка, то невозможно, чтоб от меня ей исходили приказания!»

Объявляется перерыв на пятнадцать минут. После перерыва – допрашивается Визе.

Он служил в охранной полиции, став лейтенантом; в феврале 1943 года, под Старой Руссой, стал командиром взвода части «ОН»; когда его часть перешла на территорию Ленинградской области, стал командиром роты. Визе категорически отрицает какое бы то ни было свое личное участие в зверствах карателей. Скотки вскакивает и кричит: «Визе отдавал приказ уничтожать население и сжигать деревни!»

Встает подсудимый Бем, говорит, что Визе лжет: и сжигал, и грабил, и расстреливал. Отвечают все трое на вопросы прокурора. Прокурор читает изобличающее Визе показание Штрюфинга от 24 декабря 1945 года.

На этом вечернее заседание заканчивается.

Моя хата с краю

30 декабря. Утро. Третий день процесса. Допрос Ремлингера

Я знакомился с материалами дела о Ремлингере. На первых допросах после взятия в плен в Будапеште Ремлингер скрыл, что в 1943–1944 годах находился на Восточном фронте – комендантом Пскова и всей прилегающей к нему территории. Когда ему предъявили доказательства, он не мог отрицать этого, но упорно отнекивался от своей роли главного здесь карателя, которому были подчинены окрестные комендатуры, карательные батальоны «особого назначения», концентрационные лагеря и всяческие команды штрафников, уголовников, провинившихся перед гитлеровскими властями солдат и офицеров, которых частично – еще начиная с военной тюрьмы в Торгау (Дюре, Зоненфельд), «воспитывал» Ремлингер, превращая их в способных к любому зверству преступников, долженствовавших «оправдать себя» на Восточном фронте… После перерыва предстоит допрос Ремлингера, поэтому я записывал его биографию.

Генрих Ремлингер родился в 1882 году. Его постоянное место жительства – г. Торгау, Форцика дорога, 6. Социальное происхождение – рабочий, слесарь, «неимущий». Его отец-Генрих Ремлингер, умер в 1914 году, мать, Паулина, умерла в 1885 году. Первый сын – также Генрих, 30 лет, полковник немецкой армии, также был в Будапеште, где участвовал в расстреле советских парламентеров. Второй сын, Альфред, 1924 года рождения, был унтер-офицером, погиб на фронте в 1944 году.

Генерал-майор Генрих Ремлингер нес кадровую службу в немецкой армии, начиная с 1902 года до 15 февраля 1945 года, когда был взят в плен. В 1902 году он был зачислен солдатом в 19-й уланский полк, стоявший в городе Ульм.

В этом полку был до начала империалистической войны 1914 года. В 1905 году, как лучший улан, был направлен в Высшую кавалерийскую ганноверскую школу, которую закончил в 1906 году. В эту школу, по словам Ремлингера, направлялся только один лучший кавалерист от каждого кавалерийского полка. По окончании школы получал специальную нашивку инструктора кавалерийского дела.

До 1910 года имел чин унтер-офицера. В 1910 году получил чин вахмистра.

В войне 1914–1918 годов участвовал в боях на Восточном фронте, на реке Сомме, и в тяжелых боях в лесах горного района Аргоны – сначала как улан, затем как пехотинец (ибо его кавалерийский полк так использовался в позиционной войне). Был неоднократно ранен.

28 или 29 августа 1914 года получил железный крест 2-го класса за вынос с поля боя в Бельгии раненого командира 19-го уланского полка барона фон Гюльтлингена. В декабре 1918 года – железный крест 1-го класса «за храбрость и заслуги в войне». В 1916 году – «крест с мечами за военные заслуги» и медаль «за храбрость».

«Политику кайзера я не одобрял, так как она привела к Брестскому миру и затем к поражению Германии и не разрешила противоречий между Германией и другими странами»…

В 1919 году получил офицерское звание – лейтенанта… В том же году участвовал в подавлении народных восстаний: весной 1919 года в Баварии – восстание, в результате которого на короткое время захватили власть коммунисты. Бавария объявила себя самостоятельной республикой и не признавала берлинского правительства, правительства Эберта…

«Известно ли вам, что Бавария объявила себя в этот период времени советской республикой?»

«Известно, что Бавария объявила себя самостоятельной народной республикой и что некоторое время во главе ее были коммунисты. Называлась ли советской – не знаю».

Весной 1920 года, командуя взводом улан, в составе пехотной части выезжал из Штутгарта в район Веймар, где в это время были народные волнения (то есть действовал как каратель).

«Правительство социал-демократов я приветствовал, как правительство, которое должно было установить порядок в стране. Весной 1920 года добровольно вступил в стотысячную армию рейхсвера, в которой служил как офицер до 1936 года. Эта армия называлась «армией рейхсвер» до 1933 года – до прихода Гитлера к власти».

В перевороте 1933 года участия лично не принимал. В партию национал-социалистов не вступил, «хотя пытались вербовать».

«Лично я не имел настроения реванша, но одобрял создание Гитлером сильной армии».

«Вы понимали, что война Германии с Россией есть преступная авантюра?»

«Да, это я понимал…»

…С 1929 года до 1936 Генрих Ремлингер служил в должности коменданта штаба 3-й кавалерийской дивизии. В мае 1936 года назначен начальником тюрьмы города Торгау, будучи в чине подполковника. Звание майора имел в 1933 году; через год или два после фашистского переворота получил звание подполковника.

В 1938 году, когда являлся начальником (точнее, комендантом) тюрьмы Торгау, получил звание полковника. В декабре 1942 года, пребывая в той же должности, стал генерал-майором.

Ремлингер принял эту тюрьму в мае 1936 года, когда она была гражданской тюрьмой (до Гитлера, по Версальскому договору Германия не имела права содержать военные тюрьмы). При Гитлере Ремлингеру было поручено переоборудовать эту тюрьму в военную, причем она должна была стать «образцом строительства других военных тюрем». Эту задачу Ремлингер, назначенный одновременно и инспектором всех военных тюрем Германии, успешно выполнял.

Гитлеровское правительство наградило Ремлингера: в 1941 году «крестом 2-го класса за военные заслуги», в декабре 1942 года – «крестом за военные заслуги, с мечами, 1-го класса», в ноябре 1943 – вторично «железным крестом 2-го класса», в феврале 1945 года – вторично «железным крестом 1-го класса».

В январе 1943 года, переведенный во Францию, Ремлингер расстался с тюрьмой в Торгау – он был назначен на должность полевого коменданта города Биарис. Затем, переведенный на Восточный фронт (тут, добавлю от себя, для его карьеры тюремщика раскрывалось широчайшее поле деятельности!), – комендантом Опочки, а с сентября (еще более обширное поле деятельности!) – города Пскова. В должности коменданта Пскова и прилегающей к нему территории он оставался до конца февраля 1944 года. С марта этого года выполнял «специальное задание» (можно представить себе – какое!) по очищению Эстонии и острова Эзель, а позже был переведен в Будапешт. (Добавлю еще: я, участвуя в боях за Будапешт, беседуя после взятия города с его жителями, хорошо представляю себе, что гитлеровский комендант мог натворить там в период, когда тысячи и тысячи венгров пытались противодействовать германской, практически оккупировавшей Венгрию, армии, и вербовали в войска фашиста Салаши всех, кого только ни удавалось завербовать!..)

В Будапеште, во время штурма его в феврале 1945 года, Ремлингер был взят в плен. О, я хорошо помню уличные бои в Будапеште и сто десять тысяч взятых в плен солдат и офицеров врага! И в тот день, когда штаб командования окруженных немецких войск пытался спастись из Буды, он во главе с только что произведенным в фельдмаршалы командующим будапештской группой войск генерал-полковником Вильденбрухом пробирался несколько километров по канализационной трубе. И когда измазанные в нечистотах штабисты вылезли на «свет божий», то их тут же забрали в плен ожидавшие у выхода из люка наши воины. Этих высшего звания немецких вояк неприятно было сажать в машины – в таком вызывающем отвращение виде они были!..

В 1943–1944 годах в ведении Ремлингера были четыре комендатуры, которые располагались: в деревне Кресты, в пригороде Пскова; в селе Новоселье (на железной дороге Псков – Луга); на станции Середькино (между Псковом и Гдовом), и четвертая комендатура была при селе Карамышево[68]68
  В той бывшей больнице Быстро-Никольской, о которой я рассказал в главе «В зоне комендатур Ремлингера».


[Закрыть].

В подчинении Ремлингера был кавалерийский полк «Норд» (командир полка принц фон Зельм), 3-й самокатный полк и другие части.

«Да, подтверждаю, – показал Ремлингер на предварительном следствии, – действительно ряд карательных операций в Псковском районе был проведен по моим приказам…» И далее: «…В декабре 1943 года я издал приказ об окружении и уничтожении партизан в лесах на реке Череха (в пяти-шести километрах юго-западнее поселка Карамышево)… В этой операции участвовали части 3-го велосипедного полка, части эстонского полицейского батальона, части кавалерийского полка «Норд» и пятьдесят солдат авиаполевой дивизии (номера ее не помню). Командование операцией я поручил командиру 3-го велосипедного полка, майору – фамилии не помню. Во время операции партизаны не были обнаружены, вероятно, потому, что были кем-то предупреждены…»