Текст книги "Ленинград действует. Книга 3"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 48 страниц)

А в купе вагона «Красной стрелы» – тепло, уютно, разноцветные шелковые абажуры настольных ламп, пиво (по две бутылки, по талонам, на каждого пассажира!), бутылка пива – сорок рублей да залог за посуду – тридцать.

Состав «стрелы» – роскошен, синие свежевыкрашенные вагоны, с крупными надписями «Express». Отлично сшитые форменные шинели железнодорожников, на плечах погоны, внешность железнодорожников прямо-таки элегантна. Чистота, опрятность, элегантность самой «стрелы» явно дисгармонируют с диким хаосом разрушения этой большой станции. Впрочем, скверик, примыкающий к вокзалу между путями, чист и опрятен, цветочные клумбы выложены выбеленным кирпичом.

А от скверика в здание вокзала нисходит лестница. Я спустился туда – там вода, остатки нар, рухлядь, немецкая каска. Бетонированный мост над путями разрушен.

В стороне от путей – скопище мертвых танков, штук восемь, собранных вместе. И опять штабеля: ящики с боеприпасами.

Вокруг торчат только трубы печей. Среди них устояла лишь белая каменная церковь, побитая осколками, исщербленная.

Вся территория Любани обведена узким окопом, с отростками для пулеметных гнезд…

Через реку Тигоду мы переехали по новому деревянному мосту, а фермы старого лежат в воде, разбитые. Вокруг моста – несколько заросших травой фортеций – открытых позиций для зенитных батарей. Они очень аккуратны, выложены посередке квадратными площадками для орудий. Кое-где насыпь возле мостов взорвана рядами фугасов.

Выехали из Любани мы ровно в двадцать один час – еще совершенно светло.

А холод такой, что, кажется, выпадет снег.

На 88-м километре вдали, налево, деревенька в березовых кустах, а ближе – остатки сгоревшего военного склада, какой-то базы, и часть уцелевшего имущества: бочки, ящики, проволока кругами – сложены в стороне.

Вдоль насыпей – рельсы узкоколейки, и они кругами, на эстакадах, выведены над болотом, это – поворотные петли с ажурным, дощатым перронцем, вдоль всей окружности круга. И опять – лес, тут уже будто и не тронутый войною, зеленеющий травой, сочный, свежий. В бескрайности берез – купы сосен… Не тронутый войною? Но ведь здесь два года назад выходили из окружения части 2-й Ударной армии!

Пасмурное небо почти очистилось. Остатки туч, перья их, чуть подсвечены багрянцем. Где-то далеко на западе садится солнце.

Новые, свежего дерева, телеграфные столбы тянутся вдоль поверженных немцами столбов прежней линии.

А вторая колея – только шпалы, шпалы, черные, вынутые из насыпи, но лежащие как надо, со следами накладок и костылей. Рельсов и в помине нет.

Поезд идет медленно. Безлюдье вокруг. Темнеет.

– Разрешите маскировку сделать! – говорит молоденькая проводница.

– Шелковые занавески даже! – говорю я. И проводница отвечает гордо:

– Сейчас «стрела» оборудована лучше, чем в мирное время!

…По расписанию «Красная стрела» теперь (из-за того, что движение однопутно) идет до Москвы девятнадцать часов, вместо девяти с половиной, как ходила до войны. Но идет! Идет!!

Москва – Ярославль – Ленинград

6 июня. Путь в Ярославль

В вагоне поезда № 82 – жестком плацкартном – пусто. Солнечный, ясный день. Еду из Москвы в Ярославль. Высшее инженерно-техническое училище Военно-Морского Флота в полном составе возвращается из Ярославля в Ленинград, к месту своего постоянного пребывания. Мой отец должен также, на свою радость, перебираться в родной город. После прошлогоднего инфаркта он, однако, чувствует себя неважно, поэтому я решил заехать в Ярославль, избавить его от лишних семейных и предъотъездных хлопот и, если удастся, сопровождать в пути.

Пять дней, проведенных в Москве, были заполнены делами ТАСС, оформлением документов, выполнением поручений ленинградцев. Повидал Лавреневых, моих родственников Лагорио, других друзей и знакомых. Никакими литературными делами не занимался, чтоб не задерживаться в Москве.

В Ростове – множество пассажиров, толпящихся у вагона, – реэвакуируемые ленинградцы. Вид у них здоровый, отличный. Севшие в поезд радостно взволнованы: «Домой!..»

Интеллигентная женщина, вваливаясь с тюками: «…Все! Чтоб я еще когда-нибудь выехала откуда!..»

Эти же пассажиры рассказывают: только что, в четыре часа дня, было сообщение по радио – открылся второй фронт. Союзники высадили десант в Северной Франции. Действовало одиннадцать тысяч самолетов… Больше никто ничего не может рассказать – не дослушали, не вняли в вокзальной толкучке…

Наконец-то!.. Как говорится, лучше поздно, чем никогда!.. С нетерпением жду подробностей – в Ярославле.

Значит, и мы сейчас двинем, и, едва я приеду в Ленинград, значит, – сразу на фронт! Куда? В Эстонию? В Финляндию?

Из Москвы в Суду едет двадцатипятилетняя девушка, Маруся Иванова, зеленоглазая блондинка. Эвакуировалась из Ленинграда в июле 1942 года, к родителям, в Суду. Ее рассказы: рытье окопов у Средней Рогатки, всю зиму оборонные работы, потом до весны работа в батальоне, на кладбище – закапывание трупов, норма десять в день. Работали парами, – значит, на каждую пару двадцать. Уехала потому, что началась цинга, ослабела. «Удрала!» – откровенно говорит она. А когда я спросил: «Хочется небось в Ленинград?», ответила мечтательно: «Все думала, думала, – теперь до конца войны буду ждать, а все-таки обязательно попаду!» И вдруг Маруся заплакала. Застыдилась, стала прятать слезы, ссылаться на нервы. Говорит, что я ей сразу – как брат, что как увидит медаль «За оборону Ленинграда», так словно родной человек!

Сейчас работает на бумажной фабрике в Суде. В Ленинград впервые попала за десять дней до войны, раньше работала в Череповце, учительницей начальной школы.

Душно в вагоне, окна закрыты. За окнами широко распаханные тракторами поля, солнце, белые облака, – Россия!

…«Бреслау», «Штутгарт», «Кенигсберг», «Кассель» – немецкие надписи на вагонах, стоящих на запасном пути маленькой станции. И на всех – «Deutsche Reichbahn»[39]39
  Германская железная дорога.


[Закрыть]. Трофейные вагоны. Половина из них сожжена, остались только металлические платформы. Другие целы. Даже в этом чувствуется 1944-й год!

8 июня 1944 г. Вечер. Ярославль

Взят Рим. Третий день, как открыт второй фронт грандиозной высадкой на севере Франции. Через две недели – третья годовщина войны. На наших фронтах пока все еще затишье. Очевидно, со дня на день следует ожидать нового общего наступления. В ТАСС в Москве мне сказано, чтобы я был готов к поездке в Эстонию, а затем и в Германию.

Теперь, с открытием второго фронта, ясно, что война протянется уже недолго, разгром Германии – полный и окончательный несомненен именно в этом, 1944 году.

11 июня. Вологда

Еду в Ленинград с родными – отцом и Наталией Ивановной. В Ярославле было много забот, сборы были трудными и хлопотливыми… Едут! Счастливы!..

Сегодня в Вологде – столовая военно-питательного пункта. Повар Родимкина – женщина тридцати лет, южанка по рождению, повар по профессии, ленинградка, с прекрасным тонким чистым лицом, прямой взор карих глаз, ровные белые зубы, чудесная улыбка, в лице выражение ума, мысли. Ей хочется вернуться в Ленинград.

«Как получить вызов?.. – Расплакалась, застыдилась слез, стала оправдываться: – Ленинград!.. Увидеть бы его только!»

Еще, сегодня: я пошел с курсантом-краснофлотцем в багажный пакгауз станции Вологда – что-то выяснять о сданном багаже. Часовой – девушка с винтовкой, в робе: «Нельзя тут ходить!» – «Да мы только узнать: багаж у нас идет в Ленинград…» Пропустила без слова.

На обратном пути, проходя мимо нее, я: «Ну вот и все. Справились!» Она улыбнулась и, когда я уже отошел от нее, окликнула: «Так вы в Ленинград?» По выражению лица я понял, говорю: «А вам что? Очень туда хочется?» Она склонила голову к винтовке, с невыразимым движением в лице, выговорила только: «Ой!» – с такой мучительной завистью в голосе, что иных слов и не требовалось!

Ленинград! Магическое воздействие его! Для разлученных с ним он – город-мечта, возлюбленный город, терзающий людей призывом к себе во снах и наяву.

Я понимаю это. Я сам так же чувствую, так же тяготею к нему!

…День стоим в Вологде. Жесткий вагон переполнен, в нем духота. В купе с нами раненый демобилизованный командир, артиллерист. Возвращается с женой в Ленинград. Служил в 189-й стрелковой дивизии, в 431-м артполку.

Стояли против Пушкина в 1942 году. Бил по Екатерининскому дворцу, потому что там немцы установили свои батареи, стрелявшие по Ленинграду. Командир дивизии – сам детскосел, житель Пушкина – два дня не разрешал стрелять. Но выбора не было – немецкие батареи били… Дал! Стали громить немцев огнем по Екатерининскому дворцу. Командир давал команду «огонь!» и плакал…

13 июня. Ленинград

Ночь в поезде, начиная с половины второго – от Пупышева, не спал, напряженно глядел в окна: знакомые фронтовые места до Назии, дальше – передний край январского наступления. Тысячи воронок, сплошь – поле боя. Несколько танков. Деревни до Мги, превращенные в немецкие блиндажи.

Совершенно разрушенная Мга. Дождь. Поезд восстановителей. Отстроенный заново деревянный дом вокзала. Восстановленные пути. За Мгой – лес, сравнительно уцелевший, в нем немецкие становища, блиндажи, траншеи.

В Пелле – два дома, станции нет. В Ивановском нет ничего. Опять передний край. Поле воронок до горизонта, до Невы – черное поле торфяника, изрытой мертвой земли, кости нескольких черепов и – белые цветы сплошь на черном фоне! Как снег! Природа побеждает пустыню смерти!..

Поезд шел по новой насыпи, кое-где накрывшей прежнюю. А прежняя – вся издырена, с ивовым плетением пулеметных гнезд, прорезями ходов сообщения, остатками извитых рельсов…

В поезде тщетно стараюсь узнать новости – никто не знает. 11 июня в 10.30 вечера, в момент отхода поезда из Вологды, курсанты крикнули: «Будет передаваться важное сообщение!» Но поезд отошел, не услышали, только утром в Череповце узнали о наступлении на Карельском перешейке и взятии Териок…

Сегодня в половине восьмого утра приехали в Ленинград. Встречал грузовик Высшего инженерно-технического училища Военно-Морского Флота, с курсантами… Моя квартира на канале Грибоедова…

В Ленинграде мне рассказали об исполинской мощи нашей артподготовки, о том, как артиллерия била еще с утра 9-го, и весь день, и потом с шести часов вечера; о нашей авиации, заглушившей зенитки финнов; о разведке боем в тот день; о взятых пленных, признающих, что не ожидали нашего наступления и не верили, что оно может быть, поскольку «были переговоры в Москве»… О прорыве первой линии обороны 10-го; о том, что вчера напоролись на ту «среднюю линию» – между первой и «линией Маннергейма», о строительстве которой было известно давно, но которая, мало разведанная, оказалась гораздо более мощной, чем полагали. Несколько задержались поэтому в темпе и со вчерашнего дня подтягивают технику. Сегодня с ее помощью, вероятно, проломят эту «среднюю линию»… И еще рассказывали о герое прорыва, командире тяжелой батареи Ведмеденко, который раскрошил своими снарядами считавшийся неприступным дот «Миллионер» в Новом Белоострове (хорошо знакомый мне с 1941 года, когда его пыталась взять наша морская пехота и был ранен возглавлявший группу мой друг Георгий Иониди[40]40
  Самое мощное укрепление финнов, 22-метровый, с толщиною железобетонных стен в два метра, врытый в землю на глубину в несколько этажей. Дот «Миллионер», обведенный множеством минированных барьеров, был разрушен 96 прямыми попаданиями батареи тяжелых 203-миллиметровых орудий капитана И. И. Ведмеденко, поставленных на прямую наводку в 800 метрах.
  Корректируя огонь и командуя, Ведмеденко находился так близко от дота, что снаряды его орудий пролетали в метре над его головой. За свой подвиг он был удостоен звания Героя Советского Союза, а расчеты его двух орудий награждены орденами… Впоследствии, в 1945 г., я встретился с Ведмеденко под Будапештом.


[Закрыть]).

…Договорился с Ильей Авраменко – с утра вместе на фронт!

Глава двадцать вторая
Сквозь четыре «Линии Мажино»

За первую полосу обороны врага – Прорыв рубежа второй полосы – По приморскому шоссе – Сокрушение Карельского вала – Сквозь «Линию Маннергейма» – Койвисто – В часы перед штурмом Выборга – Командир стремительного полка – Миномет Степана Клочкова – Выборг, двадцатое июня – Солнце всходит над Выборгом – Встреча с Федором Шаблием – Не спит Настенька… – Возвращение – Вступление в четвертый год – Общий обзор

(Карельский перешеек, 21-я армия. 10–21 июня. Ленинград. 22 июня – 7 июля 1944 г.)

После отказа правительства Финляндии принять советские условия в затеянных самим же финским правительством переговорах ставкой Верховного Командования было решено сломить и разгромить врага вооруженной силой.

Наступление на Карельском перешейке подготовлялось в полной тайне от врага, так, что внезапный сокрушительный удар наших армий оказался для него неожиданным. Подготовка нашего удара заняла сорок дней, а личный состав 21-й армии стягивался на перешеек всего дня за три, за два до удара. 21-я и 23-я армии становились на позиции вдоль стабилизировавшейся в сентябре 1941 года и неизменной с тех пор нашей линии обороны (Сестрорецкий курорт – Лемболовское озеро – Ладожское озеро, южней Таппари). Полки, дивизии, корпуса прошли перед наступлением «курс обучения» в расположенных к югу и юго-западу от Ленинграда, освобожденных от немцев районах Стрельны, Красного Села и еще дальше от города. С юга на север 21-я армия была переброшена на бесчисленных транспортных судах по Финскому заливу, а затем двигалась в обход города. Части 23-й армии, находившиеся всю войну на самом Карельском перешейке, также по три недели, по месяцу обучались во фронтовых тылах – в глухих лесах и болотах, на холмах и в узких межозерных проходах района Пери, Токсова и в других местах. По опыту, приобретенному еще перед прорывом блокады, здесь, в схожих условиях местности, полностью имитировались финские укрепления, обстановка обучения была приближена к боевой.

Нашим войскам предстояло прорвать три полосы обороны противника, промежуточный рубеж по линии Роккалан-йоки – Илякюля – Сумма – Муолан-ярви и внешние обводы перед городом Выборгом, составлявшие западный край так называемой «линии ВКТ» (Выборг – Купарсари – Тайпале), проходившей к востоку по линии озер Вуоксинской системы. Каждый из этих барьеров, признаваемых финнами неприступным, по своей мощности можно уподобить знаменитой в истории войн «линии Мажино». Только четвертый барьер, еще не законченный строительством, был слабее, и потому – сразу скажу – перед штурмом 20 июня Выборга наши войска 19 июня проломили его укрепления с ходу.

От Финского залива перед рекой Сестрой и далее двадцать два с половиной километра к центру Карельского перешейка линию фронта для нанесения главного удара заняла 21-я армия генерал-лейтенанта Д. Н. Гусева (109-й, 30-й гвардейский, 97-й стрелковые корпуса и 22-й укрепрайон). На остальных шестидесяти семи километрах до Ладожского озера линия фронта осталась за 23-й армией генерал-лейтенанта А. И. Черепанова (98-й, 115-й стрелковые корпуса и 17-й укрепрайон), которая должна была нанести вспомогательный удар и в состав которой, с выходом на р. Сестру, был включен правофланговый 97-й стрелковый корпус 21-й армии. 23-я армия получила задачу развить успех войск генерала Гусева, оберечь их от резервов противника и, заняв на своем участке вторую полосу обороны финнов, выйти на линию озер Суванто-ярви, Вуоксы и Яюрман-ярви.

В резерве фронта находились 108-й, 110-й стрелковые корпуса и четыре стрелковые дивизии.

Важнейшие задачи: транспортировка войск, высадка десантов и взятие островов, тесное взаимодействие с наступающими вдоль побережья танками, наземной артиллерией и пехотой (редчайший случай в истории войн!) – ставились перед Краснознаменным Балтийским флотом и Ладожской военной флотилией.

13-я воздушная армия, которой командовал генерал-лейтенант авиации С. Д. Рыбальченко, и авиация флота под командованием генерал-лейтенанта авиации М. И. Самохина выделяли для операции около девятисот шестидесяти самолетов.

Артиллерия 21-й, 23-й армий и фронта насчитывала пять с половиной тысяч орудий и минометов (калибра 76 мм и выше), не считая противотанковых орудий и восемьсот восемьдесят одну реактивную установку. Это – кроме артиллерии КБФ. Плотность артиллерии на участке прорыва 21-й армии равнялась двумстам-двумстам двадцати орудиям и минометам (76 мм и крупнее) на один километр фронта.

9 июня утром для облегчения назначенного на 10 июня прорыва первого рубежа обороны наши сухопутная и морская артиллерия, вместе с авиацией нанесли сильнейший огневой удар по всей первой полосе обороны врага с целью разрушения разведанных заранее укреплений и подрыва минных полей. Чтобы дезориентировать противника, этот удар был нанесен перед линией нашего фронта поперек всего перешейка. За пять минут этого огневого удара было израсходовано семнадцать тысяч снарядов и мин, то есть на каждый погонный метр вражеского переднего края – по одному снаряду. Затем двести сорок орудий калибра 120 мм и крупнее и шестьдесят два орудия артиллерии флота выпустили по намеченным целям за час двадцать пять минут еще две тысячи двести тяжелых снарядов. Всего за десять часов стрельбы и бомбежки из двухсот двадцати шести разведанных укреплений было разрушено двести три. В восемнадцать часов в одиннадцати направлениях была произведена разведка боем.

На следующий день, 10 июня, после стосорокаминутной артподготовки, проведенной тремя тысячами орудий и минометов, в восемь часов двадцать минут утра наступление 21-й армии началось атакой пехоты, двинувшейся вплотную за огневым валом. В первые же часы боя оборона противника была во многих местах прорвана. 11 июня в наступление двинулась и 23-я армия.

За два дня, сокрушив полностью первую полосу обороны, наши войска на сорока километрах фронта ушли вперед на двадцать четыре – двадцать пять километров.

12 июля 109-й ск вел бой перед второй полосой обороны. Задержавшись перед ее рубежом на два дня для подготовки, подтягивания частей и техники, соединения 21-й армии начали штурм рубежа второй полосы и прорвали его, а к исходу 15 июня прорвали всю полосу. Накануне штурма, за сутки 13 июня, проявился особенно наглядно талант командующего Ленинградским фронтом генерала армии Л. А. Говорова. В эти двадцать четыре часа по его приказанию была произведена сложнейшая перегруппировка артиллерии из района Кивенаппа (куда вначале был направлен главный, наносимый 30-м гвардейским корпусом, удар) на новое направление главного удара – в полосу действий 108-го и 109-го корпусов, то есть вместо Выборгского – на Приморское шоссе. Около ста десяти дивизионов артиллерии и минометов были выведены из боя, скрытно переброшены по лесисто-болотистой местности, в непосредственной близости от противника, на двадцать пять – сорок километров и развернуты для прорыва второй полосы и для дальнейшего наступления вдоль Приморского шоссе. В штурме второй полосы участвовало тысяча семьсот сорок четыре орудия и миномета (калибром от 76 мм и выше)…

При прорыве третьей полосы направление главного удара вновь было перенесено в центр перешейка (направление на Сумма – Лейпясуо). Такая тактика дезориентировала противника и, внося сумятицу в переброску его частей, вызвала полное замешательство его командования, а нам давала возможность неожиданно вводить в бой свежие части… [41] 41
  См. «Битва за Ленинград 1941–1944», под ред. генерал-лейтенанта С. П. Платонова. М., Воениздат, 1964, стр. 417–471.


[Закрыть]

Как участник операции с момента прорыва рубежа второй полосы обороны противника, я посвящаю эту главу описанию того, что известно мне, начиная с 14 июня и далее, вплоть до взятия штурмом Выборга…

За первую полосу обороны врага

…О начавшемся 10 июня наступлении на Карельском перешейке я узнал в поезде, которым вернулся в Ленинград из Москвы 13-го. В тот же день, съездив на склад топографических карт, взял листы «километровки» до Выборга и сегодня, 14-го, отправившись на фронт, сразу же включился в темп наступления.

В восемь утра я выехал на Финляндский вокзал вместе с Ильей Авраменко.

Ничего не знаю о положении на фронте, кроме сообщенного Информбюро. Наши войска где-то за Териоками. Доехали до Песочного; перед Каменкой, в хорошо знакомом мне «городе нор» подхватили попутную полуторку.

Несуществующий Белоостров. Изрытые берега Сестры. Железнодорожный мост через нее уже восстановлен. Протянувшись через его новую железную ферму, стоит, словно объединив два враждовавших между собой берега, длинный состав с обращенным к северу, сверкающим на солнце огромным ярко-голубым паровозом.

Работают дорожники. Пейзаж «лунной поверхности» – истолченный, обожженный, сплошь в воронках передний край финнов.

Оллила. Приморское шоссе, голубые воды Финского залива, просвечивающие сквозь ветви. Колючая проволока и дзоты вдоль всего берега.

Куоккала. Пепелище репинской дачи, на досках перебитых ворот крупные отдельные буквы слова «Пенаты»… Быстро доехали до Териок.[42]42
  Для ориентировки читателей перечисляю современные названия некоторых встречающихся в этой главе и на схеме населенных пунктов и других географических объектов: Солнечное (Оллила), Репино (Куоккала), Комарове (Келломяки), Зеленогорск (Териоки), Ушково (Тюрисевя), Молодежное (Мятсякюля), Приветненское (Ино), Высокое (Мурила), Озерки (Сейвясте), Ермилово (Хумалиоки), Приморск (Койвисто), Зеленая Роща (Юккола), Ключевое (Роккала-Ремпетти), Советский (Иоханнес), Черкасово (Сяйние), Высоцк (Тронгзунд), Солдатское (Сумма), Яковлеве и ст. Горьковское (Мустамяки), Песочное (Лаутаранта), Гвардейское (Тали), Кирилловское (Перк-ярви), Мухино (Сахакюля), Рощино (Райвола), Марченково (Лийкола), Первомайское (Кивеннапа), Симагино (Яппинен), Лебяжье и птицеводческий совхоз «Ударник» (Кутерселькя), Приозерск (Кексгольм), Барышево (Пеллякюля), Сосново (Рауту), Красное (Пуннус-ярви), Правдинское (Киркко-ярви), Вишневское (Юск-ярви), Глубокое (Муоланярви), Нахимовское (Сула-ярви), Красавица (Каук-ярви), Красногвардейское (Халолан-ярви), Гладышевское (Ваммел-ярви), Зеркальное (Юлис-ярви), Высокинское (Кипинолан-ярви), Щучье (Хауки-ярви), Большое Симагинское, или Красавица (Каук-ярви) – северней Зеленогорска, дублирует название вышеупомянутого одноименного озера, расположенного западнее Нахимовского; Мичуринское (Валк-ярви), Александровское (Куолен-ярви). Реки Гладышевка и Черная (Ваммелсун-йоки), Смолячков (Инон-йоки), Широкая, Рощинка (Патриккин-йоки). Мыс Песочный (Инониеми), Березовые острова (финское название архипелага – Койвисто, шведское-Бьерке), Большой Березовый (Койвисто, Бьерке), Зап. Березовый (Торсари), Сев. Березовый (Пийсари). Разрушенный форт Ино ныне – Пески.
  Сахакюля – железнодорожная станция между станциями Рощино и Горьковское.


[Закрыть]

С утра (и весь день) в голубом небе мелькают стаи наших самолетов, помогающих артиллерии, пехоте, танкам громить мощные укрепления врага.

Армады бомбардировщиков налетают волнами, одна за другой. Грохот бомбежки непрерывен, кажется, будто впереди выколачивают сотни исполинских ковров.

Словно опоясанная цепью бесчисленных действующих вулканов, линия фронта обозначена клубами извергающегося над лесом дыма. Идет бой за прорыв второй линии обороны.

Сходим с машины, стоим на перекрестке дорог. Высоко в небе – аэростат наблюдения. Три «мессершмитта» внезапно атакуют его. Грохот зениток. Вокруг аэростата белые и черные клубки разрывов зенитных снарядов. Завывание моторов «мессеров». В первом заходе они отбиты зенитками, доносится стрекот их пулеметов. «А все-таки собьют его, ведь собьют, сволочи!» – восклицает какой-то командир. Смотрим: «мессеры» кружатся. Аэростат вспыхивает огромным красным языком пламени, валится вниз, сгорает весь в воздухе. Зенитки грохочут, «мессеры» завывают, туча черного дыма растягивается в голубизне солнечного неба. Из тучи и пламени вываливается вниз что-то маленькое, девственно-белое. Это раскрывается парашют, чудом не загорается и медленно, обидно медленно – потому что «мессеры» новым заходом бьют по нему из пулеметов – спускается с наблюдателем, не знаем – живым или мертвым.

Подбитый зенитками, один из «мессершмиттов» падает в лес.

Вот война! Все – просто. Было, и будто не было. А ведь это происходил бой!

Оставив чужую машину, выходим к морю, на самый берег, сквозь примятую колючую проволоку заграждений, по перекинутым через них доскам. Пляж.

Валуны. Гладь воды. Гул самолетов, непрерывно летающих над нами, неподалеку пикирующих и сбрасывающих свой груз. Нам видно: бомбят Мятсякюля и всю полосу леса от него в глубь берега и дальше. Извержения взрывов, черные, серые, рыжие. Фонтаны воды, от бомб попавших в залив, – белые.

Частота разрывов такова, что пауз нет. Эшелон за эшелоном – по девять, по восемнадцать, по двадцать семь и больше наших самолетов зараз.

Отбомбившиеся – возвращаются, проходя и морем, и лесом, и прямо над головой.

Морская авиация уходит за Кронштадт, прочая – на все другие аэродромы.

Мы вышли на шоссе. Круто тормозит мчащаяся «эмка». Из нее выпрыгивает спецкор «Правды» Л. С. Ганичев, выглядывает спецкор «Ленинградской правды» М. 3. Ланской. Здороваемся. Ганичев: «Я только что вспоминал о вас, старался узнать, где Лукницкий, вы нам очень нужны!..» Берет меня и Авраменко в свою «эмку».

Дорога в Райволу. Масса машин. Наконец – пробка. Тяжелая, огромная пробка. В ней – танки, самоходные орудия, грузовики «студебеккер», полевые кухни, телеги обоза… Справа и слева – стены соснового леса. Податься некуда. Стоим час и больше. Не рассортироваться никак.

Вокруг нас повсюду в лесу идет стукотня: это из орудий бесчисленных батарей вырываются снаряды, летящие на врага. Ломая стволы деревьев, сквозь лесную чащу в бой идут полчища наших тяжелых и средних танков и самоходные установки, похожие на гневных слонов, устремивших вперед свои хоботы. За танками остаются просеки такие гладкие и широкие, что по ним можно беспрепятственно ехать на легковой машине.

Становится все интересней. Вот в чаще леса появляется генерал – это командующий бронетанковыми силами фронта. Он делит ватагу танков на несколько потоков. Тут же на дороге ставит танкистам задачу. Прямо отсюда машины идут в бой, сейчас же. На них сидят автоматчики в зеленой маскировочной робе. Вместе с танками идут саперы, весь лес наполнен движущейся пехотой.

Танки сворачивают с шоссе, и первый проламывает себе путь в лесу, обходит пробку, за ним с потрясающим грохотом идут другие.

За танками, в пролом, по вмятым в землю соснам – мы на своей «эмке».

Так обогнули пробку.

Обнаруживаем здесь тылы 72-й стрелковой дивизии 109-го корпуса, ведущей сейчас бой. Где штаб корпуса[43]43
  В состав 109-го стрелкового корпуса генерала Н. И. Алферова входили 72-я, 109-я и 286-я стрелковые дивизии.


[Закрыть], никто не знает, он – в движении, должен прийти сюда. Бой происходит где-то рядом.

Орудия наши бьют по врагу отовсюду вокруг – из леса, из Райволы, из-за кустов. Бомбежка, гул авиации не прерываются. Мчатся танки. Проскакивают отдельные машины. Выясняем наконец, где штаб 72-й дивизии. «Это за озером Патриккин-йоки, за лесопильней, в гору, налево, белый домик, километра полтора-два отсюда». Едем к лесопильне. Мост через реку взорван, переправа по плотине только пешком. Чудесное озеро. Мы – на взгорке у окраины превращенной в крепость деревни, которую наши сейчас штурмуют. Срабатывает разок-другой «катюша», работают артиллерия, авиация; тучи дыма вскипают рядом над лесом.

Авраменко с нами уже нет, он пересел в попавшуюся по дороге машину «Комсомольской правды», с корреспондентами Кудояровым и Андреевым…

Прорыв рубежа второй полосы

14 июня. День

Деревня и урочище, в котором она расположена, называются Кутерселькя, ожесточенный бой за обладание ими ведется с утра.

Оставив легковую машину на берегу реки, мы втроем пробираемся лесом в расположение сражающихся с врагом полков. Здесь, среди танкистов подполковника Юнацкого, оказываемся в самой гуще событий.

Пешком – в гору, в лес. Белый домик, – никого нет. Дальше в лесу, перед Кутерселькой, – бараки. У бараков – машины, люди. Нашли: КП 72-й стрелковой дивизии (командует ею генерал-майор Ястребов). Часовые. В дверях – седой, взъерошенный небритый, с воспаленными от бессонницы глазами, предельно утомленный полковник. Просим дать обстановку.

– Мы корреспонденты – «Правды», ТАСС, «Ленинградской правды»!..

Здоровается вежливо, доброжелательно, устало жмет руки всем:

– Не могу, горячка сейчас… И трое суток не спал.

– Нам только десять минут…

– Хорошо, немножко позже. И то если согласны, чтоб эти десять минут – с перерывами…

Из-за спины полковника вываливается рыжий, высокий, веснушчатый, в шинели без погон, без фуражки, с лицом в первую минуту будто пьяным – в действительности, «пьяным» от усталости, – и нам:

– А вы пойдите сначала ко мне!

– А вы кто такой? – спрашивает Ланской.

– Я – подполковник Сибирцев. Начальник штаба танкового полка. Полк сейчас ведет бой. Вам интересно будет!

Обрадовались, идем за ним, ведет в лес. Несколько ячеек, плащ-палатка под соснами, тут же – дачка, возле – работающая на земле походная рация, несколько командиров-танкистов. Это – КП 186-го отдельного танкового полка, которым командует подполковник Юнацкий.

И с исключительной толковостью, умно, ясно, понимая суть того, что нам нужно, спокойно и обстоятельно, по крупномасштабной боевой карте, с нанесенной на ней обстановкой, начальник штаба полка Серафим Михайлович Сибирцев рассказывает нам о бое за Кутерсельку, происходящем с утра, и о действиях его полка, состоящего из танков Т-34.

Бой в полном разгаре. Наши войска взламывают мощный пояс вражеской обороны. Этот пояс начинается от Финского залива, пересекает Карельский перешеек, протягиваясь на северо-восток. Левое крыло его – важный опорный пункт Мятсякюля – упирается в залив.

Один из наиболее сильных следующих опорных пунктов этой линии – урочище и деревня Кутерселькя – в глубине перешейка.

Укрепления Кутерсельки падают одно за другим. Усилия танкистов, взаимодействующих с пехотой, обозначаются тут же перед нами на карте, что лежит посреди плащ-палатки, растянутой под сосной. Ежеминутно принимая от радистов донесения действующих танковых взводов, С. М. Сибирцев штрихами красного карандаша врезается все глубже в квадрат, обозначающий район деревни Кутерсельки, на окраине которой находимся и мы сами. Над нами воют, пикируя, бомбардировщики, происходят воздушные бои, все виды орудий грохочут вокруг в лесу, стрекотня пулеметов, гул взрывов так забивают уши, что приходится делать паузы и кричать, чтобы расслышать друг друга.

Рассказ Сибирцева прерывается поступающими донесениями, радистом, офицерами, распоряжениями, – бой кипит! Несколько минут назад наши же самолеты по ошибке угостили KП этого полка тремя бомбами: рядом возникли три большие воронки, а бумаги штаба залиты чернилами, опрокинутыми при разрывах. К счастью – жертв не было.

Танки полка прорвали линию финнов без потерь, ни один танк не потерян, это – поразительная удача. И настроение в полку отличное. Лежим животами на плащ-палатке вокруг карты, записываем, отрываемся моментами, чтобы взглянуть на какой-нибудь маневр воздушного боя. Вижу, как «мессершмитт» дает пулеметную очередь, впереди него возникает белая нить, это – трассирующие пули.

Сделав записи, боясь пропустить того полковника, отрываемся от Сибирцева. Обещав вернуться еще, идем на КП 72-й дивизии.

Полковник Хакимов Хикмат Зайнутдинович, татарин, добрый и мягкий, душевный человек, совершенно измотанный непрерывной – несколько суток – работой в бою, все ж находит возможным разговаривать. Но это не десять минут, а часа полтора, потому что между двумя сказанными нам фразами Хакимов принимает и отдает по телефону приказания: дивизия в этот час в полном разгаре боя. Поступило донесение о том, что на дивизию брошена – и приближается к Кутерсельке от Лийколы – фашистская танковая дивизия Лагуса.

Немецкие танки появились восточнее Онки-ярви… Входит подполковник Сибирцев и говорит:

– То есть прошли с километр от Лийколы… Ну, во всяком случае, мы обеспечены?

– У Мустамяки сосед наш обороняется… В штабе обычная боевая горячка.

Идем в Майнилу, ищем оперативный отдел. Падают финские снаряды. Черные тучи боя встают по-прежнему в двух километрах от нас. А здесь саперы трудолюбиво наводят мост через реку. Нас ждет наша машина.

К 17 часам положение таково. 182-й полк 72-й стрелковой дивизии продолжает бой в Кутерсельке. На правом фланге сражается 30-й гвардейский корпус генерала Н. П. Симоняка. 109-й корпус генерала Н. И. Алферова бьется за Кутерсельку, Лимолу, рокадную дорогу на Перк-ярви, форсировал реку Райволан-йоки, прорвав вторую оборонительную полосу на участке Терикола – Волкала, движется на Лийкола.

994-й полк 286-й сд, преодолев восемь линий траншей, овладел озерком левей Кутерсельки, вышел на два километра северо-западней ее. 109-я дивизия, с танками, атаковала Сахакюля, овладела ею и отбивает контратаки противника со стороны Мустамяки.

В Мятсякюля противник оказывает упорное сопротивление 108-му стрелковому корпусу…[44]44
  В состав 108-го стрелкового корпуса генерал-лейтенанта Тихонова входили 46-я, 90-я и 372-я стрелковые дивизии.


[Закрыть]

Бой за Кутерсельку подходит к концу, финны в ней окружены.

…Солнце над лесом начинает клониться к западу. К восемнадцати часам Кутерселькя взята и очищена от врага. Шум отдаляющегося сражения становится тише. На этом участке вторая мощная полоса оборонительных укреплений финнов прорвана, успех – отличный и события развиваются стремительно.