Текст книги "Ленинград действует. Книга 3"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 48 страниц)

Картина сегодняшнего успеха постепенно вырисовывается во всех деталях.

Вчера наши части вышли к озеру Райволан. Танки подполковника Юнацкого и пехота 72-й стрелковой дивизии генерал-майора Ястребова получили новую задачу. Перед ними простиралась линия укреплений финской оборонительной полосы, и эту полосу требовалось вскрыть во всю глубину, прорвать и выйти дальше за Кутерсельку.

Накануне же, с шестнадцати часов тридцати минут до половины третьего ночи, когда к району предстоящего боя подошли танки, разведчики производили рекогносцировку. В четыре часа тридцать минут танки сосредоточились на исходных позициях. Преодолев болота, распахав лесные тропинки, они встали в одном километре от переднего края. В восемь утра на позиции врага обрушился огонь артподготовки – такой огонь, какого, по показанию пленных, они не видели за всю войну. Артподготовка длилась полтора часа, и за двадцать минут до ее окончания танки Юнацкого пошли на рубеж развертывания, то есть на линию 183-го полка 72-й стрелковой дивизии, с которым танки взаимодействовали.

Передний край врага обрабатывала налетающая эшелонами бомбардировочная и штурмовая авиация. В девять часов тридцать минут утра артподготовка оборвалась и вся громада наступающих частей начала бой, устремившись вперед по сигналу «в атаку».

Первыми двинулись танки. Рота саперов 52-й краснознаменной Гатчинской инженерно-саперной бригады, под командованием старшего лейтенанта Обухова, шла возле танков и впереди них. Автоматчики 14-го стрелкового полка, подполковника Королева, расположились на танках. Позади танков в бой пошли, гремя гусеницами, две батареи самоходных пушек гвардии майора И. Слуцкого.

За 14-м полком двинулся 133-й стрелковый полк майора Колиуха.

Пройдя примерно двести – триста метров, танки приблизились к сплошной стене конусообразных надолб высотой в рост человека. Эти гранитные и железобетонные надолбы, стоявшие в четыре ряда и даже в шесть рядов, не оставляли прохода для танков. Вся земля между надолбами была минирована.

За надолбами тянулись противотанковые рвы глубиною в шесть метров, их дно было также усеяно надолбами, для того чтобы не пропустить танки даже в том случае, если стены рва будут разрушены и разровнены артиллерийским огнем. Дальше тянулись проволочные заграждения в шесть – восемь кольев в ряду, за ними траншеи полного профиля в сто восемьдесят – двести сантиметров, с нишами, в каждой из которых по шесть, по восемь человек могли укрываться во время артиллерийских налетов и бомбежки с воздуха.

Следующие траншеи перемежались с бронеколпаками для пулеметных гнезд, дзотами и дотами. Стены железобетонных дотов были толщиною в полтора метра, – такую стену не пробивает при прямом попадании 152-миллиметровый снаряд, и стрельба прямой наводкой из 76-миллиметровых орудий также не может разрушить такие доты.

Вражеские минометы и пулеметы были расставлены так, чтобы простреливать пояс надолб на всем его протяжении. Эта оборонительная линия создавалась с 1942 года, закончено ее строительство было только в 1944 году. Враг был полон уверенности, что его рубеж абсолютно неприступен…

Танки подполковника Юнацкого остановились перед этой стеной, чтобы проделать в ней проходы. Под огнем тяжелых минометов, пулеметов и автоматов саперы начали разминирование минных полей. Пехота вела прицельный огонь по вражеским амбразурам. Танки и самоходные пушки с места начали ломать надолбы артиллерийским огнем. Командир танковой роты, герой пятисуточных непрерывных боев, старший лейтенант Васильев дал по радио первое донесение: «Подошел к надолбам, но прохода нет». Второе его донесение, через две-три минуты, гласило: «Ищу проход».

Не давая вражеским противотанковым пушкам прицелиться, все танки лавировали и вели огонь. Одно за другим вражеские орудия умолкали. Но прохода все не было, и танки, кроша надолбы непрерывным огнем, медленно прокладывали себе среди них дорогу. Каждая минута промедления несла опасность для всего наступления, каждая минута работы под сплошным огнем врага несла смерть воинам. Саперы трудились с беззаветной самоотверженностью, но проходов все не было.

Вдруг все увидели одинокий, ворвавшийся в гущу надолб танк. Лавируя, переваливаясь, ныряя, он проползал между надолбами. Это был танк № 958 старшего лейтенанта Васильева, воспользовавшегося разрушением нескольких надолб, чтобы отыскать себе узкий, извилистый, одному ему зримый проход.

В тот же миг рация принесла его третье донесение: «Проход найден, иду в проход, следуйте за мной, поднимайте в атаку пехоту».

Здесь я сделаю маленькое отступление. Старший лейтенант Василий Терентьевич Васильев, молодой туляк, перед тем почти пять суток не выходил из танка, непрерывно, с первого дня наступления корпуса генерала Алферова, участвуя в боях. Его танк первым форсировал Ржавую Канаву, при прорыве за Сестрорецком, и уничтожил тогда до роты финнов.

11 июня, на рассвете, когда полк овладел Келломяками, танк Васильева шел головным[45]45
  С частями 109-го стрелкового корпуса взаимодействовали танки 1-й танковой бригады.


[Закрыть]. По приказу комкора Алферова полк должен был с ходу ворваться в Териоки в 8.00 того же дня. Васильев на своем танке вошел в Териоки одним из первых. К восьми часам тридцати минутам утра Териоки были очищены от врага, а вся операция закончилась к тринадцати часам тридцати минутам. Во взятии этого города кроме 185-го танкового полка участвовали первый батальон 456-го стрелкового полка 109-й стрелковой дивизии и две батареи самоходок гвардии майора Слуцкого.

После ранения командира первой танковой роты Васильев принял командование ротой. За Териоками рота продвигалась, ведя непрерывный бой.

Мне кажется, это краткое отступление достаточно характеризует качества Васильева и всего экипажа его танка Т-34.

…Получив третье донесение Васильева, весь танковый полк устремился за его танком. Пехота рванулась следом и сразу, за стеной надолб, наступающие растеклись в стороны, расширяя прорыв. С восьмидесяти – стометровой дистанции танки разрушали огнем противотанковый ров, надолбы на его дне были быстро подорваны и разрушены. Подразделения 72-й стрелковой дивизии генерал-майора Ястребова кинулись штурмовать проволочные заграждения, накидывая на них доски, шинели, плащ-палатки, все, что попадалось под руку.

Волна наступления от центра быстро растекалась по всему фронту штурмуемого участка. Умолкли минометы и пулеметные точки противника, вражеские солдаты и офицеры, захлестываемые штурмом, падали убитыми на дно траншей и сплошных воронок. Взлетел на воздух первый железобетонный дот, один за другим под гранатами и снарядами разваливались дзоты. Время не ощущалось. Линия укреплений сминалась и разрушалась во многих местах. По трупам врагов танки ворвались на окраину Кутерсельки. Пехота майора Колиуха поспешила в обход Кутерсельки с севера и северо-запада, атаковала укрепленную школу и дома поселка.

К середине дня Кутерселькя была окружена, солдаты майора Колиуха уничтожили финнов во всех опорных пунктах окруженного участка, а сквозь него вперед устремились свежие стрелковые подразделения подполковника Королева, примкнувшие к продолжавшим сражение танкам. Со взятием Кутерсельки мощный, казавшийся противнику недоступным рубеж второй полосы обороны был прорван. Только в самой Кутерсельке взято двадцать три железобетонных дота, захвачено много орудий, минометов и пулеметов. Составлявшие гарнизон Кутерсельки части 53-го, 57-го, 58-го финских полков и 200-го «добровольческого» полка эстонских фашистов разгромлены. Взяты пленные.

Надо сказать, что Гитлер, дав приказ этим частям держаться любой ценой, одновременно приказал командиру фашистской бронедивизии «Лагус» (танки и самоходные орудия) бить по финнам, если они дрогнут под напором советских войск. Наши части не дали «Лагусу», двинувшемуся от Лийколы, выполнить этот изуверский и предательский приказ Гитлера.

Влево от Кутерсельки рубеж второй оборонительной полосы противника был взломан сегодня же, 24 июня, и в нескольких местах прорван другими нашими частями, взявшими опорные пункты Ярви, Мустолово, Револомяки и Кортикюля.

Наступающие войска двинулись дальше, к третьей полосе обороны врага – к «линии Маннергейма»…

До десяти часов вечера мы – Ганичев, Ланской и я, – забыв об утомлении и опасности, переходим от подразделения к подразделению, наблюдаем происходящее, делаем записи…

Наша задача сейчас – домчаться до узла связи, написать и передать в редакцию сегодня же ночью наши корреспонденции.

Завтра они должны быть опубликованы: Ганичева – в «Правде», Ланского – в «Ленинградской правде», и моя – через ТАСС – во всех газетах страны.

По Приморскому шоссе

16 июня

Я опять с Ганичевым, в его «эмке». Спутник он превосходный – спокойный, уравновешенный, безукоризненно вежливый, отличный товарищ. С нами – фотокорреспондент «Правды» Рюмкин, прилетевший из Москвы.

Сожженные репинские «Пенаты». Июнь 1944 г.

Выехали в 8. 30 утра: ходом – через Парголово, Песочное, Каменку, до Белоострова. Дождь. Дорога через Сестру размыта, не проехать. Едем вдоль реки Сестры, налево, к Приморскому шоссе, вдоль первой траншеи бывшего переднего края. Железная дорога разобрана, насыпь ее давно превращена в изрытое боями укрепление. Переезд, болотистые разливы. Приморское шоссе.

Передний край взрыт, испепелен.

Едем мимо разрушенной Оллилы к Куоккале. Прошлый раз я не имел возможности остановить здесь машину. Поэтому сейчас осматриваем погорелье на месте «Пенат» и могилу Репина. Запущенный сад ярко-зелен.

Горизонт чист. За горизонтом – Балтика, подступающая к Карельскому перешейку мелким прибоем голубого Финского залива. Отлогий песчаный берег усеян гранитными валунами. Кое-где из воды черными точками выступают отдельные рифы. До войны здесь бывало много купальщиков – им приходилось долго идти от берега, чтоб погрузиться в ласковую воду по пояс. Нынче на тоненькой бесконечной ленте пляжа нет никого – берег залива минирован, окаймлен на всем своем протяжении рядами колючей проволоки.

Каждые сто – двести метров рогатки колючей проволоки выстраиваются в каре. Внутри каждого каре виднеется дзот; он похож на паука, вытянувшего во все стороны длинные ножки – узкие ходы сообщения. В каждом дзоте три года подряд сидели настороженные наблюдатели. Они видели на горизонте серые полоски русских фортов, они разглядывали в бинокли купол кронштадтского собора, они боялись морского десанта и губительного огня советских морских батарей. Теперь здесь безлюдно.

Вдоль самого берега, сразу за колючей проволокой и рядом деревьев, бежит, извиваясь, гладкое Приморское шоссе. С обеих сторон стоят веселые, разноцветные дачи. Они то вытягиваются в линию, прерываемую садами и рощами, то группируются в маленькие поселки. За ними, направо, сплошною стеной тянется лес – ели, березы, осины и ольха с рябиной, жимолостью, калиной, крушиной и всем многообразием других кустарников. По ветвям деревьев не прыгают белки, не видно птиц – животные и пернатые удалились в самую глушь лесов.

Многие дачи вдоль шоссе сожжены и разбиты. Сегодня в уцелевших располагаются наши командные пункты, штабы, столовые, госпитали, базы снабжения. Вокруг них на несколько часов становятся лагерем наступающие подразделения. Сквозь ветви деревьев повсюду видны бесчисленные танки, орудия, автомашины.

Им некогда задерживаться надолго: заправятся, перегруппируются, вновь вытягиваются на шоссе в линию, чтобы двигаться дальше.

Гладь шоссе до Териок. Заезжаем в штаб армии. В оперативном отделе я с Ганичевым получаю информацию от полковника. 108-й стрелковый корпус приближается к «линии Маннергейма». Противник оказывает сопротивление. В числе захваченных в плен – финский майор. В районе Лаакюля наши войска вели бой с танками «Лагуса». В пятнадцати километрах от «линии Маннергейма» противник заканчивает систему оборонительных сооружений – на них усиленным темпом ведутся работы.

В час дня выезжаем дальше. Тюрисевя. Киоск военторга. Следы работы морской артиллерии. Под высоким приберегом у Мятсякюля, в устье Ваммелсун-йоки, перед временным мостом – пробка. Все вокруг искрошено артиллерией. Рядом с руинами старого строятся два новых моста. Пробка огромная: орудия, автомашины – почти сплошь тяжелые «студебеккеры». Генерал, регулирующий пробку, и много помощников. Стоим часа два. Тысячи людей ждут – кто спит, кто ведет спокойные разговоры… Перед мостом тяжелый спуск, за ним – подъем. Трактор, помогающий грузовикам со снарядами вылезать наверх.

Тут же хаос надолб, частично разбомбленных, разбитых артогнем. Ломаные стволы деревьев, свороченные камни. Справа от шоссе песчаный взгорок прибрежья изрыт снарядами.

Прорыв «линии Маннергейма» у Мятсякюля. Июнь 1944 г.

Наконец и наша «эмка» выбралась из этой гущи, но едем медленно. Все Приморское шоссе на десятки километров захлестнуто непрерывно движущимся потоком боевой техники. Все машины полны бойцов, украшены березками. На борту пятитонного, переполненного солдатами грузовика мелом выведена аккуратная надпись: «Станция назначения – Выборг». «Вперед, на Выборг!» – написано на гигантских стволах самоходных орудий…. «Выборг будет наш» – на других машинах… Навстречу нескончаемому потоку машин идет группа пленных в серых каскетках и куртках. Они не могут оторвать испуганных глаз от нашей боевой техники. Они воочию убеждаются, как обманывало их начальство, неизменно твердя, что у русских ничего нет и что потому, мол, продолжение войны с русскими дело далеко не безнадежное… Зато теперь они до конца понимают всю беспредельную глупость и подлость своего незадачливого правительства.

Еще два дня назад, выйдя на берег в местечке Тюрисевя, за Териоками, мы наблюдали, как эшелоны наших самолетов непрерывно бомбили опорный пункт второй вражеской оборонительной линии – прибрежный поселок Мятсякюля, Взрывы поднимались над берегом сплошным каскадом огня и дыма. На шоссе впереди рушились высокие мосты через рассекающие берег реки Патриккин-йоки и Ваммелсун-йоки.

Сегодня, включенные в движущуюся колонну, мы проезжаем в автомашине по новым мостам через эти реки, и Мятсякюля остается далеко позади, в тылу, со всеми его разбитыми железобетонными дотами, с трупами вражеских солдат, которых еще не успели убрать. Немного часов назад были взяты Лаутаранта, Инонниеми и богатый военной историей форт Ино. Только что к нему с моря подходили три наши канонерские лодки и четыре бронекатера, взаимодействующие с береговым флангом наступающих войск; балтийцы разминировали берег и, получив новое задание, отправились дальше, вдоль побережья, поддерживая своим огнем стремительно наступающую пехоту.

Мы приближаемся к только что взятой Юкколе, которая оказалась мощным оборонительным узлом сопротивления финнов.

Привожу здесь рассказ командира стрелкового полка С. Ф. Семенова о том, как батальоном его полка, при поддержке минометчиков и орудий прямой наводки, этот узел был взят.

Стрелковый полк С. Ф. Семенова вместе с минометным полком майора Шаблия[46]46
  Все подробности боевого пути своих полков рассказали мне: С. Ф. Семенов – в часы перед штурмом Выборга (20 июня) и Ф. Е. Шаблий уже в самом Выборге (21 июня).


[Закрыть], взяв штурмом Юкколу, ушел вдоль Приморского шоссе вперед и затем, непрерывно ведя бои, действовал так стремительно, что другие стрелковые части нашей армии почти до самого Выборга не могли поспеть за ним.

«…При прорыве второй полосы обороны мой полк был в резерве, и в бой нас ввели только 16 июня – для штурма Юкколы. Наши бойцы были хорошо подготовлены задолго до наступления: обучались больше месяца – около станции Пери: здесь были созданы укрепления, полностью имитирующие всю финскую оборону.

Подходя к Юкколе, мы сначала встретили малое сопротивление. Когда подошли вплотную, вижу: большая высота, укрепленный район, восемь дзотов, шесть дотов, одна батарея 152-миллиметровок и четыре батареи 76-миллиметровок. Я раз сунулся первым батальоном, мне попало. Тогда подтянул средства и после артподготовки начал через шесть часов штурм с фланга, справа, обойдя высоту и с нее. После артподготовки «катюш» противник был ошеломлен, и высотою мы овладели. Тут взяли три морских 152-миллиметровых орудия на цементных открытых площадках, две батареи 122-миллиметровых гаубиц открытых, и две батареи 76-миллиметровок открытые, и восемь 81-миллиметровых минометов, радиостанцию, в дотах – по пулемету и пушке (личный состав ушел), а в дзотах – пулемет (пулеметчик убит был при артподготовке).

Юкколу взяли штурмом за сорок минут. Там была усиленная рота финнов, а нас – один батальон. Финны сильным огнем из девяти батарей били. Нас поддерживал 534-й минометный полк и 394-й артполк подполковника Солодкова – большую роль сыграл, подавлял дзоты прямой наводкой. Точно!.. Мы шли от залива, и на полтора километра вглубь, через дорогу…»

В Мятсякюля мы встретились с машиной «Комсомольской правды», фотограф Кудояров перелез к нам, сказал, что часа два назад взят склад, можно заправиться бензином. Едем сначала туда, заправляем бак, решив осмотреть форт Ино на обратном пути. Проехав за Ино километров шесть-семь, слышим все явственней гром боя, видим в лесу группу штурмовиков в зеленой пятнистой маскировочной робе… Мчимся по шоссе дальше…

Слева от шоссе, по которому движутся наши части, плещет волнами Финский залив, в нем множатся дымки кораблей Краснознаменного Балтийского флота, огибающие мыс Молиниеми и бухту Тамикко. Справа, во всю глубину перешейка, наступают наши дивизии. А позади, по всем ведущим из Ленинграда дорогам, уже спешат к освобожденным селениям строители мирной жизни, какая украсит весь этот обожженный войною край.

На перекрестках лесных дорог еще нет указателей со стрелками, что ставятся едва успевающими идти по пятам передовых наступающих войск дорожниками. Здесь из леса выходят одетые в маскировочные пятнистые халаты группы штурмовиков, только что очистившие лес от разбежавшихся вражеских автоматчиков. Здесь, за деревней, взятой меньше часа назад, мы натыкаемся на группы домиков, из которых бойцы трофейной команды выносят, деловито пересчитывая, кипы белья, ящики с сапогами, тюки с новым серосуконным обмундированием. Большой склад снабжения достался в полной сохранности – отступавшие не успели даже поджечь его.

Грохот сражения – совсем близко. Отходя к третьей оборонительной линии, к пресловутой, давно знакомой нам «линии Маннергейма», враг ведет арьергардные бои, стараясь хоть чуточку задержать наши передовые части. Нет, в этом районе сегодня никак не ждали русских гостей. Ведь нас должна была остановить вторая оборонительная линия, строившаяся два года подряд послушными вассалами Гитлера. Разве кто-нибудь из них мог думать, что для прорыва и сокрушения этой линии советским войскам понадобится только два дня?

Не доезжая Юккола, возле которого сейчас кипит бой, у деревни Вохнола, в прибрежном лесу в отдалении виднеется за колючей проволокой, обведенный с четырех сторон рвом и валом, квадратный холм. Идем туда, видим уходящий под землю ход и аккуратные двери. Что может быть там, внутри? Еще один дот?

Входим. Нет, это сооружение имеет назначение совсем иное. Это – большой офицерский клуб, некое подземное кабаре. В нем несколько залов и отдельных кабинетов, тщательно отделанных мореным, в узорах выжигания, деревом.

Везде – чистота. Удобные кресла, стойки, буфеты, диваны, шкафы подобраны в древнефинском стиле. На столах бумажные цветы, абажуры, бутылки из-под вина и лимонада, недопитый в фаянсовых чашках кофе, флагштоки с поднятыми на них шелковыми флажками «великой Финляндии». На потолках – разрисованные на картоне, огромные разноцветные гербы. По стенам на картоне неплохим художником изображены разудало пьянствующие кабатчики, с дудками, мандолинами, кружками пива в руках. А на буфетных стойках – только что откупоренные бутылки вина, посуда с недоеденными бутербродами. Все покинуто поспешно. Даже электрический свет с ночи еще не выключен…

Беру образцы рисунков, сделанных на картоне.

Едем обратно. Ищем дорогу к форту Ино, движемся по ней в глухом лесу.

Вот в лесной чаще вышка наблюдательного пункта, лестница сожжена. НП окружен колючей проволокой. Рядом два-три, защищенных рвами и брустверами, бревенчатых домика. В них абсолютный хаос панического бегства, разлитый суп, все перевернуто, перепотрошено. Книги, несколько книг стихов. Окна на ремнях, как в вагонах. Чисто и аккуратно.

Кудояров и Рюмкин ушли искать форт. Я с Ганичевым – тоже, в другом направлении. Двухчасовые блужданья по безлюдному лесу, вдвоем по тропинкам, дорожкам, просекам. Поиски форта. Нашли его, – старый, взорванный в 1917 году, гигантский форт. Ищем новые укрепления и следы обстрела морской артиллерией. Ни того, ни другого. Устали. Наконец – группа пустых домиков на холме… Был, видимо, только дозорный гарнизон. Поиски дальше. Поленницы дров в сто пятьдесят – двести метров длиной. Одна из них горит, подожженная, очевидно, каким-либо затаившимся в лесу финном.

Бродим вдвоем, кружим, натыкаемся на несколько укреплений форта Ино, на пустой городок финских блиндажей, на фундаменты бывших здесь когда-то зданий – фундаменты, заросшие мхом и елочками, в полтора-два человеческих роста. Два круглых подземных сооружения, круглые башни из бетона, с колодцами в центре, в которых были, очевидно, когда-то подающие механизмы для снарядов дальнобойных орудий. Все это рассеяно в глухом лесу.

Да, все, что мы увидели в блиндажах и в домиках Ино, свидетельствует о панике, обуревавшей гарнизон форта. Ему грозило полное окружение, – по лесистым холмам к берегу приближались подразделения 108-го стрелкового корпуса, в море вырастали силуэты приближавшихся для десанта боевых кораблей. Высаживать десант не понадобилось. Солдаты и офицеры гарнизона бежали, оставив на столах недоеденную бобовую кашу, не успев подобрать разбросанные повсюду боеприпасы и оперативные документы.

После долгих поисков НП возвращаемся к нему и к своей машине. Кудоярова и Рюмкина еще нет. Осмотр блиндажика – домика возле НП. Сидя на вытащенных из домика табуретах, едим консервы, разглядываем какие-то артиллерийские документы финнов на пергаментной бумаге.

Стреляем из пистолетов, давая сигнал нашим фотографам, и они возвращаются.

Едем на машине назад, уже вечер. Станция Ино. Здесь (об этом мы узнали в штабе) стояли финские железнодорожные бронеплощадки, – тяжелые орудия били отсюда, по ним и вела огонь артиллерия Кронштадта.

Опять мост перед Мятсякюля, и опять огромная пробка. Стоим на перекрестке часа полтора, пока все тот же генерал распоряжается.

Раздавленная гусеницами телега с военным грузом. Корреспондент «Красной звезды» в своей машине. Я сплю в «эмке», пока другие болтают. Едва пробка пробита, едем в Териоки.

На обратном пути в Териоках в восемь вечера опять заехали в оперативный отдел штаба армии. Выясняем обстановку. Наступление идет отлично. Один танк – 998-й – прорвался уже за Усиккирку и ведет там бой. Другие танки – перед Перк-ярви. По дорогам идет наша пехота. Встречены спешенные, посаженные на велосипеды финские кавалеристы.

Записываю местонахождение наших частей: 64-я: стрелковая дивизия 30-го гвардейского корпуса генерала Симоняка – 340-й и 176-й полки, в двенадцать часов были в районе Ирола. 173-й стрелковый полк подошел к Юлис-ярви. 456-й подошел к Лийкола; хорошо действует и 602-й полк. В 12. 00 98-й танковый полк вышел на железную дорогу к Лоунатийоки…

Десять вечера. Едем в Ленинград. В машине – кошка и котенок, взятые Ганичевым на финском складе амуниции. Кошка удивлена и испугана. Кошек и собак в Ленинграде теперь появляется все больше, ленинградцы по домашним животным соскучились…

17 июня. Ленинград

Ехали вчера в город, до угла Невского и Литейного, час сорок пять минут. При въезде на шоссе видели пленных. В Алакюля осмотрели финский командный пункт и бомбы. Дальше – горел торф. Поперек дорог – проломленные частоколы, деревянные надолбы, заложенные камнями, много новой колючей проволоки, которую финны не успели размотать.

Встретились с пограничниками – они «выносятся вперед». Нигде не видели разбитой техники, поваленных телеграфных столбов, испорченных дорог. Нигде не видели жителей. Один из вражеских дотов остался совершенно целым…

Домой мы ехали через Старый Белоостров (исчезнувший город, остатки печных труб заросли травой, густая сеть траншей, в них – фашинник; сплошь воронки), Серболово, Парголово, Юкки, Лесной…

В двадцать три часа тридцать минут в Лесном остановили машину у радиорупора, услышав «Последние известия»: «…Опорные пункты…», но не успели: передача оборвалась.

Выйдя из машины на углу Литейного, пошел к дому по Невскому. Ровно в полночь бьют московские часы. Белая ночь. Слушаю репродуктор, облокотясь на перила моста через канал Грибоедова. Записываю… Подошел милиционер: я – пишущий – «подозрителен». Проверил документы, козырнул, отошел… Я дослушал до конца гимн…

Радио перечисляло сильные укрепления противника: Кутерселькя, Ярви, Мустолово, Револомяки, Корпикюля. Сообщало: «…сбито тринадцать самолетов противника…»

Сводка Информбюро сообщает о взятии сегодня на Карельском перешейке ста населенных пунктов, семисот пленных, сорока орудий, двух танков. В числе взятых сегодня пунктов: Юккола, Иоралла, Мастерярви, Путрола, Лейелими, Хайли, Лоунар-йоки, Хейти, Хийкамяки, Хай-Долово, Ависка, Корле, Таннари, Лоупат, Яппиля…

То самое Яппиля, где после отступления наших войск в 1941 году, действуя в тылу врага, взрывал аэродром мой друг – разведчик морской пехоты Георгий Иониди!

А на других фронтах? «Авиация наносила массированные удары по аэродромам Брест, Белосток, Барановичи, Пинск, Минск, Бобруйск, Орша…»

Сокрушение Карельского вала

18 июня

Еще недавно, в зимнем наступлении к югу от Ленинграда, мы изучали характер поверженных нашими войсками укреплений врага. Топкие болота, торфяники, гладкие, как скатерть, поля не позволяли немцам ни маскироваться самою местностью, ни использовать ее особенности для своих укреплений.

Главную надежду возлагали немцы на тщательно продуманную и разработанную систему всех видов огневого воздействия, насыщения огнем каждого квадратного метра обороняемой ими площади, изрезанной бесчисленными траншеями. Вся местность порой просматривалась на десятки километров вокруг: каждый дом любого населенного пункта, каждый бугорок, каждый ползущий по земле танк, даже отдельный солдат были далеко видимыми мишенями.

К северу от Ленинграда, на Карельском перешейке, природная обстановка совсем иная. Врезанные в глубокие каньоны речки и озера, холмы и густые леса, перепутанные в бесконечном многообразии рельефа, представляют собою созданную самою природой крепость, идеально замаскированную складками местности и густым покровом лиственных и хвойных лесов. Наступать в такой местности трудно, даже если бы она не была укреплена инженерными сооружениями и не защищена огневыми точками! Один стрелок может оборонять здесь какое-нибудь узкое дефиле от целой роты противника.

Фашистское командование, по приказу Гитлера, сделало все, чтобы удесятерить непроходимость и обороноспособность этой природной крепости.

Противотанковые рвы с вертикальными стенами были облицованы бревенчатым частоколом. Надолбы гранитные и железобетонные и стальные доты, покрытые дерном, засаженные деревцами, даже на близком расстоянии сливались с естестпенными буграми местности. Огневые позиции батарей зарывались в гранитную толщу, на обратных скатах холмов. Все идущие к фронту дороги на протяжении нескольких километров были пересечены во многих местах высокими бревенчатыми заборами, проходы в которых можно было мгновенно закрыть. На каждом повороте дороги высился очередной дот, простреливающий продольно весь видимый из него участок. На несколько километров в глубину, параллельно линии фронта, тянулись ряды колючей проволоки. У дорог эта проволока была накатана во всю ширину заграждения на огромные деревянные барабаны, – стоило их только перекатить через дорогу, чтоб готовое проволочное заграждение, смотавшись с барабана, закрыло ее. Множество других барьеров закрывало доступ к захваченной противником территории Карельского перешейка.

Мудрено ли, что Гитлер и его приспешники рассчитывали на абсолютную неприступность созданной ими крепости?

10 июня первая оборонительная линия противника была прорвана нашим непреодолимым ударом за два-три часа. Земля и все укрепления превратились в бескрайнее сито из смыкающихся краями воронок. Ни леса, ни блиндажей, ни рядов проволоки здесь не стало. Единственное, что сейчас ласкает здесь глаз, – это новые, построенные нашими дорожниками мосты через реку Сестру, новая железная ферма, по рельсам которой уже на третий день после прорыва катятся на север составы пассажирских и товарных вагонов, да прогуливающиеся по обезвреженным минным полям девушки восстановительных отрядов в летних цветистых платьях.

К северу, вглубь, за первой линией обороны, все свидетельствует о смятении получивших внезапный и страшный удар сателлитов Гитлера и о спешке, с которой бежали отсюда те, коим посчастливилось уцелеть. Мы видим несожженные дома деревень и многие невзорванные мосты. Мы видим среди воронок случайно не сокрушенные пустые доты, гарнизоны которых могли бы сопротивляться, не будь они устрашены тем, что совершилось впереди них. Мы видим барабаны с колючей проволокой не сдвинутыми со своих мест, хотя выкатить их на дорогу можно было за какую-нибудь одну минуту. На обочинах всех сохранившихся в полном порядке дорог мы видим извлеченные нашими саперами из-под полотна фугасы. В первые два дня и две ночи паника гнала отсюда вражеские войска; только в некоторых искусно укрепленных населенных пунктах отдельные части оказывали отчаянное сопротивление. Но оно тотчас же оказывалось сломлено нами. Териоки были взяты за полтора часа.

Но, отступая, противник хорошо знал: его укроет вторая, еще более мощная, пересекающая перешеек линия оборонительных укреплений. Надеялся, что нашему командованию ничего не известно об этой линии, созданной под покровом строжайшей тайны. Наши части потратили только день, чтоб произвести окончательные рекогносцировки, подтянуть сквозь леса, холмы, болота и реки всю громаду боевой техники и дать отдых передовым бойцам.

Здесь, перед этой линией, мы видим новые свидетельства смятения, в которое повержен враг. Кроме бесчисленных прежних массивных надолб везде набросаны возле дорог, но не расставлены деревянные эрзац-надолбы с пазами для гранитных валунов, которыми их надлежало прижать к земле. Всюду – ряды новенькой колючей проволоки на свежих, еще не успевших потемнеть, истекающих сосновым соком кольях. Не успели понадобиться! Пленные солдаты и офицеры говорят, что такого артиллерийского огня и таких бомбежек, как только что ими испытанные, они не видали ни разу за всю войну и что выдержать это ни один человек не может. Не станем спорить!..