Текст книги "Ленинград действует. Книга 3"

Автор книги: Павел Лукницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 48 страниц)

До всего этого мне уже не было никакого дела – я был счастлив, что лежу неподвижно, что сплю, хоть и слышу все сквозь мой зыбкий сон. Только слухом да по толчкам воспринимал я окружающее. Было понятно: спускаемся к переправе, катим по ней, выбираемся на другой берег, едем куда-то. На какие-то пять минут я, вопреки ухабам и тряске, окончательно заснул, а проснувшись от толчка, увидел за открытой дверцей фургона быстро разматывающуюся позади ленту пустынной дороги, уцелевшие фольварки, купы деревьев. Мы ехали по Эстонии, от деревни к деревне, пустым, разоренным, и никаких людей на пути нам не попадалось.

Позади зоревым багрянцем и дымом таяла Нарва. Уже рассветало. Мы были одни в пустынном, быстро пересекаемом нашей машиной мире. Мы искали путь к 8-й армии, которая должна была действовать где-то в южной от нас стороне, ибо мы находились в сфере действий 2-й Ударной…

На Нарвском плацдарме

28 июля. КП 201-й дивизии

Вчера ехали мы сначала по пыльной, обстреливаемой артиллерией дороге (немцы были в трех километрах от нее). Начиная от множества взорванных железнодорожных путей станции Аувере-Яам, пересекали сплошное поле только что отбушевавшего сражения. Воронки сплошь, везде; разбитые танки – наши и немецкие, превращенные в груды железного лома; трупы – обожженные, с оголенными черепами, изуродованные; тряпки, ручное оружие, амуниция; в воронках – болотная вода; много немецких, закопанных в землю танков с пробитыми башнями, исковерканными стволами пушек.

После ночевки в каком-то медсанбате, направляясь в 8-ю армию, мы медленно двигались по знаменитой еще с первых боев на плацдарме «долине смерти», или, как иначе называют ее, по «Невскому проспекту». По этой просеке немец несколько месяцев бил с высот Аувере и из Ластиколонии (есть там такая, сильно укрепленная немцами высота 84, 6, под склонами которой располагается поселок Ластиколония). Бьет немец откуда-то по этой просеке и сейчас, но мы проскочили благополучно. На перекрестке свернули влево, на юго-восток, к реке Нарве, и выехали к ней против расположенной на правом берегу краснокаменной церкви.

Здесь расположены сейчас командные пункты и некоторые вышедшие из боя части 268-й и 201-й стрелковых дивизий.

201-я стрелковая дивизия генерал-майора В. П. Якутовича вместе с другими дивизиями 117-го стрелкового корпуса – 120-й полковника А. В. Батлука и 123-й прославленного после боев под Лугой генерал-майора А. Г. Козиева[56]56
  В начале февраля, перерезав южнее Луги коммуникации немцев, 256-я сд полковника А. Г. Козиева и два полка 372-й сд, презирая опасность окружения, вырвались далеко вперед. Выполнив задачу, они и действовавший с ними партизанский отряд в районе д. Оклюжье, были окружены немцами.
  Перелетев на У-2 к своей дивизии, командир ее, полковник Анатолий Гаврилович Козиев возглавил окруженные части и две недели, в тяжелейших условиях, храбро и умело руководя боями, сдерживал напор врага. После взятия нашими войсками Луги окруженная группировка была 15 февраля деблокирована частями 8-й и 59-й армий. А. Г. Козиеву, произведенному в генерал-майоры, было присвоено звание Героя Советского Союза.


[Закрыть], позавчера, совершив смелый обходный маневр, миновав плацдарм, взяла станцию Аувере-Яам и тем, перерезав железную дорогу Нарва – Таллин, весьма помогла частям, штурмовавшим Нарву фронтальным ударом, и, в частности, 109-му стрелковому корпусу, вышедшему с северо-востока к Аувере.

Особенно отличился 191-й стрелковый полк 201-й дивизии раненного в голову, но руководившего боем, пока был в сознании, Паршина (он представлен к ордену Ленина).

201-ю дивизию немцы знают еще с Гатчины и Луги, называют ее «дикой лесной дивизией» (у нас она получила наименование Гатчинской краснознаменной). Знают имя, отчество и фамилию ее командира Вячеслава Петровича Якутовича, который им крепко насолил и здесь, за что также вчера представлен нашим командованием к ордену Ленина.

Поэтому, чтобы узнать все подробности взятия Аувере-Яам, я прежде всего разыскал блиндаж Якутовича и пришел к нему. Чернобровый, рослый, круглоголовый и коротко стриженный генерал встретил меня в пижаме, гостеприимно и просто, усадил за стол, провел со мной несколько часов, рассказывая обо всем, что мне хотелось знать. А я хотел знать и историю дивизии, и биографию самого Якутовича.

Был он когда-то журналистом, писал под псевдонимом Вячеслав Славко, родился и жил в Киеве, переводил на украинский язык стихи Н. Ушакова и книжки детских писателей… Потом пошел в армию добровольно, кончил военное училище, после армии окончил училище народного хозяйства, занимал всякие руководящие посты, опять ушел в армию, в финской кампании командовал полком, окончил Академию имени Фрунзе. В Отечественной войне, командуя десантными операциями, на две недели задержал у озера Самро-Долгое немецкое наступление (а шло триста немецких танков, двадцать семь танкеток, тридцать шесть броневиков и пехотный полк!). Потом вывел свой полк болотами на Кингисепп, потом защищал Пулковские высоты… Было это в 1941 году… Командуя 13-й стрелковой дивизией при прорыве блокады, был тяжело ранен. С момента формирования 201-й дивизии командует ею… Отец его, воевавший в империалистическую и в гражданскую войну, был командиром в партизанском отряде, был в продармии и в 1928 году убит кулаками.

– Мне всего тридцать семь лет, а подумаешь – черт его знает, сколько всего было! Даже стихи писал! Пять ранений, оторвано ухо, три контузии, а здоров как черт! Сто пятнадцать сантиметров объем грудной клетки. А погоны ношу – семнадцать сантиметров, даже у Говорова короче: шестнадцать!

Голос у Якутовича мягкий, спокойный, приветливый, беседовать с ним приятно и интересно.

Он перечислил мне всех своих отличившихся офицеров и солдат, каждому отдал должное, а особенно командиру полка Паршину и его комбату капитану Качукову – кавалеру ордена Александра Невского (о которых речь дальше)…

Обходный маневр

29 июля

В приказе Верховного Главнокомандующего от 26 июля сказано, что Нарва взята в результате умелого обходного маневра и фронтальной атаки. Взяли Нарву, как я уже сказал, части 2-й Ударной армии. Здесь, со слов Якутовича, опишу только действия дивизий 117-го стрелкового корпуса 8-й армии.

Шириною в полсотни километров, пересеченный широкой и быстрой рекою Нарва, перешеек между Балтикой и Чудским озером был у немцев естественным и удобным фундаментом для строительства сильнейших оборонительных укреплений.

Враг надеялся, что этот рубеж окажется непреодолимым для нас. Рассчитывал: в реке Нарве и в лесных болотах к западу от нее захлебнутся наши наступающие войска.

Но еще в феврале этого года, форсировав реку южнее города Нарва, войска 2-й Ударной армии Ленинградского фронта создали себе в лесных болотах к западу от реки прочный плацдарм. Здесь тогда находился 30-й гвардейский стрелковый корпус Н. П. Симоняка. Никакие неистовые усилия гитлеровцев лишить нас этого плацдарма не имели успеха. Плацдарм остался в наших руках.

Перед фронтом плацдарма с севера тянулись две единственные на перешейке дороги Нарва – Таллин: шоссейная и железная. Владея дорогами, немцы могли подбрасывать к Нарве снабжение и резервы. Владея сильнейшими укреплениями на высотах Ластиколоний, могли просматривать с высоты и простреливать всю местность кругом на десятки километров. Били прямою наводкой по фронту наших войск через реку Нарву. Били на юг, по всему пространству созданного нами плацдарма. Контролировали к северу всю береговую полосу Нарвского залива…

Если б у нас не было плацдарма и нам пришлось бы вести на Нарву только фронтальное наступление, с востока, победа на этом участке досталась бы нам гораздо более дорогой ценой, потому что немцы управляли бы всем своим огнем с ключевых, превращенных в цепь мощных крепостей позиций, названных ими рубежом «Танненберга». Наш плацдарм грозил немцам опасностью полного их окружения.

Именно по этой причине перед нашими войсками была поставлена задача: ударом с плацдарма на север перерезать обе дороги Нарва – Таллин, овладеть крепостями Ластиколоний, выйти в тылу нарвской группировки немецких войск к берегу Балтики, чтобы заставить немцев под угрозой окружения отступить на запад, очистив местность перед фронтом наших наступающих с востока в лоб войск; либо, если враг не отступит, окружить и уничтожить его.

Непосредственное выполнение этого обходного маневра было возложено на подошедший с юго-востока 117-й стрелковый корпус во взаимодействии с частями 16-го укрепрайона 2-й Ударной армии. Слева шла 123-я дивизия А. Г. Козиева, справа – 120-я дивизия А. В. Батлука, в центре – и уступом позади – 201-я дивизия В. П. Якутовича. Части 16-го укрепрайона двигались в обход Нарвы с плацдарма.

Наступление 117-го ск началось в 5. 30 утра 25 июля трехчасовой артподготовкой. Снаряды всех видов ложились так густо, что трех-четырехкилометровая болотная полоса немецкого переднего края превратилась в сито, состоящее из смыкающихся краями воронок. Жижа, наполняющая эти воронки, уплотнилась трупами гитлеровцев, искромсанным в лохмотья железом. Немногие огневые точки врага ожили после этого артиллерийского урагана, но кинувшихся вслед за артподготовкой в атаку бойцов встретил неистовый огонь из глубины вражеской обороны – огонь с железнодорожной станции Аувере-Яам и с высоты 84, 6 (Ластиколоний). Бойцы наступали по грудь в болотной жиже. Одну полевую пушку тащили на руках тридцать – тридцать пять человек. Танки ползли вперед, увязая в болоте порою почти до башен, ползли не останавливаясь, и пехотинцы им помогали.

Первым пробило передний край немцев одно из левофланговых подразделений Батлука. Это был пока еще только частичный успех – брешь удалось пробить на узком участке, а атакующие в болоте бойцы уже задыхались от непосильного физического напряжения. Вот с этого момента и начинается успех подразделений Якутовича, в частности полка офицера Паршина. Не ожидая развития успеха соседом, Якутович немедленно снял два батальона полка Паршина со своего участка и кинул их в брешь, образованную соседом. Свежими силами батальон Цаплина, а за ним батальон Захаренко развили атаку и стремительно врезались клином в глубину обороны немцев. Немецкий фронт сразу же оказался рассеченным надвое, и восточная его половина попала под угрозу окружения.

Маневр двух батальонов Паршина поддержали с исключительной храбростью артиллеристы капитана Переборщикова. Двигаясь в боевых порядках пехоты, они несли орудия на руках и попутно бились ручным оружием, наравне с пехотинцами.

Три линии траншей были взяты и закреплены за собою полком Паршина.

Вражескую оборону наш клин рассек на несколько километров в глубину.

Противник откатился ко второй линии обороны – к железной дороге и начал оттуда яростно контратаковать. Ночь прошла в отражении этих контратак. Все они были отбиты. Однако тем временем немцы подтянули с тыла к железной дороге резервы, укрепили боевые порядки, усилили огневое сопротивление и особенно огонь сильнейшей артиллерийской группировки из глубины – с высоты Ластиколонии. Наступавший в острие клина полк Паршина испытывал сильнейшее давление с фронта и с флангов, но держался стойко, одновременно всеми видами энергичной разведки вскрывая намерения противника, не давая ему оторваться.

Уже в эти часы боя 117-й стрелковый корпус, отвлекая на себя крупные силы врага, весьма способствовал начавшемуся фронтальному наступлению с востока частей 2-й Ударной армии, штурмовавших Нарву. Под угрозой охвата с двух сторон немцы перед батальонами Якутовича стали отходить к самой железной дороге.

26 июля Якутович направил свой главный удар на эту станцию. Шквалом всех огневых средств свежий фашистский батальон был разгромлен, остатки его, не успев занять рубежи, разбежались. Это дало возможность полку Паршина атаковать станцию, ворваться туда и погнать противника от железной дороги в леса.

Не теряя ни минуты, Якутович бросил 92-й полк Мокальского на северо-восток, дабы отсечь побежавшим гитлеровцам путь к отступлению на запад и идти вперед до соединения с войсками, ведущими фронтальное наступление со стороны Нарвы. Полк Паршина Якутович направил прямо на север, чтоб пересечь всю оставшуюся у врага полосу перешейка до самого берега Балтики и тем перерезать все, до последней, коммуникации немцев с западом.

Блестяще выполняя свою задачу, полк Мокальского углубился в леса, в район Хинденурк, и, проведя жестокий бой в районе деревни Репнику-Асула, соединился здесь с передовыми частями форсировавших реку Нарву, наступающих с востока войск 2-й Ударной. Отрезанные от своих тылов, немецкие батальоны заметались, кинулись на юго-восток и здесь в лесах попадали в руки подразделений Батлука, которые их истребляли и большими группами брали в плен.

А 191-й полк Паршина, дошедший было до Удриа, вместе со встреченными им танками подполковника Примаченко повернул на юго-запад. Подкрепленный танками полк, несмотря на то что с тыла и фланга его неистово обстреливал противник, подошел к крайней из высот Ластиколоний, обложил ее с востока и северо-востока. Штурм этой высоты не входил в задачу 117-го ск – ее должны были брать только части 2-й Ударной армии. Но передовые полки дивизии А. Г. Козиева, ведя бой за Тирсу, уже приближались к высоте с юга. Поэтому Козиев, используя успех Паршина, решил вместе с ним штурмовать высоту, тем более что части 109-го корпуса 2-й Ударной уже приближались к ней с востока.

Что же представляла собой эта ключевая позиция всей немецкой обороны нарвского участка? Крутые склоны ее со всех сторон были обведены траншеями, одна над другой. Поля перед ней – минированы и окаймлены проволочными заграждениями. Глубокие, существующие с петровских времен пещеры на середине ее высоты превращены немцами в бомбоубежища и укрытия для орудий.

Извилистыми лабиринтами траншеи поднимались по склонам, соединялись наверху с казематами, скрывавшими дальнобойную артиллерию. Каменные здания когда-то существовавшей здесь детской колонии перестроены в гнезда для огневых точек.

Фундаменты зданий переделаны в массивные доты. Зарытые в землю танки дополняли боевую оснастку этой, считавшейся немцами неприступною, высоты.

Вот эту-то крепость во взаимодействии с частями Козиева и решился брать штурмом полк Паршина, поддержанный тяжелыми танками ИС танкового полка Примаченко, опередившего другие части 2-й Ударной. Подготовляя пехоте штурм, на высоту налетели наши бомбардировщики. Танкисты Примаченко, пренебрегая жесточайшим огнем врага, принялись за необычное для них дело: подведя свои машины вплотную, на двести метров к подножию высоты, направили свои 122-миллиметровые орудия вверх и открыли непрерывный, бесперебойный огонь прямою наводкой. Танки, обступившие высоту кольцом, превратились, таким образом, в осадные орудия. Они находились в мертвой зоне, недоступной для прицелов тяжелых, стоящих на высоте немецких орудий.

Штурм назначен был на девять часов утра 27 июля. Но, почувствовав после удара по высоте, что все для штурма готово раньше, видя, что бойцы в нетерпении ждут лишь команды рвануться вперед, Паршин с разрешения командира дивизии начал штурм раньше: в пять часов тридцать минут.

Первым ворвался во вражеские траншеи батальон кавалера ордена Александра Невского капитана Качукова. С южной стороны в это время штурм высоты начали полки Козиева.

К тринадцати часам дня первые укрепления Ластиколонии были захвачены. К исходу дня 27 июля вражеские орудия важнейшей ключевой позиции немцев замолкли. Немцы были выбиты из Ластиколонии. Отступающие немецкие батареи от Ластиколонии до берега Финского залива лишились источника точных данных для ведения огня по нашим наступающим, двигавшимся сплошным фронтом к западу войскам…[57]57
  Вскоре немцам удалось на некоторое время вернуть себе эту ключевую позицию, но вся полоса перед линией «Танненберга» была уже прочно закреплена войсками 2-й Ударной армии (в состав которой был передан и 117-й корпус) за собою. Описание следующего этапа боев – прорыва рубежа «Танненберга» и дальнейшего нашего наступления в глубь Эстонии – в мою задачу не входит.


[Закрыть]

Глава двадцать четвертая
Дом на улице Ракова

Первый, восстанавливаемый… – Девушки из Ленмехпрома – С мастерком на пуантах – Секретарь парторганизации

(Ленинград. 19–22 августа 1944 г.)

За время блокады немцы выпустили по Ленинграду больше 170 000 фугасных и зажигательных бомб, свыше 150 000 тяжелых артиллерийских снарядов. От бомбардировок и артиллерийских обстрелов было убито около 17 000, ранено около 34 000 ленинградцев, главным образом женщин, стариков и детей.

Из 300 исторических зданий города, выстроенных прославленными зодчими и имеющих особенную художественную ценность, было разрушено или сильно повреждено 187. Елагин дворец, творение архитектора Росси (ни во дворце, ни поблизости никаких военных объектов не было), Горный институт – здание архитектора Воронихина, Инженерный замок архитектора Баженова (в котором бомба, в частности, разрушила Георгиевский зал)… да разве перечислишь все?

В Адмиралтейство, созданное прекрасными русскими зодчими Захаровым и Коробовым, было восемьдесят попаданий. Сильно пострадали такие творения Растрелли, как Зимний дворец, здание бывшего Пажеского корпуса, Строгановский дворец, созданный им и Воронихиным. Частичному разрушению подверглись и Мариинский дворец, и Таврический дворец (архитектора Старова), и ансамбль Петропавловской крепости, и Эрмитаж, который создавали Деламот, Фельтен, Кленце и Кваренги… [58] 58
  Почти все данные об этих разрушениях опубликованы в «Акте Ленинградской городской комиссии о преднамеренном истреблении немецко-фашистскими варварами мирных жителей Ленинграда и ущербе, нанесенном хозяйству и культурно-историческим памятникам города за период войны и блокады» (ОГИЗ, Госполитиздат, 1945).


[Закрыть]

Первый, восстанавливаемый…

19 августа. Суббота

Улица Ракова (в прошлом – Итальянская) тянется в самом центре города от канала Грибоедова до Фонтанки. Малый оперный театр, Европейская гостиница, Филармония, расположенные на ней; великолепный фасад Русского музея за сквером, против нее, образуют один из лучших в Ленинграде архитектурных ансамблей. Дальше по улице – Пассаж и маленький, при нем, старинный «домашний» театр; Военно-инженерное училище (в прошлом Александровский кадетский корпус), здание Манежа, Радиокомитет, Дом печати (позже клуб ИТР) и другие исторического значения здания. Улица ограничена, уже за Фонтанкой, – прекрасным дворцом Шереметьева, а за каналом Грибоедова – банком и больницей Софьи Перовской.

Всюду здесь падали многие десятки фугасных бомб, тысячи – зажигательных и несчетное количество тяжелых снарядов, выпущенных современными варварами из дальнобойных осадных орудий. Много сотен ленинградцев погибло от немецкого металла в этом районе. Много тысяч погибло здесь же от голода.

Только в Манеже первой блокадной зимой сложено было до пяти тысяч трупов детей, собранных в домах и на прилегающих к этим кварталам улицах.

В числе сильно поврежденных зданий оказался в этом районе и Русский музей, по нему было выпущено девять фугасных бомб и двадцать один снаряд.

Четырьмя фугасными бомбами и шестью снарядами причинены громадные разрушения примыкающему к Русскому музею Музею этнографии и его коллекциям. Русский музей, так же как и больница Софьи Перовской, в числе всех других госпиталей и больниц города, на немецком плане города (найденном на Вороньей горе, при снятии блокады) были перенумерованы как объекты обстрела и уничтожения. Поврежден был и академический Малый оперный театр… Когда 9 августа 1942 года в Филармонии впервые исполнялась под управлением Элиасберга Седьмая симфония Шестаковича, немцы, услышав ее, транслируемую по радио, открыли бешеный огонь по Филармонии. Все контрбатарейные полки Ленинградского фронта были подняты в те часы по тревоге, чтобы подавить вражеские батареи и дать возможность довести до конца исполнение гениальной симфонии. Это было сделано, симфония, при переполненном зале, была благополучно исполнена до конца, под чудовищный гром фронтовой артиллерии. Филармония в тот раз не пострадала, и ни один из присутствовавших там людей, ни один из исполнителей не дрогнул, не покинул зала, и закончилось это необычайное исполнение овацией.

…Все это – только в районе улицы Ракова, старинной Итальянской улицы!

Между Пассажем и Филармонией высится пятиэтажный жилой дом, сверху донизу разъятый двумя фугасными бомбами. Это дом № 15. Он оказался одним из первых в Ленинграде домов, разрушенных немецкою авиацией. Наружная стена фасада, выходящая на улицу Ракова, держится неизвестно как, за ней – воздух.

Все внутри провалено до третьего этажа, от которого тоже ничего не осталось, кроме руин. Сохранились ниже, погребенные под обломками, арочные ворота да, вероятно, лервый этаж. Я говорю «вероятно» потому, что он завален кирпичом, щебнем, мусором, всяким искореженным ломом.

Все эти разрушения, впрочем, только в одной части дома, ибо весь он – громада, охватившая три двора, занимающая изрядную часть квартала. Но и в этой остальной части – запустение, разоренные квартиры с разбитыми окнами, избитые снарядами, испытавшие всяческие аварии блокадной поры, особенно первой зимы. Над четырехгранным колодцем третьего двора острозубые руины словно бы царапают небо, эта часть дома полностью разрушена, разнесена.

Все годы блокады дом № 15 стоял недоступным с улицы исполином, макетом былого жилья.

Постоянно проходя мимо этого мертвого дома, я порой прислушивался: то к его немоте, к тишине, а то и к странным звукам, способным вызвать в воображении старинные легенды о призраках, посещающих заброшенные средневековые крепости, и вообще о всяческой фантастической чертовщине, какой изобилуют романы Конан-Дойля, Эдгара По или картины Гойи. Особенно по ночам, в непогоду – погруженный, как и весь город, в абсолютную тьму, этот старинный и страшный дом разносил по всему кварталу какие-то визги и скрипы качающегося, царапающегося железа, удары все новых и новых обвалов, дикие мелодии ветра, прорывающегося сквозь разные щели…

Таких домов в Ленинграде много, но этот чаще Других напоминал о себе, потому что расположен в пяти минутах ходьбы от моей квартиры, на пути постоянных одиноких моих маршрутов. Да и новые, все новые снаряды, врываясь в его руины, разнообразили тот «кошачий концерт», какой доводилось мне слышать, проходя мимо.

А на улице Ракова постоянно лилась кровь, – я записывал в своем дневнике о жертвах обстрелов трамвайных остановок, об убитых перед входом в Филармонию детях и женщинах, о том, как лопатами сгребали куски человеческих тел и грузили их в кузовы газогенераторных полуторок и трехтонок…

Но всему пришел конец. В этом году, по решению руководящих партийных организаций, в Ленинграде начались восстановительные работы. Нет, – не заделка фасадов разрисованною художниками фанерой, не ремонт водопроводов и пробитых осколками, похожих на сито, железных крыш, не закладка кирпичом брешей в стенах домов, не «текущий» или «профилактический» ремонт квартир.

Впервые – настоящие восстановительные работы. Решено было силами ленинградского населения полностью восстановить, отстроить заново несколько больших жилых домов, по всем строительным правилам.

Как всегда и во всем, партийные организации возглавили доброе начинание. Были собрания в райкомах партии, в райисполкомах, в районных жилищных управлениях (РЖУ). В Куйбышевском районе города Ленинграда решили начать с восстановления трех больших многоэтажных домов: прежде всего вот этого, на улице Ракова (дом 15), за ним дом № 7 по Щербакову переулку и дом на улице Гоголя возле Невского.

Ибо, изгнав и разгромив гитлеровцев, надо сделать свой, уже тыловой, уже мирный город безупречно чистым, опрятным, красивым! Да ведь и эвакуанты теперь возвращаются толпами. Надо кончать с жилищным голодом, – кроме разрушенных многие тысячи деревянных домов в городе разобраны на дрова или уничтожены бесчисленными пожарами. Надо восстанавливать большие дома!

Но как? Какими силами? Где взять специалистов – квалифицированных строителей, ремонтников, монтажников всех профессий?

Первый в городе большой дом! Кто способен сделать все, что нужно?

До сих пор население Ленинграда участвовало в простейших массовых работах, не требовавших специальной квалификации. Рыли противотанковые рвы и траншеи, складывали баррикады, настроили многие тысячи дзотов для пулеметов и для орудий. Занимались очисткой города, заготовляли дрова, торф, овощи…

Все специалисты – либо на фронте, либо на заводах, либо эвакуированы, либо погибли от голода, холода, бомбежек, обстрелов…

И снова были собрания во всех организациях и учреждениях. Никто не сомневался: только кликни клич, покажи, подучи ленинградцев хоть малость – станут квалифицированными строителями: печниками, плотниками, штукатурами, водопроводчиками, электриками… Специальности строителей скоро понадобятся всей нашей разоренной стране, пусть ленинградцы (прежде всего – ленинградки!) и в этом деле станут инициаторами!

Золотые руки уцелевших, сохранившихся в городе специалистов, разысканных, внесенных в списки, ставших инструкторами, учителями, – были порукой успеху труднейшего дела, передачи опыта… На новую стройку явились инструкторы райжилуправления – квалифицированные мастера, инженеры, тщательно осмотрели все, примерились, посовещались, выбрали из своей среды бригадиров. Главный инженер РЖУ Ф. Г. Герасимов стал прорабом, начальник РЖУ № 1 В. С. Алферов возглавил работы; главный инженер ремстройконторы З. М. Захарова, тов. Васильев – заместитель председателя райсовета и некоторые другие, включенные в руководство стройки, распределили обязанности. Составили проект, обратились с призывом к работникам ближайших учреждений и организаций…

Первыми к дому № 15 на улице Ракова пришли на работу ленмехпромовцы и швейницы, сиречь – скорняки, шубницы, ватницы, швеи во главе с директором Ленмехпрома Алексашенковой, директором швейной фабрики индивидуального заказа А. К. Белковской и секретарем парторганизации Ленмехпрома А. Н. Нехожевой… Это было 12 июня. Их явилось в первый день восемьдесят, на второй девяносто, на третий сто десять – женщин и девушек… Мужчин были единицы. Приходили они в половине шестого утра, питались на работе «пофронтовому», уходили в десять вечера. За ними пришли работники Союзникельолова, столовых, магазинов и другие… В конце июля явились преподавательницы и работники хореографического училища, в начале августа – бригада Радиокомитета…

Ленмехпромовцы были первыми. Проникнуть во двор им удалось, только проложив себе узенькую тропинку через наваль, под которой были погребены ворота. Казалось невозможным справиться с огромной «выволочной» работой. Но уже на второй день кто-то сказал: «Справимся!», и все поверили этому потому, что в горах развалин уже образовались проходы – показался кусочек двора.

Декавильки и тачки двинулись в глубь отрытого из-под развалин, мощенного булыгой двора.

Груды лома и мусора выволакивали со двора на улицу Ракова, и эти груды составили новую гору, занявшую улицу во всю ее ширину. Понадобилось сделать подъездной путь – провести рельсы трамвая от площади Искусств, чтобы вывозить мусор и подвозить строительные материалы. Гору пришлось подрезать, сделать в ней выемку, она теперь подобна слоеному пирогу: в нем сгнившие, сплющенные балки, кирпич, раздавленный и рассыпавшийся, ржавые обломки железных кроватей, печек-«буржуек», диванных пружин, лоскутья кровельного железа, металлической посуды, обшивки круглых голландских печей, противогазов, обрывки одежды, куски человеческих костей…

Вся выемка уже пересечена шпалами, к выемке подвезены рельсы, и вчера, когда я впервые провел здесь день, бригада Радиокомитета ломами подтягивала эти рельсины к шпалам. Трудились, возглашая: «Эх, раз, дружно!», и это выходило как у заправских рабочих, хотя здесь работали люди, никогда прежде не занимавшиеся физическим трудом. Тут я увидел редактора Ходзу, и Островского с женой, дикторов, и девушек-радиооператоров, и многих других знакомых мне сотрудников литературного отдела Радиокомитета.

Работают здесь почти сплошь женщины – жизнерадостные, энергичные, собравшиеся из тринадцати городских организаций и учреждений.

С носилками, перемежая работу смехом, шуточками, сопровождая ее песнями, работают без нытья, без жалоб, с вдохновением! Настроение у всех отличное!

Работает ленинградская интеллигенция!..

Я беседовал сегодня с Герасимовым.

– Общий, достаточно культурный уровень работающих, – говорит он, – помогает им усваивать познания и приемы работы значительно быстрее, чем то происходит у обычных, скажем – привозимых из деревни рабочих с низшим образованием. Весть о том, что все, кто приобрел специальность, будут зимою, после выкладки кирпичных стен, работать внутри здания, а не на морозе, на ветру, также способствует скорейшему обучению.

А Владимир Семенович Алферов, чья контора РЖУ дала сюда многих инструкторов, рассуждал со мною о том, что нигде, кроме как в» Ленинграде, такого отношения к труду не могло бы быть: у ленинградцев оно – особенное; в других городах люди не стали бы работать столь охотно, с такой любовью к делу, с таким упорством, самолюбивой ревностью, гордостью, стремлением принести своему городу пользу.

Так же трудятся люди и восстанавливая дом № 7 по Щербакову переулку – работы там уже начаты. Скоро начнутся они и в третьем доме – на улице Гоголя.

Первый раз сегодня я пришел сюда вместе с заместителем председателя райсовета инженером Васильевым. На улице перед домом он познакомил меня с главным инженером Герасимовым. Тот, молодой здоровяк, стоял в группе с другими – с Захаровой, деловитого вида интеллигентной женщиной, главным инженером ремстройконторы, и несколькими бригадирами.

Они обсуждали, как сделать подъездной путь и как справиться с трещинами в цоколе наружной стены, стоящей одиноко и создающей снаружи, издали, видимость существующего дома? Как сделать подмостья под этими трещинами? Как организовать здесь работу?

Инженеры, беседуя, едва успевали отвечать на вопросы то и дело подходивших к ним женщин: где найти такую-то бригаду? как сделать это?

– Как пройти на перекрытие? – спросила какая-то хорошенькая, изящная девушка.

– Вам придется для этого пробраться на крышу! – ответил Алферов.

– Так что ж, пожалуйста! За этим дело не станет, я куда хотите залезу… А только скажите, как найти ход?

Секретарь парторганизации Ленмехпрома, стоя среди развалин, называла мне имена тех, о ком стоило бы написать: плотницко-столярная бригада Белоусова (скорняка, инвалида финской войны); Макухтину (швею, ставшую в бригаде звеньевой штукатуров, коммунистку, чей муж на фронте, а ребенок в очаге); Иконникову (швею, молодую женщину, работающую плотником, испытавшую все лишения блокады и даже в сорок первом году, когда фугасная бомба попала в Гостиный двор, погребенную было под развалинами цеха, в котором работала)…

Девушки из Ленмехпрома

21 августа. Понедельник

Уже в субботу я понял, что посещать эти работы мне будет весьма интересно, и ушел оттуда с хорошим настроением, увлеченный тем, что видел и слышал.

Сегодня я посетил этот дом во второй раз. Ходил по объектам работ, лазал на крышу, где девушки и один демобилизованный красноармеец – бригада кровельщиков – закрывали железными листами крышу. Девушки смеясь перебирали на разных языках слово «гвоздь» – по-английски, по-немецки… Зашел в мансардную квартиру, в кухне которой свалено бесхозное имущество былых жильцов, а в прочих комнатах трудилось звено штукатурной бригады.

Обрабатывая заново потолок, швеи из Ленмехпрома обсуждали «безобразие»: их работа пропала зря, потому что после того, как оштукатурили, потолок от дождя дал протечку. Их со смехом и шутками успокаивала звеньевая Савельева.

Зашел в квартиру второго этажа, где плотницкая бригада девушек из Ленмехпрома срабатывала подоконник на верстаке, – все рамы уже были сделаны.