Текст книги "Песенный мастер"

Автор книги: Орсон Кард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

21

Все клятвы были даны, отставка и коронация прошли с громадной помпой, и все владельцы гостиниц и судов на Сасквехане сделались такими богатыми, как не могли они себе представить даже в самых смелых мечтах. Все изменники и притворщики были казнены, и Рикторс провел год, путешествуя из системы в систему, подавляя любые проявления мятежного духа со своей обычной смесью грубости и симпатии. После того, как первые несколько планет были усмирены, все их население осчастливлено, а мятежники четвертованы, большинство остальных выступлений угасло само собой.

На следующий же день после того, как в газетах появилось сообщение о возвращении Рикторса – императора на Землю, у двери маленького домика в Бразилии, где жил Майкел с Анссетом, появились солдаты.

– Как же он мог! – закричал Анссет, увидав солдат у порога. – Он же дал слово!

– Открой им дверь, сын мой, – попросил его Майкел.

– Они прибыли сюда, чтобы убить тебя!

– Я и не надеялся на то, что у меня будет целый год. А так у меня был целый год! Неужели ты и вправду считал, будто Рикторс свое слово сдержит? В галактике нет места для двух голов, которые знают, сколько весит имперская корона.

– Я могу убить большинство из них. Они даже не успеют войти. Если ты спрячешься, то, возможно…

– Никого не убивай, Анссет. Это не твоя песня. Танец твоих рук, без поющего голоса, уродлив, Певчая Птица.

Солдаты начали стучать в дверь, но она, поскольку была из стали, так легко им не поддавалась.

– Через минуту они ее снесут, – заметил Майкел. – Пообещай мне, что ты никого не станешь убивать. И не важно, кто бы он ни был. Пожалуйста, не надо мстить за меня.

– Обещаю.

– Не мсти за меня. Поклянись. Своей жизнью или же своей любовью ко мне.

Анссет дал клятву. Дверь слетела с петель. Солдаты убили Майкела в лазерной вспышке, превратив его тело в пепел. Они не прекращали палить, пока труп весь не превратился в золу. После этого они собрали останки. Анссет только глядел, поскольку дал слово, но всем своим сердцем он желал, чтобы в его сознании была какая-нибудь стена, за которой можно было бы спрятаться. Но, к несчастью, сознание его оставалось слишком ясным.

22

Двенадцатилетнего Анссета и пепел отвезли к императору на Сасквеханну. Пепел поместили в огромную урну и выставили на всеобщее обозрение со всеми почестями. Всякий говорил, что Майкел умер от старости, и никому не могло прийти и в голову, что могло случиться что-то иное.

На похоронах Анссета охраняло множество гвардейцев из страха перед тем, что могут натворить его руки.

После поминок, на которых каждый притворялся опечаленным, Рикторс вызвал Анссета к себе. Охранники пошли было за мальчиком, но Рикторс отослал их всех одним движением руки. На его голове блестела корона.

– Я знаю, что тебя мне опасаться нечего, – сказал Рикторс.

– Ты – лживый сукин сын, – тихо, так чтобы мог слышать только Рикторс, сказал Анссет, – и если бы я не дал слово человеку, намного лучшему, чем ты, то смешал бы тебя с грязью.

– Если бы я не был лживым сукиным сыном, – с улыбкой ответил ему Рикторс, – Майкел никогда бы не передал империю мне.

После этого Рикторс поднялся с места.

– Друзья мои, – сказал он, и все присутствующие озарились улыбками. – С нынешнего дня я буду зваться не Рикторс Ашен, а Рикторс Майкел. Имя Майкел будет переходить ко всем моим наследникам трона в честь человека, который воздвиг империю и принес мир всем людям.

Рикторс уселся среди всеобщего шквала аплодисментов и здравиц, звучавших так, как будто кое-кто из присутствующих провозглашал их от чистого сердца. Для импровизированной речи эта была чудесной.

После этого Рикторс попросил Анссета спеть.

– Уж лучше я умру, – ответил на это мальчик.

– Когда придет твое время, так оно и будет. А теперь спой – ту самую песню, которую Майкел желал, чтобы ты исполнил на его похоронах.

И тогда Анссет запел, стоя на столе, чтобы каждый мог видеть его, как уже однажды он пел для людей, которых ненавидел, в свой последний вечер пленения на корабле. В его песне не было слов, потому что все слова, которые он мог произнести, были бы словами измены, и они могли бы так разбередить слушателей, что они бы растоптали Рикторса на месте. Вместо слов Анссет пел только лишь мелодию, перетекающую из одного настроя в другой, каждая нота прокалывала его горло будто тернии, принося боль в каждое слышащее ее ухо.

Песня перебила банкет, потому что притворная печаль превратилась для каждого в печаль истинную и жгучую. Многие отправились по домам в слезах; все испытывали глубочайшую боль от потери человека, чей пепел теперь тонким слоем пыли покрывал внутренности урны.

Когда же Анссет закончил петь, возле стола остался один только Рикторс.

– Теперь, – сказал мальчик, – они никогда не забудут Отца Майкела.

– Или же его Певчую Птицу, – заметил на это Рикторс. – Но теперь это я Майкел, то самое большее, что смогло остаться от него: имя и империя.

– В тебе нет ничего от Отца Майкела, – холодно ответил Анссет.

– Так уж и ничего? – тихо сказал Рикторс. – Неужели ты обманывался жестокостью Майкела перед публикой? Ведь нет же, Певчая Птица.

И в его голосе Анссет услышал боль, таившуюся за маской жестокого и немилосердного императора.

– Останься и пой для меня, Певчая Птица, – попросил Рикторс, в голосе которого слышалась неподдельная мольба.

– Меня прислали к Майкелу, а не к тебе. Теперь я должен возвратиться домой.

– Вовсе нет, – заметил Рикторс и вынул из кармана письмо. Анссет прочитал его. Это был почерк Эссте, и наставница сообщала, что если Анссет пожелает, Певческий Дом может ангажировать его для службы Рикторсу. Анссет ничего не понимал. Только послание было вполне ясным, слова, без всякого сомнения, принадлежали Эссте. Он доверял ей, когда та приказывала мальчику любить Майкела. И теперь он должен был бы довериться ей.

Анссет протянул руку и коснулся стоявшей на столе урны с прахом.

– Я никогда не полюблю тебя, – сказал он так, чтобы слова укололи как можно сильнее.

– И я тебя тоже, – ответил Рикторс. – Но, тем не менее, мы сможем дать пищу друг другу, когда будем голодны. Майкел спал с тобой?

– Он никогда не хотел этого. А я никогда не предлагал.

– Я тоже никогда не предложу, – сказал Рикторс. – Единственное, чего я хочу, это слышать твои песни.

Когда Анссет решился ответить, его голосу не доставало силы. Поэтому он смог только кивнуть. У Рикторса же хватило такта не усмехнуться. Он тоже кивнул в ответ и отошел от стола. Прежде, чем он дошел до двери, Анссет спросил:

– Как ты поступишь вот с этим?

Рикторс глянул на урну, на которую положил свою руку мальчик.

– Останки принадлежат тебе. Делай с ними все, что хочешь.

И после этого Рикторс вышел.

Анссет забрал урну с прахом в ту комнату, где он с Отцом Майкелом спели друг другу так много песен. Очень долго мальчик стоял перед камином, перебирая воспоминания в памяти. Он вернул все свои песни Отцу Майкелу, а затем, с чувством огромной любви, он поднял урну и высыпал ее содержимое в огонь.

И прах затушил пламя.

23

– Передача завершена, – сообщил Песенный Мастер Онн Песенному Мастеру Эссте сразу же, как только дверь в Высокий Зал закрылась за ним.

– Я так беспокоилась, – призналась Эссте в тихой, дрожащей мелодии. – Но песни Анссета сильнее мудрости.

Они сидели вместе в не дающем тепла солнечном свете, пробивавшемся через жалюзи в Высокий Зал.

– Ах! – пропел Песенный Мастер Онн, и мелодия эта была переполнена любовью к Песенному Мастеру Эссте.

– Только не надо хвалить меня. Ведь дар и его могущество принадлежат Анссету.

– Но учителем была Эссте. В других руках мальчик мог превратиться в средство для достижения власти и богатства. Или даже хуже, все его способности могли быть растрачены впустую, и сам он был бы опустошен. А в твоих руках…

– Нет, Брат Онн. Анссет сам в большей мере сотворен любовью и верностью. Он заставляет других желать того, чем сам он уже является. Да, он орудие, но такое, которое нельзя использовать ради зла.

– Узнает ли он об этом?

– Возможно; не думаю, что он хотя бы подозревает о могуществе собственного дарования. И было бы лучше, если бы он никогда не открыл, насколько сильно отличается он от остальных Певчих Птиц. Что же касается последнего в его сознании блока – мы установили его хорошо. Он никогда не откроет, каким образом был замешан во все эти события, никогда не узнает правды о том, кто по-настоящему управлял процессом передачи имперской короны.

Песенный Мастер Онн робко, застенчиво пропел про тончайшие тайные узелки, вплетенные в сознание пяти-, шести-, а затем и девятилетнего ребенка, узелки, которых никто и никогда не смог бы распутать. «Но ткач был мудр, и ткань крепка».

– Майкел Завоеватель, – сказала Эссте, – научился любить мир сильнее, чем он любил себя. Так же будет и с Рикторсом Майкелом. И этого достаточно. Мы выполнили свою обязанность перед человечеством. Теперь мы должны учить других маленьких певцов.

– Вот только – старым песням, – вздохнул Песенный Мастер Онн.

– Нет, – улыбаясь, возразила ему Песенный Мастер Эссте. – Мы будем учить их песне Певчей Птицы Майкела.

– Анссет уже спел эту песню и спел ее лучше, чем мы могли надеяться.

Они неспешно вышли из Высокого Зала, когда Песенный Мастер Эссте шепнула:

– Тогда мы будем ее гармонизировать!

И их смех музыкой прокатился вниз по ступеням.

Йосиф

1

У Киа-Киа были слишком тонкие и слабые руки. Она еще раз отметила это, прикоснувшись к клавишам своего компьютерного терминала; если ей придется поднимать что-то тяжелое, руки смогут просто переломиться. Но я и не собираюсь таскать тяжести, тут же напомнила девушка себе. Я вовсе не похожа на приземленную особу, так зачем же мне заставлять себя делать такую глупую работу.

Подобное рационалистическое объяснение девушка пыталась представить уже ранее, хотя верила ему мало. Она закончила Принстонский Правительственный Институт с четвертым наивысшим результатом за всю историю этого учебного заведения; но когда она стала пробовать найти работу, вместо того, чтобы быть заваленной предложениями престижных должностей, выяснилось, что придется выбирать между набивкой компьютерных данных в Информационном Центре Тегусигальпы и должностью в городском управлении какой-то богом забытой планеты, которую нельзя было найти на картах. «Это только поначалу», – сообщил ей тьютор. «Работай хорошо, и ты быстро поднимешься по служебной лестнице». Но Киа-Киа чувствовала, что даже ее наставник не слишком-то верит в это. Ну что она могла надеяться хорошо делать в Тегусигальпе? Работала она в департаменте Социального Обеспечения, отдел Обслуживания Лиц Старшего Возраста, в офисе по Выплате Пенсий. И это был даже не имперский офис – всего лишь планетарный. Что ни говори, Земля, которая могла быть столицей вселенной, оставалась, тем не менее, забитой провинцией.

Если бы Киа-Киа попыталась убеждать себя, что лучшего места ей не предоставили из-за какого-то неправильного представления о себе, из-за ее слабости, некомпетентности или неспособности к самостоятельности, она бы еще могла убедить себя, что, после развития в себе силы, компетентности и независимости, ситуация, возможно, и улучшится. Но она прекрасно понимала. В Певческом Доме имелись Глухие и, в чуть меньшем числе, Слепые, которым приходилось исполнять вторые и третьи роли в общине. Здесь, на Земле, такие роли предоставлялись молодым, одаренным и женщинам.

Поскольку же молодость могла сама позаботиться о себе, относительно своего женского пола Киа-Киа менять ничего не желала, изменившие свой пол вновь дискриминировались намного сильнее. Зато ее способности, то, что могло бы сделать ее саму наиболее ценной для правительственной службы – делало ее объектом зависти, возмущения или даже страха.

Пошла уже третья неделя пребывания здесь, и именно сегодня нарыв созрел. Сама работа занимала у девушки в лучшем случае треть ее времени, после этого можно было и расслабиться. Поэтому она начала пытаться (предполагая, что тем самым необходимо подтвердить собственную компетенцию) узнать побольше о системе, покопаться в каждой функции, выяснить, как все системные данные соединяются вместе.

– Кто программировал компьютеры? – невинно спросила она у Уорвела, начальника отделения Выплаты Пенсий.

Тот раздраженно глянул на девушку, он не любил подобных расспросов.

– Мы все, буркнул он, тут же вернувшись к своему столу, где цифры прыгали по всей поверхности, показывая начальнику, что делается за каждым рабочим столом в его офисе.

– Но кто конкретно, – настаивала на своем Киа-Киа, – устанавливал режимы работы? Кто первый программировал все это?

Уорвел, похоже, был раздражен еще сильнее. Он внимательно глянул на девушку, а затем злым голосом заявил:

– Когда мне нужно будет исследовать данную тему, тогда я могу тебя назначить для этого. Но сейчас твоя работа заключается в том, чтобы брать показатели инфляции и применять их к различным классам пенсий для бюджетного года, который начнется через шесть месяцев, но, Киарен, пока ты находишься здесь, у моего стола, это означает, что ни ты, ни я, своим прямым делом не занимаемся!

Киа-Киа еще немножечко подождала, глядя на небольшую лысинку на самой макушке головы начальника, когда тот игрался цифрами на собственном столе, перенастроив компьютер на процедуру запроса. Она никак не могла понять жестокости его вспышки, столь неожиданной, как будто девушка только что спросила его, правда ли, что его кастрировали в детском саду в пятилетнем возрасте. Когда же начальник заметил, что Киа-Киа все еще стоит рядом с ним, он указал ей на своем рабочем столе место, на котором не было никаких цифр.

– Видишь это пустое пятно? – спросил Уорвел.

– Да.

– Это ты. Это та самая работа, которую ты сейчас делаешь.

И Киа-Киа вернулась к своему столу, к своему терминалу, и начала вбивать цифры своими тоненькими пальчиками на тоненьких руках, чувствуя себя слабее и незащищеннее, чем когда-либо.

Но причиной всему был не только Уорвел, не только работа. С самого момента ее появления здесь, никто из сотрудников, похоже, не заинтересовался тем, чтобы познакомиться с нею. Разговоры никогда не включали ее; все шуточки на местные темы были ей совершенно непонятны; все замолкали, когда девушка проходила мимо них в столовой или же в фойе. Поначалу – и до сих пор – Киа-Киа пыталась верить, будто все это из-за того, что она слишком молодая, из-за того, что она сама робкая, из-за того, что не может легко заводить друзей. Но и в то же самое время, с самого начала, до нее стало доходить, что все это из-за того, что она амбициозная девушка с очень высокими баллами, полученными ею в наилучшем учебном заведении планеты; поскольку она была любопытной, потому что ей хотелось учиться и стать самой лучшей, что могло бы представлять угрозу для всех них, из-за чего на ее фоне они выглядели бы бледненько.

Маленькие бюрократишки с куриными мозгами, говорила она сама себе, стуча по клавишам компьютера. Маленькие умишки, управляющие маленькой планеткой, опасающиеся кого угодно, который проявляет потенциальное величие – или даже потенциальный средний уровень.

Все они следили за ее возвращением к рабочему столу после беседы с Уорвелом. Женщины пренебрежительно осматривали ее с ног до головы, как это было принято на Земле, словно сам акт обследования ее тела выражал их мнение относительно ее ума и души. И ни на одном лице не было выражения сочувствия.

Киа-Киа перестала барабанить по клавишам и попыталась взять себя в руки. Если ты станешь думать только таким образом, Киарен, сказала она сама себе, ты никогда никуда не придешь. Необходимо работать как можно лучше, необходимо быть доброй ко всем ним и надеяться на перемену, надеяться на какую-нибудь возможность блеснуть.

Экран монитора глядел на нее, не мигая, столь же яркий и готовый к действию, как и ее амбиции, столь же ослепляюще, как и ее собственный страх, и поэтому девушка уже не могла сконцентрироваться на своей работе. И таким вот образом она колупалась до самого обеда, а когда ей было позволено уйти, отправилась в столовую. Глаза вновь следили за ней, и уже на самом пороге, Киа-Киа услышала гул начавшихся разговоров. Когда она находилась в офисе, комната была невыносимо тихой; когда же она его покинула – все в нем находящиеся снова почувствовали себя друзьями.

И как раз в столовой она впервые повстречалась с Йосифом.

Месторасположение в Тегусигальпе было прекрасным. Информационный Центр был практически невидимым с воздуха – все крыши были покрыты той же самой тропической растительностью, что покрывала окружающие холмы. Но сам комплекс зданий представлял собой чудо из стекла и зелени; огромные прозрачные стены зданий высились на двадцать, сорок и даже восемьдесят метров. Столовая находилась на краю, на склоне, откуда можно было видеть большую часть комплекса – и даже видеть селение, единственное что осталось от древнего города. Когда Киа-Киа – или же Киарен, кок она сама стала называть себя, узнав, что станет работать на Земле, чтобы ее имя звучало не столь чуждо для земного уха – взяла поднос с обедом у стойки и понесла его к пустому столу, она начала следить за яркой и пестрой птицей, слетавшей с крыши Департамента Доходов и садящейся на небольшом островке на реке Чултик. Во время этого спуска – птица продолжала жить в совершенном природном окружении и следовала обычаям дикой природы – это яркое чудо пролетело перед стеклянными стенами, за которыми десятки людей работали, выкачивая информацию из своих компьютеров, покружилось и наделало на гладкую поверхность. Джунгли, с проложенными меж деревьями электрическими кабелями и устройствами, хранящими все знания мира.

Йосифу удалось присесть за ее стол незамеченным, потому что внимание Киа-Киа было привлечено к птице. Понятное дело, Йосиф вел себя незаметно – ты был тихим, как все статистики, сказала ему впоследствии Киарен. Но, продолжая следить за птицей, которая, вроде бы совершенно бессмысленно танцевала на своем островке, девушка почувствовала, что кто-то за ней наблюдает.

Она повернулась и вот тут-то увидала Йосифа. Глубоко посаженные, но в то же время кажущиеся такими раскрытыми на мир глаза, тонкие черты лица, и эти вечно улыбающиеся губы, как будто бы парень знал какую-то веселую штуку, но никому не собирался ее открывать, поскольку на самом деле шутка вовсе и не была такой уж смешной.

– Я слыхал, что Уорвел слопал тебя даже без соли.

Слухи бегают на быстрых ногах, подумала Киа-Киа – и в то же время она была обескуражена уже тем, что этот незнакомец может беспокоиться о ней; тем не менее, ей было приятно, что с ней заговорили о чем-то, что не связано с работой.

– Меня пережевали, – ответила Киа-Киа, – но пока что не проглотили.

– А я тебя заметил, – улыбаясь, сказал Йосиф.

– А я тебя – нет, – ответила ему Киарен, хотя это и не совсем было правдой. Она видала его – парень работал в Отделении Статистики, Департаменте Жизненных Ресурсов, Офисе Смертей, одним этажом ниже, чем ее собственный, и особого внимания не обращала. Киа-Киа выросла в Певческом Доме, и близкие отношения между полами отчасти делали ее неспособной оценивать мужскую привлекательность. В голове Киа-Киа мелькали мысли: Как он внешне? Красивый? Просто привлекательный? Она не была уверена. Интересный, да. Глаза, выглядящие такими невинными, уверенные губы…

– И все-таки заметила, – с той же самой улыбкой заметил Йосиф. – Ты отверженная.

Значит это столь очевидно; вот что Киа-Киа прочитала в его словах.

– Точно? – спросила она.

– У нас есть кое-что общее. Мы оба изгои.

Это уже была попытка навязать контакт, и Киарен вздохнула. Она стала экспертом по уклонению от контактов – скучающие студенты неоднократно пытались соблазнить Киа-Киа, предлагая ей провести вечерок вместе. Раз или два она даже согласилась. Только дело никогда не стоило усилий.

– У нас так мало общего, и я сомневаюсь, что нам светит дружба, – девушка вернулась к своей еде.

– Какая дружба? Нам следует быть врагами, – сказал Йосиф. – Мы можем помогать друг другу, так долго, пока будем один другого ненавидеть.

Тут уже Киарен не могла сдержаться. Она подняла голову от своей тарелки. При этом она убеждала себя в том, что все потому, что ей не нравилось стремление работников столовой следовать местным традициям – гондурасские блюда были просто ужасными. Девушка оттолкнула поднос и откинулась на спинку стула, ожидая, что будет дальше.

– Видишь ли, – продолжил Йосиф, заметив, что его слушают, – пока ты будешь занята тем, что станешь меня отталкивать, у тебя появится чувство удовлетворения тем, что сама принадлежишь к окружающему тебя большинству. Я хочу сказать, что ты вовсе можешь и не быть внутри его, зато у тебя будет стопроцентная уверенность в том, кто находится вне его.

Это было последней каплей. Киа-Киа засмеялась, а Йосиф подмигнул.

– Слишком много для теории фригидной сучки, – сказал он.

– Тебе бы глянуть на меня в кровати, – в шутку заявила Киарен, и тут же побледнела, когда до нее дошло, что вместо того, чтобы сразу пресечь попытку соблазнить ее, она сама влезла с предложением. Но парень отверг какой-либо из сам собой напрашивавшихся остроумных ответов, а вместо этого сменил тему разговора.

– Самой большой твоей ошибкой сегодня было то, когда спросила Уорвела относительно прошлого, истории. Откуда ему знать? Он может стоять посреди битвы и не знать, что вообще что-либо происходит. Для него там нет никаких событий – одни только тенденции. Это статистическая миопия, болезнь, широко распространенная в нашей профессии.

– Я всего лишь хотела знать. Как все это работает. Он же воспринял все это слишком неадекватно. И вообще я удивлено, как быстро расходятся слухи.

Йосиф улыбнулся ей, протянул руку и коснулся плеча Киа-Киа. Она не восприняла этот жест как интимный – просто стерпела.

– Я наверно ужасно надоедливый, правда? – спросил Йосиф. – Я имею в виду, слишком тебе надоедаю всем этим.

Киа-Киа кивнула.

– Я имею в виду, кому, черт подери, какое дело до всего этого? Все должно быть сделано как с удалением нечистот, обучению детей чтению и всем подобным, но никто по-настоящему во все это не вникает.

– Я хочу вникнуть, – сказала Киарен. – Во всяком случае, мне было бы это интересно на высшем уровне.

– Выше, чем что?

– Повыше, чем простое вбивание информации о пенсиях в терминал.

– Можешь подняться выше хоть на пятнадцать уровней, но там такие же задницы.

– Я такой не буду, – заявила Киарен и только сейчас до нее дошло, что она говорит слишком громко. Неужто она и вправду желает признаться в собственных амбициях этому вот парню?

– А у тебя что, иммунитет от этих задниц? Любой, кто считает, будто может отдавать распоряжения относительно жизней других людей, уже становится задницей. – Йосиф рассмеялся, но на сей раз он показался девушке растерянным, он сделал такой жест, как будто бы попытался стащить маску со своего лица, но, как будто бы под нею уже была иная маска, лицо его сделалось легкомысленным и невинным одновременно, все признаки каких-либо мыслей с него испарились. – Я надоедаю тебе, – сообщил он.

– Ну как же ты можешь мне надоедать? Ты первый человек за три недели, заговоривший со мной о чем-то кроме статистики.

– А знаешь, все потому, что от тебя просто несет компетенцией. За неделю до того, как ты прибыла сюда, каждый услышал о твоих оценках на экзаменах в Принстоне. Довольно впечатляюще. И все мы заранее настроились тебя ненавидеть.

– Теперь ты говоришь «мы». Ты тоже являешься частью группы, разве не так?

Йосиф покачал головой, а его лицо вновь приняло серьезное выражение.

– Нет. Но совсем не так, как в твоем случае. Тебя они шугают потому, что ты лучше, чем они, они тебя просто боятся. Меня они гоняют, потому что для них я не заслуживаю даже презрения.

Когда Йосиф сказал это, Киарен поняла, что он и сам верил в подобную оценку собственной личности. Еще до нее дошло, что если позволит беседе продолжиться, так легко от этого человека ей не избавиться.

– Спасибо за компанию во время ланча, – сказала она. – Хотя, предпочитаю, чтобы ТВ ко мне не привыкал.

Тот состроил удивленную мину.

– А что я такого сказал? Почему это ты взбесилась?

Киарен холодно усмехнулась.

– Я не взбесилась, – ответила она своим наилучшим «а-вот-и-не-затащишь-меня-в-постель» тоном, достаточным, чтобы превратить в лед тропическую реку. Повернувшись к нему спиной, она тут же представила сосульки, свисающие с носа Йосифа, вышла из столовой и тут же пожалела о собственном поведении. Уже несколько недель она ни с кем еще не установила столь близкого контакта. Говоря точнее, уже несколько лет – никто из встреченных ею в Принстоне не удостаивал ее такой же симпатией, как этот парень. Она же отпихнула его, даже не зная имени.

Она не знала, что Йосиф идет за ней, пока он не догнал ее в стеклянном коридоре, пересекавшем полосу джунглей между столовой и офисными зданиями. Парень схватил ее за плечо, достаточно крепко, чтобы она могла так легко вырваться, но не настолько сильно, чтобы ей того хотелось. Киарен не замедлила шаг, но он прекрасно подстроился под ритм ее шагов.

– Ты уверена? – спросил он.

– В чем? – прозвучал холодный ответ.

– В том, что мы не станем приятелями. Знаешь, мне нужен приятель. Даже в виде такой холодной, подозрительной, смертельно перепуганной девицы, как ты. Хотя, естественно, ты ведешь настолько богатую светскую жизнь, что найдешь в своей записной книжке свободный вечерок, чтобы провести его со мной, не раньше, чем через несколько месяцев.

Киа-Киа повернулась к настырному собеседнику, скорее инстинктивно, чем сознательно, готовая оттолкнуть его, освободить руку и вернуться в офис в одиночестве. Но невольная улыбка испортила весь эффект – молча, Киарен пыталась погасить эту улыбку, а парень передразнивал ее, комично кривя лицо и пытаясь делать грозные мины, но безуспешно.

Девушка расхохоталась.

– Меня зовут Йосиф, – сказал парень. – А ты – Киарен, правильно?

Она кивнула, сражаясь с желанием продолжить смеяться.

– Давай притворимся, будто в твоих глазах я чего-то да стою. Притворимся, что ты желаешь встретиться со мной сегодня вечером. Далее, притворимся, что ты сообщишь мне номер твоей комнаты, и мы пойдем на прогулку по Зоне, чтобы ты не думала, будто бы я желаю затащить тебя в постель. Давай притворимся, что ты мне доверяешь.

Киа-Киа начала притворяться. Это было даже несложно.

– Тридцать два семнадцать, – сказала она.

Йосиф отпустил ее руку, и она в одиночестве возвратилась в офис, удивительным образом обрадованная, забыв даже про утреннюю унизительную нахлобучку со стороны Уорвела. Впервые с момента прибытия на Землю, она испытывала истинную симпатию к кому-то. Не очень сильную, но достаточную, чтобы провести с ним забавный вечерок. Ей даже хотелось развлечься, хотя Киа-Киа не сильно понимала, в чем, собственно, забава состоит.

Что самое удивительное, Киа-Киа сидела перед компьютером буквально несколько минут, как вдруг одна из сотрудниц, похожая на попугая женщина, проводившая страховые экспертизы для всей популяции, подошла к ее столу и уселась на краю.

– Киарен, – сказала она.

– Да? – с подозрением ответила та, готовая к открытой враждебности, хотя в глубине души и надеялась на приятельскую болтовню – она была именно в том настроении.

– Тот сукин сын из отдела смертей, Йосиф…

– Ну?

– Дружеское предупреждение. Не заводись с ним.

– Почему?

Попугаица насторожилась – по-видимому, она не привыкла, чтобы ее расспрашивали, когда она давала непрошеные советы.

– Потому что он блядь.

Киарен уже успела выработать столь иное мнение про Йосифа, что только изумленно спросила:

– Чего?

– Ты слышала.

– Но… он ничего не пробовал, ничего не предлагал.

– Не тебе, – ответила попугаиха, нетерпеливо водя глазами. – Ты же женщина.

Потом она встала и отправилась к собственному столу, а Киарен продолжала вбивать деньги в жизни пожилых людей, размышляя, правда ли это, уговаривая сама себе, что тут нет никакой разницы, чувствуя, что портрет Йосифа как гомосексуальной проститутки полностью уничтожил радость от той четверти часа, которые она провела в его компании.

Все искушало, чтобы не отвечать, когда она услышала его голос за дверью. Нету меня, подумала девушка. Не для тебя…

Но когда он отозвался снова, ей пришлось встать с кровати и открыть дверь. Только лишь затем, чтобы увидеть его и убедиться самой, правда ли это.

– Привет, – улыбаясь, сказал Йосиф.

Девушка в ответ не улыбнулась.

– Один вопрос. Правда или ложь. Ты и вправду гомосексуальная проститутка?

Его лицо сделалось уродливым, какое-то время он не отвечал. В конце концов, тихо произнес:

– Вот видишь… Не нужно принадлежать к группе, чтобы облить кого-нибудь грязью.

Он не отрицал, а Киа-Киа всегда испытывала презрение к продажным людям. Она начала закрывать дверь.

– Погоди минутку, – попросил он.

– Ты не ответил на мой вопрос.

– Так ведь ты задала два вопроса.

– Хорошо, – уступила она.

– Я не проститутка, – сообщил Йосиф. – А второе только гарантирует, что с моей стороны тебе ничего не грозит, правда?

Все это было отвратительным. Сегодня Киа-Киа встретило что-то приятное, но сейчас она могла думать об этом лишь в сексуальном контексте. Понятное дело, что о гомосексуализме она слышала; в своем воображении она представляла акт между двумя мужчинами как нечто гадкое, и вот теперь, невольно, представляла Йосифа во время такого акта. Теперь он будил в ней отвращение. Его стройность, нежное лицо, невинные глаза – да ведь они были лживыми, обманными, отталкивающими.

– Извини, – сказала она. – Я хочу остаться одна.

– Нет, не хочешь, – сказал он.

– Я сама знаю, чего я хочу.

– Нет, не знаешь.

– Ну… Если я сама не знаю, уж ты точно не знаешь.

– Почему, знаю.

Йосиф осторожно толкнул дверь, проскользнул под ее рукой и вошел в комнату.

– Можешь уйти, – сказала Киарен.

– Могу, – согласился он кротко, усаживаясь на краю кровати, единственного здесь крупного предмета мебели.

Девушка нарочито уселась в кресле.

– Киарен, – начал он. – Сегодня я тебе понравился.

– Вовсе нет, – возразила та. А поскольку знала, что говорит неправду, упорно продолжала: – Вовсе и не понравился. Ты был настырным и несносным, навязал мне собственную компанию.

– Успокойся, мы ведь статистики, – ответил он на это. – Ничего ведь не бывает на все сто. Скажем, что настырным я был на семьдесят процентов, а ты на шестьдесят процентов не желала моей компании. Я проведу с тобой всего лишь десять процентов вечера, так что у нас остается приличное периферийное поле. Сконцентрируйся на том, что я тебе нравлюсь. Например, я же прикрыл глаз на тот факт, что ты мелочна как имперский флот. А ты, наверняка, можешь прикрыть глаз на тот факт, что я делаю извращенные вещи. Тебе я ничего не сделаю.