Текст книги "Самая правильная ведьма. Трилогия (СИ)"
Автор книги: Ольга Смирнова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 60 страниц)
– Но… как же так? Неужели заклинание не истончилось? Ведь прошло уже… много лет!
К своему стыду Миранда забыла, а может, и вовсе не знала, когда произошла Первая имперская война, поэтому пришлось выкручиваться. Тим иронично хмыкнул, но заострять внимание на этом факте не стал, ответил на вопрос:
– Не знаю, не специалист. Папа вроде говорил, что оно хитрым образом закольцовано и питает само себя. Или что‑то в этом роде. Многие бились над разгадкой, но никто не выяснил наверняка. А того колдуна имперского в живых нет уже давно и спросить, соответственно не у кого.
– Делааа… – задумчиво протянула Миранда и с вопросами решила на некоторое время закончить. Тим облегченно выдохнул и зашагал куда бодрее.
* * *
Мира вынырнула из омута воспоминаний и слямзила еще один пирожок с малиной – Матрена Патрикеевна прислала с оказией. Добравшись до дому, ребята обнаружили на кухонном столе огромное блюдо с дымящейся, горячей выпечкой, отчего у обоих слюнки потекли. К блюду прилагалась записка с наставлением: «Чтоб все скушали. Проверю. Бабуля».
Мира, забыв обо всем на свете, в том числе и о недавних происшествиях, пробежала ставить чайник, а Тим устремился в спальню – переодеваться. Встретились они уже на кухне через двадцать минут, оба успели принять душ и освежиться, а также понять, что зверски проголодались. Так что бабушкиному наказу последовали без колебаний и с удовольствием.
Жуя пирожок, Мира размышляла о Тиме и о том, как все‑таки обманчиво первое впечатление, а парень до того углубился в изучение личного дела Мариссы Новиковой, что не сразу понял, что где‑то в глубине квартиры запиликал его телефон. Ведьмочка отреагировала первой:
– Звонят.
– Открой, – не отрываясь от бумаг, велел Тим.
– Я тебе что, дворецкий? Сам открывай. А звонит телефон. – Мира блаженно закрыла глаза, откинулась на спинку стула, и медленно, с наслаждением катала на языке вкуснейшее малиновое варенье. Рецепт, что ли, спросить?
– Телефон? Какой телефон? Ааа… черт… я сейчас.
Вернулся через пять минут, жутко недовольный.
– С работы вызывают. Срочное что‑то. Минут через двадцать надо выходить.
– Но… – Мира совершенно не желала куда‑либо отпускать Тима. Ей хотелось его для себя, целиком и полностью, двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, и чтобы никто им не мешал – ни работа, ни родственники, ни ее извечные беды, уже порядком набившие оскомину. – Это обязательно? У нас же отпуск!
– У нас, – не преминул обратить внимание на оговорку Миры Тим. – У нас, дорогая, самый что ни на есть отпуск! И он продолжится через пару часов. Я ненадолго.
Ведьмочка тяжело вздохнула – ей совсем не улыбалось сидеть дома в одиночестве и дожидаться его.
– Без тебя никак не разобраться? – буркнула, понимая, что отпустить все равно придется. – Ты такой ценный и незаменимый кадр, оказывается?
– Можно сказать и так, – рассмеялся Тим, – видимо, многоуважаемый сержант Клаус опять отчет потерял, он это проделывает регулярно, несколько раз в неделю.
– А ты их ищешь, что ли? Может, ему собаку – ищейку завести для этих целей? Клаус твой часом не обнаглел?
– Миранда, больше этим заниматься просто некому. И, кроме того, я совершенно не уверен, что дело именно в этом. Просто предположил. Не скучай… – прошептал, целуя надутые губки.
* * *
Рядовой Брайт свернул портал, из которого вышел секунду назад, как раз вовремя – дверь распахнулась, и на пороге возник сержант Клаус. Вид у напарника был до комичного растрепанный – мундир вместе с рубашкой расстегнуты, пара верхних пуговиц выдраны с корнем, будто патрульный с горя рвал на себе одежду, взгляд безумный, лицо потное и красное.
– Что? – спросил Тим. – Что случилось?
– Отчеты… – выдохнул сержант и шагнул внутрь, не дожидаясь приглашения. Впрочем, он никогда не отличался вежливостью. – Эти, мать их, отчеты меня в могилу сведут! Что ты там понаписал? Какие, к чертям, ведомости? Где визуальные приложения? И почему я должен разбираться в твоем дерьме?! Мне что, заняться больше нечем? И почему я должен ждать тебя целых полчаса?! – Сержант Клаус пыхтел и кипятился, как чайник. – У меня своих дел по горло! Ты хоть можешь себе представить, сколько раз за последние сутки мне приходилось выезжать на вызов? Такое ощущение, что все с катушек съехали именно сегодня! Чего пялишься? Ну чего ты пялишься?
Тим молча, с полным безразличием выслушал напарника – в конце концов, у него отпуск, а значит, он не обязан делать вид лихой и придурковатый, затем спросил:
– Что не так с отчетами? Я в отпуске, вообще‑то.
– Да плевать я хотел на твой отпуск! А с отчетами все не так! Не по форме, доказательная база не приложена, я с чем к комиссару пойду?
Тим притворился, будто очень озадачился этим вопросом, а потом предложил – так, будто эта идея только что пришла ему в голову:
– Может быть, я схожу, объясню все сам?
Толстый похлопал глазами и сдулся, как воздушный шарик, который прокололи иголкой.
– Вот сразу бы так, а то отговариваешься мне тут отпусками какими‑то. Мы родине служим, у нас отпусков не бывает! Папки на моем столе. И да, там дело дооформить надо, закрываем. Демон скопытился или еще кто‑то. Займись, а то мне некогда.
– Закрываем? – деланно удивился Тим. – Так скоро? Приговор в исполнение привели раньше времени?
Сержант Клаус неприятно покосился на рядового Брайта:
– И все‑то ты помнишь, парень. Прямо феномен какой‑то. Скопытился, говорю, самостоятельно, без нашей помощи. Сдохла твоя обвиняемая, вот и делу конец. Ко всеобщему удовольствию.
– Как… сдохла? – переспросил Тим. – Когда сдохла?
– Да вот… – толстый бросил взгляд на наручные часы, – уж двадцать минут как. А это что‑то меняет? Какая тебе к чертям разница? Ты ее лично благословить хотел перед казнью?
Парень хоть и ожидал чего‑то подобного, но все одно – скорая гибель проклятой оказалась шоком. Не потому, что преступницу было жаль, а от осознания – в сотый раз – как близко Мира была к смерти, и только чудом умудрилась ее избежать. Когда сразу же после проведения ритуала он поднял эту тему – ее души, отданной богу Смерти и Лжи, она отделалась невнятным бормотанием – мол, все в порядке, душа на месте и изъятию не подлежит. Как, что и почему, а также другие подробности девушка попросту замолчала, сказав, что долго объяснять, и она как‑нибудь потом, когда в настроении будет. Тим расспросы прекратил, но при первом же удобном случае собирался их возобновить.
Ведьмочка вскользь упомянула, что все это напрямую связано с ее ангелом – хранителем. А раз так, то сделано все было по уму и переживать не стоит. Но и выяснить, что к чему, тоже не повредит.
– Сдохла и сдохла, тебе какая разница? Плакать никто не будет. Протокол оформи, да к комиссару. Он ждет.
И довольный собой и жизнью в целом, сержант Клаус скрылся за дверью, насвистывая фривольный мотивчик себе под нос.
* * *
«Глаза – голубые.
Волосы – каштановые.
Рост – 178 см.
Вес – 65 кг.
Семейное положение – замужем.
Дети – дочь, семи лет, ведьма.
Муж – Ридьярд Новиков, колдун, городская лаборатория, специалист по маскировочным заклинаниям.
Дата проверки – 25 января 1*** года. Поговорить с ребенком не удалось».
Эти сведения были указаны на первом листе в личном деле Мариссы Новиковой, папка была до обидного тощей. Мира не без трепета в душе перевернула страницу и погрузилась в чтение. С некоторым удивлением открыла для себя тот факт, что ее мама, оказывается, тоже была когда‑то молоденькой, неопытной ведьмочкой, но при этом – оторвой, каких поискать. Первое свое поручение – прокрасться на кухню одного из кабаков города и подсыпать в еду слабительный отвар – выполнила с блеском и даже фантазией. В том смысле, что в еду отправилось не только слабительное, но и веселящее зелье. В итоге посетители, равно как и хозяева кабака, надолго запомнили этот вечер.
Дальше карьера Мариссы пошла на взлет – энтузиазма и желания творить пакости у неё было хоть отбавляй. Она бралась за самые гадкие поручения, не сдавалась ни при каких обстоятельствах и однажды, выполняя очередное задание, встретила Ридьярда Новикова, своего будущего мужа. В деле ничего об обстоятельствах их встречи не говорилось, и Миру снедало жуткое любопытство. Сухие факты – при выполнении такого‑то поручения умудрилась выйти замуж, что являлось вопиющим отклонением от первоначального плана и вызвало в Управлении большой переполох и шквал недовольства и критики. Но видимо, Мариссу такие мелочи не смущали, она продолжала держать достойную планку и после замужества, но за экстремальные задания уже не бралась. Затем беременность, роды, и она окончательно отошла от дел, посвятив себя дочери. Управление, конечно, наблюдало за семьей, надеясь ценный кадр когда‑нибудь вернуть, приходило с проверками, но Марисса в своем решении была тверда и непоколебима. Так и жили они тихо – мирно до того, как… погибли.
Мира зло вытерла слезы с глаз и стала искать любые упоминания о родственниках своей матери – живых или мертвых. Как и предполагалось, в живых никого нет, а о мертвых ведьмы не позаботились упомянуть. И то правда – зачем? Единственное, что привлекло внимание Миры – один из отчетов о посещении дома Мариссы. Ведьма, приходившая с инспекцией, отметила, что дома, кроме мужа – колдуна, находился еще один неустановленный колдун, который, предположительно, приходился близким родственником Ридьярду. То есть, если верить записям и считать, что инспекторша не ошиблась, у ее отца был жив кто‑то из родных? Причем о Мире он должен был знать, потому как на время того визита девочке исполнилось четыре годика. Так почему он не заявил права как опекун? Почему не занялся делами Ридьярда после его гибели? Тоже погиб? Был убит? Или просто не был оповещен? Впрочем, ведьма – инспекторша могла и ошибаться… кто знает, кем бы неизвестный посетитель на самом деле, откуда мог явиться и с какой целью…
– Фу – ты, ну – ты, сырость развела здесь, убогая! Ты чего ревешь?
Она ревет? – Мира и не заметила, как редкие слезинки, пролитые над коротким, сухим изложением жизни ее матери превратились в форменный водопад. Да это так…
– Чего надо? – спросила неприветливо, хлюпая носом без всякого стеснения, подняв на рыжего красные зареванные глаза. – Не звала, кажется.
– Кажется, не кажется, может у меня время свободное образовалось… – пропел ангел.
– Смотрю, ты весь из себя такой незанятой. Могу помочь с трудоустройством. Трупы убирать с проезжей части не пробовал? Или побыть осеменатором животных в научных целях в лаборатории? Могу замолвить словечко. Там, говорят, новые электрические стимуляторы завезли, опробуешь. А хочешь – по старинке, вручную, если силенок хватит. Слуууушай, а вот еще идея – городскую канализацию чистить будешь?!
– Смешно. Ха – ха. Ты сегодня просто искришь остроумием, таким же, правда, убогим, как и ты сама. И вообще, сбавь звук, у меня голова болит.
– Настучали по тыкве? – с надеждой спросила ведьмочка. – Кто? Я ему лично медаль на грудь повешу.
– Фу, какая ты… черствая. Я, между прочим, за тебя пострадал. Только кто это оценит? Кто? Одни тычки и затрещины, пинки моральные и оскорбления.
– Тааак… не поняла, при чем здесь я и твоя голова?
– А при том, что пить меньше надо в следующий раз, – выдал ангел загадочную фразу. – Эти наблюдатели те еще алкаши, их фиг перепьешь. Но зато польза какая. А то кто тебя от Рича спас? Вот и пришлось практически собой пожертвовать… Но, собственно, я не за этим вернулся. – С этими словами ангел проткнул бесплотным пальцем дело ведьмы Мариссы Новиковой насквозь. – Изучила? Молодец, купи себе пирожок. Только ерундой ты занимаешься, скажу по секрету.
– Как это ерундой? – изумилась Мира. – Мы же вместе ее…
– Взяли на время, помню. А рожу твою во время падения со стеллажей и вовсе никогда не забуду. До сих пор в кошмарах вижу… бррр… только без толку читать.
– Но… ты же… мы же… как же…
– Заело? – участливо спросил ангел. – По спинке не постучать? Я могу.
– Хам! – бросила Мира по привычке, даже без злобы, решив отставить сантименты и перейти к сути. Даже в малых дозах ее рыжий был невыносим. – Чего надо?
– Вопрос: ты на могиле родителей когда была в последний раз? Воот. То‑то же, сволота неблагодарная, и нечего такие глаза делать. Неблагодарная и есть. Кто за могилой ухаживать должен? И какая ты после этого любящая дочь? Название одно, ей – богу. Но это лирическое отступление. Вопрос же остается.
Мира такому повороту разговора не удивилась, критику выслушала, а потом емко выразила свое отношение к данному вопросу:
– Пшел вон. Не твоего ума дело.
– Не – бла – го – дар – ная, – по слогам, чтобы лучше доходило, выпалил ангел. – Ты бы, коровушка, взяла своего дружка милого под белы рученьки, да сходила, проведала родителей своих безвременно усопших… а ну как сегодня ночью… часикам к двенадцати. Глядишь, и дело личное без надобности окажется.
Мира насторожилась, как гончая, взявшая след.
– Яснее говори.
Рыжий показал язык и довольно рассмеялся.
– А фигу тебе. Не заслужила. Нет в тебе любви и уважения, вот когда зажжется искренность – тогда и помогу. А пока, коровушка, дерзай сама.
– Как это нет любви? Как это нет уважения? – поразилась Мира. – Я вот Тима… уважаю. Себя люблю… как это нет?
– А родителей почему забыла? Почему времени не находишь долг святой исполнить и навестить могилку? Почему каждый раз придумываешь причины глупые?
Мира открыла было рот, чтобы махом отмести от себя подобные подозрения, но ангел поднял вверх палец и сурово нахмурил брови. В руке его появилась бумажка:
– Для верности – зачитаю. И только попробуй перебить! Кассу пожалуюсь, он тебя до смерти застыдит своими лекциями про Истинные жизненные ценности. Так… что тут у нас? Пять лет назад тебе было семнадцать – сознательный возраст, будущая выпускница. «Не пойду, чего там делать? Цветы? Да зачем им цветы? И вообще, мне некогда, я на танцы иду» – выдержка из разговора с некоей земной девой, Иридой, фамилию неразборчиво написали, гады. Далее. Год спустя, восемнадцать лет, прекрасный, значимый возраст, ты со мной согласна? «Ой, надо, надо, обязательно схожу, это очень важно. Они ведь так рано умерли, я их почти не помню, и так давно не была на могилке их». Давно… хммм… да почитай, никогда. Продолжу. «Я так по ним тоскую», – эту фразу ангел выделил интонацией, вдобавок округлив глаза и выразительно подняв брови. – «Очень хочу сходить на кладбище, надо цветов купить». – Мира сидела, уставившись в пол. Она не помнила, чтобы говорила все это, но звучало очень похоже на ее тогдашние размышления. – Девятнадцать лет. Что мы имеем?
– Хватит! – не выдержала ведьмочка. – Я поняла! Я все поняла, нечего делать из меня чудовище. Я всего лишь… не убила же…
– Да было бы чего делать, ты и сама с этим успешно справляешься, – без малейшего намека на иронию произнес рыжий, и от его непривычной серьезности у Миры похолодело на сердце.
– Я – не чудовище, – сказала она, но ее голосу не доставало уверенности. – Я – это просто… я. Какая есть. Ведьма невеликой силы.
Рыжий пожевал губу:
– Я вот что тебе скажу, коровушка. Ведьмы – они стервы еще те, ни ума, ни чести. Ты – другая, и нечего мне возражать, уже я‑то тебя насквозь вижу. Раз тебя совестью и даже неким, пускай и весьма скудным на мой взгляд, подобием мозгов наделила Истина – значит, есть и ответственность поступать истинно верно, даже если тебе неудобно, нет времени, возможности и так далее. Ну ты все лучше меня знаешь, чего я тут рассказываю…
Мира внимательно слушала, сложив руки на колени. Не то чтобы она прониклась важностью момента, но что‑то в душе отозвалось на эти слова. По чести говоря, вечный внутренний конфликт – между тем, что она должна делать как ведьма, и тем, что не лежит у нее сердце к большинству этих поступков, привел к тому, что Мира выбрала нейтральную позицию в отношении себя самой, так сказать, путь наименьшего сопротивления. Когда дело касалось других, у нее не возникало ни малейших сомнений в том, что правильно, а что нет, но себя она не понимала, а самое главное, не принимала. Она могла рваться в бой за Истину для прочих людей – если это напрямую не шло вразрез с ее личными интересами, но пренебрегала этим в отношении себя. И большую часть времени была занята, придумывая различные оправдания собственной слабости.
Ангел продолжал:
– Как говорится, делай то, что говорит тебе совесть, и будь, что будет. И жить сразу станет в разы легче, вот увидишь.
Мира недоверчиво скривилась:
– Тебе легко говорить, ты – ангел. Ты хороший изначально, и ни у кого в этом не возникает ни капли сомнения. А я – плохая. Мне положено по праву рождения – ты биографию мамы моей читал? – быть гадкой, бессердечной тварью, которая не гнушается ничем ради достижения собственной цели. Я обязана быть в восторге от возможности сделать гадость, я должна радоваться, когда другим плохо. И это было бы нормально. Нормально. А то, что я чувствую – это аномалия, сбой в системе.
Рыжий скривился:
– Какая ты все‑таки зануда, а? Сбой, не сбой, нормальная – ненормальная! Сопли утри, а то до пола свисают, смотреть противно. Сидит, здоровая физически молодая девица и плачется по поводу собственной неустроенности. Ты мозги‑то – или что там у тебя? – прочисть и поменьше думай о том, что правильно для тебя, а что нет. А то ишь, нюни развела… и кроме того, ты алруну укатала? Укатала. Невинную душу прокляла, это тебе в вашем управлении должны на год вперед засчитать. И совесть тебя не сильно мучила, не так ли?
Мира подумала и поняла, что он прав. Она прокляла невинную душу – сознательно, не без сомнений, но все же. И где была ее доброта? Где было ее стремление защитить тех, кто слабее? Может, ей лишь казалось, что она – другая? Может, это все – глупости? А она – такая же ведьма как и остальные: злобная, дурная, стервозная. И кстати, насчёт ритуала…
– Слушай, – не удержалась девушка, – а ты как это все провернул тогда? С первокурсницей? Разве вам позволяется чужим разумом завладевать и насильно душой наделять?
Рыжий презрительно хмыкнул:
– Не позволяется, и что? Упокаивать вампиров в Калерии тоже запрещено, раскрывать свое существование подопечным – тем более, да мало ли… и вообще, это такие мелочи по сравнению с тем, что было… подумаешь, потеснил эту дурочку из ее головы, но так там пусто было, заходи – не хочу.
– А что за кинжал?
– Раритет. Второй год после сотворения богами живых. Лично богом Истины выковывался, дабы статуэтки душой наделять. Я его позаимствовал на некоторое время. Внес небольшие коррективы, добавил для пущего эффекта кое – какие слова и опа! Рич у нас – единственный совестливый и одушевлённый колдун в империи. Каково, а? Его можно в цирке за деньги показывать.
– И тебе за это ничего не будет? Я имею в виду то, что ты девушку подчинил своей воле и кинжал взял.
– Будет – не будет, посмотрим, чего раньше времени панику наводить. Ты лучше прекращай строить из себя царевну – несмеяну и начинай головой соображать, а то остатки мозгов атрофируются за ненадобностью.
Мира в сердцах треснула кулаком по столу:
– Да чтоб тебя! Я тут душу изливаю, а он… гад!
– Душу в туалете изливать будешь, после шумной вечеринки, мне такого счастья и задаром не надо. Ты лучше скажи – на кладбище пойдешь сегодня? А то представление без тебя пройдет опять, обидно, а?
– Какое представление? – спросила Мира, на секунду отвлекаясь от горьких мыслей. – Ты о чем?
– Придешь – увидишь. И потеплее оденься, холод на улице, – загадочно улыбнулся рыжий, и, подмигнув наглым голубым глазом, растворился в воздухе.
Пущенная ему вслед недрогнувшей рукой чашка разбилась о стену на множество осколков.
Глава 2. в которой Рич и Мира, каждый по – своему, попадают в очень сложное положение
«Это слово не должно звучать так грубо. Фу, ты где воспитывался, Рич?»
– Ты где воспитывался, Рич? – по – детски передразнил свою Совесть великий колдун, вешая трубку телефона. – Да хоть где, тебе какая разница?
Рич был дома, один. Последние три дня он и думать забыл обо всем на свете, сконцентрировавшись на создании заклинания или зелья, которое изгнало бы из него подарочек ангела – хранителя этой чертовой ведьмы. И ведь надо было же с ней связаться! – в тридцать третий раз сокрушенно вздохнул колдун. – Знал же, что ведьмы – начиная с собственной бабки – только свои интересы блюдут, а уж хитрости и коварству у них учиться надо, мастерство зашкаливает. Но нет, пошел на поводу у любопытства – уж больно мудреным оказалось плетение проклятия, захотелось разобраться, что к чему, к тому же бонус в виде личной невольницы – ведьмы казался привлекательным, а теперь вот расплачивается за свою глупость.
Совесть! Это ж надо додуматься! Совесть! С душой Рич уже разобрался – она была продана через два дня после вселения богу Смерти за неплохую цену – иммунитет к чарам вампиров. Избавившись от ненужного придатка, Рич воспрянул духом и с удвоенной энергией взялся за выселение Совести. И тут его ждало разочарование – жгучее, невыносимое. Его, великого колдуна, знаний не хватало на то, чтобы создать нужное заклинание.
«Ты руками‑то не очень размахивай, чай не дровосек, дерево рубить кулаками», – проворчала Совесть, чем выбесила колдуна еще больше. Он зарычал, как оборотень на вампира, ощерив зубы, и отшвырнул драгоценный фолиант, который до этого листал. Книга впечаталась в стену и шлепнулась на пол, Рич тупо проследил взглядом ее путь и обеими руками схватился за голову.
Это надо прекращать и немедленно! Невыносимо, немыслимо, неслыханно! Он не может справиться с наглой выскочкой, не имеющей даже физической оболочки. Где это видано? Да собратья, узнай они об этом, на смех поднимут, всерьез воспринимать перестанут, если он не сможет справиться с подобной мелочевкой.
«Звонят, дядя! Иди, дверь открой, а то стоишь как истукан. Поплохело, что ли?» – протрубил в голове голос. Рич дернулся и осознал, что дверной звонок и впрямь заливается соловьем. Встревоженным, нервным соловьем.
Встряхнувшись, как собака после купания, колдун пошел открывать.
На пороге стоял его коллега по университету, а по совместительству начальство – Мирослав. Не бог весть какой колдун, но подхалим и кляузник знатный, просто профессиональный, можно сказать. Его жалобы на всех и вся являлись шедеврами эпистолярного жанра и позиционировались как образец для подражания, а то, что он везде появлялся с печатным экземпляром Правил Университета под мышкой, стало притчей во языцех. В общем, тот еще субчик. Ни одно событие не могло иметь место, если о нем не знал Петров Мирослав Евгеньевич. Точнее, Петровым Мирослав Евгеньевич был в безоблачном детстве, а возмужав и осознав свое высшее предназначение – искоренять порок и насаждать… увы не добродетель, а всего лишь неукоснительное соблюдение всевозможных правил, без которых, по его мнению, не может существовать ни одни приличный живой (при этом надо справедливости ради отметить, что и сам он следовал правилам всегда и во всём, хотя порой этой доставляло массу неудобств как ему, так и окружающим) – так вот, осознав все вышесказанное, он поменял унылую фамилию «Петров» на звучную и сочную «Победоносцев». На тот момент Мирославу было лет восемнадцать, и он наивно полагал, что таким образом раз и навсегда избавится от «теней прошлого», по его же собственным словам, и вступит в светлое и перспективное будущее, символом которого являлась новая фамилия. А что? По – бе – до – нос – цев! Звучит!
Увы и ах. Сведения об этом факте попали в университетские кулуары – как, он не знал, но так или иначе все, включая ректора, звали его именно Петров, может, из вредности, может, посмеяться хотелось при взгляде на гневно краснеющую физиономию Мирослава, а может, просто лень было новую фамилию выговаривать.
Выглядел «Петров – Победоносцев» как обычно – строгий, скучный костюм – тройка – и это в тридцатиградусную жару! – на голове шляпа, на носу модные очечки – единственное, что выдавало подавленное желание одеваться стильно. Узкое бледное лицо, никогда не знавшее загара, неожиданно широкие плечи и по – девичьи узкая талия. Глаза блеклые, бесцветные. Ничем не выдав своего удивления, смешанного с неприязнью, Рич шагнул в сторону, молча приглашая незваного гостя войти.
«Правила хорошего тона не для тебя придумали, я так полагаю?» – этот вопрос колдун проигнорировал как несущественный и закрыл за вошедшим дверь – хлопнув чуть сильнее, чем было нужно, и выразив таким образом свое легкое недовольство пришеднем невовремя гостем.
Мирослав лучезарно улыбнулся, и осторожно пригладил волосы на висках, под шляпой:
– Ах, мой друг! Доброго, доброго вам денечка! Вы на удивление хорошо выглядите – для покойника, я хочу сказать! Ведь именно покойника, безвременно покинувшего наш мирок, я ожидал обнаружить здесь или увидеть вас тяжело больным, при смерти!
– Отчего же, мой друг? – невероятно искренне осведомился Рич, ничего так не желая, как выставить противную рожу из своего дома душевными пинками. Мало ему на работе этого слизняка!
Мирослав немного нервным жестом сложил вместе руки – ладошка к ладошке – и улыбнулся, мысленно составляя текст жалобы на самовольное отлучение во время учебного процесса преподавателя пятого курса Ричмонда Брайта. «Ректору Единого университета Магии и Чародейства…» что‑то он отвлекся… Снял шляпу и опять пригладил идеально уложенные волосы, произнес:
– Но вы уже четыре дня как не даете о себе знать! Ректор в отчаянии, рвет на себе шерсть – скоро совсем лысым станет! А как же, как же иначе? Вы – ценнейший кадр, редчайший, драгоценнейший наставник неокрепших умов! Вы – наше достояние, если хотите! Вы не можете просто так взять и исчезнуть, никого не предупредив! Вот я и решил, что у вас в жизни произошла форменная трагедия. Что вас убили, или не приведи Истина, арестовали власти! Представляете – во втором случае – масштаб трагедии? Это же пятно на репутации университета! Гипотетическое, на данный момент, но пятно! И что подумают окружающие?! Мой священный долг, как вашего начальника – да что там, коллеги и друга! – помочь всенепременнейше и любыми способами! Избежать возможного скандала! Где это видано – преподаватель прогуливает лекции по причине возможной смерти?
Рич придал лицу самое миролюбивое выражение, на которое был способен в данный момент, и ответил:
– У меня проблемы… личного характера. О них я буду докладывать ректору наедине, не извольте беспокоиться. Без меня ничего не рухнет, надеюсь, в нашей Мач… хм… простите, в нашем университете, так что как только вопросы решатся, я немедленно явлюсь для дачи объяснений – повторюсь, лично к ректору в кабинет, вас устроит такой вариант?
В это время в лаборатории что‑то раскатисто громыхнуло.
«Ну вот, – расстроенно подумал Рич, – теперь опять три дня ждать, пока зелье созреет, мать его! И надо ж было так не вовремя прийти!»
Мирослав повернул голову на шум и насторожился как натасканная гончая. Его тонкие ноздри хищно затрепетали, а глаза сузились.
– Что это? – спросил он визгливым от возбуждения голосом. – Что случилось? Откуда шум? – И попытался снять обувь и ввинтиться в комнату, дабы исполнить свой прямой долг и узнать, что же произошло, но Рич грудью загораживал проход и попытки начальства вторгнуться в свое жилище решительно и вежливо пресекал. Ну, скорее решительно, чем вежливо, если быть до конца честными. Но кого бы это смущало – только не Мирослава.
– Вы там кого‑то прячете? – полюбопытствовал гость, оставив, наконец, неуклюжие попытки снять обувь. Соблюдая максимально возможное достоинство, он распрямился, заложил руки за спину и, перекатываясь с пятки на носок, то и дело поглядывал в направлении лаборатории Рича.
– С чего вы взяли? – вопросом на вопрос ответил колдун.
– Но… может, тогда дадите мне пройти и взглянуть самому?
– Зачем?
– Затем, что ваши проблемы – это наши общие проблемы. Я очень хочу помочь вам в их решении, вы всегда можете на меня положиться, доверить мне самую страшную тайну… – Мирослав заговорщицки понизил голос практически до шепота и склонился к Ричу. – Я никому ничего не скажу, но сделаю все, что в моих ничтожных силах для того, чтобы вернуть вас, так сказать, в строй. В наши доблестные ряды!
«Какой милый юноша, – восхищенно протянула Совесть. – Похож на моего бывшего воспитанника! А как сладко говорит! Приятно послушать. Вот с кого надо брать пример. Такой достойный молодой колдун…» – Ричу на мгновение послышалась ирония в голосе Совести.
Он мотнул головой, дабы избавиться от оглушающего эха в ушах и понял, что запасы его терпения небезграничны. На обоих незваных гостей явно не хватит. Надо что‑то срочно решать. И поскольку от назойливой соседки никак не избавиться, будем работать с коллегой.
– Конечно, мой друг, – улыбнулся кровожадно, но Мирослав этого не распознал. – Заходите, будьте как дома. Я сейчас же вам все поведаю. Самую что ни на есть горькую правду. Все – все – все расскажу, как на духу. Только вы сможете меня понять!
И чуть ли не под руку провел гостя в комнату.
«Делаешь успехи, – похвалила Совесть, – может, ты и не такой пропащий колдун, как все вокруг считают. Я верю, что в глубине твоего сердца тлеет искорка добра, и моя обязанность – раздуть из нее мощное, ровное пламя, которое не угаснет и согреет теплом окружающих тебя живых. Вместе мы добьемся таких высот, о которых раньше ты мог только мечтать. Ты – на верном пути, пупсик, ты станешь вершиной моего творчества, вишенкой на торте, если мне будет позволено такое фривольное сравнение; своего рода образцом, на который будут ориентироваться заблудшие во тьме души, маяком для отчаявшихся… ты чего, ты… куда, но… не вздумай, не вздумай, ты обалдел, умник, ты чего с ним сделал?!»
Полностью игнорируя истеричные выкрики Совести, Рич усадил гостя на диван, а затем, ни слова не говоря, с тем же благодушно – кровожадным выражением лица, открыл позади него портал, и одним четким молниеносным пинком вытолкнул ничего не подозревающего Мирослава в темноту. Тот даже пискнуть не успел, не говоря уже о том, чтобы оказать сопротивление. Перед глазами Рича мелькнули белые носки, начищенные до блеска – в летнюю пылищу! – штиблеты, когда гость спиной повалился в портал.
«Ты… Ты… "
– Свинья? Урод? Негодяй? – насмешливо подсказал Рич, закрывая портал и демонстративно отряхивая ладони. – Я тебя, сволочь такую, когда изгоню, лично в первое попавшееся тело запихну и тогда посмотрим, кто кого, это понятно? Будешь у меня тапочки приносить и газету в зубах по понедельникам, тварь. Я пассажи твои про доброту и нравственность припомню все…
"Ну – ну, тоже мне умник нашелся, – в голосе Совести зазвучала чистая ирония, – наивный валенок ионского разлива, вот ты кто. Думаешь, первый, кто пытается от меня избавиться? Думаешь, так просто боги меня посылают? Да ты всю жизнь в лаборатории своей гнилой проведешь, а и на сантиметр к разгадке не приблизишься. Ты не понимаешь, с кем силой взялся мериться, умник. Воля Истины – неумолима, веление ее есть единственный верный путь, так что мой тебе совет – забей. И думать начинай над своими поступками".
