Текст книги "Отпускай (СИ)"

Автор книги: Ольга Сурмина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

– Я понял, что неправильно вас понял. – Казалось, молодой человек вновь говорил весело, но интонация поменялась. Словно он пытался скрыть удовлетворение, или какую-то жуткую, беспричинную уверенность в чем-то. – Расслабьтесь. В конце концов, я просто врач. В глазах пациента врач вообще не должен иметь пола.

– Пациент в глазах врача тоже, мне кажется. – Фастер прищурилась, но тут же вновь отвела голову в сторону. Должен, или не должен… доктор имел пол. И забыть об этом девушка не могла.

– Расслабьтесь. – Повторил он. – Когда мышцы напряжены, измерения будут не такими точными. А для нас это очень, очень важно.

– Не могу. – Тяжело дыша, сквозь зубы пробормотала Эмма. – Я пытаюсь. Все равно, когда я голая, а человек передо мной практически на коленях, не очень получается.

– Вам помочь? – Мужчина невинно поднял брови, а Фастер дернулась от этого вопроса, затем неловко отпрянула. Должно быть, он имел ввиду что угодно, но только не то, что она подумала, и чего испугалась. А почему вообще она об этом подумала?

– Нет, я… я сейчас. – Голос прозвучал сдавленно. Девушка силой сглотнула ком в горле, и попыталась представить, что рядом лавка, и ей вот-вот можно будет присесть. Получалось. Мышцы расслаблялись, но ноги начинали чуть-чуть дрожать.

– Вы умница. – С улыбкой сказал Даглас, и вновь блеснули стекла очков. Навязчивые прикосновения по теплой коже внутренней стороны бедра продолжались, из-за чего Эмма виновато подняла голову к потолку. Это приятно, и вновь за это было стыдно. Приятно даже то, что он её похвалил, но это уже рождало тяжелый, мерзкий осадок. В глубине души хотелось, чтобы врач повел пальцами немного выше, но даже самой себе Фастер ни за что бы в этом не призналась.

– Ну вот. – Мужчина встал, вновь что-то записал в блокноте, затем жестом пригласил пациентку на кушетку. – Остались икры, руки, и стопы. Не так уж и страшно, да?

Она кивнула, и судорожно выдохнула. Чуть вспухшие и влажные от рефлексивного возбуждения половые губы мешали ходить, а факт, что доктор это заметил, ввергал в ужас. Когда накатывало понимание произошедшего, Эмма прятала взгляд. Дома на самом деле теперь нечего делать, домой не хотелось. Мысли о доме убивали. Но мысли о том, что после сегодняшнего доктору, как ни в чем не бывало придется смотреть в глаза, сверлили не меньше. Видел голой. Трогал, и… сказал. Что может быть хуже?

Даглас с бессменной улыбкой замерял ей икры, затем навис над лицом, и начал мерять руки. В нос тут же ударил запах больничного антисептика, и Фастер прикрыла глаза. Хлоргексидин. Чуть-чуть спирт, и совсем немного… что-то еще. Что-то еще, от чего девушка сдвинула брови.

Кровь?

– Я надеюсь, вы не сбежите от меня после сегодня. – Вдруг сказал физиотерапевт. – Я просто очень хочу помочь вам, вот и все.

– Что? – Эмма раскрыла глаза. Вновь словно читал мысли, и вновь по лицу полз румянец.

В ту же секунду врач нагнулся еще ниже, словно сквозь бликующие стекла очков изучал лицо своей пациентки. Казалось, еще пара сантиметров, и пряди его волос коснуться кожи её щек. Фастер резко выдохнула, снова слыша в ушах грохот собственного сердцебиения.

– Не хочу вас пугать. Состояние, в котором сейчас ваш мышечный каркас, плачевно. И я… правда хочу помочь. Возможно, не только из профессионального интереса. – Даглас резко выпрямился, затем дружелюбно улыбнулся и поправил очки. – Ну, вот и все, можете одеваться. Ничего страшного, правда? Ничего особенного.

– То есть как? – Одними губами спросила Фастер. – Подождите. Что вы сейчас имели ввиду? Что значит «возможно не только»? А из-за чего тогда? Скажите… скажите прямо. – Она низко опустила голову, и уставилась на собственные колени. – Скажите. Иначе я буду думать об этом.

– Эмма, ты мне симпатична. – Вдруг выдал доктор, бесхитростно вскинув брови. – Пока я буду тебя лечить, я буду твоим врачом, не больше и не меньше. Но в целом… я буду рад, если ты решишь со мной пройтись, или вроде того. Я знаю, у тебя сейчас сложный период. Мужчина, которого ты любила, предал тебя. Мало того… он еще и маячит у тебя перед глазами день ото дня. Не то что бы я рассчитываю на ответную симпатию, просто грустно смотреть, как тебе плохо. Потому что ты… симпатична мне. Как я и сказал. Думаю, я бы мог… поддержать тебя.

– Симпатична? – Фастер почувствовала, как все внутри сжалось. Как тут же потемнело в глазах, а сердце, казалось, пропустило один удар.

Силуэт человека в белом халате расплывался. Мужчина. Мужчина-врач, с которым Эмма познакомилась. Симпатична? Симпатична… в том самом смысле?

Ему нравятся восьмиклассницы? Кактусы? Воздуха в легких не хватало. Холодели ладони, а затем покрывались влажной пленкой нервного пота. Только что он трогал её голой, а теперь говорит, что симпатична? Сами собой дрожали губы. И тут же из недр подсознания выплескивались воспоминания о прикосновениях Нейта. Совсем других. Совсем не вдумчивых, разрозненных, и отстраненных. Становилось страшно, настолько, что Фастер не знала, что отвечать. Никто до этого не говорил ей «ты мне симпатична». Штайнер только отвечал «да» на вопросы о любви. Картонно улыбался, и привычно кивал.

Картонно. Но не так, как доктор Даглас.

– И-извините. – Девушка нервно сглотнула. – Я не знаю, просто…

– Все в порядке. – Мужчина весело улыбнулся и развел руками. – Это ни к чему тебя не обязывает, и я ничего не жду, правда. Просто позволь мне… помочь тебе. Просто помочь, хорошо? А дальше ты сама. И ты не обязана будешь благодарить меня потом ответной симпатией. Сейчас желание что-то дать тебе – мой внутренний порыв. И я ничего за него не жду. Просто прими его и не убегай, ладно? В конце концов, каблуки… хотят, чтоб вы их покорили. – Он склонил голову, и вновь за бликами стали видны его мутные, болотные глаза, как у манекена. Даглас едва заметно подмигнул.

– Ладно. – Тяжело дыша, Эмма уставилась ему в лицо.

– Одевайтесь. Мне нужно отойти на пару минут, но я вас запру. Будет не очень приятно, если кто-нибудь войдет в неподходящий момент. – Молодой человек поправил очки. – Хорошо?

– Д-да. – Все еще с трудом осознавая, что сейчас произошло, Фастер кивнула. Врач махнул ей рукой, снял перчатки, и стремительно вышел. Из замочной скважины послышался тихий щелчок.

Оказавшись в темном, как нора, коридоре, Даглас едко прищурился. Улыбка сползала с лица, словно краска со старого, облысевшего забора. Взгляд становился сосредоточенным и насмешливым. Он резко выдохнул, и пошел вперед, нервно пощелкивая ручкой в глубоком кармане.

Она верила всему, что он говорил, и его это забавляло. Милая, наивная Эмма. Такая наивная, что врач ощущал тяжелое, больное возбуждение. Завтра он скажет, что для диагностики мышц ей нужно ввести в анал зонд, а она, должно быть, шарахнется, но нехотя кивнет. Ляжет на кушетку, и раздвинет ноги.

Куколка. С бледными, тонкими ручонками, неловкими движениями, и подозрительным взглядом. С длинными ресницами и обворожительными, красными, болезненными губами. Что ни на есть… куколка. Может ли быть что-то более идеальным? Даглас безумно улыбался. Ему казалось, что нет. Столько лет ожиданий… ради того, чтобы она, однажды, просто пришла к нему на процедуры. Подлечить больные руки и ноги, чуть-чуть улучшить свое положение и состояние.

Куколка с разбитым сердцем.

«Ты мне очень нравишься, Эмма» – с улыбкой повторял он. Сказал то, что нужно было сказать. Она хотела услышать, что врач не будет ждать ответной симпатии, и он сказал это. А она? Поверила? Ему хотелось смеяться с этого, но вместо смеха Даглас с нежностью смотрел куда-то вглубь коридора. Разве не прелестно, что поверила? Хотя и наивно, все равно прелестно.

Просто идеальная пациентка. Настолько, насколько это вообще возможно.

«Тоска по бывшему тебя быстро отпустит» – продолжал бубнить врач. «Потому что зонд – это не только страшно, но и приятно. Вряд ли ты будешь в этот момент думать о ком-то, кроме меня»

Он резко остановился, и дернул на себя темную, высокую дверь, затем стремительно вошел в тусклое помещение, отделанное белой кафельной плиткой. Уборная. Пусто. Мужчина бесцеремонно двинулся к одной из кабинок, а когда оказался внутри, стал нервно расстегивать ремень на поясе. Послышался щелчок, затем тихий звук разъезжающейся ширинки. Даглас тяжело выдохнул, когда вынул из штанов плотный, эрегированный член. Давно такого не чувствовал. Казалось… целую вечность.

Ладонь плотно сдавила горячий ствол. Пальцами мужчина чуть-чуть начал двигать на нем кожу, безумно скалясь в полумраке над белым унитазом. Где-то позади капала вода, тек кран.

Приятно. Хотелось сдавить сильнее. А еще хотелось сдавить руками грудь своей наивной пациентки, и зажать меж пальцами плотный сосок. Хотелось раздвинуть в стороны половые губы, и сказать: «ты же хочешь расслабиться, правда?».

Рука рефлекторно скользила по твердому члену. Возле уретры собралась капля прозрачной жидкости, которая чуть-чуть стекала вниз. Молодой человек склонил голову, жарким становилось все тело. Хотелось разрядки. Перед пустыми, болотными глазами мелькали кадры, как она могла бы… неловко раздвинуть перед ним ноги, развести ягодицы в стороны. Лечь, и спросить: «я правильно делаю? Так нужно, да?»

Он стиснул зубы, тяжело выдохнул, и раскрыл глаза. Из члена брызнула белая, вязкая жидкость, которая стала волнами вытекать наружу, капать на воду в унитаз. Тело охватывало низменное, больное удовольствие, все вокруг плыло.

Ходячая куколка. Прямо как та, с какими Даглас привык работать, только живая и говорящая. Милая, неловкая, грустная. То, что нужно.

Еще рано пересекать черту, она может исчезнуть в тот же момент. Еще рано что-то говорить ей, потому что печаль предательства ест её изнутри. Только врачу казалось, что время лечит лучше всяких таблеток. По крайней мере, душевные травмы.

Время и зонд.

Главное – убедить, что он ей необходим.

Это больно

Сперва сарафан казался холодным, но быстро согревался от тела. Сквозь плотные жалюзи просвечивался свет, и белыми полосами падал на пол. Вскоре за дверью послышались шаги, а вместе с ним тихие, но оживленные голоса. Судя по всему, доктор возвращался.

Ключ в замочной скважине провернулся несколько раз. С бессменной улыбкой Даглас вошел, а следом за ним зашел еще один высокий, чуть взлохмаченный врач. Тоже улыбался, но резко замолчал, увидев в кабинете девушку. Губы иронично поджимались, но тут же ирония сменялась снисходительной вежливостью:

– Доктор Даглас, вы запираете пациентов, чтобы они от вас не сбежали? – Молодой человек поправил очки, за которыми скрывались тусклые, серо-голубые глаза.

– Конечно. – Майрон прищурился. – Ведь мои пациенты бегают лучше всех, вы забыли? Быстрее только те, кто лежат в травматологии. Их нам не победить.

– Я так и подумал. – Незнакомец подошел к Эмме, и нагнулся над ее лицом.

Она вытаращилась, и сдвинула брови. Заметно отросшие, пыльно-русые волосы, что практически доходили до подбородка топорщились так же, как у Дагласа. Складывалось впечатление, что врач не так уж и часто озадачивался тем, чтобы расчесываться, да и вообще не часто смотрелся в зеркало. Однако, пах приятно. Какими-то медикаментами, и чем-то сладким. Возможно, мучным. На правильные черты лица падала тень, а губы растянулись в премилой улыбке.

Фастер нервно переводила взгляд с физиотерапевта на незнакомца. Похожи, и отрицать то было глупо. Распахнутыми халатами, выражением, и даже напущенной дружелюбностью. Похожи прямыми носами, правда у другого доктора волосы были чуть длиннее. Взгляд «по умолчанию» любопытный, и даже какой-то пытливый.

– Это леди с Беккером, из детского дома? – Мужчина поднял брови. – Очень приятно познакомиться. Я…

– Доктор Маэда. – Даглас прикрыл глаза. – Спасибо за сотрудничество, я сам к вам зайду. Чуточку… чуточку позже, хорошо? Пациентка ждет меня уже минут двадцать. – Физиотерапевт сложил на стол какие-то бумаги, и едва заметно кивнул коллеге.

– Что ж, увидимся. – Мужчина выпрямился, и прошел мимо кушетки, словно там больше никого не было, и никакая Эмма там не сидела. Он махнул Майрону рукой, и довольно быстро вышел из кабинета.

Фастер непонимающе склонила голову. Зачем приходил? Или не знал, что Даглас кого-то у себя спрятал? Конечно не знал. Это странно, но незнакомый врач, казалось, совсем не счел такой поворот событий странным. Пожал плечами и ушел.

– Извини, что заставил ждать. Он передал мне твои анализы, но я ими позже займусь. – Майрон сдвинул брови. – Сейчас я должен быть в зале. Мои пациенты остались без присмотра, и это не есть хорошо. Идем? Тебе тоже нужно продолжать терапию. Туфли ждут. – Доктор искренне улыбнулся.

Эмма медленно кивнула, затем вышла вслед за физиотерапевтом в темный коридор. Пару секунд потопталась, пока Даглас запирал кабинет, и тихо сказала:

– Вы похожи. С тем человеком… вы похожи.

– Да? – Майрон вскинул брови, затем равнодушно пожал плечами. – Наверно. Доктор Маэда мой кузен.

– Кузен? – От удивления девушка чуть отпрянула. – Он вылитый ты... или ты – вылитый он. Сложно.

– Не знаю, что сказать на это сравнение. – Даглас закатил глаза. – Он мне, все же, больше коллега, чем кузен. Много лет мы не пересекались, но в том году он пришел работать в нашу больницу. В детстве мы часто проводили время вместе, но... в двенадцать он попал в детский дом. И жил там до совершеннолетия, как и ты. В то время мы не общались.

– Вот как. – Эмма опустила взгляд. – Ребенку, должно быть, очень тяжело пережить смерть родителей. Я своих почти не помню, а он... помнил. Жил с ними.

Майрон медленно кивнул на это.

– Я был удивлен, когда встретил его здесь. Видишь ли... моя семья – семья потомственных ветеринаров. Ему повезло больше, его родители были вполне нормальными, и не обсуждали за ужином современные способы умерщвления кошек. – Мужчина вновь закатил глаза. – Мои родители были просто помешаны на работе. Жили ею. Так что, когда я не пошел продолжать семейное дело... в каком-то роде разочаровал их. – Врач улыбнулся, при чем очень искренне. В этой улыбке не было ни боли, ни сожаления, ни даже печали. Казалось, на отношения с семьей Майрону совершенно плевать. – Было очень иронично. Я завидовал кузену, потому что его мама с папой были, что называется, нормальными. А он завидовал мне. Собирал энциклопедии, сидел за книжками и мечтал о микроскопе. Это все... было очень давно. Мы были детьми.

– Но ты все равно пошел в мед. – Эмма подняла удивленный взгляд. – Почему мед, если ты так не любил родительское дело?

– Я не любил ветеринарную медицину. – Даглас как-то тяжело, фальшиво улыбнулся, словно пытался скрыть раздражение от этого вопроса. – Как выглядели животные с изнаночной стороны я знал и так. Хотелось уметь что-то получше. Что-то более... значимое.

– Значимое? – Девушка сдвинула брови, и меж ними пролегла морщинка.

– Ну да.

– А ты... вы... вы тщеславны, доктор Даглас. – Губы стали расползаться в странной улыбке, и Фастер прикрыла глаза. – Тщеславны, и даже жестоки. То есть жизнь кошки для вас пустая, она не имеет никакого значения. Печься над нею вам не интересно. А вот люди... люди другое дело. Раз так, то вы властный человек. – Ухмылка становилась шире. – Кто бы мог подумать.

– Эмма. – Мужчина раздраженно прищурился, но тут же взял себя в руки. – Я разве запрашивал самоонализ? У всех... свои приоритеты. Не нужно обвинять меня в том, что расстановка моих приоритетов расходится с вашей.

– Извините, если я вас задела. – Девушка низко опустила голову. – Вы правы. Я просто... удивилась. Ты такой милый и славный, нельзя было...

– Славный? – Майрон странно улыбнулся. – Что ж, надеюсь, вам это нравится. Нравится же?

Фастер подняла на мужчину глаза, затем медленно кивнула. На самом деле славный. И это… было приятно. Это не могло не нравится. Всем нравились милые люди.

Такие как доктор Даглас.

* * *

Дни безучастно ползли, один за другим. Каждое утро Эмма пыталась уйти попозже, чтобы отмахнуться от завтрака. Каждый вечер попозже вернуться, чтобы не видеть взгляды двух влюбленных людей. Не видеть лица «брата», который маячил то на кухне, то в коридоре. Теперь это не только вызывало боль, но еще и раздражало.

Правда боль постепенно проходила. Все еще точила, но иногда, всполохами становилось легче. Казалось, что Фастер постепенно привыкала с новой реальности.

Смеркалось. Белые тучи над городом серели, а затем и вовсе чернели. Силуэты деревьев качались на ветру, и иногда с неба летели мелкие капли. Эмма ежилась, и закрывала руками голову. Потоки ветра поднимали сарафан, и его вечно приходилось одергивать.

Путь домой.

«Домой».

Оторванные от веток листья взмывали в небо, понемногу намокал асфальт.

Он сидел за кухонным столом. Безучастным, холодным взглядом испепелял тарелку со стейком, к которому даже не притронулся. Слышал тихий, женский голос рядом, который что-то ему говорил. Правда, как не пытался, не мог сосредоточиться на словах. Что-то там про… что-то. Он не знал, и крупной частью души ему было все равно.

Резко отвлекся, когда почувствовал на обнаженном плече прикосновение женской ладони. Повернул в сторону голову, внимательно разглядывая ухоженные ногти с аккуратным маникюром. Перевел взгляд на запястье, поднялся им выше. Мельком осмотрел грудь и лицо.

Горячая рука. Поглаживала его напряженные мышцы, касалась пальцами бледной кожи.

Можно.

Она потянулась вперед. Прикрыла глаза с тонким слоем туши на темных ресницах. Коснулась мягкими губами до его губ, и чуть-чуть улыбнулась.

Он ответил на поцелуй. Так же прикрыл глаза, и взял тяжелой ладонью её голову.

Женщина.

На секунду Нейт забыл, как её звали. Женщина с теплыми губами. С теплыми прикосновениями, красивой грудью. Лицом. Его лимбическая распознавала её как привлекательную, как подходящую особь, чтобы с ней спариваться. Почему нет? Секс – это приятно.

Сердце ровно билось в груди.

Почему-то захотелось усмехнуться. Не на неё, а на самого себя. Но тут же внутренняя усмешка сменялась пустотой. Казалось, немели руки, пальцы. Мужчина словно не ощущал свое тело, а если ощущал, то как-то притупленно. В голове не было ни одной мысли. И ни одной эмоции. Однако, он больше не спрашивал, почему. Сквозь щель между прикрытыми веками смотрел на скатерть, на стол равнодушным взглядом.

«Все в порядке?» – спросила она, а он слышал эти слова словно через толщу воды. С натянутой улыбкой кивнул.

Казалось, это состояние не имело конца, края. Не имело начала. Когда наступило? В какой момент Нейт… треснул? Иногда оно сменялось злобой. Иногда отчуждением, или раздражением.

Все давно должно было измениться. Он изменил свою жизнь. Полностью, радикально, сжег мосты, чтобы не возвращаться. Но куда… «не возвращаться»? Персональный ад словно был рядом с ним. И, казалось, с каждым днем обволакивал все больше, а не меньше. Это состояние не удавалось сбросить, не получалось им управлять. Штайнер сгибался под ним.

Скрипнула входная дверь, затем послышался тихий хлопок. Нейт тут же отвлекся, и сузил глаза. Шорох в коридоре. Стальной хваткой взялся за запястье девушки, и снял её руку с себя, встал, и молча пошел ко входу.

Худой силуэт снимал туфли. Она стряхивала с волос влагу, и капли летели в разные стороны. Тихо падали на пол.

– Почему так поздно? – Приглушенно, но очень твердо спросил Штайнер.

– Зал до восьми. – Эмма вздохнула. – Есть не буду, брала навынос в кафе. Затем погуляла. Вот и задержалась…

– Понятно. – На лице, казалось, не отражалось ни одной эмоции. В темноте тускло поблескивали два лиловых взгляда. – Наверх?

– Я сегодня сама. – Со странной ухмылкой ответила Фастер, а затем с бескомпромиссной решимостью посмотрела на лестницу. – Последние дни я только и делаю, что тренируюсь. Если представить, что порог – что-то, что нужно перешагнуть, у меня неплохо выходит. Хочешь посмотреть? – В ухмылке показались зубы.

Она медленно подошла к лестнице. Горячей рукой взялась за поручень, и крепко сжала.

Шаг.

В бедрах ощущалось тянущее напряжение. Колени чуть дрожали, но девушка сжимала зубы, и не обращала на это никакого внимания. Он смотрит. Пусть смотрит. Почему-то сердце сжималось от тяжелой, больной радости. Самодовольства. Она сможет без него. Ступень, еще одна… их становилось все меньше. Один лестничный пролет заканчивался, и сердце стучало все сильнее.

Эмма не хотела оборачиваться. Знала, что смотрит. Прищуривается. Наблюдает, шаг за шагом. Не хотелось отдыхать, не хотелось показывать ему слабость. Справится без его помощи.

Он ей не нужен.

Ноги бил мелкий тремор, но Фастер продолжала их переставлять. Эта лестница не такая уж и большая, не такая, какой она её помнила. На лбу выступал прозрачный пот, дыхание учащалось.

В следующую секунду девушка зашаталась. Мышцы сводила судорога, и она, что было сил, вцепилась в поручень. Колени подкашивались, глаза рефлекторно расширились. Эмма чувствовала, что падает назад. Все вокруг застелил внезапный страх.

По телу поползли холодные мурашки, когда она с размаху ударилась спиной о мужчину, который стоял одной ступенью ниже. Губы задрожали, а в горле рос ком. Фастер с ужасом подняла голову, и увидела два тех самых, лиловых глаза в кромешной тьме. Тяжелый, странный взгляд. Ресницы намокали от отчаяния.

Он ей не нужен.

А теперь реальность.

Чужие, стальные руки скользнули по талии, схватили подмышками, и приподняли. Ком в горле рос, Эмма безучастно уставилась в пол. Не могла проморгаться. Стыд. Шок. Он держал её, и продолжил подниматься, не сказав ни слова. Поднимал над ступенями, словно куклу, когда собственные ноги практически не шевелились.

Опускались руки.

Она не видела во тьме тяжелую, больную улыбку. Которая, временами, искажалась в ухмылку. Не видела пристальный, насмешливый взгляд. Взгляд, полный нездорового удовлетворения.

Дверь.

Глядя на дверь своей комнаты, Эмма молча её открыла. Доволок. Довел. Сглотнула нервный ком, медленно вошла внутрь, и закрыла её за собой. Послышался щелчок замка.

Широко раскрыв глаза, Нейтан смотрел на эту дверь. Ухмылка так и не сходила с лица, иногда вздрагивал уголок рта. Вздрагивали сами по себе пальцы. Он тяжело дышал, иногда едко прищуривался. Пыталась быть сильной. Пыталась морально его оттолкнуть. Искренне. Тяжело. Пыталась показать, что справится сама. От понимания происходящего ухмылка становилась шире, и стала походить на сумасбродный оскал. В штанах становилось болезненно тесно. По телу гулял холод удовлетворения. Почему-то было хорошо. Так хорошо, что сбивался сердечный ритм.

Он медленно моргнул, и пошел прочь от двери. На лестнице послышалась возня, Белита, сдвинув брови, поднималась наверх. Как-то подозрительно поджимала губы, но увидев силуэт мужчины в коридоре, выдохнула. Штайнер медленно перевел на нее тяжелый взгляд, и жутко улыбнулся.

За окном завывал ветер. Капли ударялись об оконные стекла, шуршали мокрые листья и травы. Клонились к земле.

Эмма отчужденно смотрела на пол. Слезы капали вниз, и впитывались в ковер. Она рухнула колени, и оперлась рукой о светлый паркет. Губы сохли. Глаза казались мертвыми. Другой рукой девушка принялась гладить себя по плечу, и тут же нервно сглотнула.

Вспомнились мягкие, но давящие прикосновения врача. Сегодня она не смогла. Что бы он ей сказал, если бы увидел это? Похвалил бы, улыбнулся? Фастер обреченно выдохнула, но сжала челюсти. Должно быть, сдвинул бы брови. Прищурился бы. Сказал бы: «недостаточно». Сказал бы: «еще рано».

«Вы слишком торопитесь. Вы сможете, просто не сейчас. Вы сможете. Я вас верю».

Она стала вытирать слезы. Подняла уверенные глаза на темное окно, на качающиеся от сквозняка зеленые шторы. Сможет. Даже если еще тысячу раз придется так облажаться. Сможет, даже если её застыдит весь мир. И однажды сотрет с лица Штайнера этот тяжелый, покровительственный взгляд.

Эмма отвела неловкий взгляд. Когда вспомнила больницу, в голову ползли воспоминания о странном осмотре. О прикосновениях в латексных перчатках, поглаживаниях. О темно-зеленой радужной оболочке. Слезы высыхали.

Нейт – не единственный мужчина на земле. Нейт – её брат.

Который будет её уважать.

Даже если не сейчас.

Глаза рефлекторно раскрылись, а зубы сжались сильнее, когда за стеной послышался стон. Растерянное лицо исказила исступленная злоба. Губы искривляла странная, обреченная улыбка. Они чуть-чуть дрожали.

«Я желаю тебе счастья, брат мой».

Звуки капель за окном усиливались. Начинался ливень, и падение воды с небес приобретало хаотичный, жуткий ритм. Дождей давно не было в этих краях. Должно быть, земля иссохла, настолько, что цветы на ней вяли.

Настолько, что расти могли только кактусы.

Он безучастным взглядом таращился на постель. Иногда в этом взгляде проскальзывало раздражение, иногда высокомерие. Белита с подозрением смотрела в лицо любовнику, но ничего не рискнула сказать, хотя хотелось. Хотелось сказать, что она не участник БДСМ-клуба, чтобы сношаться с такой жестокостью. Хотелось обиженно намекнуть, что хорошо бы быть помягче. Погладить перед сексом, поцеловать. Поласкать. И, в идеале, сказать несколько комплиментов. Однако, глядя на выражение Штайнера Кин неловко отодвигалась. Язык словно прирос к зубам. Однако, мужчина не замечал, что она отодвигалась. Медленно встал, и начал надевать штаны.

Бел проводила его подозрительным, удивленным взглядом. Внутри ложился тяжелый, мерзкий осадок. Он явно не станет извиняться за то, что было. Не спишет все на стресс. Казалось, Штайнер считал, что все обычно. Что все, что происходит – норма. Так, как и должно быть.

Мужчина медленно вышел из комнаты, прикрыл за собой дверь. Скользнул взглядом по темноту коридору, затем медленно направился вниз.

Разрядка хоть и была, но её словно не было. Снова все внутри поглощала тьма, снова накатывала беспричинная жестокость, которую Нейт давил силой воли. Стиснув зубы, прикрывал глаза. Все давил силой воли, всегда, но в последнее время делать это становилось все сложнее и сложнее. Молодой человек чувствовал вину за эту злобу, но только днем. К ночи этой вины становилось все меньше, а к полуночи она вовсе исчезала. Вместе с остатками эмпатии, вместе с человечностью. Оставалась только сухая, рваная вежливость, но в своем состоянии Штайнер был рад даже ей.

Он рывком вошел на кухню, резкими движениями открывал и закрывал верхние ящики, в ночи слышались их хлопки.

Алкоголя не было.

Со злобой пнув ножку стола, Нейт рухнул на стул и уставился в пол.

Хотелось обниматься.