Текст книги "Отпускай (СИ)"

Автор книги: Ольга Сурмина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 32 страниц)

Холодное кафе

В холодном кафе не работают кондиционеры. А зачем? и так холодно, да и обогревать нет нужды, клиенты уже приходят в свитерах. На тонких витринах лежали чуть заветренные, но по-прежнему вкусные десерты, угрюмый бариста сверлил взглядом темную барную стойку, пока протирал увесистый стакан. Первый наплыв людей прошел, все, кто хотели взять кофе и завтрак перед работой уже это сделали. Помещение было практически пустым, по темным квадратным деревянным столикам скользили утренние блики. Черные стулья, изумрудные диванчики в белую полоску пустовали. Занят был лишь один столик, у окна, где слегка покачивались прозрачные, декоративные шторки из белой органзы.

Мужчина с длинными волосами в белой, классической рубашке иногда поправлял манжеты черного, льняного, неформального пиджака. Казалось, он чувствовал себя не слишком хорошо, но почему – сложно было сказать сходу. Клиент легко и быстро резал говяжий стейк на белой тарелке, хотя в зрачках не проскальзывало ничего напоминающего аппетит. Равнодушно смотрел на свою чашку с крепким кофе, а после перевел взгляд на своего собеседника.

Тот облюбовал глазами стеклянный заварочный чайник с фруктовым чаем, и маленькую стеклянную кружечку рядом с ним. Смотрел в окно на собственное отражение в бежевом пиджаке из тонкого вельвета, накинутого на такой же тонкий черный свитер. Чуть бликовали тонкие, квадратные очки.

– Майрон Энтони Даглас. – Процедил Нейт. – Пытался поступить на хирургический, но провалился. Затем пошел на физиотерапию. Доктор со странной репутацией: вежливый и добрый, но пациенты, почему-то, от него уходят без объяснения причин.

– О, вы и это обо мне узнали. – Мужчина отпил чай и легко, искренне улыбнулся. – Наверно, частые заказы из мэрии дарят вам неплохие связи. – Он зажмурился. – Ну да, все правда, и что с того? Я не стыжусь своих поражений, мистер Штайнер, они есть у каждого человека.

– Почему от тебя сваливают пациенты? – Нейт сжал зубы.

– Потому что возраст. – Даглас сочувственно пожал плечами. – В физиотерапии чаще всего нуждаются старики. Я работаю с изношенными суставами, восстановленными после операции, с частичным параличом. Люди в возрасте... склонны, бывает, к внезапным сердечным приступам, или инсультам. Склонны... к смерти. Поэтому они, как вы говорите, «исчезают». Все проще, не ищите тут теорий заговора. «Пропавшие» пациенты – часть работы любого физиотерапевта.

– Не могу понять, что она нашла в тебе. – Штайнер прищурился. – Ты такой приторный, что сводит зубы. Такой показательно сладенький, не хватает только розы в зубах.

– Это называется вежливость. Если вежливый человек вызывает у вас такие чувства, то вам нужен психолог. – Доктор пожал плечами. – А романтические перфомансы – это больше по вашей части. Сотня роз, трехэтажный торт. Мне кажется «неувядаемая классика» в вашем стиле. А так… думаю, я симпатичен Эмме оттого, что я в нее верю. – Он становился серьезным. – Она просто умница. Не гнется от критики, не забивает после неудач.

– Физиотерапевт-лицемер, что-то новенькое. – Нейт прикрыл глаза. – Она необратимо больна. Своей «помощью» ты даешь ей несбыточную надежду. Любое улучшение будет временным, в силу специфики её организма. И вместо того, чтобы помочь принять этот факт, её врач возносит её все выше над реальностью. Зачем? Чтобы было больнее падать? То есть если ты встретишь больного, бездомного кота, ты будешь в него просто верить, да? Это смешно. От твоей веры дом у него не появится. – Мужчина сжал в руках вилку. – Чтобы появился, нужно дать ему дом. Взять ответственность на себя, вот и все.

– Сравнивать человека и кота... очень самонадеянно, мистер Штайнер. – Майрон отпил чай и слегка задумался. Не мог понять, понравился ему вкус, или нет. – Ладно, перейдем к делу. Вам, уважаемый, стоит принять тот факт... что вы свой шанс на любовь и отношения бездарно просрали. – Врач раскрыл глаза. – Вы ей изменяли у нее на глазах, после стольких лет. Даже не подождали её отъезда, хотя бы из уважения. Да, я в курсе. А потом внезапно передумали. Так вот, мистер Штайнер. Даже если вы с ней... худо-бедно сойдетесь, и она будет при этом со мной... даже не заикайтесь. – В белом свете окна сверкнули темные зрачки. – Даже не заикайтесь о моногамных отношениях с её стороны. Она вольна делать что захочет, у нее перед вами больше никаких обязательств. Захочет – проведет ночь с вами. Захочет – проведет ночь со мной. А свои истерики оставьте при себе. По отношению к ней, с вашей стороны так будет честно. Вы позволяли себе... вещи и похуже. Так что, радуйтесь, что она не изменяет вам у вас на глазах в совместном доме. В вашем положении грех этому не радоваться.

Нейт застыл. Вилка чуть дрогнула в бледной руке.

– А что касается тебя? – Со стеклянными глазами, тихо сказал он. – Тебе нормально жить с мыслью, что она будет проводить ночи со мной? Или в отношении нее ты тоже будешь так поступать?

– Это невозможно. – Даглас сдавленно рассмеялся. – Между нами говоря, мистер Штайнер, я запущенный фетишист. В абсолютном большинстве люди либо не вызывают у меня никаких чувств, либо отвращение. Эмма... мне очень запала в душу. Однако, в отличии от вас, я трезво оцениваю свои шансы. Если я поставлю ультиматум, она исчезнет в тот же день, а я не хочу этого. Плюс ко всему, я не самый ревнивый человек. Был когда-то ревнивым, но подавил это в себе, потому что ревность отнюдь не помогает строить отношения.

Врал доктор, или нет, Штайнер не мог понять. Возможно, пытался сделать вид, что он намного менее эмоциональный и привязчивый, чем был на самом деле.

– Я все еще не могу понять. – Нейтан жутко улыбнулся. – Ты не собираешься ей изменять. В силу того, что у тебя «не стоит» почти ни на кого. А еще потому что ты псевдоморалист, это я понял. Но при этом ты будешь жить с мыслью, что она тебе изменяет? Ты... ничего не потерял? Чувство собственного достоинства, например?

Вновь кафе оглушил тихий, но раскатистый смех.

– А вы его не потеряли, мистер Штайнер? Вы же узнали, что она у меня ночевала. Поэтому и пришли мне угрожать.

– Мое поведение тебя не касается. – Прошипел Нейт.

– Да нет, касается, напрямую. Вы делаете тоже самое, только при этом позволяете себе обнажать когти и зубы. Вы точно так же сожрали тот факт, что она была не с вами. Так же, как и я сжираю факт, когда она не со мной. Но, повторюсь, я трезво оцениваю свои шансы. Я знаю, сколько лет её с вами связывало, и как прочна такая связь. Разорвать её не в моей власти. Так что... я готов проявить терпение и понимание.

– Ты больной. – С неадекватной улыбкой сказал молодой человек, затем схватился за голову, и склонился над чашкой кофе. Если рассудить здраво... есть ли у него выбор? Скорее нет, чем да.

– Как скажете. – Даглас едко усмехнулся. – Мне плевать, я не обидчивый.

– Ты болен чем-нибудь? – С мертвым взглядом продолжал Нейт. – И что у тебя за фетиши? Я хочу знать.

– Нет, я здоров. Более того, за жизнь у меня был только один половой партнер, помимо Эммы. Это даже меньше, чем у вас. – Майрон мерзко усмехнулся. – Мы не долго пробыли вместе. Я был слишком молод, а она просто делала то, что мне нравилось. Без особых взаимных чувств.

– А что тебе нравилось? – Штайнер сузил глаза. – По пунктам, пожалуйста.

– Медицина. – Ухмылка сменилась мягкой улыбкой. – И все, что с ней связано. Я хотел себе идеальную пациентку. Люблю... лечить. Катетеры, зонды, осмотр. Может слегка против воли, в качестве игры. Пациенты... бывают буйными. И я бы не сказал, что мне это не нравится. Обездвиживание. Разного рода процедуры, электросудорожная терапия. Я... очень добрый доктор, не волнуйся. И методы лечения у меня добрые, хоть и слегка насильственные. А ты. – Во взгляде мелькнуло любопытство. – Очень любишь её ножки. Я обратил внимание, да. Очень печешься за них. Должно быть, нравится их трогать, и все прочее...

– Не лезь ко мне в голову. – Нейт с яростью стиснул зубы. – Мог бы пойти в тематический клуб со своими запросами, а не тянуть к себе кого-то из пациентов. Насколько я знаю, это зовется мед-БДСМ. На мед-БДСМ-доминанта баба бы нашлась. Эмма… больна на самом деле. И это не гребаная игра.

– Я знаю. – Даглас тут же стал серьезен. – Я не собирался делать что-то, что ухудшит её состояние. Напротив, я – её врач. В постели, или вне её, я – врач. – Он сомкнул глаза, и отпил чай. – Думаю, мы с вами договорились. Если вы её и вправду любите, будьте добры выказывать свою любовь, а не истерить, что после всего она не кидается вам на шею, как раньше.

– А если она, в итоге, скажет, что беременна?! – Рявкнул Штайнер. – Что тогда будешь делать?!

– Какой вы... – Майрон закатил глаза и вновь улыбнулся. – Даже не надейтесь. Если скажет, что беременна, и придет ко мне с этим, я ее приму и оставлю у себя. Поженимся. Будем растить ребенка, и я даже не буду делать ДНК-тест. Потому что мне будет плевать, чей он. – Врач отпил чай. – А знаете, почему плевать? По той же причине, что и вам. Так что... не надейтесь. Я мыслю точно так же. Ребенок – идеальный способ привязать к себе человека. И не просто ребенок, а Её ребенок. Которого она выносит и родит, подарит мне семью. Самой собой она быть при этом не перестанет, и моей идеальной пациенткой тоже. Только тогда она уже вряд ли будет ходить к кому-нибудь еще, вроде вас... потому что мы будем женаты, и у нас будет семья. Мой ответ: если она придет ко мне беременная – я победил. И вы, я знаю, размышляете точно так же. Так что... нет, не надейтесь. Я не пропаду, и не откажусь от нее. Удачи... выглядеть лучшим отцом, чем я. – Он поднял руку, вежливо кивнув официантке. – Счет, пожалуйста.

– Не стоит. – Нейтан прищурился.

– Ну что вы, не скромничайте. Это же я вас пригласил. Давайте не будем игнорировать этикет. – Врач достал из кармана пиджака бумажник, затем вынул оттуда несколько крупных купюр и положил их на стол. – Приятного аппетита, мистер Штайнер. – Вновь сверкнули очки. – Еще увидимся.

Нейт чувствовал, как сжимались пальцы на чашке с кофе, и по ней поползла небольшая трещина. От злобы темнело в глазах, настолько, что чуть ли не трясло. Злоба по кругу сменялась исступлением и горечью, затем насмешливым высокомерием, а затем вновь злобой.

И что теперь делать? На самом деле переступить закон? Мужчина обреченно смеялся себе под нос. Или так, или смириться, другого выхода не было. Прямо сейчас мысли о лесопосадках намного больше грели душу, чем о смирении, но тут же за спиной вставал воображаемый образ Эммы, который шептал на ухо: «я никогда не полюблю убийцу. Я буду ненавидеть, и сделаю все, чтобы ты оказался в тюрьме, ублюдок».

Должен смириться. Должен. Обязан. Этот недохирург прав, Нейт поступал еще хуже, и она терпела. Быть может, если потерпит он, они будут квиты. Квиты, и тогда… можно будет рассчитывать хоть на что-то. Возможно, со временем у неё исчезнет тяга делать это. А, возможно, со временем она уйдет от друга детства совсем. Пальцы с силой сжимали в руках вилку, и она чуть гнулась под этим нажатием. Обязан терпеть и улыбаться. Кивать. Ждать. Больше он ничего не может, только ждать. Мечтать ночами о море и лесопосадках, чтобы хоть как-то сбросить напряжение.

Прямо сейчас мужчина не представлял, как вытерпит еще одну неявку ночью. Без секса, без объятий, без элементарной нежности… но со знанием, что она была с кем-то еще. С кем-то конкретным. «Терпи, олень, это твоя вина. Терпи. Мирись с этим».

Только так, по-другому Нейтан не мог. Бросить все, забить, отпустить. Кто-то, может, умеет отпускать, а он не умеет. Заклинило. На земле столько людей, но никто из них ему не был нужен. Только девочка из одинокого лазарета с кубиком Рубика, только она. Мягкая и теплая, которая любит кукол, и кататься у него на спине. Которая много улыбается и долго спит.

Даже после измен. Даже лежачей больной. Любая, лишь бы рядом. Лишь бы только была.

Мясо застревало в горле. Тошнило, адски кружилась голова. Штайнер на самом деле чувствовал себя ужасно, хуже, чем когда-либо. Словно сотрясение мозга было не таким уж и легким. Он сцепил челюсти, и пришел на встречу. Выглядел почти что вменяемым, но… не более того. Его шатало, когда молодой человек вставал. Все еще накатывали рвотные позывы, потому что вестибулярный аппарат отказывался приходить в норму за один день. Фастер утром, к счастью, спала, и не видела этого позора. Но что теперь?

Нейт, чуть шатаясь, поднялся из-за стола. Пытался сохранить равновесие, пытался абстрагироваться, когда делал шаги, но получалось плохо. Зубы стачивались в пыль от досады. Идеальный хозяин больше не сможет стоять у плиты. Больше не сможет доказывать, как он идеальный, по крайней мере некоторое время.

Зачем Ей возвращаться домой к несостоявшемуся насильнику, который её даже покормить не сможет? Какой от него теперь толк? Взгляд становился печальным. Бесполезный озлобленный ревнивец. «Я быстро приду в норму» – говорил он сам себе. «Быстро, ты не заметишь разницы».

Наверное.

Добро пожаловать домой

Нейт ушел на работу. Ушел, но вместо спортивного зала Эмма нервно топталась в подъезде одного огромного, многоквартирного дома. Юркнула внутрь с одним из жильцов, и теперь переминалась с ноги на ногу возле высокой железной двери. Угрюмая серость совсем не прибавляла уверенности, напротив, от волнения гнулись колени. Любой шорох раздавался на весь этаж, хотелось слиться с тенью, или со стеной. Пришла, все-таки. И что теперь говорить?

«Здравствуйте, простите, пожалуйста. Меня зовут Эмма Эгертон, и это была квартира моей мамы, можно мне посмотреть?»

По спине пополз холодок. Скорее всего, ей усмехнуться в лицо, скажут проваливать, и… и все. Эта была квартира её мамы больше двадцати лет назад, сейчас здесь жил какой-то другой человек. Вернее, как узнал адвокат, не жил, а… иногда приезжал на выходные. Вроде как, он должен быть здесь сейчас. Некто… фанат творчества Эллы Эгертон.

Кожа все равно зябла от нервов. Этот фанат не продал квартиру за двадцать лет, возможно, он все еще и вправду фанат. Возможно, он не станет отсылать сходу дочку своего кумира, а, хотя бы, даст ей что-нибудь сказать. Посмотреть вещи писательницы, если они там еще остались. Посмотреть… фото. Грустно жить в реальности, где нельзя увидеть лицо мамы. Нельзя узнать, как она, хотя бы, выглядела.

Дрожащей, влажной ладонью девушка коснулась звонка в квартиру. Тут же набрала побольше воздуха в легкие, встряхнулась, сжала зубы. Она не делает ничего постыдного. За спрос денег не берут.

Тишина. За стеной не раздавались шаги, не слышался чей-либо голос. Фастер замялась, но не спешила расслабляться. Может, его сегодня нет, а может… просто не слышал. Она повторила звонок.

Казалось, внутри раздался какой-то скрип. Странный, нервирующий, протяжный. Через минуту щелкнул замок, и дверь слегка приоткрылась.

На неё уставились два раздраженных серых глаза. Настолько злых, словно Эмма не позвонила в чью-то квартиру, а украла пару килограммов золота у этого человека. Бледное, вытянутое лицо, впалые щеки. Разрозненные пигментные пятна на чуть смятой мимическими морщинами коже. Мужчина был не старше сорока-сорока пяти лет, но и вряд ли моложе. Все в нем было обычно: русые с проседью волосы, зачесанные назад, классическая белая рубашка, которая прятала тощий скелет, брюки.

…и крупная, железная, инвалидная коляска.

– Тебя какой черт приволок сюда? – Прорычал незнакомец. – Проваливай. Я ничего не заказывал, и ничего не буду покупать.

– Так я ничего и не продаю. – Голос дрожал. Фастер проглотила ком в горле, затем вновь сжала кулаки. – Это дом Эллы Эгертон, так?

– Ну, так. Только теперь это мой дом. – Мужчина прищурился, затем по-хамски усмехнулся. – Я не вожу экскурсий, пошла вон отсюда.

– А разве не собирались? – Девушка прищурилась. Такой тон хозяина больше не осаждал. Не пугал, а раздражал. Что она ему сделала, чтобы так с ней разговаривать? Он со всеми такой «вежливый»? – Хам. Вы понятия не имеете, зачем я здесь, а говорите со мной так, будто я заняла у вас денег. Меня зовут Эмма Андреа Фастер, и я родная дочь Эллы Эгертон. – Она порылась во внутреннем кармане темно-красной куртки, вынула оттуда сложенные пополам бумаги, затем протянула их мужчине. – И вы даже не можете себе представить, каких сил мне стоило доказать это. Я пришла не к вам, а к маме домой. Хватит со мной так разговаривать.

Он молча вырвал бумаги из рук гостьи, сузил глаза и поднес на свет печати экспертизы.

– Бумажки на совесть сделаны. – Ухмылка на его лице становилась все более мерзкой. – Знаешь сколько таких «дочерей» тут перебывало?

– У меня есть тест ДНК. – Прошипела Фастер, со злостью схватившись за дверь. – Могу прийти в следующий раз со своим адвокатом. Я не собираюсь подавать в суд, не собираюсь вас выселять, блин!!! Я просто хочу увидеть фото мамы, и все!!!

– Фото мамы она хочет увидеть! – Рявкнул мужчина и взялся за ручку двери, затем потянул её на себя. – Пугать она меня тут будет, хах. Ну давай, приди сюда со своим судом. Какой суд будет рассматривать вот это? – Он потряс в воздухе бумагами. – С ними не в суд, с ними только в общественный туалет можно прийти.

– Да, фото мамы! – Закричала Эмма. – Хочу попытаться понять, была у неё гребаная дистрофия или нет!!!

Внезапно незнакомец переменился в лице. Он чуть стушевался, подняв брови:

– А зачем тебе это знать? – Взгляд становился испытывающим.

– Потому что у меня гребаная дистрофия! – Фастер раздраженно фыркнула. – Одно из двух, либо мама была сильно больна, либо она родила от инвалида. – Она осеклась, уставившись на мужчину, который заметно смутился. Даже чуть отвел глаза, словно его обвинили в чем-то постыдном, упрекнули. – Да быть этого не может. – Одними губами прошептала гостья.

– Дочь Эллы Эгертон удочерили очень добрые люди. – Тихо сказал хозяин. – Она должна была жить и ни в чем не нуждаться.

– Да. Вот только добрые люди умерли через четыре года. – Эмма в который раз сжала кулаки. – Их дом сгорел, и я отправилась в детский дом.

Мужчина опустил взгляд, и кивнул внутрь квартиры. Девушка замялась, но, все же, вошла.

Легкий запах пыли. Старых книг, случайного сквозняка. Светлые обои в широком холле давно выцвели, и розовые цветочки на них превратились в бежевые. Их точно не меняли лет двадцать, а то и дольше. У входа стоял светлый, небольшой комод с высоким зеркалом, чуть дальше шкаф. Все с небольшими завитками на углах, явно мебельный комплект. Фастер неловко поежилась, пока незнакомец на коляске запирал дверь, и быстро разулась.

– Как ты меня нашла? – Неловко спросил тот, нервно потерев тонкие колеса.

– Я вас не искала. Просто пришла в квартиру мамы, и хотела договориться с хозяином насчет фото, вещей… – Она вновь замялась, а мужчина поехал в одну из комнат, жестом зовя гостью за собой.

Светлое, широкое помещение. Небольшая двуспальная кровать, накрытая серым пледом с ручной вышивкой, который, казалось, не трогали целую вечность. Маленькая тумба с торшером, мягкий бежевый ковер с белым, геометрическим узором. У окна качались серые, пыльные шторы, а на стене с однотонными светло-желтыми обоями висел довольно крупный портрет в рамке.

Женщина на нем улыбалась. Чуть поправляла короткие, светлые волосы, неуверенно смотрела в камеру такими же светлыми, бесцветными глазами. Другой рукой она прижимала к груди книгу, поверх которой чуть топорщился бантик, повязанный на шее на желтом платье в белый горошек.

– Ну вот, твоя мама. – Глухо отозвался мужчина. – Похожа на тебя чем-то.

– Вы же мне не верили. – Она прищурилась. – А теперь вдруг похожа стала?

– Да все знали, что Элла умерла при родах. – Хозяин прикрыл глаза. – Вот вообще все. Как только я выкупил эту квартиру, стали ходить «доброжелатели». Распинаться, мол, удочерили, и что дочь должна жить в квартире матери. Бумажки разные приносили. Ну на лоха, короче. А удочерил её мужчина с сестрой, родственник Эллы. У них дом был свой, конюшни, деньги водились. Свежий воздух. Я решил, что… ну… ей будет лучше в нормальной семье, а не с отцом, который себя-то еле возит. – Он отвел взгляд.

– Как вас зовут? – Фастер вновь осмотрела коляску.

– Оливер Гринт. – Мужчина практически не двигался.

– Вы – мой папа?

Он поднял глаза. Затем несколько раз кивнул, покачал головой, и вновь их закрыл.

– Садись. – Как-то виновато продолжил хозяин, жестом указав на кровать.

– Быть не может. – Сама себе шептала Эмма, присаживаясь на угол, в самый низ. Все еще не верилось, что этот хам постбальзакиевского возраста на самом деле мог быть её отцом. – Мне сказали, что в графе отца прочерк. Что Элла Эгеротон рожала для себя. Почему… так? Как вы оказались вместе? – По спине, раз за разом, полз холодок. Этот человек, выходит, был лет на двадцать моложе её матери.

– Никто не знал о нашей связи. – Бубнил Оливер, глядя на птиц за стеклом. – Я был студентом в университете, где она преподавала историю и культурологию. На тот момент я был практически нормальным. Ну, то есть, коляска мне не была нужна. Я… не знаю, как сказать, влюбился. Узнал, что она пишет книги. Необыкновенная была женщина. – Он улыбнулся грустной, отчужденной улыбкой. – Я был на всех её лекциях. Присылал цветы, подарки. Флиртовать пытался, но она, сама понимаешь, криво смотрела на потуги своего ученика. А потом она заболела. Сильно так заболела… и я узнал, что близких родственников в черте города у неё нет, и помогать некому. Ну, начал ходить. Приносил лекарства, ухаживал. Ночевать стал. – Мужчина с ностальгией посмотрел на гостью. – Оно как-то… само собой все вышло. Я скрывал, что у самого здоровье никуда, но она как-то узнала. Заметно было. Когда я был на предпоследнем курсе, Элла забеременела. Ну и… очень детей хотела. В больнице ей сказали, что шанс родить здорового ребенка пятьдесят на пятьдесят. – Глаза стали чуть блестеть, и он со стыдом отвел лицо в сторону. – Если бы всплыла информация о том, кто отец, скандал был бы на весь свет. Мол… учительница с учеником спит. Элла никогда не была человеком публичным, но такой громкий автор детективов, так еще и преподавательница университета… это в тени не осталось бы. По итогу мы решили, что официально отца не будет. А после моего выпуска мы могли бы пожениться, и жить нормальной семьей. – Чуть дрогнули уголки губ. – Она как-то быстро очень умерла. Буквально день назад смеется, говорит, дочь будет. А потом… потом её уже и нет. Я тогда на нервной почве... – Оливер запнулся. – В общем, тогда я и сел в коляску. Когда приехал в роддом, мне сказали, что приехал еще один мужчина. То ли кузен, то ли еще какой родственник, не помню. Ему позвонили, сообщили о смерти. Я посмотрел на него, и, в общем… – Он потупил глаза. – Я еще студентом был. Ни работы, ни денег, за то коляска инвалидная. Какой из меня отец? Ну какой? Решил… что дочке моей с этими людьми лучше будет. Потом, правда, неожиданно все повернулось. Отец мой умер, так же, от Беккера. И мне в наследство достался дом. Ну, я этот дом продал, и квартиру Эллы выкупил. Иногда приезжаю сюда, и словно дух её живет здесь. Больше двадцати лет прошло…

– Я думала она делала ЭКО. – Сдавленным голосом прошептала Фастер.

– Да нет. У нее много лет никого не было. А потом я… ну и… повезло, в общем. Ни одна живая душа не знала, что Элла спала со мной. И уж тем более не знала, что её дочь может быть… ну… такой…

– Поэтому, когда я ляпнула про дистрофию, вы сразу мне поверили. – Эмма низко опустила голову. – Адвокат сказал… что вы не живете здесь. Так где вы живете, мистер Гринт? – Назвать его отцом не поворачивался язык.

– Я сюда приезжал, иногда, отдохнуть душой. У меня есть своя квартира, я там все себе обустроил. – Он неловко покосился на собственные худые ноги.

– У вас есть семья?

– Нет. – Отрезал мужчина. – Как ты это себе представляешь? Во-первых, моя любимая женщина умерла. Во-вторых, я на инвалидной коляске. Как думаешь, много у меня поклонниц? В-третьих, я уже лет десять жду, когда уже, наконец, сдохну, и все никак не сдохну. – Он раздраженно щелкнул зубами.

– Не говорите так. – Фастер сжала в руке уголок серого пледа. – Не говорите.

– Ну а ты? – Оливер неловко поднял брови. – Тебе… двадцать два, так? Как… живешь? Замужем?

– Да как сказать. – Девушка грустно улыбнулась. – Всю жизнь меня на себе тащил один хороший человек. Очень хороший, мы вместе выросли в детдоме. А не так давно он, в общем… семью захотел. Ну и… не со мной. Семью.

– Вот оно как. – Мужчина сочувственно покачал головой. – На себе тащил? То есть ты с ним живешь, или одна?

– С ним, пока что. – Вновь уголок пледа сдавили влажные пальцы. – Мы вместе дом построили со средств от квартир для сирот.

– Твою мать. – Мистер Гринт вытаращил глаза. Он все понял, хотя Фастер пыталась максимально завуалировать происходящее. – И что ж ты делать-то теперь будешь?!

– Жилье сниму. – Она опустила голову. – Друг обещал помочь.

– Слушай, а зачем снимать?! – Оливер засуетился, засунул руку в карман брюк, и вынул оттуда несколько небольших ключей. – Зачем снимать?! Живи тут. Это твой дом, твоей мамы. Мой теперь, отца твоего. Живи.

– Вы это сейчас серьезно? – Эмма неловко подняла взгляд. – Вы меня видите впервые в жизни. А здесь… ваша память. Ваше место отдыха.

– И что теперь?! У моей с Эллой дочери жилья нет! Ну и что, что вижу впервые в жизни?! Не зря жил, с дочерью познакомился. – Мистер Гринт начинал медленно улыбаться. – Вопрос с документами мы утрясем. У меня дочь… нашлась.

– Скажите. – Фастер чуть поежилась. – Вы… когда меня удочерили… не собирались общаться больше, да? Просто если б отслеживали, узнали бы, что мои опекуны погибли.

– Я так понял, они хотели тебя как дочь вырастить. – Оливер замялся. – Ну то есть… настоящими родителями представиться. Кем бы я был тогда? Да я даже доказать не мог, что ты была моей дочерью, и как отец не числился. Я просто узнал из разговора, что у них дом большой, бизнес, со скачками связанный. Ну и… все на этом. Решил, что моя дочь счастлива с ними будет, и все.

– Понятно. – Эмма кивнула, с печальной, отчужденной улыбкой. Глупо было винить в безответственности парня-инвалида, который был немного старше двадцати лет, когда все это произошло. Он любил Эллу. А что делать с новорожденной дочерью, понятия не имел, и даже не думал о том, что можно было поддерживать связь. Гринт просто… об этом не думал.

– Ты не вини меня. – Тихо сказал тот, словно прочел мысли гостьи.

– Все нормально, правда. – Фастер медленно кивнула. – Спасибо вам за все. Спасибо, что пустили, что предложили пожить.

– Это не предложение, я настаиваю. – Он нахмурился. – У меня нет семьи. Тут никто не живет. Переезжай! Сходим завтра к нотариусу, утрясем все. Я не проживу три века. А квартира Эллы… будет у дочери Эллы. Будет все так, как и должно быть.

– Спасибо. – Она подняла мокрые глаза на мужчину, затем вытерла рукавом набежавшие слезы. – Правда. Спасибо.

* * *

Она медленно возвращалась домой. Информация не умещалась в голове, хотя от эмоций девушка, худо-бедно, успокоилась. У неё есть отец, тот самый «фанат» Эллы Эгертон, который выкупил её жильё. Отец, который дал ей ключи, и теперь они мерно звякали в кармане куртки. Сколько всего… но язык словно онемел. Мир вокруг словно застыл, реальность поменялась.

Еще не смеркалось, дом монументально возвышался среди бирюзовых деревьев и трав на фоне серого неба. Как там Нейт? Уже вернулся с работы? Как себя чувствует? Почему-то Эмма задавала себе эти вопросы, хотя было стыдно перед самой собой. Бедовый Нейт, но ей было не плевать. Ей никогда не было на него плевать.

Сквозь распахнутые на кухне окна послышались голоса, отчего девушка замерла и нахмурилась. Женский голос, незнакомый. Мимо ходил девичий силуэт, мелькали вишневые, темно-красные волосы.

Фастер вытаращилась. Отшатнулась, нервно сглотнула. По спине пополз холодок, руки сами собой сжимались в кулаки. Та самая незнакомка из описания, существование которой Штайнер отрицал, сейчас носилась по кухне, что-то делала. Эмма чуть-чуть пригнулась и пошла вдоль наружной стены. Замерла почти возле самого окна, сузила глаза и прислушалась.

– Что ты делаешь? – Послышался раздраженный голос Нейта. Он сидел в распахнутой от жары белой рубашке за обеденным столом, прижав ко лбу узелок со льдом. – Зелень так не режут. Ты её не шинкуешь, а рвешь. Отвратительно.

– Раз тебе нужна моя помощь, то сиди и молчи. – Незнакомка обиженно фыркнула. – Не легче было просто заказать еду? Чем тащить меня с другого конца города?!

– Нет, не легче. – Прорычал мужчина. – Если Эмма увидит, что еда заказана, она поймет, что со мной что-то не так. Стой у плиты и делай, что я тебе сказал. Просто приготовь ужин по моему рецепту, это не сложно.

– Может тогда все-таки сознаешься ей, что что-то не так?! – Иронично парировала та. – И что мне делать, если она сейчас зайдет в дом?!

– Она приходит из зала очень поздно, из-за своего… – В голосе послышалось раздражение. – Очень поздно, в общем. Когда она вернется, ужин будет уже готов. А если она войдет прямо сейчас, то ты просто залезешь в шкаф. Я отведу её наверх, а ты схватишь обувь и побежишь домой. – Он едва не смеялся. – Или, на крайний случай, вылезешь в окно. Тоже вариант.

– Придурок. – Казалось, девушка обиделась. – Просто охренеть можно, у тебя даже друзей нет, чтоб попросить их помочь. Насколько сильно нужно бояться выглядеть слабым, чтобы устроить все это?? Что тебе сказал врач, кстати? Сотрясение мозга, да?

– Я не был у врача. – Мужчина закатил глаза. – Сделал утром МРТ, и все. Всё нормально. Пройдет.

– Скажи ей правду. – Голос становился резче. – Скрывать такое… ты совсем съехал.

– Ни за что. – Штайнер усмехнулся. – Пока я жив, она не будет стоять у плиты, а жить теперь я буду долго. Это просто временное недомогание, упал с лестницы, с кем не бывает.

– И лбом затормозил. Да уж.

– Элис, хватит ныть. У меня и так раскалывается голова.

– Что, не любим критику, да? – Вздох. – Как нестись за цветами с сотрясением у него голова не болит, а тут, вдруг, разболелась. – Девушка скользнула взглядом по столу, где стоял огромный букет из темно-красных роз, за которым хозяина дома было почти не видно.

– Я вел себя не очень в последнее время. – Голос стихал. – Может, ей приятно будет.

– Ладно. – Вновь послышался вздох. Гостья с грустью и сочувствием оборачивалась, но тут же возвращалась глазами к разделочной доске. – А знаешь, мы второго котика взяли. – Казалось, она пыталась отвлечь Нейта от грустных мыслей. – Глазки-бусинки, носик пуговкой, прям пуговкой, не могу. У меня отказала умилительная железа. Сын в восторге, спит с ним. Пушистый, горячий, мягкий. Ни кусается, ни царапает… никогда не думала, что кота заведу, да еще и двоих. А тут. – Она мягко улыбнулась. – Может и вам котика завести? Будет мурчать ночью под бочком.