Текст книги "Отпускай (СИ)"
Автор книги: Ольга Сурмина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)
Шкаф доктора Дагласа
– Я не говорил про плотину, потому что это был совсем неприбыльный, тяжелый проект. – Нейт сел за кухонный стол и прикрыл глаза. – Мне приходилось работать с промышленными альпинистами, и не хотелось, чтобы ты нервничала из-за этого. Все в прошлом, этот проект закрыт, и больше подобных не будет. Я обещаю.
– Неприбыльный госзаказ? – Эмма прищурилась, и медленно присела на противоположный стул. Какая рафинированная, жирная ложь.
На самом деле она не знала, как врал Штайнер. Понятия не имела, но сейчас всем нутром чувствовала, что врал. Что на любой вопрос найдет изворотливый, логичный ответ, который будет звучать как правда, но не будет ею являться.
Он чуть-чуть улыбался. Вежливо и натянуто, словно объяснял математику ребенку. Снисходительно опускал брови всякий раз, когда в голосе звучали успокаивающие ноты. Пытался все замять.
– Мы едва вышли в ноль с отведенным бюджетом. Когда берешь госзаказ, никогда не знаешь, обогатишься на нем или прогоришь. Цены фиксированные, и выбить из государства больше, чем на проект закладывалось… практически не реально.
– Если честно, меня не волнует твой заработок. – Фастер пожала плечами. – Меня даже не волнует, что ты скрыл это от все. Я начала этот разговор… от обиды. Такое чувство, что если я выйду из дома, меня за порогом будешь ждать ты. Как часовой, или охранник.
– Мы договорились, что пока ты не будешь выходить из-за болезни. – Взгляд становился жестче. – Любимая, так нужно, иначе ты не поправишься.
Она сжала кулаки. Опять «любимая», опять он пытался создать впечатление, что они по-прежнему вместе. Что «все будет нормально», и что «это пройдет». Опять всеми силами пытался показать, что несет за девушку ответственность.
– И, я клянусь, у меня нет и не было никакой семьи. Я понятия не имею, почему кто-то со стороны так решил. Ты – моя семья. А то, что было с Бел – моя вина, моя большая ошибка.
Фастер опустила глаза. Уже жалела, что ляпнула от обиды про семью, потому что не хотелось оправдываться перед Нейтом, что она делала в деревне. Могут начаться расспросы, он мог начать подозревать. Мог решить, что она пытается отыскать родственников, чтобы получить помощь, или съехать.
Был бы прав, если бы так подумал. Но все равно не хотелось, чтобы «брат» копался. В глубине души не хотелось делать ему больно, даже после всего, но Эмма пыталась пресечь позывы жалости внутри себя. Жалость и мягкость с ним – это слабость, именно то, что привязывало её в этом доме. Он беспощадно пользовался её слабостью, везде, где только мог. В какой-то момент заставил с этим смириться, и пытался заставить опустить руки, но не получалось. Куколка пыталась сохранить остатки гордости хотя бы перед самой собой.
– Как ты узнаёшь, что меня нет дома? – Безучастно спросила она, глядя в пол.
– Сказал же, это совпадение. – Нейт подсел ближе, убрав с её лица непослушную прядь волос. – Так или иначе, я беспокоюсь за твое здоровье.
Глаза поблескивали в утреннем свете. Ему нравилось это говорить, казалось, он смаковал каждое слово. Беспокойство, забота. Любовь. Странный, тяжелый взгляд скользил по ногам девушки, где заканчивался сарафан, и спускался вниз, к стопам. Она не понимала этот взгляд, потому что раньше никогда не видела его у Штайнера. Какой-то нездоровый, словно предвкушение выходило за рамки фантазий. Предвкушение чего? Он получит еще одну пощечину, если вновь попытается склонить к сексу. Самую искреннюю и самую тяжелую, на которую Эмма только была способна. Теперь от его прикосновений ощущалась только обида и внутренний протест. Он спал за стеной с другой женщиной, делал все, что душа пожелает, и теперь… его руки ощущались так, словно Нейт их окунул по локоть в мазут. А печальные, но желающие глаза только разрывали сердце.
Он очень этого хочет. Хочет, потому что пришел, и нашел её дома. Потому что успокаивает, говорит, что любит только её, и что она у него одна. Хочет показать это, выразить, заставить почувствовать. Вложить в душу.
Но ей не нужно было это успокоение. Только узнать, видит ли он её дома, и все.
В ту же секунду завибрировал телефон, отчего Штайнер заметно напрягся. Пластмассовая улыбка на лице дрогнула, словно он ждал этого звонка, но очень его не хотел. Нежность и желание во взгляде сменялись бесконтрольным раздражением. Мужчина поднес телефон к уху и рявкнул: «я занят, позже перезвоню».
На другом конце послышался быстрый женский голос, но Нейт тут же повесил трубку. «Секретарь» – тихо сказал он, ощущая некоторый стыд за злость.
Эмма прищурилась. Секретарь? А разве его секретарем была не Бел? Он так быстро нашел ей замену, или, все же, это не секретарь?
– Мне нужно прилечь. – Фастер встала, и медленно поплелась прочь из кухни. – Забей на все, что я говорила. Это не важно.
– Я помогу тебе. – Штайнер встал. – Побуду с тобой, если тебе не хорошо, это сейчас необходимо.
Она вздохнула. Не отстанет же.
Печальный, по уши влюбленный дурак.
* * *
Ночами больница казалась жуткой. Блики тусклого белого света скользили по кушеткам, иногда мерцали. Где-то вдали раздавались глухие голоса, которые тут же стихали, или сменялись шагами. Тихими, но в жуткой тишине они раздавались, словно отбойный молоток.
Всю свою жизнь мы безальтернативно меняем здоровье и красоту на знания, опыт. Тело истощается, чахнет, но вместе с этим местоимение «я» обретает все больший и больший вес. Доктор ощущал течение времени особенно остро, но больше не сопротивлялся ему. Чувствовал лишь намеки на будущие морщины, чувствовал, как слегка упало зрение за последний год. В конце концов, через полтора года ему будет тридцать. Молодость практически кончилась.
Этот мир. Отрывистый, необъятный. Жестокий и милосердный. Прекрасный и ужасный. Наполненный противоречиями сильнее, чем что-либо на нашем свете. Легион в своей необъятной мерзости.
Этот мир, он ощущал его. Понял, принял, мог даже понюхать. Попробовать на вкус.
Чувствуешь привкус смога? Даже этот смрад в своем роде прекрасен. Ощути воду в своих легких. Пресную, колючую. Ощути воздух с последнего этажа серой многоэтажки. Асфальт устелен туманами. Ты в толще облаков. Их можно практически потрогать руками.
Этот мир. Удалось почувствовать? Этот мир – ты. Не часть, и не «элемент». Ты из этого мира соткан. Каждую минуту, каждый час и день, что ты в этом мире проводишь, ты создаешь еще немного себя из его кусочков. Этого мира в тебе так много, что уже не расплести.
Он катал по столу ручку. В толстых латексных перчатках, безучастно провожая взглядом пластиковый корпус. В кабинете гулял сквозняк, хотя окно было закрыто. Кактусы на подоконнике чуть мерзли. Врач тяжело вздохнул, резко откинулся на стуле и закинул ноги на стол, скрестив их меж собой. Это небольшое помещение стало ему практически домом. А дома он, как известно, мог позволить себе что угодно. Почему нет?
Мужчина прищурился, глядя на небольшой лист бумаги перед собой. Взял его, и беглым взглядом прочел содержимое.
Еще одна жалоба. Ну конечно. И не трудно догадаться, от кого.
«Да что ж ты за мразь» – с усталой, равнодушной ухмылкой Даглас закатил глаза. «Вообще свое время не жалко».
Рассвет никак не хотел приближаться, но до него еще нужно успеть принять душ, сменить одежду и халат, привести себя в приемлемую для пациентов норму.
Он знал – она завтра придет. Просто знал это, и все тут, нервно прищуривался, рассматривая замочную скважину. Совсем не потому, что действительно готова изменить свою жизнь, а от невыносимой боли. Легко сказать: «я простила», легко себя обмануть насчет этого, а потом чувствовать озноб, нервную дрожь, отвержение и печаль. Те, кто прощают, так себя не ведут. И не вздрагивают от прикосновения к детской головоломке.
Скрипнула дверь, и без стука в помещение зашел высокий человек в белом халате.
– Что, доктор Даглас, философский депресняк? – Послышался ироничный, хотя и дружелюбный голос. – Думал найти вас в морге, но нет. Решил, что уехали, но машина на стоянке. В чем дело? Решили помедитировать перед работой?
– Вы сами сказали, философский депресняк. – Врач раздраженно закатил глаза.
– Вы подумали над моим предложением? – Молодой человек поднял бровь, глядя на своего кузена. – Я не могу больше терять время, просто скажите, «да» или «нет».
– Я отвечу ровно через сутки. – Жутко блеснули стекла очков. – Сутки.
– Вам так важно, что скажет девочка с Беккером? – Инфекционист прикрыл глаза. – Не посчитает ли вас больным на голову маньяком? Полагаю, дело в этом, ибо раньше вы не особо тревожились за свой род деятельности. Влюбленность не должна вредить профессиональным качествам, особенно в рамках нашей с вами деятельности.
– Наша, как вы сказали, деятельность, находится на грани общественного порицания. Если я приму ваше предложение, прятаться по углам больше не выйдет. – Даглас прищурился и покачал головой. – Сутки. Спасибо за понимание. – В голосе послышался нажим. – Обсудим все завтра.
Все равно она придет завтра. Иначе и быть не могло.
* * *
Сегодня Нейт не пойдет за ней. Капли медленно стекали по листьям и ударялись о множественные лужи. Она знала – не пойдет. Просто чтобы не усугублять подозрения. Серый свет заволакивал тусклое пространство дома, иногда Эмма слышала, как капала вода, но не с улицы. Чуть-чуть тек кран.
Все пустое. Совершенно все. Будет Фастер скучать? Ей казалось – нет. Казалось, душа настолько выгорела, что если Штайнер пропадет из привычной жизни, девушка просто пожмет плечами. Это ли называется «отпустить»? Опустить все, выдрать из сердца. Вот только правда в том, что в сердце нет лишних клапанов.
Какова разница между «отпустить» и «выгореть»? Она думала, что нет разницы, но не могла ручаться. Может и есть.
А ведь и правду, все сгорело. Нейтан – просто мужчина, один из многих, какие ходили по нашей земле. Он не идеальный и, возможно, не особенный. Скорее, со своими особенностями. Достоинствами и недостатками. Часть толпы, элемент «системы». Винтик машины социального устройства, по крайней мере, именно так сказал бы конченный циник. Циники любят приуменьшать значимость единицы. Когда Эмма успела такой стать?
Она безучастно опустила глаза. Не важно, какой стала Фастер, даже если чуточку злее. Чуточку ироничнее и прочнее, это все пустое. Люди растут, и морально тоже.
Растут. Закрываются, обжигаются, озлобляются. Выгорают дотла, превращаются в белый пепел и улетают к небу. Можно ли назвать озлобление личностным ростом? Возможно, смотря с какой стороны смотреть. Быть может, Эмме не хватало именно зла.
Вода продолжала капать.
Девушка безучастно вышла на улицу, и медленно поплелась в сторону больницы. Планировала вернуться к шести вечера, но как пойдет. После шести он точно за ней придет. Придет, странно посмотрит, и скажет, что позаботится. Не было желания улыбаться миссис Хорнсби, которая поливала цветы у окон булочной, однако, Фастер все равно улыбалась. Картонно, фальшиво, но это лучше, чем никак, верно? Каблуки хлюпали по мокрому асфальту. Дождь никак не мог успокоится надолго. Ветер усиливался.
Эмма привычно заходила в здание поликлиники, привычно шла по темным коридорам. Пальцы мерзли, но она не обращала на это никакого внимания. Внутри все вытеснила пустота. Тяжелая и тянущая, словно в душе пробили огромную дыру, и все, что было когда-то важно тонуло в этой бездне холодного равнодушия.
Свет бил из знакомой двери. Девушка попыталась улыбнуться, затем вошла в зал. Взгляд тут же начал скользить по знакомым лицам бабушек, синему ковролину, и тут же наткнулся на силуэт в белом халате. Сердце, казалось, пропустило удар, а внутренности вмиг стали такими тяжелыми, словно Фастер секунду назад проглотила кирпич.
Она не узнавала этого доктора.
Темные волосы, светлые глаза неопределенного цвета. Это не Он, это какой-то незнакомец. Вмиг стали влажнеть ладони, а равнодушие испарялось. Куда делся её доктор? Для которого не существовало отгулов, выходных или праздников. Где?
На ватных ногах Эмма подошла к мужчине, и тихо пробормотала:
– Прощу прощения? А…
– Консультативная для беременных в другой стороне. – Обреченно промямлил тот, словно говорил это не меньше, чем седьмой раз за день.
– Я не беременная. – Фастер раздраженно прищурилась. – Где доктор Даглас? Я его пациентка. Он заболел? С ним что-то случилось?
– А, нет-нет. – Молодой человек тут же спохватился и заерзал. – У себя в кабинете, был, по крайней мере. Он мой наставник… и, пока он занят – я за него. – Бледный палец ударил по квадратному бейджику, на котором крупными печатными буквами было написано имя и должность молодого врача.
– Спасибо. – Эмма резко развернулась, и пошла прочь из зала. Стуки сердца были слышны в висках.
Вновь темный коридор. Вроде бы, Майрон не предупреждал, что собрался брать протеже. Хотя… с чего бы ему отчитываться перед пациенткой? Девушка поежилась и глубоко вздохнула. Впереди показалась дверь кабинета, бледная рука замерла возле деревянной поверхности, но чуть дрожала от волнения. В теле все завязывалось в узел, вокруг тишина, не доносилось никаких разговоров. Даглас либо один, либо…
Она сжала зубы, затем бесцеремонно нажала на ручку двери. Если кому-то помешает, то просто извиниться и выйдет.
Знакомая кушетка. Свет, кактусы на окнах. И ни одного… доктора. Кресло пустовало.
Фастер неловко присела на кушетку. Стала нервно приглаживать волосы, глупо улыбаться и смотреть в пол. Должно быть, в ближайшее время врач придет. На колючках кактусов играли блики тусклого пасмурного света.
Вскоре снаружи послышался гул, затем тихий говор. Девушка напряглась, пытаясь вслушаться во, вроде бы, знакомые голоса. По спине ползли мурашки и что-то подводило внизу, потому что один из этих голосов она точно знала. Идет.
– Не то что бы я могу помочь с этим. – Говорил физиотерапевт, и в тоне читалась улыбка. – Мои пациенты… слабые физически люди. Больные. Если нужна выносливая женщина, то это точно не ко мне. Обратитесь с такой просьбой к доктору Рейду. Даже для него это будет звучать менее абсурдно, чем для меня, в самом деле.
– В большинстве своем молодые женщины, что у вас… остались в аварии без семьи, и теперь проходят реабилитацию. Доктор Даглас, я знаю. Такой вариант мне бы подошел.
– К сожалению, сейчас после аварии у меня только двое мужчин. – Голос приобретал раздражительный тон. – А молодая женщина вообще одна, и это точно не ваш вариант.
– Ваша любимица, девочка с Беккером, да-да. – Вздох. – А что, сами не хотели бы попробовать с ней?
– Это что, шутка?
– Нет. Любопытный опыт. Но если не хотите – я не настаиваю. Просто подумайте… для себя.
Послышался гул удаляющихся шагов, после чего Фастер напряглась, сжимая в ладонях хлопковый сарафан. О чем они говорят? Для чего кому-то может быть нужна выносливая молодая женщина?
Скрипнула дверь, и в проеме появился до боли знакомый врач. Подняв брови от удивления, он прищурился, затем растянулся в привычной пластмассовой улыбке.
– А подслушивать не хорошо, мисс Фастер. Как ваше здоровье? Стало немного лучше? Будьте добры, я вас послушаю. – Он казался напряженнее, чем обычно, но пытался это маскировать. Не очень удачно.
– Мне лучше, да. – Она неловко заулыбалась. – Не могу больше быть дома. Сегодня утром мне звонил адвокат насчет наследства, я хотела рассказать.
– Что, все получилось, да? Эмма, ты просто умница. – Даглас вновь как-то странно прищурился. – Я с удовольствием проведу с тобой время, только если ты сейчас… поедешь со мной. Мне нужно ненадолго уйти из больницы, и я не планировал сегодня сюда возвращаться. Ты можешь поехать со мной, я быстро разберусь с делами, а потом мы будем вдвоем. Что скажешь?
– А… ну. – Фастер медленно кивнула. – Да, почему нет. Это же не до ночи, так?
– Конечно нет. После всего я отвезу тебя домой. – Взгляд болотных глаз с интересом изучал её лицо. Мужчина подошел к шкафу, стал снимать халат и вешать его внутрь. Остался только в тонком бежевом свитере с подкатанными рукавами, как простой гражданский. В мгновение ока из врача превратился в фотографа, либо бармена. По крайней мере, не зная его, сейчас девушка бы решила, что он – фотограф, или вроде того.
Молодой человек что-то забрал из шкафа, сунул в карман неформальных брюк, затем с бессменной улыбкой подошел к пациентке, и взял её пунцовое лицо в свои ладони.
Она вздрогнула. Горячие, мягкие руки. Нервно сглатывая, Эмма чуть отвела голову в сторону. Не хотелось показывать неловкость, ведь она больше не слабая. Сильный человек не смутился бы, а принял флирт. Наверное.
– А куда мы поедем? – Меж провей пролегла морщинка, рот слегка уезжал в сторону. – Или это тайна?
– Нет. – Врач тихо рассмеялся, затем блеснули стекла очков. – Ко мне домой. Хочешь посмотреть мой дом? Если решишь снять комнату у меня, буду не против. – Вновь смех. Фастер не понимала, шутил Даглас или нет. – Я даже не возьму с тебя арендной платы. – Голос становился игривым. – Но возьму обещание не заглядывать в мой шкаф. М? Как тебе такой вариант?
– А… Э… – Она потерла лоб. Все еще не понятно, шутка ли это. – Ну…
– Можешь не отвечать сейчас. Я уверен, тебе понравится мое жилье. Так что? Едем?
Девушка кивнула, выпуская из рук измятую, повлажневшую ткань сарафана. Иногда, глядя на Эмму, складывалось впечатление, что она носила эти одинаковые сарафаны, как комплекты нижнего белья: бессменно и ежедневно. Но, на самом деле, у нее просто была пара любимых. И оба белые, широкие, которые заметно сглаживали угловатости худого тела, и скрадывали неприлично крупную грудь. Когда-то, будучи подростком, Фастер мечтала, чтобы она была большой. Теперь же неловко сутулилась, и постоянно проверяла – заметно ли выпирает. Не слишком ли чужеродно смотрится на худой, изможденной фигуре. Вроде бы… вроде бы нет.
Он взял пациентку за руку, отчего та вновь вздрогнула. Очередное теплое касание, тяжелое, и очень интимное. Внутри перемешивались неловкость, стыд, и какое-то странное, приятное ощущение. Его ладонь хотелось выпустить, и, вместе с этим, нет. Что-то предательски кололо в груди.
Возможно, у её сердца действительно не было лишних клапанов.
Они шли по незнакомым коридорам, куда-то вглубь больницы. Пахло сырым бетоном, спиртом, иногда слышался далекий говор. Вскоре впереди показалась большая, железная дверь с кодовым замком. Раздался тяжелый скрип, и двое вышли на широкое, асфальтовое «поле», залитое тусклым серым светом со штормовых туч. Стоянка.
Фастер неловко заулыбалась, когда доктор подвел её ко крупной, темно-серой иномарке. У него есть машина. Не все, у кого есть возможность, покупают. Большинство… но не все. Мужчина открыл перед пациенткой переднюю дверь, затем, с лицом нарочитого приличия её закрыл. Обошел, затем сел на водительское, и аккуратно поправил зеркало.
Запах антисептического спирта. Казалось, еще более сильный, чем в больнице. Каких-то сладковатых лекарств, одноразового пластика. Даже коричневые, кожаные сидения им пропитались. Все выглядело напыщенно чисто, словно хозяин автомобиля убрал в салоне как раз перед приходом пассажира. Словно он… ждал этого пассажира сегодня.
– Врачи, похоже, много получают. – Эмма неловко заерзала в кресле.
– Да, очень. – Майрон беззлобно вскинул брови. – Хирурги до пятиста в год, остальные… в зависимости от квалификации и стязи. У меня за прошлый год вышло двести семьдесят.
– Ух ё. – Девушка неловко потерла висок. – Два года работы, и уже дом можно покупать. Нейт… – Она сперва осеклась, но затем одернула себя и продолжила. – Пока не открыл компанию, получал не очень много. А затем открыл, и деньги посыпались как из рога изобилия. – Фастер сконфуженно вздохнула. – Хотя в какой-то момент я перестала замечать разницу. Он как готовил еду сам, так и готовит, хотя мог бы заказывать. Никому не доверяет, только себе. Не знаю точно, сколько он зарабатывает, знаю точно, что много. У меня с моими платьями для кукол получалось до двух в месяц.
– Дело в охвате аудитории, если ты продвигаешь свой труд. В количестве отшитых платьев, вариативности, и всем таком прочем. – Молодой человек поправил очки и завел двигатель. – Если хочешь этим заниматься – развивай личный бренд. У тебя есть же постоянные клиенты, так? Проси их об отзывах, рекламе. Фотосессиях кукол в твоих платьях. Что может быть лучшей рекламой, чем восторг довольного клиента? У тебя все выйдет, только не бросай. Ты… просто умница. Ну что, ко мне? – Губы исказила странная, незнакомая улыбка.
Эмма вновь кивнула. Автомобиль тронулся.
– Кстати, что ты хотела рассказать про наследство? Говорила, у тебя есть новости. – Врач поправил очки, пока аккуратно выезжал со стоянки.
– Ну, как ты сказал, все получилось. – Фастер нервно заерзала в кресле. – Но смотри еще какая вещь… у моей мамы, как мне сказали, была квартира в центре города. Когда она умерла, и наследники не объявились, жилье отошло государству, и было продано на аукционе за приличную сумму денег. Вроде как, фанату её творчества… который собирался организовать там частный музей с индивидуальными экскурсиями, но как-то не задалось. Никакого музея нет.
– Интересно. – Даглас мягко улыбнулся. – Это твой адвокат нарыл? Он… стоит своих денег, сколько бы ты ему не платила.
– У меня есть накопления с проданных платьев. – Девушка медленно кивнула. – Для меня собрали историю продажи квартиры. Не уверенна, что выйдет её вернуть, но я могу востребовать с государства её стоимость. А еще… – Она потупила глаза, затем неловко отвела взгляд. – Еще я, все же, хочу туда сходить. Если там когда-то планировался музей, возможно, квартира так и стоит нетронутая. Знаю, шансов мало, но все же. Может, мне удастся прикоснуться к маминым вещам. Посмотреть, как она жила, понять, кем была. Её книги такие… логичные и сухие, что мне даже неловко. Я читаю их вечерами, и словно наблюдаю за чьей-то шахматной партией. Наверно, Элла Эгертон была не очень эмоциональной.
– Отнюдь. – Врач игриво прищурился. – Может, в её жизни было столько эмоций, что в книгах хотелось отдохнуть от них?
– Может. – Фастер печально пожала плечами. – Я не нашла в интернете ни одного фото. Даже не знаю, как она выглядела. Похожи мы, или нет… интересно.
– Тебе любопытно, была ли у неё твоя проблема? – Майрон внимательно смотрел на дорогу, и в глазах мерцали блики от мимо проезжающих автомобилей. – С мышцами. Да?
– Да. Это тоже. – Эмма заметно напряглась.
– Скорее всего нет. – Врач глубоко вздохнул. – Вероятность рождения даже на четверть дефектной девочки при таком раскладе была бы ничтожна. Думаю, болен был твой отец, тогда вероятность заметно повышается. Я могу ошибаться, но, статистически, я прав.
– Хочешь сказать, моя мама хотела ребенка от мужчины-инвалида? – Девушка затаила дыхание. Казалось, она была восхищена, и при этом недоумевала. Одновременно.
– Да, вполне вероятно. Что тебя удивляет? Может, я буду звучать, как отбитый романтик, но сила любви она такая. Мало того. Вполне вероятно, Элла оценивала риски и знала на что идет, ведь ты, Эмма, – девочка. Как ты появилась? Возможно, ЭКО. С учетом специфики заболевания у твоей мамы были основания полагать, что дочь родиться здоровой. Просто тебе… не повезло.
Редкие капли ударялись о лобовое стекло автомобиля. Вновь начинался дождь, и Фастер безучастно наблюдала за падением воды с неба. Впереди шла темная, вроде бы, грозовая туча, хотя воздух вокруг нельзя было назвать душным. Грядет шторм?
Ей сложно было комментировать свое рождение. Кто знает, через какие муки пришлось пройти писательнице, чтобы получить желанного ребенка. Дочку, и, по иронии, скончаться на родильном столе. Когда Эмма думала об этом, уголки губ начинали дрожать. Как бы сложилась её жизнь, если бы мама выжила?
Как бы сложилась жизнь отщепенца Нейта?
От этого вопроса у девушки по спине ползли странные мурашки. Когда-то он увидел в ней «свою». Человека, которого не примут в приемную семью, который может собрать кубик Рубика, и понять простые книжки по прикладной физике. Кем бы Штайнер стал, если бы рос в одиночестве? Ради чего жил бы?
Фастер с грустью уставилась себе под ноги. Возможно, стал бы жестоким, отбитым мизантропом, социопатом, карикатурным злодеем из детективных фильмов. Кем-то, кого общество презирает и боится. Человеком, разочаровавшимся в мире, без намека на эмпатию и сострадание, за то с намеком на сильный эгоцентризм. Если бы ему не о ком было бы заботиться… некого любить, он любил бы себя. Только себя, и никого больше.
Эмма печально усмехнулась. Если бы она, после детства и юности с мамой… встретила такого Нейтана, то влюбилась бы? Ей казалось, что… держалась бы подальше. Обходила бы стороной, и с трудом выдавливала из себя даже простое приветствие. Однако, то была бы уже другая Эмма. Которая не имела бы инвалидности, а только лишь небольшую особенность мышц. В таком мире… их с Нейтом истории просто не было бы.
– О чем думаешь? – Доктор поднял брови, от его голоса попутчица слегка вздрогнула. – О маме?
– Вроде того. – Она натянуто улыбнулась. Дождь все усиливался.
Невысокие, светлые многоэтажки сменяли друг друга. Мокли от ливня, город словно пропах сыростью и мокрым кирпичом, запах которых слабо напоминал глиняный. Силуэты домов казалось светлыми на фоне мрачных облаков, ветер гулко выл за окном. Даже в салоне становилось прохладно.
– Не нравится мне это. – Даглас тяжело вздохнул, включая кондиционер на отопление. – Гидрометцентр обещал непогоду, но не в таком масштабе. – Мужчина обвел взглядом гнущиеся деревья. Шторм срывал с них ветви и листья, уносил куда-то в сторону, вглубь города. У бегущих прохожих вырывало, выворачивало зонты. Люди пытались прятаться.
– Да, как-то ненормально. – Фастер кивнула. На её памяти такое буйство природы было в последний раз… лет пять назад.
Вскоре показался весьма высокий, широкий, бежевый дом на одиннадцать этажей с длинными узкими окнами. Огороженный кованным забором, скорее декоративным, нежели с функциональным смыслом. Вода заливала уютные детские площадки, ручьи стекали возле шин автомобилей. Периодически срабатывали сирены. Молодой человек, мягко касаясь руля, въехал в открытые ворота, затем быстро свернул на парковку. Остановился на одном из немногих свободных мест.
– Вот мы и дома. Добежим до подъезда, и порядок. – Майрон с грустью осмотрел собственное одеяние. Был бы пиджак – мог бы дать. А свитер… вряд ли она оценит.
– Твой какой? – Эмма прищурилась. На темных железных дверях висели крупные керамические цифры.
– Третий. – Врач раздосадовано вздохнул, глядя на толщу вертикальной воды, которая разделала машину и здание.
Резко раздался скрип кованных ворот. Их раскачивал ветер, шумели от капель крупные петли.
– Ладно, идем. – Эмма сдвинула брови, затем, зажмурившись, раскрыла дверь салона и вылезла наружу.
На кожу моментально обрушился холодный ливень. Мочил сарафан, заставлял его прилипать к телу. Пальцы рук тут же побледнели, начали стучать зубы.
От удивления врач, на мгновение, завис, затем тут же вылез следом. Хотел предложить сходить в дом за зонтом и ветровкой, а гостья пока подождала бы его в машине, но у той был иной подход на проблему непогоды. «Тебе только простуду пролечили, куда ты?!» – закричал Даглас, но голос утопал в шуме падающей воды. Двое побежали в сторону третьего подъезда, хлюпая ногами по бесчисленным лужам на мокром асфальте.
Врач достал из кармана крупную связку ключей. Магнитный замок мерзко пикнул и открылся, впустив людей внутрь, в темное, бетонное помещение с длинными, узкими лестницами. На площадке угрюмо возвышались черные двери. Холодно. Мокрую кожу стали покрывать неуютные мурашки.
– Эмма, нельзя так. – Майрон скрипнул зубами. – Опять температура будет. Не хочу читать нотаций, как твой «братец», но впредь будь осторожнее.
– Я в норме. Не думаю, что от пробежки в пятьдесят метров что-нибудь будет. – Её взгляд казался каким-то подозрительным.
– Прими у меня горячий душ. – Врач кивнул на лифт, затем подошел к дверям и нажал круглую темную кнопку.
Она молча смотрела под ноги. Ощущала, что в лифте укачивает, но пыталась не обращать на это внимания. Гипнотизировала угрюмым взглядом светящуюся цифру «десять»: Даглас жил на десятом этаже.
Мужчина так же отстраненно глядел на раздвижные двери. С мокрых волос капала вода, а свитер так же прилип к телу, как и сарафан Эммы. Когда лифт издал тихий высокий звук, доктор картонно улыбнулся, и вновь достал ключи.
Словно зомби, Фастер шла следом. Слышала, как ключ вращался в замочной скважине, затем тихий скрип. В нос ударил запах медикаментов. Практически такой же, как в больнице.
Темный коридор, обои в полоску белого и болотно-зеленого цветов. Странное сочетание, однако, глядя на стойку для обуви из белого дерева, можно было сделать вывод: ремонт врач делал сам. Так, как нравилось, и так, как умел. Его совершенно не волновало, что у кого-то из гостей от полоски в холле могла кружиться голова. Часто ли у него гости?
Такой же белый, узкий гардероб с уличной одеждой. Черная железная стойка под зонты, которая напоминала плохо выкованную, расплавленную вазу из чугуна. Картина, где вместо полотна красовался белый холст. Перфоманс?
Эмма нервно сглотнула. Дом доктора. Сердце, почему-то, пропустило пару ударов, от волнения подводило живот. Ни разу в жизни Фастер ни у кого не была в гостях. Никогда. У неё просто не было друзей, кроме Нейта дружить было не с кем.
– Я не очень часто бываю здесь. Если где-то почувствуешь запах пыли – извини. – Даглас виновато улыбнулся, и тут же стал стягивать с себя мокрый свитер. – Иди первая в душ, а я пока согрею нам чай.
– А где твой потайной шкаф, в который мне нельзя? – Эмма с любопытством вскинула брови.
– Какая разница? Это же мой потайной шкаф. – Мужчина иронично прищурился, но глаза тут же становились добрыми. – У меня в комнате. По коридору налево.
– Настолько потайной, что ты дал точные инструкции. – Девушка тихо засмеялась себе под нос.
– Это не важно. Даже если бы он стоял прямо тут, это не имеет никакого смысла. – Майрон закатил глаза. – Шкаф заперт.
– Ну ладно. – Фастер театрально вздохнула, словно была разочарована, однако, тут же смутилась и поежилась. – Спасибо за душ, это правда сейчас… не помешало бы.
– Иди. А, и… Эмма. – Врач прислушался к звуку ливня, который колотил по окнам в ближайших комнатах. – Если шторм усилится, движение в городе будет приостановлено. Я понимаю, что ты не хотела задерживаться, но раз так… тебе придется остаться у меня дома на ночь.
Она вздрогнула. Колени тут же подкосились, посинело в глазах.
– Но я не… – Девушка нервно сглотнула.
– Все нормально. – Доктор кивнул. – Боишься, что «братец» будет истерить? Не бойся. Он поймет, можешь ему позвонить, сказать, что осталась на ночь в больнице, а завтра вернешься домой. Если он правда печется о твоем здоровье, то не будет пытаться забрать пешком через шторм. Так ведь?
