Текст книги "Ревизор Империи (СИ)"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 39 страниц)

15. Генератор чудес и продавец эфира

– И что вы стоите в дверях, заходите, будьте как у себе дома! Сейчас вас будут потрясающе побрить, постричь и сбрызнуть вежеталем. Молодые девушки будут без ума или я верну деньги обратно.

«Генри Хиггинс удавится», подумал Виктор. Парикмахер оказался молодым человеком, лет под двадцать, маленьким, с чаплиновскими кудрявыми волосами и, скажем так, очень неполиткорректными усиками над верхней губой.

Секунду назад Виктор ошарашено смотрел на эти усики на жестяной вывеске с огромными, издали бросающимися в глаза буквами, из которых складывалась фраза «Парикмахер А. Гитлер.» На конце обоих слов был замазан твердый знак.

– В кресло попрошу, не бойтесь, я же не зубной врач! Или вас смущает, что я из семьи сапожника? – вопрошал мастер, быстро взбивая помазком в стаканчике мыльную пену.

– Нисколько… – пробормотал Виктор, усаживаясь перед старым зеркалом в деревянной раме, – меня пока только побрить. Я спешу.

– Айн момент! Воля ваша, побреем стремительно, идеально, без единого пореза.

– Нет – нет, можете не торопиться, главное, чтобы без порезов.

– Как пожелаете. Некоторых, знаете, смущает, что мой папа был сапожник. Простой бедный сапожник, когда не было заказов, у нас не было хлеба. И вот однажды папа сказал мне. «Адик!» – сказал он мне. «Адик, запомни мои слова, когда ты вырастешь, все мастеровые будут брить бороды и делать модельные стрижки. И я отдаю тебя в мальчики к парикмахеру». И он отдал меня в мальчики к парикмахеру…

– Простите, а как вас зовут?

– Адам, – ответил парикмахер с ударением на первом слоге. – А что?

– Ничего, все в порядке.

– Тогда попрошу, пожалуйста, минуту посидеть спокойно…

От простыни пахло горячим утюгом, и это на секунду отвлекло Виктора от неизменных запахов, впитавшихся в стены заведения. оклеенные по штукатурке палевыми, в пестрый японский цветочек, обоями, уже кое – где отставшими. Обоняние улавливало амбре горячего волоса, закручиваемого щипцами, адской смеси разных одеколонов и еще чего‑то кисловатого и непонятного. Бритвы и другие инструменты мастер держал в стакане с формалином, и это успокаивало.

– Уважаемый господин, верно, собирается устраиваться на службу? Нет – нет, не отвечайте, вы дернете подбородком. Просто некоторые думают, что мужская прическа – личное дело мужчины. Они даже не знают, как заблуждаются. И если вы не против потратить каких‑то несколько минут, любой столоначальник, любой владелец заведения будет иметь за большое счастье платить вам жалование….

Все, пошел глумить голову, подумал Виктор. Совсем как в нынешней рыночной экономике, где производство уже давно не удовлетворяет потребности покупателей – оно их изобретает, а потом доказывает покупателям, что без этого они жить не могут. Главное, чтобы человек периодически вспоминал, что его волосы сухие и ломкие, лицо в прыщах, друзья в фейсбуке, а без чудодейственных бифидобактерий его желудок не усвоит пищу.

– Спросите меня, хочу ли я быть банкиром или заводчиком? И я отвечу: нет. Теперь в России стоит завести хотя бы какое крупное дело, как завтра к тебе придут комиссары. Нет, ну до парикмахеров пока не добрались. Но, говорят, есть планы, что в случае войны комиссары придут и к парикмахерам, и к сапожникам, и в каждую лавку, уже не говоря о всеобщей трудовой повинности…

«Комиссары? Какие, к черту, комиссары? Хотя, если у них местные власти называют „Совет“, то почему бы не быть каким‑то комиссарам? Вспоминаем, вспоминаем историю, скорее вспоминаем… Вроде как при Петре Великом комиссары управляли казенными заводами… да… ну, тогда логично, над бизнесом ставят каких‑то чиновников и они тоже комиссары…»

Виктор осторожно проглотил слюну, пока мастер стряхивал с бритвы мыльную пену со срезанной щетиной.

«Так это чего у них, фюрер – принцип? Гы… Бреюсь у Гитлера, ДНД со свастикой ходит, на деньгах свастика, теперь еще и в экономике тоталитаризм… ни фига себе альтернативочка… да, этак, блин, скоро до концлагерей дойдет. Это они просто не раскачались, либеральничают.»

– А, может, все‑таки, освежить? Понимаете, кожа после бритья…

– Да – да, не роскошь, а гигиена. Давайте в другой раз.

Вчерашнее богоугодное действо обошлось Виктору в шесть рублей, и он плохо представлял себе, какие траты ему еще предстоят. Было ясно одно: деньги в этой реальности уходят так же быстро, как и приходят.

…Лавка «Аудион» оказалась открытой. Собственно, это была небольшая комната, метра три на четыре, где хозяин, с гордостью владельца компьютерного салона, разложил по полкам выкрашенные темной морилкой ящики с латунными ручками, зажимами, катушками и разными детальками, назначения которых Виктор сразу не уловил, хотя радиолюбительством занимался со школы, мотки медной проволоки для антенн, телефонные наушники, картонные рупоры немыслимых форм и брошюрки о радиостроительстве и радиотелефонии, на которых полудремал большой рыжий кот с наглой физиономией. Запах горячей канифоли щекотал ноздри.

На звон дверного колокольчика хозяин явился не сразу; в глубине дома сперва что‑то загремело, кто‑то чертыхнулся, послышались шаги, и вот перед Виктором предстал молодой, невысокий, чуть полноватый парень лет двадцати в круглых очках и в черном переднике, заляпанном краской и прожженном в некоторых местах. Он передника шел запах яхтного лака. «Типичный ботаник» – подумал Виктор.

– Добро пожаловать! Собственно, Глебов Вячеслав Федорович, владелец этого, так сказать… Замечательно, что вы зашли! Вы тоже слышали о гиперболоиде?

– Это, о котором писал этот… ну, как его… из головы вылетело…

«Толстой еще не писал о гиперболоиде… А что, тут сделали?»

– Ну, о Московской башне вот такой – и Глебов очертил в воздухе что‑то волнообразное, – для телефонной станции Бонч – Бруевича? Это немного попозже, часов в одиннадцать начнут. Знаете, церковь сейчас обсуждает, доносить ли слово божье с помощью радиотелефонной проповеди или нет. И очень влиятельные лица склоняются к мысли, что да, доносить. Так… В общем, если чуть подождете, то непременно убедитесь, что эфир, который есть нечто бесплотное, неосязаемое, и ненаблюдаемое, может быть полезным и его можно купить с помощью наших аппаратов. Вот… Да, мы все доставим на дом и сами обеспечим установку, вам останется только насладиться прогрессом… вот…

– Собственно, Еремин Виктор Сергеевич, – прервал Виктор его сбивчивую речь. – Скажите, вам не нужен работник, имеющий практический опыт в радиоделе?

– Опыт? А кто, о ком вы… простите, это вы работник?

– Ну да. Думали, радио – удел молодых?

– Нет, ну… в общем, но это неважно. Вы хотели бы наняться?

– Радио имеет большое будущее, – Виктор решил перехватить инициативу, и внести в сознание инновационного бизнесмена толику ясности, – с началом радиотрансляций Россию ждет волна спроса на эфирные приемники. Люди приучатся слушать новости и музыку, узнавать погоду, попадут на концерты оперных звезд за тысячи километров отсюда, они не будут мыслить без этого жизни. Это великие перспективы.

– Да! Да! Прекрасно, что вы это понимаете! Введу в курс дела. Сейчас мы сами изготавливаем кристаллические приемники.

– Транзисторы? – вырвалось у Виктора.

– Не слышал, простите, о таких. Мы производим простые частные приемные радиостанции, не предназначенные для коммерческой выгоды, с вариометром и детектором Пикарда, вот, посмотрите…

«А, детекторные… Ну да, это вот надо было в них иголкой тыкать. Жуткая вещь»

– Кристаллы мы тоже делаем сами. Понимаете, радио покупают сейчас больше люди среднего достатка, энтузиасты, богатые могли бы себе и на аудионе позволить, но… как всегда в России, косность, не видят себе выгоды. Телефон понимают, а это пока для них так, баловство. Конечно, на аудионе работать проще, не надо чувствительную точку иголкой искать. Вы понимаете, о чем я.

– А не пробовали делать c постоянной чувствительной точкой? Полагаю, это расширило бы сбыт.

– Простите, не понял. Если вы не имеете в виду катодную лампу, то что? Электролиты? Проще «кошачьего уса» за десять лет наука так ничего и не открыла.

– Знаете, я проводил кое – какие опыты с детекторами… Не уверен, конечно, что сразу получится, но… У вас не найдется халат там или передник?

– Все есть! Прошу в нашу лабораторию…

Лаборатория оказалась довольно просторной комнатой, с белеными, немного покрытыми копотью стенами и верстаками, на которых были разложены части незаконченных аппаратов; все это более напоминало мастерскую столяра и лудильщика в одном флаконе. Огромные паяльники казались медными колунами на ручках из железных прутков, жестяницкие ножницы, куски фольги и белой жести, ножовки, сверла и прочие инструменты, казалось, ожидали, когда умелая рука мастера употребить их для извлечения звуков из неведомого глазу движения материи. Порывшись в ящиках, Виктор нашел то, что искал: кусок медной проволоки толщиной в полторы линии. Отрубив от него конец в пару сантиметров, Виктор зачистил его наждаком, раскалил докрасна на спиртовке и быстро сунул в фарфоровую чашечку с нашатырным спиртом перед открытым окном – чтобы в нос не так шибануло. Когда остыло, он как можно аккуратнее обернул окислившейся конец в спиральку из проволоки потоньше, а другой конец зачистил, и прикрутил к нему второй вывод. Чуть подогнув выводы, он осторожно вставил их в гнезда стоявшего на верстаке наборного ящика для экспериментов и покрутил ручку вариометра. В телефонной трубке стояла тишина. Виктор невозмутимо, словно так и предполагалось, снова зачистил кусочек меди наждаком до блеска и повторил опыт; с третьего раза его ухо уловило треск помех, и где‑то далеко, на краю земли, застучала морзянка.

– Вот, – Виктор торжественно протянул наушник Глебову, – это называется купроксный детектор.

Глебов выхватил наушник; через мгновение его лицо буквально излучало.

– Это вы… вы сами изобрели?

«Так, значит и в этой реальности появится в двадцатых. Попаданец не знал или значения не придал. Рассказывал, небось, о процессорах – микроконтроллерах, а простой вещи… Так это ж зашибись!»

– Нравится? Правда, хорошо работает где‑то до мегагерца и чуть выше, а на коротких уже хуже галеновых.

– Великолепно! То – есть волны до трехсот метров. Замечательно!

– Может, и до двухсот. Как вы смотрите на то, чтобы вместе оформить патент? Если, конечно, вы готовы взять на себя хлопоты по оформлению и уплату пошлины?

– Вы делаете мне такой подарок?

– Ну, это не подарок, это называется найти спонсора. У меня свой коммерческий расчет.

– Понял… понял… Вы нуждаетесь в деньгах? Вы истратили состояние на опыты?

– Ну… энтузиаст энтузиаста всегда поймет.

– Пойдемте! Пойдемте!

Глебов выволок Виктора в лавку, раскрыл кассу и выгреб оттуда горсть монет.

– Вот… в качестве вознаграждения сразу, так сказать… Четыре рубля, пока больше нет.

– Спасибо. А насчет приема на работу?

– О чем речь! Правда вот…, – и Глебов как‑то сразу сник и заговорил извиняющимся тоном. – Вы знаете, у нас доход пока маленький, так что больше тридцати пяти рублей ежемесячно положить не могу. У меня вон по вечерам за половину жалования гимназисты приходят мастерить, это которые по казенной оплате за обучение приняты. Сейчас пытаюсь протащить в волости идею обеспечить все полицейские участки приемными аппаратами, на которые можно принять вызов из городского управления. У тайной полиции радио есть, но их снабжают из столицы, а вот если выгорит с волостной… Только вот когда: вы же знаете, пока обойдешь всех чиновников…

«М – да, совсем как у нас. В передовых отраслях с зарплатой в полной заднице.»

– Надо подумать. А не могли бы вы дать мне поручительство в благонадежности и подсказать, кто бы мог стать вторым поручителем?

Глебов задумчиво выпятил нижнюю губу и забарабанил пальцами по прилавку.

– Желаете все‑таки служить на паровозном? – наконец вымолвил он.

– Понимаете, я сейчас работаю над другим изобретением. Кристаллический усилитель и генератор сигналов.

– Это как в опытах Икклза? Там у него тоже кристалл генерировал, но про усиление… – в глазах Глебова снова зажглась электрическая искра.

«Господи, какой еще Икклз? Это Лосев откроет в двадцатых. А, ну, да, попаданец… Может быть. Главное, до усилителя не дошли. Вот что значит не знать физики полупроводников.»

– Ну, раз есть генерация, значит, есть и усиление, так? Тоже хотелось бы продолжить эту работу с вами, патент оформить, но для завершения работы надо как‑то все обеспечивать. Так что речь идет как раз о совместной нашей работе.

– Виктор Сергеевич, да вы просто генератор чудес! У вас, наверное, есть еще идеи?

– Конечно. Например, по передаче изображения по радио. Вы слышали про опыты Розинга?

– Вы работали у Розинга? Они недавно свершили свой грандиозный замысел – показать улицу в дневном свете. Фотография и синематограф обречены.

– Нет, у Розинга, увы, не посчастливилось, но… Так насчет поручительства?

– Господи, какой разговор? Моя подпись вам обеспечена. Шпионы так просто изобретения, – и он кивнул рукой в сторону лаборатории, – не раскидывают. Революционеры – может быть… но кто не заблуждался, верно? Бонч – Бруевич, Скворцов – Степанов… а касательно второй я придумал: мы зайдем к Думенке, он преподаватель физики в нашей гимназии, видели, какую большую построили? Вот Думенко и подпишет ради такого дела. Детектор на окиси меди – здесь нужен теоретик. Вы не против?

«Так, значит, Зворыкина пока из меня не выйдет… Нет, это понятно, что попаданцу само с неба не падает, вкалывать придется, но для старта нужна фирма масштаба сарновской, надо, чтобы кто‑то нехилые бабки под это дело дал. Здесь это будет лет через десять… ну, пусть пять, раз трансляцию начинают, но надо же как‑то эти пять лет кантоваться? Блин, хорошо было в Союзе всяким чудакам жить на минимуме ради великой идеи, а здесь, небось, и пенсии нема. Ладно, пока у нас есть что‑то на самый крайний случай, с голоду не помрем… ну, пока „Аудион“ не обанкротился, а это тоже возможно. Нет, глупо, глупо на завод не попытаться…»

– Не против, конечно. Такое дело в одиночку не вытянуть.

– Тогда я пока прикрою лавочку, Думенко тут недалеко живет, на Мининской. Слыхали про такую?

16. Сделай, что не сможешь

Конечно, Виктор знал про Мининскую.

В наши дни от этой улицы остался один копчик, фактически, двор «китайской стены», подпертый торцами панельных хрущевок; одна из трех девятиэтажных башен, выстроенных на углу Банной и Кремлевской, как бы ставила на этой улице жирную точку – или восклицательный знак, как кому нравится. Но на заре двадцатого столетия это была вполне приличная сельская улица, без твердого покрытия, но зато с лениво разгуливавшими повсюду курями, которые рылись в земле и, недоуменно квохча, обменивались новостями, бередившими их куриные мозги. Виктор вспомнил, что именно здесь во второй реальности они задержали грабителей.

Дом Думенки выделялся из общего ряда причудливыми, покрытыми белой краской резными наличниками; видно было, что хозяин хоть и небольшого достатка, но в красоте толк ценит и любит мастерить. Над крышей к высокой сосне, чудом уцелевшей со времен расчистки под строительство, протянулась антенна. За забором из необрезного теса басовито залаяла и зарычала псина.

– Полкаша! Полкаша! – крикнул Глебов. – Виктор Сергеевич, может, вы постоите тут у калитки, а то евонный пес чужого не признает. Вот, поверите, щеночком таким подобрали они его с жалости, а такой кабан вырос…

– Кто там? – из открытого настежь окна послышался высокий женский голос, занавеска отдернулась, и круглое румяное лицо выглянуло на свет.

– Серафима Сергеевна! Павел Ефремыч дома?

– А, Слава? Сейчас Пашу позову, он все в «кибинете» своем возится. Павел! До тебя Славик пришел и еще господин француз, дело, верно, какое…

«Француз. Вся деревня уже знает.»

– Ты это… проведи их сюда! Пса привяжи, он ведь нового человека не знает! Да, самовар, самовар‑то поставь! Ах, прости, господи…

Тут Виктор осмыслил еще одну сторону здешней жизни – неспешность. Знаете, такое состояние, как в детстве, когда еще не заранее продуманных планов, не давит жестокая необходимость искать источники добычи и не напрягает всякая ожидаемая мерзость, вроде роста тарифов на коммунальные услуги – мерзость, которую, как и прочие, просто стараются не замечать, довольствуясь развешенными над их кроватками яркими целлулоидными погремушками в виде боулинга или Интернета. Что делать: все растут физически, но не у всех хватает мужества выбраться из кроватки. Здесь же детское ощущение гармонии мира, в котором все устоялось до нашего рождения и все происходит в надлежащее время, было органично связано с образом жизни. Этот патриархальный мир был обречен, он должен был сдаться под железной поступью ритма конвейера, новостей газет и радио, бурной перестройки жизни в эпоху заводов – гигантов и больших городов, постепенно уходить вглубь, в мелочи быта, где он уже будет выглядеть смешным и нелепым; но пока он переживал свой последний расцвет, и розовые лепестки оконных гераней были здесь символом тишины и умиротворения.

– А чем вы раньше занимались? – спросила Серафима Сергеевна, пока Виктор неторопливо допивал вторую чашку чаю, а Глебов с Думенкой в соседней комнате ставили подпись, что выливалось у них в долгие разговоры о жизни и делах.

– Изобретал, – спокойно ответил Виктор, – особо коловращениями людей и обществом не интересовался, а рассказывать о моих опытах вряд ли будет интересным.

– Но что‑то заставило вас все бросить и уехать?

– Ну, в жизни обычно масса причин так делать. Например, деньги кончились и пришлось все распродать.

– Батюшки! Так вы от кредиторов бежали? – Серафима Сергеевна отставила ото рта белое фаянсовое блюдце, которое она только что пыталась остудить своим дыханием.

– Нет, что вы… Я люблю честный расчет и долгов за мной не числится. Так что искать никто не будет, не беспокойтесь. Но – придется начинать с самого начала. А город ваш хороший, перспективный.

К счастью, даже в этом мире время нельзя растянуть до бесконечности. Виктор это понял, вновь очутившись на свежем воздухе, и чувствуя как его бедро морально греет сложенная вчетверо заветная бумажка. Бродившие по небу с утра легкие тучки разошлись, и путь к Голландской Казарме казался ему простым и ясным, как это хрустально – голубое небо, в котором плескались молодые кудри невысоких березок, высаженных у домов хозяевами для возврата привычного деревенского уюта. Тем более, что он прожил в этих местах большую часть своей жизни, да еще и в нескольких реальностях.

Но не тут‑то было.

Откуда‑то из‑за угла послышался свист, и на улицу тут же вылетело человек шесть пацанов с перекошенными лицами, босиком, в расстегнутых рубахах; пара из них была с кольями, один с гирей на цепи, у еще троих Виктор оружия не заметил, но было и коту ясно, что шобло собирается кому‑то ввалить конкретно.

«Спокойно», подумал Виктор. «Если местные пацаны те же, что и в начале семидесятых, надо просто уйти в другую плоскость. Никакой реакции, как будто это тут каждый день и тебя не колышет».

Шобло с криками пронеслось мимо.

«Пронесло.»

И не успел Виктор это подумать, как из‑за угла вылетел поотставший седьмой, с обрезком трубы в руке. Свинцовой – это Виктор понял по характерному серому цвету.

«Блин, древний Рим какой‑то.»

– А ты че тут ходишь, – заорал пацан на Виктора и рванул на сближение, правда, не замахиваясь.

«Че, завязка?»

Выдергивать доску из забора было поздно. Виктор засунул руки в карманы (кто знает, что в этих карманах, может, кастет, может, нож или револьвер).

Пацан не тормозил.

«На вшивость? Или?»

Их разделяли шага три. Обоим бить еще рано.

– Шуба! Это хранцуз! – раздалось откуда‑то сзади.

Пацан резко рванул в сторону, левой рукой приподнял на бегу картуз, крикнул «Звиняйте!» и бросился догонять своих.

«И шо это было? Француз – свой? Потому что тем пацанам жвачку дал? „Шуба!“ Француз – опасно? Или все думают, что вор? Где я еще по эрефовскому ботал?»

– Я вас узнал – лай собак перекрыл чей‑то высокий надтреснутый фальцет. – Все батькам скажу… чай, шкуру‑то спустят!

Из калитки вышел худощавый старик со всклоченной бородкой клинышком, размахивая суковатой клюкой вслед убежавшему кодлу.

– Вот ить анахристы! – продолжал старик, обращаясь к Виктору, – опять с Базара орловских бить погнали. Давеча‑то когось из ихних орловские поймали, так вот таперича на их налетели. Благо родители на заводе, у кого батька, у кого и матка; четырехлетки вон открыли, а они, как учитель отпустит, и пошли. Надоть, как в старину, чтоб от зари и до зари, и с пеленок – на завод, родителям помогать. Вы ж, небось, помните старые времена, вам уж за тридцать давно, а?

– Давно, – согласился Виктор.

– А мне вот сорок, и хозяину я не нужон, одно внуков расти осталось. У вас внуки есть?

– Нет, нет пока.

– Ну так вы ж моложе…

"Хрен их разберет, Фрося вроде возраст верно угадала, с Парижской коммуной… Хотя что: ей все за тридцать дедами кажутся, а этому – молодой… И что делать, если на паровозном, или как там, возраст спросят? А, черт, документов все равно нет. По физическому состоянию можно и скостить. Лет десять. "

…До Голландской Казармы приключений не было, если не считать сцены, когда на Церковной городовой отнял какого‑то бухарика от фонарного столба, принародно дал ему в морду и отправил просыпаться. Судя по реакции окружающих, рукоприкладство тут было в порядке вещей.

«Стало быть, музыкант типа образованный, надрызгается – за ним присмотреть попросят, а простому мужику сразу рыло начистят. Новое кастовое деление. Хорошо хоть на способности смотрят, а не как у нас – на купленные дипломы.»

Впрочем, Виктора проблемы гражданских прав и свобод уже не волновали. Было ясно, что здешний мир в первом приближении делится на тех, кому можно бить морду, кто может бить морду, и с кем можно обойтись без битья морд. По мере приближения к заводу грызло другое: Виктор не знал здешней системы конструкторской документации, почти не знал марок материалов и древней системы допусков и плохо помнил дореволюционные меры длины и веса. А это для конструктора главное. Оставалось лишь надеяться на местное преклонение перед заграницей. «Господа, во Франции давно метрическая система…»

Бахрушева на месте не было, его вызвали в заводоуправлении, и Виктор, чтобы не маячить в чертежном зале, мерил шагами куцый коридорчик второго этажа от большого фикуса в кадке до урны для окурков. Нетерпение достигло предела.

«И никакого прогрессорства», думал он. «Никаких супер – идей из будущего. Ты уже с купроксом свой лимит перебрал. Ну ладно, наткнулся случайно на свойства окисла. Будем держаться легенды обычного изобретателя.»