Текст книги "Ревизор Империи (СИ)"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 39 страниц)

32. Смерть не каждому к лицу

К вечеру выяснилось, что галоши неудобный предмет: земля просохла, и возвращаться в них было жарко. Виктор не придумал ничего лучше, как положить их в пакет из старой оберточной бумаги, найденной в «казарме» и нести в руках. «Надо срочно изобретать авоськи», думал он.

На углу Карачевской и Базарной внимание его привлекла небольшая часовня, похожая на башенку детской крепости; часовню он приметил еще во время первого посещения Базара, но тогда было как‑то некогда ее рассматривать. Сама часовня была четырехгранной, оштукатуренной, и выкрашена в белый и темно – голубой цвета; ее благообразный вид несколько портил косоватый цилиндр поставленной неподалеку афишной тумбы.

– «Брянский вестник»! Покупайте «Брянский вестник!»

Пацан в картузе, лет десяти – одиннадцати, бойко размахивал газетой, зажатой в руке. Интересно, ходит ли он в школу, подумал Виктор. Впрочем, занятия в первой смене полюбому должны были уже завершиться.

– Последние новости! Кайзер готовит газовую войну! Огромные запасы горчичного газа! Будут уничтожены целые города! Перебежчик фон Шредер из германского штаба раскрывает коварные планы!

Виктор уже шарил по карманам в поисках мелочи, как в этот момент его окликнули по имени – отчеству. Перед ним стоял Веристов. Как‑то уже второй раз они сталкиваются вместе именно на базаре. Хотя куда тут большей частью народ ходит после работы? В церковь и на базар. И где начальнику тайной полиции проще встречаться с агентами под видом невинного шопинга? Штирлиц в музей ходил, но музея тут нет. Виктор поздоровался, и сделал вид, что любуется часовней. Собственно, он это и делал до того, как его окликнули.

– Часовней любуетесь? – услышал он вполне предсказуемый вопрос.

– Да. Успокаивает. А то в газетах всякие страсти пишут, и это отвлекает от работы.

– Ну да, ведь мыслительный процесс, – и молодой начальник тайной полиции неопределенно покрутил рукой у головы, – не подчиняется распорядку. Бывало, по грибы пойдешь или на охоту, а в голове очередное дело. Кстати, с этой часовней связано дело Обросимова. Не слышали? Разумеется, не слышали. О нем уже перестали судачить.

– А что за дело?

– Мое первое дело в этом городе. Будет время, как‑нибудь расскажу.

«А сейчас у него, значит, нет времени. Замахал этот Коломбо. Странные у него методы, очень странные. Чего он хочет? Просто вывести из равновесия своим преследованием? Не похоже. Втереться в доверие? А зачем? Чего он хочет‑то? Все, что угодно, но только не расколоть меня, как попаданца. Даже просто, как мутного фраера. Или ему нужен мутный фраер? Выйти через меня на Добруйского? Кажется, я уже думал об этом… не помню…»

– Тоже по хозяйству ходите?

– И по хозяйству, и по делам… Что‑то купили?

– Нет, это галоши. Никак не приспособлюсь.

– Если не секрет, а зачем они вам? У вас туфли на толстой подошве из светлого каучука. Их вам тоже подарили?

– Купил их совершенно случайно, а вот теперь нигде не могу найти такие.

– В мире известно несколько обувных фабрик, которые могли бы ставить клеймо «Марко». Но до нас не доходило, чтобы какая‑то из них могла такие делать.

– Какая‑нибудь опытная партия, наверное?

– Может. Но, судя по вас, опыт успешный и по цене доступен. Хотя в обувном деле все может быть. Изобрели, к примеру, новую подошву, а тут фабрику раз, и прикрыли за долги. Или погорели на другой продукции. А то и в прямом смысле погорели: продавцы кож могли нанять поджигателей. За триста процентов прибыли капитал пойдет на любое преступление, так, кажется?

«Теперь до обуви доколебался. Но раскручивать не стал. Почему? А может, просто развлекается, в сыщика играет? Жизнь тут довольно скучная, а возьми меня, чтобы надавить – и снова бумаги – протоколы. Комп бы ему с игрушкой.»

– Не знаю, мой капитал пока скромный. А вас, говорят, можно поздравить?

– С чем? – Лицо шефа бежицкого гостапо выразило искреннее удивление.

– Слышал, что ваши агенты полностью парализовали работу большевистских организаций. Или скоро парализуют.

– Это не совсем так. Вернее сказать, совсем не так. А еще вернее сказать, ситуация совершенно иная, чем ее себе представляют… Виктор Сергеевич, у меня к вам назрел разговор, в котором вы гораздо более заинтересованы, чем я. Не подумайте, я не хочу делать вас своим осведомителем или провокатором, у меня есть более подходящие люди. Разговор лично о вас, и не о вашем прошлом, хотя оно и любопытно, а о вашем будущем. Разговор долгий, а здесь шумно и народу много.

– Предлагаете продолжить у вас в отделении?

Веристов улыбнулся.

– Это не казенная беседа, да и до отделения далеко, а я, кстати, еще не обедал. Вы не против того, чтобы посидеть у Причахова, а заодно и подкрепиться?..

…Веристов предложил сесть за столик в углу зала, возле хамеропса. Лангет с гречневой кашей, черный кофе и блюдо с расстегаями появились перед Виктором моментально, словно на столе была скатерть – самобранка. Половые здесь старались быть незаметными. Веристов предпочел пожарские котлеты с картошкой фри, стакан молока и бутерброды.

– Стараюсь не набирать веса, при нашей работе это опасно, – объяснил он. – Прежде чем я изложу вам суть дела, попробую изложить общую ситуацию: там вам будет проще ориентироваться. Горчички?

– Нет, спасибо.

– А я просто не могу без нее… Вы давеча говорили об успехах нашей агентурной работы.

– То, что слышал.

– Разумеется, вы сказали то, что слышали. Почему я в этом уверен? Понимаете, эти слухи мы сами распускаем. Провокаторы хороши для выявления взяточников, а в подпольной организации вербовать их – это палка о двух концах: они и своих боятся, и нас. Один вон чуть Столыпина в ложе не застрелил. Выращиваем на свою шею террористов…

«Что‑то он слишком болтлив для госбезопасности. Молодость– неопытность, или потом – вы слишком много узнали, вам придется дать подписку о сотрудничестве?»

– Ну, эти детали меня никогда не интересовали. Не мой, так сказать, профиль, у меня – железки.

– А это заметно. К примеру, вас отчего‑то большевики все время волнуют. Да большевиками только правых эсеров пугать. Крепкая, но мизерная организация, отдельные зажигательные личности есть в губернии, вроде Фокина Игната, нейтрализовать их по мере надобности – дело техники. Опаснее те, кого никто не видит – масоны, либеральные плутократы. Их цель – подорвать устои самодержавия и христианства, превратить Россию в холуйскую страну и сделать ее легкой добычей иноземных захватчиков. И их агенты плетут свои сети в очень влиятельных кругах.

«Красиво излагает. Значит, полковник в ресторане тоже про это, но другим языком? Либо и то и другое пропаганда? А когда цель обозначена плохо, хватают всех.»

– Спасибо, что предупредили. Буду знать, кого опасаться.

– Да я бы сказал, опасаться нынче надо совсем другого. Почти доподлинно известно, что в конце лета Германия объявит войну – так она получит возможность реквизировать созревший урожай. И тогда по империи ударят изнутри – украинские и прибалтийские националисты, прикормленные немцами, кавказские и туркестанские, прикормленные англичанами, про Финляндию уже не говорю. Государство будут расшатывать с одной стороны либералы, координируемые масонами, чтобы освободиться от государственной опеки и планов, а с другой – социалисты, требуя железной рабочей руки над частным капиталом. Нынешняя система политического сыска остановить эту лавину уже не сможет. Мы ловим террористов и предаем их в руки правосудия, а добрые присяжные их отпускают, потому что в душе русского человека укоренилась привычка видеть в государстве не защитника, а угнетателя. Наше просвещенное общество простит Варраву и распнет Христа. Если ничего не менять, держава погибнет.

– И это говорите вы?

– Да. Это не провокация, просто, как мне кажется, вы способны воспринимать подобные вещи без излишнего мелодраматизма. Возраст, жизненный опыт.

– Но ведь, наверное, что‑то будут менять? – произнес Виктор, стараясь придать голосу растерянность.

– Есть такие планы, и они уже не составляют тайны. Чрезвычайные обстоятельства диктуют чрезвычайные меры. Поэтому есть сразу по объявлению войны намечено создание Чрезвычайной Комиссии – универсального учреждения розыска, дознания, вынесения приговоров и приведения их в исполнение. Революционеры, нелояльные элементы, все, кто может представлять угрозу державе, будут взяты под стражу или высланы в удаленные места империи, с введением для них трудовой повинности, чтобы все работали на нашу победу. Массовые репрессивные меры не просто обезглавят, а и полностью искоренят внутреннюю угрозу.

– А если начнут сопротивляться?

– Ну, в случае организованных выступлений для репрессированных будут созданы концентрационные лагеря, по типу британских, так, чтобы заключенные под стражу смогли также отбывать трудовую повинность, например, работать на заготовке леса. При попытке террора, как вы понимаете, прибегнут к расстрелам. В общем, жестокость репрессий будет определяться степенью угрозы державе.

«Мотать надо», мелькнуло в голове у Виктора. «Знаем мы, как в таких случаях разбираются. За эти пару месяцев поднакопить деньжат – и в Америку. А оттуда уже помогать».

«А у тебя совесть есть?» – спросил он себя через мгновенье. «Кто‑то, может, родные твои, будут гнить в окопах, голодать, а ты – за чашкой кофе газеты просматривать, да еще и сокрушаться, как России не везет? Как нынешние эмиграшки в Инете? А что ты сделал, чтобы России везло? Боишься в ЧК загреметь? А мужики не боятся в штыковую ходить, газами травиться, под танки с твоей бандурой бросаться, да? Радуешься, что образованный, да, мужики неграмотные за тебя помирать будут. Да это правильно, что такую „тилигенцию“, как ты, в подвалах расстреливали. Она больше и не стоит».

– Так что вам, собственно, в этом случае, бояться нечего, – продолжал Веристов.

– Ну, конечно. Тем более, я не масон и не революционер, меня это все не касается.

– Вас‑то как раз касается. Причем лично.

– Это как?

– Ну, Аристарх Петрович же прочит вас в будущую приемку. А она как раз будет в составе чека. Так что его расчет – заполучить на должности в чека своего человека. Ну, расстреливать вы сами не будете, а вот выявлять саботаж на заводе…

«Ни фига себе пельмень. Меня – в чекисты? Интересно, кожаный прикид дадут? Хотя фигня все, эти прикиды, тут так: сегодня ты на расстрел отправляешь, завтра тебя.»

– Правда, у проекта есть противники, и они будут пытаться задержать его принятие.

– Ну да, – поспешил согласиться Виктор, – враги государства.

– Да если бы враги. Генералитет определенно против. Создание Чрезвычайной Комиссии предполагает, что ей будет передана и военная разведка и контрразведка. С одной стороны, это хорошо. Военная контрразведка должна быть строго централизована. Если мы пустим это дело на самотек, все в армии начнут создавать свои контрразведывательные органы, и последние вскорости превратятся в клоаки, в шайки вымогателей и мародеров под прикрытием воинских частей и армейских чинов. Это же очень просто – хватать обывателей якобы по подозрению в помощи врагу, потом требовать выкуп или изъять при обыске ценности и прикарманить. Самостийному созданию личных контрразведок будет положен конец. У служащих в чека будет мало денежной наличности и золота, но они за свою усердную деятельность будут награждаться казенным имуществом без передачи в частное владение, после окончания службы – высокой казенной пенсией. Так мы ограничим мздоимство и злоупотребления властью.

– Разумно, – снова поддакнул Виктор. В жизни бывают моменты, когда не имеет смысла спорить с собеседником.

– Но – есть другая сторона. Каждый из армейских чинов не хочет выносить сор из своей избы, потому они все хотят удалить из армии сотрудников тайной полиции. А у того же Добруйского, конечно, в армии товарищи, связи, боевые воспоминания, это тоже род влияния. Короче, господин полковник колеблется и будет искать выгоды при любом раскладе…. А теперь, когда вы представляете себе общую ситуацию…

Веристов неторопливо зацепил отрезанный кусочек котлеты вилкой и, прожевав, отхлебнул молока.

– Недурно готовят… Так вот, раз вы представили себе общую ситуацию, можно поговорить о вас.

Виктор вдруг услышал сквозь неторопливую мелодию музыкального ящика, как вдали, в цеху у рощи, ухает молот, за который стали рабочие второй смены. «Бух – бух…» Нет, молот всегда так бил, с начала смены, просто он, Виктор, привык, и мозг его перестал воспринимать эти звуки. А сейчас он снова был весь во внимании.

– Что‑то случилось?

– Как вам сказать… Случилось. Военная контрразведка подозревает вас в убийстве Прунса.

Спокойно, подумал Виктор. Это может быть банальная провокация. Вот так бахнуть по голове в тихой спокойной обстановке, человек растеряется и себя выдаст.

Виктор отхлебнул кофе. Он был очень ароматный, здешний кофе. В чем его готовят, наверное в турке? Теперь надо отрезать ножом и вилкой кусочек лангета и не спеша жевать. Пусть Веристов снова что‑нибудь скажет.

– Вы, наверное, не поняли… Армейцы подозревают не всех подряд. Они подозревают вас в первую голову.

– С чего это вдруг? – равнодушно произнес Виктор. – Я его даже не знал.

– Очевидно, постарался Коськин. Знаете, на любого человека всегда можно подобрать косвенные улики и выстроить из них такую логическую цепь, что человек будет выглядеть кем угодно. Революционером, террористом, шпионом, убийцей. Особенно когда контрразведка встревожена и везде ищет шпионов и саботаж. И ищет не зря: у нас тоже есть данные о том, что на заводе определенно есть гнездо германских агентов, и если за пару месяцев его не выявить, и не выяснить планы диверсий, последствия будут очень печальны. Более того, по непроверенным агентурным данным, возможно, есть двойной агент, который работает и на немцев, и на гостапо. Короче, удобный случай показать рвение. При этом в отношении вас у господина капитана есть мотив – он все же считает вас моим агентом, и, разоблачая вас, как пресловутого двойника, он получает возможность посадить в лужу тайную полицию. Надеюсь, вы понимаете, зачем.

– Ведомственная войнушка? Понятно. А как же Добруйский?

– Я уже говорил – он в беспроигрышной позиции. Либо он проводит своего человека в чека – еще одного человека, либо, если вы скомпроментированы военной контрразведкой, получает возможность притормозить создание чека и обзавестись личной контрразведкой. Первая кандидатура на должность шефа этой личной контрразведки, надеюсь, вам тоже ясна.

– Ладно. Что меня ждет в худшем случае?

– Военный трибунал, а поскольку тамошним крючкотворам не составит большого труда вас запутать – казнь через повешение, как шпиона.

«Ну вот и доигрались с царским режимом» – подумал Виктор. «Тормоза на грузовике – всего лишь отсрочка. Жаль, что мало успел, осторожничал, конспирировался. Сознаться сейчас в попаданстве? Не поймут, раньше надо было. Выкручивается, скажут, от петли отвертеться хочет. Неужели конец?»

Часть вторая. Окрыленные злом
1. Дайвинг в сухом бассейне

«Некоторые впадали даже в нелепую крайность, признавая, что политическая свобода в России скорее повредила бы делу экономического освобождения народа, чем помогла бы, так как, по их мнению, при свободных политических учреждениях у нас развился бы класс буржуазии, с которой народу бороться труднее, нежели с системой бюрократического правления.»

(Из письма революционера – народовольца Н. И. Кибальчича перед казнью, 2 апреля 1881 года)

– Похоже, это известие вас мало беспокоит? – спросил Веристов.

Ну да, и чего в этом такого, подумал Виктор. Узнать от местного начальника охранки, что тебя ждет виселица – просто праздник. Ради этого стоило попасть в восемнадцатый, где еще живут при царе.

– Думаю, почему вы это сказали мне. Ваше же ведомство должно сотрудничать с контрразведкой. А тут, вы уж простите, но разглашение выходит.

– Хм, так вы сейчас обеспокоены моей карьерой!? И как, успели прийти к каким‑то выводам?

– Ну, я не столь проницателен, как люди вашей профессии… Поскольку я не ваш агент, мой арест на вас тень не бросает, и вы не будете защищать меня из опасения за служебную репутацию, то могу предположить одно из трех. Либо вы разделяете подозрения, и хотите проверить, не побегу ли я, но это было бы очень примитивно, либо разделяете и помогаете скрыться, но тогда непонятно почему, либо не разделяете… но тоже непонятно.

– Можно считать так: я не считаю, что вы повинны в смерти Прунса, но полагаю, что причастны.

– Спасибо за сочувствие… А это вообще как?

– Поясню мысль. Дело в том, что Прунс был нашим агентом, и это армейской контрразведке известно. Наши же епархии должны сотрудничать. Но, самое главное, вас тогда задержали по его подозрению. Он сообщил, что узнал вас на улице и дал приказ филерам задержать вас.

– Меня узнал? А что, я на кого‑то здесь похож?

– Вы исключаете, что он мог вас знать?

– Откуда??? То – есть, я никогда в жизни не встречал и не знал никаких Прунсов.

– Так вот, наутро он позвонил и сказал, что обознался. Что немного странно для его хорошей зрительной памяти. Но самое странное, что стоило Бахрушеву принять решение посадить вас в одну комнату с Прунсом, как беднягу убивают. А то, что это не несчастный случай… ну, скажем так, это уже заинтересованным лицам известно. Вам понятна ситуация?

– Ясно. И какое будет ваше предложение?

– Если вы думаете, что я предложу вам бежать, или поступить к нам на тайную службу, вы ошиблись. Вашу жизнь можно спасти единственным путем – найти убийцу Прунса. Настоящего убийцу.

– Раз вы мне это говорите, значит, полагаете, что я могу вам в этом помочь?

– Конечно. Но пока от вас ничего не требуется. Не подавайте вида, и, конечно, никому не передавайте нашего разговора.

– И как долго?

– Пока есть время. Контрразведка вряд ли будет спешить. За вами установят слежку, будут выявлять связи. Поэтому живите естественно, заводите знакомства, говорите с Добруйским, не подавая вида – пока для него это лишь штатные проверки. Контрразведке много кого положено подозревать.

– Надеюсь, ваши люди тоже будут следить?

– Почему вы об этом спросили?

– Вы полагаете, что те, кто убил Прунса, должны выйти на меня?

– Так или иначе – да… Человек! Кофе со сливками и два эклера!.. Что‑то аппетит разыгрывается и мозг требует сахару, – пояснил он Виктору.

Молоденький подросток с зачесанными на две стороны волосами и веснушчатым носом, в белой полотняной рубахе и штанах, подпоясанный шелковым поясом, подлетел к столику с дымящейся чашкой и блюдцем, на котором лежала пара чисто советских заварных пирожных в шоколадной глазури; он также осведомился у Виктора, не желает ли тот тоже чего‑то еще заказать. Виктор вежливо отказался и подумал, что он до сих пор не разобрался, кто тут половой, а кто – официант. В советское время все официанты, а в старых фильмах и книгах в трактирах половые. Официанты важные, а половые с каким‑то холуйским заискиванием. А в этом заведении они шустрят, но с достоинством, и, похоже, работе своей рады.

– Ну так должно же быть прикрытие, – продолжил разговор Виктор, когда они снова остались втроем с хамеропсом.

– Армейцы будут следить за вами с помощью наших людей.

– Ничего не понимаю. А как же соперничество?

– В штатах военной контрразведки достаточно дознавателей и личного состава для оперативной деятельности. Но вот обременять себя созданием агентурной сети военные не могут. У нас ситуация прямо противоположная. Вас это удивит, но к началу реформы Отдельный корпус жандармов составлял чуть более тысячи офицеров и около десяти тысяч унтер – офицеров. Естественно, это ядро было немыслимо распылить на многочисленные вновь создаваемые отделения на местах, а быстрый рост штатных служащих неминуемо привел бы к тому, что в тайную полицию пришли беспринципные личности, желающие карьеры любой ценой, а то и откровенные мерзавцы, желающие насладиться властью, полученной ими над беззащитными людьми. Поэтому на первых порах наше отделение напоминало скорее подпольную организацию, штаб которой размещен в малолюдном месте в лесу. В поселении же мы создали обширную сеть осведомителей, филеров и провокаторов. Сеть осведомителей действует по всем законам конспирации, которой мы прилежно выучились у эсеров, анархистов, большевиков и членов прочих подобных организаций. С людьми, способными вести оперативную работу, у нас пока плохо, в чем вы имели возможность убедиться при вашем задержании. Но мы выявляем потенциальные кадры, предлагаем им службу и ведем их тайную подготовку. Также одна из задач осведомителей – выявлять честных, умных и решительных подданных, пригодных для будущей службы в чека.

– Не слишком ли много подробностей о вашей внутренней кухне? – прервал его откровения Виктор. – Не хотелось бы мучиться бессонницей от лишних знаний.

– В вашем‑то положении, Виктор Сергеевич? Вы не того боитесь. Как вы будете спать, и где, зависит теперь только от успешной поимки убийц Прунса. Я вам это все рассказываю лишь для того, чтобы вы не суетились и не делали глупостей.

– Ну, тогда уж, чтобы я не суетился… А как господин капитан относится к тому, что мы с вами здесь сидим и разговариваем? И что мне ему отвечать, если он начнет расспрашивать?

– Как вы полагаете, как он отнесется к собственной идее?

– Так это его идея?

– Вы отвечаете вопросом на вопрос? Конечно же, это моя идея, которая стала его идеей.

– Детский вопрос, но зачем ему эта идея.

– Действительно, детский. Компроментировать меня такими встречами. Возможно, нас тут даже снимают откуда‑нибудь из‑за портьеры.

– А ему не кажется подозрительным, что вы согласились?

– Вы удивитесь, но господин Брусникин даже придумал хитроумную комбинацию, как заставить меня встречаться с вами. Он действовал через уездное начальство и губком. Слабость военного воспитания – подспудное желание всех строить по струнке. Надо просто уметь этим пользоваться.

– Не сомневался в ваших талантах. А те третьи лица, которые должны на меня выйти, их это не испугает, наше знакомство?

– Тех, кто за ними стоит, это заинтересует.

– Но тогда кто и как должен на меня выйти? Хотя бы примерно. Почему‑то вы ничего об этом не сказали, хотя, раз уверены, что наше знакомство их интересует, что‑то о них знаете.

– Они тоже не дураки. Найдут посредников, для нас неожиданных.

Виктор замолчал. Ситуация виделась ему какой‑то мутной. Слов много, а ничего толком не понять. Кто убил‑то? Шпионы? Революционеры отомстили? Просто шпана какая‑нибудь? И Прунс мутный был. Что у него были за дела с тайной полицией? Спросить? Вряд ли Веристов будет столь откровенен.

Со станции донесся длинный, протяжный гудок паровоза.

– Скорый, – пояснил Веристов, увидев, что Виктор прислушивается к шуму поезда. – Он здесь не останавливается.

– Оружие дадите? – неожиданно для себя спросил Виктор. – Бахрушев после пожара советует завести браунинг.

– Это очень хорошо. Это выход. Дело в том, что у меня связаны руки, и я не могу помочь вам официально. А вот купить браунинг частным образом можно. Дешевенький какой‑нибудь; на ассигнования из фонда оперативной работы вы тоже пока рассчитывать не можете.

– Добруйский может помочь с разрешением?

– Считайте, что оно у вас в кармане. Сегодня вечером я переговорю с Брусникиным, и склоню его к тому, что право на ношение вам надо оформить. Кто знает, может быть пистолет вам нужен для самообороны, а может… Пусть у господина капитана поиграет воображение.