Текст книги "Ревизор Империи (СИ)"

Автор книги: Олег Измеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

– Вы… вы такой же, как все! – полушепотом воскликнула она. – вам все можно, да… потому что я танцорка…

– Да что вы…

– А я смеялась над вами, слышите? Рассказала вам про тяжелую жизнь, вы все верили, разжалобились… Как это смешно! Как вы наивны! Разве с начала не было понятно – мы люди разной расы…

– Раса, раса! – Виктора внезапно взорвало. – Помешались вы тут все на этих расах! Неужели должны погибнуть десятки миллионов людей, чтобы стало ясно: есть только одна раса – человеческая! Только одно существо на земле умеет думать – это мы! Что вы за люди, в конце концов!

Анни растерянно взглянула на него, но не могла остановиться.

– А вы! Вы так красиво говорите! Почему вы так сделали?!

– Почему?

– Да, почему?

– Потому что это прекрасно! Почему эта ночь? Почему соловей поет? Почему люди ходят по земле, и вдруг, ни с того, ни с сего, сочиняют песни? «Жатондре лё жур э ла нуи жатондре тужур, то ретур…» Почему так? Вы знаете – я не знаю!

– Что? – воскликнула Анни. – Что вы сейчас спели?

– Так, пришло в голову. Песня такая, то ли французская, то ли итальянская…

– Спойте еще… дальше…

– Дальше я по– французски не помню, по русски могу.

– Давайте по русски… ваш французский ужасен.

– Пожалуйста…

Буду ждать – день, ночь напролет

Буду ждать тебя,

Приходи.

Буду ждать,

Ведь к пустому гнезду

Птица вновь весной

Прилетит.

Не развеют грусть

Уходящие дни -

Сердца не унять,

Все равно я дождусь,

Ты приди…

Анни внимательно слушала его; сплетенные пальцы ее рук, поднятых к груди, выдавали волнение.

– Вот… дальше не помню, но если хотите, могу вспомнить, записать…

– Послушайте, – произнесла она уже более спокойным тоном, – я больше не сержусь на вас. Вы, похоже, сочли мой испуг притворством и неверно поняли. Вы не могли бы потом как‑нибудь зайти ко мне, и мы бы подобрали ноты? У меня в номере есть фортепиано. Можно послезавтра, в «Версале» как раз трехдневная гастроль Филиппо Заварзини, и я свободна…

До гостиницы они дошли совершенно спокойно; у парадного дремала пара извозчиков, фонари на колясках не горели – видимо, не так уж много людей горело желанием совершать в это время дальние прогулки.

– Вот мы и пришли, – и Анни подала ему руку. Виктор взял ее пальцы, поднял кисть и поцеловал запястье.

– Но – но, – возразила она, – не увлекайтесь. Я начинаю подозревать, что вы сильно прибавили себе года.

– Это плохо?

– Это хорошо, – она улыбнулась, и ее на щеках появились аппетитные ямочки. – Но вам уже пора. До встречи! Не забудьте вспомнить слова!

Она опустила вуаль и легко взбежала на крыльцо гостиницы, где услужливый швейцар уже распахивал дверь, почтительно подняв левой рукой фуражку.

12. Право на мозолистое тело

– Ничего странного, необычного за эти дни вокруг себя не замечали?

Капитан захлопнул форточку, чтобы в комнату не летела гарь от «кукушки», настырно скрипнувшей колодками свих тормозов прямо под окнами дирекции. Благородный темно – вишневый цвет кирпичных стен – это всего лишь копоть.

Брусникин вызвал его в свой кабинет с утра, формально – чтобы уточнить вопросы установки электросигнализации.

– Виктор Сергеевич, вы слышали вопрос? Удалось ли вам заметить что‑нибудь подозрительное?

– Да в общем… Ах да, господин Вырошников подозрительно тихо лежал в кусте. Неудачно раскинул мозгами.

– Ценю вашу наблюдательность. А кроме?

Виктор пожал плечами.

– Наверное, ваша оценка моей наблюдательности – это большой аванс.

– Наверное. Следствие склоняется к выводу, что Вырошников и был Фантомас. Ему взбрело в голову, будто вы можете как‑то помешать его безумным планам. Находясь в состоянии, близком к помешательству, он стрелял в человека, похожего на вас. Покушение не удалось, и он задумал его повторить. Но – впал в подавленное состояние, и пустил пулю в рот. Логичная картина?

– Не совсем. Неясно, где он достал оружие, где скрывался, как ему удалось незаметно вернуться в Бежицу. Ну и почему у полиции не возникло подозрений, если у него не было алиби… хотя, может, просто руки не дошли, а родственники смолчали.

– Верно рассуждаете. А теперь самое интересное, о чем полиция еще не знает. Господин Веристов любезно поделился с нами агентурной информацией. После выстрела кусты шевелились, и мелькнуло несколько теней. Так что, возможно, наш банкрот отправился в мир иной не без чьей‑то помощи.

– Еще одно убийство? А его‑то за что?

– Он ведь находился в безвыходном положении? Пользуясь этой безвыходностью, ему могли предложить выполнить некое задание, а потом ликвидировали. Или же стрелявший в Ярчика просто подкинул нам труп ложного Фантомаса.

– А, то – есть, я был не следующей жертвой?! Очень приятно. Вы меня обрадовали.

– Неприятно другое – обычно охранка так щедро нас не одаривает. Да и агент как‑то оказался вовремя и в нужном месте.

– То – есть, это… Хотите сказать, что и его – охранка? А зачем им разрушать версию о самоубийстве?

– Ну так вылезет, непременно вылезет. А так господин Веристов первый, кто кричит «Держи вора!». А вот само убийство – странно, нелогично, нескладно… или мы все время чего‑то упускаем. Кстати, он говорил вам об этой информации?

– Мы с ним еще не встречались.

– Но он назначил вам встречу?

– Нет. Пока нет.

– Ну вот, все пока сходится. Полагаю, вы достаточно сообразительны, чтобы не пересказывать ему эту часть разговора.

– А если он начнет спрашивать?

– Честно расскажете вторую часть. Вы ведь не против общества мадемуазель Суон?

– Нисколько. Прекрасная пара для светских разговоров по пути к гостинице.

– Советую вам не избегать ее общества и присмотреться. Не как к женщине… хотя многие, очень многие хотели бы удостоиться ее внимания.

– Вы предлагаете мне за ней следить?

– Следить пусть охранка следит. Будьте просто внимательны, возможно, она поделится рассказами о прошлом. Это позволило бы избавить ее от внимания Веристова. Вы ведь не против защиты чести дамы? Просто о ней мало что известно, и ее знакомства на паровозном вызывают подозрения. Если эти подозрения окажутся ложными, охранка оставит ее в покое. Если не окажутся – в конце концов, мадемуазель проявит настойчивый интерес к вашей работе. Тогда вы сами поймете, что она просто хотела вас использовать. Такие дела.

– Понятно. Ее приятель Ярчик тоже вас интересует?

– По нему мы уже направили запросы. Он был в шапочном знакомстве с Прунсом, иногда вместе играли в шахматы. Пока все подтверждается. Кстати, он как раз любит рассказывать о себе, хотя в этом ничего примечательного. Почему он в кругу людей, близких к Суон – может, потому что одинок, может, потому что это была возможность выхода на Прунса… не буду, не буду. Короче, в отношении него никакой самодеятельности. Вы хотели что‑то сказать?

– Конечно. Общение с женщиной предполагает расходы.

– А вы практичны… – Капитан полез за бумажником. – Здесь на первое время три казенных червонца, чтобы вас не стесняли всякие мелочи. Сорить деньгами не советую. Мадемуазель знает, что вы здесь недавно, и ограничены в средствах. Не надо, чтобы она задавалась вопросом, откуда у инженера вдруг так много денег. В ее глазах вы не должны выглядеть нуждающимся, но не более того. Кстати, я потребую отчета, что куда израсходовано.

– Тридцать серебренников? – ухмыльнулся Виктор. – Настоящий русский интеллигент бы отказался. Беру только потому, что это подотчет на служебные расходы. Копию чека просить?

– Не надо. По глазам вижу, что у вас нет вредной привычки растрачивать казенные деньги. Пока нет, по крайней мере.

– Спасибо. Да, кстати, о деньгах: барышня говорила о каком‑то долге, который нельзя просто погасить деньгами, и контракте.

– Печальная история, – вздохнул капитан. – Нам удалось узнать, что несколько лет назад у нее умер отец. Мать скончалась еще раньше, когда мадемуазель Ковач была в младенчестве. Что может быть долгом? Например, отданный на воспитание в другую семью незаконнорожденный ребенок. Но все это лишь догадки.

На столе неровной трелью затрещал телефон. Индукторы, подумал Виктор, как у полевых.

– Капитан Брусникин у аппарата. Да, у меня. Уже закончили.

– В ваше бюро направился господин директор, – продолжил капитан, кладя трубку на рычаг. – Негоже заставлять его ждать. Не смею вас дольше задерживать.

Виктор поблагодарил и направился к двери кабинета.

– Постойте, – донеслось ему в спину.

Он обернулся.

– Буквально на минуту… Вы знаете, почему Веристова назначили исполняющим обязанности шефа здешнего отделения?

– Без понятия.

– Предыдущий начальник оказался замешан в скверной истории. Пользуясь служебным положением, организовал вербовку девиц для тайных борделей. Сняли без скандала, без понижения, перевели в Сухум, а вчера приходит весть – утонул, купаясь в море в ветреную погоду. И что интересно, здесь он был не любитель купаний.

– Спасибо. Я буду осторожен на воде.

«Лучше б советовал быть осторожным на заводе», подумал Виктор, озираясь по сторонам, чтобы перейти пути у подъезда дирекции. За истекшую неделю он так и не избавился от чувства, что участвует в какой‑то постапокалиптической игре, и даже угроза стать жертвой царских репрессий отступала перед опасностями, которые постоянно бросались в глаза человеку поздней индустриальной эпохи: неогороженные механизмы, горячий пар, свистящий из щелей, неплотных стыков труб и просто выпускаемый на свободу в самых неожиданных местах, искры, расплавленный металл, который здесь носили рабочие просто в ручных ковшах и в любую секунду могли споткнуться и упасть, грузы, совершенно непредсказуемо пролетавшие в дымной вышине, оголенная, позеленевшая медь проводов… И это образцовое предприятие, здесь сильны зубатовские профсоюзы. А что творится на остальных фабриках? Что раньше творилось в России, до этих непонятно кем начатых реформ?

Даже шум здесь иной, чужеродный. Ухо не слышит привычного треска электросварки, визга зачистных машинок, воя и гудения электромоторов и зубчатых передач. Грохот, лязг, тяжелое пыхтение паровых машин, краны голосят свистками. Дробный, давящий на мозг грохот клепальных молотков, и совершенное незнакомое, какое‑то змеиное шипение сотен приводных ремней, вызывающих стук, лязг и скрипение станков, в гигантской музыкальной шкатулке цеха. Вместо сигналов – крики людей.

Небо в облаках, но парит по – летнему, на заводе это особенно чувствуется. Градусов двадцать пять, наверное. Из цеха выскочил рабочий, полуголый, жилистый, грязь, гарь и пот ручейками текут по спине. Над заводом от безветрия снова висит желтая пелена. Экологов, блин, на них нет, подумал Виктор. И как с этим бороться? Здесь не только хозяевам до фонаря, здесь всем до фонаря, вынесут литье на Молодежку, будет висеть над Молодежкой… У рабочих пока свои проблемы. Точно так же у нас никто не жалуется, что по всему Брянску вырубают деревья, и бывший город – сад скоро, очень скоро будет задыхаться в пыли. Или, что на месте детсада вдруг построят гостиничный комплекс – просто, чтобы место занять. Или на то, что магазин проводит акцию, и гром из выставленных на улицу колонок не дает заснуть детям в целом квартале. Ну кто пойдет жаловаться на фирму, если не уверен, что завтра же не придется в нее на работу проситься?

Ничего не изменится, если хозяева жизни будут свято уверены, что все это – навсегда. А здесь, похоже, не уверены…

Массивная спина Буховцева уже нависала над чертежами; пиджак казался чуть тесноватым. Босс о чем‑то говорил с Самоновым, и Виктора удивило, что при этом не присутствовал Бахрушев.

– Э – э… Константин Павлович! – произнес директор после стандартного «доброго здоровья» в ответ на приветствие Виктора. – А где у нас сегодняшняя сводка по «Бояну»?

– Так цех после обеда сводит, Борис Иваныч.

– Будьте добры, дойдите до цеха, и стребуйте у них отчет, что у них на сей момент будет готово, что в незавершенном. Скажете, для меня, чтоб не тянули. Да не спешите, смотрите под ноги; хватит с нас одного случая.

Виктор ждал, что директор тут же задаст вопрос ему, но тот почему‑то подошел к окну, достал серебряный портсигар с гравировкой и закурил, выглядывая за занавески.

«Ждет, когда Самонов выйдет из корпуса? Хочет разговор без свидетелей? А кто сказал, что это не сам Буховцев? Прунс мог случайно раскопать что‑то про дирекцию, его и… А в чем предмет разговора со мной? Предупредить, чтобы не совался? Мочить всех подряд накладно, да и охранка просечет…»

– Ну, мешать нам никто не будет, – слегка просаженным голосом произнес Буховцев, притушив пальцем огонь папиросы и обыскивая комнату глазами в поисках пепельницы. Не найдя, он скомкал окурок и, распахнув форточку, кинул его наружу. – Перейдем к нашим делам. Какие текущие проблемы?

– Да вот срочно надо двух конструкторов с высшим. Одного на трансмиссию, второго на бронекорпус, общую компоновку и подвеску оставляю за собой.

– Это не проблема, – поморщился Буховцев. – Это средства, их все просят. Зайдем с другой стороны. Что является основным препятствием для изготовления вашего бронехода на заводе в самое ближайшее время в необходимых армии количествах? Назовите первую, самую важную причину.

– Трансмиссия. Ну, то, что роликовых подшипников в ближайшей перспективе не ожидается, это очевидно. Нужно изготавливать много зубчатых колес, поскольку и трансмиссия, и механизм поворота сделаны по планетарной схеме. Более простые схемы, с меньшим количеством колес не годятся – колеса такой точности и твердости здесь выпускать не на чем. А ведь еще нужно выпускать и тягачи для эвакуации подбитых танков, и мастерские на автомобильном ходу – иначе всю эту технику в армии быстро потеряют.

Буховцев почесал подбородок и хитро прищурился.

– Это проблема. Какая машина, по вашему, нужна, чтобы ее решить?

– Вы считаете, что любую проблему может решить машина? Ну да, правильно. Есть такой способ изготовления колес, методом обкатки. Фреза для резания зубьев, она в виде червяка, а профиль у нее в виде производящей рейки, а колесо поворачивается… погодите, вы так ничего не поймете. Я нарисую…

– Можете не пояснять. Способ катания известен давно, и станки с винтовой шарошкой появились уж двадцать лет назад. По тому же принципу действуют станки Глеазона, обрабатывающие зубья резцами, и вот недавно я слышал о подобном зубошлифовальном станке. Более двух дюжин фабрик в мире изготавливают машины, о которых вы говорите, и Общество действительно намерено их купить.

«Снова попаданец? На червячные массово перешли с тридцатых… Или мы плохо знаем историю?»

– Так это прекрасно! Это полностью решает проблему!

– Вы погодите радоваться. Во – первых, машины гораздо дороже обычных зуборезных и сложнее в работе и наладке. Во – вторых, сам инструмент намного дороже и сложнее изготовить, а специалисты жалуются на высокие нагрузки и удары при работе станков, приводящие к их расстройству. Вот если бы можно было избавиться от черновой обработки, чтобы станки меньше гробить…

– Горячая прокатка шестерен?

– Метод Андерсона? Ничего не выйдет! Тепловая усадка неравномерная.

– Не так надо делать. Ошибка Андерсона в том, что он катал нагорячо и в чистовых валках. Заготовку надо греть не в печи, а на самом прокатном стане. Поверхностный нагрев за несколько секунд, чтобы окалины меньше было.

– Предлагаете греть горелкой?

– Нет! Токами высокой частоты.

Буховцев сверкнул глазами.

– Что? Что за токи? Почему мне, черт возьми, об этом не доложили?

Его тяжелая ладонь с грохотом опустилась на стол. Впрочем, в следующую секунду директор уже держал себя в руках.

– Прошу прощения… Так понимаю, метод новый и еще не опробован? Суть в чем?

– Переменное магнитное поле наводит в детали ток, который нагревает деталь. При высокой частоте токи смещаются к поверхности. То – есть, мы получаем именно в зоне деформации нагрев на нужную толщину изнутри, без пламени, окалины и перегревов. Регулируем ток – регулируем нагрев. Катушке можно придать любую форму, чтобы нагревать нужную часть детали. Можно и для закалки зубчатых колес использовать.

– И вы молчали?

– Так эти токи не так просто получить. Надо специальный генератор на частоту в несколько килогерц и мощностью в тысячу киловатт или больше. И специальный стан.

– Так делайте! – воскликнул Буховцев тоном царя из «Иван Васильевич меняет профессию» – «Так покупай же эти транзисторы!»

– Даю вам на этой неделе двух инженеров с университетскими дипломами под решение этой задачи, – продолжал Буховцев. Один на днях возвращается из Англии, думал, что ему поручить, видимо, он будет полезным здесь. Второго переманил с Арсенала не без помощи Аристарх Петровича. А теперь вопрос: что в этой броневой машине вы пока вообще не знаете, как сделать? Только не говорите, что такого нет.

– Ну, почему же нет? – воскликнул Виктор. – С механизмом поворота башни пока полная неясность. Электромеханического производства у нас нет, гидравлику не осилим, можно пневматику, но она зимой замерзнет. Можно, конечно, осушать воздух, сливать конденсат, а если забудут?

– Может, и не забудут, – задумчиво пробасил Бахрушев. – В Харькове, на казенном заводе номер четыре, уже начали делать быстроходные электромоторы для вращения башен бронепоездов. Мощность около лошадиной силы. Это военная тайна. Я распоряжусь, чтобы вам прислали чертежи и записки курьером на аэроплане, мотор и аппараты управления. Коллекторные машины обратимы, так что это вам и генератор. Остальное придумаете сами, на то вы и инженер. Удивлены?

– Не то слово. Просто царский подарок проекту.

Буховцев, вздохнув, снова полез за портсигаром.

– Не курите? Жаль. Настоящий караимский табак, не то, что эта дрянь, которую в наших местах продают по дешевке, – он вынул зажигалку, открыв колпачок, хотел крутнуть колесико, но передумал и поставил никелированный брусок на стол, будто статуэтку. – Знаете, у человека в голове есть такой специальный орган – мозолистое тело. Оно соединяет в мозгу, левое и правое полушарие, чтобы думали согласно. А служба это тело портит. И тогда человек самому себе говорит то, о чем думает одно полушарие, а другим, начальству – что подсказывает другое. То, что похитрее, изворотистее. Вот и приходится ходить по заводу, смотреть за тем, чтобы служащие от права своего на мозолистое тело не отказывались… Вас, я вот смотрю, все время что‑то мучает. Что? Я директор, я должен знать.

– Только одно. Сколько мы сможем таких машин выпустить до осени? А на фронте нужны тысячи.

– Вот что… Как говаривал нынешний начальник генерального штаба господин Свечин Александр Андреевич, если значение материальных средств на войне весьма относительно, то громадное значение имеет вера в них. И у нас в Обществе тоже – есть вера, будут и машины. Вот вы сейчас предложили нагрев электричеством. Корпус и башню лить из броневой стали научимся. Моторы поставят на конвейер и научатся обрабатывать сложные детали автоматами. Мы можем все. Главное – поверить, а вы, я гляжу, верите. В саму машину броневую верите, не видите только этой суммы людей, что будет в муках ее рождать. А я людей этих вижу. Грязных, потных и счастливых оттого, что их работа чью‑то кровь на фронте сохранила. Они нашу Россию – матушку держат, и я в них верю, как в господа бога.

– Спасибо, Борис Иванович, – вырвалось у Виктора.

– За что же, сударь мой, спасаетесь? – спросил Буховцев; похоже, он искренне был удивлен.

– За понимание, за поддержку. Не всегда так бывает. Я даже не ожидал, что в эти времена вот так.

– Ну так сударь мой, я вам правду открою: чтобы на такой махине быть директором, надо еще и в душе быть хозяином. Это трудно, а без этого состояния души иные предприятия в два счета теряют. Что такое хозяин? Хозяин тот, кому ему есть дело до всего на своем предприятии. Он на равных может с любым поговорить и дойти до сути проблем, которые тут у каждого. Вот что есть хозяин. Хозяином может быть собственник, но у нас собственник акционеры, они далеко. Хозяином может быть директор, начальник цеха, мастер, инженер. Вот вы не дали Коськину тяжи рубить – значит, и у вас есть частица хозяина. Социалисты говорят, каждый рабочий может быть хозяином. Может, но станет лишь тот рабочий, у кого до всего на заводе дело есть, а чья хата с краю, они и в ихнем социализме остались бы холопами. А как хозяин управляет людьми, знаете?

– Хотелось бы услышать. Опыта управления таким заводом у меня нет.

– Опыт дело наживное. Рублем наградить или штрафом ударить – это мало. Так приказчик простой управляет. Настоящий хозяин душевные задачи своих людей должен видеть. И найти, как помочь их достигнуть. Тогда у народа на заводе есть цель, которую каждый, в одиночку, достичь не может. И вот они уже не за рубль горбятся от гудка до гудка, а нашли себе дело по душе, а когда у человека есть дело по душе, мечта, он горы свернет. Вас вот из‑под палки не заставишь эту машину придумать, – и Буховцев постучал костяшками пальцев по ватману, – вас к ней мечта влечет. И вот когда завод для каждого рабочего станет возможностью осуществить свою мечту – тогда я вам скажу, в России счастливое время наступит.

Странно, подумал Виктор. Странно даже не то, что эти слова сочетаются с резиновыми дубинками мастеров и дедовщиной старых рабочих – без резиновых дубинок пока не обходилась ни одна демократия, включая французскую. По сохранившимся в музее данным, директор должен был оказаться совершенно другим. Жестким и властным диктатором, для которого беспрекословное подчинение важнее справедливости, и который любыми способами расправляется с рабочими активистами – и в то же время угодливым и подобострастным перед начальством… Меняется история – меняются люди. Знаменитый фантаст Солженицын, «русский Ришелье» Сталин при дворе императора, храбрый и верный присяге советскому народу офицер Дудаев, теперь – демократичный директор Буховцев.

«Короче, это не тот, что должен выйти на меня.»