Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Правда, всё оказалось довольно просто. Уже позже Гарав понял важную вещь – собравшимся оруженосцам незачем было кого–то из себя строить, а значит – задирать кого–то для самоутверждения. Даже самые младшие из них отлично знали, что такое человеческая кровь и ноющая от верховой езды в доспехах поясница. Поэтому всё, в принципе, ограничилось пожатиями предплечий и представлением (Гарав запомнил только одного – Карьятту сына Гомбы, да и то потому, что он был харадрим, типичнейший, хотя и одетый по–арнорски) – а потом начался бесконечный разговор: оруженосцы спрашивали, Фередир отвечал. Рушились и горели ангмарские крепости; толпы прекрасных дев с плачем бежали за спасителями, умоляя взять у них самое ценное; орды орков забивались в пещеры при виде отважной тройки; Элронд внимательно прислушивался к советам Эйнора (у Фередира не достало наглости выставить советчиком себя), жалкие морэдайн убегали от одного стука копыт, холмовики возвращались под нуменорскую власть целыми кланами, лично Эру оказывал помощь в самых безумных начинаниях – в конце Гарав поверг Ангмара и разрушил Карн Дум почти до основания.

– Выходит, нам теперь и воевать не с кем, – уныло подытожил веснушчатый пацан – на лицо лет двенадцати, не больше. Остальные скорбно закивали, и Гарав понял, что такой трёп тут никто не оспаривает и не принимает всерьёз – слушают с удовольствием, и сами, небось, при случае не прочь так же трепаться. И точно: один из оруженосцев тут же начал рассказывать, как они неделю назад вернулись из Харада – а там, братцыыыыыыЫЫЫ!.. Но что там такого – так и осталось неясным, потому что вокруг началось волнение, все как–то подобрались и раздались по сторонам, стало тихо – и в зал вошёл Нарак в сопровождении сына, Эйнора и ещё нескольких человек – по виду и рыцарей и «гражданских». Никакой особой помпы не было – князь взмахнул рукой с улыбкой (кажется, искренней), громко сказал: «Веселитесь!» – и под грянувшую плясовую – какой–то лихой фолк – повёл по расчистившемуся центру зала красивую, хотя уже немолодую женщину, глядевшую на него тоже с искренней улыбкой. «Княгиня Гваэль», – шепнул Фередир. Хлопнул Гарава по локтю и унёсся.

– Бабник, – сказал презрительно веснушчатый. И дружелюбно предложил Гараву: – Пожуём?

– Ну пошли, – кивнул Гарав.

Собственно, «пожевать» решила едва ли не четверть из присутствующих. На столах оказалось красное и белое вино в больших открытых чашах из серебра – каждая литров на двадцать; горы фруктов и разное печенье. К сожалению, ничего более серьёзного – а Гарав с утра не жрал и сейчас подумал, что и правда неплохо бы ввести тут в обиход бутерброды. Говорить особо ни с кем не хотелось, мальчишка налил в один из стоявших тут же кубков вина, взял пару печенюшек и кисть винограда и стал наблюдать за окружающими. Женщины тут были в длинных платьях – хотя и глухих, но ясно подчёркивавших талию и грудь, в венцах и ожерельях. Почти все – даже немолодые – очень красивые и вовсе не выглядевшие угнетёнными средневековыми обычаями. Гарав как раз думал об этом, когда одна из дам – в общем–то девчонка одних лет с Гаравом – подойдя, вполне бесцеремонно поинтересовалась:

– Ты ведь Гарав? Отец был среди встречавших вас утром… Ты полуэльф?

Гарав чуть поклонился. Подоспевшая женщина постарше ответила на поклон:

– Прости Элойду, оруженосец… Она всего во второй раз здесь, а муж рассказывал о вашем возвращении…

Разговор завязался сам собой. Гарав успевал отвечать на реплики и матери, и дочери – похожих друг на друга, красивых, надо сказать. Вопросы в основном касались того, «как там, на севере вообще?» и «как живут в Форносте женщины?» Гарав понял, что местные женщины, несмотря на свободный и довольный вид, умом не блещут. Может, и не все, но явно большинство. Впрочем, видимо, его от них и не требовалось – он не без удовольствия поддерживал пустенький разговор, а потом пригласил девчонку на танец – и она и её мать это вполне одобрили. Танец оказался несложным, что–то вроде английского народного – крутись и крути партнёршу. Музыка – вполне заводная, и Гарав быстро вошёл в ритм. Когда же он «поставил партнёршу на место», ему даже пошумели одобрительно. Это оказалось приятно, и Гарав скрыл довольную – даже САМОдовольную – улыбку за бокалом с вином. «Я тут не сопьюсь?» – подумал он опасливо. Гарав за собой начал замечать, что ему стало нравиться вино, особенно красное. А князь явно поил своих гостей не молодой кислятинкой прямо с пресса.

– Оруженосец! Гарав! – окликнул вдруг мальчишку Нарак. Гарав чуть не уронил бокал – но князь смотрел с улыбкой, и Эйнор, о чём–то говоривший с Олзой, тоже улыбался.

– Мой князь… – Гарав поспешил к нему, про себя отметив, что произносить это – «мой князь» – было как–то приятно. – Чем могу служить?

– Эйнор сказал мне, что ты… гм… – князь не очень эстетично почесал рыжую бороду. – Что ты неким необычным образом научился петь. Может быть, ты продемонстрируешь нам своё искусство?.. Ториэ! – поспешно подошёл немолодой мужчина с лютней, с достоинством поклонился. – Подыграй юноше.

– С удовольствием, мой князь, – звучно и почтительно ответил тот, беря лютню. – Напой мотив, оруженосец.

Гарав растерялся. Даже испугался, пожалуй. Он беспомощно огляделся – и понял, что – ужас! – на них смотрят практически все, да и тихо стало. Ну Мэглор… у–дру–жил.

Однако, отступать было некуда. И как всегда бывало в таких случаях – Гарав немного разозлился. Упрямым жестом вскинул голову…

– Я спою… спою дамам Кардолана – тем, которых я вижу здесь – и всем, кого родила эта земля…

Слушай песню мою,

Дева Первой Весны…

Для тебя я пою

Средь чертогов лесных.

Ты услышь в этой песне

Небес высоту…

Будем вместе мы в мире

Творить красоту.

Для деревьев твоих

Я создам певчих птиц,

А в лесах поселю

Ярко–рыжих лисиц.

Для цветов полевых

Сотворю мотыльков.

И красавцев лесных -

Серебристых волков.

Посмотри – ночь кругом,

В небе звёзды горят…

Лишь деревья твои

Меж собой говорят.

Взявшись за руки, мы,

Словно дети, идём…

Посреди звёзд и тьмы

Мы с тобою вдвоём…

Гарав только теперь понял, что его очень внимательно слушают. И дело не в том, что Ториэ (удивлённо бросивший на Гарава короткий взгляд) подыгрывает очень умело, нет… До этого он просто пел себе и пел… и думал, что поёт для Мэлет, которой так ни разу и не спел. А теперь понял, что слушают его все… Именно его. Не музыку, а песню…

– То, что я сотворил,

Я тебе подарю -

И однажды Светил

Мы увидим зарю.

Мы с тобою пройдём

Через тысячу лет.

И мы будем вдвоём -

У любви смерти нет…

Стихи барда Тэм Гринхилл.

В мгновенной тишине улыбающаяся – и с блестящими глазами – княгиня Гваэль чуть наклонилась к Гараву и поцеловала мальчика между бровей. Гарав вспыхнул, испуганно дёрнулся, проклиная свою дурацкую способность ярко алеть. А ещё поцелуй напомнил маму… и Гарав спрятал глаза:

– Благодарю… – прошептал он, отступая и не поднимая глаз.

– Бедный мальчик,.. – негромко сказала женщина Нараку, думая, что Гарав уже не слышит. – Не помнить своей семьи… а ведь где–то женщина ждёт, надеется… Если бы наш Олза…

Князь свёл брови:

– Дай вам волю – вы их будете облизывать от колыбели до гроба… Оруженосец, ты куда?! – загремел он, сводя брови. – Женщинам ты спел, а мужчинам?!.

… – Вновь сотрясается земля от топота копыт,

И стонет ветер в ковылях, и сталь мечей звенит,

Высокий чистый звук рогов зовет нас за собой;

Бессчетно воинство врагов, и страшен будет бой.

Не подведет меня скакун, и верен мне мой меч,

И будет вязь священных рун в бою меня беречь.

И сердце рвется из груди в такт топота копыт,

И страх остался позади, а конь вперед летит.

Играет солнца на клинке безжалостный огонь;

Пока я жив и меч в руке, не разожму ладонь.

Ложится под ноги трава, и ветер бьет в лицо.

Не места жалости словам в стальных сердцах бойцов.

И рухнул первый враг у ног: не я – так значит он,

От крови алым стал клинок – таков войны закон.

И снова рубящий удар, и снова звон клинка,

И снова страшный смерти дар несет моя рука.

Пускай в безжалостном бою хранит меня мой бог.

Ласкает меч ладонь мою, зовет к победе рог,

И под копытами земле опять назад лететь.

Награда сильным – побеждать, а побежденным – смерть. ²

Стихи барда Тэм Гринхилл.

Ох – что тут было!!! Крики загремели отовсюду!

– За алые клинки!

– Дагор, Кардолан!

– Отлично, оруженосец!

– За нового барда!

А Нарак сдёрнул со своего пальца и надвинул на палец Гарава тяжёлый золотой перстень–печатку в виде скалящейся драконьей головы с двумя рубинами–глазами (перстень болтался, туда можно было всунуть второй палец мальчишки):

– За добрую песню об отважных мужах! Хоть пропей – твоё теперь!

От немолчного шума и тут же протянувшихся со всех сторон бокалов Гарав даже ошалел. А вскоре добавил себе обалдения ещё вином (как не выпить хоть по глотку с каждым, кто хочет чокнуться с новым певцом)… и к окончанию бала был в несколько раздрызганном состоянии, хотя и искренне–весёлом. Нет, тут на самом деле было весело! Совсем не так чопорно, как на киношных балах, чего Гарав в душе опасался. В результате до постели Гарав добрался в отличном настроении, хотя и с кружащейся головой, а за окнами уже начинало светать и просыпался город. Эйнор где–то задержался, а Фередир ушёл к себе. С особой тщательностью сложив одежду, мальчишка выдохнул и упал на постель.

Хорошо, мне тут нравится – подумал он и глухо, приятно выключился.

* * *

Юные обитатели дружинного двора, с которыми Гарав свёл шапочное знакомство на балу, были в основном упрощёнными или усложнёнными вариантами Фередира – драчуны, любители женского пола, пересмешники, мастера попеть и попить. В общем–то это оказалось совсем неплохо – с ними было легко. А Гарав не был ни самым младшим, ни самым неловким, ни самым тихим – в общем, его приняли, как своего, почти сразу, после парочки состоявшихся–таки незлых проверок «на вшивость». Если хотелось одиночества – всегда можно было уйти в свою комнату. Можно было купаться в море – одному или толпой, как настроение. Можно – погулять по городу, даже просто без дела. Или – вот что не надоедало – ездить верхом, если не на охоту, то просто так. Если хотелось чего–нибудь нешумного – были среди оруженосцев и молодых рыцарей и такие, как Хеледир сын Гонда, любитель и, что главное и интересно, настоящий исследователь местных легенд и сказок – или Коль сын Дамбена, с которым можно было говорить о южных землях – о них он знал всё. Большинство людей тут были из северян или йотеод, многие – той же крови, что пригоряне, несколько чистокровных нуменорцев (кстати, один из них был белобрыс и невероятно этим гордился – в чём там дело, Гарав разбираться не стал*). А харадрима Карьятту Гарав помнил ещё с бала – весёлый и очень вспыльчивый, но добрый парнишка года на три старше Гарава, он был оруженосцем как раз у Коля, и его семья жила в Зимре уже лет триста или около того.

*Изначально Нуменор заселяли представители трёх людских племён – беоринги, халадины и хадоринги. Большинство населения составляли «арийского типа» хадоринги – мощные голубоглазые блондины. Немногочисленные халадины вскоре растворились среди двух других племён. А вот подавляющее большинство Верных в знаменитом конфликте составили как раз беоринги – рослые, темноволосые и сероглазые. Таким образом, практически все хадоринги – «Люди Короля» – погибли в катаклизме, уничтожившем остров Нуменор – либо в самоубийственном походе, затеянном Ар–Фаразоном против Валар.

Обязанности оказались тоже простыми. Ну, не стоит говорить о тренировках с самым разным оружием и без, да ещё в верховой езде (Гарав занимался этим особенно упорно) – кстати, в них никто не обязывал участвовать, но как–то само собой получалось, что даже самые ленивые (а Гарав ленивым не был) уделяли им не меньше шести часов в день. А так – вместе с Эйнором один–два раза в неделю отдежурить полсуток возле князя. И, в сущности, всё. (Нарак, кстати, не на троне оказался простым дядькой – опять–таки вариантом Фередира, только немолодым и значительно поумневшим.) Правда, ещё мальчишку часто приглашали петь – и, если отказывался, не обижались, но расстраивались… а расстраивать людей Гарав не хотел и отказываться перестал.

Кормил своих людей князь щедрейшим образом. Вообще–то есть полагалось четыре раза в сутки. Утром – через пару часов после рассвета – был завтрак, в полдень – второй завтрак, ещё часа через три–четые – обед, и уже вечером, к темноте ближе – ужин. Ну а готовить на кухнях внизу умели отлично, и в огромных количествах подавали по–разному приготовленное мясо, что вызывало у Гарава особенное одобрение. Как–то он, разохотившись, заказал себе, посильно объяснив и даже продемонстрировав, что это такое, пельмени, получил заказанное – и уже на следующий день «эльфийское блюдо» (неясно, кто вообще решил и сказал, что это блюдо эльфийское…) ел весь двор, а Нарак предложил Гараву жалование повара – в шутку. Шутки шутками, но двое ребят, как–то поевших в городе, давясь от смеха, рассказали, что в одной из таверн начали подавать блюдо под названием «Уши оруженосца», и там нет отбоя от желающих. Гарав пожалел об отсутствии тут лицензионных прав. Пельмени же в Трёхбашенной стали готовить нередко…

…Они с Фередиром сходили в Гильдию Строителей, где заказчика встретили весьма почтительно, а когда узнали, что за заказ предстоит – почтительность невообразимым образом переродилась в суховатую деловитость, которая понравилась Гараву куда больше. Он получил на руки расписку за оплату и пергамент, в котором указывалось, что не позднее девяноста дней с момента подписания договора в означенном месте будет стоять дом «по описанию», и в случае просрочек либо обоснованных жалоб клиента Гильдия платит кастар за каждый день сверх срока либо день устранения недостатков. Если честно, Гарав и сам не знал, что он будет делать с домом и зачем он вообще ему нужен. Но о сделанном и о тратах – громадных, что и говорить – не жалел.

Вести с севера приходили странные. Ангмарцы ушли обратно вглубь своей страны, оставив на границах гарнизоны – ну, разве что чуть более усиленные, чем обычно (Гарав вспомнил линию укреплений – достроили её эти гады или нет?) Кроме того, в Рудауре в нескольких местах вспыхнули восстания десятка кланов, таны которых объявили, что подчиняться они не стали бы даже Руэте, а уж с какой стати – северному соседу? В общем, кажется, война откладывалась… А с востока прибыло гондорское посольство, Гарав их видел – высокие мрачные люди, типичные нуменорцы, с гордыми лицами и осанкой приходили к Нараку…

…Уже второй день уже Гарав сходил в город – чуть не заблудился, но зато наконец–то купил в обнаруженной книжной лавке (страшно смущаясь) что–то вроде здешнего букваря и стал по вечерам разбираться со сложными завитками алфавита, привлекая на помощь всех, кого мог привлечь. Книги тут, кстати, были вообще дорогие – и свитки, и обычные, на пергаменте и на бумаге – разного качества, формата и оформления…

…Скучал ли Гарав? По дому – почти нет; память о прошлом словно ледком подёрнулась, и он теперь почти всё время думал, что прошлое Пашки и правда выдумка. Да и некогда скучать, когда – каменный двор, насмешливые и подбадривающие крики вокруг, и тренировочный меч кажется настоящим, как в книге Лукьяненко. Или когда вечером сидишь на подоконнике (а высота, и дух захватывает, и страшно, и сладко – и заставляешь себя спустить ногу в пропасть и качать ею) и полупоёшь–полуорёшь что–нибудь «солёненькое» или боевое – а снизу орут, чтобы «ещё!«… Или когда скачешь по холмам, и собаки стелются впереди, лают, и все смеются и перекликаются, а потом – выкатывает на небо одурелая лунища – и трава начинает пахнуть сумасшедше, так, что соскакиваешь с седла и катаешься по ней…

А вот тоска по Мэлет накатывала временами так жестоко, что мальчишка тихо мычал и садился писать длинные письма – письма, которые никогда не отошлёт, а если бы и отослал – никто в этом мире их не прочтёт. Исписанные листки он складывал в сундук и старался не перечитывать.

Как сбить эту тоску – Гарав не знал. Он надеялся только на время… и одновременно почему–то твёрдо знал, что никакое время тут не поможет. Фередир звал его съездить домой, и Гарав решил, что, если ничего не произойдёт важного и если их отпустит Эйнор, то в конце лета и правда можно будет навестить семью друга недалеко от плавней…

Глава 38 -

в которой Гарав покупает рабов и откровенничает со шлюхой.

Взгляд настиг Гарава, когда он шёл мимо рынка…

…Когда Гарав узнал, что в Зимре есть рынок рабов – он возмутился. И ужаснулся. А Эйнор, морщась, пояснил, что это рынок в порту, торгуют там харадримы и вастаки – своими же. Но Гарав всё равно там почти не ходил, хотя короткая дорога ко дворцу лежала именно мимо рынка.

А сейчас – пошёл. Спеша и не глядя в ту сторону, где шумел торг…

…Вообще он спустился в город, чтобы купить изюму и апельсинов. В городе несколько лавок вовсю торговали этим добром. Было жарко, ветер не дул, хотя обычно в Зимре было ещё и ветрено. Гарав нацепил тунику на голое тело, а вместо узких штанов натянул просторные из серого некрашеного льна. Он бы с удовольствием вместо сапог обулся в сандалии (в Трёхбашенной в них ходили многие – удобные, только с ремнями возни много), но всё–таки не решился – как–никак, а он оруженосец ближнего княжьего рыцаря. Кстати, свой светлый «хвост» с недавних пор он стягивал серебряным обручем с гравировкой из чернёных листьев и стеблей. Изящную вещь передал ему один из пажей – и, хотя Гарав чуть ли не пытал пацана, от кого подарок – тот молчал, как рыба, только сопел и тёр сапогом пол. Посоветовавшись с Эйнором, Гарав стал носить удобный обруч. А кандидатур на подарок было аж три – девицы из окружения княгини. Гарав иногда думал, что мог бы при дворе получить неплохую партию. А что? Он уже знаменитый певец. В личном фаворе у князя. Оруженосец одного из лучших рыцарей Кардолана. Не трус. И вообще… Но это были «левые» мысли, насмешка над самим собой, потому что при слове «девушка» умом Гарав видел Мэлет. И только…

…Взгляд остановил его – зацепил, как рыболовный крючок. Натянулась леска – отчаянье, мольба…

Не надо, не оглядывайся, подумал Гарав. И оглянулся, конечно.

Шагах в десяти от него, не больше, стояли двое мальчишек. Чуть постарше его, в драных и грязных кожаных штанах… поддоспешных. Босые ноги у обоих были разбиты в кровь, раны забила смешанная с этой кровью пыль, на щиколотках и запястьях тяжело висели цепи, кольца которых растёрли тело до кровавых ран. Оба мальчишки были пёстрые от синяков и рубцов от плети. Длинные рыжие волосы свалялись и потускнели, губы вспухли и стали чёрными – то ли сами кусали, то ли били их по губам.

Мальчишки глядели себе под ноги и стояли, как изваяния. Гарав даже посмотрел вокруг – кто глядел–то? Но тут тот, который стоял слева, поднял голову – и Гарав встретил именно тот взгляд.

Отчаянье. Мольба.

Кругом шумел базар. Тут нет этого слова, но это – базар, пёстрый и вонючий. Ненавистный Гараву своим цветом, запахами, движением, похожим на шевеление червей в навозе.

Мальчишки скорей всего были оруженосцами у ангмарцев – может, у старших братьев и отцов, может – у морэдайн… Они родились в лесах на севере… не были ли они в том зале, где Гарав не хотел и не умел жить и слышал песню о Детях Волка? Как они попали сюда из честного плена?

Всё это было уже не важно.

Теперь они стояли посреди этой червячной возни и были её частью.

Нечестно, подумал Гарав отчётливо.

Подошедший харадрим полез пальцами в рот тому, который так и не поднял глаз. Рыжий всхлипнул, дёрнулся, но покорно открыл рот и приподнял голову. По его грязным щекам скатывались и падали в пыль и на ноги слезы. Первый потупился. Когда покупатель першёл к нему, мальчишка вскинулся, сжал зубы… но хозяин щёлкнул плетью – просто по воздуху, упруго и звучно – и мальчишка вздрогнул, переступил на месте, открыл рот. Его сосед продолжал плакать, уронив голову.

Да, били, пока не выбили, бессвязно и зло подумал Гарав. Что ж. Из меня бы тоже, наверное, выбили. Даже ещё быстрей, наверное, эти, как видно, сдались не сразу… Если бить долго, можно выбить гордость, честь, веру почти из любого, чем тут гордиться? Мне повезло. Им – не повезло. Их продадут и увезут на одном из чёрных с красными парусами кораблей на юг. А там постепенно забудутся, погаснут и последние вспышки памяти о каком–то ином прошлом… Может быть, только во сне иногда увидится – как волшебная сказка – густой прохладный лес и высокие деревья, в кронах которых вечно живёт ветер…

И вот тут Гарав услышал свой голос – как будто кто–то решительно шёл по щебню, прилязгивая мечом в ножнах:

– Эй, вы, ублюдки черномордые! За обоих – сколько?..

…Мальчишки ели быстро и жадно, давясь и не глядя на Гарава. Он сидел напротив и ломал печенье с изюмом, кидал в рот кусочки, пил вино и был зол. Так зол, что руки тряслись и внутри всё вибрировало.

Да, Гарав был зол. Зол до темноты в глазах. Он надеялся, что мальчишек ему не отдадут – и можно будет зарубить НА ХЕР, НА ХЕР ЗАРУБИТЬ!!! – парочку увешанных золотом торгашей. Глядя в их бараньи глаза, где в последний миг тупость сменится ужасом. Пластануть от плоской хари до вислой толстой жопы – с треском и брызгами.

Не вышло. Покупатель сам собой испарился. Торгаш посерел и стал делать скидки.

А пацаны заревели. Заплакали навзрыд, сразу оба, все дёргаясь, как от ударов током. И ревели всё время, пока с них снимали цепи. Облегчённо. Гарав оглядывался – не смеётся ли кто. Хрена. Никто не смеялся, никто даже не смотрел в их сторону; вся эта пёстрая вонючая кодла как будто ослепла. Ну понятно… Никому не хочется внезапно раздвоиться.

Садрон просился из ножен и буквально шевелился у бедра, умоляя хозяина (как это там было: «Нyarrrrrrrra… hy–у–уara–a–a…», да?) Но всё, что Гарав смог себе позволить – швырнуть деньги в пыль. Торговец вежливо улыбнулся, подобрал расшитый подол, встал на колени и стал их собирать…

…Гарав достал купчую. Мальчишки перестали есть, вздёрнули головы, придвинулись друг к другу на скамье.

Гарав начал рвать её. Тихо и свирепо порыкивая, начал рвать на мелкие клочки неподатливый пергамент – прямо перед ошалелыми светлыми глазами, перед двумя парами – в них было непонимание… сначала. А потом…

…Конечно, они были рады, что их купил не один из этих чужаков, а свой – ровесник–северянин с бешеными серыми глазами и русым «хвостом» до лопаток. Они были уверены, что северянин купил их, чтоб зарубить на могиле друга или родича. И это было хорошо, это было просто здорово… Сил сопротивляться после долгой «дрессировки» в бараке – плетью, жаждой и кандалами – у них уже не осталось, а тут хотя бы смерть – сразу, от меча, как положено было умирать в том мире, который у них отняли и заставляли забыть со всей жестокостью трусов, получивших власть над храбрыми.

Но северянин накормил их. Разорвал пергамент. Разбросал, расшвырял с непонятной руганью по столу серебро и медь. Не меньше чем на пять марок серебром расшвырял.

И ушёл…

…Мальчишки сидели за столом. И до них медленно доходило, что они свободны.

– Как его хоть звать–то? – прошептал тот, который помладше. – За кого нашим матерям просить Валаров?

– Не знаю, – покачал головой его друг. – Но я другое знаю… когда мы вернёмся – я не пойду больше драться за Ангмар. Я не хочу.

* * *

Женщина, которую он нашёл, была красивой, лет на десять постарше. Нашёл около порта, где таких было немало. Гарав, честно сказать, задавался вопросом, зачем она вообще занялась своим ремеслом – ну не было вроде как в Зимре ничего такого, что могло бы толкнуть женщину на это дело. Но задавался только сперва. Наверное, это вещь вечная, как людской род…

Комната над какой–то корчмой, куда они пришли, была небольшой, но аккуратной, по дороге и в самой корчме никто не удивлялся (Гарав этого ужасно стеснялся) тому, что видел, а женщина оказалась ласковой и необидно деловитой. Это было не как с Тазар – в самый первый раз – и не как с Мэлет – когда Гарав падал в нежный тёплый свет. Но ему сейчас и не хотелось ни любви, ни чего–то романтического – просто было желание испытать чисто физически то, что испытывал тогда. Физически, и всё. Выплеснуть неистраченное желание убивать, злость, ненависть через другой… гм… кран.

Что ж, он не разочаровался. То ли женщина постаралась, то ли злость помогла – он не знал. Гарав просто лежал рядом с женщиной и переводил дух, и тут она с еле заметной

улыбкой спросила:

– Мне рассказать о том, как ты был неподражаемо хорош?

Мальчишка повернул голову и убрал с лица волосы. Ответил тоже улыбкой:

– Да нет, не надо.

– Ну вообще–то ты и правда был неплох, – честно сказала женщина. – Только очень спешишь и ещё мало умеешь. Но это придёт.

– Ты… в общем, ты… – он привстал на локтях. – Ты не это… не получила… да?

Женщина пожала плечами:

– Да что ты, юноша, для меня это просто работа. О таких вещах мы не думаем… по крайней мере, не с клиентами. Но приятно, когда клиент… в общем, когда он такой, как ты. Добрый и молодой. А пришёл ты ко мне злой. Из–за убийств?

– Из–за каких? – Гарав снова опустил голову. Подушка пахла чистотой.

– Воины часто так делают. Идут к женщине, чтобы забыть о том, что убивали. Я думаю, убивать ты умеешь уже лучше, чем любить.

– Да, – буркнул Гарав. – Но я не из–за убийств был злой. Так…

– Ну не хочешь – не рассказывай, – согласилась женщина. – Будешь ещё? Ты заплатил за четыре часа, а прошла всего четверть срока. Или мне вернуть деньги за оставшееся время, и ты пойдёшь?

– У тебя нет детей? – Гарав не ответил на её вопросы, лёг на спину, закинул руки за голову.

– Есть дочь, она живёт… – женщина вздохнула и не сказала – где: – Она не будет заниматься тем, чем я. Её учит шить хорошая мастерица, может быть, дочка откроет свою мастерскую… Это от сабли? – пальцы её коснулись плеча Гарава. Мальчишка кивнул:

– Откуда ты знаешь?

– Я же говорю – со мной бывает много воинов, я научилась различать – женщина не приставала, не пыталась возбудить Гарава – она просто трогала шрам. – Больно было, мальчик? – тихо спросила она. Гарав поморщился:

– Нет, я не почувствовал… Потом было больно, когда шили… Я хочу ещё… тебя, – он потянулся ближе, сомкнул – но несильно – пальцы на левой груди женщины. – Можно?

– Ты заплатил, – обыденно и необидно ответила она. – Ты сам, или я?

– Я сам…

…После второго раза Гарав уснул, а когда проснулся – женщина всё ещё была в постели. Она смотрела в потолок и не сразу поняла, что и Гарав на неё смотрит, а когда поняла – неожиданно смутилась.

– Ты красивая женщина, – сказал Гарав, словно продолжая разговор, законченный только что. – Зачем? – он не договорил, и так было ясно.

– Так вышло, – отозвалась она, давая понять тоном, что ей неприятен разговор.

– Так вышло… – выдохнул Гарав, снова переворачиваясь на спину. – Да, так вышло… Всё вышло, как вышло… Я пойду. Если там остались какие–то деньги – пусть они будут твои.

Глава 39 -

в которой справедливость вызывает тошноту.

– Волчонок, вставай!

С этим криком Эйнор ворвался в комнату Гарава, и тот ошарашено подскочил на постели, уставился на рыцаря.

Было ещё почти совсем темно. Но откуда–то слышались шум, крики, лязг металла. А сам Эйнор был в однх штанах, но с мечом и кинжалом. За его спиной через комнату пробежал Фередир, крикнул кому–то: «Бежим!»

– Что? – Гарав тоже вскочил, стал натягивать штаны, схватил меч.

– Скорее! – Эйнор дёрнул его за плечо. – На князя напали!..

…Позже Гарав не мог восстановить всех подробностей той схватки. Дрались в

коридорах – то тёмных, то освещённых мечущимся факельным пламенем, и длинные клинки высекали острые веера искр, а сражающиеся то и дело спотыкались о тела, раненых, пороги, мебель… «Как страшно люди бьются с людьми," – почему–то то и дело мелькала в голове фраза из толкиеновской книги – и правда страшно, страшнее любых орков…

…Заговорщиков оказалось неожиданно много – в заговор был вовлечён один из капитанов охраны, дежуривший в ту ночь, он подпоил чем–то сонным смену и впустил из города людей. Гарав более–менее стал понимать, что к чему, когда стоял в тронном зале, битком набитом тяжело дышащими людьми – полуголыми, но с оружием – и кто–то бинтовал ему льняной полоской глубокую и длинную рубленую рану на правой руке. Гарав поднял глаза – его бинтовал Олза, сын князя. Поймав взгляд Гарава, Олза подмигнул:

– Спасибо.

– За что? – Гарав покривился – рану пекло и дёргало. Олза рассмеялся и не стал ничего говорить.

В центре зала стояли на коленях – прижатые несколькими руками каждый – трое мужчин, юноша и двое мальчишек возраста Гарава. Все они были ранены, и не по разу, но смотрели на стоящего возле трона Нарака с лютой, неугасимой злобой и без капли страха. В одном из мужчин Гарав узнал Рауда сына Тира, княжеского майордома! А один из мальчишек был его сын, Лоссен.

Прямо возле трона лежал один из пажей Нарака, мальчик лет десяти–двенадцати, Гарав не успел запомнить его имя, а сейчас… мальчишка был разрублен надвое, от плеча до бедра. Нарак поднял голову – до этого он смотрел на убитого пажа – и сразу стало тихо. Бешеным голосом он спросил:

– За что зарубили ребёнка?! За верность?! Отвечайте, скоты!

В толпе прошёл шепоток – многие уже знали, что Нарак и Олза остались живы только потому, что паж, задремавший в зале у камина, среди собак, проснулся от их рычания, увидел входящих людей, успел натравить свору и поднял крик – и был тут же зарублен Раудом.

Сейчас Рауд выкрикнул с такой ненавистью, что от его голоса становилось холодно:

– Ты предатель, Нарак сын шлюхи! Ты продал Кардолан Артедайнскому Выродку и нимри! Будь ты проклят!

Установившаяся было тишина взорвалась, над головами схваченных засверкали мечи, но Нарак вскинул руки:

– Стоять! Стоять… – повторил он и показал рукой на заговорщиков: – Пытать, пока н расскажут всё – кто, зачем, для чего. Сначала этих, – рука князя как бы зачеркнула мальчишек, – на глазах у этих! – он, словно ударяя копьём, поочерёдно показал на старших. – Убрать и начинать немедленно!

Заговорщиков уволокли. Олза хлопнул Гарава по плечу, подвёл к дверям в коридор и показал мечом на лежащего там светловолосого человека с раскроенным лицом и грудью – он был мёртв и неловко скособочился в луже остывшей крови:

– Вот твой удар. Он меня почти достал – и тут ты…

– Не помню, – сказал Гарав…

…Заговорщиков казнили через два дня, утром. Было солнечно и ветрено; ветер – тёплый, сильный – дул с моря. Гарав стоял в переднем ряду слева от Эйнора и смотрел на обтянутый красным эшафот, где стоял один из младших палачей, опираясь на длинный двуручный меч с тупым концом, но до сияния заточенной рубящей кромкой.