Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Что значит – молодой? – переспросил Гарав. Оружейник покачал головой:

– Ты не знаешь? Молодой – значит, откованный не в Нуменоре и даже не в Арноре… Но это хорошая работа, – он вернул оружие хозяину. – Очень хорошая.

– Скажи, почтенный господин, ты просто торгуешь оружием… – Гарав убрал меч в ножны, – или…

Он не договорил. Оружейник улыбнулся без обиды:

– Я тридцать два года сражался, прежде чем начать торговать. Рыцарем не был, но повидал всякое. Что ты хотел спросить, оруженосец?

– Как называют мечи? Меч моего рыцаря зовут Бар…

– Твой рыцарь – Эйнор сын Иолфа? – поднял брови оружейник. – Тебе повезло, гордись… Но я боюсь разочаровать тебя в другом. Меч нельзя просто назвать. Бывает – их имена рождаются вместе с мечами – но не с такими, как у тебя, прости. Или, бывает, приходят в снах. Или на поле битвы. Или меч сам говорит своё имя хозяину. Вот всё это может быть и с твоим мечом. Когда какое–то слово вдруг придёт само – как удар молнии в дуб, как рифма к поэту – тогда знай: это и есть имя твоего меча. А придумать ему название просто так – всё равно, что всерьёз назвать курицу орлом только потому, что тебе так захотелось. Насмешишь людей и прослывёшь дурачком.

– Спасибо, – задумчиво сказал Гарав. Зашарил было в кошельке, но оружейник покачал

головой:

– Ну нет. Я не беру денег за приятный разговор.

Гарав ещё раз поблагодарил. Задумчиво. И снова вышел в толкотню рынка. Сунулся туда, где торговали рукописями – настоящими книгами и свитками. И вновь досадливо ощутил себя ущербным, неграмотным. Вот же гадство. К счастью, рядом шла торговля украшениями. Правда, тут было в основном то, что в мире Пашки называлось «бижутерия». Дутое золото, посеребренное железо, позолоченная медь, полудрагоценные камни, а то вообще явные стразы (надо же, умеют делать!)… Цены были, конечно, тоже мелочёвые, на фартинги, и Гарав отошёл подальше, где торговали настоящими вещами.

Тут, конечно, тоже разные были вещи и разные цены. Гарав пробежался взглядом по вещам – от лежавшей под локтем хозяина лавки диадемы – плетения золотой ажурной паутинки с изумрудами и рубинами. Да уж.

Ценников тут не было, а спрашивать цену Гарав стеснялся. Он спросит, ему ответят, станет ясно, что не укупишь, и всем будет ясно, что у него просто не хватает денег. И будет стыдно.

Тем не менее, он всё ещё водил взглядом – пока не наткнулся на простенький перстенёк. Явно женский. Серебряный. Тоненький ободок в виде стебля растения, красиво раскрытый – словно навстречу солнцу – цветок… А в середине цветка мерцал прозрачный красновато–коричневый камешек – Гарав не знал, что это гиацинт. Недорогой, но при правильной огранке – красивый. А тут как раз явно поработал мастер…

Ювелир – неожиданно полненький, невысокий, в лихом берете на седоватых волосах – вдруг наклонился над прилавком и сообщил:

– Зарни и семь фартингов, оруженосец.

А вот интересно, подумал Гарав, как они все угадывают, что я оруженосец? Но тут же понял, о чём идёт речь и удивлённо спросил:

– Что?

– Этот перстенёк – зарни и семь фартингов. Девушкам нравятся такие вещи. И иногда такой подарок намного ценней любой диадемы, которую покупают нелюбимым жёнам – как дополнение к красивой статуе.

Гарав поднял глаза.

У ювелира были добрые глаза. Странно. Торгаш… Но у него и правда добрые глаза.

– Я… возьму, – с заминкой согласился Гарав. И полез в кошелёк. Нашарил монеты наощупь, чтобы не считать их на виду у всех – увидят же все, что там и есть–то… Вообще–то мальчишке это казалось – покупатели и зеваки не смотрели на него. Почему–то посчитал про себя: осталось зарни и двенадцать фартингов. Ну и нормально!

Перстенёк ювелир упаковал в маленький мешочек из тонкой кожи – на завязке. И с улыбкой передал мальчишке:

– Пусть ей понравится.

– Спасибо, – кивнул Гарав, бережно убирая мешочек в кошелёк. И пошёл дальше – пару раз оглянувшись и ощущая, что настроение почему–то стало очень хорошее и беззаботное.

Наискось от лавки ювелира шёл кулачный бой. Плотная толпа окружала почти настоящий ринг – по крайней мере, натянутые на стойки верёвки наличествовали – на котором двое мужчин – голые по пояс – работали кулаками. Голыми. Оба были в крови, но как раз когда Гарвав протиснулся поближе, бой прекратился и противники пожали друг другу предплечья и даже обнялись, похлопали по спинам и отошли в сторону от толпы. Ешё двое – помоложе – тут же стали сливать на руки бойцам, а те умывались, фыркая. Между тем «на ринг» уже вылезла следующая пара, и Гарав сообразил, что бой любительский, просто машут кулаками желающие. Честно говоря, смотреть на это было как–то скучновато. Зато буквально по соседству на почти такой же площадке сражались на мечах – двое на одного. Этот один был эльф. Судя по репликам в толпе, такое встречалось редко.

Длинный меч эльфа – полуторка с заметно листовидным клинком, на котором серел витиеватый узор – плёл вихревое кружево, удары и отбивы переходили один в другой незаметно и быстро, как волны на море. Он побеждал. Но Гарав с огорчением и досадой подумал, что он и удары проигрывающих людей не различает. Ну как тут научиться? А ведь надо. Это вещь совершенно необходимая, насущная… Нет, надо попросить Эйнора тренироваться чаще.

– Ay, yothejd, – вдруг коснулась плеча Гарава рука. Он обернулся и увидел рыжеголового кудрявого парня своих лет. В чёрной и коричневой коже, с переброшенным через плечо чёрно–жёлтым клетчатым плащом, он смотрел на Гарава, держа ладонь на шайбовидном навершии меча в богатых ножнах. – Jakt veytta? – и, видя, что Гарав не понимает, повторил – громко, привлекая внимание окружающих: – Сразимся? Для интереса?

Голубые глаза парня были не интересными. Они были злыми. Неясно, почему, но он был явно зол на Гарава… хотя нет. Скорей всего, на йотеод. Вот чёрт, подумал мальчишка недовольно, ну вот же ж в чужом пиру… Отвечать за дела чужого народа. Но вокруг уже прислушались, раздавались поощрительные выкрики, мальчишек только что не подталкивали в спины. Судя по голосам, подавляющее большинство болели за Гарава.

Гарав смерил рыжего от головы до пят и обратно. Неспешно и внимательно. Хмыкнул и начал растягивать пояс. Сразу протянулись несколько рук – принять пояс и куртку. Подумав, скинул и рубашку. В толпе прошёл шепоток – разглядели ещё не совсем поджившие шрамы на запястьях и спине. Наверное, разглядели и ночные украшения… но стыдливая мысль об этом ушла сразу, как только раздался голос:

– Не ваши парня пометили, рыжий? – спросил кто–то явно враждебно. Холмовик зверовато повёл глазами, тоже стаскивая куртку – одетую на голое тело. Он был худой, как щепка, но жилистый, на груди и плече слева синела вязь сложной татуировки. Сбросив ножны с длинного серого клинка, холмовик полоснул воздух крест–накрест. Гарав повёл углом рта и вышел на край площадки. Пригнулся, ощущая неожиданный азарт – это чувство нахлынуло волной и утопило всю рассудочность и все опасения. Хотелось драться и победить.

– Обмотайте им мечи, – сказал вдруг эльф – он стоял в толпе, держа в руке кружку. – Это не шутки. Мальчишки порубят друг друга.

– Правильно, – поддержал кто–то. У Гарава из рук потянули меч:

– Дай–ка, дай, сейчас вернут.

Рыжий отдал меч явно неохотно, и Гарав сообразил: а ведь правда хотел ранить. Или даже убить. Ну сволочь…

А мальчишкам уже вернули оружие – плотно обмотанное надёжно закреплённой тонкой тканью, густо выпачканной то ли углём, то ли сажей.

– Ха! – выкрикнул рыжий, топая ногой – и тут же прыгнул влево – и нанёс удар вправо, в плечо. Причём так, что воздух низко загудел – и, попади меч в цель, это был бы перелом плеча и ключицы. Но Гарав чего–то такого ожидал – отшатнулся в сторону от удара и достал противника по колену. Мельком, несильно – но полоса сажи осталась. Рыжий оскалил зубы, прыгнул ближе, целя Гараву в живот – едва тот поднял клинок, как меч рыжего стремительно отдёрнулся и тут же метнулся выше, в грудь. Гарав опять ушёл – в сторону–вбок, сверху рубанул по вытянутой руке. Рыжий отскочил – как в танце, махнул мечом на уровне живота. Но Гарав не атаковал – ждал. Ждал, только губы себя как–то странно вели, сами по себе – растягивались, словно в улыбке, открывая не только зубы, но и дёсны. Гарав ничего не мог с этим сделать.

Меч холмовика описал восьмёрку – и закрутился с бешеной скоростью. Похоже было, что оружие, как пропеллер, тянет за собой своего хозяина. Держа перед собой меч как перекладину – параллельно земле на уровне груди – Гарав сделал несколько шагов назад по кругу. Врёшь, устанешь… Восьмёрка разрядилась стремительным броском в голову. Гарав отклонился – еле успел убрать её, ветерком прошлось по щеке – и ткнул мечом перед собой вниз.

– Ава! – не выдержал рыжий – меч попал между ног. Толпа разразилась хохотом. Гарав съездил рыжего по шее – плашмя, но довольно сильно – и наступил ногой на оброненный меч. Рыжий скорчился на коленях, прижимая руки к пострадавшему месту.

– Дагор, Кардолан!

– Кардолан!

– Кардолан!

– Загарадун!

До Гарава не сразу дошло, что он победил. Тяжело дыша – надо же, какие–то секунды – а так запыхался – мальчишка вскинул меч. Плавно повёл им в сторону – и по дуге, потом поклонился слегка. Видно было, что такое поведение пришлось людям по душе – одобрительный рёв, начавший было стихать, всплеснул снова. Гарав повернулся к своему противнику и подал ему руку.

Рыжий посмотрел так, что рука упала сама. «Ну за что? – растерянно и обиженно – радость от неожиданной победы ушла больше чем наполовину – подумал Пашка. – За что он меня так ненавидит?»

Но делать ещё попыток примирения он не стал – отвернулся.

Одеться ему помогли дружеские руки. Хорошее настроение возвращалось толчками – и Гарав не сразу сообразил, что происходит, когда высокий белокурый бородач придержал его за локоть:

– Погоди, кардоланец, – дружелюбно сказал он. И протянул на широченной ладони три серебряных монеты. – Вот. Я ставил на тебя и выиграл шесть зарни. Половина твоя по справедливости.

Ха. А Гарав и не заметил, что на них ставили…

Мальчишка застегнул пояс, осмотрел и убрал меч, с которого сняли тряпки. И только после этого сказал – тоже дружелюбно, но решительно:

– Благодарю, добрый человек. И не держи на меня обиды… но я дрался не за деньги. За честь…

…После этого поединка бродить по городу расхотелось, и Гарав устроился на другой площади – небольшой, но с фонтаном. Фонтан был симпатичный – девушка или даже девочка с кувшином, из которого проливается вода. Дома вокруг площади были двухэтажные, с одного этажа звучала музыка, с другого доносились отзвуки скандала. За фонтаном двое мальчишек – лет по семь–восемь – играли в турнир деревянными фигурками воинов на деревянных же лошадях. Разбегались (один был в стареньких кожаных туфлях, второй босой) и сталкивались с разбегу, стараясь сбить с седла вражеского всадника. На крыльце одного из домов за мальчишками неодобрительно наблюдала девчонка – постарше их, она держала на руках и гладила полосатого котёнка.

Турнир закончился победой того, который был в туфлях. Мальчишки подобрались к фонтану, поставили своих воинов на край, нагнулись к воде, поплескали себе в лица и стали о чём–то перешёптываться, коварно глядя в сторону девчонки. Той, видно, уже не раз доставалось от этой парочки – она громко фыркнула и гордо, но поспешно смылась в дом.

Гарав усмехнулся, покачал головой. Но тут же почему–то вспомнилась рабская колонна на ледяной равнине. Гарав передёрнул плечами. Достал из кошелька четыре фартинга. Положил, вставая, монеты на край фонтана. И зашагал по площади – уже привычно придерживая меч.

Он почти дошёл до улицы – другой, не той, из которой вышел на площадь – когда сзади послышался сдвоенный бег, и нагнавшие его мальчишки остановились по бокам.

– Оруженосец, ты забыл деньги, – сказал тот, который был в туфлях. Босой протянул ладонь – на ней лежали монеты.

– Правда? – Гарав растерялся. – Я их не забыл… я их оставил. Вам.

Мальчишки переглянулись. Потом – так же одновременно – недоумённо (но без опаски или недоверия) снова уставились на Гарава.

– А за что? – весело удивился тот, который босиком. – Куда–то надо сбегать, оруженосец? А что ты не сказал?

– Да ни за что, – пожал плечами Гарав. – Просто берите. И пусть у вас всё будет хорошо.

Мальчишки засмеялись. Немного снисходительно. У них и так всё было – и будет – хорошо, и они твёрдо знали это. Однако потом оба вежливо поклонились – ловко так, умело. И зашагали обратно к фонтану. Пару раз оглянулись.

А что они делали потом – Гарав не знал. Он ушёл в улицу…

…Фередира – как по волшебству – Гарав встретил в какой–то – забегаловке? закусочной? – короче, в небольшом заведении, куда заглянул, поняв вдруг, что страшно голоден. Он взял себе вина и жареной картошки с грибами и ветчиной. И, едва сел за один из столиков (так себе, не слишком чистый) со своим заказом – вошёл Фередир. Осмотрелся и заулыбался, увидев Гарава, подошёл.

– Валары, ты что пьёшь? – вместо «привета» Фередир сунул нос в кружку. – Уксус…

– Думаешь, тут есть хорошее? – проворчал Гарав. Он был рад, что пришёл Фередир – почему–то привязалась и тащилась следом, набирая силы, серая тоска. – А мне пить хочется.

– А мне и есть, – признался Фередир и отлучился, а вернулся – с тем же заказом, только порции были больше. – Да, хорошего вина нет, – согласился он.

– Хорошо, что ты пришёл, – вырвалось у Гарава. Фередир задержал нож над едой и вдруг сказал:

– Тоскливо, да? Это бывает. Особенно если давно не видел людей, а потом сразу много – и все чужие. Я знаю.

– Да вот… – Гарав шмыгнул носом. От того, что Фередир так легко его «расколол», стало почему–то очень легко и благодарно. – В общем, хорошо… А та девчонка что?

– Какая? – Фередир мигнул. – А! Да ну. Корова.

– Ай–ай, ты же будущий рыцарь…

– Угу. И что? Корова она и есть корова. Она своё получила, я своё. Ну и разошлись. А ты со своей ещё встретишься?

– Я ей даже перстень купил, – похвастался Гарав. Фередир поднял брови:

– Ого… – но показать не попросил. – А готовят тут вкусно. Я шёл–шёл… – он ел и говорил одновременно. – И как потянуло… Гарав, – он поднял глаза от тарелки. – Если всё будет хорошо – поедешь ко мне? Все будут рады. А потом мы, может, поедем искать твоих – на восток. И найдём. А что? Может, и Эйнор поедет с нами.

Спасибо тебе, хотел сказать Гарав. Но такое не говорят вслух. И как объяснишь, что можно объехать весь мир – и не найти… или всё–таки эта память – сон? И где–то на востоке люди ждут пропавшего мальчика?

Эти мысли были томительными. Гарав выпил полкружки вина. Рассказал, чтобы окончательно отогнать тоску, про поединок, хоть и не собирался сначала. Фередир коротко, резко захохотал, стукнул по столу кулаком:

– Так и надо! Ну ты молодец, Волчонок! Укусил их за рыжие хвосты, аххх – молодец!

Гарав тоже засмеялся – искренне. С Фередиром было легко смеяться. А тоска, как видно, его побаивалась. И то, как он назвал Гарава – Волчонок, переведя синдарское имя даже не на адунайк – на талиска, получилось красиво: Ульфойл – тоже понравилось.

– А вот, – вспоминилось вдруг. – Почему тех тварей называли гауры? Волк же не гаур.

– Это были не волки, – хмуро ответил Фередир и отпил вина. – Оборотни.

Гарав опустил голову. Дёрнул плечами.

– Они прев… ращаются… – начал он. Фередир помотал головой:

– Нет, это сказки… – он задумался и поправился: – Ну, может, когда–то так было. Но сейчас так не бывает. Оборотень – это вот такое тело, а в нём душа какого–то разумного существа. Искажённая.

Гарава опять тряхнуло.

Это был страх. Но он пришёл – и ушёл.

* * *

Эйнор уже не спал. Он валялся на постели, чему–то улыбался и потягивался, как большое сильное животное. При виде оруженосцев – замер, прищурил один глаз и внимательно посмотрел вторым. Пристально так. Оценивающе.

– Ой, – сказал Фередир почти всёрьез.

– Нагулялись? – Эйнор сел. – Гарав, тащи–ка свои доспехи.

– Уф, – выдохнул Фередир… может, когда–то так было.ивалисьрашениями. правда,м. вот

… – Ну не могу больше! – завопил Гарав и получил оплеуху. – Ну шестой раз! – сил злобно зыркать на оплеуху уже не было, мальчишка был весь в поту и отдувался.

– Ты делаешь всё медленно и путаешься, – терпеливо сказал Эйнор. Он и не злился, оказывается. – Враг ждать не станет.

– Тебе самому всегда Федька помогает! – Гарав зло потёр ухо и мотнул головой на сидящего тише мыши за проверкой снаряжения в дальнем углу. – А от нас требуешь – сами, сами! Быстрей, быстрей!

Эйнор вздохнул…

…На то, чтобы снарядиться без всякой помощи, затягивая ремни одной рукой – Эйнору понадобилось тридцать семь секунд. Гарав считал вслух – громко, и с каждой названной цифрой его голос становился всё более и более унылым.

– Тридцать восемь, – вредно сказал Гарав, хотя металлическая статуя уже стояла возле коня, глядя на мальчишку – насмешливо – глазами из прорезей маски.

– Но не двести тридцать три, – сказала маска. – Ладно. Пока хватит. Кстати, давайте–ка вниз, проверьте коней. Вечером уезжаем.

– Вечером?! – вскинулся Гарав.

И понял, что все его слова и желания просто не будут приняты в расчёт.

– Да, а что? – Эйнор поманил Фередира и с его помощью вылезал из доспехов.

– Ничего, – спокойно ответил Гарав…

…Они выехали из северных ворот Форноста, когда солнце уже начинало садиться. Гарав не понимал – зачем, почему? И не оглянулся – а ведь очень хотел.

Он качался в седле и вспоминал Тазар. Не лицо, а пальцы – пальцы и свой перстенёк, который осторожно надвигает на один из них.

Тонкий и тёплый.

Глава 15 -

в которой выясняется, какая это нудная вещь – путешествие.

И опасная. И страшная.

Путешествие верхом оказалось длинным, монотонным и скучным.

День начинался через час после рассвета, когда они поднимались. Умывались, ели горячее, седлали коней и ехали. Ехали шагом, реже – рысью до полудня и останавливались на два часа. Рассёдлывали, кормили и чистили коней. Обедали всухомятку и отдыхали, сколько получалось – по ощущению не больше часа. Ехали, пока солнце не опускалось к горизонту. Останавливались на ночлег. Рассёдлывали, кормили и чистили коней как следует. Готовили ужин на разведённом небольшом огне. Ели – уже в сумерках. Какое–то время отдыхали и разговаривали. Потом двое ложились спать, завернувшись в плащи, а один заступал на примерно трёхчасовое дежурство. За час до подъёма последний дежурный готовил завтрак. И всё начиналось сначала. Всё, что разрешалось сделать на время сна – расстегнуть поясной ремень.

Первые дни, если честно, Гараву было очень трудно. Утром не хотелось вставать так, что он невольно просыпался минут за двадцать, а то и за полчаса до подъёма и тоскливо слушал, что делает дежурный, ожидая: вот сейчас… сейчас… сейчас будет тормошить… Днём Фередир и Эйнор по очереди спали в сёдлах. Гараву тоже никто не запрещал, но у него просто не получалось. По вечерам хотелось поговорить после дневного молчаливого качания в седле, но язык не ворочался, и мальчишка просто засыпал. Кроме того, зверски болела задница и ноги. Он, правда, ничего себе не стёр, как грозились авторы почти всех книг, где встречались всадники–новички, но боль была нудной и беспокоящей.

Потом он постепенно привык. И к коню, и к доспехам, и к медленному равномерному движению, и к ночной прохладе с ветерком. Научился правильно обхаживать коня. Ушла боль. И вечера обрели интерес – почти такой, как в туристском походе.

И Эйнор, и Фередир умели и любили петь. Кроме того, Эйнор любил рассказывать легенды о Нуменоре, а Фередир обожал то, что в мире Пашки назвали бы «страшилками» – рассказы о Шепчущем лесе и Мече Света, о страшном колдуне Мельнике – и умел их рассказывать так, что даже Эйнор как–то притихал, и становилось видно, что рыцарю не так уж много лет… Пашка тоже потихоньку начал рассказывать разное. Он для себя всё–таки выстроил легенду, что родом с очень далёкого востока, где про здешние дела и слыхом не слыхивали… ну и тут, соответственно, тоже про тамошние места не знают. Ни Эйнор, ни Фередир не расспрашивали особо больше, как же всё–таки Гарав оказался здесь. Видно, думали, что он, если и вспомнил, то ему не очень–то приятно про это говорить. Зато с удовольствием слушали, например, немного переделанные истории про битвы с монголами. Гараву даже было немного стыдно – чего доброго, попадёт это в здешние серьёзные летописи: вот, мол, какие дела творятся на востоке!..

…В тот вечер Гарав – а точнее, Пашка – обнаглел окончательно, возжелал славы и выдал на привале стихи своего собственного сочинения, которые днём, качаясь в седле, записывал выпрошенным у Эйнора свинцовым карандашиком на у Эйнора же несколько ранее выклянченной бумаге. Восстановив по памяти текст на русском, Гарав тут же стал писать подстрочник – на адунайке русскими буквами – и неожиданно обнаружил, что вполне может соорудить стихи и на этом языке, тем более, что тут обращали внимание не столько на рифму, сколько на ритм. И вот теперь заливался соловьём, сидя возле костра и с удовольствием наблюдая, как спутники – оба – то фыркают, то откровенно хохочут.

– Какая такая «Орда Золотая»?

– Большая, быть может, она – аль малая?

– Конечно, большая, всю Русь захватила.

– Какая ж на свете бывает–то сила!..

И вот волненья средь народа:

– То хорошо, что помогла погода -

Татарин не дошел до нас.

В болотах да снегах увяз…

– Надолго ль он увяз в болотах?

– Нема. Сейчас увяз в заботах.

– В Сарае сидя, зубы точит.

– От нас он деньги дюже хочет.

– Татарин зол. Нас вспомнит скоро…

– Эй братцы! Хватит разговоров!..

…Стоял мужик. Рука в бока.

Был пьян чуть–чуть – совсем слегка.

Особо ростом не высок.

И не сказать, чтобы качок…

Одет… ну, скажем, небогато.

Но что–то было в нем, ребята.

Стряхнул он наземь что–то с плеч

И двинул вот такую речь:

– Нашли чего – Орды бояться!

Славяне! Хватит придуряться!

Боимся шведов и тевтонцев,

Боимся, что не встанет солнце,

Что черти мир захватят весь,

Что дней в неделе будет шесть,

Что вступим мы в Евросоюз,

Что во всю рожу вскочит флюс,

Что пиво кончится на свете -

Всего боимся, прям как дети.

Че там? Какие–то татары -

Да мы порвем их без базара!

В прошедший год – совсем недавно.

Мы обломали чурок славно.

Казань мы рвали до зари…

Эй ты, мужик! Ты! Не ори!…

Имеешь ты задать вопрос?

С чего я волосом оброс?!

Сам волосат ты, как лешак…

Меня ты помнишь?.. Сам дурак!

Народ родной брех услыхал,

Народ тут репу почесал:

– Братва! Да это же Петруха!..

– А где ж он был?..

– Ни сном не духом!..

– Да, это я, что, не узнали?

А ведь недавно провожали.

– Ну да! Конечно! Помним мы!

– Вас не видали две зимы!

– На стругах, две весны назад

Вы плыли драть татарам зад!

– Мы думали, что вы с концами!

Глядите–ка, вернулись сами!

– Да нет, народ. Один вернулся… —

Тут наш герой чуть–чуть запнулся.

И, посмотрев поверх голов,

С других рассказ он начал слов:

– Стоим мы тут, а они там.

Татарин едет, видно – хан:

Немытый, страшный, как Хсанкор!

Аж в дрожь бросает до сих пор!

Подъехал стороны на край,

Послать стрелой в татарский рай?

Собачий сын – Кадум Байда

Сказал нам: – Слушайте сюда!

Урус всегда великий воин,

Дружить с монголом он достоин.

Ты удаль показал свою -

Вы победили нас в бою.

Мы щедрость вам свою покажем

И доброту свою докажем.

Урус с татаром – друг навеки.

Мы братья, люди–человеки!..

Но наши парни – не придурки:

– Мы знаем, кто и что за урки.

Татар нам брат? Глядите сами:

Мой дом поджёг, чтоб пламя

Ему обзор весь осветило.

Схватил он девку…

Отрезал серьги ей с ушами.

Ее саму в огонь метнул…

«Кто враг, кто друг…»

Ну, ты загнул!

– Упал татарин, видно, с печки,

Ведь мы для них не человечки,

Не люди даже и не звери.

– Татарин врет?

– Пошли проверим…

– Не надо. Может мы домой?

Какой домой?! Там пир горой!

И вот спустя пустяшно время.

На пир зовет нас вражье племя.

Идем мы к ним во всеоружье:

Бухло бухлом – на время дружим!

Так вот, на самом прям к ним входе

При всем честном (и нет) народе

Какой–то бешеный старик

Писклявым визгом поднял крик:

– Урус, ты нас не уважаешь?!

Друзья мы все! Ты понимаешь?!

Зачем тебе на пире лук?!

Ведь я тебе не враг, а друг!

Оружье сдайте в гардероб!..

– Ты че, загнать нас хочешь в гроб?! —

Вскричал наш воин говорливый,

Потом рванул еще ретивей:

– Чем резать будем мы там мясо?!

И мы с ножами знаем пляски!

Нам без ножей на пир нельзя,

Какие мы, потом, друзья?!

Татарин, фактами убитый.

Глаза со страху чуть закрыты:

– Ножи вам можно – меч нельзя.

И это факты без бузья!

Веселье хряк как рылом стер…

Но вот зашли мы все в шатер:

– Аллах! ХСАНКОР! Иегова! Кришна!

– Все это нам? Ну, очень пышно!

Бухло и закусь, ананасы.

Потом натырим балабасов!

Сейчас братаемся и дружим,

Ну, в общем: не особо тужим.

Проходит час, потом другой,

(Бухи. Не шевельнешь ногой)

И вот, средь пьяной тишины

Крадется к нам через спины

Кадум с ножом наперевес

Так тихо, как медведь сквозь лес.

Он думает, что мы–то спим…

Ну нет уж, хрена – мы ВСЕ бдим!

– Алярм!!! Измена! Хэнде хох!

Кидай перо татарский лох!

Кадум несильно испужался

(Но обоссаться обоссался):

– Коли урусов! Режь собак!

Мы им припомним: «Кто дурак!»

А мы:

– Ножи, братва, наизготовку! —

Покажем им свою сноровку!

– Щас так дадим мы вам просраться,

Что не успеешь испугаться!

Но вот всех сторон шатра.

На нас поперла шантрапа!

Один к пяти. Они в оружье.

– Ну ладно суки! Щас подружим!..

– А что же дальше с вами было?

– Нас половину всех убило

Но мы прорвалися, ребята!

И побежали, как когда–то…

От страшной тьма спасла нас смерти.

Вы в том мне на слово поверьте…

Татар хотели мы обуть,

А получилась просто Жуть….

Татарин – подлый, низкий гад

Любой победе подлой рад!

А мы их побеждали с честью

Как витязи в старинных песнях.

Не трусьте братья, чурки плохи,

А в одиночку вовсе лохи!

Росточком – метр пятьдесят

Давить их надо, как цыплят!

Стихи на самом деле Павла Зубкова! (Отрывок из поэмы «Базар времён татаро–монгольского нашествия»)

– Тихо, – вдруг сказал Эйнор. Только что он смеялся – и вдруг, не переставая посмеиваться, ухитрился одновременно произнести это. – Орки.

От одного слова внутри у Гарава (у Пашки) всё сжалось в тугой ком – и пришёл унизительный, тягучий страх. Фередир продолжал смеяться, даже назад откинулся – так, что оказался рядом со своим щитом.

– Много? – тихо спросил он.

– Не знаю, – Эйнор подбросил в костерок клубок сухих веточек. – Вокруг. Щиты приготовьте. Каждый закроет свою сторону, потом – как получится, от костра не отходить… щиты!!! – это он уже крикнул.

Гарав сам не помнил, как и когда он успел сунуть левую руку в ремни щита и вздёрнуть его вверх, правой рукой нахлобучивая шлем. Конечно, получилось не очень удачно, и он несколько секунд ничего не видел… зато почувствовал два тяжёлых удара в щит (едва не опрокинувших его на спину) и услышал визгливые гортанные вопли.

Он вскочил, уже сжимая в правой руке меч, выхваченный из ножен. Из темноты приближались несколько коренастых чёрных фигур – как будто куски этой самой темноты ожили и надвигались, издавая низкое урчание и похрюкиванье. Мелькнули несколько алых вспышек – отсветы костра на металле.

Пашка почувствовал, что сейчас побежит. Ему показалось, что он стоит один на ледяном ветру – как там, на склоне… Сил стоять и ждать не было, бежать, бросив бесполезный металл – казалось правильным, единственным спасением.

– Дагор, Кардолан, дагор, дагор! – раздался позади рык, в котором почти нельзя было узнать голос Эйнора. – Подходите, твари!

Локоть Гарава ткнулся во что–то твёрдое.

Это был щит Фередира. Сбоку. Рядом.

В прорези шлема сверкали зубы – Фередир смеялся.

Наваждение распалось, хотя страх и не ушёл – но это был знакомый страх, и Гарав знал: он всегда до драки, потом – исчезает.

Надо просто представить, что это ролёвка. Просто ролёвка.

– Хх–у!

Удар небольшого круглого щита в щит Гарава был так силён, что мальчишка качнулся на поспешно отставленную назад ногу. Что–то больно ударило по левой ноге над коленом, шаркнуло по кольчуге.

Визг.

Вонь.

Тараторящий высокий голос.

– Аххх… су–ка… – Гарав ударил кулаком с зажатой рукоятью меча между жёлтых, светящихся бешенством круглых глаз – они были совсем близко.

– Йииии!!! – высокий голос сорвался на вопль. Гарав отбросил орка щитом:

– Пошшшшш… тварррь!

Крух, дранг! Меч и ятяган столкнулись крест–накрест дважды, вышибая яркие

искры перед лицами другого орка и человеческого мальчишки. Гарав ощутил – не увидел, а ощутил слева опасное движение, выставил туда щит, принял удар другого ятагана на него, ещё дважды отбил первый ятаган мечом, отбросил второго нападавшего щитом и его ребром ударил первого по шее сбоку. Орк взвизгнул, уронил щит и прыгнул в темноту. Второй попятился – и Гарав, не удерживая удара, полоснул его мечом по голове.

– Храааа… йакккх…

– Уйдёт! – рычание за спиной. Справа выскочил Фередир, натягивая тетиву – и когда успел снарядить?! – своего длинного лука. Скрррр – услышал Гарав голос лука… твванггг!

Убегавшее чёрное пятно исчезло, как растаяло.

– Что, всё, что ли? – Гарав не узнал своего голоса – взвинченного, тонкого.

– Всё, – Эйнор повернулся к нему – с длинного меча рыцаря тягуче падали чёрные струйки. – Теперь понял, почему мы доспехов не снимали? Ну да орки как у тебя в песне – один к пяти привыкли воевать. А нас, сам видишь, трое на десятерых получилось. Не тот расклад.

Гарав увидел, что вокруг валяются с десяток чёрных тел. Два или три ещё корчились, и кто–то тонко пищал, как придавленная крыса.

– Трое мои, – сообщил Фередир. – Двое мечом, одного стрелой.

– А я только одного, – сказал Гарав. – Кажется.

– А я в первом бою ни одного не убил, только чуть голову своему коню не оттяпал, – вспомнил Эйнор.

– Не одного, – Фередир тем временем нагнулся над лежащим чуть дальше убитого Гаравом ещё одним орком. – Это тоже твой. Чем ты его так?

– Мечом… рукояткой, – мальчишка посмотрел на меч и увидел, что крестовина испачкана кровью и какой–то слизью. – А… куда я его?

– В глаз, в левый. Наповал. А этому башку вместе со шлемом разрубил.

– Тупой удар, – осуждающе сказал Эйнор. – Клинок наверняка защербился… Так. Тут должны быть двое живых.

Фередир быстро поджёг в костре факел, посветил вокруг. Гарав замер.

Впервые в жизни он увидел то, что бывает после рукопашной. И поразился – не испугался, а именно поразился тому, что увидел. Орки лежали в лужах чёрной крови и выглядели в общем–то не страшнее забитых свиней или телят. И дело было совсем не в этом…

…Удары Эйнора различались сразу. Они были точные и аккуратные, как будто их наносил не человек. Один орк был разрублен от левого плеча до правого бедра – вместе с кожаным доспехом, усиленным металлической сеткой – не прорублен, а именно разрублен, на две части. У другого – в прочном доспехе – была отсечена голова вместе с латным воротником. У третьего – снизу вверх, от паха до горла – вскрыто тело, как у препарированной лягушки. Ещё двое с хрипами корчились, и Гарав изумлённо сообразил, что Эйнор бил их плашмя – это что же, рыцарь в бою ухитрялся думать о пленных?