Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

– Я боюсь не его, а себя, – признался Гарав угрюмо. – Себя. Того, что могу совершить от страха. Оказывается, от страха я могу стать предателем и совершить подвиг. Но это одинаково обидно. Кто же мной правит – страх или я?

– Получается, – сказал эльф.

– Что? – не понял Гарав.

– Быть умным, – пояснил эльф, и Гарав рассмеялся.

– Ты, конечно, знаешь меня, – сказал мальчишка, – ведь тут всего трое людей. А я не знаю тебя, а ведь ты из хозяев этого места. Кто же назвал меня умным?

– Я Элронд сын Эарендила, – сказл эльф.

– Мастер… – Гарав запнулся и, опустившись на колено, прижал ладонь к груди. – Прости, мастер!

– За что? – эльф поднял мальчика. – За то, что ты быстро бегаешь и громко смеёшься? Но это значит, что тебе хорошо здесь – не это ли высшая похвала для хозяина? За то, что пытался умничать? Но право – у тебя это неплохо получалось… И, по чести сказать, я ведь искал тебя, Гарав Ульфойл.

– Меня, мастер Элронд? – Гарав недоверчиво посмотрел на эльфийского владыку. – Но я всего лишь оруженосец Эйнора. Младший даже.

– И тем не менее… Послушай, – неожиданно поднял ладонь эльф.

Девичьи голоса совсем недалеко пели непонятное, но красивое:

– U–hlapa hrestannar haire,

з–ola Taniquetil orna:

Rondoryassen Valie Vaire

Ambartaly' eserie morna.

MМ ungwe, mi rieli carine,

Ve parmasse namar nar tehte:

Man firuva nennen, man narinen,

Man lantuv' o maica nehte.

Nan metta – na ilyave metta:

Li hiruv' u–hlarima yalme,

Et antollo keluva quetta

«Si firan…» – ar queluva calme…

Mi Mandos encoyuva faire,

Ar mettale kenuva 'n ambar,

Y' etekie Valie Vaire

O melke rondoryaron rambar.

Ar loicolya kemenn' entulala

Ve kemello orte mi–yesta,

Ar ter ande yeni, u–sulala,

Caitava undumesse, esta.

…Nan… ye! O sin' ard' apa lЗmi

Atanion lacuva seldo,

Ar rucuva linte talluni

i loti or noire Eldo.*

*Не стремись в полете к дальним берегам,

Не мечтай о высоком Таникветиле:

В своих чертогах валие Вайрэ

Уже соткала твою черную судьбу.

В паутине, в искусных гирляндах,

Как в книге, записаны приговоры:

Кто умрет от воды, кто – от огня,

Кто упадет на острый наконечник копья.

Но конец – всегда конец:

Тебя найдет неслышимый зов,

Изо рта вырвется слово

«Сейчас умираю…» – и погаснет свет…

В Мандосе оживет призрак,

Что записала валие Вайрэ

На великих стенах своих чертогов.

А тело возвратится в землю,

Как из земли поднялось в начале,

И через долгие века, бездыханное,

Оно будет лежать в темноте, отдыхая.

Но – вот! По этой земле, по прошествии времени,

Ребенок из Людей будет бегать,

И резвые ступни раздавят

Цветы на могиле эльфа.

(Vinyar Tengwar N26, ноябрь 1992)

– Мэглор, – сказал Гарав. Он сам не знал, почему у него вырвалось это имя. Но он был уверен, что прав – и это стихи Мэглора.

– Да, это Мэглор, – сказал Элронд спокойно. – Я его слышал. И видел. А ты?

– Видел и слышал, – коротко и серьёзно ответил Гарав.

Элронд оперся ладонью на перила.

– Тогда спой мне, Гарав Ульфойл.

Мальчишка задумался. Потом вскинул голову и посмотрел эльфу в глаза – серыми в серые.

– Живёт создатель Миров, живёт хранитель Миров,

И заключён договор «О неизбежности слов».

Они с собою зовут, как будто в плен нас берут…

А мы живём – пополам, живём не там – и не тут.

А мне – идти по Мирам,

Как по колено в траве.

А мне идти – по Мирам,

Не первый, может быть, век.

Пока настала пора,

Покуда крылья хранят…

А мне идти по Мирам -

Они не гонят меня.

Строка прочитанных книг переплетает века,

Но тяжела эта нить для одного игрока.

И нас дороги ведут, и в паутину манят,

Вливая в сердце и в кровь парализующий яд.

Но мне – идти по Мирам,

Как по колено в траве.

Но мне идти – по Мирам,

Не первый, может быть, век.

Пока настала пора,

Покуда крылья хранят…

Но мне идти по Мирам -

Они сильнее меня.

Живёт создатель Миров, живёт хранитель Миров,

Но им и дня не прожить без нашей веры и снов.

Пока страницы – горят, пока дороги – пусты…

И только старый мотив соединяет мосты.

И мне – идти по Мирам,

Как по колено в траве.

И мне идти – по Мирам,

Не первый, может быть, век.

Пока настала пора,

Покуда крылья хранят…

И мне идти по Мирам -

Им не прожить без меня.

Стихи Алькор.

– Чьи это стихи? – спросил Элронд, слушавший молча и с неослабным вниманием.

– Их написала женщина из моих мест, – ответил Гарав. – А я перевёл на адунайк.

– Ты не только певец, но и поэт?

– Слишком большое слово для меня – поэт, – признался мальчишка. – А петь я раньше и вовсе не умел.

– Спой ещё что–нибудь, – как ни в чём не бывало предложил Элронд. В Гараве шевельнулось недовольство: да у них мания просто. Встретился в лесу, где кругом гауры, с шеститысячелетним эльфом – пой, блин! Других забот нет. Встретился с Элрондом – пой снова, а как же?!

Гаравом овладело вредное ехидство. Он прокашлялся, посмотрел в потолок и запел на широко известный в далёких краях мотив:

– Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и гор,

Эту землю дружно выбираем,

Фиг нам нужен этот Валинор !

От Нэвраста до Оссирианда,

С Мглистых Гор до харадских пляжей,

Феаноринг возит контрабанду

В виде копий, луков и ножей!

Если Враг отрезать нам захочет

Скажем, руку, в яростной борьбе -

Феаноринг весел и находчив:

У него все это на резьбе…

Это Мы! Сковали Сильмариллы!

Это Мы! Склепали Палантир!

Мы сильны, как юные гориллы

И умны, как старый Митрандир!

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и гор,

Эту землю дружно забираем,

Впереди нас – батька Феанор!

Посмеялся Эли Бар–Яхалом.

Исполнив это, Гарав с запоздалой опаской посмотрел на на Элронда. Но Владыка Раздола… хохотал – почти беззвучно, но искренне, запрокидывая голову.

– Вообще–то такие они и были, – вдруг сказал он. – Но знаешь… – и он положил палец на губы мальчишки. – Не превращай умение смеяться над великим и великими в ремесло. Один раз – можно. А если это войдёт в привычку…

– Прости… – пробормотал Гарав. – Я понимаю.

– Надеюсь.

– Понимаю, – уже уверенно кивнул Гарав. – Прости, мастер Элронд. И вот… послушай ещё…

Эту песню пел в деревне у фородвэйт Эйнор. Гарав просто перевёл.

– Отцовское наследство мы добыли,

Его у нас теперь не отобрать.

Но обжигают руки Сильмариллы…

Как страшно мы с тобой ошиблись, брат!

Нам Клятва жить спокойно не давала.

Сражаться в ослеплении своем

Готовы были мы хоть против Валар,

Хоть против мира целого – вдвоем.

Никто на нас оружие не поднял,

Никто нам к бегству путь не преградил.

Но не уйти ни от огня в ладонях,

Ни от огня отчаянья в груди.

Так значит, пали зря отец и братья?

Мы Право потеряли, зло творя.

Убийства в Альквалондэ, в Дориате…

Шесть сотен лет войны и крови – зря?!

Над Средиземьем битвы пролетели,

Лик мира изменил Великий Гнев,

Среди равнин открылись в бездну щели,

Вихрь огненный бушует в глубине.

Но пламя – то, что сжечь мне руку хочет,

И то, что сердце жжет, – сильней стократ.

Сегодня – День Свершения Пророчеств.

Я ухожу в огонь. Прощай же, брат!

Стихи Аннахэль Гваэт.

– Что ж, ты понял, – как ни в чём не бывало сказал Элронд. – А теперь пойдём. Нас ждёт важный разговор.

* * *

В небольшой затемнённой шторами комнатке, куда привёл Гарава Элронд – очевидно, в одной из башен, мальчишка и не понял толком – в трёх удобных креслах (четвёртое пустовало) – плотная ткань, натянутая на причудливо выгнутый каркас из тёмного дерева – по сторонам от пылающего камина алого камня сидели, глядя на вошедших трое стариков, закутанных в разноцветные балахоны. Рядом с каждым стоял длинный посох с причудливым навершием.

Гарав узнал Гэндальфа, который дружелюбно кивнул мальчишке. И отвесил поклон – всем сразу. Двух других стариков он не знал: один – крючконосый, сухолицый , с проницательными горящими глазами, в белом балахоне; другой – в коричневом – намного ниже, но зато моложе двух других, широколицый, плечистый.

– Расскажи всё, что было с тобой в Ангмаре. Подробно, – негромко попросил Элронд, занимая пустующее кресло. Гараву сесть не предложили, и он ощутил себя неуютно – как будто под четырьмя прицелами. Он понял, что это – настоящий допрос. И глубоко вздохнул: что ж…

…Когда Гарав закончил говорить – ноги у него подкашивались, а перед глазами всё плыло. Он с трудом дышал нормально и очень хотел опустить глаза – если честно, казалось, что его надели живьём на четыре пары раскалённых нитей, пронизывающих комнату.

– Мальчик сейчас упадёт, – сказал Коричневый Балахон. – Сколько можно, всё совершенно ясно.

– Неудивительно, – Гэндальф вдруг улыбнулся и, встав, указал Гараву на своё кресло.

– Я… – мальчишка залился краской, переступил с ноги на ногу. – Я благодарю, но… – и обнаружил, что сидит в кресле, а в правой руке у него большой кубок с чем–то прозрачным и приятно пахнущим. Гарав машинально переложил кубок в левую и отпил. У прозрачной прохладной жидкости – не вина – был вкус мёда, и усталось отступила, а голова прояснилась.

– Мальчик левша, – заметил Белый Плащ… – и Гарав вдруг понял: да это ж Саруман!!! Он же… или не сейчас? Нет, наверное, он ещё не предатель… а ну, перестань думать!

– Хочешь сказать о печати проклятья? – Гэндальф начал расхаживать по комнате. Но Саруман неожиданно засмеялся – суховато, но искренне:

– Хочу всего лишь сказать, что он опасный противник в схватке.

– Армия Ангмара стоит в десяти лигах от мостов. Дальше не идут, на наш берег не переправляются, – заметил Элронд. – Общая численность войск Ангмара примерно сто – сто десять тысяч. Против нас выставлены около тридцати. Впечатление такое, что нас хотят просто напугать… и сковать на случай каких–то иных действий.

– Я так и не понял, при чём тут искажённая майа, – сказал Коричневый Балахон. Гэндальф досадливо отмахнулся:

– Совершенно ни при чём, как ни при чём и мальчик. Очевидно, что он – чист, а Ломион Мелиссэ просто решила в очередной раз развлечься.

– В прошлый раз после её развлечений между Люной и Мороком не осталось ни одного человека, – Саруман пропустил через пальцы длинную бороду. – Но я согласен с Гэндальфом. Совпадения и случайности… Реальность – то, что Ангмар знает о планах воссоздания Арнора. И скорей всего обрушит удар туда… Радагаст, что ты думаешь о гномах Мории?

– Друзья, – Элронд встал, – думаю, мальчика ждут свои дела. Не менее важные, чем наши.

Гарав встал, поставил кубок на подлокотник кресла. И снова поклонился всем сразу – перед тем, как выйти.

Глава 33 -

короткая. Но зато в ней действует великий герой русского народа Тарзан.

Кони чувствовали себя великолепно. Ни Эйнора, ни Фередира Гарав не нашёл и не особо огрочился – отправился на конюшню и помиловался с Хсаном, не забыв и Фиона с Азаром. А потом просто побрёл, куда глаза глядят, насвистывая и отвечая кивками и улыбкой на приветствия встречных эльфов, которым, казалось, и дела нет до того, что на другом берегу Буйной – совсем недалеко от них – стоит вражеская армия.

Между прочим, допрос к башне продолжался аж полдня, Гарав сообразил это, когда вышел наружу и увидел солнце, давно перелезшее через зенит.

– Ai!!! – услышал Гарав звонкий выкрик, потом – плеск и смех. Он свернул к краю тропы, по которой неспешно шагал – и неожиданно для себя увидел короткий крутой спуск, а ниже – пляж с полоской золотистого песка. Бруинен в этом месте делал широкую петлю и обретал спокойствие – открывался широкий неглубокий плёс. А на пляже купались с дюжину… эльфёнков? Эльфят? Гарав улыбнулся и перестал искать «правильное» название. В конце концов, они практически ничем не отличались от красивых человеческих детей. Даже глазами. Особенно глазами. В глазах взрослых эльфов была печаль. Эйнор объяснил это как–то – мол, за эльфом стоит память не только его длинной и не всегда счастливой жизни, но и то, что к людям приходит лишь во сне – память всех прошлых воплощений. Для эльфа это не сон, а его собственные воспоминания, которые приносит из прошлых жизней телу–хроа вселяющийся в него дух–фэа. Да уж, тут поневоле загрустишь – под таким грузом… Но приходит эта печальная память не сразу, постепенно, десятилетие за десятилетием. Может, потому так долго у эльфов длится детство. И поэтому глаза их детей похожи на глаза детей человека… нет, на то, какими должны быть глаза детей человека: в них лишь наивное чистое веселье и неуёмная жажда знания.

Гарав и раньше видел эльфийских детей. Правда, их было очень мало в Раздоле. Едва по одному на полсотни взрослых эльфов. И сейчас, наблюдая за тем, как под восторженные вопли тех, кто помладше, четверо мальчишек примерно лет по 10–12 (ха–ха, Гарав, как тебя обманывают твои зоркие глаза – по сто? По сто двадцать?) играют в «колесницу» – сцепившись руками намертво, носятся по песку трое, четвёртый удерживается на их спинах, переступает, раскинув руки и покрикивая весело: «Ai!!! Ai!!! Ai!!!» – так вот, сейчас Гарав вдруг ощутил тяжёлый толчок тёмной злости. Нет, не на них, не на эльфов – нет! Наоборот!!! Ну почему, почему, скручивая злость в тугой тоскливый комок, подумал мальчишка. Почему нас – НАС!!! – так мало? И здесь, и там, в том мире? Мало, так мало… А этой грязной чёрной пены, этих человекокрыс с глазами трусливого и злобного хищника – их мириады, они плодятся и копошатся, мечтая испоганить весь мир… Здесь их хотя бы можно убивать!!! Да и то… Гарав вздохнул и покачал головой. С какой радостью, с каким изуверским наслаждением эти твари убивают беспомощных, не понимающих ничего детей человека… и эльфа. С наслаждением и со страхом – не дать вырасти, потому что взрослый воин аданов или эльдаров с лёгкостью может снести головы десятку визгливых двуногих тварей – так убить его ещё ребёнком! (А разве там, разве там – не так?! Разве там – не то же?!) А вот поднимется ли меч взрослого эльфа на орчонка? Нет, не поднимется… Люди куда жесточе – но и из них далеко не всякий зарубит тварёныша, хотя понимает: вырастет не знающее благодарности существо и с охотой сожжёт человеческий дом вместе со своим состарившимся и вновь, как в детстве, бессильным и беспомощным «спасителем»…)

Я буду убивать, ожесточённо подумал Гарав. Я буду убивать без разбора, пока их лапы ещё не могут держать ятаган, клеймо, рабский ошейник… И если за этот меня проклянут здешние боги – пусть.

Но злые мысли откатились прочь, словно мусор, смытый чистой волной – «колесница» завалилась наконец и с весёлыми воплями барахталась на песке. А чуть в стороне – Гарав расширил глаза, только сейчас заметил! – двое малышей выстроили замок… нет, не замок. Дворец. Каким–то чудом держались арки мостов и высоченные башни, соединённые переходами. Не верилось, что всё это – мокрый песок, который рухнет, едва высохнув (но и не раньше – нет здесь того, кто ради интереса, случайно или по злобе растопчет этот дворец…). Один из мальчишек… эльфишек… тьфу!.. ещё возился с постройкой, что–то отделывая и отпихивая с лица локтем слипшиеся и набитые песком волосы. А второй стоял на коленках возле общего творения – руки ладонями верх на бёдрах, голова склонена набок, а в глазах – радостное изумление: до чего же здорово вышло!!! Он позвал неутомимого мастера, тот присел рядом, мальчишки положили руки друг другу на плечи и застыли, разглядывая то, что получилось. Постепенно начали подходить остальные – вставали или присаживались рядом…

…Когда Гарав вернулся на пляж через четверть часа – дворец никуда не делся, но возле него никого не было. Все куролесили в воде.

Скинув сапоги и рубашку, Гарав влез на дерево, сучья которого нависали и над краем пляжа и над водой. Его сразу же заметили. Не обращая внимания, Гарав прочно привязал тонкий крепкий канат к одному из сучьев и стал ввязывать в свободный конец прочную короткую палку.

– Что это будет, человек? – звонким ясным голосом спросил на адунайке один из мальчишек, строивших замок. Остальные выжидающе и сдержанно сопели – видно было, что им тоже интересно. Тот, что был в колеснице «правым конём», уточнил задиристо:

– Это наш пляж, и мы хотим знать, что ты тут хочешь сделать? – но его толкнули в бока сразу с двух сторон.

– Это будет тарзанка, – сообщил Гарав, свешивая ноги с ветки. – Тарзан – такой богатырь… мммм… моего народа. Он жил в лесу вместе со зверями и боролся с… в общем, со злыми силами. А когда был мальчишкой, то придумал такую штуку… – Гарав вылез из штанов, бросил их на берег. – Вода тёплая? – и, не дожидаясь ответа, прыгнул.

Мотнуло здорово!!! Его вынесло аж на середину реки, стало жутко разжимать руки… но не возвращаться же было на берег?

Гарав отпустил палку…

…Вода оказалась прохладной, но приемлемой. Когда он вынырнул, на берегу вопила и махала руками ошалевшая от такого зрелища ребятня, а двое постарше уже лезли на дерево…

…Эйнор отыскал обоих оруженосцев на реке. Фередир присоединился к Гараву, видимо, недавно – по крайней мере, он выглядел не таким растрёпанным и запыхавшимся.

– Эй! – замахал рукой Гарав, выскакивая из очереди к дереву, с которого как раз с истошно–весёлым воплем слетел в воду на какой–то верёвке эльфийский мальчишка. – Иди к нам!

Эйнор махнул рукой в ответ и улыбнулся. Пошёл дальше, хотя собирался найти хоть какую–то работу обоим пропавшим без единого слова отважным воинам…

… – Гарав.

– М.

– Га–равввв…

– Муй… крых. Удди.

– Гаррррав! – шепотом прорычал на ухо другу Фередир, зажал ему нос… и поймал в лоб локтем. – Уй!

– Чего тебе?! – Гарав сел, сердито глядя на Фередира. Потом потянулся.

– Иди скорей сюда! – Фередир, потиравший лоб, похоже, ни капли не обиделся. – Иди скорей!

Гарав спустил ноги с изящной лежанки (а сперва–то он боялся ложиться, думал, что эта штука просто для красоты и наверняка холодная – ажурное каменное плетение), откидывая тонкое одеяло, не пропускавшее ночного ветерка – впрочем, приятного, теплого и пахнущего чем–то цветочным, тонким, как золотистое вино в кувшине на столе.

– Ну чего будишь? – проворчал он. Фередир потащил его за собой по лестнице, потом – тропинкой в чёрной резной тени деревьев – на берег, туда, где они купались днём.

– Смотри–и–и–и… – выдохнул он в ухо всё ещё ничего не соображающему и сердитому Гараву. Тот хотел уже разозлиться по–настоящему…

…и пролетевший над рекой на «тарзанке» Эйнор обрушился в реку с пушечным громом, разогнавшим ночную тишину вниз и вверх по течению.

Глава 34 -

в которой… а, что там. Плохо всё. Даже в конце.

Высокий золотоволосый эльф смотрел на сидящих на выступе ивового корня человеческого мальчика и эльфийскую девочку – свою дочь.

Лицо полководца Элронда было каменным, как лица изваяний древних вождей нолдоров, которые находят иногда на побережье за Голубыми Горами.

– Мэлет, – сказал он негромко. Он подошёл бесшумно, человек не мог услышать… а дочь – дочь, похоже, вообще ничего не слышала более… кроме голоса человека.

Обернулись и встали и эльфийка и человек. От Глорфиндэйла не укрылось то, что дочь сидела на подстеленном плаще человека, не укрылся и тот жест – непроизвольное движение – которым Мэлет полускрылась за спину мальчика.

А тот посмотрел прямо в глаза эльфа и сказал:

– Отважный Глорфиндэйл… ведь это ты Глорфиндэйл, отец Мэлет? – золотая голова наклонилась. – Мне надо говорить с тобой по очень важному делу.

– Иди за мной, – сказал Глорфиндэйл…

…В небольшой залитой солнцем комнате было пусто. Только Глорфиндэйл, севший в массивное кресло (длинный меч между ног) – и Гарав, остановившийся прямо перед ним. Но голос мальчика звучал, как в огромном зале – рождая эхо.

– Отважный Глорфиндэйл из дома Элронда. Я – Гарав Ульфойл, оруженосец кардоланского рыцаря Эйнора сына Иолфа, прошу у тебя руки твоей дочери Мэлет. Я люблю её, Глорфиндэйл.

Глорфиндэйл встал. С грохотом отлетело и ударилось о стену тяжёлое кресло. Движение было таким неожиданным, порывистым и… страшным – да, страшным! – что и Гарав вскочил и отшатнулся, ещё ничего не понимая – но перепуганный.

– Ты… человек! – это слово прозвучало, как ругательство. – Даже не адан – просто человек! – но и как–то растерянно это прозвучало. Гарав услышал эту растерянность, только не обратил внимания. Эльф был страшен. Казалось, он – и без того выше мальчишки как бы не на три головы – стал ещё выше, а глаза сделались большими и засияли холодным голубоватым светом. Левая рука полководца Элронда взялась за рукоять меча, и Гарав увидел, что и там – из–под пальцев – льётся сияние. Комната бешено закружилась, и Гараву послышались звуки – то ли вой, то ли рычание, то ли грохот обвала – шум, нарастая, валился как бы со всех сторон и придавливал к полу, замораживал, одевал в камень… Под пальцами Глорфиндэйла угрожающе и ликующе запел на ладонь вышедший из ножен клинок: «Нyarrrrrrrra… hy–у–уara–a–a…»* – услышал Гарав.

*Режь… (квэнья)

Да–а–а… от такого можно было только бежать со всех ног. И глаза эльфа отталкивали – как две могучих руки: ну, беги, прочь отсюда!!!

Гарав не побежал.

Он стиснул зубы и взялся за меч. Склонился всем телом – словно пробивался через сильный встречный ветер… но головы не опустил, не отвёл глаз от полыхающего взгляда жуткого нимри.

– Так Ангмар говорил правду?! – прорезал сгустившийся тяжёлый воздух дерзкий высокий голос мальчишки, сорвавшийся на последнем слове – но не смешно, а яростно и даже презрительно! – на глуховатый басок. – Правду, что мы, люди, для вас, эльфов – полуживотные?! Вот жаль, что я не остался там, в Карн Думе – по мне лучше уж было отдать душу какому–нибудь гауру и пасть без чести от рук наших же воинов, чем жить и дальше человеком – без твоей дочери, нимри! А ведь я человек, Глорфиндэйл – ЧЕЛОВЕК!!! И это немало!

Эльф слушал мальчишку, высоко подняв брови и отпустив рукоять меча. И даже когда Гарав, тяжело дыша и не выпуская оружия, замолчал и только смотрел на эльфа – яростно и непримиримо – Глорфиндэйл по–прежнему молчал. Молчал, разглядывая мальчишку со смесью грусти, удивления, гнева и уважения. Когда же он заговорил – голос его больше не был угрожающим, скорее – грустным.

– Прошлое помнит два союза между дочерьми эльфов и сыновьями людей. Берен Эрхамион и Лютиэн Тинувиэль… Эльвинг Светлая и Эарендил Мореход… Ты ли Берен? Ты ли Эарендил?

– Тебе нужны Сильмариллы? Тебе нужен новый Вингилот? – вопросами ответил Гарав. – Скажи, и я…

– Нет, – Глорфиндэйл поднял руку. В жесте не было нетерпения – лишь просьба внимания. – Я верю и вижу, что ты готов на всё ради моей дочери. И я не о том. И Берену и Эарендилу Эру даровал бессмертие. Дар… или проклятие эльфов, как людям даровано их проклятие – или дар? – Смерть. По вашему счёту Мэлет больше ста лет. Больше ста, Гарав… Тебе четырнадцать и ты даже не Адан – ты из Людей Сумерек. Сколько ты проживёшь на этой земле? Пусть минует тебя смерть в бою и болезнь. Ещё полвека. Пусть шесть десятилетий. Семь. Да пусть хоть сто лет. Хотя состаришься и потеряешь и красоту и силу ты намного раньше. А Мэлет не заметит этих лет. И что ей останется? Подумай – что?

Не было гнева в голосе эльфа. Не было торжества или злости. Ничего не было такого, на что стоило бы злиться…

Только правда. Не такая, как у Ангмара.

Настоящая. Но не менее жестокая и беспощадная.

Вечность – минуту – Гарав молчал. Глядя в пол. Потом – гордо вскинул голову и сузил глаза, в которых родился стылый лёд:

– Прощай, Глорфиндэйл из Дома Элронда. Никогда более я не потревожу покоя твоего дома и взгляда твоей дочери, – церемонно сказал мальчишка.

Кажется, эльф хотел что–то ещё сказать. Но Гарав коротко поклонился и, повернувшись, вышел прочь, хлестнув краем плаща по косяку – словно вылетела большая хищная птица. Глорфиндэйл услышал, как по коридору – трах–трах–трах! – раскатились звонки, чёткие шаги. (Эльфу представилось, как их следы навсегда остаются на белом полированном полу – впечатанные в камень гневом, яростью, тоской и разочарованием…). Глорфиндэйл тряхнул головой и на миг склонил её:

– Аngayasseуа,* – прошептал он.

*Несчастный (квэнья)

Гарав прошёл по какому–то мосту, сам того не заметив – свистя плащом по камню, сжимая рукоять меча и сжав губы. Его мысли были холодны и остры – как будто их заточило отчаянье.

Ускакать прочь. Сейчас. Немедленно. Тут же. Навсегда. Не оглядываясь. В первой же деревне людей найти красивую девчонку. Их тут много. Взять у неё всё, что может взять мужчина у женщины. И отдать ей… что? То, что он нёс Мэлет, не отдать, как не вырвать из груди сердца – сразу умрёшь… Пусть. Тогда просто отдать той девчонке своё тело. Там найдётся немало желающих лечь с оруженосцем кардоланского рыцаря. Никакого насилия, никакого обмана. В конце концов, ему тут жить и ему нужен дом. И та, которая будет о нём заботиться, а потом родит ему детей. Это может быть любая. Разве не всё равно, чьи руки примут постирать рубашку, и разве в темноте видно лицо? И разве не всё равно – всё вообще – если сердце всё–таки вырвали… а ты почему–то остался жить?

Он стиснул и оскалил зубы, задавив всхлип. Влево и вправо отшагнули двое шедших навстречу эльфов – они о чём–то беседовали и изумлённо посмотрели вслед человеку; кажется, даже окликнули сочувственно… зачем ему их сочувствие?! Он искал лишь понимания и разрешения быть с Мэлет…

Но Глорфиндэйл прав. Прочь отсюда! Скорей! Бежать!

Он побежал. И бежал до самой конюшни.

До самых дверей, возле которых, высоко подняв руку и опершись ею на косяк, стояла Мэлет.

– Отказал? – резко и высоко спросила она, откидывая волосы с лица коротким поворотом головы.

– Да, – выдохнул Гарав.

– Аmbar,* – эльфийка выпрямилась.

*Судьба (квэнья)

– Что? – спросил Гарав вместо того, чтобы обойти её, оседлать Хсана и умчаться прочь, не оглядываясь.

– Возьми меня, – просто сказала Мэлет. И, протянув руку, словно бы тонкий и прочный браслет надела на запястье Гарава. – Выбор отца – это выбор отца. Но и я могу выбирать.

Тысячи слов хлынули на язык Гарава – и прочно забили ему рот. Тогда вместо любого из них – и любое прозвучало бы глупо – мальчишка взмахнул плащом в левой руке, окутывая им себя и эльфийку. И шагнул вперёд – увлекая её следом за собой…

…Потом был тот же плащ, падающий на рассыпанное сено – казалось, медленно, как лист с дерева.

А дальше Гарав не запомнил. То, что было у него с Тазар, тут почти не годилось и напоминало происходящее лишь отдалённо. Ему только казалось, что и он падает, падает, падает в тёплое сияние – падает, не может упасть… и в какой–то момент сияние становится обжигающим, и он вспыхивает и… сгорает, наверное, но это – не важно…

…Лёжа ничком, сквозь полуопущенные ресницы Гарав смотрел, как сидящая рядом Мэлет расчёсывает волосы. Между остриями серебряного гребня – в основе вспыхивал при каждом движении зелёный камень – с лёгким треском струились золотые волны, и с этим мягким потрескиваньем мешался тихий голос эльфийки – Гараву казалось, что он слышал уже эту песню, но никак не вспоминалось – где же…

– Предавать легко

Забывать легко

Убивать легко

Оставлять легко

Ты с улыбкой пел

Но в твоих глазах

Пустота и боль

Светом что погас

Предавать легко. Только предав, ты -

Один навсегда. Один на один

С глазами того, кого предал,

Кому так легко простить

Оставлять легко. Только оставив

Ты будешь бояться смотреть назад

В лицо своей тени бессильной в ответе

И острой горечи правды

Предавать легко

Забывать легко

Убивать легко

Оставлять легко

Тот, кто даст тебе

Этих слов глотнуть

Или дурак

Или мудрец

Убивать легко. Ведь убить себя

Невеликий грех, если духом мертв

Умирать легко. Ведь тысячи лет

Назад это было с тобой

Оставлять легко. Ведь в конце пути

Ты снова встретишь тех, кого ждал.

И любить легко. Тот, кто это сказал

Был либо безумец, либо святой.

Песенный текст группы «Тамлин».

– Мэлет, – Гарав повернулся на бок и коснулся её волос, удивившись, какой грубой и даже грязной кажется его ладонь в сравнении с этим невесомым золотом. Эльфийка обернулась через плечо – с грустной и светлой улыбкой. – Я не… обидел тебя, Мэлет?

Вместо ответа эльфийка прилегла рядом и занялась самым обычным для влюблённой человеческой девчонки любых времён и пространств, лежащей рядом с любимым мальчишкой, делом – стала пальцем исследовать тело Гарава, глядя ему в глаза.

– А… йесссли кто вввв… йдёт? – смалодушничал мальчишка.

– Никто не войдёт, – шепнула Мэлет. – Я всё–таки дочь своего отца. Про конюшню подумают, когда мы выйдем отсюда, melimanya ¹, не раньше… – и она, тихо засмеявшись, продолжала водить пальцем по коже мальчишки. Гарав закрыл глаза и вытянул руки над головой, обмяк на плаще, наслаждаясь этими прикосновениями.

– Meldanya… arinquanya ohtatyaro… nessima maianya… ²– слышал он шёпот над собой в бархатной ласковой тьме. И лишь на ощупь обнял восхитительное живое тепло, вновь прильнувшее к нему через какое–то время…

¹ Милый мой (квэнья)

² Любимый мой, солнечный мой воин… юный мой бог… (квэнья).

…Враги в нашем доме,

земля в муках стонет,

убийца на троне, он зло во плоти!

Война на пороге,

увы – мы не боги,

назад нет дороги, туман впереди…

… – Странно, – Мэлет покачала головой. – Ты рассказал мне сейчас, что ты из другого мира… и я не имею причин тебе не верить… но я не чувствую ничего другого, – она провела двумя пальцами по лбу мальчишки. Не ласково, а сильно, так, что Гарав даже поморщился. – В тебе есть кровь Аданов… Аданов Дома Хурина… она почти растворена в крови каких–то неизвестных мне народов Сумерек… невежественных, но храбрых и гордых… – она примолкла на миг, а потом – удивлённо засмеялась. – И даже капелька крови синдаров в тебе есть. Очень мало, но она есть.

– Эльфов?! – Гарав удивлённо рассмеялся и тут же притих. Глаза Мэлет были строгими и смотрели куда–то вдаль и вглубь. – Шутишь?

– Нет, – эльфийка медленно покачала головой – нет, даже просто повернула её: влево, вправо. – Ты сын этого мира, мой волчонок. Это странно, потому что я не знаю, где твой народ и твой дом… мне кажется, что их странным образом нет… ЕЩЁ нет… но они не чужие здесь. И ты не чужой.

– Не чужой… – медленно произнёс Гарав.

И вдруг… вдруг понял.

Понял сразу ВСЁ.

Не было мира, выдуманного Толкиеном. Да он никогда и не говорил, что выдумал этот мир, Олег Николаевич упоминал об этом… говорил про легенды и сны, из которых сложил английский гений мир Средиземья.

Было – прошлое.

Прошлое мира Пашки, настоящее мира Гарава.

И, видимо, те земли, где встанут Киев, Новгород, Москва – они лежали на востоке. А те земли, из которых ещё придут предки предков русских – ещё дальше на востоке.

– О чёрт, – потрясённо пробормотал Гарав по–русски, поднеся руки к лицу. Он и сам не знал, почему так потрясло его это открытие.

Мэлет легла рядом, вытянувшись рядом с Гаравом, повторив своим телом – изгибы его тела. И скрестила руки на груди человека:

– Отдохнул? – спросила она.

Я не хочу тебя потерять, почти закричал Гарав, забыв обо всём, сказанном за минуту до этого – потрясшее его открытие стало мелким и неважным. Но закричать так – значило, терзать Мэлет.