Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

…Эйнор вышел из шалаша, когда начало темнеть. Рыцарь был в поддоспешной коже и крагах, с мечом и кинжалом на поясе.

Старый Эйно–Меййи ждал возле шалаша, опираясь на посох. Казалось, шаман спит стоя. Но, когда Эйнор – бесшумно – подошёл, старик буркнул, не открывая глаз:

– Всё–таки пришёл. Я надеялся – спишь.

– Я не затем преодолел такой путь, чтобы повернуть в конце.

– Дурак ты, таркан. Дурачина, право слово.

– Не говори о вещах, которых не понимаешь, шаман. Ты слишком мал для них.

Под седыми навсишими бровищами открылись глаза – глаза совы.

– Ну да, конечно, – хмыкнул Эйно–Меййи. – Ну да. Ну да. Скажи, таркан, где твой Нуменор? Где королевство Арнор? – древние названия слетали с губ дикарского шамана с лёгкостью, как имена ближней родни, как названия недалёких и хорошо знакомых деревушек. – Где гордые замки нимри Белерианда, таркан? Ничего нет больше. Мой народ был и в те времена. Он есть сейчас. Он переживёт и то, что сделаете завтра вы – или Чёрный. Станете легендой, потом станете сказкой – и ты, и твой князь, и ваши враги, и ваше зло, и ваше добро. Придёт иное время, и звёзды за этими елями встанут в иной строй. Ха, скажут люди. Кто – Нарак? Кто – тарканы? Кто – Чёрный? Сказка, ха; слушайте и зевайте, дети, слушайте небылицу–небывальщину, чтоб лучше спалось. А мы будем и тогда жить в этом лесу и говорить – ха!

– Ты служишь Эру, пусть и в диком обличье, – напомнил Эйнор. Голос его был спокоен, и только внимательный глаз мог различить игру сильных тонких пальцев, обтянутых перчаткой, на рукояти Бара.

– Я открою тебе секрет, который знают все, юный таркан, – сказал шаман. – Эру наплевать на наш мир. Валам наплевать на наш мир. Чёрному – не наплевать, и он хочет его изменить; я – не хочу. Поэтому я служу Эру и Валам, а не Чёрному – потому что их нет. И я могу служить себе и своему народу. А Чёрный согнёт нас, как рыжих дураков с юга. Как хочет согнуть вас. А согнёт вас – доберётся и до нас. Поэтому я помогаю вам. Убивайте друг друга тысячу лет – лоссотам будет жить спокойней.

– А ты страшный, Эйно–Меййи, – раздумчиво сказал Эйнор. Шаман хихикнул:

– Я старый, таркан. Я ужасно старый. И я устал. Оставайся – и ты займёшь моё место. Может быть. Юг умрёт. А ты будешь жить здесь. Людям я скажу, что это воля Эру. Скажу, что ты мой сын. Что вы все трое вышли из деревьев, чтобы помочь нам. Скажу что угодно – и они поверят, таркан. Останешься?

– Нет, – покачал головой Эйнор. Старик навалился на посох:

– Вот я вижу: ослепли ваши два глаза. Вот и кольцо, которое носил на руке гордый и глупый эльф – оно у моего народа, потому что пошёл к морскому дну, захлебнулся в стылой воде, сгинул среди льдов последний ваш князь.* Что скажешь?

*Шаман пророчествует и насмехается. «Ослепли ваши два глаза»… «кольцо, которое носил на руке гордый и глупый эльф – оно у моего народа, потому что пошёл ко дну последний ваш князь»… – события, которые случатся в 1974 году. Ангмар уничтожит последние арнорские княжества. Последний князь Артедайна Арведуи сын Арафанта, найдя помощь у лоссотов, подарит им кольцо Финрода Фелагунда – реликвию людей – а сам пойдёт ко дну в заливе Форохел вместе с прибывшим ему на помощь эльфийским кораблём и двумя Палантирами Арнора («ваши два глаза»).

– Мой путь ведёт к спасению чести, – Эйнор вдруг вырос, и шаман отшатнулся в изумлении и страхе. – Права твоя правота, старик; права – но мелка, как лужа, и тот, кто видел Море, не поверит кваканью лягушки: «Вот вся вода мира, в которой я сижу!» Нет высей Нуменора, но – были они – а что оставите после себя вы, спасшиеся в этих лесах от самих себя?! Какую сказку сложат о вас, переживших великие королевства? Веди меня, старик – и молчи, потому что я – Эйнор сын Иолфа, нуменорский рыцарь! Идо бета изинди, загир аннарди ан Гимлад!*– и тихий гром родили последние слова, будто вдали тысяча обутых в металл ног шагнула по каменной мостовой, тысяча одетых в сталь рук ударила тысячей сверкающих мечей по тысяче гулких щитов…

*Ныне прямы мои слова, мечи воинов Элэнны! (адунайк; разговор Эйнора и шамана идёт на языке фородвэйт).

– Я… выполню обещанное… я же сказал… – сипло пробормотал шаман, пригасив глаза. – Прости, таркан…

И – покатился моховым шустрым клубком вперед шагающего рыцаря…

…Они шли долго. Наверное, не меньше часа, и боковым зрением Эйнор улавливал движение странных и жутких образов. Пробежала, мяукая, слепая рысь без шкуры. Прошёл, бесшумно ступая, безголовый лось.

– Хочешь напугать меня, шаман? – спросил Эйнор. Старик впереди – видно, оправился – хихикнул:

– Нет, зачем мне это? Это здешние духи шалят, таркан. Они любят играть с людьми, поэтому ночью без моих амулетов редкий человек осмелится выйти за пределы деревень. И этой, и многих других, где живут лоссоты. Хочешь, я сейчас уйду в сторону, и никто не узнает, как пропал Эйнор сын Иолфа?

Вместо ответа коротко лязгнула бронза перекрестья меча о сталь оковки устья ножен – Эйнор подвыдернул Бар и бросил обратно. Виденицы отпрянули, маячили только на грани взгляда.

– Шучу я, шучу… – прокряхтел старик. – Сказал уже: мне в радость тебе помочь, чтоб без конца длилась ваша вражда – твоих братьев и Чёрного…

Эйнор усмехнулся, рассматривая мохнатую спину куртки впереди.

– Пришли, – сказал неожиданно старик.

Светились десятки гнилушек, выступавших из земли по обеим сторонам узкой лощины – как пальцы подгорных существ, которые – говорят гномы – никогда не видят света. Косо лежала каменная плита. Чёрная… или казавшаяся такой. Старик подошёл к ней и постучал посохом. Сказал – коротко и властно:

– Эй.

Эйнор усилием воли остался на месте, когда откуда–то – то ли из–за плиты, то ли из неё – выступили два скрюченных… нет, не существа. Две сущности, так сказать вернее. Тёмные и безликие, да и бесформенные, если по правде. Послышался детский плач – тонкий и безнадёжный. Между сущностями шёл ребёнок – голый, не различишь – мальчик или девочка, не поймёшь – скольких лет, но маленький, не старше десяти.

– Что это, старик? – хрипло спросил Эйнор. Шаман обернулся и мигнул:

– Жертва, таркан. Убей и начнём.

Два сгустка тьмы прижали ребёнка к плите. Тот вяло дёрнулся и заплакал громче.

– Кому жертва? – Эйнор вытащил меч, и лезвие вдруг покрылось красноватой вязью, словно проступившей из глубины металла.

– Эру, рыцарь, – осклабился старик. – Не бойся. Жертва из дальней деревни – пропал ребёнок в лесу и пропал, поискали и забыли. Бей и начнём.

– Ах ты старая тварь… – прорычал Эйнор, взмахивая мечом…

…Лезвие со скрежетом пропахало в камне искристую борозду. Оказавшийся за спиной Эйнора старик хихикнул; и тёмные сгустки, и ребёнок исчезли.

– Где?! – крутнулся на каблуках Эйнор.

– Не было ничего, – ответил Эйно–Меййи спокойно и ссутулился, опираясь на посох. – Не приносим мы в жертву людей. Проверял я тебя… И что? Правда бы оставил своего родича в рабстве у Чёрного – только чтобы лесному дикарьку, никчёме, жизнь сохранить? А как же тогда?

От облегчения – понял, что старик не лжёт – у Эйнора помутилось в голове и он не сразу поймал ножны мечом. Процедил:

– Правда. Слишком дорогая цена – кровь ребёнка.

– А правда ли, что твои предки жгли людей в жертву Большому Чёрному, а, таркан? Своих жгли? И детей, и женщин?

– Мои – нет, – отрезал Эйнор, прямо глядя в глаза старика. – Мои предки были Авалтири, не Арузани.* Да и среди Арузани это делали лишь худшие из худших… Но мне стыдно и больно и за тех, кто жёг, – продолжал он. – И за тех, кто превращал в рабов Младших Людей. За всю мою кровь. За всех, кто был – Нуменор. Даже за… – юноша не договорил и опустил глаза.

*Авалтири – «Верные» нумэнорцы. Арузани – Люди Короля.

Старик вздохнул. Кивнул. Похромал к плите.

– Стой, где стоишь, – буркнул он. – Посмотрим, что получится.

Эйнор вновь вытащил из ножен меч.

* * *

Гарав на этот раз проснулся первым.

Видимо, снаружи наступил день, потому что слышались голоса, смех и даже песня – пела женщина. Фередира под шкурами не было даже видно. А Эйнор сидел на своей постели, вытянув ноги и неудобно откинувшись к стенке шалаша. Бледный, уронив руки даже не на колени – по сторонам тела, ладонями вверх. Пальцы мелко подрагивали.

– Ты чего?! – вскочил Гарав, рукой и ногой отбрасывая шкуры. – Эйнор, ты что?!

– У… ста… л… – в три приёма выговорил рыцарь. – Но всё… по… лучилось. Ночью… всё сделаем… Помоги раздеться. И пить дай. Пить.

Гарав метнулся к жбану с квасом, подал его – без кружки, кружку Эйнор отстранил и начал пить, булькая, хрипя и половину проливая на грудь куртки. От глотков его покачивало. Проснувшийся Фередир секунду сидел, протирая сонно глаза и улыбаясь всему на свете, потом бросился на помощь. Оруженосцы вдвоём вытряхнули рыцаря из кожи, разули и осторожно уложили под шкуры. Эйнор что–то пробормотал благодарно и мгновенно выключился.

Мальчишки, стоя на коленках возле спящего рыцаря, переглянулись.

– Уходился, – сказал Гарав по–русски. Фередир кивнул:

– Даже не поел.

– Да куда ему есть, он пил–то еле–еле… Поспит – поест…

Фередир опять кивнул и потянулся.

– Ну что, встаём?

– Так встали уже…

…Мальчишки выбрались наружу умываться (местные жители явно считали это зряшным делом, потому что ничего такого в шалаше не было) – уже одетые и даже при мечах. На этот раз на них просто никто не обращал внимания – на самом деле, не как вчера – когда глядели исподтишка. У коней хватало сена – кто–то позаботился – и они лениво жевали, явно счастливые тем, что не надо никуда идти.

– Комарья здесь… – Фередир отогнал от лица серую стайку, провёл по крупу Азара. – Вот жрут, а?

– Не так уж жрут, – Гарав проверил Хсана. – Прокусить шкуру не могут, только ползают. Смотри, крови нет почти.

– Да я про себя, а не про коней… Отец рассказывал – на юге, далеко, есть такая гадина – москит. Вроде комара, но больше и кусачей.

Гарав уже хотел было рассказать про москитов, но появившаяся совершенно бесшумно женщина – не из вчерашних, старше и не слишком симпатичная – принесла новый жбан с квасом, лепёшки в чистом полотенце из грубой ткани (но с вышивкой) и поднос с ломтями (нет, ломтищами) какого–то окорока – угольно–черная тонкая корочка, а дальше – розоватое мясо и стебли квашеной черемши.

– Спасибо, – Гарав принял еду и слегка поклонился. Женщина неожиданно прыснула, но тут же приняла серьёзный вид и ушла.

– Вчерашние были ничего, – оценивающе вспомнил Фередир. Гарав промолчал – ему почему–то не хотелось говорить о женщинах. Вместо этого он предложил:

– Тут поедим? Пусть Эйнор спит.

Мальчишки устроились у входа, поставив поднос на сдвинутые колени, а хлеб и квас примостив рядом. Мясо оказалось лосятиной, а завтрак вполне заслуживал названия «слава холестерину!» Но Пашка ещё и там подозревал, что никакого холестерина нет, просто врачам надо впаривать людям разную хреноту под видом «лекарств» – а здесь Гарав убедился в этом окончательно.

– Да что ж они такую дрянь в приправу берут?! – возмутился Фередир, попробовав черемшу. Гарав хмыкнул, активно жуя мокрые желтовато–зелёные лохмотки листьев и стеблей:

– Дурак, вкусно.

– Вкусно – как мама свиной окорок печёт, – мечтательно сказал Фередир. – Эстрагон. Майоран. От кухни отойти невозможно. А тут какие–то хвощи кислые.

– Да не ешь, – не стал спорить Гарав, соорудивший себе бутерброд из лепёшки, ломтя окорока и трёх черемшин. Фередир заинтересовался:

– Ну–ка, как это ты…

– Вот так. Ам, – Гарав откусил треть сооружения. Прожевал и выдал: – У нас был такой… князь. Сэндвич. Игрок страшный, иногда в к… ости играл сутками напролёт, отойти от стола не мог. А жрать–то надо. Ну он и приказал повару, чтобы тот ему делал вот такие штуки – и возиться недолго, и поесть можно прямо за столом. Их так и стали называть – сэндвичи.*

*Реальная история. Только была она, конечно, не с мифическим князем, а с настоящим английским лордом Сэндвичем.

– Ловко, – согласился Фередир. – Ха, вернёшься – предложи своей Тазар отделиться от отца и свою таверну завести. А назовёт пусть «Сэндвич». Отбоя не будет от посетителей.

– Тазар не моя, – отрезал Гарав. И вспомнил, что ему снилось.

Мэлет.

Мальчишки всё–таки оставили Эйнору ровно половину того, что было принесено. Когда они занесли еду внутрь, Гарав нерешительно спросил:

– А что делать–то будем? Они ничего не сказал…

– Да ничего, – Фередир пожал плечами. – Может, на охоту сходим?

– А местные не застонут? Может, это нельзя чужим?

– Да они Эйнора боятся, – уверенно сказал Фередир. – По глазам видно. Ты что, не понял, что он делал ночью?

– Что? – заинтересовался Гарав. И добавил: – Я, если честно, вообще не понимаю, что мы тут делаем.

– И хорошо. – возразил Фередир. – Поймают – будешь молчать, потому что просто ничего не знаешь.

– Кто нас поймает? – обеспокоился Гарав. Фередир присвистнул:

– Ого. Это же Ангмар. Мы во вражеском королевстве… А Эйнор точно колдовать ходил… Помнишь, он нам сказал – мы, мол, едем к истокам Грэма? А Грэм–то вовсе не здесь. Вообще не здесь.

Гарав хотел спросить – где, но как раз в этот момент к оруженосцам подошли несколько местных. Один из них что–то начал объяснять, подкидывая в руке свой арбалет и показывая то на Гарава, то на вход в шалаш, то куда–то в лес. Остальные кивали и подмигивали.

– Чего они хотят–то? – настороженно спросил Гарав. Фередир пожал плечами.

– Ты. Я. Стрелять. Цель, – выдал наконец мужичок на адунайке. – Ты лук. Я мех.

– По–моему, он хочет соревноваться, – догадался Фередир. – Ты ставишь арбалет, он – шкурки.

– Стрелять?! – заорал Гарав (чтобы было понятней). – Соревноваться?!

– Со–ре–но–ня, – закивал фородвэйт и хлопнул Гарава по плечу. – Цель. Стрелять.

– Какие шкурки?! – проороал Гарав. – Мех?! Какой?!

Фородвэйт беспомощно пожал плечами, потом – махнул одному из крутившихся рядом мальчишек, и тот буквально через полминуты притащил связку небольших иссиня–белых шкурок. Фородвэйт тряхнул их (там был десяток), провёл по меху, повертел, что–то приговаривая.

– Горностай, – сказал Фередир. – В Форносте за дюжину – четыре кастара, в Зимре – семь, может – десять. Будешь стрелять?

– Буду, – решительно кивнул Гарав. Фередир покачал головой:

– Они с колыбели стреляют. Продуешь арбалет, и Эйнор тебя выпорет, точно говорю.

– Буду, – упрямо сказал Гарав. Не то, чтобы он не поверил, что Эйнор выпорет – поверил. Но решил рискнуть.

Обрастая зрителями (в основном младшего возраста мужского пола), группа двинулась в сторону леса. Смешно, но у фородвэйт тут – в полусотне шагов от окраины деревни – было оборудовано настоящее стрельбище. Росчисть с мишенями на разных дальностях – да не какими–нибудь, а сооружёнными из дерева макетами животных, обтянутых соответствующими шкурами. Среди прочих Гарав увидел гигантского (метров шесть, если встанет на задние лапы!!!) медведя, волосатого носорога, саблезубого тигра… С ума сойти, всё это тут есть?! И они ехали по этому лесу?!

Соперник между тем громко что–то сообщал всем, передав снизку шкурок гордо задравшему нос пацану. Видимо, тут этот стрелок был признанным чемпионом – в его победе явно никто не сомневался.

Между тем Гарав вовсе не собирался за здорово живёшь расставаться с арбалетом и подставлять спину под ремень рыцаря. И даже более – оруженосец был почти уверен в победе.

Дело в том, что он – ещё рассматривая шкурки – сообразил важную вещь. Конечно, местные с этими арбалетами, можно сказать, рождаются. Но едва ли им надо стрелять на дальность. Такой лес ограничивает мир десятком–другим шагов. Тут важно уметь подобраться к врагу – бесшумно и как можно ближе. А Гарав легко стрелял на 60 метров из «эскалибура», а из развлекательного «арлета» за десяток метров попадал в муху. Местные жители едва ли вообще могли себе представить, что такое бывает и может кому–то пригодиться. Иначе, оценив «машинку» приезжего, они просто не стали бы нарываться на соревнование.

Линия стрельбы была аккуратно выложена белыми камешками. И местный стрелок подошёл к ней, заряжая арбалет… ага! Он заряжает его с упором в живот. И руками – правда, обеими. Слабенькая тетива. И лук тоже… конечно, если сравнивать с арбалетом гномов.

Гарав зарядил оружие. И заметил, что вокруг запереговаривались. Но это уже было всё равно. Соревнование так соревнование.

Жестами местный объяснил, что сначала будем стрелять по кабану. (До него было метров двадцать, и дальше стояли только носорог и медведь.) Поднял три пальца – три стрелы. И жестом предложил гостю стрелять первому.

Гарав поднял арбалет и тут же выстрелил – фактически одним движением. Мишень пошатнуло, зрители вякнули – и притихли. Стрелы в мишени не было.

Потому что она торчала в дереве на окраине росчисти – метров за пятьдесят от линии стрельбы. Исследование, проведённое мальчишками, показало – стрела попала за ухо.

Две другие стрелы Гарав всадил под лопатку и в глаз – они тоже улетели дальше. Местный с задумчивым видом почесал нос и тоже начал стрелять.

Его стрелы практически повторили попадания Гарава. Но остались торчать в мишени. Жестом местный предложил стрелять в медведя. Но Гарав покачал головой, снова заряжая арбалет. И показал на дерево за росчистью – ель, украшенную оранжевыми лишаями, выделявшуюся среди прочих даже в чаще. До неё было метров сто. На столько Гарав из арбалета не стрелял никогда. Но с другой стороны – гномский арбалет – не спортивная машинка.

– Вон та ель, – сказал Гарав. – Фередир, поставь там что–нибудь.

Тот кивнул, поманил с собой троих пацанов, и они оттащили туда, к ели, всё того же кабана. Вернулись бегом. Местные мальчишки смотрели обиженно и даже враждебно. Чемпион выглядел уныло, но ещё бодрился – кажется, всё–таки не верил, что такое возможно…

…Возможно.

Гарав попал все три раза, и местный только рукой махнул, когда ему явно стали предлагать попробовать выстрелить. Буркнул что–то, но, когда отдавал шкурки Гараву, пожал ему локти с искренним восхищением и в движениях – и во взгляде.

И вздохнул.

* * *

Сидя у шалаша, Гарав любовался мехом. Он как–то не воспринимал эти шкурки, как большие деньги. Если золото и серебро были близко к людям и в Пашкином мире, то меха, хоть и дорого стоили, не соотносились с «богатством». Но мех был красивым, что спорить. Казалось даже, что на нём играет солнце, которое если и было – то за кронами елей.

Фередир сидел наискось, резал на подобранной деревяшке какой–то сложный узор, мурлыкал простенькую песенку – такую простенькую, что не прислушаться было нельзя…

– Я пpоснулся pано утpом, оседлал опять коня.

Поднялась тpава степная, снова в даль меня маня.

Я скачу навстpечу солнцу и смеюсь в его тепле.

Есть лишь счастье гоpизонта для pожденного в седле.

Степь pаскинулась шиpоко и цветаста, как ковеp.

Звонок голос дpуга–pога, конь силен и меч остеp.

Я пою, и эта песня вдаль несется сpедь полей:

«Есть лишь счастье гоpизонта для pожденного в седле!»

Обгоняя летний ветеp, конь несет меня стpелой.

Только он на целом свете мне и дpуг, и бpат pодной.

Для дpугих шелков богатство, златый кубок на столе -

Есть лишь счастье гоpизонта для pожденного в седле.

Мудpецы в высоких шапках пусть ведут извечный споp.

Я ж познал, что все живое с самых Сотвоpенья поp

Без пpичины не pодится и не сгинет на земле…

Есть лишь счастье гоpизонта для pожденного в седле…

Стихи Анариэль Ровен.

– Волчонок, а почитай что–нибудь.

Гарав ещё раз тряхнул шкурки, отложил их, потянулся. Он и не думал возражать – наоборот, после стольких дней молчания… Пару секунд мальчишка думал, что прочесть. И вспомнились стихи, которые писала одна женщина, уже взрослая – с ней Пашка познакомился в Интернете. Их Гарав тоже перевёл. На одной из вечерних стоянок у костра, когда думал о… о Мэлет. А просто и сейчас легко вспомнил перевод. Помедлил ещё немного – и…

– Я себя ведь раздавала по кускам,

Не боялась и ходила по мосткам,

И поскрипывали мерно мостки,

А под ними воды огненной реки.

А сегодня, что за диво со мной?

Я из дому ни рукой, ни ногой,

А в светлице полумрак полусвет…

Сколько дней прожито в ней, сколько лет.

Мне и воля уже не нужна,

В чистом поле пролегла борозда,

Словно след лежит на сердце моем,

Хорошо так было нам в ней вдвоем.

А потом ругали матерь с отцом…

Опозорила я весь отчий дом!

Запирали на тяжелый засов,

Выпускали во дворы злобных псов.

Посадили меня в темный чулан,

Жениха нашли, будь он окаян!

А мил друг мой убежал на войну,

И забыл давно про ту борозду.

Завтра бабки снарядят под венец,

Прослезится в церкви старый отец,

А невеста ни жива, ни мертва,

И бежит за ней вприпрыжку молва.

Ты вернись, вернись, мой сокол шальной,

Забери свою голубку с собой,

Но в ответ мне только тишь–тишина,

И сквозь щелку светит мутно луна.

Темной ночью распахнула окно…

Мне теперь на свете все, все равно.

Я пошла искать далеки края,

Где теперь милого друга земля.

Стихи Евгении Власовой.

– Спеть бы её, – мечтательно сказал Фередир. – Какая там мелодия?

– А как я покажу? – хмыкнул Гарав, вытянув ноги. – Ну не умею я петь. Говорил же.

Полог откинулся в сторону.

Оруженосцы вскочили.

Эйнор вышел наружу, щурясь – в одних штанах, правда, не нижних, а кожаных. Хлопнул себя по плечам, избавляясь от наглых комаров. И посмотрел на оруженосцев. На одного. На другого. На шкурки. Снова на оруженосцев.

– Я выиграл их. Соревновались в стрельбе с местными, – быстро пояснил Гарав.

– Хм, – Эйнор открыто потянулся и зевнул. – Есть поесть?

– Да, тут, мы поставили, – Фередир нырнул в шалаш. – Вот же.

– Сюда вынеси. И куртку, – Эйнор сел на один из черепов. Потянулся, зевнул. – Выиграл и молодец, – рассеянно сказал он, влезая в поданную Фередиром куртку.

Следующие минут десять рыцарь ел. Жадно и быстро – не забыв, впрочем, перед этим посмотреть на запад. Оруженосцы почтительно взирали. Наконец Гарав кашлянул и спросил:

– Могучий Оби ванКеноби, тренироваться будем?

– Кто? – нахмурился Эйнор, поднимая глаза.

– Рыцарь был такой, – туманно пояснил Гарав. – Погиб геройской смертью в борьбе со злом.

– Да? – Эйнор отставил поднос. – Ну тащи палки. Любые…

…Эйнор словно и не валялся совсем недавно без сил. Сперва он загонял Гарава и отлупил его. Потом сделал то же с Фередиром. Потом сделал то же с обеими мальчишками. Потом Фередир угодил ему по голове, и Эйнор одобрительно сказал:

– Отлично.

– Я отвлекал, – ревниво заметил Гарав, перекидывая шест из руки в руку. – Без меня бы ничего не получилось. Я…

Эйнор кашлянул, и Гарав прекратил славословия в свой адрес…

…До вечера оруженосцы прогуляли коней и долго думали возле обнаружившейся реки – купаться или нет. (Первым в воду прыгнул Гарав и гордо заявил потом, что даже не пискнул. Что было не удивительно – от холода перехватило дыхание.) Потом – просто валялись на шкурах и слушали, как Эйнор, тоже устроившись на постели, бесконечным потоком рассказывает нуменорские легенды – новые и новые. Легенды были потрясающе интересные, в этом Гарав уже успел убедиться. Но раньше Эйнор никогда не выдавал сразу столько.

После ужина все трое просто–напросто завалились спать. Точнее – улеглись. Сухие полешки в очаге прогорели быстро, оставив россыпь углей. Снаружи тоже всё успокоилось – звуки леса задавили немногочисленные звуки из людских жилищ. И тогда Фередир спросил – лёжа на животе и поставив подбородок на руки (а в глазах отражались тлеющие угли):

– Ночью ты возьмёшь нас с собой?

– Возьму, – сказал Эйнор и шумно повернулся под шкурами. – Спите…

…Гараву снился сон. Впервые за все дни, прошедшие с той схватки у ручья.

Он был в брошенном каменном городе, величественном и печальном, где из ниш в стенах и с площадок бесчисленных лестниц, уводивших почему–то всё время вниз, глядели каменные статуи воинов, мудрецов и прекрасных женщин. Гарав искал Мэлет. Искал на улицах и лестницах, на крепостных стенах (что за ними, вокруг города – он не мог различить) и во дворах, в домах и на гулких солнечных площадях, где было почему–то очень страшно, и солнечный свет душил, как упавшая сверху золотая плита.

Он знал, что Мэлет здесь и что она тоже ищет его. Но печальный город тасовал улицы, лестницы и площади, как опытный игрок тасует карты. В сухих фонтанах и каналах, выложенных мрамором, не было воды. Только в полном безветрии шуршали палые листья – золотые и медные.

Гарав понимал, что пуст не только город. Пуста вся планета, весь мир. Только они с Мэлет ищут друг друга и не могут найти.

Тогда он отчаялся искать и сел у фонтана – странного и жуткого, изображавшего распятого на скале могучего мужчину с искажённым лицом, над головой которого красивая измученная женщина держала чашу. Когда–то в эту чашу падала вода – вода из пасти изогнувшейся над людьми огромной змеи. Но сейчас воды не было и тут. Была глухая тишина и пыльный солнечный страх. Гарав сидел и понимал, что погиб – за его спиной (он не смел обернуться) стоит тот, кто будет причиной его смерти (или чего–то худшего, чем смерть…). Мальчишка заставлял себя посмотреть назад, но сил не хватало. Он лишь знал, что стоящий там улыбается и медлит, потому что наслаждается растущим ужасом Гарава.

И когда солнечный свет начал шептать какую–то простую страшную песенку с остро врезающимся в память словами – как клинок режет живую плоть – Гарав услышал голос Мэлет.

Он зазвучал далеко в одной из ведущих на площадь улиц, но очень быстро ворвался и сюда – как врывается в болото поток свежей воды…

– Пламя заката проходит сквозь пряди

Серебро становится темной медью

Я иду к тебе в дурацком наряде

Укрывая в ладонях метку бессмертья

Я иду к тебе по белым ступеням

Я иду к тебе по пыльным дорогам

Я иду к тебе сквозь песни и тени

И я верю, что мне осталось немного

Там, куда я приду, будет только покой

Будут руки твои, прикасаясь легко,

Исцелять мои раны на истерзанном сердце

Будет право забыться, будет право согреться

У живого огня

Годы бессчетные странничьей доли

Превратили память в досадную ношу

Я устала жить среди долга и крови

И однажды я мир этот просто брошу

Я устала видеть во сне кошмары

Просыпаться в чужих городах из камня

По тавернам платить осколками дара

И хранить у сердца рваное знамя

Приходи в мои сны, не бросай меня здесь

Дай мне светлую память о нашей звезде

Сколько лет я блуждаю по тропинкам и трактам

Каждый день безуспешно сражаясь со страхом

Не увидеть тебя

Я называю запретное слово

Я шагаю в волны великого моря

И со звоном рвутся оковы былого

И бессонные чайки послушно вторят

Кратковременной муке заведомой смерти

Бесконечному крику иного рожденья

Я иду по волнам в догорающем свете

Опасаясь поверить в свое отраженье

И расступится мгла, и отступит беда

Я узнаю тебя по сиянию глаз

Ты меня позовешь, и сомкнутся ладони

Я вернулась домой, только имя не вспомнить

Только кто–то снова будит меня

По велению нового дня

Стихи барда Тэм Гринхилл.

… – Мэлет!

Гарав сел.

В шалаше была возня. Костёр горел, но слабенько, только–только увидеть, что вокруг творится. Эйнор покосился на оруженосца:

– А я тебя будить собирался. Вставай.

Гадая, вслух он кричал или про себя, мальчишка начал одеваться.

– Доспехи… – начал он.

– Да, – отрезал Эйнор…

…Снаружи была темнотища. Гарав почти врезался в кого–то и схватился за меч, но сообразил, что этот тот старый пень, шаман, терпеливо ждавший возле шалаша. Старик посторонился, что–то прошамкал, прошуршал амулетами в волосах и на поясе. Мальчишка стал седлать коней. Они вели себя странно – как будто чем–то были напуганы… или и правда были? А шаман пялился в спину мальчишки, и Гарав даже пару раз передёрнул плечами – а потом даже перевёл дух, когда услышал сухое шуршание металла – из шалаша выбирались Эйнор и Фередир с вещами.

– Заседлал? – спросил Эйнор (его шлем тоже тащил Фередир).

– Готово, – кивнул Гарав, придерживая стремя Фиона.

– Коней поведём в поводу, – сказал рыцарь. – И держите их крепче. Если взбесятся – погибнут… Ведит, Эйно–Мэййи.

Глава 19 -

короткая, в которой выясняется, что такое «не везёт» и куда это «не везёт» может завести.

Шли долго. Гарав всматривался в темноту и понимал, что неплохо видит в темноте – за ним и раньше такое замечалось, но сейчас зрение стало острей. Казалось, что по сторонам нет–нет да и промелькнёт такое, на что и смотреть–то не хотелось…

…Около каменной плиты старый шаман остановился и как–то весь осел. Сказал хрипло:

– Я жалею теперь, что взялся помогать тебе, Эйнор сын Иолфа. Тяжело быть зерном в зернотёрке – сколько ни кричи, просыпешься мукой и будешь съеден; и не всё ли равно – кем?

– Мы уедем прямо отсюда, – сказал Эйнор на адунайке. – Говори на нашем языке, мои оруженосцы должны понимать.

– Что тут понимать? – старик тем не менее перешёл на адунайк. – Они всё объяснят.

Между елями струились серые тени с алыми парными точками глаз. Три тени. Судя по тому, на какой высоте глаза были от земли – существа были размером с телёнка.

– Гауры, – сказал Фередир. Звякнула сталь. Гарав почувствовал, как волосы на голове поднимаются дыбом – он отчётливо вспомнил тех тварей – огромных волков с искажёнными душами разумных существ – которые служили «конями» для орков Ангмара.

– Не трогать мечи, – сказал Эйнор. – Держите коней. Только держите коней.

Кони хрипели и переступали с ноги на ногу – даже Фион. Гарав провёл рукой по шкуре Хсана – на перчатке остался остро пахнущий пот. Оруженосцы вцепились в поводья, сами вздрагивая, почти как кони и неотрывно глядя на перемещение теней.

Из–за елей донёсся вой – негромкий, тонкий и какой–то дрожащий, плаксиво–жалобный. Тени приблизились, и старый шаман, оттолкнувшись посохом, взлетел на камень. Повыше, как взлетает на крышу испуганный кот.

– Старый скот, – процедил Эйнор, стоя неподвижно между остальными и гаурами, которые вышли из–за деревьев. – Их трое.

– Я звал одного! – откликнулся шаман. – Но я тебе говорил, рыцарь! Я говорил! Они его не отпустили одного, они умеют думать, не стать тебе!

– Говорил, – Эйнор повернул Калан Айар. – Хорошо. Пусть трое.

Он глубоко вздохнул и вдруг позвал:

– Тарланк! Тарланк сын Миндара, брат мой, нуменорец!

Ответом было тройное рычание. Странно разумное, насмешливое. Гауры шли через узкую сырую прогалину – один в центре, два других расходились на края, как бы охватывая Эйнора, беря в кольцо.

Кони закидывали головы и плясали на месте. Мальчишки висели на поводьях; Гарав не сказал бы за Фередира, но им самим овладевало сильнейшее, слепое желание – вскочить на Хсана и мчаться прочь, пока не утихнет сзади это сиплое горловое «уррррррррррххххрррр…». Гарав видел глаза Фередира – то ли азартные, то ли испуганные, то ли всё вместе…

– Тарланк! – крикнул снова Эйнор, и мальчишки увидели, как его волосы раскидал на два тёмных крыла невесть откуда рванувшийся ветер. – Тарланк!! Тарланк!!! – голос нуменорца стыл похож на пение боевой трубы – и голубым светом брызнуло из его вскинутой руки в кроны елей, в невидимое небо над ними.