Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц)

– Эй, это парень какой–то! – послышался через минуту его удивлённый голос. – Человек, в лохмотьях… Эйнор, слышишь?!

– Слышу, – Эйнор уже подходил тоже, ведя под уздцы обеих лошадей и держа в правой свой меч – откованный ещё в Нуменоре Бар. – Гляди–ка. У него волосы, как у тебя… – рыцарь передал поводья оруженосцу, поймал, не глядя, ножны клинком и опустился на колено около лежащего ничком человека. Осторожно перевернул его. – Мальчишка. моложе тебя. Хм… что–то эльфийское в лице… но это не эльф, точно.

– Наверное, и правда из йотеод или из северян, – Фередир наклонился опять. – Он мёртвый?

Эйнор стащил зубами перчатку, положил пальцы по обе стороны грязной шеи найденного.

– Жив… Странно одет. Смотри, какие штаны.

– Странно, – согласился Фередир. – Смешно. Похоже на парусину, как на кораблях Гондора. Только синяя. А рубаха обычная. Ни ремня, ни ножа… Может, ненормальный?

– Или… – Эйнор продолжал вертеть тело. – Погляди, что у него.

Запястья мальчишки были рассечены круговыми ранами – кожа стёрта до мяса. На спине сквозь драную грубую ткань проглядывали длинные рубцы.

– От верёвки и от плети, – тихо сказал Эйнор. – И ноги – босой, всё в кровь разбито.

– Бежал из плена! – воскликнул Фередир и с уважением посмотрел на лежащего. – Наверное, ангмарцы схватили его у истоков Андуина, по ту сторону гор… – оруженосец стал отстёгивать плащ. – Возьмём его с собой?

– Конечно, – Фередир положил пальцы на виски мальчика. Нажал.

Мальчишка открыл глаза сразу – серые, невидящие. Что–то негромко сказал. И опять то ли впал в забытьё – то ли просто опустил веки.

Глава 3 -

в которой мы знакомимся с Гаравом.

Я не умер?

Нет, кажется, не умер.

День. Небо это серое… На чём это я лежу? Это не трава… и небо какое–то… половинное…

Да нет, просто надо мной что–то натянуто.

Меня подобрали, всплыла ясная мысль.

Кони фыркают. Да, кони… Кони?!

Кто подобрал?!

ОПЯТЬ?!?!?!

Молнией пролетели в мозгу образы расправ над беглыми. Неужели, неужели?!. Он попытался вскочить – руки и ноги были свободны – но предательская слабость подкосила, в голове тонко запели нудные струны, внутри всё противно ухнуло – и Пашка повалился обратно на плащ.

Плащ… Он лежит на плаще. И над ним натянут плащ – от дождя. Беглого положили на плащ – странно…

Послышался голос – мальчишеский, вопросительный. Над Пашкой склонилось веснушчатое лицо – длинные светлые волосы свисают до плеч, весёлые серые глаза… Мальчишка пахнул мокрой тканью, металлом, конским и своим потом, кожей одежды. Он улыбался. Опять что–то спросил. Потом, нахмурившись, спросил снова – уже на другом языке, явно подбирая слова. Пашка узнал слова, похожие на слова языка, на котором говорили ТЕ.

– Не понимаю, – ответил он и сглотнул.

– Йе понимау? – переспросил мальчишка. Пашка кивнул и расплакался.

Он плакал, судорожно сотрясаясь всем телом, глотал эти слёзы, икал, кашлял, слёзы забивали горло, душили – Пашка слепнул от них, ощущая только громадное, почти убивающее облегчение. Он понял одно – этот парень никакого отношения не имеет к ТЕМ. А значит – спасён.

Спасён.

Мальчишка не успокаивал его – сидел рядом на корточках и смотрел в сторону. Постепенно Пашка успокоился, вытер рукой лицо, судорожно вздохнул – и увидел, что возле натянутого плаща стоит ещё один человек. Тоже почти мальчишка, темноволосый и сероглазый, одетый в вытертую чёрную кожу, с мечом и длинным кинжалом на перевязях широкого пояса.

Не сводя пронзительных серых глаз с лица Пашки, он задал какой–то вопрос. Младший, подняв лицо, помотал головой и что–то сказал. Черноволосый нахмурился, сказал что–то ещё на одном – третьем уже – языке.

– Не понимаю я, – пробормотал Пашка. Подумал и добавил: – I don't understand, sorry… – и снова вздрогнул нервно, подумав, что слова английского языка звучат тут ещё страннее, чем русский – как напоминание, что он учился в школе и учил английский – не во сне, правда!

Ребята переглянулись. Младший – уже неуверенно – повторил вопрос на том языке, на котором говорил второй раз – медленно и раздельно:

– Uskka yer, du spikka yothejd? ¹

«Спросить… говорить…» – послышались Пашке искажённые английские слова.

– No, – покачал он головой, – I don't speak… I'm Russian, – и в безумной надежде добавил: – Russia… Moskow…

– Рахан? – поднял брови старший. – Носс? ²– он пожал плечами, вздохнул, как бы смиряясь со сказанным Пашкой. – Эйнор, – он указал на себя. – Фередир, – указал на светловолосого.

– Паш… Павел, – Пашка показал на себя и только теперь увидел, что запястья у него перебинтованы. Эйнор высоко поднял брови и покачал головой как–то осуждающе ³. Спросил:

– Wirra du? Yothejd, imma Asgaroth? ⁴

Пашка опять пожал плечами. На этот раз он вообще не понимал, о чём речь.

– Где я? – с отчаяньем спросил он в свою очередь. – Я ничего не понимаю, честное слово.

– Йе понимау, йе понимау, – повторил светловолосый. Засмеялся необидно. Что–то сказал старшему, тот кивнул. Светловолосый поднялся, отошёл туда, где были привязаны большущие лошади и лежали сумки. Завозился, поглядывая через плечо. Эйнор продолжал сидеть, глядя на Пашку в упор. В рукояти меча поблёскивал, как бесстрастный кошачий глаз, большой зелёный камень, ограненный в виде многоконечной звезды.

Пашка сглотнул и спросил тихо, неуверенно поведя рукой вокруг:

– Ангмар?

Лицо темноволосого стало настороженным. Он коротко ответил:

– Вaw… ⁵– потом усмехнулся и добавил: – Si Cardolan… ⁶Wom dennat Angmar, wom Cardolan. ⁷

Пашка постарался сесть удобнее. В происходящее по–прежнему не верилось, но всё, что с ним происходило, не могло не быть реальным, значит… Неизвестно, до чего ещё он бы додумался, но тут светловолосый Фередир принёс большой ломоть серого хлеба и такой же – копчёного мяса. Рот у Пашки мгновенно наполнился слюной. Он уже и не помнил, какая она на вкус – настоящая еда! А Фередир сказал, протягивая хлеб и мясо:

– Itta. ⁸

¹ Скажи, ты говоришь на северном? (От автора: у Дж.Р.Р.Толкиена нет разработанного словаря северян–бьёрнингов или роханцев. Не нашёл я его и на толкинистских сайтах. Поэтому мне пришлось воспользоваться для передачи языка Людей Сумерек – в начале Третьей Эпохи общего для всех живущих к востоку от Мглистых гор – искажённым саксонским диалектом древнегерманского. Тем более, что, по признанию самого Толкиена, он во многом «писал» роханцев, бьёрнингов и жителей Дола с англо–саксонских завоевателей Британских Островов)

² На общеупотребительном синдарине «рахан» – всадник, «носс» – племя (так послышались Эйнору слова «рашн» и «Москоу».) Получилась бессмыслица – «племя всадников». Такого народа не существовало в середине Третьей Эпохи. Хотя ирония ещё и в том, что на каких–то пятьсот лет позже Пашка был бы, наверное, принят по этим словам за роханца, плохо знающего синдарин.

³ Имя «Павел» Эйнор воспринял как «пай э нел» – «тринадцать», что, конечно, вызвало у него удивление непредусмотрительностью родителей Пашки.

⁴ Откуда ты? Северянин, из Эсгарота?

⁵ Нет… (синдар.)

⁶ Это Кардолан… (синдар)

⁷ Тут не Ангмар, тут Кардолан.

⁸ Ешь.

– Eat? – переспросил Пашка по–английски. Фередир и Эйнор переглянулись, и Эйнор кивнул:

– Eat…

…Глядя, как найдёныш давится от жадности и ест, Эйнор размышлял. Мальчишка не мог быть подставой – слишком уж всё изощрённо выглядело. Кроме того, его ещё можно будет расспросить, а в Ангмаре не могут не знать, что нуменорца почти невозможно обмануть. Скорее всего, беднягу и правда схватили на востоке от Мглистых гор, гнали в рудники за Карн Думом, а он сбежал. Такое случалось не так уж редко. А что язык, на котором он говорит, не слишком понятен – кто знает, какие племена живут дальше на востоке и северо–востоке? Если бы Эйнор и правда был в обычном патруле, он бы не пожалел времени и доставил найдёныша к ближайшему посту пограничной охраны. Но бросить своё дело Эйнор не мог, путь его лежал на восток, а значит, и парню придётся идти на восток. Если встретятся пограничник Кардолана или отряд из Раздола – отлично. Если нет – можно будет, когда он немного придёт в себя, расспросить как следует, снабдить его едой, вещами какими–никакими – и пусть себе шагает на юг. Не зима, и места чем дальше, тем безопасней. Доберётся до родины, никуда не денется.

Решение было принято. Эйнор встал и, придерживая меч, пошёл к коням.

* * *

– Да не так, нет! Смотри! Бьют отсюда, а ты отбиваешь сюда – не просто подставляешь, а отталкиваешь изо всех сил и сам бьёшь, смотри – р–раз!

Эйнор, сидя на седле с записной книжкой в руках, под растянутым плащом, с блуждающей по губам улыбкой наблюдал за тем, как Фередир муштрует странного найдёныша. В образ учителя он вжился сразу, немедленно и прочно – кажется, ему доставляло удовольствие гонять кого–то.

«Навязался, – без раздражения подумал Эйнор, закрывая блокнот и всовывая карандаш в кармашек на кожаной обложке. – Кто же он такой? Синдарина или хоть адунайка не знает вообще. С трудом понимает язык северян, сам отвечает на невероятно искажённом… Правда, быстро учится. Недели не прошло, а он уже более–менее болтает… Но вот родной язык вообще непонятен. Ни на что не похож. Разве что отдельные слова – нет–нет да и мелькнут еле–еле схожие с тем же северным. А по внешности – северянин и есть. Или йотеод. Имя совершенно дурацкое, хотя вроде как раз на синдарине.»

Кстати, Фередир уже к вечеру первого дня стал кликать найдёныша Гаравом. Сзади на его странных штанах оказалась кожаная нашивка – очень красиво вытисненный оскаленный волк. Глупо и неосторожно называть человека «тринадцать», вот Фередир и приклеил найдёнышу – Гарав. Потыкал в нашивку, сказал, и тот кивнул и стал откликаться…

Собственно, только та нашивка от старой одежды у найдёныша и осталась. Остальное пришлось выбросить (а всё–таки странная у него была одежда…) Ростом он был ниже Фередира (и уж тем более – Эйнора), но кое–что из запасной одежды на него пошло. Даже вторые фередировы сапоги; Гарав как–то по особому намотал поверх шерстяных чулок отодранные от своей старой одежды прямоугольные лоскуты – и ничего, сели сапоги и не болтались. Вот только ехать ему приходилось с Фередиром вместе. Ни Фередир, ни его Азар ничего против не имели. А сам найдёныш почему–то дико смущался и что–то бормотал, повторяя странное слово «храмовники». *

*Рыцари Ордена Святого Храма (в просторечье «тамплиеры» («храмовники») ) были предметом множества шуток с сексуальным подтекстом. Обыгрывался даже их герб – два рыцаря на одной лошади, означавший обет смирения и бедности. О нём шутили: «Ну, эти храмовники даже на лошади ухитряются…» Следует сказать, что большинство слухов о половой распущенности храмовников и их склонности к извращениям были многократно преувеличены. Большая их часть была специально «выброшена в массы» по приказу короля Франции Филиппа IV Красивого, которому нужен был повод для расправы с орденом – король завидовал огромным богатствам тамплиеров.

Эйнор засмеялся. Младшие оглянулись на него. Оба взмокли – и не от дождя. Фередир сдувал с носа капли пота. Гарав улыбался, грудь ходила ходуном. Хм, кажется, улыбался первый раз за все дни знакомства.

– Так, ну–ка, – рыцарь поднялся на ноги. – Давайте–ка оба на меня со своими палками… – он сделал приглашающий жест. – Ну, что встали? Давайте, давайте, только всерьёз – ну?!

– Ты справа, я слева, – быстро сказал Фередир и показал найдёнышу рукой. Тот кивнул. Мальчишки начали приближаться, держа длинные тяжёлые палки, как мечи. Кстати, отметил Эйнор, как бы то ни было, а навыки обращения с оружием у Гарава есть. Есть, отчётливые. Не превосходные, но заученно–средние. Те, с которыми можно отмахаться от двух–трёх орков. Или от такого же среднего воина–человека.

Ладно.

… – Ой! Ты чего?! М…

Гарав тоже что–то изумлённо крикнул по–своему.

Эйнор стоял над поверженными телами. Палку Фередира он крутил в пальцах левой. Палку Гарава держал на плече.

– Подъём, – негромко скомандовал он. – Держите оружие… Гарав, – он кивнул найдёнышу, – принеси мне вон тот шест.

– Шест? – повторил Гарав на синдарине. И, указав на палку, подпиравшую плащ, поднял брови. Эйнор кивнул. Мальчишка принёс шест бегом, аккуратно закрепив снятый с него край плаща за сучок дерева. Передал шест рыцарю.

– Значит, смотри. Защита от классического прямого укола. Пря–мо–го, понимаешь?..

… – Я пойду отдохну, – Эйнор воткнул палку в землю. мальчишки, тяжело дыша, переглянулись. Фередир спросил, потирая плечо:

– А нам?..

– А вы будете готовить обед и собираться. Пора и дальше. Пообедаем и выезжаем.

Эйнор отправился под навес, стащил сапоги и улёгся…

… – Ф–феодал, – произнёс Пашка. – Пошли работать, а то без обеда останемся. Зверь…

… – А? – не понял русского – конечно! – Фередир. Повторил, коверкая, за найдёнышем несколько слов и засмеялся, махнул рукой: – Не понимаю… Учись по–нашему скорей. Вот: пошли готовить еду. Готовить еду.

– Еду, – повторил Гарав. Показал на себя. – Я. Сам. Сам приготовлю.

– Правда?! – обрадовался Фередир. – Ну тогда я пока… – над его макушкой просвистел сапог. – Я пока тебе помогу, – поправился он и, вздохнув, отправился за сапогом.

* * *

Сидя около быстрого холодного ручья, Фередир и Гарав отчищали мелким белым песком миски и котелок. Работа шла быстро.

– Да! – Фередир обернулся через плечо. – Ты сегодня помойся потщательней.

– Зачем? – Гарав поднял брови.

– Ну, я думаю, что честно будет нам с тобой теперь спать с Эйнором по очереди…

– Ч–что? – найдёныш застыл над ручьём. – В как–ком смысле… спать?

– В самом обычном, – пожал плечами Фередир. – С нами же нет женщин… да и потом… – он понизил голос, – Эйнор чистокровный нуменорец, а у них часто такое бывает… понимаешь? Выверт природы. Читал «Аккалабет»? А, нет, конечно…

– Н–не… не понимаю… – Гарав быстро белел, глаза стекленели от обречённости.

– Ну это, – Фередир звучно хлопнул двумя пальцами правой руки по ладони левой. – Да ничего страшного, немного потерпишь… только не кричи, ему это не нравится. Ну как, договорились?

– Й–а… нет, не х–х–хочу–у… – Гарав сглотнул. – Ты что, я не хочу, я не буду…

– Тогда придётся тебя связать, – Фередир вздохнул. – Может, не стоит? Сам согласишься?

– Да нет же! – белый, как стенка, Гарав вскочил на ноги. – Ни за что, я… – и остолбенел, глядя, как Фередир надул наконец щёки и сделал то, от чего удерживался с самого начала разговора – расхохотался.

От его хохота в лесу зашумело. Гарав стоял, ощущая, как всё тело как будто покалывает иголками – сперва немного, потом сильней, сильней, сильней… Фередир посмотрел на найдёныша – и захохотал снова, опрокинулся на спину, колотя по воздуху пятками и чуть ли не завывая:

– Ой… о–ой… видел бы ты свою… свою ро–жу–у… Я по–шу–тил, ты что?!

– Ах ты скотина… – процедил Гарав и вдруг прыгнул на Фередира.

Оруженосец не успел даже опомниться, как получил два полновесных удара – сперва прямо в нос, потом – в ухо, отчего наполовину оглох. Попытался отпихнуться, но от размашистого тычка в горло закашлялся, а от удара ребром ладони под ухом ощутил, как всё вокруг поплыло. Между тем Гарав ещё два раз врезал ему по лицу, и только после этого очумевший и растерянный Фередир начал сопротивляться по–настоящему. Сбросить с себя Гарава – хотя он был ниже ростом и не такой крепкий – оказалось нелегко, тот дрался свирепо, что–то шипя – и только после того, как Фередир, изогнувшись, забросил ногу на шею озверевшему найдёнышу, ему удалось оказаться наверху. Он попытался схватить Гарава за руки и прекратить драку миром, но в благодарность получил сильнейший пинок коленом по почке и удар кулаком под дых, после чего разозлился и, зарычав, сам начал молотить найдёныша кулаками, не обращая внимания на сыпавшиеся в ответ яростные и очень точные удары.

Мальчишки катались по траве, ожесточённо хрипя. Если бы сейчас их спросили, из–за чего началась драка – они бы, наверное, в ответ залаяли бы, как разъярённые псы. Поэтому появившийся из–за деревьев Эйнор несколько секунд стоял, созерцая побоище равнодушными глазами, потом, подойдя к ручью, стащил сапог, зачерпнул им воды и, вернувшись, выждал ещё полминуты, после чего вылил воду на катающийся по берегу комок, уже совершенно ничего общего не имеющий с людьми.

– Й–ау!

– В–ва!

Мальчишки отлетели друг от друга, мотая головами, плюхнулись на пять точек и воззрились на Эйнора освирепелыми глазами. У обоих были разбиты губы, из носа текла кровь; у найдёныша заплывал левый глаз, у Фередира кровь капала с правой брови. Хм, а Гарав–то, похоже, левша… В бою очень опасен левша…

– Что это за схватка молочных щенят? – холодно осведомился Эйнор. – Почему у тебя рожа в крови, Фередир?

– А у него?! – почти взвизгнул оруженосец, мотая головой в сторону снова подобравшегося Гарава, разбрызгивая с лица воду и кровь.

– Его я не знаю, – заметил Эйнор. – Почти совсем. Но тебя я учу три года не для того, чтобы любой встречный–поперечный мог запросто отделать тебя до крови. Может быть, мне оставить при себе его, а тебя отослать на юг?

– Что–о–о–о?! – Фередир взвился с песка; Гарав тоже подскочил и закричал что–то на своём языке, явно растеряв весь свой синдарин. Потом сделал неожиданно понятный жест – поднял от пояса правую руку и согнул её в локте, а потом вильнул задом в сторону Фередира. Тот с рёвом ринулся вперёд – и налетел на выставленную в пах ногу Эйнора. Гарав тоже рванул добивать павшего – и тяжело отлетел, получив точно такой же пинок.

– Теперь то же самое, но на понятном языке и членораздельно, – как ни в чём не бывало приказал Эйнор.

– Я… – Фередир густо покраснел и, глядя под ноги, пробурчал: – Я пошутил…

– Смотри в глаза и говори, – приказал Эйнор. Фередир вскинул глаза:

– Я… клянусь честью, это была шутка… Эйнор… Я сказал ему, – кивок головой, Фередир ладонью размазал по лицу кровь, – что ты спишь с мальчишками и что теперь… ну, теперь его очередь…

– Что ты сказал? – Эйнор склонил голову набок. Фередир сопел и вытирал кровь. – А что. Это хорошая мысль, – кивнул Эйнор. – Я никогда этого не пробовал. Иди–ка сюда.

– За… – Фередир подавился воздухом, его глаза стали огромными. – Зачем?..

– Хочу попробовать, как это. Не думаю, что мне понравится, да и ты в восторге не будешь… Иди сюда и снимай куртку.

– Я… я… – Фередир помотал головой. – Не надо, я… ты ведь шутишь?! Ты же не можешь!!!

– Снимай куртку, – холодно сказал Эйнор, расстёгивая перевязь меча. Гарав, стоя неподвижно, только переводил взгляд с Эйнора на Фередира и обратно. – Я не делал этого уже почти два года и думал, что с этим у нас покончено. Но, видимо, нет.

– Ты будешь меня пороть? – лицо Фередира обмякло, он задёргал шнуровку, подходя ближе. Видно было, что у оруженосца подкашиваются от облегчения ноги.

Эйнор с каменным лицом сложил перевязь вдвое, выпустив наружу чеканную серебряную пряжку. И тут Гарав перехватил руку рыцаря.

– Нет… нет, не надо… не так… – найдёныш путал слова, мотал головой, давился ими. – Я… драться начал… я начал… не бей его…

Фередир, стоя со снятой курткой, недоумённо смотрел на вновь побледневшего Гарава и не понимал, что к чему. Ну – десяток ударов. По правде сказать, он их заслужил. Фередир сам раскаивался, не понимая, как ему только пришло в голову так шутить с парнем, который сбежал из орочьего плена. Дубовая башка, морёный чурбан… Ясно же, что Гараву эта шутка показалась продолжением кошмара…

– Да не надо, ты чего? – пробормотал Фередир. Эйнор легко высвободил руку, но Гарав теперь вцепился в ремень:

– Не бей его! – крикнул он. – Ну… я прощаю! Я начал драться, а он только глупо пошутил, не бей его, не бей!!!

Эйнор вновь легко освободился, но опустил руку.

– Не можешь забыть, как били тебя? – спросил он прямо. Гарав закусил губу. Потом кивнул и опустил голову. – Прости, я не подумал… Как ты ухитрился так разукрасить этого болвана? – он кивнул в сторону Фередира и приказал ему мельком: – Оденься… Он неплохой рукопашник и очень хороший рубака.

– Меня… учили, – ответил Гарав, помедлив. – Немного. Куда бить и как бить… И с мечом тоже. Только меня тренировали с палкой.

– Кто? – поднял подбородок Эйнор, подпоясываясь. Гарав пожал плечами:

– Ну… учитель.

– Вот что, – Эйнор помедлил и кивнул в ответ на какие–то свои мысли. – Тебе надо всё рассказать. Я не могу тащить с собой неизвестно кого. И не имею желания, если честно. Но второй спутник, который умеет неплохо драться, мне бы пригодился.

– Я могу рассказать, – Гарав поморщился. – Теперь могу, слов хватит. Но ты не поверишь. Я и сам не верю.

– Ну, если сам не веришь – то это скорее всего правда… – Эйнор махнул рукой: – Домывайте посуду и собирайтесь. Едем. А по пути расскажешь… – он повернулся было идти, но потом усмехнулся и взял за плечо: – В Пригорье – есть такое место – живёт Ганнель, дочь Гарвастура. Она намного красивей тебя и этого болтуна, – он покосился на Фередира, шнурующего куртку. – Можешь мне поверить.

Глава 4 -

в которой мы узнаём, наконец, с чего всё началось.

В Зимру, столицу княжества Кардолан, пришла весна.

В этих южных краях весна приходила не чинясь, без стука. Ещё неделю назад дул с севера промозглый ветер, и тучи неслись над морем, таким же серым, как они сами, грозя дождём. И вдруг в предутренний глухой час ветер переменился, море с радостным рёвом пошло на прибрежные скалы, и кованые из красной нетускнеющей меди флюгера города разом повернулись на север. Не прошло и трёх дней – и суровый бело–чёрно–красный город, тут и там рассеянный по скалам горстями домов, весь – от прибрежных рыбацких жилищ до Трёхбашенной Крепости на Олло Нэлтиль – оделся в яркую молодую зелень, окутался ароматом прославленных вьющихся роз, став розово–золотисто–алым от бесчисленных побегов на стенах домов.

В одном из внутренних дворов Трёхбашенной Крепости, на краю мраморной чаши уже несколько веков иссякшего фонтана, изваянного в виде цветка галенаса, сидел, поставив на колено лютню золотисто–чёрного дерева, одетый в серый плащ певец. Его голос звенел среди укрытых розами каменных стен – то бросаясь к открытым воротам, то поднимаясь к высоким стрельчатым окнам. Лицо поющего, его голос – безошибочно выдавали эльфа. Казалось, он не замечает, что его слушают – и поёт лишь для себя.

А между тем его слушали. Слушали не меньше дюжины юношей и мальчиков, одетых так, как одеваются в Кардлолане, да и на всём Северо–Западе: чёрные с серебром туники на белых свободных рубахах с тяжёлыми золотыми запястьями, чёрные штаны, удобные для верховой езды, сапоги из мягкой коричневой кожи, подбитые сталью… На поясах у всех слушателей висели длинные мечи. Большинство слушали стоя, и лишь один юноша – чёрные волосы и черты лица выдавали чистокровного нуменорца – присел на край чаши фонтана и, подавшись вперёд, поставил подбородок на кулак руки, упёртой локтем в колено. Серые глаза юноши застыли; казалось – он ушёл в печальную песню наяву…

– В пламени ночи горят клинки

Свет их погаснет нас проводив

Больше не будет битв

Больше не будет нас

Больше не петь нам под россыпью звезд

Ты, если сможешь, скажешь: «прощай»

Слезы застлали мир

Болью коснулись глаз

Может для нас это время не в счет

Кончилось все и срок подошел

Ветер стирает следы

Ветер уносит нас

Будут за этим днем сотни лет

Будут еще золотые века

И все забудешь ты

Горько только пока

Пишет конец чернилом судьбы

Нашей легенде чья–то рука

Замок разрушен и вырублен лес

Мельницы пьют облака

Воля, – неволя – разницы нет

Движется солнце и снова закат

Хоть никогда не поймут и не примут

Нас может быть простят

Песенный текст группы «Тамлин».

Из высокого окна точно над фонтаном смотрел вниз рыжеволосый, рыжебородый мужчина. Его одежда ничем не отличалась от одежды молодёжи внизу, но на волосах плотно сидел тонкий серебряный обруч, украшенный спереди скрещёнными мечами. Лицо мужчины было задумчивым и печальным, синие глаза смотрели пристально и почему–то слегка растерянно.

Нараку, одиннадцатому князю Кардолана, было около сорока лет.

В небольшой комнате, стены которой покрывали панели из светло–жёлтого морёного дуба – отчего она казалась больше и солнечней, чем на самом деле – не было ничего, кроме двух больших шкафов со свитками и книгами, широкого стола, на котором стояли кованый витой светильник, чернильница, подставка для перьев, узкогорлый кувшин и два серебряных кубка – и двух стульев с резными высокими спинками. Всю мебель когда–то изготовили из чёрного дерева, отчего она резко контрастировала с фоном стен.

Кроме князя в комнате находился ещё один человек.

Высокий, седой как лунь, но не выглядевший дряхлым старик сидел в кресле, к спинке которого был прислонён чёрный посох с небрежно висящей на нём серой шляпой. Серой была и остальная одежда старика – какая–то бесформенная хламида; лишь побитые грубые сапоги, выглядывавшие из–под её нижнего края, очевидно, изначально были чёрными. Глаза старика, цвет которых трудно было разобрать под нависшими кустистыми бровями, тем не менее очевидно и неотрывно следили за князем.

– Жалею, что не звал тебя и не слушал твоих советов, – Нарак повернулся от окна и в несколько стремительных шагов оказался у стола. Сел, жестом предложил гостю вина (тот накрыл кубок ладонью и медленно покачал головой), налил себе. – Но поверь – мне дорогого стоило это решение.

– Разве не твой отец сражался вместе с князем Арвелегом на Буреломном Угорье? – голос старика трудно было назвать старческим, он звучал сильно и сурово. – И разве не ты сам водил своих людей вверх по Бесноватой, чтобы помочь Раздолу?

– Мой отец оставил княжество мне, – покачал головой Нарак. – Я волен заключать и расторгать союзы так, как мне по душе. Это одно дело. Но то, на что я решился… Во дворе мой сын, маг, – Нарак снова встал, отошёл к окну. – Олза. Что я должен ему сказать?

– Я видел твоего сына, князь Нарак, – спокойно и неспешно ответил старик. – Он достаточно взрослый и умный, чтобы понять. Или ты хочешь Кардолану судьбы Рудаура?

Нарак изменился в лице.

– Нет, – коротко ответил он. – Об этом я и думал в первую голову. Нет. Пусть мой род пресечётся на корню, но – нет.

– Твой род не пресечётся, – неожиданно горячо возразил старик, вставая и тоже подходя к окну. – Неужели менее достойно служить могучему Королю Запада, чем гордиться титулом, который того и гляди станет пеплом? Хотя… – и он ссутулился, покачал головой. – Хотя некоторые думают и так.

– Жизнь человека коротка, – ответил Нарак. – Может быть, тебе трудно это понять. Но я дал слово. И обратно его не возьму.

– Это поступок истинного правителя… Скажи мне, князь – кто вон тот юноша? – вдруг с интересом спросил старик. – Я вижу, он чистокровный нуменорец…

– Это сын моего погибшего друга и мой воспитанник, Эйнор, – Нарак тепло улыбнулся. – Ишь как сидит и слушает этого эльфа – как будто гончая учуяла след… – но тут же Нарак снова посуровел. – Мой сын будет готов, как только…

– Нет, – покачал головой старик. – Не твой сын. Он слишком молод и… Если уж ты выслушал один мой совет – то выслушай и другой…

… – Довольно, Эйнор, пойдём! – рыжеволосый, с дерзкими и беспечными синими глазами мальчишка лет шестнадцати дружески, но нетерпеливо потянул за плечо не спешившего подниматься с края фонтана черноволосого юношу. Остальные кардоланцы уже отошли в дальний угол двора – там раздавались взрывы смеха и взблёскивала сталь. Эльф–певец спокойно паковал лютню. – Ну слышишь меня? Пошли! Ты обещал потренировать со мной тот удар. Или ты хочешь, чтобы меня прикололи в следующей схватке? Не всегда же ты будешь рядом так удачно!

– Спасибо тебе, Эрегдосс, – нехотя поднявшись с камня, Эйнор поклонился улыбнувшемуся в ответ эльфу. – Не тяни меня, Олза, я иду, иду… Ты и минуты не можешь посидеть спокойно. Такие хорошие песни…

– Неплохие, – рыжий на ходу уже доставал меч. – Только грустные. Жизнь и так короткая штука, а тут ещё грустить, слушая эльфа?! Уволь…

– Эйнор!

Голос из верхнего окна заставил поднять головы всех, находившихся во дворике. Светлые, рыжие, несколько тёмных голов склонились – полными собственного достоинства движениями, лишь Олза вскинул руку:

– Отец!

– Эйнор, поднимись, – Нарак, казалось, не повышал голоса, но он слышался отчётливо.

– Отец, мы хотели… – начал Олза, но князь жестом остановил его. Олза надул губы и тихо сказал, толкая Эйнора локтем: – Возвращайся скорее, а я пока погоняю по двору Нарвэйна и Фараза. Не упускай такое зрелище… – и, мгновенно повеселев вновь, пошел через двор, громко выкликая товарищей.

Внутри здания, на каменной лестнице, сейчас царила прохлада (а зимой даже в самые сильные холодные ветра не было холодно). Эйнор на ходу подставил ладонь под тонкую струйку воды, падающую из сифона в виде драконьей головы в чашу – раскрытый розовый бутон; попил, отряхнул руку. Придерживая рукоять Бара – знаменитого отцовского меча, откованного ещё в Нуменоре – открыл дверь в кабинет.

– Позволь войти, князь?

Нарак был один – сидел за столом, широко расставив ноги и держа в одной руке свиток, а в другой – кубок. Но Эйнор мог бы поклясться – ощущение было таким же невидимым и явственным, как ветерок – что только–только в кабинете был ещё кто–то. И этот кто–то – не был человеком.

Эйнор вспомнил, что вчера вечером видел – в Трёхбашенную приехал маг, которого называли Серый Странник. В Кардолане большинство людей не слишком–то привечали этих странных существ; никто даже толком не мог сказать, сколько их бродит по Средиземью – три? пять? семь? – и чего они хотят. Да и Нарак до недавнего времени не очень–то их жаловал, делая исключение разве что для Радагаста – великого знатока лошадей и собак. Правда, Серый Странник был частым гостем в Артедайне, да и Эйнору он – по ощущению, юноша видел его раз пять или шесть, не говорил – ни разу – скорее нравился…

– Садись, – Нарак отставил кубок, отложил свиток. «Песнь об Эарендиле» – успел Эйнор прочесть выписанное ровными скруглёнными значками Тива заглавие прежде, чем свиток свернулся в привычную трубку. Память сразу подсказала: «В Арвэниэле свой корабль сооружал Эарендил…» Странно. Князь никогда не был большим любителем чтения, хотя и не прочь был послушать баллады…

Эйнор сел, привычно положив меч на колени и не сводя глаз с Нарака, который молчал – молчал долго, глядя за окно, где ветер качал зелёные верхушки тополей. Юноша вздрогнул, когда князь заговорил наконец:

– Мы гибнем. Чья во мне кровь? Я называю себя князем Кардолана, но чья во мне кровь, Эйнор?

– Мне всё равно, – ответил юноша спокойно. – Ты ведь не только мой князь, ты – мой воспитатель. Я не буду говорить, что ты заменил мне отца. Отца нельзя заменить. Но ты мой воспитатель и мой князь.

– Всё не так просто… – Нарак сделал жест – как будто хотел налить себе ещё вина. Но остановил руку. – Если бы всё было так легко… Тебе известно о том, чего хочет Арвелег Артедайнский?