Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

Заметил Гарав и то, как сильно изменился сам (хотелось надеяться, что изменения произошли и в росте, но увы – тайные измерения показали, что это по–прежнему задерживается). Движения стали экономно–плавными, а если нужно было действовать – мгновенными и как бы не зависящими от мыслей. Руки и лицо покрыл прочный тёмный загар того оттенка, который заставляет презрительно фыркать пляжных красавиц – некрасиво! Волосы окончательно выгорели и отросли совершенно по здешней моде – и в светлых лохмах внимательный взгляд мог бы высмотреть седые волоски – немного, десятка два, но они были. Глаза смотрели на мир пристально и жёстко, если только кому–нибудь не удавалось мальчишку рассмешить (чаще всего это был Фередир) – казалось, они никогда не мигают. Пашка и раньше был худощав; Гарав стал похож на скруток жгутов мышц и жил – куда ни ткни, встретишь броню. Ничего культуристского в этом не наблюдалось, но – хотя Гарав и не задумывался о такой глупости – мальчишка легко переломал бы кости двум–трём «качкам» даже постарше себя. На плече так и остался широкий неровно заживший шрам от сабли вастака. (А ещё два шрама обещали остаться на спине… куда деваться?) Помимо этого мальчишке полюбилось драться – они с Фередиром дрались почти ежедневно, деловито и до крови. Просто так. Ради интереса. Фередир был сильней, выше и легко перенимал известные Пашке и неведомые здесь приёмы. А Гарав ничего и не имел против…

…Вечер лоэндэ был росный и холодный. Над рекой загадочно колыхалась плотнющая белая шапка тумана. А солнце ещё не зашло, и на чистом небе одновременно можно было видеть его пылающий верхний край, звёзды и почти полную луну. В отдалении шумел уже начавшийся в Пригорье праздник.

Фередир и Гарав вели к реке коней. И своих, и Фиона. Шагали неспешно, хотя роса была холоднющей, а кони нетерпели во фыркали и подталкивали мальчишек в спины. Но оба смотрели в небо, задрав головы.

Первым не выдержал, избавился от очарования, Фередир:

– У меня ноги застыли, – жалобно сказал он. – Давай побежим!

– Нечестно, – заметил Гарав, тоже опуская голову. – Ты ведёшь одного коня, а я двух.

И тут же побежал первым. Хсан и Фион радостно припустили следом, а в хвосте оказался возмущённо завопивший Фередир, который, тем не менее, так и не успел догнать Гарава до берега.

Но, когда он выскочил на песок, готовый высказать всё, что думает о друге и может даже вступить в драку, то увидел, что Гарав стоит неподвижно, глядя прямо перед собой.

– Ти–ше… – послышалось дыхание Гарава. Фередир остановился, выпустив поводья (Гарав уже сделал это, и кони сами по себе тихо вошли в реку и пили закат.)

На речной отмели – точно посередине реки – стояли двое. Лицом к лицу, и перед лицами меж них – сплетённые пальцы рук, словно они замёрзли и грели ладони друг друга своим дыханием. Один был высокий юноша. Вторая – немногим уступавшая ему в росте девушка с волосами как лёгкий и плотный чёрный плащ. Они стояли на песке, и засыпающий мир вращался вокруг них.

– Ганнель, – выдохнул Фередир (у него получилось «Ха–аннээль…»)

– И Эйнор, – пошевелил губами Гарав. – Давай тихо уйдём.

– Давай, – попятился Фередир. И мальчишки вздрогнули и обернулись, услышав:

– Что стоите тут, ребятки? Или вам не время спать? Или, может, впотьмах в прятки вы решили поиграть?

Обернувшиеся в растерянности и даже смущении мальчишки успокоились. За их спинами стоял и широко улыбался невысокий, но плечистый, чуть кривоногий человек, неожиданно ясно видный в сумерках – как будто вокруг него ещё оставался день. Особенно ярко желтели могучие башмаки (и как он подошёл неслышно – в таких тяжеленных?!) и синело, словно причудливый фонарик, большое лихое перо на чудной бесформенной шляпе. Короткая, но пышная борода была вроде бы седая, а красное, обветренное лицо, несмотря на морщины – живое и нестарое. Видно, это был кто–то из людей неведомого Гараву Гарвастура. И говорил он странно – как будто стихи читал или пел. Бард, что ли? Мальчишки переглянулись.

– Мы привели купать коней и сами хотели выкупаться, но… – Гарав кивнул на реку. – Говори тише, уважаемый господин, мы увидели их случайно и хотим уйти. Да и тебе незачем на них смотреть.

– Прости, это, конечно, ваша земля, но он наш рыцарь, – добавил Фередир, не поясняя, кто – «он», и так было понятно.

Краснолицый не обиделся и не удивился. Он лишь посмотрел на островок – спокойно и чуть грустно – чуть–чуть, но явственно, так явственно, что и мальчишки невольно оглянулись: уж не произошло ли там чего нехорошего?* Нет. Эйнор и Ганнель по–прежнему стояли, не двигаясь… А человек сказал, засмеявшись:

*«Та, которая её на плече носила – ярче дня была лицом и светлей сапфира…» (Дж.Р.Р.Толкиен) Видимо, Том Бомбадил имел плотные дела с князьями Кардолана. И, видимо, Ганнель дочь Гарвастура была похоронена в одном из курганов Вековечного Леса…

– Можно шептать тише мыши – или вовсе словно ночной ветерок. Но сейчас моих слов не услышат, даже если взреву, как горный поток. Не бойтесь, воины – ночь тиха, и будьте спокойны, они слышат лишь свои вздохи… Нам и правда – идти пора. А они простоят до утра… Ну–ка, пошли – а ну? Слышите, ветер в ивах уснул. Да и кони ваши попьют, а потом домой прибегут.

Мальчишки не заметили сами, как пошли по бокам от этого человека. Он вышагивал себе и что–то говорил при этом (Гарав потом не мог вспоминить, что именно, но что–то очень интересное и весёлое). Они как–то сами собой оказались на лесной полянке, где стояли два стога, похожие в лунном свете на какие–то странные палатки. Сопровождающий мальчишек положил руки им на плечи:

– А ну–ка, храбрые воины – вот ложе достойное. Полезайте в сено – и спать до утра. А там вас разбудят, как будет пора.

Он подтолкнул мальчишек – и те, зевая, поплелись к ближайшему стогу. Кое–как выскребли себе в нём нору, забрались внутрь – ногами, головами наружу – и уснули, едва успев положить головы на руки…

…Гарав проснулся под утро, когда солнце ещё не встало. Поляну окружали зыбкие белёсые стены тумана. На траве лежала сплошным покровом роса, и по этой росе беззвучно танцевали – кружились, держась за руки и глядя друг другу в глаза, как на реке – Эйнор и Ганнель. А у самого стога сидел, кивая головой и руками водя по струйкам тумана, ночной бард и стояли все три коня; Гараву почудилась музыка, тонкая и прекрасная. Он долго смотрел на этот странный танец и слушал неслышимую музыку, пока не уснул снова…

…А когда уже почти в полдень их разбудил Эйнор – Гарав так и не смог понять, было ли всё то, что было ночью.

Эйнор ничего не сказал.

Спросить же сам Гарав просто не осмелился.

Глава 36 -

в которой Зимра встречает друзей, а княжеская благодарность не знает границ.

То, что Эйнор волнуется, Гарав заметил не сразу.

Если честно, он обалдел при виде Зимры.

Все трое прилипли к борту корабля – только Эйнор стоял молча, не сводя глаз с наплывающего города, а Фередир буквально отрывал Гараву рукав и твердил, захлёбываясь:

– Видишь? Вон порт! Вон смотри – чёрные корабли и красные паруса – харадские! А вон под чёрными парусами – это гондорские… а, смотри–смотри–смотри – эльфийский корабль! Вон, гляди! Олло Нэлтиль, это и есть Олло Нэлтиль – а вот это всё – Трёхбашенная Крепость, нас там ждут и мы там живём! То есть, теперь и ты будешь жить! Гляди, Волчонок, ну гляди же – правда здорово?!

Гарав кивал заворожённо. Спору нет, Форност был больше и, пожалуй… величественней, что ли? Но Зимра словно бы взбегала вверх по склонам гор, и среди густющей сочной зелени белели полосы мощёных улиц и алели крыши домов. Казалось, город устремился в небо – и венчает его на высочайшей горе, словно корона с тремя зубцами, белая с жёлтым трёхбашенная крепость. Море было спокойным, зеленоватым, и корабли на этом фоне казались поставлеными на почти ровную ткань изяшными модельками…

…Пять дней на речном корабле, тянувшем плоты из строевого леса – в Зимру, а оттуда на верфи в Гондор – были скучными. Корабль шёл под парусами и имел в длину не больше двадцати шагов – ложась на носу, человек рисковал уткнуться головой в конские крупы на корме. Пашке помнилось по фильмам, что на плотах плавают люди и даже жгут костры. Но здесь такого не было, хотя хвост из плотов был солидный. Экипаж – три человека – из дельты, похожие на пригорян, но говорившие не на адунайке, а на каком–то страннои языке, который немного знал Фередир – отнеслись к пассажирам с лошадьми совершенно без восторга и примирились с ними только после появления трёх зарни. Учитывая, что как–то заботиться о пассажирах они не собирались – как и причаливать по пути – заработок достался им за просто так.

– Они не любят нас, потому что раньше в лесах по всему Эриадору как раз они и жили, – пояснил Фередир Гараву как–то, когда они сидели на борту, держась за ванты, был вечер, и берега дико медленно ползли мимо. – Везде, повсюду. Мои предки тогда ещё не перешли Мглистые горы, а нуменорцы строили крепости на берегу. Потом нуменорцы стали рубить лес… Пригоряне, дунландцы на востоке и эти вот, жители плавней – они все одного народа. Вообще–то моя семья с ними дружит, но эти какие–то совсем угрюмые…

…Дважды Гараву снилась Мэлет. Или это были не просто сны, потому что Мэлет разговаривала вполне осмысленно, улыбалась и вообще как будто сидела рядом. А один раз приснился Карн Дум. И взгляд Ангмара. После этого сна Гарав проснулся, весь дрожа, и до утра просидел у борта, вспоминая слова Эйнора – «он не оставит тебя в покое», как–то так сказал рыцарь. Да что ж мне, до конца дней своих бояться, разозлился он в конце концов. Короче, к утру Гарав утвердился в двух вещах:

1.Ангмар следует уничтожить ради его личной безопасности;

2.в плен на этой войне ему более попадать нельзя…

…И вот она – Зимра. Речной порт.

Даже экипаж оживился – то ли от того, что избавится от пассажиров, то ли потому, что скоро продаст груз. Фередир просто ликовал. А Эйнор… Эйнор, придерживая рукоять Бара, смотрел на крепость и чуть шевелил губами. Потом встряхнулся:

– Мы собираемся, – сказал он и откашлялся. – Прибыли.

Кораблик подошёл к причалу бортом, ловко сбросив буксировочные концы – плоты продолжали плыть сами по себе – вперёд по течению, туда, где их ждали на берегу и на лодках люди с баграми. Но Гарав не смотрел туда. Придерживая повод Хсана, он свёл его – последним – на берег по колеблющимся сброшенным сходням. Вёл и видел, как пальцы свободной руки Эйнора комкают подол куртки.

После пяти дней на палубе хотелось пробежаться. Просто и тупо пробежаться. В воздухе пахло морем и цветами. Пристань была выложена белыми каменными плитами, и люди вокруг – занятые своими делами – были похожи и непохожи на обитателей Форноста. Нуменорцев Гарав почти не видел – большинство были светловолосые родичи Фередира (и, видимо, самого Гарава, если так можно сказать), много встречалось харадримцев. Одеты люди оказались легче и ярче, чем на севере, но в целом похоже.

– Дома, – сказал Фередир и так глубоко выдохнул, что, казалось, подул новый ветер. Словно с этим выдохом он сбрасывал с себя какую–то тяжесть. И Гарав понял, что весёлый и бесшабашный Фередир тоже всё это время таскал на плечах груз страха. Может быть, привычный и обыденный, но…

Неудивительно, что в средневековье люди взрослели быстро…

…Гарав сперва думал, что их не встретили и даже немного обиделся – разве их миссия не была важной?! Но буквально при выходе с территории порта (когда Гарав увидел вывеску таверны с изображением рыбы, выглядывающей из кружки с пивом – и хотел уже спросить Фередира – не тот ли это «Пьяный тунец», про которого Фередир говорил в селе, где они встретил гномьего разведчика?) их поджидала группа из десятка всадников – под княжеским флагом, в богатой одежде, рядом с которой потёртая кожа путешественников показалась почти что нищенскими обносками.

– Мы ждали, Эйнор сын Иолфа, – сказал, раскрывая объятья, рослый атлет, возглавлявший встречающих. – Князь ждёт и сейчас. Поторопимся – весть о том, что ты вернулся, радостна, но увидеть тебя будет ещё большей радостью!

Садясь в седло, Фередир шепнул Гараву:

– Рауд сын Тира, княжеский майордом нас встретил. Великая честь.

– А почему не сам князь? – спросил Гарав, перехватывая повод. Фередир сделал огромные глаза и промолчал, даже слегка отъехав от Гарава, как от сумасшедшего…

… – Удачной ли была твоя поездка? – Рауд улыбнулся Эйнору. – Олза извёл отца упрёками в том, что тот не послал его.

– Поездка была разной, – ответил улыбкой Гарав. – И, если бы поехал Олза, сейчас мир был бы иным совсем.

– Ты не встречал в тех местах Серого Странника?

– Я встречал многих, – пожал плечами Эйнор. – Ох, мудрый майордом… Я сейчас хочу лишь представиться Нараку и убедить себя, что я вернулся.

– Понимаю, – кивнул Рауд. – А кто твой второй оруженосец?

– Йотеод Гарав Ульфойл, он бежал из ангмарского плена. Достойный и храбрый воин.

– Ну, другого рядом с тобой не может и быть, – убеждённо кивнул Рауд…

…Чем выше вела улица, тем шире она становилась – и тем богаче были дома по её краям. Фередир кому–то махал, с кем–то здоровался, вертелся в седле и шутил с двумя своими ровесниками из свиты майордома. Гарав не обижался, что дружок про него подзабыл – он ведь вернулся к себе… Да и по сторонам смотреть было интересно. Во многих садах вокруг домов журчали фонтаны – небольшие, не такие, как в Форносте. Конские копыта звонко били камень… и вдруг мостовая ухнула вниз, и стоящие по обе стороны моста, ведущего к крепостным воротам, стражи в чёрно–алом спросили:

– Кто идёт?

В ответ Эйнор протрубил в рог и крикнул:

– Рыцарь Кардолана Эйнор сын Иолфа возвращается, исполнив долг, чтобы услышать слова князя!

Гарав обернулся, когда они ехали по мосту – кавалькада майордома поотстала, трое путешественников оказались впереди. И у мальчишки захватило дух – отсюда, с вершины Олло Нэлтиль, мир был громадным и поделённым начетверо: синее небо, зелёное море, алые крыши города и изумрудные луга и рощи вокруг него.

– Господи, – вырвалось у мальчишки. Больше слов не было, и Гарав молчал до того момента, когда в гулком каменном дворе мальчишка лет десяти – в чёрно–алом, с кинжалом на золтом поясе – принял поводья Хсана. Эйнор, спешившийся первым, оправил куртку, коротко глянул на оруженосцев. Рыцарь был бледен, а его голос – позванивал:

– Идите за мной и молчите. Сейчас решится… – он не договорил, но Гарава пробрал морозец, да и Фередир притих…

…Коридор – справа глухая чёрная стена, слева – арочные окна, в проёмах между которыми застыли металлическими истуканами семифутовые гиганты, гвардия князя, опускавшие мечи за идущими – от плеча и вниз, остриём в каменный пол из алых плиток. Собственные шаги били по ушам. Гарава поташнивало от напряжения…

…Зал. Справа камин. Спереди – трон. По сторонам трона гвардейцы, у камина – два поднявших головы пса. Всё. Больше никого нет.

Только рыжий человек на троне – в ало–чёрной мантии, на рыжих волосах корона – серебряный обруч, восемь пар золотых мечей. Настоящий меч – обнаженный, длинный – поперёк колен. У человека пронзительные глаза и густая короткая борода.

Мутит всё сильней.

У Эйнора мёртвое лицо. Губы с синевой. Что он… а, да.

Оруженосцы встали на колено по сторонам от Эйнора, опустившегося первым. Голос – голос Эйнора:

– Мой князь, я вернулся.

– Я вижу, рыцарь, – голос сильный, густой, чуть хриплый, голос командира воинов. – С чем?

– Со словами, которых ты ждал. И многими другими, которых ты не ждал, но которые отвечают твоим мыслям.

Человек откидывается на троне. На лице – радость… и ещё что–то. Кивок.

На лице Эйнора живут глаза – серые, сияющие, полные печалью и преданностью. «Князь ему был вторым отцом," – вспомнил Гарав. Эйнор смотрит на князя так, словно просит у него прощения. За что? Непонятно… В ушах звенит.

Из–за трона бесшумно выступает рыжий – похожий лицом на князя – мальчишка лет шестнадцати. Серьёзный, строгий (а искоса посылает Эйнору подмигиванье), на руках – поднос, большой, тяжёлый, с какими–то мешками не мешками…

– Ты сделал то, что должно, рыцарь Эйнор сын Иолфа и мой воспитанник, – князь встал. Эйнор бледнеет ещё больше, хоть это и невозможно. Губы шевелятся… он встаёт в рост. – Теперь и я исполню свой долг – долг воздаяния за храбрость и верность. Фередир сын Фаэла, оруженосец.

– Да, мой господин, – Фередир вскидывает голову.

Нарак берёт с подноса один из мешков. А, нет, это скорей большой кошель…

– Большее дать могут лишь Валары. Мой долг воздаяния тебе, Фередир сын Фаэла, оруженосец.

Фередир принял кошель (да, тяжёлый).

– Благодарю тебя, князь Кардолана и мой господин.

– Встань, оруженосец рыцаря Эйнора,

Нарак перешёл к Гараву, уже не глядя на поднявшегося рядом с Эйнором Фередира.

– Тебя я не видел до этого дня, Гарав Ульфойл, – голос князя… – Но я уже знаю – добрая слава летит впереди воина – что ты не зря был посвящён в оруженосцы Эйнором… а это немало, ибо и ранее был он одним из достойнейших моих рыцарей – ныне же скоро станет достойнейшим рыцарем возрождённого Арнора!

Эйнор тихо ахает, не выдержав. Но Гарав слышит это краем уха.

– Гарав Ульфойл, оруженосец.

– Да, мой господин, – собственный голос кажется Гараву звучащим со стороны.

– Большее дать могут лишь Валары. Мой долг воздаяния тебе, Гарав Ульфойл, оруженосец.

Гарав туповато смотрел на княжескую руку с кошелём. Потом поднял глаза. Он чувствовал, что сейчас заорёт в лицо Нараку, куда он должен деть всё это – и какое это имеет отношение к тому, что было… что он видел… что, что, чтооооо!!!

Не крикнул. Но не потому, что испугался. Просто он увидел, что вокруг глаз князя

лежит сеточка морщин, а сами глаза – усталые и благодарные. Немолодой уже сильный человек, который держит на своих плечах неподъёмную тяжесть ответственности, просто не знал, чем и как ещё благодарить своих людей. И, кажется, сам понимал, что это немного нелепо.

Гарав сглотнул и сказал тихо:

– Благодарю тебя, князь Кардолана и мой господин.

– Встань, оруженосец рыцаря Эйнора, – кивнул князь. – Я отпускаю вас, чтобы вы отдохнули после трудов.

И он уходит. Он просто уходит…

…В тяжеленным, тонком, но прочном кожаном кошеле – даже скорей мешке – с тиснёным кардоланским гербом – Мечами – оказалось пятьсот кастаров. Новеньких.

Жалованье наёмника за двенадцать лет. С лишком. С хвостиком почти в полгода. Или цена небольшого поместья – не с замком, но с домом, с садом, с пахотной землей и даже кое–каким скотом.

Но это было ещё не всё. Там же лежала длинная массивная цепь: золотые плотные звенья, в двух вставлены крупные рубины, огранённые в виде четырёхконечных звёзд, между ними – крест из четырёх ромбиков–сапфиров. Там же был перстень – серебряный широкий обруч, на нём – серебряная орлиная лапа, сжимающая большой неогранёный изумруд. Там же – два зарукавья для рубахи, тяжёлые, из золота с красивым алым отливом, каждое – украшенное орнаментом–чеканкой и двумя поясками из мелких сверкающих холодными лучиками бриллиантов. Ещё – небольшая серебряная серьга: сложное плетение тонкой проволоки, в сердцевине которого холодно лучился неизвестный Гараву призрачно–фиолетовый камень, казалось, постоянно меняющий форму. И – свёрнутый пояс из алой кожи с янтарными дисками по всей длине через равные промежутки, подвесами для ножен меча и кинжала и массивной золотой пряжкой в виде двух заходивших друг за друга и скреплявшихся накрест мечей.

Но это было не всё. Там был пергамент. Пергамент с печатью и подписью князя. Вязь эльфийского письма, которое Гарав пока так и не выучил.

Эйнор прочёл – голос для Гарава звучал где–то далеко–далеко – что 25 акров пахотной земли, дубовая роща мерой в два акра и три акра рыбного пруда в нижнем течении Барандуина (тут же был отлично выполненный и отдельно заверенный чертёж с привязкой к большой карте) отныне являются собственностью… и так далее.

Как–то равнодушно и отстранённо мальчишка понял, что… богат. Реально богат.

А перед этим пониманием стояла мысль, что он хочет есть и помыться. И – спать. Спать долго–долго.

Они стояли в коридоре, смежном с тем, что вёл в тронный зал. Стояли и смотрели на подаренное князем – разложенное на широком подоконнике. И тут Гарава прорвало.

– Неужели всё это… всё, что было… – Гарав не пытался сдерживать рыданий, – всё это измеряется рыбным прудом?! – он истерично захохотал, захлёбываясь слезами и запрокинув голову – разом вспомнились все ужасы и мучения, пережитые в этом путешествии, все те моменты, когда не оставлаось надежды совсем…

Эйнор ударил его ладонью по лицу – крест–накрест. Дурной, нехороший хохот захлебнулся. Гарав устоял на ногах, поднёс ладони к вспыхнувшим щекам, погладил их. Вытер лицо тыльной стороной правой.

– Спасибо, – поблагодарил он искренне.

– А чего ты хотел? – слегка насмешливо спросил Эйнор. – Чтоб о тебе сложили балладу?

– Хотя бы… – Гарав слабо улыбнулся.

– Так сложи сам, ты ведь умеешь, – серьезно предложил рыцарь.

– Может, и сложу, – пообещал Гарав не менее серьёзно. – А что получил ты?

– Не важно, – спокойно ответил Эйнор. – Я получил то, что ожидал и на что не смел надеяться.

И больше ничего не стал объяснять.

– А ты, Фередир? – Гарав посмотрел на молчащего рядом дружка, который всё это время рассматривал пол под своими сапогами. Тот поднял неожиданно усталые глаза.

– Да то же, что и ты, – он вздохнул. – Только вместо пахоты – выпасы, а вместо рыбного пруда – соляной берег на озере. Я тебе говорил, что у нас кони. Выпасы – это здорово…

Мальчишки долго смотрели друг на друга. И лишь через какое–то время встрепенулись. Сообразили, что они – одни.

Эйнор стоял в десятке шагов, уткнувшись лбом в колонну.

– Тяжела судьба Кардолана, – сказал он глухо. – И я её вестник, оруженосцы. Тяжёл и этот груз. Идёмте, – он оттолкнулся. – Надо отдохнуть.

Глава 37 -

в которой Гарав обживается.

Комната, которую предоставили Гараву, оказалась одной из смежных с комнатами Эйнора. Гарава, кстати, удивило, что у рыцаря не просто комнаты – а скорей то, что можно назвать «апартаменты». Спальня, кабинет–библиотека, ванная комната с горячей водой и туалетом (не только для него, но и для оруженосцев), оружейная и ещё штуки три вот таких смежных боковых комнат – то ли для гостей, то ли для оруженосецев. Высокие потолки, дверные проёмы – арками с венцами в виде раскрытых бутонов цветов – каменная резьба на стенах – поясами на половине высоты. Всё просторное, а из–за того, что проёмы были большущие и занавешенные вышитыми полотнищами (Пашке это напомнило родные деревенские дома–пятистенки, как ни странно) – казалось ещё больше.

Конечно, сама комната мальчишки была небольшой, чуть ли не меньше той, в которой жил Пашка. Но там–то он её делил с двумя братьями… Низкая кровать – ногами к большому окну без стёкол, но с плотными ставнями – за окном были море и небо, а если подойти ближе – вниз уходили зелёные улицы и красные крыши. Стол – наглухо вделанный в угол, со стоящей на нём лампой (ещё одна – больше – висела под потолком) и письменным прибором: чернильница, перья, палочки чернил, ножик, ёмкость с песком, листы бумаги – не пергамента… Стул – неудобный, с высокой резной спинкой. Странно знакомая – почти современная – вешалка в пол–стены с крюками и распорками на разных уровнях. В другом углу – сбоку от двери – в овальную раковину бесшумно падала из выгнутого бронзового носика струйка воды и стекала вниз. С другого бока – небольшой очаг с кованой чугунной решёткой. Рядом с очагом стоял сундук – резное и полированное тёмно–коричневое дерево отливало глубоким алым блеском. Лёгкое тонкое одеяло, голубоватая простыня, небольшая подушка – всё пахло какой–то горькой травой, и от этого запаха – стоило прилечь – сразу тянуло в спокойный сон.

Комната Гараву нравилась. Он сразу решил, что, если уж доведётся тут, видимо, прожить ближайшие годы, то это не так уж плохо. И есть куда поставить книжный шкафчик. В обязательном порядке. Научится же он в конце концов читать и писать по–здешнему. Да и писать на русском ему никто не мешает. Он аккуратно разложил и развесил вещи, оружие и снаряжение. Садрон положил в изголовье кровати – там оказалась выемка, точно под меч. А над столом прикрепил рисунок – подарок эльфёнка из Имладриса.

Внутрь заглянул Эйнор. Рыцарь всё ещё был бледен, он расчёсывал гребнем мокрые волосы.

– Устроился? Вот и хорошо… – рассеянно сказал он. – Иди мойся и ложись спать.

– Это приказ? – вздохнул Гарав. Эйнор пожал плечами:

– Ну, можешь лечь спать немытый. Но знаешь, в Трёхбашенной живёт человек восемьсот. И чем меньше стирки прачкам – тем легче у них жизнь…

…Конечно, с эльфийскими бассейнами в Раздоле ванная не имела ничего общего. Просто каменная чаша в полу (не очень удобная, круглая, но большая), сбоку от которой торчали два железных рожка с деревянными затычками на цепочках – ледяной и огненно–горячий. Ещё одна затычка торчала в дне ванны. (Позже Гарав узнал, что горячую воду нигде специально не грели – в недрах Олло Нэлтиль били фонтаны кипятка, трубы подводились к ним). Но лучшего, в конце концов, не было и у Пашки (баня во дворе)…

…Минут через двадцать Гарав уже залезал под одеяло. В окно задувал ветерок и слышался очень отдалённый шум города. Мальчишка вытянулся, не сдержав глубокого довольно вздоха, и из соседней комнаты засмеялся Эйнор:

– Ну вот, теперь слышу, что доволен! – а ещё подальше сонно откликнулся Фередир:

– Эйнор, ты вечером нас разбуди…

– А что будет вечером? – улыбаясь (почему–то стыло очень хорошо и спокойно), окликнул их Гарав.

– Бал, – ответил Эйнор.

Собственно, это было последнее, что слышал оруженосец.

* * *

«Гражданскую одежду» (так подумал про неё сам Гарав) он нашёл на сундуке, когда проснулся. Сел в постели (за окном смеркалось, в соседних комнатах было тихо, а вот где–то вдали играла музыка), потянулся и увидел её.

– Ого, – мальчишка откинул одеяло. Потянулся снова, подошёл к сундуку, какое–то время рассматривал вещи, потом зевнул и стал приводить себя в надлежащий вид. Едва он этим занялся, как занавесь откинулась, и внутрь вошёл зевающий Фередир.

– А Эйнор нас не разбудил, – пожаловался он, – убежал на совет к князю… О, тебе тоже новую принесли?

– Угу, – буркнул Гарав, осматривая себя.

Сказать по чести – он сам себе нравился. Нравилось, что одежда чистая. Кроме того, она была достаточно удобная. И – красивая. Белая рубаха – с длинным подолом, пышными рукавами и широким воротом, верхняя – короткая красная туника, с мечами и вышивкой по подолу, короткому – чуть ниже плеча – рукаву и квадратному широкому вороту без воротника. Красные узковатые штаны, чёрные сапоги из мягкой тонкой кожи – со шпорами…

Мальчишка думал – будет ли удобно нацепить дарёные украшения. Не скажут ли: вот бестолочь неотёсанная, сразу во всё влез, чтобы похвастаться! Но Фередир заверил, что это глупость, помог выпустить рукава рубахи из–под зарукавий и осведомился, не хочет ли Гарав проколоть ухо под серьгу?

– А ты что, носишь? – подозрительно оглядел друга Гарав. Фередир расхохотался:

– Да нет, конечно! Это нуменорский обычай, почти ушедший. Даже князь не носит. Но дарят серьги часто, тоже в память о старых временах.

Гарав облегчённо вздохнул. Прокалывать уши ему не хотелось – не из–за боли, а просто мужских серёг он не любил никогда.

Зато ожерелье, перстень, новый пояс (с мечом и кинжалом) нашли своё место сразу. Мальчишка удовлетворённо повертелся перед зеркалом – настоящим стеклянным. Отросшие совсем уж непомерно волосы он, не долго думая, стянул сзади в «хвост». Тут так не носили, но не запретят же…

– Пойдём? – кивнул он Фередиру. Тот махнул рукой:

– Ты из–за музыки, что ли? Погоди, это так пока… Совет наверняка не кончился. Совсем стемнее – тогда… Пойду тоже оденусь, как подобает настоящему оруженосцу настоящего рыцаря.

Он вышел. Гарав походил по комнатке, потом, чиркая кресалом, зажёг лампу на столе (свет оказался ровный и довольно сильный), присел и придвинул к себе писчие принадлежности. Ради интереса написал на листке бумаги несколько строк – ни о чём, имена, названия мест. Перо было непривычным, но не так чтобы сильно неудобным, только необходимость часто макать его в чернильницу – красивую, бронзовую, сделанную в виде крепостной башни – напрягала немного. Гарав написал логотип группы «Ария», вздохнул. И вдруг, словно на что–то решившись, склонился над листом…

… – Что ты рисуешь? – тихо подошедший переодетый по–праздничному Фередир

навалился на спину и плечо Гарава, с интересом заглядывая под его руки.

– Пашкин–Холл… – усмехнулся Гарав. – Так назову свой дом. Во, гляди.

Он отодвинул подальше лист пергамента, на котором – не без клякс – был старательно выполнен почти готовый чертёж первого этажа и начатый – второго. Тут же были начерканы образцы резьбы – вроде бы смутно знакомые Фередиру… и в то же время – нет. Но красивые.

– Сколько такое может стоит? – поинтересовался Гарав. Фередир почесал нос:

– Ну–у–у… Если пойдёшь в Гильдию Строителей здесь, в Зимре – отдашь все четыре сотни кастаров. Если поищешь умельцев на месте – станет вдвое дешевле, а то и втрое. Но зато тут покажешь княжеский пергамент – и тебе за эти четыреста кастаров и лес выдержанный привезут, и резьбу твою сделают, и вообще всё, вплоть до последней дверной скобы. Заходи и живи.

– Ого, – в Гараве проснулся тамбовский мужичок Пашка, скупой и расчётливый. – Неплохо тут у вас шабашники зарабатывают. Четыреста золотых, воину за такое лет восемь нужно пахать!

– Пах… А, понял. А что ты хотел? Вон как размахнулся! Два этажа, и вширь ого… Волчонок, – Фередир зашептал в ухо другу. – А ты что, ты случайно не эльфийку свою украсть задумал сюда? А что, давай! Я с тобой поеду… И ещё ребят можно найти, запросто…

– Нет, не задумал! – Гарав сердито отстранился. – Покажешь потом, где это место – ну, Гильдия. Гулять, так гулять, без денег не останусь. На крайний случай – продам часть земли.

– Ага, продашь, – засмеялся Фередир, садясь рядом. – Это тебе не theyd, это Княжий Дар Землёй. Твоей семье, понимаешь? Выслуженный theyd – да, можно продать. А эту землю у тебя ни купить, ни отнять нельзя – и сам ты её подарить или поменять не можешь. Да ладно, сотня у тебя ещё останется, не обеднеешь. А Гильдию я тебе покажу… Идём, пора идти теперь уже.

– Идём, – Гарав отодвинул листы и встал…

…Оказалось, правда, что ещё не очень–то и «пора». В большущем высоком зале, где горели – частым поясом выше человеческого роста – множество факелов (и было излишне жарко), хотя и собралось не меньше ста человек, но как раз Нарака не было. У дальней стены стояли несколько накрытых столов. Оркестр на возвышении (Гараву вспомнилось «Гнездо кукушки») разыгрывался, а народ разговаривал, разделившись на несколько отчётливых группок. К одной из них – состоявшей из подростков и юношей от 13–14 до 19–20 лет – целеустремлённо двинулся Фередир, бесцеремонно выкликая нескольких человек по именам. Судя по тому, как снисходительно на мальчишку смотрели окружающие, такое поведение тут было в порядке вещей (Гарав убедился в этом немедленно – как раз вошедший в зал седой мужик в чёрно–золотом заорал на весь зал: «А, наконец–то я вижу тебя, старый хряк!» – после чего ринулся обниматься с тощим, унылого вида – но тут заулыбавшимся – человеком (на хряка совершенно непохожим), женщина рядом с которым мученически возвела очи горе.) Впрочем, Гарав отметил это мельком – на него с любопытством уставились полтора десятка пар глаз – это значило, что предстоит самая неприятная для любого мальчишки процедура знакомства в новой компании, которая определит дальнейшее, так сказать, статусное положение.