Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

И Гарав обнял её. И перестал думать о чём–то, кроме Мэлет.

Глава 35 -

в которой друзья покидают Раздол – а позже выясняется, что у всех есть свои слабости.

Так Эйнор не бил Гарава ни разу. Мальчишка стиснул зубы и терпел, хотя боль от перевязи со стальными бляхами очень скоро стала просто невыносимой. Кроме того, стыдно было смотреть в лицо Эйнора – белое, с закушенной до кровавой струйки губой и сумасшедшими глазами.

Но ещё ужасней были две мысли. Первая – сколько он причинил Эйнору неприятностей. А вторая… вторая мысль была о том, что Гарав не раскаивался в том, что

сделал в Раздоле. Тоже ужасная…

Наконец Фередир не выдержал и молча стал оттаскивать рыцаря. Наверное, впервые в жизни. Тот сам швырнул перевязь и сел на постель, уронив руки.

– Что ты наделал? – спросил Эйнор убито. – Ты понимаешь, что натворил?! Мы же тут гости. Гости. Нас приняли, как своих. А ты… блудливый щенок!.. – но и это он не крикнул, просто сказал тихо. – Валар, зачем я тебя подобрал…

– Затем, чтобы мы остались живы, – сказал Фередир. Эйнор вздохнул и признался:

– Правда… Вот тебе и подобранный камешек…

Гарав попытался встать – он стоял на коленках возле своего ложа – опираясь на него руками. Не смог. Перевёл дыхание и всё–таки поднялся. Покачался и устоял.

– Отдай меня эльфам, – предложил он и не выдержал – застонал. Но коротко, заставил себя замолчать.

– Ну на кой ты им пёс? – с тихим отчаяньем спросил Эйнор. – Не казнят они людей. Тем более, ты им не присягал.

– Я её люблю, и она меня – тоже, – отрезал Гарав так же тихо, но решительно. – Я понимаю, что сделал гадость в доме, который нам оказал гостеприимство. Но я не раскаиваюсь.

– Младшие, – вздохнул Эйнор. – Младшие. Когда же вы научитесь думать головой.

– Не мы утопили Нуменор, – огрызнулся Фередир, беря Гарава за плечи. – Да–а–а… Орки обошлись с ним мягче, Эйнор.

Эйнор посмотрел мутновато от заботы. Гараву было всё равно. Жгучая боль, упрямство и какое–то дикое ликование его переполняли с головой.

– Не вздумай её украсть, – предупредил Эйнор севшим голосом. Такая мысль и правда мелькнула у Гарава… но он помотал головой:

– Нет. Этого я не сделаю. Не хочу, чтобы она прожила жизнь… мою жизнь в бегах от эльфов и людей. Я бы и ни на что вообще не претендовал, но она так захотела. И я благодарен ей…

– Ты хоть понимаешь, что у неё будет ребёнок? – спросил Эйнор. – Раз она тебе отдалась, то у неё будет ребёнок. У эльфов не бывает иначе!

Гарав посмотрел на Эйнора изумлённо, даже забыв про боль (а он стала жгучей – Фередир усадил Гарава на ложе и смазывал ему спину, обтирая кровь). Эта мысль не приходила ему в голову. Но Гарав был не тот, что два месяца назад. Не тот, что даже месяц назад.

– Я знаю, что от этого бывают дети, – сказал он. Теперь воззрился на оруженосца уже Эйнор. А тот продолжал: – И что с того? Когда сыну исполнится семь лет, я заберу его – к тому времени я уже буду рыцарем – и сделаю пажом, потом оруженосцем.

– А… – Эйнор открыл рот. – Ты… Ну… Да кто тебе его отдаст?!

– Да я и спрашивать не буду! – огрызнулся Гарав. – Больно, Федька!

Эйнор вскочил. Эйнор пробежался по по беседке. Эйнор пнул скамью.

– Ублюдок! – заорал он.

– Не спорю, – процедил Гарав, выгибаясь от боли. – А когда Фередир закончит, я пойду к Глорфиндэйлу и расскажу ему о случившемся между мною и его дочерью.

Эйнор побелел:

– Ну нет, – сказал он. – Ты у меня на службе, и рассказывать придётся мне.

– Не расскажет никто и никому, – послышался повелительный девичий голос.

Мэлет стояла на пороге. Фередир поднялся; они с Эйнором склонились. Гарав остался сидеть. Эльфийка подошла к нему, посмотрела на спину, забрала у Фередира льняной лоскут и сильно провела по спине мальчишки. Гарав, онемев от боли, запрокинулся… и обмяк. По спине разлилась мягкая прохлада и растворила эту пронзительную боль, проникшую было до самого позвоночника. Эльфийка, продолжая водить лоскутом по иссеченной спине мальчика, гневно посмотрела на Эйнора – ноздри тонкого носа раздулись и отвердели.

– Я иногда сомневаюсь, что люди – это люди, а не просто умные звери, – сказала она. —

Почему ты решил, рыцарь Эйнор, что можешь платить за мой дом? И с чего взял, что ему нанесена обида?

Она говорила жёстко и твёрдо. Но голос Эйнора был не менее жёсток:

– Позволь мне решать, дочь Глорфиндэйла, об обидах дома твоего отца и паскудстве моего оруженосца. Это не женское дело. А вам не быть вместе, как не быть вместе воде ручья и дубу, что растёт на берегу. Мы уедем через час. А перед этим…

– Ты скажешь мастеру Элронду, что вы торопитесь в Зимру, тем более – что это правда, – отрезала Мэлет. Гарав поймал её руку обеими своими и прижался к ней щекой. С Эйнора он не сводил глаз.

– Вы хотите меня же заставить чувствовать себя виноватым? – спросил Эйнор зло. Фередир, окаменевший у стены, издал невнятный звук – на его лице мешались любовь к рыцарю и жалость к Гараву.

– Вот уж нет, – искренне сказал Гарав. – Какая вина? Это жизнь.

– Объяснил, – вздохнул Эйнор. – Как всё просто и легко объяснил. Право слово, я бы хотел побывать в твоей земле! Страна мудрецов!

– Тебе бы там не понравилось, – сказал Гарав неожиданно угрюмо.

* * *

Если эльфы и были удивлены желанием людей покинуть Имладрис и ехать к бродам, за которыми ждёт неподалёку армия Ангмара – они никак этого не показали. Продукты в дорогу, корм для коней и даже золотые монеты, переданные Эйнору – всё было как обычные сборы в дорогу друзей и союзников.

Спина у Гарава не то чтобы зажила, но не беспокоила. Он делал какие–то дела, седлал Фиона, потом – Хсана… и сам себе удивлялся – неужели он вот сейчас уедет? Неужели это возможно – сейчас уехать? Это не сон, не глупая сказка, не бред? Сейчас кончатся эти два дня счастья? Ему вдруг захотелось закричать и вцепиться в колонну, в коновязь, в косяк конюшни… На пришедших провожать эльфов смотреть не хотелось – Гарав немного оттаял когда увидел среди них мальчишек, которые прыгали с тарзанки. Они дружно помахали Гараву, а потом один из них подошёл к оруженосцу и – Гарав узнал одного из строителей песчаного замка – подал ему свёрнутый в трубку лист плотной бумаги. Гарав развернул – и улыбнулся: как живой, он сидел на дереве и налаживал тарзанку, а снизу глазели эльфийские пацаны. Поразительно живой рисунок окружала выписанная золотом и чернью виньетка орнамента.

– Это тебе, – сказал эльфёнок. – Мы сделали ещё две… тарзанки, – он старательно выговорил слово, – одну для девочек на другом пляже. Приезжай в Имладрис, человек – мы будем рады тебе, даже когда ты повзрослеешь.

– Спасибо, – кивнул Гарав.

Элронд пришёл провожать тоже – один, пеший и уже к самым воротам. Видимо, он говорил с Эйнором до этого, потому что сказал – будто в продолжение разговора:

– Так ты уверен, что не стоит посылать с тобой конных? Вам ехать по землям Рудаура, пусть и недолго.

– Нет, мастер Элронд, – покачал головой Эйнор, перехватывая конский повод. – Нет особой опасности, а тебе скоро может понадобиться каждое копьё. Благодарим тебя за гостеприимство.

– Вы принесли недобрые вести – но эти вести, может быть, спасли Имладрис, – сказал Элронд. – Пусть будет прямой и быстрой ваша дорога.

Оба оруженосца промолчали. Фередир – потому что явно горел нетерпением ехать. А Гарав… что ж Гарав…

* * *

Они проехали около двух лиг. В полнейшем молчании. Ни разу не оглянулся Гарав. Не позволил себе. Ехал и почему–то представлял, как вернётся через тридцать лет – уже немолодым… а Мэлет… что ж Мэлет? Она не изменится…

Потом он стал думать про своего сына… или дочь? Мысль была чудной. Странной. Это со смехом сопротивлялся удивлённый Пашка. А Гарав просто принял эту мысль. Нет, он приедет в Имладрис раньше. Не через тридцать лет. Через восемь. Обязательно. Проверить, кто родился и вырос… и сказать Глорфиндэйлу: «Я забираю его!» – если это будет сын. И пусть попробует не отдать.

А восемь лет – не видеть Мэлет?

Предстоящие годы превратились в чёрный холодный колодец. Интересно, подумал Гарав, не так ли смотрит в своё будущее Король–Чародей? От этой мысли стало жутковато. Но развернуть её в полномасштабное самоистязание Гарав не успел.

Ехавший первым Эйнор остановил коня.

Гэндальф сидел на плоском камне и читал растрёпанный свиток. Его конь – большущий, серый, как балахон хозяина – перегородил дорогу и смотрел на кардоланцев с возмущением старожила, которого попросили подвинуться какие–то мигранты. Из–под плаща Серого Странника торчал длинный меч. Рядом стоял всё тот же посох с надетой шляпой.

– Одну минутку, две строки, – замтеил Гэндальф, не поднимая головы. Эйнор переглянулся с догнавшими его оруженосцами. Гэндальф между тем хмыкнул, свернул свиток, ловким прыжком взлетел в седло и нетерпеливо заявил, подхватывая посох и шляпу: – Мы едем или нет?

– Мы – да, – согласился Эйнор, подъезжая к нему. – А ты едешь с нами, Серый Странник?

– Нам просто по пути, – отрезал Гэндальф. – Ровно до того места, где я решу, что наши пути расходятся… Кстати, Гарав, я так и не имел удовольствия послушать, как ты поёшь.

– У меян нет настроения, – буркнул Гарав. Брови Гэндальфа приподняли шляпу.

– Но тогда петь придётся мне, – почти жалобно сказал он, дряхлея в седле до такой степени, что Фередир сделал движение – поддержать старика под локоть. – Это будет тяжким испытанием для всех моих спутников… Неужели ты не можешь снизойти к моим сединам, юный оруженосец?! – лицо Серого Странника стало горестным.

Гарав сильно подозревал, что Гэндальф по обычаю гонит (помнится, он умел делать ВСЁ, а дряхлым временами нагло прикидывался). Но Эйнор на Гарава не смотрел, а Фередир смотрел выжидающе.

Мальчишка вздохнул. И махнул рукой:

– А! Ладно!

В Аласе, кормче «Три дуба»

Обжился Менестрель,

Была с ним медная труба

И медяков кошель,

В заплатах плащ

Кинжальчик в нем…

Зачем?

Когда–нибудь поймем.

Давал концерты за гроши,

И чувства в людях ворошил.

Пел про великие походы,

Про чужедальние народы.

Про честь, отвагу, боль и страх,

Про тех, забыт кто уж в веках…

Вот как–то вечером, под ночь,

Он арфу в руки взял.

Сказал:

«Послушать песнь, друзья, не прочь?»

Подумал и начал:

– Быть героем может каждый,

Но не каждому по силам,

Вот героем быть может

Человек ленивый -

Лень хвосты рубить драконам,

Лень спасать принцесс,

Страшно предпочесть дорогам,

Темный, жуткий лес…

…Пел так долго, весь он вечер,

Вел куплетом за куплет,

А закончил песню речью,

Малость рифмы в коей нет:

– Быть героем должен каждый!

Помни, друг – ведь это важно!

Когда поборешь лень и страх

Тогда поедешь на руках.

Стихи Павла Зубкова.

– Готов покляться, что стихи твои, – сказал Гэндальф. – И – неплохие, кстати, стихи; я знал людей, которых называли поэтами за худшие… А где это – Алас?

– В моей земле, – ответил мальчишка…

…Ехать в компании с Гэндальцом оказалось весьма и весьма приятно. Серый Странник в старческий образ больше не входил и вёл себя очень даже шумно и компанейски, но к полудню угомонился и перешёл на бесконечные – но при этом почему–то не надоедавшие – истории из давнего прошлого.

– Инглор был сыном Гилнора Светлого из Дориата и Ирит Нарготрондской, чье имя на Высоком Наречии было Ириссэ… – мерно покачиваясь в седле, рассказывал он как раз одну такую, а кардоланцы слушали, и дорога плыла мимо. – Однажды Гилнор ушел ненадолго из Дориата, но назад не вернулся. Вскоре стали говорить, что его убили орки, которые даже в годы Осады Ангбанда проникали в Восточный Белерианд. Но Ирит не поверила этим слухам. Как–то раз Ангрод сын Финарфина гостил в Менегроте, и увидел юного Инглора. Мальчик восхищенно взирал на воина–нолдо, и попросил князя взять его к себе в дом и научить сражаться. А среди эльфов было принято отдавать детей, когда те повзрослеют, на воспитание. Ангроду полюбился юный Инглор, и он посадил его себе на колени, назвав своим приемным сыном. Ирит испросила у Тингола согласия и поселилась вместе с сыном в Бар–эн–Эмин в Дортонионе…* – Гэндальф прервался. И вытянулся в седле.

*Хроника деяний эльдар и атани

– Впереди что–то происходит, – сказал он уверенно. – К оружию, кардоланцы.

Гарав немедленно подал Эйнору шлем, Фередир – щит. Мальчишки тоже полностью снарядились, и Фередир вежливо, но непреклонно сказал:

– Прошу тебя, Серый Странник, займи место между нами.

Мальчишки встали позади Эйнора – и справа–слева, образовав такой мини–клин.

Гэндальф хмыкнул, но противиться не стал, и все четверо двинулись рысью.

Уже через полминуты Гараву стало ясно, что маг был прав. Спереди – из–за рощицы за небольшим лужком – донеслись шум, неразборчивые крики и прилязгиванье металла. Воины преодолели луг и осторожно въехали в рощу, скрывшись за её зеленью.

Почти сразу же Фион вздыбился, и Эйнор склонился с седла вниз. Гарав не сразу различил, что в подлеске прячутся не меньше двух десятков тяжело дышащих хоббитов – женщин и детей. Они порскнули из–под копыт огромных коней в разные стороны, дети подняли крик, но это уже не интересовало людей, потому что за рощей шёл бой.

С полдюжины хоббитов с луками, прячась и перебегая по краю оврага, отделявшего рощу от ещё одной луговины, отстреливались от вертящихся там и тоже стреляющих в ответ вастаков. Тех было с десяток, они пускали стрелы с седла. Тут и там лежали тушки небольших лошадок–пони, какой–то разбросанный скарб, тела – двое вастаков, не меньше двух десятков хоббитов… и большинство тел были женскими и детскими.

Гарав увидел, что глаза Фередира стали бешеными, а губы искривились, обнажая оскал. Маг нахмурился и неожиданно ласково сказал продолжающим метаться и кричать хоббитам (их мужчины оборачивались в отчаяньи, думая, что в рощу пробрался враг – кое–кто явно собирался лезть через овраг на выручку):

– Не бойтесь, друзья. Мы поможем! – и вдруг…

Гараву почудилось, что маг с конём превратился в большое крылатое существо – птицу не птицу… Взметнулись полы балахона – и его серый перелетел овраг одним могучим прыжком. Более того – кони людей ринулись следом, Гарав еле успел вцепиться в узду и луку седла…

…Жёстко тряхнуло. Мальчишка плотно сжал колени и с изумлением понял, что сидит в седле. Мага видно не было, зато послышался крик Эйнора:

– Гарав слева, Фередир справа – смерть убийцам – дагор, Кардолан!

«УааааарррррРРР!» – зарычал его рог – когда успел схватить с перевязи и протрубить?!

– Даго–о–о–ор!!! – закричал Фередир, склоняя пику. И Гарав подхватил его крик:

– Даго–о–о–ор!!!

…Неизвестно, что подумали хоббиты при виде воинов–людей. Но, конечно, им показалось, что на помощь пришли могучие сверхъестественные силы – Гарав потом долго с удовольствием вспоминал молодое, изумлённое лицо с огромными глазами, в которых обречённая тоска сменилась надеждой на чудо. А Хсан уже нёс всадника дальше – и Гарав понял, что это будет первый его конный бой.

И как бы не последний – на коне мальчишка воевал плохо…

Высокая посадка позволяла вастакам приподниматься и стрелять из лука на скаку во все стороны. Но в конной сшибке посадка кардоланцев – глубокая, с прямыми ногами, прочно упёртыми в стремена – была идеальной для таранного удара. Кроме того, лошади у кардоланцев были мощней вастакских. А расстояние для луков позволяло сделать один залп. Один, да и то – не всем, потому что Гэндальф серым вихрем, в котором сверкали синие молнии, налетел на ближних вастаков.

Эйнор схлестнулся с вастаком, чей шлем был дополнен кольчужной маской и украшен пучком синих и золотых перьев. А потом Гарав получил страшной силы удар в щит и кувыркнулся с коня.

Его спасли сразу несколько вещей. Во–первых, вастак, наслышанный о конной посадке врагов, явно не рассчитывал, что сшибёт соперника одним ударом – и проскакал ещё полсотни шагов, прежде чем развернулся. Во–вторых, мальчишка умел падать и не покалечился, не выпустил ни щита, ни копья. А в третьих, враг явно не подозревал, как можно драться таким копьём, как у Гарава.

Падение оглушило и разозлило мальчишку. Во всяком случае, он не сделал того, что, по мнению вастака, должен был сделать одинокий пехотинец перед всадником – не побежал. Вместо этого он пригнулся и стал ждать, глядя только на летящую к нему солнечную искру – наконечник хвостатого копья вастака, который скакал полным карьером.

Копьё с треском ударило в подставленный щит. Но в последний момент, повинуясь чутью, Гарав чуть повернул его – и одновременно выкинул вперёд–вверх своё копьё, упирая его в землю тупьём.

Вастак взревел, но коротко и захлёбисто. Войдя под нижний край его круглого щита, широкий наконечник выскочил, пройдя через кожаный доспех, внутренности, почку – наружу – и выбил всадника наземь, проткнутого копьём навылет. Конь вастака с жалобным ржанием полетел в сторону. Гарав обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как валится из седла – по хоббитской стреле в каждом глазу – подскакавший и замахнувшийся на него второй враг.

В двадцати шагах рубились Эйнор и командир вастаков – видно, они не одолели друг друга копьём и пикой. Гэндальф возвращался с дальнего края луговины. Фередир, спешившись, осматривал бок Азара.

– Чёрт, всего один! – досадливо вскрикнул Гарав. – Один всего!

К нему подошёл Хсан. Удивлённо фыркнул – мол, ты куда делся, хозяин, мы так хорошо начали?! Гарав обнял коня, поцеловал:

– Прости неумеху…

Сабля упала из перерубленной над локтем руки вастака. Гарав услышал крик на адунайке:

– Пощады!

– Ты пощадил?! – свирепо прорычал Эйнор – непохоже на себя, Гараву на миг почудился золотой ореол, окруживший Эйнора и превративший юного рыцаря в огромного воина (и было в воине что–то… страшное, если честно…).

И Бар, сверкнув на солнце синей сталью и алым узором, рассёк вастака надвое – от макушки до седла…

… – Смотри, – Фередир гадливо показал Гараву наконечник подобранной вастакской стрелы – с двойным шипом. – Не вырвешь сразу, только вырезать из тела… Погань смрадная, хуже орков.

– Не сравнивай даже скверных людей с орками, – сказал Эйнор. – Что с Азаром?

– Бок поцарапал, в коня били, да я увернулся – знаю их сучью повадку исподтишка кусать…

Эйнор кивнул. И повернулся к Гараву:

– Кувыркнулся ты знатно.

Гарав повесил голову. Он понимал, что уцелел случайно.

– А вот как ты конного поддел – это смотреть было приятно, – закончил Эйнор. – В общем, ни хвалить, ни ругать не буду.

– Я научусь… – пробормотал Гарав. Эйнор махнул рукой:

– Закончили.

Хоббиты между тем собрались вокруг спешившегося Гэндальфа – он казался добрым и терпеливым дедушкой в окружении множества внучат. А между тем этот дедушка зарубил пятерых вастаков – столько же, сколько кардорланцы вместе, даже больше на одного. (Двое было за Фередиром, по одному – за Эйнором и Гаравом.) Впрочем, собрались там только женщины и дети – мужчины ходили по полю. Они потеряли всех пони… и, хотя разбросанные вещи уцелели, среди убитых были четыре женщины и десять детей. Почти все они были либо заколоты в спину копьями, либо зарублены ударом по голове, в лицо – такой удар всадник наносит, уже проскакав мимо бегущего от него пешего – удар назад и вниз, от него почти нет спасенья.

– Сволочи, – сказал Гарав по–русски, увидел маленькую девочку (почти человеческую) с разрубленной надвое головкой. Сглотнул и, присев, стал осторожно обвязывать бинтом из сумки страшную рану, чтобы скрыть её от глаз. – Сволочи, за что они их?! Твари, гады… – он вытер намокшие глаза о плечо и расцарапал лицо жёсткой кожей колета. – С ними так надо, пойти в их земли и с ними так надо со всеми…

– Не говори так, оруженосец… – тихо сказал подошедший Серый Странник. Гарав вскинул глаза:

– Ты знаешь мой язык?!

– Я читаю по твоему лицу, – печально ответил Гэндальф, становясь на колено и опираясь на посох. – Но знаешь… Падение Нуменора началось не с того дня, когда его короли открыто возжелали зла. Нет. С того дня, когда они решили, что обладают единственной правдой – и она так велика и правдива, что не грех принести её и другим людям… да хотя бы и на остриях мечей. Ради их пользы… Твой рыцарь был прав, Гарав, – Гэндальф повёл вокруг рукой, – это – тоже люди. Плохие, злобные, глупые – но люди…

– Это не люди! – запальчиво и яростно крикнул Гарав. – Ты не прав, Гэндальф, это – не люди, и никогда я не соглашусь с этим!

Гэндальф ссутулился.

– Ну что ж, – сказал он тихо и устало. – Каждый идёт своей дорогой, Гарав. Своей. Это и есть милость и право…

Он поднялся и тихо, но заливисто свистнул. Кони вастаков, бродившие тут и там по луговине, навострили уши и стали собираться к магу – в этом было что–то жутковатое. А Гэндальф заговорил, обращаясь к хоббитам – на странном, ни на что не похожем языке. Те внимательно слушали, тоже подходя ближе – гораздо решительней коней, которые одобрительно кивали речи мага. Наконец Гэндальф обратился к Эйнору:

– Рассчитывал я с вами доехать до моста. Но сами видите, малышам моя помощь нужна гораздо больше. Я помогу им похоронить павших и с поклажей добраться до Имладриса… А ты, рыцарь Эйнор, не откажешься ли выполнить мою просьбу?

– Всё, что смогу, – коротко ответил Эйнор, передавая шлем Гараву.

– Отложи ещё ненадолго свой путь на юг. За мостом стоит большой объединённый отряд артедайнцев и кардоланцев. Им командует Арафор сын Арвелега, – Гарав заметил, как брови Эйнора дёрнулись, – и ты передай ему всё, что видел и слышал в последние дни.

– Я сделаю это, – кивнул Эйнор. И не удержался: – Откуда ты знаешь про отряд, Серый Странник?

Гэндальф нахмурился:

– Что сказали тебе в ту ночь, когда принимали в рыцари, Эйнор сын Иолфа?

Эйнор усмехнулся:

– Я понял тебя, – и махнул рукой: – В сёдла, живо!

* * *

При виде отряда у Гарава стало легче на сердце. До сих пор самым большим соединением «хороших парней», которое он видел, были эльфы Фарона, и Гарав где–то в глубине души продолжал побаиваться малочисленности «наших». Но тут…

За мостом, к югу от Восточного Тракта (вот уж насквозь знакомое место…), стояли бесчисленные шатры, полыхали костры – и висел над лагерем ровный шум, сложенный, как из кусочков мозаики, из лязга металла, ржания коней, людских голосов, песен и смеха. Даже издали были видны знамёна – серебряная на синем шестиконечная звезда Артедайна, красные на чёрном Мечи Кардолана – и ещё какие–то: серые с алым орлом и голубые с белым лебедем. Солнце как раз начинало садиться за спинами путников за далёкие теперь Мглистые горы, и его лучи освещали лагерь, придавая многоцветью ясное веселье.

– Здесь Кирдэн! – воскликнул радостно Эйнор, привстав в стременах, и по его лицу Гарав понял вдруг: рыцарь всё это время беспокоился и мучился сомнениями. – Лебедь! Хвала Валарам!

– И даже рудаурцы здесь, – Фередир дёрнул Гарава за рукав кольчуги. – Орёл – это герб Рудаура… Тысяч восемь–десять, – оценил он общую численность войска.

– А сколько может выставить Кардолан? – спросил Гарав, пуская коня за рыцарем, Фион которого уже зарысил вперёд. Фередир пожал плечами. Эйнор ответил, не оборачиваясь:

– Тяжёлой конницы – восемь сотен. Средней – две тысячи. Тяжёлой пехоты – восемь тысяч, лучников – пять. И тысячи две вспомогательных частей… Артедайн может больше; здесь, кстати, считай четверть нашего войска.

– А ополчение? – Гарав посчитал около восемнадцати тысяч, сложил это с – ну, пусть! – тридцатью тысячами Артедайна, округлил до большего, и получившиеся пятьдесят тысяч – хорошо если, только вдвое меньше, чем у Ангмара! – ему не понравились. Эйнор отозвался:

– Можно созвать. Но его не поведёшь воевать далеко от своих земель.

– Ха, – вмешался Фередир довольно нахально. – У Гондора одной тяжёлой конницы двадцать тысяч! А сколько людей у наших родичей к северо–востоку от Мглистых гор? – про эльфов он не говорил принципиально. – Мы раздавим Ангмар, как улитку! – и дёрнул ногой в стремени, давя воображаемого врага.

Гарав промолчал. Он мучительно старался вспомнить, чем же закончилась истории я арнорских княжеств? Явно ничем добрым, иначе Арагорн не был бы Бродяжником (телконтаром, усмехнулся мальчишка, вспомнив старого оружейника в Форносте)… но когда? Как?..

…Княжич Арафор, как уже давно сказали Гараву, на своего отца – тот пошёл в бабку–северянку, редкий брак в династии князей Артедайна! – похож не был. В принципе, Гарав подумал бы, что это дальний родич Эйнора. Арафору было лет двадцать, не больше; высокий, темноволосый, быстрый, с повелительными жестами и жёсткой речью, он по приятельски приобнялся с Эйнором, кивнул оруженосцам, показав рукой, чтобы поднялись с колена и, выслушав короткий рассказ на квэнья, поморщился:

– Они стоят дальше по берегу Буйной и никуда не идут. Две других армии – чуть меньше – напротив Форноста и на севере нагорий, почти у залива Форохел. Четвёртая – в Карн Думе… откуда ты так счастливо выбрался, – Арафор улыбнулся, и Гарав с Фередиром напряглись – им одновременно почудилось в этих словах княжича что–то вроде подозрительного упрёка Эйнору. Но Эйнор засмеялся, и Арафор весело сказал мальчишкам: – Не поднимайте шерсть на загривках, tittе huani. Я сказал то, что сказал, и второго дна у моих слов нет… Ты останешься ночевать? – снова повернулся он к Эйнору.

– Нет, благодарю, – покачал тот головой (оруженосцы разочарованно засопели в унисон). – Раз уж меня занесло сюда – загляну в Пригорье… по делам. А оттуда спущусь по Барандуину прямо в Зимру.

– Как знаешь, – развёл руками Арафор. – Нужны деньги или припасы? – Эйнор покачал головой. – Я провожу вас сам…

…И он правда проводил – не меньше лиги ехал впереди рядом с Эйнором (они о чём–то говорили на квэнья), следом – Гарав с Федериром и трое оруженосцев Арафора (двое чуть младше его самого, один – в возрасте Гарава), дальше – два десятка конных из личной сотни княжича. Оруженосцы тоже не молчали – и Гарав подумал, что, если все они похожи на этих и на Фередира – то, наверное, общаться с ними будет легко, надо только поглубже вникнуть в темы коней и охотничьих собак и привыкнуть, что женщин часто обсуждают вовсе не «куртуазно»… ну а про оружие он и сейчас мог говорить свободно и даже поспорил с одним из оруженосцев насчёт харадримских клинков, про которые тот говорил, что хороших харадримцы просто не привозят – Гарав же был уверен, что и не надо, потому что тамошняя сталь в первый же мороз подведёт*.

*Гарав прав. Знаменитая «дамаскская сталь», привезённая на север (Русь, Скандинавия, Германия) при сильных морозах разлеталась, как стекло. После неудачных опытов с такой сталью европейские мастера стали делать не боящийся морозов «сварочный» булат, а восточные клинки перестали даже просто завозить (не найдено ни одного). Лучшие мечи в Европе делались, видимо, франкскими мастерами. Кстати, скверное качество «великолепных восточных клинков» нашло подтверждение в войнах между англичанами и индусами конца XVIII – начала XIX века. Было зафиксировано множество случаев, когда клинки индийских кавалеристов – маратхов и раджпутов – разлетались на куски при столкновении с шеффилдскими клинками английских драгун. Ну, собственно, весь «загадочный Восток» – от Турции до Японии – и состоит из вот таких «загадок»: смеси претенциозного гонора и напущенного вокруг довольно убогих «достижений» тумана.

Потом кто–то в конвое начал песню – древнюю, в которой были слова про то, что «пускай рыдают вдовы, пускай горит земля – шагают легионы Золотого Короля!» На него было зашикали, но Арафор крикнул, не поворачиваясь:

– Пусть!

– По выжженной равнине марширует легион!

Мы – воины стальные,

Потомки Трёх Племён!

Даст дикарям неверным порядок и закон

Наследник Рода Бэора -

Король Ар–Фаразон!* – гремело в лесу над Трактом…

*Стихи Элхэ Ниэннах. Не нужно удивляться такой снисходительности Верных к памяти о нуменорском прошлом. Желающих разобраться в вопросе отсылаю к интересной статье Азрафель (Ольги Белоконь) «О верности Верных (или почему царь все–таки настоящий)». И вообще – подумайте сами; в СССР было много нелепого и глупого. Но сейчас даже среди молодых людей, не видевших его в глаза, значительная часть отчаянно ностальгирует по Красной Империи. Не думаю, что у нуменорцев было иначе.

… – А как княжич нас назвал? – спросил Гарав, когда они разъехались – уже под луной, ущербной, но яркой – на распутье, где от Тракта уводили несколько тропинок – и княжеский конвой исчез в тенях. – Это… tittе huani, – повторил он.

– Щенята, – усмехнулся Эйнор*. – Ты обиделся?

*Дословно – «маленькие гончие псы»

– Нет, – пожал плечами Гарав. «Я не обиделся даже на то, что ты меня высек," – хотел сказать он, но не сказал, хотя это было правдой. А Фередир не без лукавства спросил:

– Эйнор, а мы успеем в Пригорье до лоэндэ?

В воздухе свистнул повод, но Фередир ловко уклонился, вскочил обеими ногами на седло и крикнул, пружинно выпрямившись:

– Хэй!

Азар прижал уши, всхрапнул и рванул вперёд, унося хохочущего мальчишку, который ещё и пританцовывал на седле. Эйнор и Гарав засмеялись.

– А что такое лоэндэ? – спросил младший оруженосец.

– День летнего солнцестояния, – ответил Эйнор. И замолчал.

* * *

На пятый день пути по Тракту – очень быстрой скачки, можно сказать – они остановились в «Гарцующем пони» в третий раз (Гарав – во второй). При виде Гарава Наркисс окаменел лицом и за ужином подал в кружке Гарава воду.

Гарав рассмеялся и попросил прощенья…

Впрочем, остановились они вдвоём. Эйнор объявил, что оставляет Фиона на их попечение и вернётся через три дня. Оруженосцы сделали Уверенные В Правоте Господина Лица и расхохотались только когда Эйнор ушёл.

Погода стояла совершенно летняя – жара, солнечно и празднично. Пригорье готовилось к дню солнцестояния серьёзно, как готовятся люди к празднику в мире, где праздников вообще–то не очень много. Другое дело, что оруженосцев никто не звал праздновать – они были хоть и уважаемыми, но чужаками, а в этом удалённом месте такие праздники всё ещё носили отпечаток древнейших ритуалов с местами жутковатым оттенком – вроде тех историй, которые любил рассказывать Фередир.

Впрочем, они не особо и настаивали на участии. Можно было спать до боли в спине, есть от пуза, фехтовать, стрелять в цель, бороться и драться с Фередиром, не носить доспехи, ходить босиком, кататься по окрестностям и купаться в речке – что ещё–то надо? Правда, Гарав нет–нет да и порывался уточнить, где там Эйнор и как выглядит его девушка, но Фередир махал рукой и делал секретное лицо: мол, не наше дело. Гарав решил, что и правда – не наше и был благодарен Фередиру за то, что неунывающий дружок отвлекал его – наверное, неосознанно, но «конкретно»! – от мыслей о Мэлет. Мальчишка подозревал, что дикая тоска – испытанная во время отъезда и потом ещё несколько раз по ночам, тоска, от которой он один раз изгрыз в лохмотья край ремня – ещё неоднократно вернётся… но – не сейчас. Не сейчас.