Текст книги "Garaf"

Автор книги: Олег Верещагин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

– Надо уйти наверх, – сказал Фередир сердито и тихо. – Смотреть на них…

Гарав издал неопределенный насмешливый звук. А Эйнор – совершенно неожиданно для самого себя, сказать по чести! – устроился удобней, кашлянул, стукнул по столу кулаком – и голос юноши, казалось, приподнял низкую крышу:

– Впечатан в землю четкий шаг,

Содрогнется земля,

Идут воители меча,

Гвардейцы Короля!

Ведет нас солнца ясный жар,

И землю опалит

Клинков серебряный пожар,

Что средь небес горит!

Услышь же нас, великий град:

«Zagir annardi anGimlad!»

Услышь, подзвездная земля:

«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»

Вастаки, громко разговаривавшие на своём языке, замолчали и оглянулись изумлённо. Честно сказать, и оруженосца уставились на своего рыцаря с удивлением. А Эйнор распевал, пристукивая кулаком:

– Когда Король дает приказ,

Превыше воли нет!

Его слова прочертит сталь

В тени звенящих лет!

Гимлад свободу обретет

От смерти злых оков,

Прославится героев род,

Избраников веков!

Услышь же нас, великий град:

«Zagir annardi anGimlad!»

Услышь, подзвездная земля:

«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»

И в наших душах жар огня,

Нам светит Азрубэл,

Своих воителей храня

От язв, мечей и стрел!

Гори, огонь! Исчезни, враг!

Пред нами жалок тот,

Кто побороть не смеет страх,

В чьем сердце – талый лед!

Услышь же нас, великий град:

«Zagir annardi anGimlad!»

Услышь, подзвездная земля:

«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!»

Вообще–то это была песня врагов предков Эйнора. Людей Короля. Но было в ней что–то… в общем, что–то такое. Такое. Да и Эйнору явно было сейчас важно бросить вызов вастакам – а ничего более вызывающего, чем перекатывающиеся слова: «Zagir annardi anGimlad!» – для них не было.

– Стоит Гимлад средь вечных вод,

И Остров охранит

Златая Гвардия его,

Надежный, крепкий щит!

Так говорит нам нардубар,

И в этом службы соль:

«Превыше жизни Зэннабар,

А выше – лишь Король!»

Услышь же нас, великий град:

«Zagir annardi anGimlad!»

Услышь, подзвездная земля:

«Zagir 'nArun 'nAbarzayan!» (1.)

Стихи Анариэль Ровен.

Последний припев все трое уже проорали вместе – Фередир и Гарав переглядывались с сияющими лицами и тоже лупили кулаками. Они и не заметили даже, что невысокий человек в плаще бросил пить и тоже смотрит в их сторону.

Над столом вастаков молча сверкнули кривые лучи сабель. Они повскакали, отшвыривая стулья; хозяин, ещё до этого уславший жену, шарахнулся за стойку.

– Тарканы! – крикнул сташий. – Враги Господина! Вперёд, дети мои!

– Барук Казад! – грохнуло позади, и командир вастаков, с хрипом прогнувшись – он пытался увидеть, что же ударило его в спину? – рухнул на пол. Между лопаток торчал небольшой метательный топор. Вскочивший посетитель отбросил плащ и оказался гномом – довольно высоким для своего рода, с грозно топорщащейся бородой. Гном крутил в лапах второй топор – на длинной рукояти. – Барук Казад! Руби их, люди!

– Дагор, Кардолан! – крикнул Эйнор, выхватывая Бар.

Вистину штамп – «всё смешалось». Но ненадолго – четверо на четверо было невыгодным раскладом для вастаков. Вскоре все четверо лежали мёртвые, и улыбающийся гном пожимал предплечье тяжело дышащему Эйнору:

– Фенодири, горный мастер, – пробурчал он из бороды. – Позорно было видеть, как люди трусят в своём же доме, да один я бы не справился.

– Эйнор сын Иолфа, рыцарь Кардолана, – ответил Эйнор. – Почтенный гном очень вовремя начал драку.

Гарав зарубил своего вастака в углу у очага – раскроив тому шею колющим выпадом. Сопротивлявшийся с отчаяньем загнанной в угол крысы, вастак успел рассечь бездоспешному мальчишке левое плечо, и теперь Гарав, шипя, терпел руки Фередира, который усадил друга за стол и, сбегав за набором, зашивал длинную рану серебряной гнутой иглой.

– Их сабли – не оружие, – рассуждал Фередир. – Глянешь – страшно, порез в пол–ярда, кровища льёт… А посмотришь – там глубина с муравьиную ножку. Вон как ты его – другое дело, он только – плям, плям… – оруженосец смешно передразнил звуки, которые издавал вастак, пытаясь вдохнуть распоротым горлом… Ещё пару стежков…

– Я тебе что, коврик, что ли… ссссссссссСССССССССС!!!

– Разреши–ка мне, уважаемый оруженосец, – Фенодири, закончивший вытирать свой топор, подошёл к мальчишкам и открыл маленькую серебряную коробочку. – Это слёзы гор, драгоценнейшая мазь… – при слове «драгоценнейшая» голос гнома слегка дрогнул, а глаза стали сомневающимися – стоит ли тратить средство на обычного человеческого мальчишку, каких вокруг десятки тысяч? – Раны от неё заживают в одну ночь.

Старательно сопя, гном аккуратно – и экономно, сволочь бородатая! – намазал свежий шов тёмной, щипучей и остро пахнущей дрянью из коробочки, которую тут же решительно убрал, как будто опасаясь, что люди потребуют ещё.

– Благодарю, почтенный гном, да удлиннится бесконечно твоя борода, – с некоторым сомнением воспользовался Гарав прочитанной в книге Пашкой благодарностью (он не понимал, как кому–то может нравиться бесконечно удлиняющаяся борода?!). Но, как ни странно, попал в цель – гном вспушил бороду рукой, его глазки довольно блеснули.

– Оруженосец вежлив, – признал он. Фередир издал неопределённый звук.

Эйнор между тем препирался с хозяином, все претензии которого сводились к обвинению: «Подставили!!!» В принципе, он был не так уж не прав – и успокоился только когда Эйнор сказал, что они спрячут трупы, уведут коней, а трактирщику сыпанул чуть ли не дюжину кастаров.

Этим пришлось заниматься часа два. Сын хозяина – мальчишка лет 10, который, в отличие от родителей, образ действий гостей совершенно одобрял – показал в трети лиги от деревни расщелину, помог – без малейшей брезгливости – перетаскать вастаков и тут же начал проситься с кардоланцами. Клятвенно обещая не быть обузой, служить, разжигать, варить, чистить и быть бесстрашным в бою. За всеми этими хлопотами – от малчьишки удалось отвязаться, только объяснив ему, что все сражения ещё впереди и смелые витязи понадобятся «на местах» – почтенный Фенодири тихо слинял, прихватив с собой всех лошадей вастаков (необычно для гнома) и их кошели. Умаявшиеся кардоланцы, обнаружившие это только по возвращении в трактир, ошалело помолчали, а потом начали хохотать.

– У нас это называется – жук, – заключил Гарав, садясь на постель.

– А у нас – разведчик, – Эйнор усмехнулся напоследок и стал раздёргивать перевязи. Фередир округлил глаза:

– Думаешь?!

– Уверен. Делает то же, что и мы делали. Скорей всего, выполняет волю этого старого скота Фрора из Мории.

– За что ты о нём так? – удивился Гарав. Эйнор поморщился:

– Морийские гномы – наши союзники и верные ненавистники зла, это правда. Но правда и то, что их Государь – старый скот, скряга и негодяй.

Больше рыцарь ничего объяснять не стал. Фередир между тем проверял мощный засов на прочной двери.

– Выходит, Руэта выступил в поход, – сказал он, возвращаясь к постели и садясь. – Куда, неужели на нас?!

– Скорей всего, – угрюмо согласился Эйнор. – В Зимру, утром – в Зимру, галопом… И вряд ли это один Руэта.

– Думаешь – и Чёрный Король тоже? – Фередир передёрнулся.

Эйнор молча кивнул.

* * *

Гарав проснулся задолго до рассвета.

Эйнор и Фередир спали – молча, только Фередир по своей всегдашней привычке улёгся на живот между рыцарем и младшим оруженосцем и сопел в подушку.

Гараву приснился залитый кровью двор и человек в седле – с чёрными с проседью волосами и насмешливым лицом – разрубающий другого человека за отказ предать.

Руэта Рудаурский.

Плечо дёргало, но это была боль уже заживающей раны – гном не обманул. Ох, ещё шёлк выдёргивать… Гарав поморщился в невидимый потолок. Вспомнил тот перевал, через который они проезжали вчера. «Завтра утром, с рассветом, по дороге с той стороны холмов проследует на юг Руэта, князь Рудаура…»

Дорога там одна. Через пару часов по ней поедет тот, кто ударил Фередира ногой в лицо… Тот, кто верно служит Ангмару…

Мальчишка бесшумно откинул свой край большущего одеяла и тихо спустил ноги с кровати.

* * *

Хсана он оставил внизу, у подножья холмов, где лежал густющий непроглядный туман. Но, когда он поднялся вверх, там было чисто и почти светло – солнце готовилось взойти.

Перевал с холма был как на ладони. В четверти километра.

Мальчишка стал искать место для засидки…

…Гарав ждал.

Двести пятьдесят метров – хорошее расстояние для прицельного выстрела и из огнестрельного оружия. Он покосился на лежащий рядом арбалет, осторожно потрогал – нет, скорей погладил – тетиву и лук, в которых ощутимо жила под пальцами тугая страшная мощь.

– Не подведи, – пробормотал он. – Только не подведи.

Мальчишка хорошо понимал, что четверть километра для его арбалета – это много, очень много. И дело даже не в расстоянии в первую очередь. Просто те 150 килограммов усилия, которые даст его дуга, на таком расстоянии не позволят пробить даже прочную кожаную кирасу. Значит, надо бить в лицо.

Только в лицо.

Всё, что осталось – пропасть и крик…

Кто дотянулся – будет убит.

Крылья стальные. Бег от себя.

Вот и взошла восьмая луна!

Гарав положил щёку на руки, скрещенные на прикладе арбалета. И стал думать про Мэлет – мысли были светлыми и пустыми, как прозрачная вода в тихой речке в ясный солнечный день. Других мыслей ему сейчас не хотелось…

…Кавалькада под яркими знамёнами начала переваливать через седловину холма с первыми лучами солнца. Впереди скакал всадник в пронзительно–зелёном плаще.

Руэта.

Гарав лёг удобней. Как можно удобней. Уперся ногой в заранее присмотренный камень и положил арбалет между заранее приготовленными камнями.

Что охраняет камень наших лиц?

Зачем звезда с росой полночной спорят,

Рождая ожиданье для убийц

И время пасть в обойме для героя?..

Не было ни волнения, ни азарта, ни страха, ни ощущения того, что делаешь историю. Взрослые люди и нелюди долго забавлялись с мальчиком, с его душой, с его мозгом, с его телом и вот – всё сделано, он не боится, не жалеет и не ждёт.

Говори, говори, моё счастье…

Говори, задыхаясь от боли…

Серебристым рассветом однажды

Я тебя обесчестил любовью…

Мэлет.

Они все идут убить её, виденную один раз, любимую навсегда…

Отдавай, отдавай моё счастье -

Жар раскатистым ядом по венам…

Так у нас получается часто -

Изменённый – всегда неизменный…*

В мыслях Пашки звучат отрывки из песен группы «Джэм».

Этого достаточно.

Руэта остановил коня и поднял руку. Ну конечно. Все они делают историю и обязаны говорить красивые слова, которые запишут в летописях и которые будут с восторгом повторять в школах через тысячу лет наивные юные идиоты, которые не знают, например, как пахнет то, что вываливается из распотрошённого человека и как люди собирают это обратно в живот… Там будет написано, как появился великий Рудаур, страна отваги, родина свободных, отчизна верных.

Ни слова не будет сказано о рассечённом мечом человеке, который отказался предать клятву. О том, как пытали Фередира и как выламывали душу кричащему от ужаса мальчику по имени Пашка…

…Ну нет, князь Руэта.

Ну нет, король Ангмар…

…Гарав поймал «на мушку» еле различимый овал лица. Чуточку поправил прицел – на таком расстоянии стрела неизбежно снизится, и уже немало… вот так должно хватить. Сделал вдох. Выдох.

И выстрелил.

Две секунды Гарав оставался неподвижным, как камни, среди которых лежал. А потом… потом он увидел, как всадник сделал короткое движение рукой – и начал валиться из седла на конский круп…

…Болт с гранёным бронебойным наконечником попал Руэте Рудаурскому в левый глаз.

Вождь холмовиков и самозваный князь Рудаура умер ещё до того, как начал заваливаться на спину.

Мгновенно.

А Гарава – Гарава спасло то, что никто из окружавших Руэту телохранителей не мог даже предположить, что прицельный выстрел из арбалета сделан за две с половиной сотни ярдов. На гряду холмов за деревьями никому просто не пришло в голову посмотреть.

Потому что он и не думал никуда бежать. Он сел, осторожно положил арбалет на колени. Покачал головой и закрыл глаза.

* * *

Руки Эйнора не легли Гараву на плечи – нет, вцепились, как стальные штурмовые крючья в обрез стены.

– Ты застрелил Руэту из арбалета?! – бешено спросил нуменорец, подтягивая оруженосца ближе к засветившимся гневом глазам. Гарав кивнул, не пытаясь сопротивляться. – Без всякой чести?!

– Какой чести ему надо? – процедил мальчишка. Он не был испуган, скорей подкатило туповатое равнодушие. – Получил, на что давно нарывался…

«Нарывался» Гарав сказал по–русски. Эйнор тряхнул оруженосца, как старый плащ:

– Не смей говорить непонятно!

– Ты же всё равно не помёшь, – Гарав вернулся к адунайку. – Даже если я буду говорить на этом языке, рыцарь Эйнор… Ты не видел, как он зарубил людей, не хотевших изменить присяге. Только за это. Какой чести он ждал? Я сделал то, что сделал. И рассказал тебе, и это правда – ты можешь поехать туда и послушать, как там воют по этой сволочи… И я рад тому, что сделал. Можешь меня высечь, отослать прочь, убить; наконец – опозорить своим словом на весь Север… Руэты больше нет. Как нет во мне раскаянья к содеянному.

– Ты сам умрёшь от стрелы, пущенной без чести, – сказал Эйнор спокойно, даже отстранённо как–то, выпуская плечи оруженосца. – Уходи прочь и сделай так, чтобы я тебя не видел хотя бы этот день. Я ничему не научил тебя.

Гарав поправил одежду. Молча отсалютовал кулаком – к сердцу – вперёд–вверх. Чётко, непонятно повернулся – красиво так, пристукнув каблуками. И вышел.

– Ты неправ, Эйнор… – сказал молчавший всё это время Фередир. И не опустил глаз, когда нуменорец обернулся к нему – с прежним бешенством. – Ты не прав, рыцарь Кардолана, – упрямо повторил Фередир, вставая. – Если и судить Гарава, то не тебе и не мне. Не нам, спасшимся ценой щедрого ломтя, отрезанного от его души.

– В благодарность я должен покрывать выстрел труса?! – огрызнулся Эйнор. Но как–то неуверенно.

– И второй раз ты не прав, пророча ему такое, – продолжал Фередир. – Люди твоей крови должны следить за тем, что говорят в гневе. А Руэта был смел, но подл. И получил впрямь давно отмерянное судьбой; вот только передать свой дар она как–то не удосуживалась, пришлось послужить гонцом Гараву.

Фередир тоже отдал честь и вышел.

Эйнор остался стоять посреди комнаты…

…Гарава Фередир отыскал за сараем, где тот сосредоточенно и деловито ломал арбалет. Несомненно, Волчонок услышал шаги друга, но глаз не поднял, кинжалом пытаясь расщепить удобный приклад.

– Он пожалеет о своих словах. Уже пожалел, – сказал Фередир. – Волчонок, слышишь?

– Да, – белая щепка окрасилась кровью из порезанного пальца. Фередир сел рядом, взял друга за руку и, дёрнув не глядя подорожник из–под ног, стал приматывать его вытащенной из кошеля на поясе полоской ткани. Гарав больше ничего не говорил, только кривился и кривился… Фередир потупился, чтобы не видеть слёз. И лишь изумился, снова вскинул голову, когда услышал, как Гарав сказал со смехом:

– Veria rokuennya… он так сказал тогда… я почти поверил, что это правда… а теперь он так меня ударил… – и неожиданно запел:

– Разводит огонь в очаге каждый свой

Каждый смертный под кровом своим…

И четыре ветра, что правят землей,

Отовсюду приносят дым…

– Гар!.. – ахнул Фередир. И умолк, потому что не узнавал голоса друга. Нет, спорить нечего, это, конечно, был голос Гарава… но как он пел!!!

– То по холмам, то по далям морским,

То в изменчивых небесах

Все четыре ветра несут ко мне дым -

Так, что слезы стоят в глазах!

Так, что слезы от дыма стоят в глазах,

Что от скорби сердце щемит…

Весть о прежних днях, о былых часах

Каждый ветер в себе таит…

Стоит раз любому из них подуть -

Тут же весть различу я в нем.

В четырех краях пролегал мой путь -

И везде мне был кров и дом.

И везде был очаг средь ночей сырых,

В непогоду везде был кров!

Я, любя и ликуя за четверых,

Спел им песнь четырех ветров!

И могу ль с беспристрастной душой судить,

В чем дому огонь горячей,

Если мне в одних довелось гостить,

А в других принимать гостей?

И могу ли любого я не понять–Скорбь и радость в его очах -

Это все и мне пришлось испытать,

Это помнит и мой очаг!

О, четыре ветра, вас нет быстрей,

Вы же знаете – я не лгу!

Донесите ж песнь мою до друзей,

Пред которыми я в долгу!

Кто меня отогрел средь ночей сырых,

В непогоду пустил под кров…

Я, любя и ликуя за четверых,

Спел им песнь четырех ветров…

Стихи Дж.Р.Киплинга.

– Это… он? – Фередир часто дышал. – Это Мэглор… сделал?

Гарав кивнул.

– Наверное. Наверное, он мне всё–таки не приснился.

А потом оруженосцы увидели идущего к ним Эйнора. И встали – оба, плечом к плечу. Гарав уронил с колен уничтоженный арбалет.

Эйнор остановился в двух шагах от мальчишек. Вытащил меч – медленно, неспешно, длинно. Потом встал на колено и склонил голову, вонзив меч рядом и опершись на него рукой.

– Гарав, прости меня, – тихо сказал он. – Прости за то, что я сделал с тобой, Волчонок. И слова мои прости… если можешь.

Гарав часто заморгал. И глупо сказал:

– Ну чего ты…

– Прости, – Эйнор не поднимал лица.

– Ну чего… – Гарав стал поднимать рыцаря. – Эйнор… ну не надо так… ну ты на себя не похож… – он хлюпнул носом и вдруг (Эйнор всё–таки встал) разревелся по–настоящему, навзрыд. И обхватил Эйнора сухо зашуршавшими кольчужными руками, громко всхлипывая и жалобно выплакивая полудетскую–полумужскую обиду и тяжёлый, долгий, неподъёмный даже для взрослого – страх: – Я так боялся… мне так страшно было… я совсем думал, что конец… а ты меня после всего так… как щенка под живот сапого–о–о–о–ом!..

Эйнор уронил меч (Фередир поймал неуловимым движением) и прижал к себе плачущего оруженосца.

– Прости меня, – снова повторил он надорванным голосом. Гарав готовно закивал, царапая нос о кольчугу под оплечьем Эйнора.

Фередир вздохнул. Подошёл и, не выпуская из руки Бара, обнял – на сколько хватило рук – своих друзей. И рыцаря, и младшего оруженосца…

…Арбалет Гарав взял с собой.

* * *

Левым берегом Буйной шла армия.

Не отряд – именно армия. Нет, в ней не было слитной чёткости римских легионов или греческих фаланг (почему–то Гарав именно это вспомнил – памятью Пашки). Она не двигалась, она скорей текла – текла десятками извивающихся ручейков, которые сближались, отдалялись, а иногда даже впадали друг в друга или разделялись вновь. Некоторые ручейки текли быстрей, некоторые медленней, некоторые – вообще еле ползли. Гарав различал чёрные отряды орков – составлявшие основную массу войска, они еле двигались, рассыпая вокруг себя точки отставших (солнце, хоть и вновь спрятанное за ползущими с севера тучами, явно «давило на голову» этим воякам). Различал искристо сверкающие сталью группы холмовиков – под тяжёлыми стягами кланов. Тут и там гарцевали группы всадников, но явно лёгких – вастаки. И только в двух местах Гарав различил ровно и быстро идущие длинные и почти ровные прямоугольники конных панцырных сотен.

Видимо, гибель Руэты в этом движении уже не могла ничего остановить.

– Ё–бли–и–иннн… – процедил мальчишка, рефлекторно вцепляясь пальцами в камень. Он впервые видел тут настоящую армию. И неожиданно подумал – а что могут противопоставить этому его друзья? Сколько воинов стоит за Эйнором? Он напряг память, пытаясь вспомнить – какой была судьба Кардолана. Вот дурак же, ну что стоило взять у Олега Николаевича все книги Толкиена и прочитать!!!

– Они идут на Имладрис, – процедил Эйнор, сползая вниз со скалы. Гарав и Фередир спрыгнули рядом. – Не на Зимру. Вообще не на нас. Проклятье! Мастер Элронд ничего не знает… Идут через Рудаур, как у себя дома – наверняка к мосту через Буйную. Такая орава собъёт стражу с ходу…

– В Имладрисе знают, наверное, – неуверенно сказал Фередир. – Мастер Элронд видит всё…

– Король–Чародей умён и силён, – Эйнор вытер лицо ладонью, словно липкую маску с

себя стягивал. – А Элронд смотрит сейчас не сюда, дел хватает на Востоке…

– Их не меньше двадцати тысяч, – Гарав соскочил сверху. – Это только те, которых видно и можно прикинуть на глаз… А сколько воинов в Раздоле?

– Тысячи три тысячи, не больше, – ответил Эйнор зло. – Конечно, они не чета не то что оркам, но и холмовикам. Но если удастся напасть внезапно…

– Так какого чёрта мы тут сидим? – грубо спросил Гарав. – Надо скакать в Раздол и предупредить эльфов. Я с самого начала так хотел!

– Боюсь, что их передовые отряды уже почти у моста, – покачал головой Эйнор и оглянулся на реку. – Надо плыть.

– Эйнор! – выкрикнул Фередир, вытягивая руку. – Они нас заметили! Вон же! Скачут сюда!

– Проклятье… – рыцарь побелел. – Скорей, щенки!!!

Глава 30 -

в которой оживает одна детская сказка.

Когда Хсан с маху рухнул наземь, Гарав успел выдернуть ноги из стремян и, пробежав вперёд с десяток шагов, даже остался на ногах. Крутнулся на месте, бегом вернулся к хрипящему и стонущему коню, который пытался подняться на ноги.

– Ну что же ты?! Ну вставай! – мальчишка перекосил лицо, ударил коня под нижнюю челюсть кулаком. – Ну вставай! Вставай, скотина! – Хсан жалобно и протяжно заржал. – Вста–ва–а–ай! – закричал Гарав, рывками за узду пытаясь поднять коня. В глазах Хсана была мука и мольба: «Ну ты же видишь, хозяин, я не могу – я правда не могу! Дай мне отдохнуть, пощади меня, пожалей…» – Что же ты?! – Гарав обнял шею коня, падая рядом с ним на колени. – Прости… прости меня… Но как же мы теперь… Не везёт мне с конями… а может – им со мной.

Подскакали Эйнор и Фередир. Фион шёл достаточно ровно, а вот Азар шатался и закидывал голову, хрипя. Ясно было, что и он сейчас рухнет. Фередир соскочил наземь – Азар благодарно прохрипел что–то – и прижал к груди голову коня, с состраданием глядя на друга.

– Он больше не может, – страдальчески кривя лицо, поднял Гарав голову. – Эйнор…

– Я вижу, – рыцарь покачал головой и оглянулся. Фередир глухо сказал:

– Азар тоже не протянет долго…

– Я могу сделать так, что они будут скакать ещё часов пять галопом, – Эйнор потрепал уши Фиона. – Но потом… – он не договорил и покачал головой.

– Нет, – покачал головой Фередир.

Гарав встал, отряхнул колени от пыли. Вздохнул:

– Нет. Мы останемся, а ты скачи в Раздол. Мы их задержим, место удобное.

– Бросить вас? – на скулах Эйнора вспухли желваки. Фередир проворчал:

– Ерунда. Всё верно, мы их задержим.

Эйнор в бешенстве прогарцевал несколько шагов в сторону. Сжал шенкеля.

– Гарав, ты из нас самый лёгкий и самый худший боец, – сказал он. – Скачи на Фионе ты.

Мальчишка поднял голову (он снова опустился на одно колено и поглаживал голову коня, касаясь губами то надглазьев, то храпа). Медленно и горько усмехнулся:

– Мне и так бывает тяжело жить после того, что я сделал в Карн Думе, – прошептал он. – Зачем ты хочешь сделать меня дважды предателем, рыцарь Эйнор?

– Фередир! – Эйнор крутнулся в седле. – Ты…

– …я измучен пытками и вообще обязан тебя слушаться, – закончил за рыцаря Фередир и снял с коня лук. – Но я уж ослушаюсь тебя в этот раз, Эйнор сын Иолфа. Счастья тебе.

– Я вернусь, – Эйнор отъехал ещё на десяток шагов. Вскинул руку. – Я вернусь!

– Скачи! – поднял ладонь Гарав. Фередир просто помахал рукой. В глазах его стояли слёзы.

Фион понёсся прочь…

– Давай их расседлаем и вообще, – предложил Гарав, как будто ничего особенного не произошло. – Пусть гуляют.

– Давай, – кивнул Фередир. – Смотри, вон там дерево хорошо стоит. Давай быстро, а потом повалим его на дорогу.

Мальчишки освободили коней, отнесли в кусты сумы, вообще всё лишнее. Подсекли, работая по очереди, дерево – оно точно рухнуло поперёк тропы. Криками и хлопками кое–как заставили подняться Хсана – и свистом отогнали обоих коней прочь. Те побрели и скоро скрылись за деревьями.

– Во–от, – Гарав мазнул по глазам ладонью. – Ну…

– Идут, – обыденно–спокойно сказал Фередир.

Гарав оглянулся. И увидел маленькие, но чёткие фигурки – всадники шли галопом на противоположной стороне долины.

Три. Семь. Десять. Пятнадцать. Двадцать. Двадцать две…

Двадцать два всадника.

Они исчезли в низине. И это значило, что вот–вот появятся здесь, на тропе.

– Угу, – Гарав взвёл арбалет, положил на дерево. – Раза два успею выстрелить, – он смерил взглядом расстояние от того места, где тропа выходила на подъём. – Если не остановятся.

– Не остановятся, – хмыкнул Фередир, натягивая лук. – Злы сильно.

Без особой спешки мальчишки помогли друг другу с доспехами. И – «как украли» время.

Первые трое всадников вылетели галопом на тропу. Почти один за другим. Наверное, они не ожидали, что их ждут. Яркие рукава и подолы поддоспешных рубах трепыхались под ветром бешеной скачки.

Фередир успел выстрелить один раз до выстрела Гарава и дважды – после. Первая его стрела вошла точнёхонько в горло скакавшему впереди – конечно, Фередир не был таким мастером лука, как северяне или тем более эльфы, но с разделявшего стоящих за деревом мальчишек и всадников расстояния стрела длиной в ярд прошибла кольчужный шарф и расколола позвоночник. Холмовик вылетел из седла мёртвый и тяжело грохнулся на обочину, конь скакнул влево и принял боком вторую стрелу Фередира, с визгом взбрыкнул и шарахнулся в сторону, в подлесок обочь тропы. Третья стрела Фередира чиркнула по шлему скакавшего последним – второй в это время тоже валялся уже на земле – болт Гарава вошёл ему точно между глаз, пробив налобник, как тонкую деревяшку. Гарав издал удовлетворённый урчащий звук – не от точности попадания, а от того, что сбылась надежда, о которой он не говорил: уцелевший холмовик соскочил с коня и закрылся овальным щитом, присел. Можно научить человека ездить верхом. Но конным воином он от этого не станет. И на лошадь будет смотреть только как на транспорт.

Ага. Холмовик что–то прокричал своим. Гарав, натягивая арбалет, спросил Фередира:

– Что он орёт?

– Что тут лучники и чтобы не совались верхом, – Фередир засмеялся. – Вот глупцы… – он прокричал: – Alla yam ist loyta!

– Что ты им сказал? – поинтересовался Гарав, устраиваясь удобней.

– Что они все дураки, – хмыкнул Фередир. – Конными они бы смяли нас даже за этим бревном. И потеряли бы ещё двоих, ну – троих от стрел, да и то если совсем глупые. И всё. А теперь…. – он махнул рукой.

– Теперь они будут подбираться к нам по лесу… ой! – Гарав отклонился в сторону, гудящий в полёте топор со смачным «счак» вонзился в дерево шагах в пяти позади. – Ничего себе бросок!

– Вниз! – Фередир присел, выставляя щит, и второй топор едва не свалил его с ног, врубившись в верхний край. Третий грохнул в центр щита Гарава, отлетел с визгом от умбона, четвёртый врезался в поваленное дерево – едва ли не на пол–полотна. Следующий холмовик бросить топор не успел – Гарав вогнал болт ему в грудину как раз на замахе, и воин косо рухнул на обочину. По кустам яростно взвыли, понеслась ругань.

– Обещают разорвать нас конями, что живых, что мёртвых, – сообщил Фередир. Гарав передёрнул плечами, натягивая арбалет. Думать о том, что такое сделают даже с мёртвым его телом, было противно. Но – не страшно.

– Их осталось девятнадцать, – вслух сказал он. Фередир бросил пару стрел навесом по кустам, тоже выругался и покачал головой:

– Нет, больше не буду тратить.

Вообще–то по сторонам мальчишек было свободное место, а сзади – вообще тропа. Но слева и справа открыты были ярдов по пять, не больше. Один хороший бросок для любого, кто подползёт кустами. Оставалось надеяться, что кольчужному воину сделать это бесшумно просто не под силу. Гарав и Фередир вслушивались изо всех сил. По сторонам пока что было тихо. Спереди, правда, тоже – больше не ругались и ни разу не предложили сдаться. Топоры тоже не кидали…

– Ага, – выдохнул Фередир.

Появились шестеро – три щита в ряд, ещё три – как крыша над головами второго ряда, причём с сильным скосом. Фередир выпустил стрелу навесом и выругался – она отскочила от щита, вырвав клок кожи из обтяжки. «Мини–черепаха», как подумал Гарав по–русски, перешла на бег.

Гарав выстрелил в среднего – над верхним краем щита. Болт, ударивший в левый глаз, швырнул воина на бежавшего следом; открывшемуся слева стрела Фередира вошла в горло, вторая – в бок третьему. Мальчишки, не стреляя, наблюдали, как один из уцелевших подхватил раненого в бок, и они, прикрываемые щитами пятого и шестого, поспешили обратно. На тропинке остались два трупа.

– Чего ещё не стрелял? – усмехнулся Гарав. Фередир улыбнулся – наносье разделило улыбку надвое:

– А ты? Они–то нас не пожалеют!

– А я не они.

– Ну и я… – Фередир поправил оплечье. – Шестнадцать… – он явно ещё хотел что–то сказать, но промолчал. Однако, Гарав договорил за друга: «Может, продержимся?» И честно ответил себе: нет. Едва ли. Даже если Эйнор доскачет – и тут же обратно с десятком эльфов… он будет тут часа через три, не раньше. Три часа… Три урока с переменами в школе. Может, и правда?..

С того конца тропинки прилетело копьё – метательное. Пустяшное дело, Фередир поймал его и отправил обратно – не докинул. На той стороне засмеялись и что–то спросили. Фередир засмеялся и ответил. Перевёл Гараву:

– Они говорят, чем я кидал – ногой? Я ответил, что обмотал концом и кинул.

Гарав хихикнул, представив себе эту картину. С того конца опять закричали, и Фередир весело перевёл:

– Говорят, что мне они мёртвому вырвут язык, чтобы не поганил их речь. А того, кто так метко стреляет из оружия трусов – это они тебя – постараются взять живым и подольше сохранить тебе жизнь. Так что лучше тебе к ним живым не попадать.

– Я и не собираюсь, – удивился Гарав. – А на их месте я бы сделал… – он примолк, кинув взгляд на тропинку. – Ну, примерно это и сделал бы.

– Проклятье, – буркнул Фередир и пустил стрелу, растянув тетиву до уха.

Стрела пробила движущуюся по тропинке здоровенную грубую плетёнку. Но за нею, потеряв силу, явно стукнулась в щит. Послышался смех, плетёнка поползла быстрее. Гарав выстрелил из арбалета – эффект был явно тот же.

– Ну, всё, кажется, – обыденно сказал он, аккуратно откладывая арбалет и беря на руку щит. – Эйнора им теперь не догнать.

Мальчишки обнажили мечи и стукнулись плечами, как научил Фередира Гарав – а потом оба рассмеялись. Фередир стал негромко напевать:

– Их было так мало еще до рождения

Один нес на крыльях сияние неба

Другой обрастал серебристою шерстью

А третий ел плоть и кровь вместо хлеба

Но встал между ними один из многих

На сбитой когтями желтой дороге

И тихо сказал «уйдем»

Мальчик с деревянным мечом

Их было так трудно собрать воедино

Один прятал сердце и теплые слезы

Другой замерзал белоснежною льдиной

А третий царапался дикою розой.

Но мягко светился меч деревянный

И таяли души немногих упрямых

И тихо шептал «Пойдем»

Мальчик с деревянным мечом

Песенный текст группы «Тамлин».

– Хорошая песня, – одобрил Гарав, перемахивая бревно. – А вот и мы, кто тут назвал меня трусом?!

Холмовики посыпали из–за уже ненужной плетёнки – влево–вправо, угрожающе выкрикивая что–то – видимо, боевой клич своего клана. Мальчишки немедленно прыгнули спина к спине – с одного бока их защищало бревно, и на круг на них могло толком напасть – так, чтобы не мешать друг другу – не более трёх человек. Вопрос был только в одном – противники могли меняться и выходить из боя при малейшей опасности – ранении или усталости. Они и не особо совались, только довольно умело заставляли мальчишек непрестанно взмахивать мечами. И явно стремились ранить обоих, чтобы потом захватить. Скорее всего, холмовики уже поняли, что упустили третьего воина и теперь – прежде чем вернуться навстречу неизбежному гневу Руэты (и не только его, что и было страшнее всего…) – собирались сорвать зло на взятых в плен оруженосцах.