Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность"

Автор книги: Николай Вирта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Два дома у него отобрали. Подряды, на которых он зарабатывал немало денег, ушли в область преданий. Николай Иванович, мечтая о том, чтобы вернуть дома и подряды, знал, что ждать каких-то благ от большевиков нечего. Соответственно с этим Камнев относился и к своей службе в губплане. Он отсиживал свои шесть часов, выполнял то, что ему прикажут, все равно, было ли приказание умным или глупым, полезным или вредным.

Сутулый, желчный, он ходил, тяжело двигая ногами и часто дергая унылые бесцветные усы пожелтевшими пальцами. В воскресные дни бродил по базару, скупал часы, картины, мебель, неистово торговался и тащил все это домой, превращая комнаты в склад безвкусных подержанных вещей.

Был Камнев страшно завистливым и тщеславным человеком. Дочь он любил, и ему хотелось, чтобы она была первой в городе. В пять лет Женю отдали в музыкальную школу.

Однажды Николай Иванович узнал, что с Женей дружит Виктор Ховань, сын некогда известнейшего аристократа. Камнев был чрезвычайно этим польщен и слова не сказал, когда в холодный ноябрьский день в дом к нему нагрянула компания знакомых и незнакомых молодых людей.

11

Собрание началось речью Опанаса. Меньше всего он говорил об истинных задачах «Круга». Дело шло пока о создании кружка.

– Все сидящие здесь, – Опанас обвел глазами присутствующих, – будут собираться, читать интересные книжки, вместе ходить на лыжах, ставить спектакли, обсуждать происходящие события. – Виктор недоумевающе поднял брови. – Конечно, – поправился Опанас, – если это будет интересно. Ну, и так далее. Вы сами понимаете, – продолжал он, – что болтать об этом не стоит. Если кто-нибудь захочет ввести в «Круг» своего друга, то сперва посоветуемся сообща, стоит ли его приглашать. Вы понимаете?

Все хором закричали, что понимают.

Затем Опанас перешел к организационным вопросам. Он предложил название кружка. Название приняли: оно понравилось всем.

Остальное, о чем говорил Опанас, было не менее интересным.

После собрания устроили танцы. Виктор не отходил от Жени. Лена сидела хмурая и скоро ушла, сославшись на головную боль. Она думала, что Виктор пойдет ее провожать. Он вышел в переднюю и спросил:

– Тебя проводить?

– Нет, Витюша, оставайся, – деланно спокойно сказала Лена.

Виктор заметил что-то неладное в ее тоне, но провожать все же не пошел.

Завернув за угол, Лена села на скамейку и горько заплакала. Кто-то подошел к ней и положил руку на плечо. Это был Джонни.

– Ты о чем, Леночка?

– Так, ни о чем, – прошептала Лена и, уткнувшись в плечо Джонни, зарыдала.

До позднего часа Джонни и Лена гуляли по набережной. Они молчали, думая каждый о своем.

У Камневых веселье длилось далеко за полночь. Молодежь угостили чаем. После чая снова начались танцы и пение. Разошлись поздно. Виктор пошел провожать Николу.

– Да, Опанас, – вдруг сказал Виктор. – Знаешь новость? Все забываю тебе сказать. К адвокатше приехал парень. Помнишь, я тебе говорил?

– Помню. Даже видел, кажется! Ну конечно, видел! Худой такой!

– Он самый. Замечательный человек, умница! Привести его к тебе, а?

– Что же, приведи!

– Прекрасный парень. Фамилия только у него странная – Кагардэ.

– Кагардэ? – повторил Опанас. – Да, очень странная фамилия. Гм… Кагардэ!

12

«Круг» собирался часто, ребята спорили о книгах, о кинокартинах, а Опанас ловко направлял споры в одно, и только одно, русло: интеллигенция создала все, интеллект – высшая сила, ей и должна принадлежать ведущая роль в мире, а в России в частности.

Впрочем, все его разговоры на этот счет были весьма неопределенными. Опанас проверял ребят и зорко следил за тем, чтобы знакомства их не были опасными для «Круга».

«Круг» не расширялся, хотя Андрей и лелеял план создания филиала, где бы руководителем был он.

«Вот там, – думал Андрей, – я бы уж нашел сторонников».

Попытки вести разговоры на анархистские темы в «Круге» были безуспешными: Опанас их явно боялся. Он с ужасом думал о том, что не за горами время, когда чтение у лампы под зеленым абажуром и спектакли не будут удовлетворять растущие интересы ребят. Опанас часто вспоминал советы Одноглазого, но не знал, как их применить. На что-нибудь серьезное ребята были не способны, да на серьезное не был способен и сам Опанас. Массовая организация, которая могла бы противопоставить себя комсомолу, – явно не удавалась. «Круг» можно было расширить, но Опанас боялся делать это.

«Каждому в душу не влезешь, – думал он. – Этих я знаю, эти не предадут, а другие? Вот тот же Лев, о котором все они так много болтают. Кто его знает, что это за птица?» И Опанас упорно стоял на своем: Льва в «Круг» пока не принимать.

Несколько раз и Андрей, и Виктор, и Джонни требовали, чтобы Лев был введен в общую компанию. Опанас тянул. Из рассказов ребят следовало, что Лев умница, Опанас и сам это знал, он разговаривал с ним несколько раз и понял: Лев на самом деле человек необыкновенный.

Вот этого-то Опанас и боялся пуще всего. Он был единственным и полновластным хозяином в «Круге» и не хотел никому уступать своего положения. Завидуя растущему авторитету Льва, Опанас возненавидел его только за одни хорошие отзывы ребят о нем.

Он боялся Льва.

13

Виктор впервые в жизни начал зарабатывать. Однажды Саганский вызвал его из класса и спросил, не сможет ли Виктор помочь ему.

– А в чем дело? – спросил Виктор.

– Понимаете ли, у меня есть знакомый лесник. Он живет верстах в двенадцати от города. Трое детей. Школа далеко. Вот он и просил меня найти человека, который бы сам приезжал к нему. Туда надо ехать на лыжах, а обратно в город его будут отвозить на лошади. Три раза в неделю.

Виктор с радостью принял предложение Саганского, взял у него записку к леснику и на следующий день после обеда ждал у ворот Женю – она захотела проводить его до леса.

Виктор крепил лыжи, когда пришла Женя.

– Ну, что ты копаешься? – закричала она Виктору. – Пойдем!

Они пересекли реку, вышли на луг, покрытый ослепительной и ровной снежной коркой, и прибавили шагу. Скоро им сделалось жарко, Женя сняла треух и остановилась. Виктор, услышав, что скрип лыж позади него прекратился, обернулся. Женя подошла к Виктору, воткнула палки в снег и положила руки на плечи Виктора. Зеленые глаза ее были совсем близко, пухлые губы улыбались.

Так они, молча, стояли друг перед другом несколько мгновений. Губы Виктора дрожали, словно он хотел что-то сказать и не мог. Потом он почувствовал, что горячие руки обвили его шею. Выронив палки, он притянул к себе Женю и поцеловал ее в губы.

Дойдя до леса, они снова остановились. Так они целовались через каждые двадцать шагов. В лесу стало темнеть, и Жене надо было возвращаться домой.

На другой день вечером Виктор и Женя были в кино, смотрели «Красных дьяволят». Картина им очень понравилась. Возбужденные, с разгоревшимися щеками, возвращались они домой, обсуждая геройские поступки «дьяволят».

Около ворот Женя, поцеловав Виктора, спросила его:

– А как же Лена?

Виктор зажал ее рот своими губами.

– Глупый, – сказала она, – а ты боялся Льва. Ты же видишь, кто мне нужен! Может быть, поэтому вы и не принимаете Льва в «Круг»? Ну, скажи! Нет, ты сначала скажи мне!.. Глупый!.. – прошептала Женя и, крепко поцеловав его, исчезла.

14

На следующий день утром Джонни, Андрей и Виктор пришли в аптеку к Опанасу. Он колдовал над пробирками и весами. Увидев друзей, Никола провел их в маленькую комнату позади аптеки и холодно осведомился о цели посещения.

– Почему ты не хочешь, чтобы Лев был принят в «Круг»? – спросил Джонни. – Крутишь ты, длинноносый! Смотри!

Никола потер пальцем бледный нос. «Вот оно что! Они требуют?»

– Я полагаю, что он может подождать, – сказал он.

– А мы полагаем, что ждать нечего! – закричал Джонни. – Интеллигенция! Полагаю…

– Т-с-с, – зашипел на Джонни Андрей.

– Оставьте вы его, – сказал с досадой Виктор. – Вот что: если Левку не примешь в «Круг», я уйду.

Опанас вдруг сдался.

– Ну, что же, я не возражаю. Хоть завтра!

Ребята собрались снова через неделю. На сбор был приглашен Лев. Он сидел сзади всех, слушал Опанаса, изучал его и был доволен своими наблюдениями.

«Барахло, – думал Лев. – Но затея славная. Это как раз то самое, что нужно. Все-таки судьба обо мне не забывает».

Глава пятая

1

В жизни Льва, спустя год после его появления в Верхнереченске, произошли неожиданные перемены. Предсказания Петра Игнатьевича оправдались: мадам Кузнецова решила соблазнить Льва. К утреннему чаю она стала появляться в кружевном халате, сквозь который при желании можно было разглядеть все, чем в былые дни мадам Кузнецова прельщала друзей адвоката. Она трясла своими расплывшимися формами, хихикала, закатывала глаза. Когда Лев ложился спать, она являлась к нему, закутывала его одеялом, напрашивалась на объятия. Лев словно ничего не понимал, и мадам была вне себя от ярости. Желания ее росли с каждым днем. Она стала ревнива, под разными предлогами не отпускала Льва из дому, заводила с ним двусмысленные разговоры, старалась, разжечь своими прикосновениями и, наконец, взбешенная его робостью, решила повести дело иначе.

«Такой наивный, такой милый, милый ребенок, – думала она, – ему надо помочь!»

Однажды, когда Лев уже спал, полураздетая мадам пробралась в его комнату, скользнула под одеяло, обняла его и зашептала:

– Да ну же, иди ко мне. Ну, иди, глупый, не бойся!

Лев вскочил и испуганно закричал:

– Что такое, в чем дело?

Мадам что-то пролепетала, хихикнула, закрыла лицо руками и убежала к себе. Напрасно прождав Льва, она все поняла, взбеленилась и решила ему отомстить. Отныне Лев стал обедать на кухне. Мадам кормила его объедками и попрекала, попрекала без конца.

Лев решил уйти к бабке. Он узнал, что Катерина Павловна живет неплохо, и решил, что она не прогонит его, тем более что придет к ней не с пустыми руками.

Помогая Петру Игнатьевичу, Лев выучился сапожному делу и хорошо зарабатывал.

Однажды Петр Игнатьевич пожаловался ему:

– Плохо дело, Лева. Кожи нет, приходится переходить на резину. А резину к коже прибивать нельзя – деревянный гвоздь ее не держит, а железный рвет. Вот бы найти клей такой. А говорят, есть…

Лев задумался над словами Петра Игнатьевича. Он вспомнил, что в библиотеке отца была книжонка «Резина и каучук». Получив свои книги, он разобрал их, нашел нужную книжку, внимательно ее прочел и две недели возился в беседке, что-то мешая, подогревая, пробуя смесь на вкус и запах. Он извел огромное количество резины, несколько литров бензина и спирта и однажды принес Петру Игнатьевичу пузырек с желтоватой тягучей – жидкостью. Петр Игнатьевич приклеил ею кожу к резине, положил сушить и тщетно пытался потом отодрать одно от другого. Резина словно приросла к коже.

– Вот что, Петр Игнатьевич, – сказал Лев, – я вас буду снабжать этим клеем. Секрета его я вам, конечно, не скажу. Это очень сложный состав. Пользуйтесь им, но уговор дороже денег. Вы можете принимать заказы только с десяти ближних улиц. Остальные заказчики мои. Идет?

Петр Игнатьевич задумался.

– А узнаю, что обманываете, – клей отберу и больше давать не буду. Понятно?

Петр Игнатьевич кивнул.

Новоизобретенный клей давал Льву возможность просить у бабки приюта не в качестве сироты, а в качестве самостоятельного человека, который приносит в ее дом свою долю заработка.

Дело в том, что дядюшка Льва, Валентин, все еще держал близ рынка починочную мастерскую. Впрочем, Лев медлил с визитом: он еще надеялся, что мадам «перебесится».

Однако мадам решила довести дело до конца и выжить Льва.

Она подружилась с Софьей Карловной, бывшей гувернанткой Виктора. Гувернантка проклинала безбожника Петра Игнатьевича. По ее словам выходило, что он виноват в смерти брата. Она высохла, одевалась во все черное, двигалась, точно привидение. Мальчишки бегали за ней по улице и кричали:

– Дикая баба! Дикая баба!

Встречая Льва, гувернантка отшатывалась от него, крестилась и крестила вокруг себя воздух.

Обе женщины запирались в комнате мадам, и вдова кричала, стараясь, чтобы ее слышал Лев:

– Он хам, он грубиян, он мужик! О, боже мой, за что ты меня караешь?

Наконец терпение Льва лопнуло. Все зарабатываемые в мастерской Петра Игнатьевича деньги он отдавал мадам. Тем не менее она постоянно твердила, что Лев ее объедает, что он приживальщик и кот.

– Что вам от меня надо? – взревел однажды Лев.

– Чтобы ты убирался вон, мужик, скотина! – завизжала мадам.

Лев пожал плечами. Мадам бросила в него кастрюлю.

– Эдак вы убьете богоданного сына. Вас муж на том свете к ответу позовет.

– Мой муж был приличный человек, он не знал, что ты хам и подлец. Иуда! Убирайся вон! Или я донесу, что твоего отца расстреляли, что ты сам такой же!

– Молчать! – Лев грохнул кулаком по столу, посуда задрожала. – Развалина!

Мадам упала в обморок.

Вечером Лев пошел к бабке. Катерина Павловна сидела в кухне и пила чай. Она почти не изменилась за эти годы, лишь кожа на лице сделалась желтой и сухой.

Лев назвал себя.

Бабка пожевала губами и подозрительно посмотрела на внука.

– Никиту-то расстреляли?

– Расстреляли.

– Достукался. Вот и народила сынов, а остался одни Валентин. Ты слыхал, дядя-то Николай тоже помер?

– Нет, не слышал.

– Сошел с ума и помер. И Антошка помер. Бог наказал, потому что матери не слушались. – Старуха отхлебнула чай из блюдечка и подозрительно спросила: – А ты зачем ко мне? Не жить ли? Жить у меня негде, и кормить тебя нечем.

Лев промолчал.

– А помнишь, – продолжала, злобно усмехаясь, старуха, – как ты меня матом, матом?.. А ведь щенком был!

– Помню, – сказал Лев. – Это вы, что же, к слову или как?

– Догадывайся, батюшка, догадывайся! Матом меня, матом… Да еще и попрекнул. Хлеб наш, дескать, старая карга, ешь да еще ругаешься! – Бабка явно выпроваживала Льва.

– Прощайте, бабушка.

– Прощай. Заглядывай, коли что.

Лев прошел в мастерскую к дяде Валентину. Младший брат Никиты Петровича трепетал перед матушкой. Несмотря на явные выгоды, которые сулило изобретение Льва, он отказался поддержать племянника. Распрощались они холодно.

На углу Коммунистической Лев встретил Женю. Они остановились, поболтали о знакомых, о делах. Лев попросил разрешения проводить ее до дома.

У ворот спросил Женю:

– Ну, как у вас дела с Витей? Вы знаете, ведь он вам стихи посвящает. Постойте, постойте, вот они!

Лев вынул стихи Виктора, подошел к фонарю и, кривляясь, прочел мальчишеские излияния.

– Он у вас хочет руку просить. Он теперь нашел заработок: учит каких-то сопляков и получает в месяц воз дров и четверть молока. Солидно?

Женю душил смех.

Лев взял ее руку.

– Женя, – сказал он глухим голосом. – Может быть, это подлость, но я не могу молчать. Я знаю, что вы любите Виктора. Но я люблю вас.

Женя молчала. В первый раз ей так серьезно и сурово объясняется в любви взрослый, умный человек, о котором она так много думала, ради которого лукавила с Виктором.

Она прижалась к воротам, словно просила у них защиты, а он держал ее руку в своей и говорил что-то быстро и горячо…

2

Вечером Лев рассказал о своих невзгодах Петру Игнатьевичу. Тот смеялся до колик.

– Ну и баба. Ну и темперамент. Екатерина третья!

– Сучка такая! Нашла кого соблазнять! – негодовал Лев.

– Левка, – укоризненно говорил Виктор, – ну, что ты говоришь!

– Правильно говорит! – поддержал Льва Петр Игнатьевич. – Вот что, Лев, ты переезжай к нам, в заднюю комнату. И жить будем вместе и работать вместе.

Лев согласился. Они быстро договорились о дележе выручки и о том, сколько Лев должен платить за жилье.

Через несколько дней Виктор забрел в комнату Льва. Тот набивал гильзы махоркой. Виктор сел на кровать уронил голову на стол.

– Ты что, Витя?

– Тоска! Слушай, Левка, почему мы такие несчастные? Подожди… Вот погляжу я вокруг – люди что-то делают, о чем-то беспокоятся, чего-то хотят. Чего я хочу?.. Страшно, Лева, страшно сказать: я тоскую по старому дому. Как мы хорошо жили! Всего было много, все было в порядке. И все разрушено…

– Дорогой мой, – Лев похлопал друга по плечу. – Ведь об этом самом я толкую тебе! А ты, чуть что, на дыбы: это-де политика. Все политика, Витя. И жизнь наша – политика. И то, что ты будешь шататься без работы после школы, – это тоже политика. Их политика.

Виктор молчал.

Лев подсел к нему и заговорил горячо:

Да, да, именно их политика. Понимаешь, не пустят нас никуда. Нам закрыты все дороги. У-ух, что бы я ними сделал! – Лев яростно сжал кулаки. – Мы с тобой братья по крови, по крови отцов. И у тебя и у меня другая бы жизнь была, если бы победили не они.

– А кто? – устало спросил Виктор. – Кто?

– Вот ты, который потерял все! Я! Мне бы стать на твердую землю, я бы вот как вырос! А я стою на болоте, меня вниз тянет. А я никак не найду ту землю и не знаю, где она. Вы еще молокососы, сосунки еще. Вас еще не пробрало, а я пропитался злобой, я жил, рос в ней! И живу ею. А как приложить злобу к делу – не знаю.

– И я не знаю, что с собой делать… И с Женей у меня плохо!

– А-а, черт! – вырвалось у Льва. – Все-то ты о своем канючишь. Хотя бы один был, хоть бы один настоящий! – Лев ходил по комнате, не замечая Виктора, погрузившегося в печальные думы.

Виктор чувствовал, что Женя прячется от него, и не мог понять, в чем дело, почему так изменилось ее отношение к нему.

Лев перестал мерять комнату, остановился перед Виктором и, неприятно улыбаясь, посмотрел на него, словно хотел сказать что-то резкое, злое. Но не сказал.

– Не горюй, Витя, – деланно-ласковым тоном проговорил он. – Вот поймаю Женю и приведу к тебе. Идет? Никуда ей от нас не убежать. – Он оделся и ушел.

Виктор словно неприкаянный бродил по дому. Отдавил ногу сенбернару, тот зарычал. Вернулся в комнату Льва, чтобы взять забытую там книгу. Ящик стола, в котором Лев держал свои бумаги, был полуоткрыт. Обычно Лев не забывал перед уходом запирать его.

И вдруг Виктора безудержно потянуло узнать, что прячет Лев здесь. Он открыл ящик, стал копаться в нем. На дне лежали какие-то документы, перевязанные бечевкой, записные книжки. Наверху, прямо перед глазами Виктора, лежал клочок исписанной бумаги.

Виктор сразу узнал почерк Жени.

Называя Льва «родным мальчиком», Женя просила его прийти к ней в девять вечера.

Виктор побледнел, руки его задрожали. Еще никто не обманывал его так нагло, так гадко. Виктор принялся лихорадочно быстро разбирать бумаги, лежавшие в столе Льва. Он искал письма Жени. И тут ему в глаза бросилась бумажка, на которой рукой Льва было написано:

«В ячейку комсомола при школе № 1».

Дальше следовало заявление, в котором Лев подробно рассказывал о существовании «Круга», о его деятельности, перечисляя имена и фамилии. Увидев свою фамилию, Виктор побледнел. Собрав силы, он заставил себя прочитать заявление до конца. Впрочем, оно не было окончено, – по-видимому, Лев лишь начерно набросал заявление.

Виктор выбежал в свою комнату, снова развернул бумажку, скомкал, выскочил в прихожую и, надев пальто, вернулся в комнату Льва, вынул из-под тюфяка револьвер, вышел во двор. Около калитки он встретил Джонни, – отпихнул его и помчался по улице. Джонни бросился за ним.

На Советской Виктора остановил милиционер.

Виктор пробормотал что-то, оглянулся и побежал к Церковноучилищной улице. Свернув за угол, он отшатнулся: около забора дома Камневых, спиной к нему, стоял Лев и целовал Женю…

Виктор, словно слепой, шаря рукой по стене, отошел от угла и снова помчался по улицам.

Добежав до реки, поскользнулся и упал.

Тут подоспел Джонни и вырвал у него револьвер.

3

На следующий день Виктор ушел к леснику. Льву он оставил записку: «… Лучше тебе уйти от нас».

Лев, узнавший от Джонни обо всем, что было накануне вечером, презрительно рассмеялся.

В эту же ночь произошли события, разом изменившие все его предположения и планы.

Он уже ложился спать, когда услышал возле дома шлепанье ног по весенней грязи. (Снег в городе то таял, то снова падал, превращая тротуары и мостовые в бурую кашу.) Потом хлюпанье ног под окном прекратилось, и Лев услышал приглушенный разговор. Слов он разобрать не мог. В окно забарабанили. Лев приподнял занавеску и увидел Опанаса. Тот манил Льва на улицу. Лев накинул плащ и вышел в сени.

– Ты один? – шепотом спросил Опанас.

Лев увидел в тени около двери человека.

– Все спят. А в чем дело?

– Слушай. Надо устроить ночевку этому товарищу Я хотел Макеева разбудить, но раздумал – ты надежней! – Опанас говорил быстро, глотая слова.

Льву показалось, что он дрожит.

– Он замерзнет в беседке, – сказал Лев. – А кто он такой?

– Слушайте, молодой человек, – сказал незнакомый. – Если бы я мог показать документы, я пошел бы в гостиницу. Я друг Николая, стало быть, и ваш друг.

– Вот как? Значит, Никола, у нас с тобой общие друзья завелись? – рассмеялся Лев и уже серьезно прибавил: – Пойдемте!

Он чиркнул спичкой и пропустил нежданных гостей в комнату. Незнакомец сбросил с себя мокрое пальто, картуз и, грея около рта коченевшие руки, прошел к столу.

Это был тот самый Одноглазый, который некогда предлагал Опанасу «работу» и обещал наведаться… Он выполнил свое обещание, хотя ему пришлось для этого сделать немалый крюк. Но иного выбора не было – за ним шли по пятам, и, лишь свернув с прямого пути в Верхнереченск, он обманул преследователей и скрылся.

Человек сел за стол. Лев устроился напротив и без церемоний стал разглядывать его. Перед ним был пожилой черноволосый мужчина с военной выправкой. Левый глаз был прикрыт повязкой.

«Офицер, – подумал Лев, – шагает, как на параде».

– Есть хотите? – спросил он Одноглазого.

– Не хочу.

– Пить?

– Нет.

– Курить?

– Прошу. – Одноглазый щелкнул крышкой портсигара. – Надежен? – спросил он Опанаса, кивнув головой в сторону Льва.

– Я надежней его, – улыбаясь, сказал Лев. – Будьте покойны. Мне не раз доводилось спасать людей вроде вас. Ночью приходили, как и вы. Но те хоть не грубили…

– Люди разные, – рассеянно произнес Одноглазый.

– Откуда драпаете? – вежливо осведомился Лев.

Одноглазый раздраженно повернулся к нему. Тот сидел улыбаясь и подмигивая Опанасу.

– Вы мне нравитесь, – сказал Одноглазый.

– Я многим нравлюсь. Узнаете – понравлюсь еще больше. А он вам нравится? – Лев с усмешкой поглядел на жалкую фигуру Опанаса.

Тот все жался к печке.

– «Знаю дела твои, – процитировал гость, – ты не холоден и не горяч. О, если бы ты был холоден или горяч…

– Я пойду, – заспешил Опанас. – Вы понимаете, если бы я мог, то, конечно…

– Да, да, – с усмешкой проговорил Одноглазый.

– Но я никак не могу…

– Я понял. Прощайте. Могу сказать на прощание: хорошим провизором вы никогда не будете. У вас нет фантазии.

Опанас хотел что-то сказать, но не нашелся и, потоптавшись, выбежал из комнаты.

Лев пошел за ним.

– Лева, – хватая его за руку, шепнул Опанас, – ради бога… это замечательный…

– Ладно, ладно.

– Я не мог. Меня подозревают…

– Да, да. Я понимаю. До свиданья.

– Кроме того…

– Да, да. Спокойной ночи! – Лев захлопнул дверь, прикрыл окно газетой.

Одноглазый прилег на кровать.

– Что делаете?

– Где?

– Вообще, здесь.

– Ах, здесь! Жду.

– Чего?

– Погоды.

– Какая вам погода нужна?

– Не знаю.

– Скоро будет хорошо в Грузии.

– Да, там теперь весна.

– Осенью там будет лучше.

Одноглазый замолчал. Потом вдруг рассмеялся.

– Вы над чем?

– Этот, как его, Опанасов, что ли. Ну, и гнусь! Но, оказывается, и гнусь может быть полезна.

– Да еще как!

Одноглазый внимательно посмотрел на Льва.

Тот выдержал его долгий взгляд.

– Да нет, я не предам, – сказал Лев. – Спите спокойно. Я свой человек.

– Вы наш! – убежденно сказал гость.

– Правильно, – подтвердил Лев.

Через десять минут они разговаривали как старые знакомые. Лев выложил Одноглазому свои думы о власти, свои сомнения, рассказал о детстве, о смерти отца, тщетных поисках пути к настоящей жизни…

– Болтовня! – прервал Льва Одноглазый. – Власть! Честолюбие! Фундамента у вас нет. Детский лепет! Большевики в одном совершенно правы. Борются две силы. Надо быть или с одной, или с другой. Каждому предоставлен выбор. Хочешь быть в середине? Тебя раздавят или заставят принять чью-то сторону. Когда волк бьется с собакой, вокруг не бывает нейтральных. Они бьются все. Если среди них оказался нейтральный заяц, он сломит себе голову. Я вам говорю, Николай Опанасов – заяц, он сломит голову. Вы тоже хотите потерять голову?

– Нет.

– И не стоит. Она у вас стоящая.

– Если бы мне почву…

– Опять ересь! Вы в облаках живете или в реальности?

– В реальности.

– Вам не нравится эта земля? Так найдите новую.

– Вот этого-то я и не знаю – где ее найти.

– Вам не нравится этот строй? Да?

– Да.

– Он вас не устраивает?

– Нет.

– Сердце у вас к нему не лежит? Я вас спрашиваю – да?

– Да.

– Сказать грубо – вы его не принимаете нутром? Так?

– Так. Они хотят сделать всех ровными. Не равными, а ровными. А может быть, я на голову выше их?

– Одно из двух: либо они подрежут вашу голову, чтобы она не торчала над всеми, либо вы смените строй, который мешает держать голову, как хочется.

– М-да, – неопределенно буркнул Лев.

– Ах, вам не нравятся мои слова? Тогда оставьте в покое этот строй и приспособляйтесь к нему.

В комнате наступило молчание. Потом Одноглазый сказал:

– Учиться вам надо. Хотите?

– Хочу. Давно ждал учителя.

– Я вас выучу. Вы подходящий человек для нас.

Одноглазый долго говорил что-то Льву полушепотом.

Потом Лев сходил в кладовую и принес оттуда карту. Гость перечислял города, поселки. Лев все запоминал. Несколько раз Одноглазый называл Грузию, Дагестан, Баку.

Спать они легли поздно. Петр Игнатьевич на рассвете выходил во двор и видел свет в комнате Льва. Он хотел было пойти и посмотреть, что делает квартирант, но почему-то не решился.

За обедом он спросил Льва:

– Лева, кто это у тебя вчера гостевал?

– Приятель. В Грузию едет работать.

– Вон как…

– И меня звал. Там, говорит, виноград, вино, шашлык. Славный парень.

– Ну, и что же ты?

– А вот думаю. Может быть, махну.

– Конечно, поезжай. В твои годы только и поездить. Эх, сколько я исколесил на своем веку!

– Пожалуй, поеду. Да-да, именно: надо поездить, – решительно сказал Лев.

Вечером он встретил на улице Андрея.

– Слушай, – сказал Лев. – Когда же мы примемся за дело? Неужели, черт возьми, тебе не надоели глупости, которые преподносит вам Опанас? Это же слюнтяйство – в такое время обсуждать «Кандида» Вольтера или спорить о том, что ставить: «Горе от ума» или «Ревизора». Нужно готовить другой спектакль, совсем другой.

– Какой?

– Об этом потом. Прежде всего надо послать к чертовой бабушке этого слизняка Опанаса…

– Ну, это ты, брат, перехватил!

– Ах, перехватил? Стало быть, вы еще хотите играть? Прекрасно. Я предпочитаю не возиться с перезрелыми сосунками.

– Что, что?

– Это не о тебе. Ты настоящий, на тебя можно положиться. Джонни еще… Пожалуй, и Лена. Если бы меньше думала о Викторе.

– Лена ушла в лес. Джонни притащил ей письмо, она, как бешеная, умчалась. Виктор болен.

Лев передернул плечами.

– Авось выздоровеет. Слушай, правда, что Богородица из тамбовских?

– Как будто.

– Где он живет?

– На Прямой, дом двадцать.

– Ну, пока. Мы увидимся еще. Но говорю тебе, как взрослому человеку: открой глаза, Андрей. Посмотри, что делается вокруг. По секрету: скоро на юге будет очень жарко. Понимаешь?

– Вот бы туда!

– А не поедешь! Ну? Если приглашу, поедешь?

Андрей задумался.

– Нет, – сказал он, – не поеду. Отца жаль. Старый он.

– Эх, вы. Ну, не осуждаю!

Лев ушел. Он спешил к Богородице: тот учился в вечерней смене и вот-вот должен был уйти в школу.

Комната, сплошь завешанная иконами, запах ладана и свечей, тусклые, давно не мытые окна, – таково было жилище Богородицы.

– Ох, сколько богов у тебя! – пошутил Лев.

Белобрысый Богородица нахохлился.

– Послушай, – начал Лев, – ты, говорят, тамбовский?

– Я-то?

– А-а, узнаю саламатника. Из каких мест?

– Из Двориков.

Лев опешил.

– Из каких?

– Это на юге губернии.

– Врешь?

Богородица перекрестился.

– А я из Пахотного Угла. Ты что, не знал меня?

– Знал. И у нас в селе видел. Ты с отцом приезжал.

– Почему не в Тамбове учишься?

– Батьку за Антонова в Соловки отправили. Мне в Тамбове жить не дадут.

– Ай да псаломщик! Хвалю! Вот что, Мишка, мне нужна твоя помощь. Петра Ивановича Сторожева ты, конечно, знаешь?

– Он в Польше теперь.

– О!

– Правда.

– И ты знаешь, где именно он там?

– Этого не знаю.

– Напиши матери, узнала бы у Сторожевых адрес. Пускай соврет: дескать, амнистию ему друзья хлопочут. Садись, пиши.

– Некогда. Завтра напишу.

– Пиши сейчас!

Богородица написал письмо. Лев прочитал его, поправил кое-что, вставил два-три слова, заклеил конверт и пошел на почту.

4

Пришло письмо из Двориков. Мать Богородицы сообщила адрес Сторожева и передавала от его семьи бесчисленное количество поклонов тому, кто хочет за него хлопотать.

Лев усмехнулся, читая это место, поблагодарил Богородицу и сказал, что не забудет его услуги.

Вечером он встретил Опанаса…

– Мне Андрей говорил, что ты куда-то уезжаешь? – спросил Николай.

– Врет.

Лев с усмешкой смотрел на бледный нос Опанаса, на его драную, запачканную шинель.

Опанас не скрывал своего разочарования.

– Впрочем, может быть, и поеду.

– Куда? Не тот ли одноглазый тебя сманил?

– Что ты! Еду на курорт, на юг, в горы. Поправиться хочу. Веселья, браток, ищу, у вас тут сгниешь от скуки. Ну, как твоя аптека? В следующий раз о чем будем болтать?

Опанас с ненавистью глядел на Льва, тот явно издевался над ним.

– Скажу по секрету. – Лев увлек Опанаса в подворотню. – Здесь у меня пока ничего не получилось. Но на днях я устрою хай на весь город.

– Зачем ты Женьку отбил у Виктора? – спросил Никола.

– А от скуки. Да ты о нем не заботься, у него есть утеха. Ты бы и себе нашел, а? Хочешь, уступлю по дешевке Женьку?

Опанас ошалело посмотрел на Льва.

– Вот я скажу Жене…

– Не поверит. Влюблена по уши. А цена недорогая – уйди из «Круга». Тогда я останусь здесь. Так и быть. Ну?

– Подлец! – Опанас рванулся, чтобы уйти, но Лев схватил его за рукав.

– Постой, поговорим. Куда спешить? Мой вчерашний гость поклон тебе прислал. Но, скажу откровенно, от тебя он далеко не в восторге.

– Пусти!

– Ну, ладно, крой! «Круг» побереги до меня – понадобится.

Опанас ушел. Перепрыгивая через лужи, шлепая по грязи рваными ботинками, он вскоре скрылся за поворотом.

Лев смотрел ему вслед и громко смеялся. Прохожие посматривали на него: не с ума ли сошел парень?

– С чего это тебя разносит? – спросил его какой-то старик.

– Смешно, дедка. Жизнь очень веселая!

Дома Лев быстро собрал вещи, уложил их в мешок, вытряхнул содержимое ящика и долго искал те два клочка бумаги, которые сразили Виктора… Хлопнул себя по лбу. Свистнул:

– Ой, дурак я, ой, дурак! – Лев озабоченно потер лоб и прошел на половину Петра Игнатьевича.

Тот работал.

– Виктор не сказал, когда вернется из леса?

– Не сказал. Я Лену видел, говорит, что он нездоров.