Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность"
Автор книги: Николай Вирта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)
Глава четвертая
1
Мадам Кузнецова полагала, что богоданному сынку, завещанному ей мужем, от роду не больше десяти лет. «В крайнем случае, – думала мадам, – если это какой-нибудь хулиган, я его сплавлю в детский дом».
С такими мыслями мадам готовилась к встрече ребенка, о котором адвокат писал в последнем письме. Она жила одиноко, грехи не удавались ей, никто не решался посягнуть на ее прелести. Поэтому она даже с некоторым нетерпением ждала Льва, рассказывала о его приезде всем соседям, знакомым и поделилась своей радостью даже с сенбернаром Васькой.
– Вот, Вася, – сказала она старому спесивому псу, – скоро ко мне приедет сынок. Ты будешь играть с ним, цыпочка моя?
Осенним дождливым вечером к Кузнецовой ввалился высокий парень с насмешливыми глазами и узкими жесткими губами, пахнущий дегтем и овчиной.
– Тетушка, – сказал он, – как бы мне увидеть гражданку Кузнецову?
Мадам, скривив губы, ответила, что Лидия Васильевна Кузнецова перед ним. Молодой человек снял шапку и улыбнулся:
– Я от вас письмо получил. Меня зовут Лев Кагардэ, я сын Никиты Петровича.
Адвокатша ахнула, опустилась в кресло и прошептала:
– Боже мой, благодарю тебя…
За что мадам благодарила бога, ей не было известно и самой. Она кинулась на шею Льву и зарыдала.
Затем она приготовила Льву ванну, вытащила белье мужа, ботинки и костюм. Хотя адвокат был сложен иначе, чем Лев, костюм его в общем сидел на юноше неплохо.
Четверть часа вертелся Лев перед зеркалом и остался доволен собою. Пиджак подчеркивал его широкие плечи и сильную спину. Стройный, с самоуверенным бледным лицом, холодными серыми глазами и огромным костистым лбом, он казался старше своих двадцати лет.
Мадам, увидев Льва в костюме, заохала, заахала, забегала по квартире, раздражающе громко и отчетливо постукивая каблуками, и говорила, говорила, пока Лев не начал откровенно зевать. Он не спал в поезде всю ночь.
Мадам приготовила ему постель мужа, пролив кстати слезу над ней, и позвала Льва ужинать.
За ужином она снова разговорилась. Лев слушал ее рассеянно, ел с аппетитом, подкладывал себе, не стесняясь, все новые и новые порции. Затем ушел спать.
Утром Лев вышел во двор, около сарая увидел Петра Игнатьевича – тот колол дрова.
– Это вы и есть богоданный сынок? – окликнул он Льва и захохотал.
Лев тоже рассмеялся.
– Ну, как поживает мадам? – вытирая вспотевшее лицо, спросил Петр Игнатьевич.
– Спит!
– О, поспать она охотница… Разрешите прикурить.
Лев предупредительно зажег спичку.
– Вас она еще не соблазняла? – Петр Игнатьевич подмигнул Льву.
– Нет еще.
– Ну, у нее время есть!
Они снова рассмеялись.
Во двор вошел Виктор. Он удивленно посмотрел на незнакомого лобастого парня. Ветер играл редкими светлыми волосами Льва.
– Это мой племянник, Виктор Ховань, знакомьтесь, – сказал Петр Игнатьевич. – А это Лев Кагардэ, так ведь? Тот самый, «богоданный»!
Виктор улыбнулся и подал Льву длинные белые пальцы. Лев по-мужски сильно пожал протянутую ему руку.
– Вот тебе, Витя, новый приятель. Простите, вам лет двадцать пять?
– Нет, около двадцати, – ответил Лев.
– А-а, значит, вы почти на три года старше Виктора.
– Вы когда приехали? – не зная, о чем говорить, спросил Виктор Льва.
– Вчера.
– Заходите к нам. Ладно?
– Спасибо. Зайду!
Виктор сказал дяде, что завтрак готов, и они ушли.
Лев осмотрел двор, заглянул в сад. В просвете между деревьями он увидел реку. Вода в ней отсюда казалась застывшей. За рекой лежал луг со сверкающими на солнце большими лужами. Дальше синел лес.
Лев прошел в сад и сразу же заблудился в хаосе яблонь, груш, дикой вишни. Он прошел мимо серых потрескавшихся и упавших статуй, перешел мостик через бурлящий ручеек и вдруг услышал стук. Оглянулся, увидел полуразвалившуюся беседку и вошел в нее. За верстаком кто-то работал. Когда дверь хлопнула, работавший обернулся, и Лев увидел рыжего угрюмого парня.
– Здравствуйте, – сказал Лев, осматривая комнату, наваленную обломками железа и велосипедными частями.
– Здравствуй, – грубо ответил Андрей Компанеец. – Какого тебе черта здесь надо?
– Я заблудился. Я живу у Кузнецовой. Вчера приехал.
– А-а! – Андрей усмехнулся. – Дитё?
– Оно самое.
– А курево у тебя есть? Или дети не курят?
– Есть. Что вы тут строгаете?
– Зажигалки делаю, велосипеды чиню. Работаю целый день, а зарабатываю пустяки! – Андрей выругался.
– Плохо!
– Сейчас сколько угодно зарабатывай – все равно труба. Вчера коробка спичек стоила сто пятьдесят тысяч рублей, а сегодня уже сто семьдесят стоит. Разор!
– Дорого нынче все! – сказал Лев.
– Не знаешь, сколько и брать за работу. За масло мужики по два миллиона за фунт просят. Обдираловка.
– Их самих обдирают, – возразил Лев. – За пуд муки ста коробок спичек не купишь.
– Ну, знаешь, – вспыхнул Андрей, – было время, когда мы твоим мужикам за пуд муки рояль отдавали. Знаем их.
Лев замолчал. Андрей снова принялся за работу, бормоча себе под нос проклятия по адресу какого-то Спиридоныча, жулика и сукина сына, взявшего зажигалки и не отдающего деньги.
– Тебя как зовут? – спросил он вдруг Льва.
– Лев Кагардэ. А вас?
– Андрей Компанеец. У меня помощник есть – Сашка Макеев, по прозвищу Джонни. Такая, скажу, башка. Если бы не он – пропадать мне. Вот он топает!
Около беседки послышалось сопение, кряхтенье, дверь открылась, и угреватый, наголо бритый парень вошел в беседку. Сбросив на пол куски жести и обрезки труб, он присел на край верстака, снял шапку и вытер вспотевший лоб.
– Ну, и жмот твоя Васса, – сказал он. – Нипочем не хотела отдавать. Спасибо Лене – выручила. «Я, говорит, все равно выкину это к чертовой бабушке».
– Так и сказала?
– Ага. Уж эта Ленка! А это кто? – Джонни недоверчиво посмотрел на Льва и узнал в нем того самого парня, которого они с Леной встретили на вокзале. Лев стоял у двери, курил и, усмехаясь, разглядывал Джонни, его огромные ботинки, бархатные галифе и толстовку, сшитую на рост.
– Кагардэ, что ли, твоя фамилия? – переспросил Андрей Льва. – Лев Кагардэ. У Кузнецовой будет жить.
– А-а, – протянул Джонни и засопел. Андрей продолжал работать. Джонни подошел к нему и зашептал что-то на ухо.
– Но-о! – удивился Андрей. – Здорово!
Лев заметил, что мешает, и вышел из беседки, расспросив предварительно, как найти дорогу во двор. У калитки он столкнулся с Виктором, тот шел к Опанасу.
– Рощу нашу осматривали? – весело спросил Виктор Льва.
– Да, чуть не заплутался. А вы куда?
– К одному другу иду. Три месяца не видел.
– Приятно встречаться с друзьями. А у меня вот никогда не было друзей.
– Ничего, – сказал Виктор ласково, – найдете, – и, распрощавшись с Львом, помчался к Опанасу.
2
– А поворотись-ка, сын! Экий ты смешной стал. – Такими словами Опанас встретил Виктора. Он поворачивал его к себе то лицом, то спиной, щупал мышцы рук, похлопывал по плечам.
– Ой, как ты вырос, – изумился Опанас. – Небось девчонки за тобой сломя голову, а?
– Да брось ты, да ну брось, – бормотал Виктор и не знал, как спрятать пылающее лицо. Это разглядывание и смущало и оскорбляло.
– Да ты не красней, не красней, – подзадоривал его Опанас. – Я ведь все знаю. Все ваши тайны вот где у меня. – Он засмеялся. – И насчет Лены, и насчет всего прочего.
– Дам вот я тебе по носу, будешь приставать, – рассвирепел наконец Виктор. – Чего ты ко мне привязался?
– Ну, ладно, ладно, не сердись, я шутил. Садись, а я пока побреюсь.
Опанас развел мыло, наточил бритву и принялся брить черную, жесткую щетину.
Виктор, перебирая и перелистывая книги, кучей наваленные на столе, рассказывал о школе, о друзьях.
– Понимаешь, Никола, – сказал он, – так мы хорошо жили раньше. И ужасно скучно живем теперь. Не знаем, куда себя девать.
– Ну, а как у тебя дома?
– Тоже ничего хорошего, – ответил Виктор.
– Что такое?
– Дядя Петя начал пить. Да и понятно – и так трудно жить, а тут еще я. Вот кончу школу и уйду…
– Куда ты уйдешь, дурачина? – ласково сказал Опанас. – Таких, как ты, везде много! Ну, да ладно, придумаем что-нибудь!
Опанас кончил бриться и вышел из комнаты. Виктор оглянулся вокруг. Он давно не был здесь. Ничто не изменилось за это время в жилище Опанаса. В углу стоит чахлая пальма, на листьях ее лежит слой пыли, расшатанная кровать покрыта серым грязным одеялом, мрачные сырые обои еще больше позеленели, в углах висит паутина, на полу валяются изодранные половики, какие-то тряпки, бумаги и книги свалены в кучу, на столе – изрезанная и залитая чернилами клеенка, окно с мутными стеклами не пропускает света… Все, как было!..
И вдруг Виктор подумал, что раньше он как-то не замечал этой грязи, запущенности и неряшливости. Раньше, когда Опанас был скаутмастером и Виктор бывал у него очень часто, ему не приходила в голову мысль, что Опанас учит бойскаутов жить чисто, аккуратно, а сам живет по-скотски.
Виктору стало неприятно. Комната Опанаса, такая привычная и примелькавшаяся, предстала его глазам во всем своем безобразии. Казалось, каждая вещь была пропитана какой-то вонью. Эта вонь была, конечно, и раньше, но Виктор не замечал ее. Сейчас он с трудом сидел в комнате.
Это открытие так сильно поразило Виктора, что, когда вошел Опанас, Виктор и на него посмотрел как-то иначе. И вдруг он понял, что от прежнего слепого преклонения перед скаутмастером ничего не осталось.
Перед Виктором стоял грязный, суетливый карлик, грызущий ногти.
Виктору сделалось нехорошо. Он понял, что не может больше сидеть здесь, что должен уйти и собрать свои мысли. Торопливо распрощавшись с удивленным Опанасом, Виктор ушел.
3
После встречи с Опанасом Виктор как-то особенно больно и резко почувствовал свое одиночество. На следующий день, увидев у калитки Льва, он первый заговорил с ним и предложил ему пойти погулять. Они ходили по высокому пустынному берегу. Кна после дождей наполнилась водой; извиваясь, она уходила к лесу. Вдали на до роге, которая бежала по лугу, виднелись крошечные человеческие фигурки.
После взаимных расспросов о делах и планах на предстоящую зиму разговор как-то незаметно для Виктора перешел на события того времени. Оказалось, что Лев аккуратно читает газеты и отлично знает, что происходит в стране и за рубежом. Виктор слышал что-то о процессе правых эсеров и попросил Льва рассказать ему об этой партии.
– Чепуха, – сказал Лев, – никакой партии не осталось. Дрянь разная. И эсеры дрянь, и меньшевики, и кадеты. Сбежали за границу и грызутся между собой. Фракций в каждой партии по десятку. Сколько членов, столько и фракций. Делать-то нечего, вот и чудят!
Лев рассказал Виктору о том, как во Франции Марков второй собрал монархический совет, и члены этого совета уже распределили между собой министерские портфели и посты губернаторов. Лев издевался над монархистами и их вождями. Виктор слушал его с большим интересом. Когда Лев рассказал о том, что монархисты, осевшие по Франции, посылали депутацию матери последнего царя с просьбой назначить блюстителя русского престола, – Виктор расхохотался.
– Правда, смешно? – сказал Лев. – И не столько смешно, сколько грустно. Эти дураки не понимают, что им сюда не вернуться.
– Значит, по-твоему, советская власть установилась надолго?
– Милый! Советскую власть могут спихнуть только силы, которые имеются в стране. Они должны начать, а их поддержат.
– Ну, знаешь, вот мой отец попробовал начать, да сам же под пулю и попал.
– Что ты говоришь? Расстреляли?
– Год назад.
– Ну, дай руку! Мы с тобой вроде братьев. У меня тоже отца расстреляли.
Лев и Виктор пожали друг другу руки.
– Ты думаешь мстить? – прошептал Виктор.
– Глупо. Месть – мелочное дело. Не в этом суть.
– А в чем же?
– В принципе. В конце концов, – задумчиво сказал Лев, – черт с ней, с советской властью. Дело не в названии, а в людях, которые будут сидеть наверху, и в том, что они будут делать.
Лев замолчал и вдруг перевел разговор на другую тему.
– Что ты читаешь? – спросил он.
– Сейчас графа Салиаса и Соловьева. Очень интересно.
– Боже мой, какая дрянь! Погоди, вот придут из села мои книги, там мы найдем кое-что поинтереснее. Ну, ладно. Расскажи, что у вас в школе?
Виктор начал. Лев вставлял мрачные шутки. Он как-то по-своему, вызывающе резко, оценивал все, о чем рассказывал ему Виктор, и тот удивлялся этому.
«В сущности, – подумал Виктор, – Лев прав: школа дурацкая, педагоги виляют и так и этак, и вообще все это скучно и нудно».
После этой прогулки Лев стал часто появляться в квартире Хованей. Он присаживался на низенький стул рядом с работающим Петром Игнатьевичем. Тот угощал его папиросой, и начиналась долгая беседа о всякой всячине; в ней принимал участие и Виктор.
– Сегодня ко мне приходили какие-то евреи, хлебный заем предлагали, – сказал однажды Петр Игнатьевич, когда Лев зашел к нему. – Три миллиона семьсот тысяч рублей за пуд.
– А деньги когда? – осведомился Лев.
– Сейчас.
– Ну вот, и обманут. Деньги возьмут, а когда за мукой придете, скажут, что она не три миллиона стоит, а пять.
– Преувеличиваете!
– Ничего не преувеличиваю, – сказал Лев.
– Нынче в газете о «живой церкви» пишут, – сказа Петр. – Витя, принеси газету!
Виктор вышел, через минуту вернулся с газетой и передал ее Льву. Тот развернул газету и увидел огромный заголовок на всю страницу: «Камни заговорили». Внизу были напечатаны воззвание попов-живоцерковников и отчет о съезде духовенства «живой церкви» под заголовком: «Церковная революция в Верхнереченске». В отчете рассказывалось о том, как попы свергли епископа-тихоновца Агафангела и избрали из своей среды нового архиерея. Тут же была напечатана заметка о том, что попы из кафедрального собора, руководимые протопопом Савеловым, решили новому архиерею не подчиняться, а «живую церковь» объявили сектой и «сосудом дьявольским».
– Что это значит, Лева? – спросил Виктор. – Почему это они вдруг разделились? Кому это нужно?
– Кое-кому нужно! – сказал Лев и подмигнул Петру Игнатьевичу.
– Разделяй и властвуй! – усмехаясь, сказал Петр Игнатьевич.
– Правильно. А эти длинноволосые дураки не понимают.
– И я ничего не понимаю! – вздохнул Виктор. – Тут вот говорится, что попы за советскую власть, а вот тут пишут, что они не хотят отдавать золотые вещи для голодающих. В селе Никольском нашли золотые чаши и Евангелие в навозе. Какая гадость. Люди голодают, а они в навоз суют золото! Правда, безобразие?
Лев не ответил Виктору, и разговор перекинулся на пустяки. Скоро мадам позвала Льва обедать и он ушел.
4
Лев стал в семье Хованей своим человеком.
Он стал помогать Петру Игнатьевичу: наделал ему я запас деревянных гвоздей, разбивал кожу, вымоченную в воде. Присматриваясь к тому, как работает Петр Игнатьевич, Лев скоро постиг несложную мудрость ремесла, стал ставить заплаты, подбивать набойки. Работая, Лев и Петр Игнатьевич вели разговоры о городских делах, о диспутах попов с Луначарским, который раза два наведывался в Верхнереченск, о потухающем голоде, о гастролях московского театра Семперантэ. Театр этот Льву очень понравился, а Петр Игнатьевич ругал его последним словами.
– Вы настоящего театра не видели, – говорил он. – Вот побывали бы в Художественном – это театр! Господи боже мой! Чего стоит одна «Синяя птица»! или «Братья Карамазовы»! или «Царь Федор»! Спектакль шел два вечера, и сидели мы на нем, как зачарованные. По три дня стояли в очереди за билетами. А какие актеры: Качалов, Москвин, Леонидов, Книппер! А режиссеры: Станиславский, Немирович! Их весь мир знает!
Виктор вздыхал. Он часто говорил с Леной о Москве, о Большом театре, о Художественном… Но Москва казалась им далекой, мечта попасть туда – несбыточной. Лев замечал тень, набегавшую на лицо Виктора, и принимался рассказывать что-нибудь смешное, ядовитое. Петр Игнатьевич и его племянник смеялись до упаду.
Но иногда Лев становился молчаливым, курил, слушал Петра Игнатьевича, порой прерывал его каким-нибудь замечанием, и рассказ Петра Игнатьевича приобретал как бы иное освещение.
Петр Игнатьевич снова с недоумением рассматривал этого парня, лобастого, бледного, редковолосого – словно он начал плешиветь с первого дня своей жизни.
– Ну и фрукт, – говорил Петр Игнатьевич после ухода Льва.
Петр Игнатьевич полюбил Льва: с ним можно было, как с равным, поспорить и услышать от него много интересного. В запасе у Льва имелось неограниченное количество смешных и похабных, трагических и нелепых рассказов.
5
Лев быстро подружился с Андреем и Джонни. Он оказался парнем на все руки. Для Андрея он выдумал новую конструкцию зажигалки. Джонни он поразил смелостью в разговорах со взрослыми, своим всезнайством и свободным обращением с девушками.
Скоро Джонни уже не чаял души в «Левке». Виктор даже ревновал Льва к Андрею и Джонни; общество Кагардэ стало для него необходимостью. Он делился со Львом всеми тайнами и однажды прочитал стихи, посвященные Жене. На другой день Лев, увидев стихи на столе Виктора, ухмыльнулся и спрятал бумажки в карман.
Лене не понравились глаза и усмешка Льва. Впрочем, она никому не говорила о своих впечатлениях, подумав, что внешность обманчива.
Женя не раз просила Виктора познакомить ее со Львом, но тот под разными предлогами все оттягивал это знакомство. Однако сам же Виктор и ускорил развязку. Как-то, месяцев пять спустя после приезда Льва в Верхнереченск, Виктор сказал ему:
– Почему бы тебе не поступить в школу? Все-таки пригодится!
– Это идея. Чертовски скучно!
Утром Лев сходил в школу, переговорил с Саганским, тот назначил ему испытания. Лев в течение недели сдал их и поступил в последнюю группу, в которой учились Виктор и его друзья.
В тот же день Лев познакомился с Женей.
– Витя так много о вас говорил, что я просто сгорал от нетерпения познакомиться с вами, – сказал Лев, внимательно разглядывая Женю.
Взгляды их встретились. Женя вспыхнула и подумала, что Виктор имел все основания не показывать ей своего товарища.
6
Ребятам на самом деле жилось скучно. Мастерская Андрея влачила жалкое существование, заказов почти не было, люди перестали нуждаться в зажигалках, – на рынке появились спички.
Школа Андрею надоела. Надоели ему и исполкомовские дела. Комсомольцы чинили всякие неприятности. Виктор после одной атаки комсомольцев принужден был уйти из культурно-просветительной комиссии. Хотя место Виктора заняла Лена, но это была явная сдача позиций, и Андрей совсем забросил исполкомовскую работу.
Лена увлекалась естествознанием, пропадала с Колей Зориным в лесу и с Виктором встречалась редко. По-видимому, она догадывалась, что Виктор переживает внутреннюю борьбу между чувствами к ней и к Жене.
Никола Опанас, зная обо всем этом, решил предложить ребятам новое занятие. Однажды он зашел к Андрею. Васса недолюбливала его и впустила в квартиру неохотно. Андрей читал, сидя на диване в «детской комнате». Комната была большая, но темная, стены прокоптели, во многих местах зияли дыры – памятники былых увлечений ребят стрельбой.
У окна стоял стол. На нем валялись полусломанные тиски, обрезки труб, бесчисленное количество пустых патронов, бутылки из-под кислот, книги, тюки приключенческих журналов, старые куклы с выбитыми глазами и оторванными конечностями.
Ребята не разрешали Вассе притрагиваться ни к чему к комнате. Собственно, это даже была не жилая комната, а своего рода лаборатория, где дети работали, читали и занимались.
– Что читаешь? – спросил Опанас, влезая с ногами на диван. Диван был удобный, большой, на нем помещалось десять человек.
– Партизанские повести. Какой-то новый писатель – Всеволод Иванов.
– Интересно?
– Очень. Я, по совести говоря, новых писателей не люблю, а вот этого читаю с удовольствием. Тут у него смешной такой герой есть – Кубдя. Выдумать же – Кубдя!
– Ну, как дела? Что в школе?
Андрей вдруг рассердился, встал, шаркая туфлями, прошел к окну, закурил, взлохматил рыжие кудри.
«Здорово вырос парень, – подумал Опанас, – от скуки куда хочешь пойдет».
Опанас не ошибся. Андрей подумывал бросить школу и куда-нибудь удрать, лишь бы встряхнуться.
– Знаешь, Андрей, гляжу я на вас всех, и зло меня разбирает! Ходите вы как потерянные. Честное слово.
– А что делать! Проклятая дыра. Друг другу надоели. Уехать некуда. Ну, что делать, когда мы кончим школу? Куда деваться? Кем быть?
– Да, трудно, – сказал, разглядывая грязные ногти, Опанас. – Трудно даже тем, кто университет кончает. Работы нет. Чем дальше, тем хуже. Особенно, скажу тебе, трудно будет интеллигентной молодежи. Вопрос стоит так: либо оставаться недоучкой, либо совершенствоваться особым способом. Только ведь это полумера.
Андрей стряхнул пепел в осколок снаряда и перебил Опанаса.
– Ты говори напрямик! – сказал он. – Чего ты крутишь вокруг да около?
– Ах так? Хорошо. С тобой я могу говорить, как со взрослым. Я знаю, ты поймешь меня. Мне кажется, Андрей, у вас, – я говорю о тебе и о подобных тебе, – пути карьере закрыты. С комсомолом вам не поладить. А вне его – путей нет. То есть пока-то они еще есть, остались еще разные щелочки. Но скоро и их замажут, поверь уж мне!
– Диктатура! – Андрей скривился.
– Вот именно – диктатура, – засмеялся Никола. Хорошо. Значит, есть два выхода: гнить в этой дыре письмоводителем или проситься в комсомол.
– В комсомол не примут. Мы пытались.
– Правильно. Да ты молодец! – закричал Никола. На ходу понимаешь!.. Но можно и третий путь найти…
– Прорубить! – пробормотал Андрей. Он яростно ерошил рыжие волосы.
– Так, так, именно прорубить, – азартно продолжал Опанас. – Ты не думал об этом? А? «Ага, вы нас не пускаете. Так, черт возьми, мы пробьемся силой. Мы вас заставим считаться с нами». Рабочий класс имеет свои организации. Пожалуйста! Очень приятно! Но почему бы не иметь этих организаций и интеллигенции? А? Легальные, заметь, совершенно, совершенно легальные! Только для объединения, для поддержания духа, понимаешь? Сначала кружки самообразования, физического совершенствования, спорта, одним словом – развитие…
Опанас говорил быстро, горячо.
– Конечно, придется помолчать, принимать в кружки с разбором, иначе, ты понимаешь, – задушат. Оно и понятно. Кому охота уступать хоть четверть своих благ? А? Ты как думаешь? Сначала придется работать тихохонько, создавать кружки осторожно, может быть, даже с некоторой конспирацией. А потом… Ха-ха-ха… Вот так обрадуем мы их, когда соберем где-нибудь съезд этих кружков и во весь голос предъявим свои требования. А? Здорово?
Андрей и Никола дружно смеялись, хлопали друг друга по плечам.
– Назовем это «Кругом вольных людей». Как тебе нравится? – предложил Опанас.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал Андрей, – очень звучно: «Круг вольных людей». Здорово.
Оказалось, что у Опанаса уже приготовлена программа «Круга», структура руководства, шифрованная азбука для переписки внутри организации, придуманы звания для руководителей, знаки различия.
Это задело Андрея. Ему показалось, что Опанас обыграл его. Ему думалось, что зачинщиком этого дела наравне с Опанасом будет и он. Андрей надулся и попросил Опанаса оставить ему бумаги, чтобы подумать над ними вместе с Леной. Опанас согласился и, заметив, что Андрей чем-то раздосадован, упомянул, что о своей идее он рассказал только Андрею – самому взрослому и серьезному из ребят, что-де он ничего не сказал даже своему любимцу Виктору. В заключение Опанас стал советоваться с Андреем о том, кого можно принять в «Круг».
Этот ход Опанаса растопил лед. Никола, раскусив Компанейца, улыбнулся. Андрей ходил по комнате, заложив руки назад, и, глубокомысленно мыча, обдумывал кандидатуры учредителей «Круга».
– Я думаю, Виктора можно принять, – сказал он. – Джонни, конечно, и Зорина. Пожалуй, и Богородицу надо взять. А как насчет Жени?
– Думаю, можно, – улыбаясь, сказал Опанас. – Заметь, у нее очень удобная квартира. Ты никогда у них не бывал? Там можно будет собираться!
– Верно, – обрадовался Андрей. – Теперь насчет Джонни. Знаешь, Никола, не очень-то я его люблю. Больно он заносится. – Андрей натянуто засмеялся. – Пожалуй, и здесь в вожди захочет.
Опанас понял Андрея.
– Ну, нет, – втайне смеясь, сказал он. – Мы подберем в руководители серьезных людей.
– Впрочем, ладно, – решил Андрей, догадавшись, что с Опанасом они сторговались, и он, Андрей, не будет пешкой в новой затее.
– А Лену-то мы и забыли! – спохватился Опанас. – Ну, о ней, конечно, спора быть не может. Теперь, Андрюша, ты уж начинай мне помогать. Время не ждет.
Андрей обещал обдумать все сегодня же.
7
Опанас пришел к Виктору. Тот ходил на лыжах с Женей в лес и только что возвратился, счастливый и возбужденный. Оказалось, что Женя не такая уж гордая, какой казалась в обществе Лены. Она мило болтала обо всяких пустяках, была ласкова, много смеялась. После недавно перенесенного тифа она ходила кудрявая, как барашек.
Ее зеленые печальные глаза и нежные губы очень нравились Виктору. Маленькая, мускулистая, как мальчик, и подвижная, она все больше овладевала ого думами.
Виктор не очень нравился Жене, но мысль о соперничестве с Леной, и соперничестве, как она догадывалась успешном, занимала ее. Во время прогулки Женя задала Вите несколько коварных вопросов о Лене. Виктор увильнул от ответа. Они расстались друзьями, и Виктор решился задержать руку Жени в своей дольше, чем этого требовало обычное рукопожатие.
Оставшись один, Виктор вспомнил Лену. Он не сказал ей о предполагаемой прогулке с Женей, мучился раскаянием, и это несколько испортило его приподнятое настроение. Опанаса поэтому он слушал рассеянно, ходил по комнате, перебирал книги. Опанас взбеленился, хотел уйти, но Виктор упросил его остаться. С Виктором Опанас говорил совсем не так, как с Андреем. Если с тем он распространялся о всероссийском союзе интеллигентной молодежи, Виктора заманивал главным образом укреплением «братского содружества».
Между прочим Опанас сказал:
– Ты понимаешь, я ведь с тобой первым делюсь этой мыслью. Понятно? Заметь – я верю только тебе!
Виктор дал слово, что не проболтается. Он особенно интересовался всей внешней стороной «Круга» – условиями приема, организацией, шифром.
– Только, знаешь, – сказал он, морщась, – поменьше политики. Или даже совсем без нее! Из-за этой политики я без отца остался.
– Ну, ясно, господи боже. Что я, дурак, чтобы вести вас черт знает куда? Ты меня обижаешь!
– И еще одно: без Джонни я не пойду, ты это знаешь. И чтобы он был на равных правах.
– Пожалуйста!
Никола, условившись с Виктором встретиться на днях, собрался уходить. Виктор пошел вместе с ним, ему захотелось погулять. Молча шли они мимо покосившихся заборов, низеньких, согнувшихся домиков, окрашенных во все цвета и полинявших, мимо разломанных ворот и колючей проволоки на месте снесенных оград. На стенах домов белели пятна рваных, истрепанных афиш, редкие фонари бросали тусклый свет на тротуары.
Виктор любил подходить к окнам и смотреть, как живут люди. Он посмотрел в одно окно и увидел горенку, увешанную желтыми фотографиями. На портрет полуобнаженной красавицы падал странный желтый свет лампады. Лампадой был освещен угол потолка. По стенам металась тень – кто-то молился богу о ниспослании мирных времен, мирной жизни…
В другом окне он видел мать, кормившую ребенка. Ребенок перебирал от удовольствия ножонками и пухлыми пальцами хватал мать за лицо, за грудь.
8
…Города наши родные, улицы тихие! Память о вас мы всегда храним в своем сердце. Сладкая тоска порою охватывает нас, и мы спешим в родные места и узнаем и не узнаем их. С сердечным волнением бродим мы по безмятежным переулкам и заглядываем в знакомые дворы. Нас никто не знает здесь, и никого нет здесь из тех, кого мы любили, с кем играли и лазили по чужим садам. Нет и тех, кого целовали мы и кому клялись в вечной любви. Где они, кого любят? Мы отыскиваем нам лишь одним известные скамейки у ворот и сидим на них и вспоминаем былое: милые лица, теплые губы, нежный шепот, заветные мечты…
Вздохнув, мы встаем и медленно проходим мимо низеньких, теплых домов, мимо тихих дворов с акациями и сиренью, мимо серых заборов и калиток, мимо нахохлившихся берез. Здесь мчалась юность наша, прекрасная, как первые весенние цветы…
9
Переговоры Опанаса с ребятами окончились благополучно.
Лена в «Круг» вошла без восторга. Коля Зорин, серьезно подумав и поговорив с Опанасом о его планах, согласился принять участие в «Круге вольных людей»..
Но Джонни заупрямился.
– Ну, ясно, – говорил он Виктору, – рыжий будет командовать, тебя тоже не обделят, а я? Вот возьму и уйду в комсомол. Кого-кого, а меня примут! Посмотрим, как без Джонни обойдетесь, черти полосатые!
Опанас, которому Виктор передал свой разговор с Джонни, расстроился. Джонни был, собственно говоря, отчаяннее и решительнее всех других. Терять его, имея в виду будущее «Круга», Опанас совсем не хотел. Он лично отправился к Джонни.
– Как, ты упрямишься? – сказал он ему. – Ты хочешь отказаться от должности, которую я приготовил тебе?
Джонни пропыхтел что-то не совсем понятное, и губы его расплылись в улыбку. Собственно, он не против, он просто желал подробнее узнать, в чем тут дело.
Таким образом, в течение недели Опанас завербовал в «Круг» всех, о ком они предварительно говорили с Андреем. В первый раз «Круг» собрался у Жени, в доме ее отца, на Церковноучилищной улице.
10
Еще совсем недавно отец Жени, Николай Иванович Камнев, считался в Верхнереченске уважаемым и передовым человеком.
Уважения и трех доходных домов Николай Иванович достиг после многих тяжелых лет. Был он из зажиточней сельской семьи, юношей уехал в город и поступил рабочим на железную дорогу. В свободные от работы часы Камнев много читал и наконец получил должность монтера на электрической станции. Он выписал заочный курс электротехники, учился, недосыпал и недоедал и в конце концов добился диплома инженера-электрика.
Потом начались годы стяжания и скопидомства, в чем ему деятельно помогала жена его Варвара Ивановна, взятая Николаем Ивановичем из купеческой семьи.
Купив первый дом, Камневы стали подумывать о детях. Варвара Ивановна родила дочь, но роды были неудачными, и Женя оказалась ее первым и последним ребенком. Когда Жене исполнилось три года, Камневы имели уже три дома.
Первый, выходивший фасадом на улицу, Камневы сдавали зубному врачу; второй – огромный мрачный домина – был заселен разной чиновничьей мелкотой и приносил большие доходы; третий, который Николай Иванович построил для себя на Церковноучилищной улице, стоял в глубине двора. Балкон дома, летом густо увитый плющом, выходил в сад. Вдоль дощатого забора росли живописные старые вязы, между которыми обычно вешались гамак и качели.
Николай Иванович насадил в своем саду малину, груши, крыжовник и яблони, и все это давало богатый урожай; за садом Николай Иванович ухаживал необыкновенно любовно, отдавая ему весь досуг. Досуга же у Николая Ивановича к описываемому времени было много.
