Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность"
Автор книги: Николай Вирта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 26 страниц)
Все эти схемы были забыты, когда Коля столкнулся с людьми.
Особенно интересным оказалось знакомство с человеком, который жил в Заполярье пятнадцатый год. Этому старому человеку с детства полюбилась идея: в крае коротких весен насадить цветущие, плодоносные сады, засеять поля пшеницей, развести огороды, луга. Он сажал деревья, клубни, высевал пшеницу, скрещивал различные породы культурных растений, выращивал такие, которые не боялись ни дикой стужи, ни летних заморозков, ни длинного северного дня. Он искал многоплодные, быстро растущие, сильные растения. Он осушал болота и вскармливал тощую землю удобрениями, дни и ночи напролет копался на своем участке, спасал посадки от морозов – или от солнца, которое кружилось в июле по небу, не уходя за горизонт.
Коля и ученый быстро спелись. Тот и другой были фанатиками своего дела. Впрочем, вскоре старик начал раздражать Колю, – ему стало казаться странным увлечение опытами с картошкой, пшеницей, брюквой, репой.
Коля мечтал о пальмах, магнолиях, о сладких сочных фруктах; старик – об огурцах и кисленьких яблоках.
И тот и другой хотели победить климат, но старый ученый делал это прежде всего ради людей. Коля – ради своей мечты. Ему претила возня с репой, капустой и луком. После долгих споров, после обидных и резких разговоров Коля сдался; железная логика и опыт прожитых лет победили; Коля понял, что мечта лишь тогда прекрасна, когда она не самоцель; каждое дело лишь тогда велико, когда оно служит человеку.
Он решил вернуться к прежней своей идее и поведал ее старику.
– Слушайте, – сказал он. – Когда я окончу вуз, я поеду по стране, потом вернусь сюда. Я хочу быть вашим помощником. Я буду вашим разведчиком. Вы ищете лучшее и полезнейшее для этого края среди культурных растений. Я буду искать для вас новых питомцев среди дикорастущих. Вы мне поможете, не правда ли?
Ученый пожал руку Коли.
– Милый юноша, вам помогут все. То, что вы затеяли, – большое и нужное дело. У нас помогают всем, кто работает на человека.
Так Коля нашел истину.
И дорогу в жизнь.
8
Его розовое лицо с нежным пушком обветрилось, глаза стали как бы еще шире, словно он однажды удивился чему-то и уже не мог скрыть своего удивления от окружающих.
Приехав в город, он два дня бродил по знакомым местам.
Вот дерево, под которым он целовал в первый раз Марусю. Вот скамейка, на которой они сидели в весенние вечера. Тогда под ногами хрустели льдинки, была луна, где-то шуршал ручеек, снег таял; вот домик, где она жила, вот школа… здесь собирались «пираты», там играли в лапту…
На следующий день Коля встретился со старыми своими приятелями: Лена, Виктор и Джонни пришли к нему.
– Понимаете ли, ребята, – рассказывал Коля, сидя с друзьями за чаем, – ведь это прямо как в сказке! У нас там был склад, ну, в том месте, где мы работали. И вдруг я узнаю, что заведующий складом – человек, осужденный на десять лет за грабежи. Нет, вы подумайте! Я его спрашиваю: «А сейчас воровать неохота?» Он и послал меня… Но я не обиделся. Я даже подружился с ним. Он очень любил цветы. Грабитель заведует складом и любит цветы. Правда, странно?
Коля продолжал рассказ. Глаза его сверкали, щеки покраснели от возбуждения.
Виктор завидовал Коле, Лена слушала его, открыв рот. Джонни чувствовал себя из-за Маруси Марковой не совсем удобно, но не подавал виду. Он солидным баском расспрашивал Колю о мелочах, тот отвечал, увлекаясь и горячась. Он хотел бы рассказать обо всем: о людях, о природе, о всем живом мире, который открылся ему…
– А в бога ты и теперь веруешь? – спросил Джонни.
Коля вдруг смолк. Он строго и даже, как показалось Лене, печально посмотрел на угрюмого, угреватого Джонни.
– Я искал бога на небе! – сказал Коля тихо.
– Правильно, – воскликнул Виктор, – а нашел его на земле.
– Нет, Витя, пожалуй, это не так, – задумчиво проговорила Лена. – Мне кажется, Коля нашел больше. Он нашел настоящую жизнь.
На минуту воцарилось молчание. Коля отошел к окну и побарабанил по стеклу.
– Да, – заговорил он потом. – Это ты верно сказала, Лена. Я очень много знал, не зная главного.
Виктор, слушая Колю, завидовал ему, но и радовался. Он думал о том, что не одному ему пришлось шагать в пустоте и жить миражами, все равно какими, не он один нащупал начало пути после долгих и мучительных поисков.
Он удивился лишь одному: Коля, он сам и многие другие по-новому ощутили жизнь, лишь столкнувшись с людьми совершенно других взглядов, с теми самыми, кого они боялись, чуждались, которых порой ненавидели…
Коля, лукаво улыбаясь, пригласил друзей пройти в соседнюю комнату. На столе в углу стоял большой ящик. Коля включил свет, снял крышку, и приятели ахнули от неожиданности.
Это был точный макет той местности, где Коля работал на практике.
Угрюмые склоны гор, вечный снег, залегающий среди скал, дикий редкий лес, озеро, бурная речка, долина, сжатая голыми вершинами, – все это Коля сделал из папье-маше.
– Вот здесь, – сказал он, – вот по этому склону мы решили разбить наш сад, наш первый заполярный ботанический сад. Видите, он будет защищен и от северных ветров, и от сквозняков. В будущем мы мечтаем провести от него аллею к рабочему поселку.
– Сколько же лет на это понадобится? – спросила Лена.
– Лет восемь-девять.
– Как это хорошо! – вырвалось у Виктора.
– В этом саду мы думаем делать опыты не только над дикорастущими. Мы будем выращивать цветы, травы, кустарники, крупную северную ягоду.
– Даже цветы?
– Да, да. В будущем городе мы засадим ими все улицы. Сейчас мы делаем опыты с арбузами. Может быть, выйдет.
– А как же пальмы? – улыбнулась Лена.
– И пальмы посажу. Вот увидишь!
– А знаете, ребятки, – заключил Виктор. – Давайте пообещаем друг другу – если будем живы, встретиться у Коли. Ну, через десять лет. В тридцать седьмом году.
– Здорово! – Джонни пришел в ажиотаж. – Пиши клятву, Ленка!
– Старый пират, – усмехнулась Лена, – без клятвы – ни-ни!
Джонни покраснел, но Виктор обнял его, и Сашка размяк. Впрочем, клятву написали.
Ушли от Коли поздно.
Джонни оставил Лену и Виктора, пошел домой.
9
– Видишь, Витя, – сказала Лена, – мне тоже очень захотелось делать что-нибудь так же, как Коля. Чтобы думать об этом деле день и ночь.
– А когда ты будешь думать обо мне? – пошутил он.
Она прижалась к нему.
– Ты любишь меня? – шепнула Лена.
Виктор молча кивнул головой.
– А Женя? – еще тише проговорила она.
Они сидели на скамейке на какой-то улице, не зная, как и когда сюда попали.
Лена спросила Виктора:
– Витя, а как же Лев?
– Я не могу пойти и рассказать обо всем.
– Витя, я боюсь его!
– Ничего, ничего, – успокаивал ее Виктор. – Все пройдет, все забудем, не надо, не бойся. Вот уедем и все забудем. Работать начнем. И найдем свое дело. Правда?
Она молча кивнула.
10
С некоторых пор Лев стал часто думать о Лене. С Женей ему стало скучно, Юленька надоедала своей ненасытностью и бесстыдством – теперь она почти каждую ночь приходила к Льву.
Лев увидел однажды Лену во сне. Ему запомнились ее тяжелые золотые косы, так резко выделявшиеся на черном бархате жакета. Утром он послал за ней Митю и попросил прийти по срочному и важному делу.
– А-а, – широко улыбнулся он, завидя Лену. – Давно не была у меня.
Лена холодно поздоровалась со Львом.
– Какое у тебя дело ко мне? Мне некогда.
– Боже, какие мы все стали занятые! Все спешат, всем некогда, ах, ах!
Лена пожала плечами. Губы ее дрогнули.
Льву бешено захотелось поцеловать их. Он сдержал себя, подал Лене стул, усадил ее, сел напротив.
– Почему ты меня сторонишься? – спросил он покорно. – При встрече еле киваешь, молчишь. Вот сейчас руки не подала. Чем я провинился перед тобой?
– Ничем, – ответила Лена. – Просто разные мы люди, Лев, и незачем нам дружить.
– Вот как!
Лене почудилось страдание в голосе Льва.
– Не знал. А я вот соскучился по тебе…
– Это все? За этим и звал?
– За этим и звал. Поглядеть на тебя захотелось. Идет к тебе этот жакет.
Лена порозовела.
– Как у вас дела с Витей?
– Хорошо.
– Завидую Виктору. Его любили и любят хорошие девушки.
– Да. Одна из них, между прочим, тебя любит.
– О ком это ты? Ах, о Жене! Знаешь, Лена, не пара она мне. Скучно мне с ней. Все печалится, все грустит.
Лена поднялась, но Лев удержал ее.
– Постой. Я хотел тебя спросить, понимаешь, вот о чем хотел спросить: неужели ты в самом деле любишь Виктора? За что? За рассказы? Или за стихи? Может, за его курносую физиономию? Разве моя хуже?
Он рассмеялся. Лена поежилась: она не переносила его смеха.
– Ты, говорят, едешь учиться? Хочешь, помогу? В Москве у меня есть люди, понимаешь, свои люди. Можно у них остановиться, жить.
– Я еду с Витей. Как-нибудь обойдемся.
– Ах, с Витей! Возишься ты с ним…
– Мне непонятно…
– И мне непонятно, как это ты, цельная, серьезная девушка, любишь такого пустого парня.
– Кого же мне любить? – насмешливо спросила Лена. – Уж не тебя ли?
– А хоть бы и меня.
– Я не хочу тебя оскорблять, Лев. Ты просто смешон. – Лена встала и направилась к выходу.
Улыбаясь нехорошей улыбкой, Лев загородил дверь.
– А если не пущу?
– Как не пустишь? – побледнев, прошептала Лена.
– А так и не пущу. Я здесь один. Никого нет. Мастерская закрыта. Понимаешь?
Лена положила руку на плечо Льва.
– Погляди на меня, Лев. Ну, погляди же! Боже мой, да неужели ты… Какой же ты…
Она не договорила, подбородок у нее затрясся, и она выбежала из мастерской, громко хлопнув дверью.
Лев рассмеялся. Он смеялся истерическим смехом, стоя лицом к стене.
Вечером того же дня, возвращаясь домой, Лев столкнулся около Монастырского сквера с Виктором и Леной и увязался за ними.
Всю дорогу он глупо и грубо издевался над Виктором, над Опанасом, над Колей, высмеивал Виктора, его стихи, желание Лены ехать учиться.
Казалось, что в сердце Льва скопилось столько злобы, что она душит его, подавляет все остальные чувства.
Виктор не отвечал Льву. Он лишь сжимал кулаки. Лена держала его руку в своей и тихонько гладила ее. Она отделывалась от злобных наскоков Льва короткими замечаниями, которые бесили того еще больше.
– Вы трусы, вот кто вы! Трусите и бежите отсюда, – говорил Лев. – Отвратительные трусы! Я не знаю, какой черт меня дернул связаться с вами? Стихоплеты! Сопляки!
– Лев! – гневно остановила его Лена.
– Что Лев? Ну, что? Неправду говорю? Клевещу? Характер у меня добрый. Мог бы сделать и так, чтобы вы не уехали. Здесь бы остались, как привязанные. Понимаете?
– Не понимаю! – холодно возразил Виктор.
– Не стихи сейчас надо сочинять, идиот, – бросил Лев, когда они подошли к дому Лены. – На кой мне черт стихи твои нужны?
– Ну, ладно, прощай. – Лена взяла Виктора под руку.
– Прощайте.
– Нет, Лена, ты ступай, а я поговорю с ним. Лена, милая, ступай! – повторил Виктор, видя, что Лена не уходит.
Лена поняла, что ей надо уйти. Она стала медленно подниматься по лестнице.
– Лев, что ты говорил сегодня Лене?
– Объяснялся в любви.
– Мы однажды уже встречались с тобой на очень опасном перекрестке. Ты не забыл?
– Нет.
– Очень хорошо.
– Какой ты нервный!
– Ты что, хочешь опять стать поперек дороги?
– Ах, вот что! У вас, значит, есть своя дорога? Милый Витя, покажи ее мне. Может быть, по ней легче идти.
– Да, легче. Меня на нее вывел настоящий человек. Настоящий, умный, далеко видящий…
– Кто же этот святой благодетель? Кто этот твой новый поводырь!
– Нет, ты мне скажи, на что ты надеешься? Где миллионы повстанцев, о которых ты так много болтал? Почему они не остановят вот эти обозы, не помешают открыть депо? Какие уж там миллионы – так, разная рвань. Миллионы начинают заводы строить…
– Это все Сторожев! – пробормотал Лев; его задели слова Виктора. – Приехал и поднял все. Но он может и не уехать отсюда.
Нервы Виктора были натянуты. Он чувствовал, как поднимаются в нем отвращение и ненависть к этому лобастому человеку. Вот как! Этот подлец говорит гадости Лене? Он что-то затевает против Сергея Ивановича?
– Послушай, Лев. Я даю честное слово, и ты знаешь, я его сдержу. Если ты посмеешь еще раз что-нибудь сказать Лене… Если ты посмеешь насолить Сторожеву и я узнаю об этом, мы… Помнишь ту записку? Вот и все, что я хотел сказать тебе.
– А если я не боюсь той дурацкой записки? – нагло сказал Лев. – Если я плюю на тебя?
Виктор понял, что Лев боится, и это успокоило его.
– А если я сам пойду и донесу? – прошептал Лев. – Выдам всех вас, покажу бумаги?
– Врешь. Не пойдешь и не донесешь. Если бы ты смог это сделать… Нет, ты не пойдешь! Да и как тебе идти? – Виктор усмехнулся. – Тебя спросят, где ты был те годы… Да мало ли о чем тебя могут спросить.
Лев, прислонившись к забору, молчал.
– Знаешь, Лев, – после паузы добавил Виктор, – ты бы уехал. Уехал бы туда же, откуда явился. И не показывался бы сюда. Прощай.
– Да, – хрипло вырвалось у Льва. – Прощай.
– И запомни: я созову ребят, если ты посмеешь что-нибудь сделать…
– Посмотрим! – Лев скрылся в темноте.
Виктор долго смотрел ему вслед. Затем он медленно поднялся по лестнице.
Наверху его ждала Лена.
Она все слышала.
Лена притянула его к себе, и целовала, и говорила ласковые слова, и была безмерно счастлива, потому что рядом с ней Виктор; другой, настоящий Виктор…
Они вошли в квартиру – дома никого не было.
Андрей охотился. Васса еще с утра отправилась в слободу прощаться с крестниками.
В ту ночь Лена стала женой Виктора.
Глава шестая
1
В столь неудачный для Льва Кагардэ день страшный удар, предвестник многих катастроф, обрушился на Богданова.
Страна готовилась к Пятнадцатому съезду партии. Готовились к нему и троцкисты, собирали силы, пускали в ход все средства, чтобы доказать наличие «серьезной» оппозиции.
Подпольные типографии работали лихорадочно, продукция их перепечатывалась белогвардейскими и буржуазными газетами.
Нелегальные собрания в лесах стали делом обыденным.
В разгар праздничной демонстрации в Москве и Ленинграде они выступили на улице.
Их освистали…
В те дни троцкисты еще пытались легально и нелегально делать политику, искали союзников среди недовольных, действовали обманом с простодушными, лестью с честолюбивыми, демагогией с доверчивыми и малоискушенными, расточали посулы…
Борьба с ними велась упорно, хладнокровно, с выдержкой. Им была дана полная свобода, их не арестовывали и не запрещали им говорить, их терпели в партии.
Трудно было стране в те годы: кулак вредил, была безработица…
Но тем не менее страна шла вперед, борясь, преодолевая и уничтожая противоречия. Отмирающее бешено боролось за свое существование, яростно отстаивало свое отжившее дело.
В авангарде тех, кто отстаивал это «отжившее», были троцкисты.
Их вожаки все еще на что-то надеялись, на кого-то рассчитывали, к чему-то готовились, суетились, торопили своих агентов на периферии, требовали от них активности…
После провала «конференции» Богданов решил во что бы то ни стало отыграться на предстоящих районных партийных конференциях и на конференции губернской: в партячейке коммунхоза ему обещали поддержку.
К этому времени секретарь ячейки заболел; его заменял Карл Фогт, член бюро. Карл Фогт, солидной внешности человек, приехал в Верхнереченск из Германии с какой-то делегацией, остался в городе, поступил в коммунальный отдел горсовета техником. История приема его в партию была весьма туманна. Кто говорил, что он был членом германской компартии, кто утверждал, что у него были какие-то связи с немецкими социал-демократами. Но достоверно никто ничего не знал. Ему просто верили.
Карл Фогт называл себя красным фронтовиком и борцом «за красная Дойчланд», посещал интернациональные вечера, был непременным участником и оратором на всех торжествах и вообще считался «своим человеком» и знатоком партийных дел в Европе.
Собрание ячейки, которое должно было избрать делегатов на районную конференцию вновь образованного Строительного района, назначили на восемь часов вечера. К этому же времени Фогт пригласил представителей губкома и райкома.
Однако в самый последний момент Фогт перенес собрание на шесть часов. Он послал в райком и губком человека с извещением об этом, но человек по неведомой причине ни до райкома, ни до губкома не дошел и на следующий день был найден в камере милицейского участка, где спал как убитый.
Для формы подождав представителей полчаса, Фогт открыл собрание и в течение сорока пяти минут говорил о международном положении, мешая немецкие слова с русскими и безбожно коверкая русские слова. Понять что-либо из его речи было нельзя, да он и не добивался этого.
В прениях выступили несколько рабочих. Они заговорили было о неисправностях в коммунальном хозяйстве города, особенно в связи с начавшимся строительством; Фогт оборвал их, заявив, что это «не есть сегодняшний проблем»…
Тем не менее когда Фогт подошел к самому главному – к выборам на губернскую партийную конференцию, – начался шум, едва не окончившийся потасовкой.
Сыр-бор загорелся из-за Богданова – кандидатура его была предложена Фогтом. Никакие уговоры не действовали, люди, словно проснувшись, кричали, свистели, страсти бушевали вовсю.
Фогт, увидев, что Богданов провалился еще до голосования, поспешно снял его кандидатуру, но предложил компромиссное решение: подписать обращение к губернской конференции, просить президиум дать слово Богданову. Это предложение прошло.
Делегатами на конференцию избрали Фогта, трех его людей – незаметных и робких.
На этом собрание закончилось.
Когда представители губкома и райкома пришли в красный уголок, он был пуст.
2
Во всех остальных ячейках Строительного района троцкисты получили лишь несколько мандатов на губернскую партийную конференцию. Ничто не помогло Богданову – ни бесчисленные выступления Фогта, ни литература, которую Богданов пачками получал из Москвы и перепечатывал в своей типографии.
Не помогли и «автодесанты» – самая новейшая по тем временам выдумка троцкистов.
Друг Богданова, секретарь губисполкома, имел в своем распоряжении машину. Машина эта сослужила немалую пользу Богданову.
Узнав, что в какой-нибудь ячейке троцкистов бьют и им нужна «квалифицированная» помощь, Богданов посылал на машине «десант» – Карла Фогта или кого-нибудь из своих ораторов, иногда выезжал сам…
3
В день открытия конференции к редактору «Верхнереченских известий» явились делегаты-троцкисты и потребовали, чтобы в газете было напечатано стихотворение, сочиненное ими:
Ночку темную думы спать не дают,
Скоро ль сладим со злою кручиной…
Редактор прочитал стихи, узнал фамилии их авторов и сообщил, что стихи он использует… в докладе контрольной комиссии. После этого редактор выпроводил перетрусивших посланцев Богданова и позвонил о случившемся Сергею Ивановичу.
В кабинете Сторожева сидел Богданов.
– Ну, вот сорвалась еще одна твоя затея. Стишки начали сочинять?
– Почему ты все валишь на меня? – пожав плечами, хладнокровно заметил Богданов. – По-твоему, выходит, будто я всему делу заводчик. Но ведь, и кроме меня, есть люди, разделяющие наши общие взгляды.
– Имеются неопровержимые доказательства и твоей вины. На улицу вышли… Докатились!
– За московских и ленинградских товарищей я не ответчик.
– А ты их осуждаешь?
– Я не привык скоропалительно решать политические вопросы.
– Где ты очень активен, а где – вразвалку. Актер ты, брат! Заглянуть бы в твое настоящее нутро.
– Оно не хуже твоего.
– По всему видно. Мы делом занимаемся, а вы делу мешаете.
– Это еще неизвестно, чье дело дельней. Это будущее покажет.
– Будущее много покажет, – задумчиво сказал Сергей Иванович. – Вот, читай. – Он передал Богданову газету. – Нет, вот эту. Это «Последние новости», издание господина Милюкова. Как он вас превозносит! Как славословит! Каков ваш успех у кадетов!
Богданов отшвырнул газету.
– Ты зачем меня звал?
– А вот зачем. Получено постановление ЦК партии, и я тебе должен сообщить его: за антиленинские выступления на непартийных собраниях будем вас из партии исключать. Ты весьма к этому склонен. Имей в виду, грехов за тобой много!
– Дальше?
– Во-вторых, ваши нелегальные собрания будем распускать.
– Милицию позовете? – насмешливо спросил Богданов.
– Зачем милицию? Членов партии позовем, рабочих. Пока все. Подробности прочитаешь в газете. Прощай.
Богданов встал, пошел к двери, обернулся, хотел что-то сказать.
– В чем дело? – спросил Сергей Иванович.
Богданов медлил.
– Послушай, Николай Николаевич, может быть, одумаешься? Может быть, совесть-то еще осталась? Может быть, оценишь все, что делается вокруг и что вами делалось? Может быть, снова станешь членом партии.
– Я и есть член партии.
Несколько мгновений он задумчиво смотрел на Сергея Ивановича.
Потом круто повернулся.
– Прощай. – И вышел.
– Пошел вниз, – определил Сергей Иванович. – Конченый человек!
4
Фогт, узнав, что стихотворение попало в контрольную комиссию, выругался и тут же выдумал еще один ход.
Помня о том, что собрание решило подписать просьбу к президиуму губернской конференции дать слово Богданову, Фогт помчался к Николаю Николаевичу. Часа три потели они над бумагой и сочинили довольно хлесткий документ.
– Никаких просьб, – заявил Богданов. – Мы эту штуку другим боком повернем.
– По-вер-нем? – переспросил Фогт.
– Да, повернем.
В документе содержались требования допустить на конференцию не только Богданова, но и его ближайших соратников; прекратить «травлю» и продолжать дискуссию. Все это было написано от имени коммунистов коммунхоза и других ячеек района.
– Такой бумага не подпишут! – усмехнулся Фогт.
– Дурак, ты что, читать ее собираешься? Нужно сделать так, чтобы люди подписали не читая.
– Вы большой умник.
Вслед за тем мобилизовав своих единомышленников и, разъяснив технику дела, отправил их собирать подписи.
К вечеру, за час до начала конференции, документ был в руках у Фогта. Его подписали человек пятнадцать, кое-кто из них вообще не прочитал документа, остальных кое-как уговорили.
5
Конференция открылась в городском театре вступительным словом Сергея Ивановича. Коммунисты любили его, как любят рабочие каждого сильного, дельного, активного и правдивого человека.
Едва Сергей Иванович кончил говорить, встал Фогт и попросил слова к порядку ведения собрания.
Сергей Иванович, восстановив в переполненном зале тишину, попросил Фогта выйти на трибуну. Немец подошел к авансцене и зычным голосом прочитал обращение троцкистов.
Поднялось что-то невообразимое. Из лож, из партера, с галерки неслись крики, свистки, топанье ног; Фогт тщетно силился перекричать бурю возмущенных голосов.
Сергей Иванович, подняв высоко над головой колокольчик, отчаянно звонил.
Наконец ему удалось утихомирить людей. Едва Фогт раскрыл рот, снова поднялся неимоверный шум. Сергей Иванович, улыбаясь, смотрел со сцены в ярко освещенный зал театра.
Фогт обернулся к нему.
Сергей Иванович пожал плечами – ничего, мол, не поделаешь.
Когда в театре стало сравнительно тихо, Фогт подошел к Сергею Ивановичу, положил перед ним документ и ушел со сцены.
– Я думаю, – сказал спокойно Сергей Иванович, – что мы пустим Богданова на конференцию. Он нам не страшен, никто его не боится, а на слова его ответ найдем.
Богданов и трое его приятелей были уже около дверей театра. Они были встречены гробовым молчанием.
Сергей Иванович предложил избрать президиум конференции. Снова поднялся Фогт и прочитал список своих людей, в том числе и Богданова.
В зале раздался смех.
Вы нам не даете говорить! – громко выкрикнул Богданов. – Вы затыкаете нам рты!
– А вы нам надоели! – крикнул кто-то с галерки. – Сколько лет с вами возимся!
– Надоело до чертиков!
– Поперек горла стали!
Напрасно звонил в колокольчик Сторожев, напрасно кричал и упрашивал – буря разразилась с новой силой.
Богданов, махнув рукой, покинул трибуну.
– Что же это такое? – задыхаясь и вытирая пот, спросил он Сергея Ивановича.
– Знаешь что, уходи. Уходи подобру-поздорову.
Богданов посмотрел на Сергея Ивановича глазами, налитыми ненавистью. Повернулся и пошел, тяжело ступая.
Понемногу волнение улеглось. Сергей Иванович хотел было приступить к выборам президиума, но на сцену поднялся Новичок.
– Товарищи, – угрюмо сказал он. – Тут читалась бумага. И вроде моя фамилия упоминалась. Прошу прочитать еще раз, я не все расслышал.
Сергей Иванович прочитал обращение троцкистов.
– Обман! – снова раздался голос Новичка в наступившей тишине. – Товарищи, я этого не подписывал. Мне про другое говорили. Мне болтали – мол, справедливость, людям, мол, надо дать слово… А этого я… Да нет, ей-богу, товарищи, я ввек…
Зал загудел.
Еще кто-то встал со своего места, тоже отказался от подписи. И еще один. И еще…
– Ладно, – сказал Сторожев. – Разберемся.
– Предлагаем выставить всех троцкистов отсюда! – крикнули из зала.
– Верно!
– Их не только отсюда – и из партии давно бы убрать!
– Голосую. – Сторожев восстановил порядок. – Кто за то, чтобы очистить конференцию от троцкистов?
Сотни рук подняли делегатские мандаты.
– Прошу опустить! Кто против? Ну, ясно – те самые, о ком идет речь.
– Ну, граждане, – выкидывайтесь, – весело сказал кто-то.
– Дышать будет легче!
Карл Фогт вышел, не глядя ни на кого. Вслед за ним ушли его единомышленники.
Сторожев окинул взглядом людей, наполнивших театр. Перед глазами его мелькали знакомые лица: вот Кузнецов, вон там землекоп с пятого участка. Рядом с ним – Антон Антонович. Слева, погруженный в глубокую задумчивость, Алексей Силыч. В ложе Карнаухов, слесари, монтеры, бетонщики…
Сергей Иванович начал говорить.
– Нам предстоит много работы. Мы заложили станцию на Свири, Магнитку, Днепрогэс. Скоро заложим с вами вагонный завод и теплоцентраль. И много еще нам предстоит заложить и построить… Тысячи рук получили работу, и недалек тот день, когда мы закроем биржу труда, недалек день, когда вообще не узнать будет нашей страны, нашего города, наших сел, нас самих… Разве мы не едины? Разве не едина и не могуча наша партия? Разве не могущественна наша страна? Кто сильней нашей семьи народов?.. Нет, никто не может остановить нас…
