Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность"
Автор книги: Николай Вирта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Глава третья
1
Битый месяц Богданов метался по уездам, готовил своих сторонников к конференции. Заверения, посулы, разъяснение платформы оппозиции, обвинения в адрес «аппаратчиков» – все пускалось в ход, чтобы сколотить хоть видимость существования солидной группы противников Центрального комитета.
Во что бы то ни стало надо было показать «губернские масштабы». На конференцию приглашались кто попало, если даже они расходились в мнениях с большинством партии по второстепенным проблемам.
Готовили конференцию секретно, с соблюдением всех правил конспирации. В губкоме знать не знали, ведать не ведали, какую игру ведет Богданов.
К концу сентября все было готово: открытие конференции – пятого октября, о чем дали знать периферии, В тот день после обеда Богданов, сопровождаемый тремя-четырьмя приятелями, пришел в театр.
Туда же один за другим стали собираться люди. В дверях они говорили пароль, патрульные внимательно осматривали их. Делегаты старались занять места в самых темных углах зрительного зала. Через час в театре оказалось человек сорок.
Богданов нервно шагал по сцене, на которой стоял покрытый сукном стол.
Богданов был расстроен – он ждал на конференцию по крайней мере около ста человек. Решили подождать еще полчаса. Прошло четверть часа, три четверти, а народу не прибавлялось. Из уездных делегатов прибыло только двое, да и те норовили уйти. Их задержали в дверях.
В пустой, плохо освещенный зал они вернулись на цыпочках. Мертвенная тишина нарушалась лишь шелестом бумаг – Анатолий Фролов вносил последние поправки в свой доклад. Богданов нервно стучал по столу карандашом.
Наконец Николай Николаевич поднялся и сказал что-то резкое Фролову.
Тот роздал делегатам листовки, только что размноженные на машинке.
Богданов позвонил в колокольчик, оправил гимнастерку, пригладил вьющиеся желтоватые волосы, приосанился и жестом водворил в зале тишину.
Впрочем, особой нужды в этом жесте не было: люди, занявшие зал, молчали.
Открыв конференцию, Богданов сказал несколько слов о «великих традициях», которые, мол, сейчас «нарушаются», и заявил далее, дабы оправдать не совсем легальный характер совещания:
– Дисциплина, – сказал он, – нас не может связывать. Когда нам нужно, мы вправе ее обойти. Мы выше ее.
Богданов сделал паузу, рассчитывая на аплодисменты, но их не последовало – собравшиеся почтительно взирали на своего грузного, краснолицего лидера, который с трудом вытягивал из себя фразы и пил воду…
Не дождавшись оваций, Богданов со спокойного тона перешел на угрозы.
– Надо забить гвоздь так, чтобы его нельзя было выдернуть! И мы, именуемые оппозицией, этот гвоздь вобьем в гроб аппаратчиков.
Богданов тяжело опустился в кресло.
В зале раздались хлопки.
Поднялся Фролов.
Дней десять сидел он над сочинениями троцкистских вожаков и исписал такую груду бумаг, что, возьмись он прочитать все записанное, конференция продолжалась бы неделю без малого.
Ради торжественного случая он надел на себя парадный костюм. Костюм был странного светло-зеленого цвета, необыкновенно широкий; что-то комическое было в этом наряде.
Фролов вышел к пюпитру, стоявшему у рампы, разложил бумаги, звучно откашлялся и начал речь. Но не успел он сказать и двух первых фраз, как шум, поднявшийся около дверей, прервал его.
2
Пока Богданов ждал делегатов и переругивался с Фроловым, около дверей происходило следующее: старуха сторожиха прибежала к Джонни и сказала, что какие-то люди самочинно заняли театр, а ее, сторожиху, выгнали прочь.
Джонни поспешил в театр, увидел у входа подозрительных субъектов, прошел за сцену, послушал Фролова и помчался к директору театра.
Тот позвонил в губком и сказал, что «Зеленый круг» самочинно захвачен троцкистами и что там идет их конференция.
Сергей Иванович позвонил на «Светлотруд», вызвал секретаря ячейки и рассказал ему, в чем дело.
– Надо послушать, о чем там разговор, – сказал Сергей Иванович.
– Мы сейчас двинем туда, – ответил секретарь ячейки.
Потом Сергей Иванович вызвал машину и поехал к театру. Около дверей его встретили патрульные.
– Вам, гражданин, куда? – спросил один из них.
– Мне на конференцию, – миролюбиво ответил Сергей Иванович.
– Пропуск есть?
Сергей Иванович вынул партбилет.
– Я, ребята, секретарь губкома партии. Я один. Послушаю и уйду. Может быть, что-нибудь скажу.
– Чхать мы хотели на твой чин.
– А если я вам прикажу пустить меня?
– Ты нам не начальство. Все равно не пустим. Лучше не пробуй.
– Ну, до свидания, ребята. До скорого свидания.
Сторожев сел в машину и приказал шоферу ехать на завод. По дороге он встретил коммунистов «Светлотруда», идущих в театр.
Когда рабочие подошли к дверям, один из патрульных размахнулся и ударил первого подвернувшегося. Тот упал. Светлотрудовцы рассвирепели. Началась схватка.
Скоро патрульные сдались.
– Зря вы, ребята, драку затеяли, – заметил Сторожев. – Вот и получили.
Вслед за тем коммунисты «Светлотруда» спокойно вошли в театр. Богданов, услышав шум, бросился к черному ходу, не спеша вышел на улицу и так же не спеша направился домой.
В эти минуты Сергей Иванович поднимался на сцену, а коммунисты рассаживались в зале.
В театре сразу стало шумно.
– Спокойно! – сказал Сторожев. – Заседание продолжается.
Все засмеялись.
– Продолжайте, – сказал Сергей Иванович, обращаясь к Фролову. – Стесняться нечего.
– Я уже окончил! – с вызовом ответил тот и стал собирать бумаги.
– Жаль, очень жаль! Хотелось послушать.
Фролов молчал.
– Ваш партбилет! – сказал Сергей Иванович. – Ну-ка, быстро!
– У меня его нет.
– Ваша фамилия?
– Фролов, Анатолий Петрович Фролов.
– Вы исключены из партии.
– Вы отстали от событий, товарищ Сторожев, – резко заметил Фролов. – Я восстановлен в правах члена партии, а партбилет не всегда ношу с собой.
– А что это у вас за сочинение? – спросил Сергей Иванович Фролова. – Покажите-ка!
Фролов передал Сергею Ивановичу тезисы своего доклада и листовку. Была она напечатана на машинке, в шрифте которой не хватало одной буквы. Вместо «е» машинистка написала всюду «э», а переправить, по-видимому, не успела.
Сергей Иванович водворил в зале тишину.
– Я вам сейчас прочту их сочинение.
– Читай! – раздались крики.
Сергей Иванович начал читать.
Раздался оглушительный хохот. Сергей Иванович тоже не смог удержаться – он смеялся вместе со всеми. Даже Фролов старался изобразить на лице улыбочку.
– Техника-то у вас экающая! – сказал Сергей Иванович. – Какова политика, такова и техника! Эй, вы, подпольщики! Что вы притихли?
В зале наступила тишина. Фролов машинально перебирал бумажки.
– А лидер ваш сбежал? – спросил Сергей Иванович.
– Сбежал! – мрачно сказал кто-то из зала.
– Дальше контрольной комиссии не убежит!
Сторожев прошел к телефону и вызвал председателя губернской контрольной комиссии. Поговорив с ним, он вернулся в зал и попросил коммунистов «Светлотруда», за исключением секретаря ячейки, идти домой, а делегатам конференции направиться в контрольную комиссию.
– А мне идти? – осведомился со злой усмешкой Фролов.
– Идите домой, – махнул рукой Сторожев.
Фролов сунул бумаги в портфель.
3
В контрольной комиссии «делегатов» уже ждали. Их по очереди допросили. Некоторые тут же выложили партийные билеты.
Богданова не смогли найти – прямо с конференции он укатил по какому-то срочному делу в уезд.
Сергей Иванович освободился только в десять часов, позвонил домой, попросил приготовить чай и решил пойти пешком – после заседания разболелась голова.
Он шел по скверам, делая небольшой крюк, и, улыбаясь, думал о сюрпризе, который завтра преподнесет членам бюро. Уже после обеда из Москвы пришла телеграмма, извещавшая Сергея Ивановича, что железнодорожное депо должно скоро возобновить работу, а ассигнования на постройку нового вагонного завода прошли все инстанции.
Сергей Иванович прибавил шагу.
Вдруг он остановился, всмотрелся в темноту и заметил человека, прислонившегося к дереву. Сергей Иванович подошел ближе, зажег карманный электрический фонарик и увидел хорошо одетого юношу.
– Что вы тут делаете?
– А вам-то что?
– Как так что? Может быть, я тут главный сторож.
– Мне не до шуток, – пробормотал юноша.
– Кто вы?
– Я стихи пишу… И рассказы.
– Ах, писатель, значит! Ну, вашему брату всякое разрешается.
Юноша отвернулся.
– О чем же писатель тоскует? – все с той же добродушной усмешкой справился Сергей Иванович. – Не жизнь ли ему надоела?
Юноша кивнул.
– Да вы меня пугаете! – пошутил Сергей Иванович.
Юноша не видел в темноте лица Сергея Ивановича, огонек папиросы освещал лишь небольшие усы.
– Вот что, товарищ сочинитель, я чай хочу пить. Идемте ко мне?
– А вы кто?
– Плохой из вас писатель будет! Другой бы обрадовался приключению, а вам паспорт подавай. Ну, зовите меня Сергеем Ивановичем.
Виктор протянул руку.
– Ховань.
– Ховань? Слышал такую фамилию. Ну так пойдемте со мной, Ховань?
– Пойдемте, – угрюмо сказал Виктор.
Квартира Сергея Ивановича была недалеко. Дверь открыла невысокая светловолосая женщина. Виктор узнал в ней новую заведующую школой Ксению Григорьевну.
В столовой за столом сидели два мальчика и взрослая девушка в белой кофте – племянница Сторожева, Ольга, та самая, которую так обидел Лев. Она только что приехала из Двориков в город к дяде.
Рядом с ней сидел Иван Карнаухов.
– Ах, и ты здесь? – пробормотал Сергей. – «Влечет меня неведомая сила», а?
Карнаухов и Ольга смутились.
– А вы почему до сих пор не спите? – обратился Сергей Иванович к детям. – Полуночники! В это время все солдаты спят, а вы чаевничаете? Марш в постели!
Ксения Григорьевна увела детей в спальню.
Сергей Иванович познакомил Виктора с Олей и Карнауховым.
– Это секретарь губкома комсомола, – сказал он. – По неведомой причине вдруг зачастил ко мне в гости. Боюсь – молод и может отбить жену, – пошутил Сергей Иванович.
– Я к тебе по делам, – загудел покрасневший Карнаухов.
– Ха! Дела! Значит, Ольга, – обратился он к племяннице, – Иван Карнаухов ходит ко мне по делам. И только. Так и запишем.
Оля звонко рассмеялась и лукаво посмотрела на Карнаухова. Тот, сконфуженный, спрятал лицо за самовар.
В столовую возвратилась Ксения Григорьевна, подошла сзади к мужу, обняла его. Он взял ее руки и поцеловал ладони. Это получилось так естественно, что Виктор как-то сразу почувствовал себя своим в этой семье.
– Ну, рассказывай, что там у вас приключилось? – попросила Ксения Григорьевна. – Какая-то конференция, слышала.
Сергей Иванович не стал при Викторе рассказывать о провале троцкистского совещания и перевел разговор на другое. Новость о железнодорожном депо и о постройке завода он берег к концу чаепития. Но не вытерпел и развернул телеграмму.
Виктору сделалось грустно. Он понял, что есть какая-то дорога рядом с его дорогой, по ней идут люди на работу и с работы, довольные собой и своим трудом. Они идут и спорят, их много, и они знают, куда идут…
– Ну, вот, Оля, – сказал Сергей Иванович, – выстроим вагонный завод, и в первом вагоне собственного, так сказать, изделия поедешь в Москву. Учиться хочешь?
Оля порозовела.
– А ты, Иван, как на сей предмет смотришь? Не хочешь ли с ней вместе поехать? – Сергей Иванович подмигнул Карнаухову.
– Кстати, насчет ученья, – сказал Карнаухов. – Я недавно встретил одного учителя. Фамилия – Компанеец… – Виктор насторожился. – Занятный – ужас. Мы с ним до хрипоты спорили. Он нас за школы крыл – и то, говорит, у вас плохо, и это не так, и за школой мы не смотрим, и за литературой…
Карнаухов подробно рассказал о своей встрече с Сергеем Петровичем Компанейцем.
– Я после того разговора взял да написал Сашке Кащенко в Харьков: есть, мол, у меня для вас работник – на Украину рвется. Сегодня из Харькова ответ: послали, пишет Сашка, подъемные.
– Что же, едет он в Харьков? – спросил Виктор.
– Едет! – Карнаухов помолчал. – Завидую. Я бы сам на Украину поехал.
Карнаухов принялся восторженно рассказывать об Украине, об украинских песнях. Сергей Иванович его прервал:
– Слушай, Иван. Давно я тебе собирался сказать вот что. Ты в «Зеленом круге» бывал?
– Нет. А что?
– А мы вот с Ксенией были. Мне рассказывали, что там режиссером был какой-то мудрец. Уж так он намудрил, что чуть не довел театр до точки. А вы зеваете! Займись этим делом. И поскорей!
Зазвонил телефон. Ксения Григорьевна взяла трубку.
– Его нет дома, – сказала она. – Не знаю! В Индию уехал! Что? А почему бы не в Индию? – Она засмеялась.
– Кто там? – спросил Сергей Иванович.
– Алексей Силыч.
Сергей Иванович взял трубку. Алексей Силыч рассказывал Сергею Ивановичу, видимо, что-то очень смешное – Сторожев, слушая его, заходился смехом.
– Ну, я пойду! – Карнаухов встал. – Душно здесь. Оля, вы не хотите погулять?
Оля колебалась. Карнаухов ей нравился. И хорош, и ласков, и все так чудесно у него получается. А удобно ли гулять с ним ночью? Кто их знает, городских! Приезжал к ним один. С виду – ученый, а на деле вахлаком оказался…
– Иди, иди, – пробормотал Сергей Иванович. – Я бы вам аллею показал, где целоваться удобно. Да идти неохота.
– Ну, вот, – обиделся Иван. – Мне уж нельзя уж…
– Да уж тебе уж лучше молчать уж, – сказал Сергей Иванович. – Ну, идите. Впрочем, погоди, ты мне нужен. Оля, он сегодня гулять не пойдет, у меня с ним разговор.
Виктор поднялся.
– Я пойду, – сказал он. – Мне очень у вас понравилось.
– Нет, нет, у нас с вами тоже разговор. Ксения, я через полчаса освобожусь. Ты ложись.
– Я еще посижу. У меня куча тетрадей.
Сторожев, Виктор и Карнаухов прошли в кабинет Сергея Ивановича. Несколько минут они разговаривали о всяких городских событиях. Сергей Иванович втягивал в разговор Виктора, задавал ему то один, то другой вопрос – будто случайно…
Глаза его пытливо всматривались в юношу.
Карнаухов недоумевал, ему казалось странным, что секретарь губкома тратит так много времени на этого паренька. Он готов был рассердиться на Сторожева, который расстроил его прогулку с Олей, но Сергей Иванович как-то боком посмотрел на Карнаухова, и тот успокоился.
– Вот, Ваня, – сказал Сергей Иванович, – этот товарищ – писатель и поэт. Ты все мне жаловался, что молодежь у нас серая, а вот товарищ Ховань пишет рассказы и стихи.
– М-да, – буркнул Карнаухов.
– Вот тебе и «м-да». Он, может быть, Пушкиным будет, а ты его в глаза не видел.
– Не могу я всех знать, – огрызнулся Карнаухов.
Сторожев как бы не заметил раздраженной реплики Карнаухова.
– Ну, Виктор, расскажите нам о вашей жизни. Если, конечно, хотите. Я просто так, по-человечески интересуюсь. С писателями встречаюсь впервые. Ты тоже, Ваня?
Карнаухов кивнул.
Виктор рассказал о детстве, об отце. И чем больше он рассказывал, тем серьезнее становился Сергей Иванович.
Карнаухов уже забыл о своем раздражении и несостоявшейся прогулке с Олей. Он внимательно слушал рассказ Виктора.
Виктор не обманывал своих слушателей. Его щеки горели, он нервно сжимал пальцы, теребил волосы и говорил без умолку, словно боясь, что его не дослушают.
– Жалко было отца? – спросил Карнаухов Виктора, когда тот окончил рассказ.
– Жалко.
– Вы богато жили? – спросил Сергей Иванович.
– Да.
– А теперь плоховато?
– Неважно.
– Жалко иногда старого?
– Жалко.
Все замолчали.
– Мстить, конечно, за отца собирались? – Сергей Иванович поднял глаза на Виктора.
– Собирался, – напрямик сказал Виктор.
– В порядке вещей. Вам лет двенадцать было? Теперь одумались, поняли, кто прав, кто виноват?
– Немного.
– Правильно. А потом: это гниющее болото, безработица… Так ведь? Кисельная жизнь. Вот и потянулся в петлю. Прав я?
– Да, – признался Виктор и удивился: как быстро Сторожев понял его.
– Слушаешь, Карнаухов?
– Слушаю.
– Их понимать надо, – как бы про себя заметил Сторожев и снова обратился с каким-то вопросом к Виктору.
Потом вышло так, что Виктор рассказал о своей раздвоенности, о пустоте, о сомнениях, о тоске.
Сергей Иванович полузакрыл глаза, слушая Виктора. Он не прерывал его, лишь изредка бросал на него прямые взгляды. Он понял, что Виктор чего-то не договаривает, что у него есть что-то скрытое, больное. Это понимал и Карнаухов. Он почувствовал себя в чем-то виноватым перед этим парнем, который мечется из стороны в сторону.
Карнаухову вспомнились разговоры со Сторожевым, посещение школы, беседы с Компанейцем…
«Что-то у меня не так, – подумалось ему, – что-то мы упускаем. А-а, черт, эти заседания да собрания!..» – Карнаухов покраснел, сам не зная почему, встал, подошел к столу и принялся перебирать книги.
«Когда он успевает читать?» – удивился Карнаухов при виде подчеркнутых фраз и замечаний, сделанных на полях.
– Ты послушай товарища, – сурово окликнул его Сергей Иванович. – Это, брат, интересней книг.
Карнаухов снова сел. Виктор кончил повесть о своей жизни.
– Ничего не видно впереди хорошего, и не знаю, есть ли оно, – сказал он глухо.
– Не надо расстраиваться. – Сергей Иванович подвинулся ближе к Виктору. – Если бы мы, большевики, не понимали вас и многих, подобных вам, мы бы не были большевиками. – Он помолчал. – Ничего! Скоро жизнь захватит вас! Все, что вы видите, все, что приводило вас в отчаяние, пугало, ввергло в какую-то, как вы говорите, туманную пустоту, все это было подготовкой к настоящей жизни. Без этой подготовки ничего бы у нас не вышло. Если бы нам не мешали, сколько бы мы уже сделали!
– Вы читаете газеты? – спросил Карнаухов.
– Читаю. И, знаете, многого не могу понять. Вот троцкисты… Ведь и они говорят о мировой революции…
Сергей Иванович усмехнулся.
– Видишь, Ваня, на что эти сукины дети юнцов ловят. Мировая революция, сверхтемпы! Да что – вы! Люди куда развитее и старше вас попадаются на эту приманку. А присмотреться поближе – что выйдет? Вы простите, я вам с азбуки начну. Вот та же сверхиндустриализация. Это что значит? Значит – нажать на деревню и не только на кулака – какое там! Мы кулака не жалеем. Нет, на всю деревню. А нажать на деревню – значит ударить по союзу рабочих и крестьян, то есть, Витя, по самому важному, самому главнейшему, самому что ни на есть дорогому, без чего революция погибнет. Вопя о сверхтемпах, эти демагоги в то же время утверждают, что в одной стране социализма не построить, что без мировой революции, мол, нечего и думать о социалистическом обществе в СССР. Что значит бороться за мировую революцию? Нам, ученикам Ленина, кажется, что это прежде всего означает борьбу за укрепление завоеваний революции, нашей социалистической революции. Социализм, достигнутый в нашей стране, будет лучшим способом, вернейшим способом крепить и ширить фронт борьбы за мировую революцию. Понимаете?
Виктор кивнул головой.
– Ну, а троцкисты болтают, что, мол, наш народ один не справится с построением социализма, а поэтому, мол, нечего огород городить. Значит, троцкисты не верят в силу нашего народа, в его трудолюбие, настойчивость, в его революционную закалку, в великие возможности, которые заложены в семье наших народов. Кроме того, наш народ не останется без помощи зарубежных братьев. Так или иначе они нам будут помогать. Вот видите, какие они, дела-то… На словах, стало быть, эти обманщики – вперед да вперед, а на деле – назад и назад. А идти сейчас назад значит – снова к капитализму…
Виктор не отрывал глаз от Сергея Ивановича. Все это, понятное, простое, доходило до сердца; он верил Сторожеву безраздельно, с этого часа Сергей Иванович стал для Виктора олицетворением правды и ясности. И Карнаухов с удовольствием слушал Сторожева и многое запоминал. Он даже порывался кое-что записывать, но конфузился.
– Так вот, Виктор Ховань, что это за люди – троцкисты. У них принципы лилипутские, а амбиции Гулливеровы. Гниль, фразы, как шелуха… Вот и решайте сами – где правда, с кем вы должны быть. Разве мы вас отбрасываем от себя, разве вы нам не нужны? Неверно, Виктор, неправильно. Забывают о вас кое-где, – Сторожев искоса посмотрел на Карнаухова, – забывают, говорю, о вас, мало интересуются, руки до вас не доходят. Вам о будущем надо думать. В чем это будущее? Где оно? Не у нас ли? За нас ведь люди, которые работают, вы понимаете, те, что строят жизнь. И вы нужны этим людям, нужен ваш талант, нужна ваша открытая душа. А вы в вашем театре разные глупости разводите. Разве людям, которые дорвались до настоящей жизни, нужна ваша заумная чепуха? Им надо смелое, правдивое, настоящее, умное, а у вас что? Что вы там в спектаклях нагородили? Для кого? Вы знаете, кому это нужно? И тут рука не дошла, ах, не дошла рука!.. – Сторожев гневно дернул себя за ус. – Вот так-то!
Потом Сергей Иванович начал рассказывать Виктору о будущем Верхнереченска, показал ему эскизы заводов и домов, планировку новых улиц, проекты, схемы.
– Все это не мечта. Это будет через несколько лет. Исчезнет биржа труда, и базар, и грязная Рыночная улица. И люди не будут думать о поисках работы, работа сама будет искать их.
– Сергей Иванович, – сказал Виктор. – Скажите, вы никогда ни в чем не сомневаетесь?
Сергей Иванович удивленно посмотрел на него.
– Вы шутник! Разве может жить человек без сомнений? Но я понимаю сомнения так: вот я решаю какую-нибудь задачу. Надо и так прикинуть, и этак. Но когда ты убедился, что задача решена и что решение это единственно верное, – тогда стой на своем.
– До конца?
– До конца. Может быть так, что ты ошибаешься, тебе об этом скажут и ты поймешь: да, ошибся. Тогда признайся в ошибке и исправь ее. А это самое трудное – признаваться в ошибках. На этом люди и спотыкаются. Впрочем, это я так, к слову. Я ваши стихи хочу послушать. С собой есть?
Виктор смущенно кивнул головой.
– Ну, да вы настоящий поэт! Давай, Иван, послушаем нашего поэта… Ну, ну, не серчай, тебе это полезно.
Виктор начал читать стихи. Он прочел одно стихотворение, другое, третье. Сергей Иванович и Карнаухов требовали еще и еще… Наконец Сторожев прервал Виктора:
– Вы никуда и никогда из города не уезжали? Здесь и выросли? Здесь и учились?
– Да.
– И в деревне не бывали? Или на заводе, скажем?
– В деревне жил… немного.
Сергей Иванович закурил.
– Видите ли, Виктор, – сказал Сторожев, – мы с Иваном в поэзии не специалисты. Я – политик, и он – политик, понимаете? Но политика наша объединяет все, чем жив народ, то есть трудящиеся. Она, так сказать, организует все и направляет в одно русло. К одной, понимаете ли, цели. А народ живет не только трудом или насущным хлебом. Он и любит, и поет песни, и читает книги. И стихи ему тоже нужны. Как мы любили на войне песню! Песни мы и в походе, и в окопах пели, с песней и смерть была не страшна. И чем песня понятней для всех, и для ученых и для неученых, тем больше ее любят. А иные не знают, для кого они пишут. Вот партия – она точно знает, во имя чего существует, во имя чего зовет людей на борьбу. Она умеет разговаривать с народом. Слова у нее простые, но они трогают, доходят до сердца честных людей. А ваш брат такое иной раз наворотит – черт его знает, для кого он писал, для чего. Вы не обижаетесь?
– Нет-нет!
– Вот в наших деревнях многие мужики наизусть знают пушкинские или там некрасовские стихи. Хоть две строчки, а знают. А ведь после Пушкина, Некрасова была чертова прорва поэтов! Но до сердца народа многие из них не дошли. Почему? Слова у них холодные, понятные только им… Поступки людей они выдумывали, а не брали из жизни. Чтобы писать – надо жизнь знать, право, надо! Вот и вы: узнаете жизнь, людей, узнаете их думы, надежды – тогда вам легче будет работать. – Сергей Иванович задумался. – Самое главное для вас – узнать людей.
Долго беседовал Сергей Иванович с Виктором. Он читал отдельные строфы его стихов, разводил руками, когда не понимал, и Виктор переставал понимать их; он хвалил то, что Виктору казалось наиболее слабым. Виктор соглашался или спорил, но почти во всем был разбит.
В споре участвовал и Карнаухов, он волновался, шумно выражал свой восторг или неодобрение и все твердил:
– Погоди. Вот я тебе покажу наших ребят, я тебя познакомлю с ними, тогда ты напишешь.
Виктор сам начал спорить с Карнауховым, оба они петушились, кричали.
Сергей Иванович, слушая Виктора, присматривался к нему, следил за его речью. В какой-нибудь час он узнал его сокровенные мысли, увидел внутренний мир юноши.
«Его надо беречь, – подумал он, – надо его с Карнауховым свести поближе. Стоящий человек».
Но «сводить» с Карнауховым Виктора не пришлось, После беседы с Сергеем Ивановичем Ховань и Карнаухов бродили по городу чуть ли не до рассвета. Потом Виктор пошел к Карнаухову, чтобы провести у него остаток ночи.
Они подружились. Всерьез.
4
Из письма Лены Компанеец Коле Зорину 6 октября 1926 г.
«…подумавши, я уже решила, что с этим человеком нам все равно никогда не понять друг друга, не сойтись. Так грубо разбивалось мое первое чувство, и мне было не жаль его. Я решила, что рано или поздно между нами должен произойти разрыв, а теперь я легче могу перенести его. Но все вышло иначе. Еще на днях я встретила его в сквере. Мы не сделали ни одного шага к примирению. А сегодня, четыре часа назад, Витя пришел ко мне. На его вопрос, ждала ли я его? – я ответила, что я знала, что он придет, и что лучше бы было, если бы он не приходил. Но он остановил меня. Он рассказал о встрече с необыкновенным человеком, он горячился, много и умно говорил, рассказал мне, что он думает делать дальше… Я заметила, что внутри у него созревает нечто новое, свежее… И спросила: «Ну, а если бы не было этой встречи, встречи совсем случайной?» Виктор сказал, что такой же вопрос он задавал себе. И понял: если бы не с тем человеком, что увел его к себе домой из сквера, он встретился бы, непременно встретился с кем-нибудь другим примерно таких же взглядов и настроений. И тот сказал бы ему то же самое… «Впрочем, – добавил Виктор, – нет в мире ничего чисто случайного. Все закономерно, и закономерной была эта встреча, открывшая мои глаза, – внутренние глаза, понимаешь? – на очень многие вещи… Я счастлива, Коля, я полна счастьем. Если бы Андрейка был так же счастлив, как я! Коля, милый, как хороша жизнь!»
