Текст книги "Собрание сочинений в 4 томах. Том 3. Закономерность"
Автор книги: Николай Вирта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 26 страниц)
Сзади шли мальчишки; они орали прибаски, изображали взрослых. Одного из них мать тащила домой, подгоняя шлепками. Парнишка визжал и вырывался.
– Ой, не буду, ой, не буду, маманя!
– Подлец, – ворчала мать. – Безотцовщина! Вот я тебе. Был бы дома отец, он бы с тебя шкуру содрал!
Лев шел вслед за матерью и сыном. Женщина вошла в дом Сторожева.
«Уж не Митя ли это?» – подумал Лев.
– Привела? – спросил кто-то из темноты хриплым голосом.
– Привела. Ты бы выпорол его, Андриян.
– Пори сама! Митька! – послышался опять тот же голос. – А, Митька, в ночное поедешь?
– Не по-е-еду!
– Я вот те не поеду, шельмец. Я тебе не мать, враз выпорю.
– А я убегу.
– Я те убегу. Ну, кому сказал? Марш спать, разбужу рано.
Голоса утихли.
«Мальчик, видать, в отца пошел – с норовом», – подумал Лев и решил завтра же увидеться с женой Сторожева.
В темноте он наткнулся на каких-то женщин; они сидели у крылечка, неторопливо разговаривали, щелкали семечки.
Лев подсел к ним.
– Кто это? Ваня, это ты?
– Нет, не Ваня.
– Незнакомый?
– Незнакомый.
– Он с поповичем из города приехал. Я его давеча видела. Так, что ли?
– Правильно.
– Ну, как у вас в городу?
– Помаленьку.
– В городу хорошо, – убежденно сказал кто-то. – Отработают срок, ручки в брючки, и с мадамой гулять. Прогуляются и чай с ситным пьют.
Все сидевшие вдруг заговорили, перебивая друг друга о городской легкой жизни, о нарядах, о ситном хлебе и калачах.
– Вовек до городских не дойдем, – сказала женщина, сидевшая рядом со Львом.
– Ну, не скажи, – отозвались с верхней ступеньки. – Еще как дойдем.
– Уж не ты ли?
– А может, и я.
– Погляди на нее, бабы! Ольга-то про чего болтает, батюшки. Барыней быть собирается.
– Не барыней, а вообще. Батька говорит, артель – верное дело.
– Пойди ты, куда подальше. Артель, артель! Землю им дай, трактор им дай. А-артельщики. Кто у нас в артели-то? Андрей Козел да Пашка глухой? Работнички!
– Да ну вас, бабы, расквакались, – остановила спорщиц женщина, только что вышедшая из избы. – Споем, что ли?
– А верно, спойте, – попросил Лев. – Знаете, эту – «Я коров доила».
– Знаем, знаем. Оля, запевай.
Оля законфузилась, начала отказываться, ее долго упрашивали. Наконец Лев подошел к ней, попросил спеть.
– В городе такого не поют небось? – сконфуженно прошептала она. Лев попросил еще раз. Оля немного помолчала и запела.
Уродилася я, как в поле былинка,
Нет ни матери, ни отца – круглая сиротинка,
Лет с двенадцати я по людям ходила,
Где качала я детей, где коров доила, —
выводила Оля.
Пойду с горя в монастырь, богу помолюся,
Пред иконою святой слезами зальюся.
Не пошлет ли мне господь той доли счастливой,
Не полюбит ли меня молодец красивый…
Бабы хорошо вторили Оле. Они пели эту песню с детства, они помнили, как пели ее их матери и их бабки.
– Пойдемте спать? – предложила одна из баб, когда допели.
Женщины, кряхтя и зевая, вставали. На крыльце осталась Оля. Она куталась в цветной платок.
– А ты что же домой не идешь?
Люблю посидеть при луне. Свет у нее какой-то чудной. Вон и крыша у церкви белая стала. На луне люди живут?
– Нет, не живут.
– А почему?
– Воздуха там нет. Дышать нечем.
– Вот как! А мне болтали – живут.
– Пойдем пройдемся.
– Скучно вам будет с нами, с деревенскими.
– Идем, идем.
Они пошли по задам, мимо скирд соломы, залитых лунным светом. Где-то слышались прибаски и гармошка. Между ометами бродил заплутавшийся теленок и жалобно мычал.
Лев обнял Олю. Она стряхнула его руку.
– Не надо. А то уйду. Лучше расскажите чего-нибудь.
Лев предложил ей посидеть в омете, она спокойно согласилась. Усевшись на солому, она стала расспрашивать его о том, как живут городские девушки, с кем гуляют, как любят, как наряжаются, много ли среди них ученых.
– Эх, и хотела бы я быть ученой! – мечтательно сказала она.
– Зачем? Все бабы учеными будут, как же мужьям жить? Кому щи варить, кому детей рожать?
Оля вздохнула и промолчала. Лев снова обнял ее, она резко отстранилась.
– Я уйду.
– Ну, ну, ладно.
– Чудные вы какие-то городские. Думаете – раз деревенская, так сама на шею бросится. Стыдно это.
«Тоже передовая», – сердито подумал Лев.
Он прилег около Ольги на солому. Ольга начала рассказывать о селе. Лев слушал ее с досадой.
– Ну, я пойду. Спать пора! – Он встал.
– Приходите завтра, – ласково сказала Ольга. – Хорошо вы рассказываете.
– Поцелуешь?
– Э, нет. Этого не ждите.
Она засмеялась, подобрала платок и подала Льву мягкую ладонь.
3
Утром Льва разбудил какой-то грохот. Лев вышел из амбара, где спал, и увидел на дороге трактор. За рулем сидел худощавый мужичонка с козлиной бородой. С ним разговаривал хмурый крестьянин.
– Этот жеребчик не подведет, – захлебываясь от смеха, лопотал мужик, сидевший на тракторе.
– Дьявол, – любовно говорил хмурый, похлопывая по железным бокам машины. – Выдали без помехи?
– Безо всего. Увидали меня, кричат: Андрей Андреич, лошадь твоя здесь. Запрягай.
– Конь в полной готовности. Ты на нем на сходку явись. Подействует.
– Обязательно. Да, чего-то я тебе хотел сказать? Ха, вспомнил. Ты знаешь – Пантелей Лукич с Селиверстом Петровым трактор задумали купить.
– Ну?
– Право слово. Пантелеев сын сказал. Опять сильными, суки, стали.
– Ничего, сильней нас не будут.
Андрей Андреевич включил газ, и машина, грохоча, пошла по дороге. Хмурый мужик смотрел ей вслед.
Подошел Лев.
– Артель, что ли, трактор получила?
– Артель, – задумчиво ответил крестьянин. – Вот Андрея Андреевича выучили ездить. На курсах был. Ученым стал. А вы кто такой?
– Я из города.
Хмурый мужик подозрительно посмотрел на Льва.
– Но каким же делам приехали? – спросил он.
– Да так, поразмяться, – спокойно ответил Лев.
– А кто же вы такие будете?
– Сапожник.
– Обличье у вас не простое.
– Дело не в обличье.
– Это так, – согласился хмурый мужик.
– А вы председатель артели? – спросил Лев.
– Да. Сторожев я, Семен.
– Петров брат?
– А вы его откуда знаете?
– Да так, слышал.
Семен снова недоверчиво взглянул на Льва.
– В Польше, бандит, живет. Зубы оттачивает, – сказал он и поскреб бороду. – А вон того мужика, – он качнул головой вслед удаляющейся машине, – весь век Козлом звали. Козел и Козел. Бедный он, угнетенный был. Когда, к примеру, мужики отступали от красных – и он с ними уехал. С чего уехал – и сам не знал.
– И ты отступал?
– А как же? Все отступали. Неведомо зачем. Туман в голову зашел. А теперь этот Козел словам разным на курсах научился. Карбюратор, говорит, у меня в порядке. Леший его знает, что это за хреновина.
Семен засмеялся и ушел, покачивая головой и посмеиваясь.
После обедни – было воскресенье – проснулся Богородица.
– Ты где вчера был? – спросил его Лев. – Я тебя искал, искал.
Богородица сконфузился.
– Пойдешь на сходку? – спросил он.
– Я к Сторожевым хотел зайти.
– Ну вот, после сходки и зайди. На сходках давно не был.
Народ на сходку собирался дружно. Многие уже сидели на бревнах, на скамейках, на завалинке и прямо на земле. Молодежь, разодетая по-праздничному, жалась к сторонам.
Старики, поставив палки между коленями, толковали о просе, о парах. Об артели пока молчали: каждый ждал, что будут говорить другие. Народ все прибывал, становилось шумно.
Собрание началось как-то само собой. Не успел в середину образовавшегося круга войти председатель артели Семен Иванович, как все заволновались, закричали, какой-то подслеповатый старик встал, застучал палкой о землю и потребовал у Семена отчета.
Председатель сельского совета напрасно увещевал собравшихся. Страсти разгорелись, словно все только и ждали появления председателя артели.
– Артель! – кричал подслеповатый старик. – Ишь ты, какие умники! Озеро им подай. А нашему водопою где быть?
– У вас колодцы на поле есть.
– Так и ты выкопай колодцы. Ишь ты какой – колодцы! А ты их рыл?
– Уж тебе-то, Пантелей Лукич, лучше знать, рыл я их или нет.
– Да не об этом разговор, – исступленно кричал Пантелей Лукич. – Эта ваша артель самую что ни на есть хорошую землю у обчества вырежет, завтра другая артель еще земли потребует. Не поддавайся, мужики! Разорят.
– А кто же тебе мешает в артель идти? – спросил Семен. – Мы принимаем. Пожалуйста.
На мгновение крики утихли.
– Хоть сейчас запишу. Забирай манатки, и к нам.
– Обман это, – закричала сзади какая-то баба. – Ишь ты какой! «Забирай манатки»!.. Это я к тебе с коровой, с лошадью приду, а Козел кого приведет? Или вон Ленька седой? Он ведь тоже в артель норовит. У него какое богачество? Жена-дурочка?
Из толпы вышел взбешенный Ленька, он что-то пытался сказать, но волнение душило его.
– За что обидели человека? – укоризненно сказал Семен Иванович. – Подлецы вы, подлецы! Он на границе служит, нас оберегает.
– Сам ты подлец. На братнину землю полез. Жалко стало добро семейное упускать! – закричали из толпы. – Вот Петр Иванович вернется, он с вас шкуру сдерет!
– Кто это его сюда пустит?
– А захотим и пустим. Он, слышь, письмо прислал, просит обиды простить.
Ленька снова очутился в круге.
– Если Сторожев приедет сюда, задушу собственными руками! – прорычал он.
– А ты кто такой? – процедил сидящий на бревне хорошо одетый, седобородый мужик; это и был Селиверст Петрович Баранов.
– А вот такой.
– Прав нет – людей душить. Довольно, поубивали.
– Тебя, подлеца, жаль, не убили! – Ленька угрожающе двинулся на седобородого Селиверста. Тот, отступая от него, шумел:
– Меня, сукин сын, власть простила!
– У-у, бандит! – сказал Ленька. – Доберутся до вас!
– Председатель! – завопил Селиверст. – Что же это такое? Угрожает? Насильствует?
Председатель Совета успокаивал народ.
Селиверст ухмыльнулся.
– Тоже, вояка! Эй, вы, артельные. Вы что же, сами на себе пахать сторожевскую землю будете? Взять – вы ее возьмете, а толк какой?
Снова раздались крики, снова что-то вопила баба и подскакивала с кулаками к Семену Ивановичу. Сторонники артели – плотная кучка мужиков – были оттеснены к амбару. В это время рядом со Львом очутилась Ольга.
– Ну как? В городе такой шум бывает?
– Бывает хуже. Слушай, Оля, это что же, только в вашем селе такой скандал?
– Какое! В Грязном до драки дело доходило. Боюсь, как бы отца не избили.
– А кто отец твой?
– Да вон. Вон, видишь, стоит, высокий такой. Сторожевы мы.
– А тот вон, с седой бородой, кто?
– Баранов. Селиверст Петрович Баранов. Недавно в село из тюрьмы вернулся. У Антонова служил. Ох, и злой!
Шум меж тем усиливался. И вдруг послышалось тарахтенье трактора. Все разом замолкли, бросились к машине, стали осматривать ее, удивляться размерам колес. Козел благодушно ухмылялся, крутил в зубах цигарку, поплевывал. Ольга очутилась рядом с трактором, встала на ступицу колеса и о чем-то стала расспрашивать Козла.
Тот солидно кивал головой.
– Вот она, наша лошадка! – сказал Семен. – На этой лошадке и будем пахать.
– Десять десятин в день. Вот он, конь-то какой, – закричал Андрей Андреевич.
Седобородый подошел к трактору и внимательно его осмотрел.
– Куда, куда лезешь? – зашипел на него Козел. – Не твоя, не тронь!
– Сломаешь машину, дурак, ей-богу, сломаешь, – закряхтел Селиверст Петрович. – Сто хозяев, двести рук, – через два дня набок ляжет.
– Ничего, не ляжет, – заметил Семен. – У нас таких машин три будет.
– А через десять лет сотню заведем! – важно проговорил Андрей Андреевич.
Настроение менялось. Старики расспрашивали тракториста о том, как эта штука пашет, сколько берет плугов, дорога ли… Андрей Андреевич важничал, говорил медленно, поглаживал реденькую бороденку.
Ольга снова подсела к Льву.
Она сияла.
– Андрей Андреевич обещался и меня научить на тракторе ездить. Ей-богу! Господи, хоть бы не соврал!
– Ну, что же, старики, как же насчет земли? – обратился к сходу Семен Иванович.
Лев думал: «Получит артель сторожевскую землю, как пить дать получит!» Он ушел в поле, долго ходил там, подошел к озеру и с кургана смотрел вниз, на землю Петра Ивановича, вспомнил, как тот любил ее.
До сих пор звучали в ушах Льва его слова:
«Земля! Все в ней: почет, деньги, власть!»
И вот на его землю придут эти, артельные, засеют ее. Лев понимал, что это конец Петра Ивановича. Тот самый конец, который еще не наступил, но наступит, должен наступить, если не задержать эту страшную, народную силу.
«Задержать! Задержать! Время, самое время! – думал он. – Этот Селиверст, у-ух, волк! Не зря Петр Иванович назвал его первым. Этого помани куском земли, побежит за мной, за кем угодно! Есть мне здесь работка! Митьку-то Сторожева я не только в помощники возьму. Его выучить надо, ему, молокососу, вдолбить кое-что надо. Нет, Петр Иванович прав – Селиверсты выведутся, их менять надо. Им замена потребуется. Вот и надо научить Митек! Рассказать им, что они теряют, дураки, остолопы. Землю теряют! Власть теряют! Богатство! Ведь они, пожалуй, за глотки их схватят, этих вот, что «учеными» хотят быть».
Мысли роились, путались. Лев напрасно пытался связать их воедино. Происшествия на сходе поразили его.
Он хотел идти к Сторожевым, а от них к Селиверсту Петровичу, но заметил, что в озере кто-то купается, – на мостках, сделанных для стирки, белела одежда.
Лев вгляделся и узнал Ольгу. Он прошел на мостки, Ольга увидела его и замахала руками. Он не уходил. Она подплыла к мосткам – Лев увидел ее плечо, покрасневшее от холодной воды.
– Уйдите, – сказала она жалобно.
Лев отвернулся.
– Одевайтесь. Я не буду глядеть.
Но когда Ольга взобралась на мостки, Лев обернулся. Ольга вскрикнула и прикрылась руками. Она стояла залитая солнцем. С груди ее на помост стекали розовые капли. Лев шагнул к ней, поднял ее голову, чтобы поцеловать. Ольга плакала.
– Как вам не стыдно? – прошептала она. – Там люди!
Лев обернулся. К озеру действительно шел народ. Слышалось тарахтенье трактора.
В три прыжка Лев очутился на берегу.
Внизу, под холмом, Андрей Андреевич, оставив трактор, налаживал плуги. Вокруг трактора толпились мужики. Из села тянулись вереницы людей. Наконец Андрей Андреевич убрал инструменты.
Семен Иванович заботливо ощупал бока трактора; машина дрожала. Андрей Андреевич нажал рычаг, и трактор пошел. Плуги врезались в черную, жирную сторожевскую землю.
4
На задах сторожевской усадьбы Лев увидел плачущего мальчишку.
– Ты Митя?
– Ага.
– Сторожев?
– Ага.
– Тебя побили, что ли?
– Побили.
– Вона. За что?
– Так.
– Эх ты, горемыка – безотцовщина! Был бы отец – заступился.
– Он сердитый был.
– А ты помнишь?
– Маненько.
Мальчишка отвечал угрюмо. В нем было много сходства с Петром Ивановичем.
– А ты серьезный!
– А тебе чего надо?
– Мать дома?
– Ага.
– Скажи, что ее городской дядя спрашивает. По важному делу. Пусть придет сюда.
Через несколько минут пришла жена Петра Ивановича Прасковья Федотовна. Была она красива, дородна, свежа, томилась по мужу. Она все еще надеялась на возвращение Сторожева, отказывала многочисленным солидным людям в замужестве; отказывала, с трудом подавляя естественные человеческие желания.
Кровь в ней играла, бунтовала и требовала своего… С каждым годом все тяжелее жилось Прасковье, тело ее изнывало по мужской ласке… Да и хозяйство так нуждалось в умелой руке! Дети росли: Николаю шел тринадцатый год, одиннадцатый Ване и восьмой Мите – этого Петр Иванович любил до страсти.
Лев учтиво поздоровался с Прасковьей, они присели. Лев шепнул ей что-то на ухо. Прасковья всплеснула руками, затряслась, потащила Льва в ригу.
Там Лев прочитал Прасковье письмо Сторожева.
Прасковья плакала втихомолку.
– Вот так-то оно. А парня учить надо.
– Но почему его, а не Кольку или Ваню? – прошептала Прасковья.
– Он говорил, что Митя его любимец.
Прасковья безмолвно трясла головой.
– Стало быть, я и заберу его с собой. А вас прошу заглянуть к Селиверсту Петровичу и сказать ему, чтобы он зашел к Михаилу поближе к ночи.
Эту ночь Прасковья не спала: не могла наглядеться на спавшего Митеньку, причитала над ним, словно по покойнику.
…Лев и Богородица кончили ужинать, когда кто-то тихо постучал в окно. Богородица вышел на крыльцо и через минуту вернулся.
– Тебя спрашивают! – сказал он Льву.
– Кто?
– Селиверст Петрович. Помнишь, седобородый, на сходке кричал.
– Он-то мне и нужен. Где он?
– Пошел во двор. И тебя туда же просит выйти. Важное, говорит, дело.
Лев вышел во двор. Около колодца, на скамейке для ведер, сидел Селиверст. Лев подошел к нему.
– Здравствуйте, – сказал он, – Лев Никитич, а я ведь тебя узнал, бывал у твоего батьки. Слушай, ты уезжай завтра же утром, а то в Совете ныне разговор был – незнакомый, мол, человек приехал к поповичу. А Ленька седой – есть у нас такая сволочь – прибавил: «Видел я, говорит, его где-то, а где – не вспомню».
– Черт! – вырвалось у Льва.
– Завтра сын мой, Петька, чем свет на станцию едет – отвезет тебя.
– Спасибо. Ну и я обрадую тебя новостью.
– О?!
– Привет тебе от Петра Ивановича. Тебе и Пантелею Лукичу.
– Господи, боже мой! Да ты-то откуда его знаешь?
– Знаю, – Лев усмехнулся. – Встречался.
– Дружок мой был, – всхлипнул Селиверст. – Господи, вот уж не чаял!..
– Ну, какие дела у вас? – спросил Лев.
– Дела тугие. На сходах был? Вот они и дела! Жмут налогами, дьяволы, поборами разными. Разор! – Селиверст помолчал. – Но это еще туда-сюда – налоги там и прочее. Землю не дают – вот беда. Мы чем жили? Брали землю в ренду или исполу, вещь выгодная. А теперь испольщики в артель пошли. Кооперацию, слышь, заводят. Им и ссуды и лошади. Трактор вон завели – сучье племя! И ренду всякая сволочь перехватывает. Под корень режут!
– А если и вам в артель? – помолчав, сказал Лев.
– Если они, дьяволы, на нас будут нажимать – каюк им, – не ответив Льву, продолжал Селиверст. – Станем сеять самые пустяки, только чтобы жрать было. И возьми тогда нас за рупь за двадцать. Мы им тут крови попортим!.. Посмотрим, как они хлеб будут заготавливать!
– Газеты читаешь, Селиверст Петрович?
– Нам без этого нельзя.
– Плохо, брат, читаешь.
– Мы не шибко грамотные, – процедил Селиверст Петрович недовольно. – Известно – серость.
– Ну, ну, не прибедняйся. Слушай: вашего брата, если захотят, в три счета ощиплют. Сами по себе вы не сила. Если от вас середняка оттянут – это, как ты говоришь, каюк! Вам каюк!
– Это ты верно сказал, Лев Никитыч. Гляжу я кругом – гольтепы меньше стало. Которая в город ушла, которая в силу входит. Вона Козел на тракторе давеча сидел, – был нищий, стал хозяин.
– Ты наплюй на то, кем он был, – сказал Лев. – Хозяин с хозяином должен быть дружен, – у вас интерес один, – вот что тебе понять надо, Селиверст Петрович. А станешь перед ним важничать, сотрут вас в пыль. Глупость ты давеча сделал, прости меня. Не надо было на сходке орать, не надо было обижать Андрея Андреевича! Надо к нему в душу влезть: мы, мол, из одного теста, нас, мол, вместе всякая власть грабила.
Селиверст внимательно слушал Льва – тот говорил тихо, внушительно, словно учитель ученику.
– Уясни это, Селиверст Петрович. Если в колеса одну палку вставить, телега еще не остановится. Одна палка – это вы. Если к той палке другую подбавить – стоп телега! – Лев помолчал. – А насчет хлеба ты сказал умно. Если бы вы все такими умными были… А то ведь, прости меня за прямое слово, хапалы вы! В завтрашний день не глядите, вам бы только сегодня жилось хорошо. Если бы умели вперед смотреть, ох, и наделали бы вы дел!
– Это что, не сеять?
– Оно самое.
– Да. Дело такое…
– То-то и оно.
– Насчет войны не слыхать?
– Война всегда может быть. Тем, кто ее начнет, важно знать, как вы тут живете.
– Живем молитвой: провалиться бы им в преисподнюю!
– Плохо дело. На молитве не выедешь.
Из дома вышел Богородица.
– Спать будем?
– Нет, я еще схожу но одному делу.
– Знаю я твои дела! Ну, Селиверст Петрович, до свиданья!
Они вышли на улицу. Лев остановил Селиверста в тени, о чем-то долго и тихо с ним говорил. Селиверст обнял Льва и расцеловал в обе щеки, шепча при этом:
– Все, все запомню! Господи, да уж на нас-то, то есть как на самих себя. Радость-то какая, бож-же мой! А то ведь мы уж думали и вспомнить о нас некому. Ты ему поклон отпиши, мол, живы и все такое…
Лев пробормотал что-то в ответ. Селиверст ушел домой, крестясь и вздыхая.
Лев прошел в дом; Богородица уже исчез.
Лев решил пройтись по селу. Около церкви он встретил Ольгу.
– А я тебя искал, – обрадовался Лев. – Скучно. Пойдем в омет?
– Не хочу. Прощайте.
– Ты что такая сердитая? – Лев обнял Ольгу.
Ольга вывернулась и убежала.
Лев хотел побежать за ней, но на дороге появилась «улица».
Лев выругался и пошел домой.
Богородица уже спал, Лев разбудил его и сказал, что дела свои в Двориках он окончил и завтра же уезжает.
– С кем?
– На станцию едет Селиверстов сын Петр. Ты знаешь его?
– Как же!
– Ну, вот с ним.
Богородица из вежливости начал было упрашивать Льва остаться, но в душе был рад его отъезду. Лев мешал ему.
Рано утром Льва разбудили. Около амбара стояла телега, в ней сидел Митя. Лицо у него было заплаканное. Рядом лежали кулечки, свертки, одеяло, подушка.
– Вы и есть сын Селиверста Петровича? – обратился Лев к мрачному приземистому парню лет двадцати трех – он подтягивал супонь.
– Я и буду. Зовут меня Петр. Фамилия Баранов.
– Ага. Ну, что ж, я готов.
Лев запихал в мешок небольшой свой багаж, бросил его в телегу, сел рядом с Петром, закурил.
Проезжая мимо большого каменного дома, Петр показал на него кнутом…
– Вот наш дом. А там вон сад наш был. Был наш, а теперь сельский. Не я буду, если в их руках останется.
– В чьих руках?
Петр не ответил. Подвода выехала в поле. Было еще свежо, солнце только что встало.
– Ты до станции едешь?
– Нет, я с вами, в город.
– Что ты там делаешь?
– Учусь. С поповым Мишкой вместе живем. В Тамбов нам несподручно. Отец у меня замаранный – пять лет за Антонова сидел.
– Вот как?
– Теперь опять поправляться начали. Лошадей три штуки заимели, коровы, овцы. Трактор хотим покупать.
– Все равно съедят вас.
В глазах Петра зажглась злоба.
– Ну, это мы еще посмотрим, кто кого.
– И смотреть нечего. Сложа руки будете сидеть – сожрут. И косточек не останется.
– А кто же это нас научит, что нам со своими руками делать?
– Найдутся люди.
– А например?
Лев похлопал Петра по плечу.
– Закури. И не нервничай. Молодой, а нервный. Спокойней надо.
– Сказал бы я вам кое-что, да не знаю, кто вы такой, какому вы богу молитесь.
– Никакому не молюсь. Самому себе. Ты слышал о таком человеке, Никитой Кагардэ звали? Из Пахотного Угла.
– Слышал. Видел даже. У нас в избе комитет заседал, а он со Сторожевым и с Санфировым к нам приезжал.
– Вот это мой отец был.
– Э, да ты, брат, значит, из нашенских? Ах, черт возьми.
Они долго смеялись.
– Вот что, Петр. Будешь в Верхнереченске, заходи. Мастерская у меня на Рыночной улице. Пускай Богородица тебя приведет. Я тебе, пожалуй, посоветую, что надо делать! Ну, ты, малец, – крикнул Лев Мите, – не спишь?
– Не-е. Выспался.
– То-то.
К вечеру они были на станции. Петр сдал лошадь своему деду, который возвращался из города в Дворики и поджидал его.
Поздно вечером Лев и его спутники были в Верхнереченске.
