Текст книги "Наковальня"

Автор книги: Николас ван Палланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

РЕЙНЕР-ПАРК

«Эдельрайс» суетился. Его клиенты сидели плечом к плечу у стойки и все еще валили внутрь в поисках вечерней закуски и вечерней выпивки, чтобы эту закуску запить. Сегодняшний день был хорош для бизнеса, хотя по лицу Мамы Ямагучи этого нельзя было сказать. Она неподвижно сидела за стойкой и наблюдала за посетителями со спокойствием песчаного паука, пока ее крошечные роботы-официанты сновали взад и вперед.

Сам Габриел ухитрился занять столик, предвидя уход стайки консерваторов Рога Изобилия, которые отказывались признать, что вечеринка в честь Дня Муки давно закончилась. За столиком Габриела хватало место только для четверых, поэтому они устроили Айшу и Исаао за соседний столик, который освободился как раз, когда те входили.

Хитедоро Изеки ревел:

– В эту самую минуту девять судей Верховного Суда изобретают наказания, чтобы обрушить на этих сволочей! Изобретают наказания, черт побери!

Он громко захохотал. Изадора и Габриел. присоединились к нему, а Чуен только с чопорным видом покачала головой.

Если и был налет истерии в радушии Хитедоро Изеки, Габриел охотно ему это прощал. Сам он был бы, вероятно, в гораздо худшей форме после трех дней подряд в тюрьме – а именно столько времени потребовалось, чтобы освободить Хитедоро, даже при неохотном содействии исполняющего обязанности комиссара ЦУРЗ Рауля Клагама. Чтобы отпраздновать это освобождение, они все и собрались здесь.

Последние сорок восемь часов их кружило в вихре активности. Встречи с адвокатами, судьями, полицейскими – не все из которых были дружески настроены, – и все это время на периферии, как нашествие москитов, реяли средства массовой информации: око народа, нежно строящее глазки по доверенности.

Кьяра кончилась, но умирать она будет долго. Любой делец, который предвкушал увидеть зрелище двадцати тысяч одновременно разоряющихся независимых предприятий, окажется разочарован. Наоборот, предстоящее потребление имущества компании неизвестными, инопланетными формами жизни чудесным образом фокусирует ум. Пройдет, вероятно, четыре десятилетия до окончательной эвакуации Кьяры, и все предприниматели с ясным умом, крепкими нервами и быстрыми ногами ушли готовить черпаки. Уже пошли слухи о превращении орбитальных станций в орбитальные колонии – самостоятельные индустриализированные города.

Ах, ладно, ничто не остановит хорошего мечтателя.

Или цурзовца. Будущее Пелема Лила не было гарантированным, но так как в действительности он не нарушил никаких законов – только слегка их попробовал на прочность, – вероятность, что его когда-либо обвинят, казалась незначительной. Они с Габриелом не расстались друзьями, но последняя встреча показала, что в хорьковой манере капитана появилось неохотное уважение.

Что касается самого Габриела, то сегодня ночью ему предстояло два важных дела. «Но еще не сейчас, – подумал он, – еще не сейчас».

Хитедоро только что рассказал какую-то явно непристойную шутку, и Чуен пыталась решить, как на нее реагировать. Изадора уже решила и уткнулась носом в стол, ее плечи сотрясались от смеха.

Габриел счастливо откинулся на спинку стула и позволил разговору плескаться вокруг себя. «Прекрасно иметь таких друзей», – снова подумал он. Его стакан опустел, и землянин оглянулся, ища ближайшего робота-официанта.

Сбоку что-то двинулось, и высохшая рука поставила перед ним новую фляжку с пивом. Удивленно подняв голову, Габриел поймал на себе самый устрашающий взгляд Мамы Ямагучи. Разговор за столиком захлебнулся, все раскрыли рты.

– За счет заведения, – холодно заявила она. – Только один раз. Не воображай.

– Почему… спасибо, Мама.

– Ты платишь за выпивку, Мама Тучи обслуживает, – надменно ответила старуха. Она повернулась спиной, и Габриел смотрел, как ее согнутая фигурка качается между столиками.

– Эй, а как насчет меня? Я проторчал в тюрьме дольше, чем он, – крикнул ей вслед Хитедоро. – Черт, неужели я не заслужил немного признательности? – проворчал он.

– Слухи расходятся, – заметила Чуен.

– Какие? Что я не заслуживаю признательности? Справа от Габриела раздалось шипение, и несколько капель белого вина брызнули на его щеку. Изадора неудержимо хихикала, одновременно давясь вином, которое текло и из ее носа.

– Твое… лицо… – задыхаясь, проговорила она.

Чуен в отчаянии закатила глаза и решительно опустошила бокал.

– Я ухожу. Я обещала Анжеле, что буду дома до одиннадцати. Оставляю вас, дорогуши, развлекаться дальше. До завтра.

– Эй, погоди, я выйду с тобой. – Рука Хитедоро опустилась на настольную пластинку, но Габриел перехватил ее.

– Я угощаю, – сказал он.

– Черт меня подери, это заразно! – весело проревел здоровяк и, пошатываясь, встал. Задержавшись у столика Исаао и Айши, чтобы перекинуться парой слов с братом, Хитедоро вслед за Чуен вывалился из бара.

– Не знаю, может, надо было пойти с ним? – озабоченно поинтересовался Габриел.

Изадора беспечно махнула рукой:

– Чуен засунет его в подвесное такси. Габриел поднял брови.

– Прикасаясь к мужчине?

– Она это переживет… пока не говорит Анжеле. Изадора внимательно на него посмотрела.

– Ты собралась? – спросил Габриел.

– Ну, мы уедем не раньше следующей недели.

– У меня вещи всегда собраны. Это полезная привычка. А что, сомнения?

– Масса.

– Я бы очень хотел, чтобы для тебя все было не так сложно.

– Ты мог бы это упростить.

– Ты имеешь в виду – уложить твои сумки?

– Нет.

Габриел неловко усмехнулся.

– Из, я привык иметь друзей. Я не привык иметь возлюбленную.

– А почему ты думаешь, что я привыкла?

– Э… ты сказала мне?

– Разве?.. Когда?

– Точно не помню, но ты сказала.

– Да? Я не помню.

– Ерунда. – Габриел наклонился вперед и взял ее руки в свои. – Из… я хочу показать тебе место, особенное место, где растет акация, похожая на выходящий из земли вопросительный знак, и где воздух такой… сладкий и такой горький и чистый… и слышен шепот, который длится весь день и всю ночь. Просто движение: все движется, живет. Когда ты вдохнешь этот запах, запах пыли вокруг Лендинга, ты поймешь. Изадора улыбнулась полуулыбкой и сменила тему:

– Ты идешь домой со мной? Габриел покачал головой:

– Нет, сначала я должен сделать кое-что. Я приду позже.

– Я буду ждать, – сказала Изадора. И во взгляде ее было тепло.

Чуен и Хитедоро вышли из «Эдельрайса» и вместе дошли до первого угла. Там они остановились. Чуен натянуто повернулась и протянула руку.

– Ну, думаю, скоро увидимся.

– Ага.

Хитедоро неловко пожал ее руку, но отпускать не спешил.

– Ты больше не обращаешься ко мне в третьем лице. После… ну, после той ночи.

– Ты не третье лицо.

Чуен нервно выдернула руку, досадуя на его неуклюжесть.

– Я то, что я есть.

– Ну, нет ничего, что не вылечили бы несколько гормональных инъекций и немного хирургии.

– Не бейся об заклад.

– Нет.

– Ты… э… я не думаю, что ты бы захотела обзавестись мужиком… когда-нибудь… я ничего не хочу этим сказать, – поспешно добавил он. – Я знаю, ты – Танита и все такое, но… ну, у тебя есть подруги. Может, я мог бы…

– Тебе бы не понравились мои подруги.

– Да, не понравились бы. И я бы им не слишком понравился.

– Да.

– А тебе не понравились бы мои друзья. – Да.

– Может… тебя нужно подвезти… куда-нибудь?..

– Нет… нет.

– Ну, у меня все равно нет машины.

– А у меня нет работы.

– Ты уволилась?.. О да, глупый вопрос Ну, у меня тоже нет.

– Ты не ушел.

– Я думаю, что уволюсь.

Они постояли в молчании. Центральные погодные власти определили этот вечер теплым, и население высыпало на улицы наслаждаться звездами и огнями фонарей. Чуен и Хитедоро стояли и молча смотрели, как люд закатывается в рестораны и, шатаясь, выходит из баров. И долгое время ни он, ни она не двигались.

Ноги Габриела со свистом рассекали высокую сухую траву Рейнер-парка. Фонари были выключены, и Штопор сиял сквозь адмазоволоконное небо. Деревья и кусты казались лоскутами неподвижных черных облаков, встающих из земли. Габриел следовал за запахом к последним нотам песни, которая проложила путь в пятьдесят световых лет между звездами. Запахом австралийской травы и камедного дерева.

Шуршание под его ступнями стало громче, когда трава высохла до хрупких стеблей. Внезапно она кончилась, и Габриел оказался на краю поляны. Он знал, что найдет ее. Плоские камни покрывали землю, как роговые щитки черепашью спину, а в центре поляны склонилась акация, запутавшись в руках ленивого камедного дерева. Эти два дерева образовывали арку над розеткой крошечных кустиков, просто веточек, продирающихся из сухой почвы.

Сквозь голубую безлунную ночь стремление Элспет позвало его и нашло ответ в этом прибежище за миллион миллим онов миль от дома.

Как дух пустыни, пошел Габриел по поляне, его ноги не потревожили ни прутика, ни камешка. На ходу он сбрасывал предметы одежды, один за другим, собирая их в руках, пока не остался нагим и блестящим в пустынной ночи. Взмахом руки он положил одежду в тень камня. Затем с искусством предков, которые шли по Зеленой пустыне в те дни, когда ее почва была пыльно-красной, а не бисерно-стеклянной, он призвал тишину изнутри себя и стал просто темной фигурой, абстрактной, неподвижной, невидимой. И ждал.

Вскоре – и Габриел не знал и ему было все равно, сколько времени прошло, – трава зашуршала. Что-то еще двигалось за поляной. Что-то, что приближалось, хромая, пока не остановилось на ее краю. Идом Джапалджарайи поднял лицо к ночному небу, словно ожидая дождя, который отмыл бы его дочиста, дождя, который никогда не придет. Неуклюже он стал снимать одежду, бросая ее на землю рядом с собой. Наконец Идом стоял обнаженный, если не считать помогающей движению сбруи, которая блестела серебром на фоне его темной кожи, обвивая его тело как скелетоподобная любовница.

Превозмогая боль, он встал на колени и трясущимися руками отстегнул ее. Сбруя с дребезгом упала на землю. Для Габриела это было все равно что увидеть, как кто-то снимает свое достоинство, когда Идом лежал – марионетка без ниточек, – а его конечности двигались неконтролируемыми подергиваниями.

Пока Габриел наблюдал, незамеченный, Идом Джапалджарайи поволок свое тело по камням к двум деревьям, его болезненные тонкие руки содрогались от усилия. Наконец он добрался до центра розетки. Там он поднял себя в сидячее положение, старательно кладя свои бесполезные ноги одну поверх другой, крест-накрест. Затем он прижал ладони к земле перед собой, словно нащупывая биение сердца. Хотя воздух был прохладным, его тело блестело от пота.

Когда Габриел вышел из тени, Идом на мгновение окаменел. Потом его лицо расслабилось, показывая не страх, как мог бы ожидать землянин, но облегчение, и Габриел понял, что между ними нет больше тайн. Одним гибким движением он сел напротив Идома.

Целую вечность, которая пролегла между двумя вдохами, мужчины смотрели друг на друга. Затем Идом тихо спросил:

– Ты давно знаешь?

Габриел равнодушно пожал плечами:

– Со второго дня, я думаю, или уже с первого. А может, узнал только сейчас. Те первые слова, что ты сказал мне, были ложью. Ты увидел, что я коренной австралиец, как ты, и ты сказал – это было странно – ты сказал: «Я мог бы догадаться, услышав фамилию Кайли». Но ты должен был видеть хотя бы голограмму тела моей сестры, так как же ты мог не знать этого?

Идом грустно покачал головой.

– Плохим лжецам следует знать достаточно, чтобы жить правдой.

Габриел спокойно продолжил:

– Но только когда я залез на дерево – больное дерево, как я решил тогда, – чтобы ускользнуть от двух цурзовцев, я понял, как ты это сделал. Ты никогда бы не смог подняться на вторую платформу лесов, не говоря уж о том, чтобы столкнуть Элспет. Она могла одним ударом отбросить тебя на другой конец парка.

– Она украла у меня кое-что, – сказал Идом. Габриел положил ладонь на клочок земли между ними, и

Идом кивнул:

– Да.

Землянин объяснил:

– Старый пьяница по имени Эллис Куинн Макинтай сказал, что видел меня однажды ночью – я лежал на спине в парке с камнем в руке. Сначала я подумал, что он видел Элспет. Затем я понял, что это был за камень и что это должен был быть ты.

Идом вздрогнул и, обняв себя, покачался взад и вперед.

– Не понимаю, зачем она сделала это. Зачем?

– Лазарус Уайт шантажировал ее, как она шантажировала тебя. За ней охотились все. Он предложил ей выход из Кьяры и с Тора, если она достанет ему планы Рейнер-парка. Элспет нашла рычаг, чтобы вытащить их из тебя. – Габриел помолчал. – Ты человек племени, Идом.

Идом закусил губу, его лицо исказилось от горя.

– Мои родители были людьми племени. Они и здесь следовали голосам Предков. Они спели их здесь. Мой отец умер, когда я был… совсем юным. Мой отец… – Он запнулся. – Мой отец пошел за их пением наружу, на поверхность Наковальни. Его останки нашли прямо под этим местом, где мы сейчас сидим.

Габриел кивнул и оглядел поляну, чувствуя, что надо дать Идому успокоиться, прежде чем продолжать. Потом он сказал:.

– Поэтому твои родители и не исправили твое спастическое нарушение внутриутробно. И поэтому ты не убрал зондированием свой страх высоты. Блок – это одно, а изменение существенной части психического склада человека… это совсем другое.

Габриел вздохнул.

– Может, Элспет нашла это место случайно… а может, почувствовала его или уловила запах родины через весь парк, как я. Но она нашла тьюрангу твоего отца, зарытую здесь, под этими деревьями. И украла ее.

– И украла ее, – повторил Идом. – Она… обещала вернуть, если я дам ей планы парка.

– Она нашла, средство обойти блок.

– Нет. Иначе я бы отдал их ей. Но… я позаботится, чтобы она получила доступ в парк после темноты… после закрытия. Я сказал ей, что планы на лесах. Она должна была оставить камень внизу… она оставила, но…

– Она нарушила Закон.

– Она… блок не позволил мне дать ей то, что она хотела… Закон подразумевал, что я не могу никуда идти за помощью… Что я должен был делать? – Идом дышал часто, и на лице отражалась его внутренняя сумятица, поэтому Габриел сам продолжил рассказ:

– Ты говорил с ней по фону до самой платформы, вот почему ее фон был включен, когда ее нашли. Пару дней назад я через Изадору попросил Джейл достать мне сведения по обломкам от парковых уборщиков. Эта информация сбрасывается только раз в году, поэтому все данные еще были у них, а ты упустил это из виду. В тот день, когда Элспет нашли мертвой, роботы-уборщики собрали в три раза больше обломков, чем в любой другой день; главным образом листьев и веточек.

В полицейском отчете говорилось, что Элспет упала с высоты тридцати метров, следовательно, со второй платформы. Но я видел то место, где ее нашли. Она не могла оказаться там, если бы упала со второй платформы. Значит, либо кто-то передвинул ее, либо она упала не оттуда. Шпики должны были это увидеть, но разбираться не стали.

Была еще одна вещь, которая подсказала мне ответ. – Землянин показал на блестящее пятно в полукилометре от них. – Часы Чандры. Часы Чандры спешили на три секунды.

Элспет не падала со второй платформы, она упада с первой. Должно быть, она держалась за лестницу, когда ты повернул тумблер Икарова поля. – Габриел улыбнулся. – Ты знаешь каждую стойку, каждый стык в этом парке. Ты точно знаешь, сколько это сооружение может выдержать. Думаю, ты поднял его где-то до двух «же». Минуту назад, цепляясь за лестницу, Элспет весила шестьдесят пять килограммов, а в следующую секунду ее вес увеличился вдвое. Словно горилла прыгнула ей на спину. Эллис Куинн Макинтай так и подумал, что на него набросились, после того как его нашли без сознания в служебном туннеле. В следующие три дня ты настоял на том, что сам разберешься с сигнализацией, чтобы никто не увидел, что ты закоротил все сигналы тревоги Икарова поля. Шесть секунд при двух «же» ускорили маятник в Часах Чандры. Элспет ударилась о землю при удвоенном весе и двойной скорости. Неудивительно, что все решили, будто она упала с двойной высоты.

Теперь Идом плакал, его челюсть работала, будто жуя слова, которые не выходили наружу. Землянин печально посмотрел вдаль. Горе Идома было его личным горем, и Габриел не имел права вмешиваться. Наконец Идом немного успокоился, и Габриел снова заговорил.

– Никто никогда не приходит сюда, не так ли? – сказал он, глядя на ветки над головой.

– Редко, – улыбнулся Идом сквозь слезы. – Есть древний архитектурный термин, известный как «линии желания». Он означает естественные тропинки, проложенные людьми, когда они… срезают угол, например, или пересекают газон между двумя дорожками или живую изгородь – любое место, где люди выбирают иной путь, чем предусмотренный планировкой. Хороший архитектор может предвидеть эти линии желания и включить их в план. Я позаботился о том, чтобы это место было в самой дальней точке от всех линий желания в парке. Шансы, что кто-нибудь наткнется на него, были ничтожны. Единственно, кто приходил сюда, – это дети.

– И Элспет.

– Да.

– Ты забыл еще кое-что.

– Еще кое-что?

– Первыми линиями желания были тропы, выбранные Предками, когда они спели Создание. Их Линии Песен были первыми линиями желания и предшествовали всем остальным. Думаю, ты услышал одну из них, не понимая этого, и последовал за ней, и почувствовал джанг в этом месте. Я думаю, так было и с твоим отцом. И я думаю, так было и с Элспет.

Идом вздохнул:

– Что ты собираешься делать?

– С тобой?

– Со мной.

– Ничего. Ты не убивал Элспет. Гнев убил Элспет. Ее гнев и гнев старой женщины, оплакивающей любимого. Я убил ее тем, что не слушал.

– Но как же закон?..

Габриел запрокинул голову и засмеялся.

– А что закон, Идом? Ты хочешь, чтобы я и дальше бежал по этому кругу? Слушай, двадцать два года назад один старик убил меня, чтобы спасти мне жизнь. Я провел девятнадцать лет, перебегая с планеты на планету, чтобы он не достал меня, потому что не понимал. Ах, приятель, ты считаешь себя таким чертовски важным, когда тебе семнадцать, и лезешь на рожон. Я ненавидел Старика всю свою жизнь. За то, что он устанавливал эти чертовы правила, этот чертов Закон! Я не понимал закона, потому что не знал закона, его закона. Закон не просто набор правил, это… понимание. Понимание, которое поднимается к тебе через подошвы ног от сердца всех вещей. Моя бабушка пыталась объяснить мне это перед смертью, но я не понял. И сам Старик пытался объяснить – в последний раз, когда вообще разговаривал со мной, но я не… слушал. Я даже не дал ему говорить. И он умер, зная, что я думаю, будто он пытался убить меня.

Габриел вытер глаза, покачал головой:

– Он знал. Он знал, куда отправилась Элспет, и пытался спасти меня, чтобы я мог спасти ее. Он спас меня. Без него я бы умер позапрошлой ночью в офисе Саксона Рейнера. Но я не слушал и добрался сюда слишком поздно.

Я не смог спасти Элспет. Я не смог спасти Элоизу Амие. Я не смог спасти Лазаруса Уайта. Возможно, я даже не спас Эллиса Куинна Макинтая.

Всякий круг имеет конец, Идом. – Землянин скорбно улыбнулся и пожал плечами. – Он кончается там, где ты решишь остановиться. Прямо здесь.

Дядя Буль, Старик, бабушка Лалуманджи, Элспет… все это один и тот же человек. Они – часть меня. Те, кого мы любим, – часть нас. Мы рождаемся целыми, но пока идем по жизни, части нас облетают, обнажая нас, оставляя нас голыми. Нагота – вот что причиняет боль, но она и приближает нас к тому, кто мы есть.

Землянин посмотрел вверх. Штопор сиял очень ярко, и звезды были как следы ног. Он окунулся в тысячи ландшафтов, тысячи долин и лесов, пустынь, океанов.

– Старик. Он отправил меня в потрясающее путешествие, – удивленно сказал Габриел. – Мы можем убегать… и я убегал. Но к нему или от него, к себе или от себя. Это и есть выбор, не так ли? Оба пути причиняют боль. Каждый путь ведет нас через шипы и через острова солнечного света. Я просто пытался найти свой путь. Мы все просто пытаемся найти свой путь, Идом. Как в лесу, когда идешь по следу. И однажды, я думаю, мы все видим, что ничто не ждет нас в конце этого пути, кроме нас самих. И это хорошо. Так и должно быть. День, когда ты это поймешь, – это тот день, когда ты поймешь, что никогда на самом деле не терялся.

Идом не поднимал головы.

– Ты знаешь это наверняка? Ты уверен в том, чтр говоришь?

– Нет. – Габриел криво усмехнулся. – Нет. Это просто картинка. И надежда.

– Надежда всегда есть. – Да.

Сам не зная почему, Габриел наклонился и поцеловал человечка в лоб. Потом встал и, подобрав одежду, пошел к краю поляны. Там, в хорошем месте между двумя плоскими камнями, он положил семечко паракильи, которое было среди вещей Элспет. Он вдохнул аромат австралийских колючек и камеди, горькой сосновой живицы и сладкой травы, который струился по холму к Часам Чандры.

– Столько жизни, – пробормотал землянин.

И с этими словами он вышел из Рейнер-парка в последний раз.

Но частичка Нериты Элспет Кайли всегда будет лежать тут, вдали от дома, но связанная нитью Песни с терпеливой страной. И ждущая.

Ждущая дождей.