Текст книги "Наковальня"

Автор книги: Николас ван Палланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 30 страниц)

– Я… – Изадора не знала, что сказать.

– Пустяки. – Габриел через силу усмехнулся. – Это хорошие воспоминания.

Некоторое время Изадора молчала, снова и снова разглаживая ладонью невидимые морщинки на одеяле. Наконец она сказала:

– Габриел… я думала, что сегодня ночью погибну.

Землянин понимающе кивнул:

– Я тоже.

– Ты думал… что я погибну или ты? Он улыбнулся:

– Сначала ты. Потом я. Когда вырубился свет…

– Ага. Ты испугался?

– А ты как думаешь? Аж все поджилки тряслись.

– Но ты никогда не казался испуганным. Я думала, тебя ничто не пугает, ничто. Ты просто шел дальше.

– Мы все просто шли дальше…

– Да, но… – Изадора покачала головой. Габриел мягко сказал:

– Знаешь, смерть не пугает меня. Смерть не пугает. Страх смерти – вот что пугает. Тот момент, когда ты смотришь ей в лицо, но еще не смирился с ее присутствием. Понимаешь? Именно те последние секунды, когда ты еще сражаешься с ней и паникуешь… и теряешь свой человеческий облик. Вот что пугает меня. Когда нет выхода.

Дважды я едва не потерял человеческий облик. Один раз сегодня ночью, другой раз… – Габриел содрогнулся, – в тюремной камере. Они могли расколоть меня как черепашье яйцо, размазать меня по полу, если бы только знали. Я бы сказал что угодно, лишь бы вырваться оттуда. Что угодно. Это похоже на ночной кошмар, когда ты заползаешь в трубу, чтобы Спастись, а труба идет под уклон, так что обратного пути нет. И ты лезешь вперед, а труба все сужается и сужается, но всегда так медленно, что ты даже не осознаешь этого, пока не заберешься слишком далеко, чтобы выбраться. Когда не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой. Черт! Ничто не страшит меня больше, чем мысль услышать собственный крик.

Он мрачно посмотрел на Изадору.

– Если нас схватят, Приюта я не переживу.

– Ты устал, – успокаивающе сказала женщина. – Ты просто устал.

– Да, я устал. Устал. А ты нет?

– Ради хорошего ночного сна я бы трахнулась даже с Пелемом Лилом.

Габриел удивленно открыл рот.

– Угм…

– Прости.

Изадора выглядела смущенной, губы дрожали.

Габриел фыркнул от смеха, и она с облегчением присоединилась к нему, расплескивая каскад сумасбродных хихиканий. Однако вскоре абсолютное изнеможение затушило их смех. Габриел застонал:

– Черт, я так устал, что даже нет сил смеяться.

– Ага, – согласилась Изадора, вытирая рукой глаза. Потом наклонилась, чтобы в последний раз проверить его повязку. – Я тоже.

Что-то защекотало нос Габриела, и он вдруг заметил, что ее склоненная голова так близко к его голове, что отбившиеся волосы касаются его лица. Под запахом быстрожизни, грязи и страха от ее одежды землянин ощутил ее собственный запах – мускусный, как лесной орех, с примесью цитруса. Очень ее, очень подходящий. Осознав, что стал часто дышать, Габриел медленно, глубоко вдохнул. Усталость соперничала в нем с желанием прикоснуться к ней.

«Не глупи, Габ», – упрекнул он себя. Она вовсе не пыталась привлечь его внимание в этом смысле. Или пыталась? Женщины так чертовски непостижимы. Затем Изадора подняла голову, и их взгляды встретились. Теперь в ее глазах не осталось озорства, и Габриел ощутил жар ее лица на своем лице. Но она не сделала никакого движения к нему. Хватит того, что она пришла сюда, а последние сантиметры должен перейти он. Качаясь на этом краю, таком знакомом мужчинам всех убеждений, на краю, где поднимающийся из живота необоримый жар боролся с природной скулящей трусостью, землянин почувствовал, что этот миг ускользает, и понял, что должен действовать.

Их губы встретились, и Габриел вздрогнул от боли. Потом их улыбки слились в одну, он уловил запах дешевого гостиничного мыла и удивился: как, черт возьми, она ухитрилась так быстро вымыться?

«Меня надули», – довольно подумал землянин, когда женщина прилепилась к нему будто теплая глина. В последние дни с ним это часто случалось.

Ни он, ни Изадора не были нежными. Но сон, который пришел следом, был очень нежен, и когда Габриел проснулся утром, ее запах пропитал подушку, и сама она была тут.

ДОРОГА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

Дневник Элспет:

Мы расстались в гневе. Покажи Габриелу черту и скажи, что ему нельзя за нее заходить, и он зайдет только потому, что ты это сказала. Тихо, без всякого шума, но обязательно зайдет. Скрытный упрямец. Думаю, он родился таким. Всегда один. Сегодня Габби прислал мне сообщение, что лежит в больнице. Говорит, что выздоровеem. Но я все равно плачу. Это я тебе это сказала, Габ. Это я сказала.

Секретарша в «Паралайн Киберсферы Инкорпорейтед» посмотрела на Габриела сквозь радужные ресницы. Даже если бы он не чувствовал густой лавандовый запах ее духов, он отличил бы ее от голограммы по атмосфере легкого неодобрения. И землянин не мог поставить этого ей в вину. Несмотря на все ухищрения Изадоры с косметикой, он все равно выглядел как беглец из пьяной свалки после шумной попойки.

– Уэстлейк, Магнус. Вы не могли бы произнести по буквам, сэр?

– Э… У-э-с-т-л-е-й-к, – сказал Габриел. Она повторила вслух:

– У-э-с-т-л-е-й-к, – пальцы защелкали по клавиатуре, – Магнус… функция, произносится: Уэстлейк, запятая, Магнус… Верно. Все в порядке.

Землянин нервно глянул через плечо в салон ожидания, где Изеки, Чуен и Изадора пытались казаться незаметными. Что его дернуло согласиться идти всем вместе? Но Чуен едва не ударилась в панику, когда Габриел предложил им снова разделиться, и Изеки удивительно быстро ей уступил. По-видимому, не было ничего необычного в том, что люди приходят группами навещать ушедших в ВНУТРИмир членов семьи. Вероятно, здесь это воспринималось так же, как в низкотехнологических обществах визит к бабушке. Однако Изеки настоял на том, чтобы оставить Исаао и Айшу в отеле, и строго-настрого приказал им никуда не выходить, пока он не позвонит.

– Ваше имя, сэр? – вежливо повторила секретарша.

– Гм? О, прошу прощения… э… я бы предпочел анонимность.

Габриел затаил дыхание.

Но секретарша только кивнула:

– Конечно, сэр, вы не обязаны говорить, и ваша анонимность будет соблюдена. Пожалуйста, подтвердите оплату.

Она указала на ладонную пластинку.

Как только Габриел это сделал, словно из ниоткуда возникла еще одна улыбающаяся личность из обслуживающего персонала. Это была седовласая дама лет шестидесяти с царственной осанкой. Белый облегающий комбинезон подчеркивал хорошо сохранившуюся фигуру. Глаза у нее были бледно-карие, а лицо – почти без морщин, и если она проходила какие-либо восстанавливающие косметические процедуры, по ней это было незаметно. Секретарша сказала:

– Пожалуйста, пройдите с техником Миа. Она проводит вас и ответит на любые ваши вопросы.

– Прошу сюда, сэр, – пригласила Миа.

В отличие от секретарши она воплощала собой резкую, но вежливую деловитость.

Она повела Габриела в устланный коврами коридор, по обеим сторонам которого тянулись одинаковые двери. Цветовая гамма была настроена на нейтральные пастельные тона. Звучала обволакивающая музыка, и успокаивающий аромат перекрывал снижающие стресс феромоны. Габриел изо всех сил старался не хромать. Перед уходом из отеля Изадора чуть ли не выкупала его в обезболивающем спрее, и его левая нога онемела до колена.

Где-то в этом здании постоянные обитатели ВНУТРИмира лежали, парализованные, в своих индивидуальных ваннах. Там их кормили внутривенно, кровь насыщали кислородом с помощью сложной цикличной системы, непрерывно проверяли все жизненные показатели и охраняли днем и ночью. Свыше одной трети платы за проживание во ВНУТРИмире шла на армию высокооплачиваемых дезинсекторов и киберпространственных хирургов, чья единственная работа – охранять жителей ВНУТРИмиров от вторжения чип-тараканов и тонконогов. Тысяча индивидуумов лежали здесь бок о бок, недосягаемые и неподвижные. Только их разум витал где-то в другом месте.

– Вы уже бывали в Действительности? – поинтересовалась Миа.

– Гм, нет, – признался Габриел. – Я бывал в виртуальной реальности, но…

Миа взглянула на него недоуменно, но, должно быть, она заметила его просьбу об анонимности на терминале, потому что просто кивнула и сказала:

– Конечно, тогда я объясню вам процедуру.

Они вошли в одну из дверей и оказались в маленькой, маткоподобной комнате. Ее стены, пол и потолок мягко закруглялись, без швов перетекая друг в друга. В центре комнатки стояла невысокая – Габриелу по колено – кровать, принимающая форму тела. Землянин ощутил первые приступы дискомфорта. Хотя задуманная таким образом, чтобы посетитель чувствовал себя спокойно, своей теснотой эта комнатка сразу напомнила ему камеру в тюрьме ЦУРЗ.

Миа показала закуток, где можно повесить одежду или, по желанию, утилизовать ее и набрать новую.

– Когда разденетесь, просто ложитесь на кровать, головой к внутренней стене. Для запуска программы вы должны произнести слово «активировать», все остальное будет сделано автоматически.

Когда все электроды, глазные и ушные элементы и осязательные нервостимуляторы будут на месте, вас парализуют, начиная от шеи. Это совершенно безопасная процедура, ее цель – предохранить вас от нечаянных травм из-за непроизвольных мышечных спазмов. Прежде чем вы войдете во ВНУТРИмир, вы получите десятисекундное предупреждение. Когда будете ВНУТРИ, вы сможете выйти по своему желанию, произнося слова: «направление – внешний мир».

В том маловероятном случае, если вы вдруг окажетесь в ситуации, где не сможете говорить, никакой проблемы это не составит, так как аппаратура регистрирует субпроизнесения, и сознательного желания будет достаточно. В любом случае программа закончится ровно через два часа после запуска. У нас есть полный штат специалистов, которые помогут вам справиться с любыми физиологическими и психологическими проблемами, возникшими в результате вашего визита во ВНУТРИмир, но я должна добавить, что ваше согласие на отказ от предъявления судебных исков было зарегистрировано, когда вы платили.

Последнее было высказано в том же ритме, что и остальная речь, и Габриел не сразу понял, что женщина закончила.

– Спасибо, я уверен, все будет в порядке, – сказал он, пытаясь скрыть тревогу. Но техник ВНУТРИмира не уходила.

– Так как это ваше первое путешествие во ВНУТРИмир, – медленно проговорила она, – есть несколько вещей, которые вам будет полезно знать… в частности, о человеке, которого вы навещаете, и я не нарушаю никаких законов, говоря вам это. Конечно, вы знаете, что все жители нашей Действительности постоянно и полностью отключены, вследствие долгого времени, которое они провели ВНУТРИ. То место, где они находятся, – реальное, и если бы мы заново подключили их нервную систему и вывели их НАРУЖУ, они бы реагировали на это, – женщина обвела рукой комнату, – как на сон наяву. Или кошмар, – добавила она с притягательной сухостью.

Габриел решил в этот момент, что техник Миа заслуживает доверия.

Женщина продолжала:

– Однако жители будут узнавать в вас чужака и могут изгнать вас с помощью одного заранее определенного слова или жеста. Это слово или жест – индивидуальны для каждого жителя, и нам не разрешается открывать их. Но если вы вдруг полетите вверх тормашками и снова окажетесь здесь – то что он там сказал или сделал последним? Это было оно. Если вас прогонят, вам больше никогда не разрешат посетить этого жителя, если он устно не попросит вашего присутствия. Более того, посещения любых других жителей Действительности также будут запрещены без обращения к Низшему Суду. Это должно отбить охоту у любопытных туристов, приезжающих в однодневные экскурсии, и защищать права законных гостей – таких, как вы. Вы понимаете?

– Я понимаю. Нетерпение Габриела росло.

– Хорошо, – продолжала Миа, ничем не показывая, что заметила это. – Теперь о мистере Уэстлейке. Прежде чем уйти ВНУТРЬ, кандидаты Действительности имеют право ограничить визиты в свой мир посторонних лиц до одного визита в шесть месяцев. Большинство выбирает символическое oграничение. Мистер Уэстлейк выбрал максимальное.

– Вы хотите сказать, что если бы кто-то посетил его за последние полгода, меня бы сейчас к нему не пустили? – изумленно спросил Габриел.

– Именно. – Глаза техника Миа блеснули. – И если вы не знали мистера Уэстлейка до того, как он ушел ВНУТРЬ, тот факт, что он выбрал этот минимум, должен вам кое-что о нем сказать.

«Иными словами, Магнус Уэстлейк – нелюдимый тип», – подумал землянин, а вслух сказал:

– Так вы говорите, что он может вышвырнуть меня еще до того, как я получу возможность вытереть ноги?

– Тем самым серьезно ограничивая ваш доступ в Действительность на будущее.

Габриел задумался:

– А вы не можете сказать, в каком мире он живет? Это могло бы пригодиться.

Миа покачала головой:

– Сожалею, но ничем не могу помочь. Запрещено по Закону о неприкосновенности частной жизни.

– Но я буду там через пять минут.

– Вот тогда и узнаете. Уверена, что вам, как путешественнику, не привыкать к таким вещам.

Габриел похолодел.

– Что вы сказали?

– Ну, вы же не с Тора, не так ли? Судя по акценту, – спокойно заметила Миа.

– Нет, я не с Тора. – Габриел выдавил улыбку. – Я с Гелиоса.

– Добро пожаловать на Тор, – ответила женщина. – Еще есть вопросы?

Габриел сделал беззаботный жест:

– Нет. Большое спасибо.

Техник ВНУТРИмира пожала плечами:

– Что ж, желаю приятного путешествия. Эта комната совершенно безопасна. Если вам понадобится еще что-нибудь, просто крикните.

Уже закрывая за собой дверь, она добавила:

– Хорошей вам рыбалки.

Хорошей рыбалки? Лежа на спине, он ломал голову над ее прощальными словами, чувствуя, как кровать автоматически приспосабливается к его телу. Теперь, когда Габриел смотрел на потолок, он заметил крышку, похожую на перевернутый гроб, которая, очевидно, вскоре опустится и полностью закроет его.

– О черт! – прошептал он в внезапной панике. – Куда же это я полез?

Его руки стали липкими от пота.

Зажмурив глаза, Габриел глубоко вдохнул и сказал:

– Активировать. – Голос вышел сдавленный и слишком писклявый.

«Безбрежные открытые равнины, – велел он себе, – думай об безбрежных открытых равнинах, и широких долинах, и лесах, и горах, и океанах, и голубых небесах…»

«Которых ты, возможно, никогда больше не увидишь», – ответил внутри него другой голос.

В это мгновение Габриел почувствовал, как крышка накрывает его, а в следующее мгновение его с головы до ног окутало в объятие перины. На уши были поставлены чашки, заглушающие все звуки, кроме биения его сердца; лицо закрыла маска, оставив свободными одни глаза. Затем он ощутил легкий укол в шею и понял, даже не пробуя пошевелиться, что его тело парализовано.

«О Боже!»

Вдруг ласковый женский голос сказал ему в ухо:

– Вам плохо? Пожалуйста, ответьте «нет» в течение пяти секунд, или программа будет остановлена.

«Да! Черт побери, ДА!»

– Нет, – ухитрился выдавить он.

– Программа будет продолжена, как только дыхание и сердцебиение вернутся к нормальному ритму, – промурлыкал голос.

«О Боже, да включай ты ее, и все!» Габриел приказал своему дыханию замедлиться. Вдох-выдох-вдох-выдох-вдох-выдох, вдох, выдох, вдох, выдох, вдох…

ВЫДОХ… ВДОХ… ВЫДОХ… вдох…

Выдох.

Вдох.

Выдох…

Внезапно он очутился по пояс в ледяной воде. Задохнувшись от холода и потрясения, Габриел почувствовал, как его яички втянулись и съежились до размера арахиса. В то же мгновение его глаза резко открылись, и землянин увидел, что стоит в медленно текущей реке, одетый в одну лишь набедренную повязку из мягкой кожи. Он стоял согнувшись, и вытянутые руки по локоть уходили в прозрачную воду.

– Ну и ну! – хрипло проговорил Габриел. – Ну и ну. Не двигая ни единым мускулом, он осмотрелся. Судя по длине теней, здесь наступал вечер. Берега были из красного песка. Тут и там из него пробивались островки желто-зеленой травы высотой до бедра. Но внимание Габриела привлекли деревья. «Красные речные камедные деревья», – изумленно подумал он. Красные камедные деревья, точно такие, что растут вдоль водных артерий Австралии, с их бумажно-белой корой, многочисленными изгибающимися стволами и поникающими ветвями. Но, продолжая смотреть, он понял, что эти деревья – единственные знакомые элементы. Оливковой рощице, зеленеющей на пригорке в пятидесяти метрах от берега, определенно нечего было делать у антиподов.

Немного выше по течению в реке, у берега, стоял худощавый мужчина. Подняв руку с тонким, обожженным на огне копьем, он, не отрываясь, смотрел на воду. Его кожа была бронзовой от загара, по плечам ниспадали вьющиеся седые волосы с проблесками рыжины. Габриел видел напряженные мускулы под его натянутой кожей, когда мужчина приготовился к удару. Внезапный выпад – и копье вонзилось в воду. Через несколько секунд оно вышло – неокровавленное. Ничего удивительного с Точки зрения Габриела, учитывая неуклюжесть удара. Пo-видимому, сам охотник разделял это мнение, ибо до землянина донеслось его ворчание:

– Бывают дни, когда утром даже не стоит вставать.

В этот момент что-то защекотало ладонь Габриела. Стараясь не двигаться, он всмотрелся в прозрачную воду и разглядел мелькание ртутного сиропа. Щекотание на миг вернулось. Дальше все было просто. Габриел дал своему осознанию опуститься в кончики пальцев, ожидая… ожидая… ожидая. Касание пера. Его ладони резко сошлись, смыкаясь на увертливом теле, пальцы автоматически отыскали жабры, он выхватил форель из воды и поднял над головой: «Есть!»

В радостном ошеломлении землянин уставился на свою добычу, смакуя атавистический восторг удачной охоты. Краем глаза он заметил, что мужчина смотрит на него, теребя плоский камешек, висящий у него на шее. Размахивая рыбой, Габриел пошел к берегу, весело крича на ходу:

– А вот и ужин! У вас тут отличная рыбалка.

Он бросил форель на берег и стряхнул с себя воду. Вечернее солнце теплыми пальцами погладило его спину. Мужчина сухо заметил:

– Я пятнадцать лет пытаюсь овладеть этим маленьким трюком и еще не овладел.

– Рыба – она как те точечки в глазу, – откликнулся Габриел, садясь обсыхать на большой белый валун. – Они вечно не там, где вам кажется.

– Я достаточно сведущ насчет угла преломления между воздухом и водой, – хмуро заметил мужчина, внимательно разглядывая свою подвеску. – У вас есть другие рекомендации?

– Тишина и незаметность, – добродушно сообщил Габриел и закрыл глаза, нежась на солнце.

– Действительно, – проворчал мужчина.

– Честные умения обитателя лесной глуши. Прервав созерцание камня, мужчина выбрался на берег.

– Ловкость не всегда ассоциируется с честностью.

Землянин открыл один глаз и увидел у своего носа наконечник копья. На самом его кончике висела прозрачная капелька воды. Изумрудные глаза мужчины изучали Габриела с тихим весельем.

– И откуда ты такой взялся? – задумчиво спросил он. Габриел мирно уставился в ответ, ничем не выдавая своего внутреннего напряжения.

– Я родился среди людей, которые считают жизнь сном наяву, а сны – отражением более истинной реальности.

Мужчина сардонически вздернул бровь.

– Напомни мне не спрашивать у тебя дорогу в городе. Наконечник не дрогнул.

Не обращая внимания на копье, Габриел выдернул из земли сухую травинку и зажал ее в зубах.

– Все это, – он обвел взглядом окружающий пейзаж, – мой сон. Но думаю, то место, откуда я пришел, было бы сном для вас. – Землянин указал на тень от ближайшего дерева. – Такие красные камедные деревья растут вдоль рек у меня дома. Я видел там духов, называемых духами Кутджи, которые приходят из Времени Снов и живут в тенях камней и кустов. Они кажутся птицами и маленькими млекопитающими, но мудрец может прочесть послание, которое они приносят с собой. – Он скривился. – Как большинство новостей, оно обычно плохо пахнет.

– Так ты – предвестник дурных вестей?

– Нет. Я просто малый с хорошим аппетитом и несколькими вопросами на уме, который насладился бы маленькой образованной компанией вокруг костра.

– Понятно. Могу я узнать твое имя?

– Габриел.[3]3
  Архангел Гавриил, гонец с добрыми вестями.


[Закрыть]

– Хм. Подходяще библейское, учитывая обстоятельства. – Копье опустилось, и мужчина отступил на шаг. – Я Магнус Уэстлейк, хотя ты, я думаю, это знаешь.

– Я знаю.

Габриел улыбнулся своей непринужденной улыбкой и затаил дыхание. Талисман Уэстлейка перелетал от пальца к пальцу. Наконец Уэстлейк сказал:

– Ладно, лесной житель. Ты отведешь нас обратно в мой лагерь, пользуясь своим умением, и мы немного поболтаем у костра. Раз ты обеспечил ужин, думаю, ты заслужил некоторое гостеприимство.

Уэстлейк нацепил на копье еще трепыхающуюся рыбу и жестом указал Габриелу идти первым. Землянин испустил долгий вздох.

«Пока тебе везет, Габ, – подумал он. – Предложить дармовую еду – всегда первый шаг к дружбе».

След был так очевиден, что даже слепой мог пройти по нему. Дядя Буль засмеялся бы и сказал, что турист с рюкзаком, набитым кирпичами, играл в классики после четырех бутылок пива. Но вероятно, этого и следовало ожидать. Габриел уже заметил, что в окружающем ВНУТРИмире есть что-то неуловимо несообразное, что-то, что выдает его нетелесное происхождение. Главным образом это проявлялось через осязание: вода была холодной, но какой-то не совсем мокрой, галька выглядела менее однородной, чем ощущалась под его босыми ногами, даже тепло уже краснеющего солнца не соответствовало тому, что видели глаза. Но это несоответствие было так незначительно, что минутами Габриел забывал, где находится, и воспринимал этот мир как истинно реальный. И он хотел, он стремился воспринимать его как реальный.

Сам Уэстлейк шел вялой походкой, походкой ленивого человека и горожанина – пятка-носок, пятка-носок. Когда они вышли из леса возле его лагеря, Уэстлейк одобрительно хмыкнул и пошел вперед.

Его хижина из коры стояла на холме, смотрящем в неглубокую долину. Внизу неровным кругом расположились хижины, красноватые в закатном свете. Между ними неторопливо ходили черные блестящие фигуры в ярких накидках, выполняя простые работы, обычные для общества охотников-собирателей. До Габриела и Уэстлейка донесся звенящий детский смех.

Уэстлейк прислонил копье с рыбой к выбеленному солнцем бревну и направился к густым кустам дальше по косогору.

– Мне надо отлить, – бросил он, не оглядываясь. – Почему бы тебе не развести костер?

Осмотревшись, Габриел сразу заметил тонкую твердую палочку и парную к ней дощечку из мягкой древесины: на ее поверхности чернели обугленные ямки. Сев на землю, он зажал дощечку между ступнями, вставил конец палки в одну из ямок и стал добывать огонь, вращая палку в ладонях и надавливая ею вниз. За работой землянин размышлял о том, что Уэстлейк не проявляет тех характерных черт, которых он ожидал бы от человека, который – как выразилась техник Миа – постоянно отключен. Также было очевидно, что Уэстлейк испытывает его. Несомненно, тот эпизодик с рыбой помешал ему дать Габриелу пинка под зад ботинком сорок девятого размера, не дожидаясь и привета. В этом Габриелу повезло с окружающей средой, которую Уэстлейк выбрал для своего ухода во ВНУТРИмир.

«Похоже, на этот раз обстоятельства складываются в мою пользу». Постепенно Габриела охватило чувство благополучия, чувство, которого он не испытывал в течение… неужели меньше недели с тех пор, как он прибыл на Тор?

Дерево уже скрипело, из ямки вилась тонкая струйка дыма. Вскоре Габриел развел отличный костерок и занялся рыбой. Острым камнем, лежавшим возле орудий для добывания огня и, видимо, предназначавшимся именно для этой цели, землянин потрошил свой улов, наслаждаясь потрескиванием невызревшего дерева и запахом костра. Высоко над головой, по темно-синему небу летела стая белых птиц, ставших розовыми в заходящем солнце. Вое было так, как и должно быть в конце дня. Костер, стихающий ветерок, запах ранней росы. Габриел задышал всей грудью.

Он как раз закончил сооружать простейший вертел для рыбы, когда услышал легкий топот ног по шуршащей гальке. Габриел поднял голову. На краю поляны стоял мальчишка, недоуменно наблюдая за ним. Его веснушки и пылающие рыжие волосы так и бросались в глаза, его сходство с Уэстлейком поражало. Неужели у этого человека есть дети во ВНУТРИмире? Габриел сохранил лицо бесстрастным, когда до него дошел весь смысл этого. Конечно, если человек может охотиться или наслаждаться закатом во ВНУТРИмире, почему бы ему не жениться и не растить детей? Но Габриела беспокоило другое. Что будет, когда Уэстлейк умрет? В тот же миг его потомки, его семья, весь этот сотворенный мир умрут вместе с ним, исчезнут, будто никогда и не существовали.

Хотя они и не существует. Во всяком случае, за пределами монтажной платы.

Габриел встряхнулся. Это становится слишком запутанным. Если он не остережется, то сам окажется отключенным.

«И все-таки, – не успокаивался внутренний голос, – это место, эти люди в долине, этот мальчишка. Все это будет существовать в пределах восприятия одного человека. И в памяти другого. Я буду это помнить».

На него навернулась скорбь о двух тысячах поколений мягких, добрых людей, которые впели жизнь в ту землю, где он родился, а теперь существовали лишь в памяти очень немногих. И он наконец понял выражение в глазах Старика в тот день, когда умер дядя Буль.

Все это пронеслось в его голове за одно мгновение, и когда Габриел снова сосредоточился на мальчике, тот смотрел на него все так же недоуменно. Землянин небрежно Помахал ему и сказал:

– Эй, там, привет. Ты успел как раз к ужину. Я сам ее поймал.

Габриел показал на рыбу.

– Где мой папа? – спросил мальчуган.

Габриел мотнул головой в сторону кустов и подмигнул:

– Пошел отлить, но, боюсь, застрял в кактусе.

– Я знаю, кто ты. Ты из плохих людей, – важно сообщил ему мальчик. – Папа сказал, что я должен сходить за ним, если вдруг увижу одного из вас, и он заставит вас убраться.

«Оп-ля».

Габриел хотел ответить, но передумал, услышав шуршание травы. Уэстлейк вернулся. Чем он, интересно, занимался? Уж конечно, не просто общался с природой; для этого его не было слишком долго. Вероятно, еще одна проверка: костер, потрошение рыбы. Кроме того, Габриел уже точно знал, как Уэстлейк вышвыривает непрошеных гостей: с помощью талисманчика на шее, который он продолжал гладить.

– Все в порядке, Колм, – указал Уэстлейк. – Он может пока остаться.

– Мама спрашивает, ты спустишься в деревню ужинать? Уэстлейк посмотрел на Габриела:

– Думаю, я поем здесь, наверху, с моим гостем. Передай маме, что я приду домой позже. Ну-ка, кыш-ш! – добавил он, увидев, что сын не двинулся с места, а с. любопытством разглядывает Габриела. Нехотя повернувшись, Колм побежал вниз, к деревне. Через минуту с косогора донеслось высокое гиканье. Габриел усмехнулся. Билли Полпинты всегда так делал. Он просто не мог пойти куда-нибудь, не сообщая всему Лендингу, куда идет.

Уэстлейк лениво растянулся на земле по другую сторону костра, вяло смахнул с лица прядь волос.

– Итак, вот я и вот ты. Что дальше?

– Дальше будем ждать заката. Выглядит замечательно. – Габриел перевернул рыбу. – Ей нужно немного времени.

– Вряд ли у тебя столько будет, если не изложишь свое дело, ужин там или не ужин. – Уэстлейку надоедала игра. Сжав губы, он возбужденно теребил пальцами свой талисман.

– Я пришел поговорить о снах.

– Твоих?

– Ваших.

– Да. Ты уже говорил это. О нынешнем сне?

– О прошлом.

– О моем прошлом.

– И моем. Моя сестра погибла. Ее убили. Я подумал, что вы, возможно, знаете людей, виновных в ее смерти. Я подумал, что вы поможете мне найти правду.

– Это все? – спросил Уэстлейк слегка насмешливо.

– Все, что у меня есть.

Уэстлейк потер глаза и доброжелательно промолвил:

– Теперь позволь указать тебе на одно обстоятельство, мой любезный друг-рыболов. Я не знаю тебя. Ты можешь быть кем угодно…

– Но я не кто угодно. Я коренной австралиец с Земли. Моя сестра прилетела с Земли и умерла на Торе. И я… я просто хочу узнать – почему? – объяснил Габриел и глухо добавил: – Прежде чем меня убьют.

– Тор.

Лицо Уэстлейка затвердело. Там, где висел его талисман, был только сжатый кулак. Габриел не шевелился.

– Тор, – повторил Уэстлейк, и его мышцы расслабились, кулак разжался. Потом он усмехнулся. – Прошлый сон.

Габриел пожал плечами и занялся вертелом, чтобы скрыть дрожащие руки.

– Когда я рос, меня учили, что Время Снов, Создание, – это истинная реальность, а настоящее – всего лишь эхо того прошлого, с которым мы связаны.

– Выходит, мы – призраки в нашей собственной реальности, – заметил Уэстлейк. Эта мысль приглянулась ему. – Это не такая уж неслыханная парадигма. Ее отголоски есть во всех религиях. Духи в материальном мире и тому подобное. Но это всегда вызывает у меня вопрос: в чем смысл? И я не имею в виду софистику постфактум – непознаваемая цель Божия и все такое… хотя культ Отсутствия Замысла на Лас-Пальмасе считает – и могу добавить, абсолютно серьезно, – что все мы просто пешки в виртуальной игре Всемогущего Бога. Вот почему все это – это все – имеет примерно столько же смысла, как компьютерные игры обычного пятилетнего ребенка. Тебе так не кажется?

– Угм.

Габриел немного разровнял угли. Он предпочитал не перебивать. Перед ним сидел горожанин, живущий вдали от города и тоскующий по городской компании. Пока Уэстлейк говорит, меньше вероятности, что Габриела вышвырнут.

Уэстлейк продолжал:

– Вот-вот. Откровенно говоря; я думаю, что мы век за веком позволяем пророкам вводить нас в заблуждение, но это не их вина, а наша. Мы упрямо требуем ответов на вопрос, который сформулирован неверно. А именно: «В чем смысл жизни?» Имей мы зоркость, а вернее, мужество переформулировать его так, как надо, и вместо вопроса «В чем смысл жизни?» спросить: «В чем ее, черт побери, значение?» – мы бы оказали себе – да и самой истории – великую услугу. Тогда мы могли бы отбросить в сторону всю прочую чепуху и приступить к выбиванию порожденных компьютером чужаков из наших дружественных небес.

Поджав губы, Уэстлейк задумчиво посмотрел на Габриела.

– Земля, – сказал он.

– Австралиец, – подтвердил Габриел. Уэстлейк кивнул:

– Я много читал о Земле. Ты знаешь, что Эверест, до того как его разбомбили, был самой высокой горой на Земле?

– Нет, я не знал.

Габриела изрядно удивил этот пробел в его собственных познаниях.

– Впервые он был покорен… ах, как я люблю это слово, «покорен». Никто ничего не переходит, никуда не взбирается и ни через что не переплывает, они всегда «покоряют». Но так или иначе, он был покорен тибетцем Тенцингом и новозеландцем по фамилии Хил лари. По сути, их великий подвиг был не в достижении вершины Эвереста, а в достижении ее от подножия. Измени они свою точку зрения и пожелай взяться за эту проблему с другого конца, сверху вниз – на воздушном плоту, например, – все это упражнение могло бы завершиться с гораздо меньшим риском и усилиями для его участников. Но тогда риск – это главное? Ибо чем можно восхищаться в легкости? И это, – рассуждал Уэстлейк, – возможно, отвечает на вопрос относительно смысла и показывает основную вину пророков. Если бы их хрупкое эго не требовало каждый раз создания тысячестраничного тома для оправдания их существования, возможно, они бы избавили всех нас от массы дебатов, просто отвечая: «А кто, черт возьми, сказал, что вам должно быть легко?» Ты так не думаешь?