Текст книги "В теснинах гор"
Автор книги: Муса Магомедов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)
Только ребята забрались под одеяло, как вошел сам Атаев.
– Ну, где эти герои? – и, увидев ребят, махнул рукой. – Лежите, лежите. Грейтесь.
Шамсулвара во все глаза рассматривал легендарного командира партизан. Он представлял его себе раньше высоченным, как гора Акаро, с большой звездой на лбу и невероятно пышными усами. Перед ним стоял невысокий человек, в простом кителе, с чуть заметными усиками. Темные глаза его улыбались.
– Ну, как дела в ауле? Много домов сожгли мюриды?
Мальчики наперебой рассказывали все, что знали.
– Показали мюриды свое подлинное лицо. Невиновных уничтожают. Ну, да недолго им еще осталось. Вот придет на помощь нам Красная Армия, мы живо выметем эту нечисть из наших гор. А вы молодцы – помогли Сааду бежать. Теперь отдыхайте, сейчас вам поесть принесут, а потом спите, отсыпайтесь. Ну, спокойной ночи, герои, – и он вышел.
19
На рассвете Абдулатипа и Шамсулвару разбудила стрельба. Ребята мигом вскочили, бросились одеваться. Высушенная одежда их была кем‑то аккуратно разложена на стуле. В комнату заглянул Сааду.
– Встали уже? Но только не выходите. Мюриды с утра пошли в атаку, много их, сволочей. Да только крепости им не видать, пока жив здесь хоть один партизан. – Сааду вышел.
– Пошли, посмотрим, – сказал Абдулатип.
– Стреляют же…
– Ну и что ж. Прятаться нам, что ли, – и Абдулатип направился к двери. Вслед за ним поплелся и Шамсулвара.
Абдулатип выглянул во двор. Над крепостью висела дымовая завеса, через которую едва виден был поднимающийся из‑за Седло–горы красный диск солнца.
Партизаны спешили с ящиками патронов к стенам крепости, откуда велся огонь. Сааду, прильнув к пулемету, вставленному в проеме стены, возбужденно кричал:
– Что, получили, негодяи? А ну‑ка еще, ребятки, покормим их свинцом.
Абдулатип подбежал к одному из проемов и выглянул. Отсюда, с высоты крепости хорошо была видна вся местность. Со стороны аула Хунзах двигались мюриды. Их было много – и верховых, и пеших. С криками «лаила» они шли в атаку, размахивая зелеными знаменами.
– Подпустить ближе! Патронов зря не расходовать! – командовал Атаев. Он переходил от одного проема стены к другому, где лежали партизаны, внимательно следя за продвижением белых.
Не отходивший от Сааду Абдулатип увидел, как к крепости приближается отряд конных мюридов.
– Огонь! – подал команду Атаев. Со стен крепости понесся град пуль. Сааду, вытирая локтем струившийся со лба пот, стрелял уже вторую обойму. Падали убитые и раненые мюриды, шарахались из стороны в сторону испуганные лошади.
Вдруг партизан, стрелявший рядом с Сааду, тихо застонав, упал, выпустив из рук винтовку. Она повисла в проеме.
Абдулатип, не долго думая, бросился к нему.
– Ты куда? – крикнул Сааду.
– Вон того ранило. Или, может, убит? – Абдулатип подозвал Шамсулвару. – Давай оттащим вон того раненого в комнату.
Партизан тихо застонал.
– Бери его под руки, осторожней, – командовал Абдулатип.
Мальчики передали раненого медсестре и, прихватив ящик с патронами, опять подошли к Сааду.
– Молодцы, ребятки. Ну вот и вы дело себе нашли. А мюриды‑то пятки показали. Назад драпают, и знамя свое зеленое бросили.
Атака мюридов действительно была отбита. Партизаны присаживались покурить.
– Э, да я вижу, у нас и помощники объявились, – услышал Абдулатип знакомый голос. Возле Сааду стоял старый Хочбар. Так вот он, оказывается, где. Абдулатип уже давно не видел его в ауле.
– Дедушка Хочбар! Вы, оказывается, партизан? – обрадовался Абдулатип. – А что это у вас с головой, – спросил он, кивнув на забинтованную голову старика.
– Э, да пустяки. Задело тут малость, да у меня все быстро заживает. – Он достал из носового платка щепотку табаку и начал скручивать папироску. – Сам Аллах, говорят, курит после еды, – улыбнулся он. – Правда, поесть у нас сегодня нечего, да зато вон сколько бандитов уложили, можно и табачком побаловаться. – Увидев приближающегося Атаева, Хочбар хотел было подняться, но тот махнул ему рукой: сиди, мол, сиди.
– Что, дядя Хочбар, с едой будем делать? Ребята здорово есть хотят. Может, коня зарежем?
– Мало их у нас. Да и худые они.
– Да… От Самурского и Кара–Караева никаких вестей. Где они? Их полки давно должны быть здесь. – Атаев задумчиво почесал бровь. – И гонцы не вернулись. Неужели мюриды схватили их в дороге?
– Надо бы еще гонцов послать в Голотли. Самурский должен быть там, – уверенно сказал старый Хочбар.
– И сестра твоя что‑то запаздывает, – сказал Атаев Сааду. – Что‑то там, в Хунзахе?
– Парида говорила, что сегодня обязательно придет. Да вот задерживается. Что‑то не похоже это на мою сестричку, волнуюсь я за нее.
Атаев приложил к глазам бинокль.
– Смотри‑ка, Сааду, не Парида ли это? Она! Точно – она! – он передал бинокль Сааду.
– Храбрая девчонка! И на десятерых братьев не променял бы такую сестренку, – улыбаясь, сказал Атаев.
– Я вижу ее! – обрадовался Сааду.
Теперь уже все, кто стоял па стене крепости, увидели на узенькой тропинке, вьющейся над самой пропастью, маленькую черную точку.
– Эка, куда забралась. Не всякий горец, и привычный в горах, на такое решится, – козырьком приложив руку ко лбу, сказал Хочбар.
Тропинка вилась над пропастью, то взбираясь вверх, по отвесной скале, то сбегая вниз, к бурной горной речке, которая, словно сердясь, швыряла в нее острые камешки.
Вот тропинка круто пошла вверх узкой лентой. Осторожно ступая, Парида продвигалась по ней наверх вдоль отвесной скалы. Вот и тропинка, наконец, оборвалась, дальше по скале вверх можно было продвигаться лишь по ступенькам, сделанным когда‑то отважными скалолазами, чтобы собирать мед диких пчел. Теперь Парида должна была подняться по ним туда, где парили орлы. Там, между скалами, была узкая полоска вечнозеленой травы, и аульчане пускали туда коз. Они месяцами паслись там на лужайках, прячась в непогоду в пещерах.
И вот Парида, привязав сумку с провизией для брата и его друзей к спине, сжимая в зубах нож, поднималась по ступенькам в скале наверх, к крепости. Если с крепости, считавшейся со стороны этой скалы неприступной, смотреть вниз, то голова начинала кружиться от высоты. Сколько смельчаков–скалолазов, пытавшихся добраться до меда диких пчел, погибло здесь, сорвавшись вниз. Скольких унесла стремительная горная река, кипящая водопадами на дне ущелья!
Но особенно трудно было подниматься здесь вверх по утрам и в пасмурные дни, когда тучи собирались между скал словно на отдых и, досыта набрав влаги, неслись дальше, проливаясь дождем, или исчезали в небесной синеве, растаяв под лучами солнца. Рассказывают, как один пьяный сархинец[17]17
Сархинцы – одна из народностей, населяющих Дагестан.
[Закрыть] прыгнул в пропасть, приняв стелющийся по ней белый туман за груды хлопка, и родным пришлось косточки его собирать. Но аульским ребятишкам по душе была другая легенда. Рассказывалось в ней, будто однажды пастушонок из аула, пасший у стен крепости овец, поскользнулся и упал в пропасть. Уже родители оплакивали его, а дед взял хурджины и пошел кости его собирать. А пастушонок‑то, оказывается, жив остался. Была на нем рваная фуфайка, вот она‑то возьми и зацепись за выступ скалы, слегка только ушибся мальчишка. И хоть Абдулатипу, когда он смотрел с крепости вниз, в пропасть, всегда приходила на память эта легенда, он все‑таки весь сжимался от страха – не дай, Аллах, сорваться туда. И теперь Абдулатип с удивлением, затаив дыхание, смотрел, как пробирается по скале Парида. Ей некогда было ждать, когда ветер унесет туман из ущелья, здесь, в крепости, ее братья–партизаны, они голодны, и никто, кроме нее, не принесет им еды. А мюриды идут и идут в атаку, там, в крепости, она хорошо знает, немало раненых, и, может быть, брат ее, Сааду, тоже ранен. Вот почему спешит в крепость Парида. Она уже почти у цели, ползет вдоль крепостной стены к воротам, до них – метров двести. Но тут мюриды заметили дьявола–девчонку. Да–да. Именно дьяволом называли они бесстрашную Париду, ведь обычный человек не поднимется по такой скале. Мюриды открыли огонь. Парида неподвижно застыла в маленьком ровике у стены. Сааду хотел было броситься к ней, но Атаев остановил его.
– Не надо, Сааду, уверен – она обманывает их, делает вид, что убита. Не надо тебе под пули лезть. Лучше стреляй вон в тех, у моста, отвлекай их от Париды. – Сааду открыл огонь, и под прикрытием его Парида быстро поползла к воротам. Последние несколько шагов она не выдержала, побежала, и тут же чьи‑то свои руки быстро втащили ее в ворота. Парида, с трудом переводя дыхание, вытерла прилипшую к лицу грязь и улыбнулась.
– Ой, и Абдулатип здесь? – удивилась она, стягивая со спины тяжелую сумку с едой.
– Еще вчера ночью эти герои прибыли сюда, – Сааду обнял сестру, взял тяжелую сумку у нее из рук.
Парида расплела косу и вытащила из нее бумажку–донесение Атаеву.
– Смотри, она, оказывается, разведчица, – шепнул Абдулатип Шамсулваре. – Вот бы и нам тоже.
– Я бы не смог вот так… по скале лезть, – вздохнул Шамсулвара.
– Днем, конечно, страшно, мюриды могут заметить, а ночью – другое дело.
– Как ночью? – испуганно спросил Шамсулвара.
– Раз Парида смогла, значит, мы сможем. Знаешь, как Атаеву разведчики нужны. И вообще – бойцы. Эх, дали бы мне винтовку. Я б показал этим мюридам. И в аул бы пробрался. Раненым лекарства нужны, вот и дядю Хочбара ранили…
Вечером, когда с обеих сторон стихла стрельба, Абдулатип разыскал Сааду. Он сидел в комнате Атаева. Там же был и кт русский с серыми добрыми глазами, которого Абдулатип хорошо помнил. Все трое склонились над картой и не заметили, как вошел Абдулатип.
– Ну, хорошо, – Атаев провел рукой по карте, – сюда, в Карадах мы пошлем Париду, а в Голотли, к Кара–Караеву, кого? – И он в раздумье прошелся по комнате и тут заметил Абдулатипа, тихо стоявшего у двери.
– А, герой. Зачем пожаловал? – спросил Атаев.
– Дайте мне винтовку. Я тоже в разведчики хочу… Как Парида, – и хоть Абдулатип и не решался взглянуть в глаза Атаеву, голос его звучал твердо.
– В разведчики, говоришь? – суровое лицо Атаева смягчилось, глаза улыбались. Он что‑то тихо сказал русскому, и тот тоже ласково взглянул на мальчугана.
– Товарищ командир, его попробовать можно. Сообразительный паркишка. И на разные птичьи голоса свистеть умеет. Вот и меня освободил, вокруг пальца мюрида обвел, – и Сааду подмигнул Абдулатипу.
– Верю, верю, – задумчиво сказал Атаев, шагая по комнате. Он подошел к Абдулатипу, положил руку ему на плечо. – Нелегкое это дело – в разведку ходить. И опасное.
– Я ничего не боюсь.
– А если мюриды поймают?
– Не поймают. А если поймают, ничего им не выдам.
– Да… Ну что ж. Разведчики нам нужны. Ну так как, друзья? Берем его в разведчики? – Атаев обернулся к сидевшим за столом Сааду и русскому.
– Парень стоящий. Я уже говорил, – сказал Сааду.
– Хорошо. Мы пошлем тебя в Голотли, с донесением Кара–Караеву, Как? Согласен?
– Конечно. Я все что надо доставлю.
– Поди‑ка сюда. – Атаев взял со стола яблоко, из тех, что принесла Парида, разрезал его пополам и, аккуратно вырезав середину, вложил в нее маленький клочок бумаги. Потом ловко сложил обе половины. – Вот, держи. Если вдруг мюриды поймают тебя, сразу откуси яблоко и проглоти бумажку. Ясно?
– Ясно…
– Если будут спрашивать, куда, мол, идешь – говори яблоки продавать. Их тебе даст в ауле Хиниб бабушка Париды, Кавсарат. Туда и пойдешь сейчас с Паридой, а оттуда – каждый своей дорогой. А это яблоко в карман спрячь получше и, смотри, не спутай с другими. Ну, желаю удачи, – и Атаев крепко пожал руку Абдулатипу. – Ну вот и Парида пришла, – сказал он. В дверях стояла Парида. Атаев протянул ей бумажку–донесение Самурскому. Парида быстро сложила ее вдвое и спрятала в косе.
Абдулатип и Парида вышли в дорогу. На радостях Абдулатип как‑то совсем не думал о предстоящих опасностях. Только жаль ему было расставаться с Шамсулварой, который оставался в крепости.
Вокруг крепости, выползая из ущелья, стелился туман, и трудно было заметить ползущих вдоль стены ребят. К тому же партизаны усилили стрельбу, отвлекая от них внимание.
Ребята вышли из крепости через отверстие в стене, где было вытащено несколько камней, и несколько шагов ползли вдоль стены, а потом Парида свернула в сторону реки. Абдуматип был рад этому: спускаться по той скале, по которой Парида добиралась сюда, он боялся, хоть и молчал.
– Снимай сапоги, речку будем переходить, – сказала Парида.
Ребята миновали реку и вышли к отвесной дороге, той самой, которой шли в крепость Абдулатип с Шамсулварой. Еле заметная, она, как тонкая нить, висела над пропастью. Осторожно ступая, ребята стали спускаться. Идти надо было боком, плотно прижимаясь к скале и стараясь не смотреть вниз. Парида шла впереди. Спускалась она легко, словно горная лань. Казалось, она только и знала что ходить здесь. Там, где надо? было прыгать через выступы, она протягивала тоненькую смуглую руку Абдулатипу.
– Не торопись. Прыгай осторожно, – предупреждала она.
Когда Абдулатип вступил на очередной выступ, из‑под ног его вдруг взлетел огромный орел и, хлопая крыльями, закружился над ним. Видно, непривычный шум потревожил его. Обескураженный Абдулатип чуть было не сорвался вниз. Сдвинутый им камень, ударяясь о скалы, с грохотом полетел вниз, в реку.
– Прижмись к скале, отдохни немного, – крикнула Парида. – Смотри, орел улетел. Видно, испугался. Теперь уже немного осталось идти, пещера близко, – подбадривала она его. – А оттуда по ступенькам прямо в Хиниб спустимся.
Спокойствие Париды передалось и Абдулатипу. Вскоре они подошли к пещере. Около нее чуть теплилась зола: видно, охотники недавно жарили тут горную дичь.
– Давай посидим здесь, – сказал Абдулатип.
– Нельзя. Пока туман не рассеялся, надо успеть спуститься, – сказала Парида.
– Где? Здесь спуститься? – Абдулатип посмотрел на почти отвесную скалу.
– Да. Там ступеньки есть. Пошли, – Парида пошла вперед. Ох, какой это был спуск, не легче первого. Хорошо, кругом стоял туман и не видно было высоты…
Когда измученные ребята подошли к дому бабушки Кавсарат, она, держа кувшин в натруженных темных руках, сбивала масло.
– Кто же это с тобой? – спросила она Париду. Большие, цвета ореха глаза внимательно смотрели на Абдулатипа. Морщинистое, словно вспаханное поле, лицо было строгим.
– Это наш. Абдулатип, – сказала Парида. – Сааду просил, чтобы ты, бабушка, положила ему в хурджины яблок. Он пойдет их продавать, – и она хитро подмигнула Кавсарат.
– Как он там? Вон ведь оно как, стреляют да стреляют. Жив ли?
– Жив, бабушка. Даже не ранен. Велел тебе кланяться. И мне просил дать конопли, я тоже торговать иду.
– Ох, дети, дети. Знаю я эту вашу торговлю. Да что с вами делать. Ночами из‑за вас не сплю, совсем поседела моя голова за эти дни. Что‑то с вами будет? Один Сааду у меня из мужчин остался. Хочу, чтоб проводил меня в последний путь. И не знаю, дождусь ли его.
– Обязательно дождешься, бабушка. Скоро нам Красная Армия на помощь придет. Так Атаев говорит. Совсем другая жизнь в горах начнется.
– Эх, внученька, мне‑то что с той жизни? Стара я. Помирать скоро. О вас, молодых, вся моя забота. Лишь бы вы жили хорошо. А тут стреляют. И когда это кончится? Сааду ушел, и ты туда же рвешься. Как не поседеть моей старой голове? Женское ли это дело – воевать. Сиди‑ка ты дома, внученька. Голуби по–орлиному не летают. Ладно уж Сааду ушел. Мужчины, как говорят у нас, в постели не умирают, а тебе зачем воевать, внученька?
– Не волнуйся, – Парида обняла бабушку. – Вот увидишь– ничего со мной не случится.
– Эх, – Кавсарат смахнула слезинку, – знаю, не удержать тебя.
– Бабушка, помнишь ты рассказывала мне о девушке Шуайнаг?
– Так то когда было, – вздохнула Кавсарат.
– И сейчас такое время настало, как тогда.
– Мала ты еще, – вздохнула Кавсарат.
– Мне уже тринадцать, п я хочу быть такой же, как Шуайнат. Не плачь, лучше дай нам скорее яблоки и зерна.
– Да уж что с вами делать, – и Кавсарат засеменила в дом.
Когда, набив хурджины, ребята вышли наконец на дорогу, Абдулатип спросил:
– О какой это ты Шуайнат говорила?
– Много лет назад в наши горы пришел с огромным войском Надиршах. Он хотел всех себе покорить. Тогда все горцы собрались и пошли с ним воевать. И вот в одном бою был убит брат этой самой девушки Шуайнат. Она узнала об этом и решила отомстить Надиршаху. Переоделась в одежду брата, взяла его оружие п коня и поехала воевать. Она так смело воевала, ито многих солдат Надиршаха уложила. Враги боялись ее как огня. Тогда Надиршах решил во что бы то ни стало поймать такого храброго воина. Когда шел бой, сразу несколько солдат шаха набросились на Шуайнат и увели ее в плен. Когда Надиршаху сказали, что этот храбрый воин – переодетая девушка, он удивился и сказал: «Сто солдат променял бы на такую горянку».
Абдулатип не заметил, как они дошли до перевала Игитли. Никто их не остановил. Здесь он должен был расстаться с Паридой и дальше идти один. Ребята договорились, что вечером встретятся здесь.
Худая длинная шея Абдулатипа казалась еще длиннее от тяжелого хурджина за спиной. Бабушка Кавсарат не пожалела яблок, которые всю зиму хранила в сундуке. От них шел приятный запах, и Абдулатип едва удерживался, чтобы не попробовать одно из них. Но не решался. Он пощупал рукой яблоко, спрятанное за пазухой, то, что дал Атаев, – на месте ли. Там же с внутренней стороны гимнастерки была приколота и красная звездочка. Он погладил ее рукой. Потом достал из хурджина чурек с крапивой, который заботливая Кавсарат положила ему в дорогу, и на ходу начал есть.
Сразу за перевалом открывалась взору зеленеющая молодой травкой Заибская долина, разрезанная сверкавшей на солнце бурной Аварской койсу! С той стороны реки поднимались цепи гор, разноцветные, с причудливыми очертаниями. Вот знакомая ему с детства Седло–гора, за ней – Тляротинские горы с вечными снегами на вершинах. А там, за Акаро–горой, открывался новый, незнакомый Абдулатипу мир. С Акаро–горы надо было спуститься в долину. Можно было спуститься к ней по шоссе, которое лентой вилось в горах, а можно – по тропинкам, узким и опасным. Абдулатип стал осторожно спускаться по тропинке, круто сбегавшей вниз по скале. Она оборвалась у родника, бившего ключом из‑под самой скалы. Шоссе было в нескольких шагах, но идти по нему было рискованно. Размышляя, как пройти дальше, Абдулатип присел у родника. «Если встретишь кого по дороге, – вспомнил он слова Атаева, – не обращай на того внимания, постарайся пройти мимо. Главное – не показывай, что испугался, а то будут допрашивать: кто да откуда?»
Абдулатип напился. Ледяная вода как рукой сняла усталость, и Абдулатип уже хотел встать и посмотреть, нет ли где тропинки, как вдруг услышал скрип колес арбы. Со стороны Хунзаха кто‑то ехал. Абдулатип присмотрелся. На арбе сидел пожилой человек с редкой седой бородкой.
– Дяденька, довезите до Заиба, – крикнул Абдулатип. Аул Заиб лежал по дороге к Голотли.
– А что у тебя в хурджинах? – спросил в ответ аробщик.
– Да яблоки там. Продавать иду.
– Яблоки, говоришь. Ну коли так – садись, Яблоками расплачиваться будешь.
– А много попросите?
– Это смотря, какие у тебя яблоки. Если крупные...
– Крупные. Вот смотрите, – Абдулатип достал из хурджина яблоко.
– Тю… хорошие, – улыбнулся крестьянин.
– Только много дать не могу. Бабушка их считала. Вот, возьмите, – и Абдулатип протянул аробщику несколько яблок.
– Не спеши, молодой человек. Одно яблоко за версту. Три версты– три яблока. Я больше, чем положено, не возьму. Такое уж мое правило. В долгу быть не люблю: за добро добром и плачу. Другие вон добро делают, чтоб искупить свои грехи перед Аллахом, а у меня их, грехов‑то, нет, братец. Вот и люблю получить добро обратно. Ты мне, я тебе.
– А вот у нас в ауле один мастер был, так он говорил, что добро надо делать просто так, что люди должны выручать друг друга. Так еще, мол, деды завещали.
– Это какой же такой мастер говорил? Не тот ли, что с неверными связался и служил им.
– А вы откуда его знаете? – Абдулатип даже рот открыл от удивления. «А не знает ли этот аробщик что‑нибудь о дяде Нурулле, хотя бы где он?» – подумал мальчик.
– Сам‑то я его никогда не видал. Братец про него рассказывал.
– Ваш брат – мюрид?
– Наш‑то Курбан? Ха–ха. В ауле его все воришкой называют. Что и говорить – на руку не чист. Такого вора – поискать. В семье, говорят, не без урода. Да… А теперь куда там. К нему и не подъедешь – мюридом заделался. Эх, – аробщик махнул рукой, – перевелись в наших горах настоящие‑то мюриды. Раныпе‑то мюриды святому делу, не жалея живота своего, служили. Слыхал небось о мюридах Шамиля? Э! Люди были. О Хаджи–Мурате и Ахбердиле Магомеде песни пели. Как‑то в бою Магомед был ранен. Так он раненую руку себе оторвал и, держа в другой шашку, на врага шел. А эти разбойники Нажмудина Гоцинского – какие там мюриды. Название одно. Воры да пьяницы. Один вон к нам вчера с Курбаном пожаловал и сразу кулаком об стол – выпить, мол, тащи. У–у, подлюги. Я б их всех…
– А вы что – партизан? – тихо спросил Абдулатип.
– Партизан? Ха–ха, – засмеялся крестьянин. – К чему мне это. Арба есть, волы есть – что мне еще. Иду куда хочу, живу как хочу. А эти болваны пусть дерутся между собой как петухи. Мне с ними не по дороге. «Вот и отец мой так же говорит, – подумал про себя Абдулатип. – Нет ему никакого дела ни до партизан, ни до мюридов. Лишь бы ему торговать с выгодой».
Незаметно доехали до аула Заиб. Абдулатип слез с арбы.
– Ну, счастливого пути, парень. Да смотри, не попадись мюридам или партизанам. Прощай тогда твои яблоки.
Не успел Абдулатип пройти двух верст по шоссе, как вдруг навстречу ему вышли трое вооруженных мюридов. Сердце у Абдулатипа бешено забилось, но он взял себя в руки, вспомнив наказ Атаева.
– Эй, парень! Далеко ли идешь и что у тебя в хурджинах? – спросил высокий носатый мюрид. Абдулатипу показалось, что он где‑то видел его, но где – он не мог сейчас припомнить.
– Яблоки на базар несу. На кукурузу обменивать, – сказал Абдулатип. – В ауле у меня маленькие братья без хлеба сидят.
– Ха–ха, – засмеялся носатый. – Слыхали? Этот паршивец говорит, что идет в Голотли яблоки на кукурузу обменивать. В Голотли? Где яблок полным–полно. Ха–ха! Здорово врешь, парень.
– Не в Голотли я иду. А через Голотли в Телетли.
– Ну, будет врать! Говори лучше, кто тебя послал в Голотли? Уж не партизаны ли? – Носатый мюрид зло посмотрел на Абдулатипа. Теперь мальчик вспомнил его: носатый частенько сиживал в харчевне Дарбиша.
– Да что вы, дяденька! Партизаны у нас козленка отняли. Не люблю я их. Мое дело – торговать. Вот яблоки несу. Братья у меня в ауле голодают. Зачем мне партизаны да мюриды? – для пущей убедительности сказал Абдулатип.
– Зачем, говоришь, мюриды? Ах ты, паршивец! – закричал носатый. – А ну, ребята, обыскать его хурджины.
Двое других начали стаскивать тяжелый хурджин с плеч Абдулатипа, а он, делая вид, что обливается слезами, быстро достал из‑за пазухи яблоко и падкусил его.
– Вай! Мои яблоки! – плакал Абдулатип. – Как вам не стыдно! А еще мюриды! В Хунзахе меня мюриды хвалили, на арбу посадили, чтобы я в Голотли ехал, а вы…
– Высыпай яблоки, – не слушая его, крикнул носатый другому мюриду. Тот так тряхнул хурджин, что яблоки покатились по пыльной дороге.
– Куда сыплешь, дурак! – кричал носатый. – Вот сюда, на траву надо было. А ты в пыль, – и он грубо толкнул приятеля.
– Вай! Где мои яблоки! – кричал Абдулатип. – Теперь бабушка побьет меня! – и он бросился собирать яблоки.
– Эй! – крикнул носатый приятелю. – А ну‑ка обыщи этого паршивца, – и он цепкой рукой схватил Абдулатипа за плечо. Вдруг его рука наткнулась на звезду. – А это что такое? – Он рванул рубашку и вырвал клок вместе со звездой.
– Вай! Моя звездочка! – притворяясь обиженным, закричал Абдулатип. – Мне дядя ее подарил, – плакал он, держа в руках надкусанное яблоко.
– Какой еще дядя? – спросил носатый.
– Какой… какой. Галбацилав его зовут, – это был известный мюрид из отряда Гусейна. – Вот расскажу ему, как вы у меня яблоки отняли.
– Галбацилав, говоришь? – носатый был явно озадачен. Видно, это имя было ему знакомо. – Так что он? Дядя твой?
– Конечно. Он самый смелый из всех мюридов, вот расскажу ему… Он приедет сюда на своем сером коне.
– Ну, ну, перестань, – голос мюрида звучал примирительно. – На сером коне, говоришь? Почему на сером? У него белый конь.
– Нет. Это у дяди Гусейна – белый, а у Галбацилава – серый. Я его на водопой водил, точно знаю.
Мюриды переглянулись. Видно, им показалось убедительным то, что говорил мальчик.
– Вот подождите, я все дяде расскажу. Он вам покажет, – продолжал плакать Абдулатип.
– Да отдай ты ему эти яблоки! – сказал наконец носатый приятелю. – Кто это еще сюда едет!
– Убирайся отсюда, – крикнул носатый Абдулатипу.
– Я все равно Галбацилаву про вас расскажу. И звездочку мою отдайте.
– А ты знаешь, что мы воюем против тех, кто носит эти звезды, – спросил один из мюридов и хотел уже бросить звезду в кусты.
– Вай! Моя звездочка! – делая вид, что не понимает его слов, закричал Абдулатип.
– Да отдай ты ему эту игрушку, – сказал носатый. – На вот тебе еще пятачок в придачу, только уходи скорей. – Носатый явно не хотел, чтобы ехавший сюда мюрид застал Абдулатипа.
Делая обиженный вид, Абдулатип забросил хурджин на спину, засунув надкушенное яблоко обратно за пазуху. Взял звезду и пятачок и торопливо зашагал по дороге. Когда уже подходил к Голотли, его опять остановили, но теперь уже свои, партизаны. Они начали было обыскивать его, но Абдулатип стал требовать, чтобы его проводили к самому командиру.
– Смотри, какой шустрый, – смеялся партизан, глядя на Абдулатипа. – Еще молоко на губах не обсохло, а туда же – воевать. Поди, мать‑то и пе знает, куда сынок ее запропастился.
Абдулатип обиженно сопел в ответ на его слова.
– Ведите меня к командиру, – твердо стоял он на своем.
– Это к какому же командиру? – спросил молодой партизан.
– К Кара–Караеву, известно, – Абдулатип недовольно шмыгнул носом.
– Смотри, знает, – удивился парень. На всякий случай обыскав Абдулатипа, партизаны привели его в штаб к Кара–Караеву.
Кара–Караев, загорелый, молодой, с пышными черными усами, с интересом посмотрел на мальчугана. Он был даргинец, но хорошо говорил по–аварски.
– Так, говоришь, Атаев тебя послал? – спросил он.
– Да. Вот возьмите. – Вытащив из‑за пазухи надкушенное яблоко, Абдулатип разломил его и, достав оттуда записку, подал ее Кара–Караеву.
– Бахарчи[18]18
Храбрец.
[Закрыть], – похвалил Кара–Караев. – Покормите хорошенько этого орленка и пусть сегодня отдыхает, – обратился он к молодому партизану. – Мы, сынок, скоро пойдем на помощь Атаеву и тебя с собой возьмем. – Он хотел уже уйти, но Абдулатип вскочил.
– Товарищ командир, мне сейчас же обратно нужно! Вечером мы должны встретиться в Хинибе, – сказал Абдулатип, но с кем встретиться умолчал, помня наказ Сааду – лишнего не говорить: разведчик должен уметь молчать.
– Ну что ж. Раз надо… – сказал Кара–Караев. – Тогда поешь и – в путь. – Он крепко пожал руку мальчику. – Передай Атаеву, что завтра на рассвете выступаем ему на помощь. Да только, смотри, передай это лично Атаеву. Трудно сразу узнать всех, кто тебя окружает. Осторожность никогда не мешает.
Абдулатип, подняв на плечо хурджины, наполненные кукурузой, вышел в обратный путь. Хоть ноша и была потяжелее прежней, на душе Абдулатипа было легко и радостно. Ведь задание Атаева он выполнил, и ничто теперь ему было не страшно. Поэтому и шел он теперь быстрее, чаще тропинками, стараясь, где возможно, не выходить на шоссе. «Вот бы опять повстречаться с аробщиком», – мечтал, шагая по дороге, Абдулатип. Увесистые хурджины тянули назад, особенно на подъемах. Но никто не встречался ему. Не было видно и мюридов. Да и встретятся они ему теперь, он отнесется к этому спокойно: ведь донесение уже доставлено, и теперь он их не боялся.
Когда он, вспотевший и усталый, поднимался к перевалу Иготль, где должен был встретиться с Паридой, над Хунзахским плато уже сгущались сумерки. Погрузился в темноту маленький, утопавший в садах аул Хиниб. «Придет ли сюда Парида? Сумела ли она выполнить задание Атаева», – на душе у Абдулатипа вдруг стало тревожно. Он присел у источника и стал ждать. Они условились с Паридой ждать здесь друг друга дотемна, и если здесь встретиться не удастся, то идти в Хиниб и ждать там.
Абдулатип ждал Париду, пока темнота не окутала перевал Иготль. Париды все не было. Больше ждать не было смысла. «Может, Парида пошла другой дорогой и ждет его в Хинибе?» Абдулатип поднялся, вскинул хурджины и быстро зашагал вниз, к аулу Хиниб.
Становилось совсем темно. Абдулатип теперь не торопился. Он представлял, как партизаны Кара–Караева придут на помощь атаевским, и на душе у него становилось весело. «Достанется этому противному Гусейну и его мюридам», – думал он, радуясь, что в этом есть и его заслуга. Абдулатип незаметно для себя стал потихоньку насвистывать, а потом, забыв об осторожности, разошелся, разливаясь соловьем, хотя и считается у горцев, что свистеть и петь в горах грешно. Но Абдулатип вряд ли вспоминал об этом. Вот уже замигали огоньки в ближней сакле, до нее – рукой подать. Абдулатип ускорил шаг, но тут кто‑то огромный обрушился на него. Абдулатип упал.
– Смотри, Галбацилав, не задуши его, – сказал чей‑то хриплый голос.
Абдулатип весь съежился… Так, значит, один из самых свирепых мюридов здесь и, того гляди, задушит его.
– Эй, Галбацилав, – слышался тот же хриплый бас, – что‑то этот свист мне знаком, но убей – не помню, где слышал?
Тяжелая рука мюрида схватила Абдулатипа за шиворот и подняла с земли.
– Что, щенок? Улизнуть хочешь? Не выйдет, – и мюрид грубо толкнул паренька в спину. – Не атаевский ли разведчик? Как думаешь, Узаир? Да и девчонка та на подозрения наводит.
– Мал больно. Куда ему в разведчики, – ответил хриплый голос. – Помнишь, Камиль из крепости говорил…
– Может, ты и прав, Галбацилав.
Абдулатип не видел лица Галбацилава, в темноте была видна лишь его огромная фигура. Папахой он касался макушки высокого дерева. «И зачем я только свистел? – с досадой на себя думал Абдулатип. И Париду, оказывается, они поймали. Но она, он уверен, ничего им не сказала. – Что же делать? Как передать то, что просил Кара–Караев? И надо предупредить Атаева, что у него в крепости сидит мюридский лазутчик по имени Камиль. Что делать? – лихорадочно думал Абдулатип. – Неужели в ауле среди мюридов окажутся и те, которых он встретил по дороге в Голотли? И какой же это Камиль? Камиль… Камиль. – Абдулатип напрягал память: – Не тот ли с рыжими усами, которого он видел в комнате Сааду? Кажется, Сааду называл его именно так».
Теперь хриплый голос прозвучал у самого уха Абдулатипа:
