Текст книги "Твари"

Автор книги: Михаил Вершовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

2

Машина въехала во двор дома и остановилась у подъезда с табличками турфирм. Наговицына открыла дверцу и посмотрела на Кремера.

– Подниметесь? Я ведь без кофе не начну.

Майор задумался лишь на секунду.

– Кофе не повредит. Да и пяток минут до неизбежного общения с дорогим начальством…

Они поднялись по лестнице. Алина, звеня ключами, открыла замки на решетке, но запирать их снова не стала. Кремер хмыкнул:

– А ведь в последний раз закрывались на все запоры.

Наговицына, поднимаясь по лестнице, бросила через плечо:

– Просто была еще не знакома с вашим искусством стрельбы по движущимся мишеням.

Майор промолчал, хмуро раздумывая, была ли в сказанном какая-нибудь доля иронии.

В лаборатории Алина, поставив металлические коробки на стол, двинулась к электрочайнику, жестом указав Кремеру на кресло.

– Я без музыки, если не возражаете, – сказала она, доставая чашки, сахар и кофе.

– Какие тут возражения, – отозвался майор, откидываясь на спинку кресла и вытягивая затекшие ноги. – Спасибо за проявленную чуткость. Оно ведь нынче и без тяжелого рока не самый легкий день.

Кремер уловил вопросительный взгляд Алины, взявшей в руки чашку и банку с растворимым кофе.

– Мне ложечки три. С горкой. С хорошей такой горкой.

– Сахар?

– А как же. И побольше. Пополнить энергозапас не помешает. – Он взглянул на часы и присвистнул. – Уж полночь близится… А гадины все нет…

– Да. Гадина бы очень не помешала, – вздохнула Ламанча.

– Здесь не помешала бы? – усмехнулся майор.

– Именно здесь. Ведь все пока на косвенных данных строится. А нам бы на нее саму взглянуть, и поближе.

– При наличии отсутствия признаков жизни. Только и единственно. А иначе не ближе чем с двух-трех метров. Это ежели с моей непрофессиональной колокольни.

Некоторое время они пили кофе молча.

– И если бы только гадина, – задумчиво произнес Кремер.

– А что еще?

– А еще – о-го-го что еще. Еще и серпентарий отечественного производства. Впрочем, даже и не серпентарий, а целый зоопарк. Но не без специфики. И скорпионы, и стервятники, и гиены.

– Это вы о власти? – поинтересовалась Алина.

– О власти? Нет, что вы. Про власть? Зачем? Во-первых, неинтересно в силу тотальной виртуальности объекта. Во-вторых, по службе не полагается. Я, как-никак, на службе при власти состою и от нее, родимой, жалованье получаю. Тоже, кстати, весьма виртуальное.

Майор отхлебнул кофе и хмыкнул.

– А впрочем, я ведь действительно о власти. Только власти реальной, без всякой виртуальности. СМИ. – Последнее слово Кремер произнес, вложив в него всю свою язвительность: «сьмииии»

Наговицына удивленно приподняла брови.

– Вашу пылкую к ним любовь понять можно, но в нашей-то ситуации они при чем?

– Пока ни при чем. Но чует мое сердце, что недолго этому «пока» длиться. А уж тогда работу свою они на все сто пятьдесят процентов сделают.

– В плане?

– В плане создания паники. И паника, доложу вам, будет о-о-очень не маленькая. В масштабах всей нашей великой культурной столицы паника будет.

– Черт, – Алина пристукнула чашкой об стол. – А ведь вы правы. Если завтра об этом будет в газетах или на ТВ…

– Слово «если», Алина Витальевна, здесь совершенно излишне. Будет. Еще как будет. Вот тогда условия для нашей с вами работы станут совсем идеальными.

Мобильник Кремера грустновато запиликал «Гады-годы». Наговицына, улыбнувшись про себя, подумала, что мужественный майор, должно быть, не пропустил ни одного концерта «Любэ» в Петербурге.

– Да. Добрый вечер, Александр Тихонович. Верно, уже не вечер. И, честно говоря, не совсем добрый. – Он помолчал. – Почему же? Знаю, что не из дома. На то и определитель номера. Я, в общем-то, Одинцову уже докладывал… Передал? Ну, значит, о подвигах наших знаете. Уже? Быстро они, быстро… – Кремер многозначительно посмотрел на Алину. – А что вы им скажете? У меня версия одна. Есть змея, причем змея-убийца. Породы неизвестной. Но серьезной такой породы, судя по результатам. – Майор снова помолчал, слушая собеседника. – Откуда взялась? А это мы так определим: вот как возьмем, да как допросим с пристрастием… Виноват, товарищ полковник. Ну не знаю я, откуда она взялась. Сейчас задача номер один, как я понимаю, гада обезвредить. Тогда уж и хозяином займемся. – Кремер умолк и внимал тираде начальника с каменным лицом. – Слушаюсь, товарищ полковник.

Он неторопливо сунул мобильник в карман.

– Отбой и конец связи.

– Похоже, зоопарк уже зашевелился? – поинтересовалась Ламанча.

– Зоопарк? – рассеянно переспросил майор. – А, зоопарк… «Сьмииии». Да. У шефа трубку уже оборвали. И адрес последнего происшествия, сволочи, знают, и с людьми успели переговорить. Так что завтра поимеем то, что обязаны были поиметь.

Он в упор посмотрел на Алину.

– Гадина наша, конечно, не подарок. Но паника, Алина Витальевна… Это зверь страшный. Единственная надежда, что собеседник мой, который в этом городе что-то значит, все-таки до кого-то в Смольном достучится. Перекрыть журналистской братии кислород, конечно, и Смольный не перекроет, но хоть смикшировать как-то попытается. Может быть.

Кремер встал. Поднялась и Наговицына.

– Спасибо за хлеб-соль-сахар, но мне пора. Заскочу на службу, отзвонюсь героическому Косте-старлею, он ведь, бедолага, там до сих пор оборону держит – теперь уже от двуногих, как я понимаю. И надо бы часок-другой все-таки на сон выкроить. Завтра и того может не получиться.

Он пожал Алине руку.

– Я спущусь с вами. Закрою.

– Тоже верно, – бесстрастно согласился майор. – А то ведь не дай Бог какая крыса, а снайпера-расстрельщика под рукой и нет…

Кремер спускался по лестнице, продолжая свою элегическую речь.

– А я страсть как люблю, знаете, этак эффектно и героически… Особенно в присутствии прекрасных дам…

Ламанча, улыбаясь и качая головой, стала подниматься в лабораторию.

3

Сергей уже завершил обход обоих этажей. Свет нигде не горел, все двери были закрыты. Он осторожно пробовал каждую – слегка, но очень слегка тянул на себя так, чтобы убедиться, что замок закрыт, но и чтобы случайно не распахнуть настежь какую-нибудь из незапертых. Сейчас он снова сидел в своей «сторожке» и курил. Телешов пытался убедить себя, что окна всех помещений, конечно же, закрыты – и какой же смысл топать наружу, во двор, чтобы в этом простом факте убедиться? Раньше всегда закрывали, с чего бы именно сегодня вдруг было иначе? По нормальному расписанию на оставшуюся часть смены теперь надо бы всласть помусолить какой-нибудь журнал под – если повезет – «Маленькую ночную серенаду» Вольфганга Амадея. А все остальное – от накрученных за два дня нервов и доисторических пещерных страхов. На дворе уже третье тысячелетие, и атавизму положено дать беспощадный бой.

На дворе уже третье тысячелетие. А что еще может быть там, на дворе? Телешов негромко выругался. Идти придется. Сто лет закрывали окна, а на сто первый вдруг да и забыли. Такие сказки тоже случаются, особенно если сказочная страна не Швейцарией зовется.

Идти придется. Ну, во-первых, нечего себя сразу накручивать, как будто змее и впрямь больше негде околачиваться. Пустая ночная школа – какой ей, дуре, смысл? Ведь ей жертва нужна, ей, гадине, жрать нужно, с последней жертвы ее спугнули. И как, она, интересно, умудряется человеческой плотью питаться? Ведь человек – существо совсем не их рациона…

Сергей вспомнил вдруг ямы в почерневшей плоти на теле Ромео, там, где прежде были мышцы живота и внутренности. На бродячих собак или кошек такое не спишешь. Вовремя вспомнил, похвалил он себя. Мужества добавляет от всей души.

Он еще раз ругнулся и встал со стула. Идти надо. Но надо и запастись чем-то. На всякий случай. На тот самый один шанс из тысячи. В лотерею мне никогда не везло, подумал он, забывая о том, что никогда в лотерею и не играл. Почему же именно здесь такой редкий шанс должен выпасть? Глупости все это. Глупости. Пещерный атавизм, усиленный перманентными интеллигентскими страхами.

Выйдя в коридор, он прошел к дверям школьной каптерки, где хранился всякий немудрящий инструмент: лопаты, грабли для уборки мусора, вилы и даже – вопреки инструкции, предписывающей им быть на соответствующих щитах – красные пожарные топоры на длинных ручках. Открыл дверь, включил свет, осмотрелся. О том, чтобы выйти во двор с голыми руками, он даже не думал. Но какое орудие или, скорее уж, оружие могло бы стать адекватной защитой на тот случай, если?…

Телешов не смог сдержать улыбки. Отчего для разнообразия не посмотреть правде в глаза? Оружие нужно, конечно же, не ему, и вовсе не для воображаемого боя с воображаемой ужасной змеей. Оно нужно тому пещерному существу, которое сейчас в глубинах его подсознания заходилось визгом первобытного страха. Так что речь шла не об оружии, а, скорее, о транквилизаторе для него самого. Он едва не рассмеялся. Действительно, какая успокаивающая таблетка более эффективна: лопата, грабли или все-таки топор?

Сергей взял топор, взвесил его в руке. Серьезная штуковина. Но… Для совсем ближнего боя. В который с той тварью ввязываться бесполезно. Вилы? Вилы ничего, но змеюка должна быть очень уж толстой, а иначе может и проскользнуть между зубьями. Грабли? Несерьезно. Нанести ими удар можно только сверху, зубья у граблей невелики, а Телешов, даже будучи гуманитарием, все-таки понимал, что тело змеи это сплошной комок мышц. Шкуру ей такими граблями подпортить еще можно, но позвоночник повредить вряд ли удастся. Лопата или вилы?

Черт. Он, кажется, всерьез собрался на схватку с драконом. Схватка или не схватка, но готовым к неприятностям надо быть, подумал он уныло. Где бы еще внутренней готовности подзанять…

Сергей, уже не выбирая, почти машинально взял вилы, которые оказались ближе остального инвентаря, и побрел к входным дверям. Не доходя до застекленных дверей, за которыми виднелись хорошо освещенные ступеньки и часть заасфальтированного двора, он подошел к главному распределительному щитку и включил все освещение в коридоре первого этажа. И только после этого прошел к дверям, снял внутренний засов и вставил ключ в замочную скважину.

Он вышел на школьное крыльцо. Двор перед центральным входом был полностью освещен, до самой решетки забора. Телешов представил себя со стороны: этакий витязь на распутье с вилами в руках. Аки Ярослав Мудрый, тот, что с рогатиной на медведя… Сергей передернул плечами, словно от холода. Вечер, однако, был вполне теплым, градусов под двадцать. Хватит красоваться на пороге, подумал он. Пора и двигаться. Всех дел-то на пару минут.

Он медленно спустился по лестнице и посмотрел наверх. Все окна, выходящие на фасад, были закрыты. Уже хорошо. Сергей повернул налево и двинулся по асфальтовой дорожке, заворачивая за угол здания.

Прогулка по левой стороне школы дала самые положительные результаты: ни одного открытого или хотя бы приоткрытого окна. Телешов старательно и напряженно всматривался в темные проемы окон, изо всех сил пытаясь отвлечься от прочих мыслей. Главное – не думать о том, что может быть вне зоны света. В кустах, на газонах, в темноте. А что там может быть? Да ничего. Жучки, червячки, букашки. И более ничего. Окна – вот его задача на текущий момент. А кроме окон ничто его интересовать не должно и потому не интересует.

Сергей завернул за угол, оказавшись перед задней стеной школьного здания. Окон на ней было немного и только наверху – это была стена спортивного зала. Что ж, похоже, и здесь все в полном порядке. Он прошел до следующего угла.

Окна на правой стороне здания тоже были темными. Но, разглядывая их одно за другим, Телешов с удовлетворением убедился, что Швейцария Швейцарией, однако и на вверенной ему территории с порядком все в норме. Ни одного открытого окна. Ну вот и вся работа. И все страхи. Хорош же он был еще каких-то пять минут назад. Аника-воин…

Сергей уже подходил к углу, за которым располагался школьный фасад, когда резкий звук превратил его в застывшую ледяную статую. Это был, несомненно, кошачий визг – но визг, прозвучавший всего долю секунды и резко оборвавшийся. Животное словно начало визжать, а потом что-то просто перекрыло несчастному существу кислород. Одним молниеносным движением. Что-то или кто-то. И этот короткий, режущий звук дошел до Телешова со стороны фасада.

Все, что происходило дальше, показалось Сергею сном: и то, что он видел, и, главное, то, что и как он делал. Он? Это не был он. Это был какой-то автомат, сомнамбула, кем-то и когда-то запрограммированный зомби, за действиями которого он, Сергей Телешов, словно наблюдал со стороны. Этот сомнамбулический автомат, странным образом похожий на него, выскочил – не вышел осторожно, а именно выскочил – на площадку перед школьным фасадом с вилами наперевес. Выскочил – и увидел.

На хорошо освещенном пространстве у куста сирени лежала мертвая кошка, секунду назад успевшая издать свой последний предсмертный визг. А рядом с ее телом, свернувшись плотными кольцами, лежал кошмар. Кошмар последних двух дней – и всей предыдущей жизни Сергея. Остатками сознания он понимал, что никогда ничего подобного не видел, ни в телепередачах, ни на фотографиях: толстенная темно-красно-коричневая узорчатая тварь, приподнявшая огромную треугольную голову и поводившая ею в ту сторону, откуда к ней приближался человек. Змея почувствовала его приближение и, одним движением развернув кольца, с удивительной легкостью заскользила в его направлении.

Она не убегала от человека. Она шла на него в атаку. Она охотилась. Жертва, которую она убила несколько секунд назад, лежала здесь же, прямо на асфальте. Но мертвая кошка, похоже, уже не интересовала убийцу. Рядом, в нескольких метрах от нее, был человек. И почему-то человек привлекал ее гораздо больше.

То, что сделал Сергей, было для него совершенно необъяснимо. Несмотря на всю оцепенелость первого мгновения, он мог развернуться и убежать – по тому, с какой скоростью перемещалась змея, он видел, что догнать его ей бы не удалось. Он мог бы убежать, и это было бы более чем разумно – огромная тварь длиной в добрых четыре метра была ничем иным, как неумолимой и неизбежной смертью. Или он должен был застыть на месте, скованный многовековым бессознательным страхом – тело просто отказалось бы повиноваться слабеющим приказам охваченного ужасом мозга. Он должен был закричать, захрипеть пересохшей внезапно глоткой – просто чтобы дать выход завладевшему им ужасу. Но, сам себе не веря, он не застыл, не закричал, не захрипел. Он сделал то, чего сделать не мог.

Сергей бросился – не шагнул, а именно бросился – навстречу змее, словно понимая, что должен оказаться на таком расстоянии от нее, которое позволило бы ей попытаться нанести удар. Мышление, логика, анализ – все это уже не играло ни малейшей роли. Глаза в глаза схлестнулись два инстинкта: инстинкт прирожденной убийцы и инстинкт пещерного человека, приказывавший ему покончить со смертельно опасным врагом. Или умереть.

Змея и человек в доли секунды определили нужный момент. При своей длине змея уже могла выбросить голову вперед, на те полтора метра, что отделяли ее от человеческого тела, от плоти, от обильной пищи. Эти же полтора метра позволяли человеку попытаться нанести удар тем оружием, которое он цепко держал двумя руками: за конец и за середину черенка, отведя вилы чуточку назад, чтобы тем резче и сильнее был выпад. Змея сделала свой бросок первой.

В тот же момент человек молниеносно выбросил руки с вилами вперед. Сыграл ли здесь роль случай или и впрямь пробудившийся первобытный инстинкт оказался надежнее логических расчетов разума, но два летящих друг навстречу другу оружия – распахнутая пасть змеи с выставленными вперед огромными клыками и черные острия вил – встретились. Двое изогнутых зубьев пронзили змею в ее стремительном полете-броске. Одно острие вошло прямо в растянутую под неимоверным – в сто восемьдесят градусов – углом пасть, второе насквозь проткнуло туловище несколькими сантиметрами ниже головы. Змея на мгновение обмякла, и человеку под ее тяжестью пришлось опустить вилы к земле. Однако тут же огромная рептилия – несмотря на то, что ее голова и шея были прижаты к асфальту, а, может, именно поэтому – в долю секунды обвилась всем телом вокруг поразившего ее оружия. Ее хвост с наростами-трещотками колотил по черенку вил в каком-то сантиметре от рук человека, и сейчас он больше всего боялся, что чешуйчатая шкура этой твари прикоснется к его телу. Он изо всех сил придавливал вилы к земле, даже не замечая, что уже давно не дышит и что от этого лицо его наливается кровью. Он давил и давил вниз, и даже налег грудью на торец черенка, несмотря на то, что лицо его оказалось в нескольких сантиметрах от дергающегося в агонии хвоста проклятой твари. Ему почудилось, что острия вил медленно, но верно входят в утрамбованную годами плоть асфальта. Это казалось фантастикой: и у человека не хватило бы на это сил, и зубья не могли быть настолько прочными и несгибаемыми. Тем не менее так оно и было: зубья постепенно погружались в асфальт, придавливая голову и шею змеи. В какой-то момент раздался отчетливый хруст, и кольца гадины, обхватывавшие черенок, ослабли, а потом вяло соскользнули на землю. Тело гремучника – огромное, толстое, украшенное ромбами и поблескивающее чешуйками в свете фонарей тело – слабо дернулось из стороны в сторону. Потом по нему волной прошла дрожь – и змея затихла.

И только тогда Сергей сделал первый вдох. Воздух почти со свистом входил в глотку, грудь раздувалась, казалось, легкие вот-вот лопнут – но ведь он так давно не дышал. Так давно – целую вечность.

Он на секунду задержал воздух в легких, а потом с силой, глубоко выдохнул. И тогда отступивший на время схватки страх обрушился на него с утроенной силой.

Сергей стоял, все так же придавливая черенок вил к земле, вот уже полчаса. По крайней мере, так ему показалось. Он не мог смотреть на чудовище, лежащее почти на расстоянии протянутой руки от него – но не мог и не смотреть. Он обязан был видеть, не подаст ли казавшаяся дохлой гадина признаков жизни. Только сейчас он заметил, что все это время что-то говорит вполголоса, не переставая ни на секунду. С кем? О чем? Похоже, все это время он говорил с поверженным противником. Но прежде он никогда не думал, что способен на такой неудержимый поток чудовищных ругательств и проклятий. Первобытный охотник-победитель, так вовремя занявший место интеллигента-неудачника во время схватки со смертоносной тварью, сейчас торжествующе и презрительно сводил счеты с вековечным своим врагом – врагом с незапамятных времен, с самого изгнания прародителей из райского сада. Победитель проклинал, издевался, смешивал врага с грязью – за все, за страхи всей жизни самого Телешова, за бедного бомжа Ромео, за пенсионера-книгочея Рекемчука, за его овдовевшую и обезумевшую от горя жену, за тот риск, которому проклятая гадина подвергала жизни стольких людей…

Поток ругательств прервался. Сергей перевел дыхание и впервые попытался как-то оценить ситуацию. Оценить рационально, а здесь пещерный охотник ему уже не подмога. Итак, момент первый: змея, похоже, мертва. Теперь надо было что-то делать. Самое главное – надо было дать знать Алине. Именно Алине – ей позарез не хватало самой змеи для того, чтобы сделать окончательное заключение о том, с кем – точнее, чем – они имели дело. Для этого надо просто войти в здание школы и позвонить. Телешов, не отрываясь, смотрел на мертвого монстра. А что, если эта тварь, это дьявольское отродье – пока он будет в школе, у телефона – возьмет и оживет? Чушь. Самая настоящая собачья чушь. Она может притворяться дохлой и оживать сколько ей влезет – вилы не только проткнули ей мерзкую ее башку, но и придавили к асфальту. Сергей медленно отпустил черенок.

И пошатнулся, поняв, что до сих пор держался за рукоятку вил, чтобы не упасть. Он повернулся и сделал несколько шагов по направлению к ступенькам, но тут же резко обернулся назад, словно рассчитывая прихватить змею в тот момент, когда она решит, что притворяться уже не нужно. Однако изогнутое предсмертной волной тело змеи не шевелилось. Телешов поднялся по ступенькам к стеклянным дверям входа и обернулся еще раз. Да нет, похоже, умерла – так умерла.

В своей «сторожке» он тяжело опустился на стул и начал было набирать номер Наговицыной, но палец соскользнул уже на четвертой цифре. Чертова дрожь. Его колотило как в приступе малярии. С третьей попытки ему удалось набрать номер. Услышав в трубке гудки, он сглотнул, но тут же поморщился от боли – рот и горло были абсолютно сухими. И когда в трубке раздался голос Ламанчи с коротким и спокойным «Да?», он смог только хрипло выдавить:

– Алина…

Он даже не отдавал себе отчета, что сейчас назвал ее просто по имени, отбросив обязательное «Витальевна». Она, однако, секунду колебалась, прежде, чем ответить в том же ключе:

– Сергей?… Что у вас случилось? Что с вашим голосом?

– Я… я убил… ее… Я ее убил, Алина.

Ламанча реагировала молниеносно.

– Где? Она далеко от вас? Вы ее можете видеть?

– Во дворе… В школьном дворе. Она не уползет…

– Сергей, послушайте, самое главное. Ни в коем случае не подходите к ней очень близко. И абсолютно, абсолютно ни в коем случае не берите ее в руки, вам понятно?

Телешов издал подобие хриплого смешка.

– Я и под угрозой расстрела к ней не прикоснулся бы…

– Я еду, я уже еду. Где находится ваша школа?

Сергей назвал ей адрес и посмотрел на часы.

– Третий час ночи. На чем вы сейчас доберетесь?…

– Такси. Паровоз, пароход, да хоть верхом на черте – я доберусь. Уже выхожу. Да, Кремеру я позвоню сама. А вы… проследите, чтобы все было в порядке.

– А что может не быть?

– Чтобы никто – даже случайный прохожий, пьянчуга, бомж – ни в коем случае не прикоснулся к змее.

– Понятно. Наука.

– К черту науку. Люди умирали, уколовшись о зубы гремучника, который был мертв несколько часов. А наш экземпляр любому другому сто очков вперед даст. Уверена, и по этой части тоже.

Она помолчала. Потом негромко сказала:

– Вы молодец. Вы настоящий молодец, Сергей.

В трубке раздались гудки. Телешов задумчиво посмотрел на нее, прежде чем положить на рычажки, и хмыкнул:

– Я молодец. Настоящий молодец.

Он пошел к входным дверям, качая головой и приговаривая вполголоса:

– Ай да Телешов… Ай да сукин сын…

Сергей вышел на порог школы и посмотрел вниз. Чудеса воскрешения, если где-то сегодня и происходили, то явно обошли стороной мертвую гадину. Она лежала в том же абсолютно безжизненном состоянии, в котором Телешов ее оставил. Вилы, проткнувшие асфальт и придавившие к нему голову монстра, победно торчали вверх под небольшим углом.

– Вот вам и инвентарь отечественного производства, – гордо произнес Сергей в ночь. – Нарвалась чужеземная тварь на русские вилы! Ну и на русского богатыря, конечно, – добавил он и неожиданно для самого себя рассмеялся.