Текст книги "Твари"

Автор книги: Михаил Вершовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

Рев огнеметных струй смешивался с криком людей. Джафаров лихорадочно пытался держать в уме, сколько комплектов уже было отстреляно и сколько еще осталось в машинах, но потом плюнул. Какой же идиот – мент? МЧС-ник? – начал пальбу из автомата? Дебилы, ведь своих перебьют больше, чем змей. Но автомат заткнулся уже давно. А огнеметы ревут. Только в сполохах огня и видно хоть что-то. Прожектора. Мертвому припарки эти прожектора, даже и все восемь штук. Пятнами повысветили, а чудовищ этих ползет столько, словно сама земля их рожает. Выбираются – и сразу вперед, хотя там, впереди, бухает огонь и корчатся горящие их собратья.

Алина с Кремером добежали до участка, где происходило сражение, практически одновременно. Картина, открывшаяся им глазам, производила впечатление кошмарного сна. Люк колодца, из-под крышки которого – из дыры рядом с крышкой – перли и перли все новые змеи, всех размеров, небольшие, с ужа, и огромные, даже больше тех, что были убиты Телешовым и Костей. Кольцо огнеметчиков стояло на значительном расстоянии от колодца, но змеи упрямо и маниакально двигались прямо на людей.

Выдержки хватало не у каждого. Кто-то нажимал на спусковой крючок огнемета, не выждав не то, что десяти, но и двадцати метров – и тогда струя огня била в землю там, где гремучника еще не было. А он, гремучник, словно одержимый жаждой мести, не останавливаясь ни на секунду, обтекал выгоревший участок земли, и шел в атаку на человека.

Кое-где огнеметы работали на расстоянии в пять-шесть метров. Люди отступали – одни, потому что змеи оказывались уже вплотную к ним, другие потому, что кончался боезапас и нужно было бежать к машинам за новым ранцем ЛПО.

Кремер выматерился.

– Сработала бражка, – сказал он.

– Да, – отозвалась Алина. – Но я и думать не могла, что их будет столько.

– Ладно, – бросил Кремер. – Я к омоновцам. Хреновое дело варится, надо их отвести чуть вширь. И лицом сюда развернуть.

Он повернулся к Наговицыной.

– А вы, Алина Витальевна… Дуйте-ка вы отсюда. Пока. На время. Потому что если еще оттуда, – он махнул рукой в сторону цепи ОМОН, – стрельба пойдет, то быть здесь не надо никому. И тем паче гражданским.

Майор побежал в сторону Казанской и уже на бегу, не оборачиваясь, крикнул:

– В штаб, Алина, в штаб!

Кремер подбежал к цепи омоновцев, пытаясь найти старшего. Самим бойцам уже не нужно было приказывать развернуться. Все, как один, они стояли лицом к пылающей вокруг старой трансформаторной будки земле.

– Кто старшой? – громко спросил Кремер.

Один омоновец неопределенно махнул рукой куда-то вправо, второй пробурчал что-то себе под нос, не отрывая глаз от полыхавшего зарева.

– Вашу кошкодеров мать, с вами майор милиции разговаривает! – заорал Кремер. – Старшой кто, спрашиваю?

– Я, – раздался голос метрах в двух от него. – В чем дело?

Кремер повернулся к говорящему. Майорские погоны на омоновской камуфляжке, хмурое, но без следа испуга лицо.

– Отлично. Майор Кремер. – Он пожал руку омоновцу, вопросительно глядя на него.

– Горбовский, – ответил тот без особого радушия.

– Так, майор, тут такое дело, – Кремер обвел взглядом цепь. – Надо твоих ребят отводить чуток дальше. Метров на пять, может, десять.

– Кто сказал? – спокойно поинтересовался Горбовский.

– Я. Я и сказал. И чтобы у нас тут не было разборок на тему «у кого толще», поясняю: работаю при штабе, связным между нашими и МЧС.

– И что?

Кремер уставился на омоновца свинцовыми глазами.

– Не крути мне яйца, майор. Не до игрушек. Змеи могут прорваться через бойцов-огнеметчиков, и, боюсь, прорываются. А значит, могут рвануть сюда. На твоих и на тебя.

Горбовский уже не выглядел уверенным в себе хозяином положения.

– Так, – сказал он. – Что делать?

– Отводить ребят на десять-пятнадцать метров, табельное оружие наготове. Но! Стрелять по змеям, если гады все-таки обнаружатся, не дальше чем метров с пяти. И стрелять только вниз. Не дай бог какой ствол вверх дернется со страху, своих положим. Понял?

– Понял. – Горбовский посмотрел в сторону кольца огня. – Так чего бы огнеметчиками не подвинуться, кольцо не расширить? А мы отойдем чуток.

– Да двигаются они, двигаются! Но и вы ж не спите, костоломы! Одна через них и через вас прорвется – нехрена было весь этот фейерверк затевать, это ты понял?

Омоновец молча кивнул и быстрым шагом отправился отдавать распоряжение по цепи.

– Товарищ полковник!

Зинченко еще не успел добраться до места, где работали огнеметчики, когда Пашинян перехватил его на полдороги.

– Товарищ полковник, надо наших стрелков сюда, срочно!

– Почему так, Сергей?

– Огнеметчиков не хватает, а оружие стрелковое у армейских – сами понимаете. Не так змей накрошат, как друг друга постреляют. А наши с дробовиками все-таки.

– Так много гремучников?

– Очень много, товарищ полковник. И как взбесились они, из дыры этой прямо на людей ползут, огонь им не огонь.

Зинченко задумался.

– Всех снимать нельзя. Наговицына говорила, что в подъездах змеи все еще могут быть.

– Ну там же они вылезают редко, товарищ полковник! По одному стрелку на подъезд оставить, остальных сюда!

Полковник кивнул.

– Хорошо. Так и сделаем. Поможет?

– Конечно, поможет! Минимум человек пятьдесят, если не больше наших – очень поможет!

Зинченко включил рацию и принялся вызывать штаб.

Костя стоял на углу, глядя на сполохи пламени. Кольцо ОМОНа уже раздвинулось, дойдя почти до места, где стоял он. Вспышки пламени становились все более редкими, но теперь слышны были гулкие выстрелы дробовиков и помповых ружей. Эмчээсники, подумал Костя. Значит, с домов поснимали. Значит, из тех домов выгнали всех, так, что ли, получается?

Он обвел взглядом видимую ему территорию участка. Да, неизлечимо любопытных – и тех как повымело. Все по домам. И крышки унитазов, небось, кирпичами придавили. Вот так-то лучше. А то выползали по одному – полюбоваться. И к участковому. Как в справочное какое бюро. Деда этого – черт, гриб старый – тоже вон еле-еле спровадил. Народец, елкина палка. Ни страха, ни мозгов.

Собачья работа, подумал участковый. Дурная работа, несерьезная. Бомжи да мордобои по одним и тем же адресам. Узбеков-таджиков, да хохлов с молдаванами выковыривать. Их, бедолаг, понабьют по пятнадцать-двадцать в квартиру, на полу живут, сухомяткой загрызают, а хозяйка, от дурных цен на свое говно «хрущевское» ошалевшая, в месяц с них гребет столько, сколько лет шесть назад вся ее вонючая хата с потрохами стоила.

Собачья работа, подумал старлей. Вот закончится вся катавасия эта – попрошусь к Петру Андреевичу, в отдел его попрошусь. Там люди реальным делом занимаются, а не шляются от мусорки до мусорки.

Костя посмотрел через дорогу, в сторону супермаркета. Освещение нормальное, дежурное освещение. Закрыли-то его еще вчера, когда с Гошкой вся эта история приключилась. Закрыть-то закрыли, но как-то дверь отсюда не очень смотрится… Прикрыта, что ли, просто?

Участковый одернул форму и зашагал через проспект Шаумяна, не отрывая взгляда от двери. Внезапно ему показалось, что боковым зрением он засек какое-то движение в магазине. Костя резко крутнул головой: так и есть. Фигура тоже заметила милиционера и присела за стойкой.

– Ах ты, мразь, – процедил участковый. – Мародерская ты тварь. Люди гибнут, а ты, выродок…

Теперь он шагал размашистым, быстрым шагом, на ходу доставая из кобуры свой «Макаров». Пострелять бы вас, сволочей, без суда и следствия. Все на планете дышать чище стало бы.

Он рывком открыл дверь в магазин, потом, остановившись, посмотрел на замок. С мясом порвали, монтировкой, небось. Костя шагнул внутрь.

– А ну выходи, гнида.

Тишина.

– Я тебе слово даю, паскудник. До трех считаю, а потом стреляю прямо по той полке, за которой ты примостился. Раз…

Из-за прилавка с копченостями вынырнули два долговязых подростка лет по семнадцати, задрав тощие руки вверх. В каждой руке у них было по бутылке водки.

– Закуску еще не подгребли? – Старлей сплюнул. – Отбросы вы, а не люди. И никогда из вас людей не получится.

Справа, ближе к стене, раздался звук, словно на пол упал нетяжелый пакет.

– Еще один? – спросил Костя, не сводя глаз с парочки мародеров.

– Н-нет… – отозвался один. – Нас тут двое всего, честное слово, товарищ майор…

– Полковник, а не майор, чмо ты нестроевое! – гаркнул Костя. – Три звезды видишь?

– П-п-полковник… – дрожащими губами пролепетало чмо, но участковый его уже не слушал. Он осторожно огибал ряд полок с продуктами, держа пистолет наготове.

Паскудство, подумал участковый. Не сказать, чтобы так уж жарко было – совсем не жарко, а пот мгновенно заструился по лбу. Он прижался плечом к стойке, держа «Макаров» стволом вверх.

– Честно, нас двое всего, – плачущим голосом проговорило великовозрастное дитя.

– Цыц, – негромко скомандовал Костя. – Цыц.

Ну, старший лейтенант Гриценко, сказал он себе, с Богом.

Костя резко выскочил из-за стойки, поводя стволом вдоль ряда между полкой и стеной. И тут же нажал на курок, потом еще раз, еще и еще. Огромный даймондбэк заколотил хвостом на месте. Хребет тебе, тварь, размозжил я все-таки, радостно подумал Костя. Метров с трех, а уделал.

– Бегом отсюда к гребаной матери, быстро! – заорал он.

Воришки стояли не шевелясь.

– Кому сказал, идиоты, здесь змеи!

Эту фразу дважды повторять не пришлось. Бутылки с водкой полетели на пол, раздался звон стекла, и два грабителя в долю секунды вылетели из магазина.

Костя был уверен, что боковым зрением удерживает гремучника, бившегося в судорогах на полу. Теперь он перевел взгляд на змею. И это было самым странным, что случилось с Костей Гриценко за всю его двадцатисемилетнюю жизнь.

Он с удивлением смотрел, как тело даймондбэка вдруг, распрямившись, поплыло над землей в его сторону – с разинутой пастью, преодолевая в секунду не более миллиметра. Невероятно, непонятно медленно – так, как бывает разве что в кино. Еще больше удивило Костю то, что думал он сейчас не о гремучнике и не о том, что уйти от броска не составило бы никакого труда – тем более, что тот в своем броске даже не плыл, а словно завис в воздухе, почти не двигаясь вперед.

А думал участковый о том, как они с дедом – тогда еще живым дедом – ездили на дачу, да какую там дачу, не дача, а так, халабуда, места хватало разве что лопаты с тяпками держать да старый матрас на пол бросить. И как к вечеру, надергав зеленого лука и набрав пупырчатых колючих огурцов, они, макая все это чудо в крупную, очень крупную соль, – дед другой не признавал – весело хрустели июньской зеленой вкуснятиной, заедая ее толстыми ломтями хлеба. И как перед сном, когда темнота укутывала все вокруг, а небо начинало посверкивать мириадами крошечных звезд, дед рассказывал ему сказки – даже не сказки, а байки, где понятные и знакомые ему, Косте, вещи, перемешивались с древними и непонятными историями, событиями, существами. А еще ему вспомнилось, каким монотонным и ровным был голос деда – негромкий, спокойный голос, а он, пятилетний мальчонка, изо всех сил старался не заснуть, потому что дед рассказывал так интересно, и он боялся пропустить хотя бы одно слово…

Они опускались на пол вместе: Костя, под которым подогнулись вдруг переставшие его слушаться ноги, и гремучник, спаливший остатки своих жизненных сил на этот последний бросок. Даймондбэк затих, так и не закрыв растянутую до предела пасть. А старший лейтенант Гриценко медленно привалился боком к стене, выронив пистолет из разжавшихся пальцев – и продолжая удивленно улыбаться, потому что шел он сейчас к этой старой халабуде-дачке, возле которой поджидал его дед, сидевший на корточках и раскладывавший на газете хлеб, огурцы и зеленые перья молодого лука.

Они словно обезумели от страха. Общее состояние ужаса захватило даже Мать. Они жались друг к другу, пытаясь спрятаться, зарыться поглубже в груду извивающихся тел, врыться в землю, исчезнуть в ней – только бы уйти от этого всепроникающего, долетавшего до них издалека беззвучного дыхания Смерти. Смерть была для них обычным делом, фактом самого их существования. Они убивали не задумываясь – и, не задумываясь, приносили себя в жертву, когда Матери требовалась пища. Но сейчас Смерть носилась вокруг жутким черным торнадо. Каждый из них всем существом своим ощущал гибель собратьев – гибель в бушующем пламени, гибель тем более страшную, что впечаталась она в их коллективную память как та огненная буря, уничтожившая всех их сородичей, да и вообще все живое где-то там, далеко, в забытом ими краю. Далекий край забылся – но не забылся огненный танец смерти, в котором вспыхивали и сгорали сейчас десятки, сотни таких же, как они сами. Этот беззвучный многоголосый вопль, этот безмолвный жуткий смертный вой долетал и сюда, в уединенную нору у самой насыпи, наполняя их парализующим ужасом. Мать знала, что сейчас ни один из них, ни единый из самых молодых и неопытных, не сунется туда, наружу, из логова. Голод был забыт, потому что там, снаружи, бушевала Смерть.

– Товарищ генерал, – Зинченко оторвался от рации и повернулся к Голышеву. – Майор Пашинян докладывает, что огнеметчикам позиций не удержать. Змеи могут прорваться.

– Массово? – удивленно спросил Мостовой.

– Массово нам и не надо, – хмуро отреагировал начальник штаба. – За глаза хватит и двух-трех. – Он помолчал. – Что предлагает майор?

– Надо заливать всю площадь у трансформаторной горючим веществом. Бензином, чем угодно. Заливать так, чтобы выгорело все и в гнезде. Выжечь все дотла.

– И чем же? – спросил Мостовой. – Не канистрами же нам бензин из машин отсасывать да разбрызгивать.

– Виноват, товарищ генерал, но там много не набрызгаешь. Надо заливать всю площадь по полной.

– Это ваше мнение, полковник, или майора?

– Я сам там был, товарищ генерал. Будем считать, мое мнение.

– Хорошо. – Голышев хлопнул ладонью по столу. – Где ближайшая заправка, где можем взять бензовоз?

– Сейчас займусь, товарищ генерал, – отозвался полковник-пожарник. Он сел к столу, набирая номер центральной.

– Змей надо отрезать сейчас же, – негромко сказал Зинченко. – Прорвутся одна-две…

– Об этом я уже сказал, полковник, – прервал его начальник штаба.

– Я не о том, – таким же бесцветным тоном продолжал Зинченко без обычного «товарищ генерал». – Я к тому, что стрельба начнется. И ОМОН, и армейцы, и наши. Вслепую много народу положить можно.

– Товарищ майор!

Пашинян обернулся. К нему бежал прапорщик, водитель одной из цистерн.

– Что еще стряслось?

– Товарищ майор, надо сжечь здесь все к чертовой матери до самого коллектора, залить и сжечь!

– Правильно мыслишь, боец. Но мы этим уже озаботились. Полковник за бензовозом послал.

Прапор махнул рукой.

– Пока еще он сюда дотилипается, а надо сейчас!

Майор нахмурился.

– И где я тебе прямо сейчас бензовоз этот возьму, из-за пазухи выну, что ли?

– Да не бензовоз. Тут, это… В общем, заправлялись мы на спиртзаводе, а мне потом Сашка Зотов, водила тоже, рассказал, что ему под самую хряпку спирту накачали. Сюда приехал, да так водой и не разбавил. И некогда было, да и спирт сливать куда… В общем…

– Цистерна чистого спирта?! – Пашинян взмок. – Где?

– Да он, вроде, стоял посередине Гранитной где-то, у насыпи. Вроде в запасе.

– Номер машины – быстро!

Сержант МЧС Зотов, оттарабанив все положенные «так точно» и «слушаюсь», выключил рацию и сунул ее в карман. Взгреют тебя, Сашок, подумал он. Сейчас вроде оно и с руки оказалось, а потом начистят задницу до полного блеска. Припер, скажут, цистерну чистой спиртяги – на кой такой ляд, скажут? Мудило пьяный с ликеро-водочного, заправщик хренов. С утра зенки залил, а заодно и цистерну его, под самую завязку.

Ну да ладно. Задницу драть – это еще не сейчас. А двигаться туда, где бойня вся эта происходит, надо прямо с ходу. Проверить обойти, подтекает ли, нет. А то в полымя соваться, когда за тобой струя спирта-чистогана тянуться будет – это прямо к Богу в гости.

Зотов вылез из кабины и обошел цистерну. Потянул носом. Вот же сучья лапа. Спирт. И запах стоит – я тебе дам, да еще с примесью этой химии. Он наклонился к замку, соединявшему патрубок цистерны с рукавом. Ну что ты скажешь, а? И не капает даже, а вот как раз та самая струйка, про которую он только что и подумал. Зотов снова забрался в кабину, чтобы сдать задом, выгнать машину под какой-нибудь фонарь – а там уж посмотреть, как эту струйку залепить-залатать.

Молоденький МЧС-ник с двуствольным дробовиком в руках переминался с ноги на ногу метрах в семи от подъезда. Товарищ его, вооруженный более солидно, – помповым ружьем «мэйд-ин-не-наше» – уже удрал туда, где разворачивался главный бой. Сейчас у подъездов стрельбы, считай, что и не было. Последний раз дробовик грохнул где-то дома за два отсюда – и то уж минут пятнадцать-двадцать тому. Все они уже повылезли, что ли?

Но наше дело – солдатское, подумал он. Стоять и бдеть. Чтобы врага уничтожить при первой же возможности.

А на них так ни один гад и не вылез. И в соседнем подъезде тоже. Зато три следующих палили на будь здоров. В крайнем, вроде, как бы не четырех даже уложили. Но это и хорошо, что на них никто не выползал. В глаза бы сволочей этих не видеть. Напарник бегал смотреть на тех, что другие ребята грохнули – а он не стал. Ну их к черту, змей проклятых. Чего там смотреть? Мерзость – и мерзость.

Стоп. Что это? Одна головка на порожке подвала, рядом – вторая появилась. Да какие-то они маленькие, непонятно даже. Эти-то – все говорили – чудища по четыре, по пять метров. А это тогда что?

Крутят своими головешками отвратными. А наверх пока не лезут. Выстрелить – промахнешься наверняка, спугнешь только, пусть уж наверх доползут.

На всякий случай он все-таки вскинул дробовик к плечу.

– Отставить!

Стрелок искоса, поверх приклада, взглянул на говорящего. Потом опустил ружье, показав левой рукой на проем подвала.

– Товарищ майор, там их две.

– Вижу, – ответил офицер. На вид ему было лет сорок, не сказать, чтобы такой уж возраст, но седина в висках пробивалась заметно. – Пусть вылезут. Подождем.

– Так я так и собирался, товарищ майор, – сказал стрелок. – Дать им вылезти, и…

– Стрелять мы их с тобой не будем, – сказал офицер. Из кармана камуфляжных брюк он достал баллончик аэрозоля, приладив к головке тонкий патрубок диаметром миллиметра четыре и длиной сантиметров под десять. – Мы их, брат, вот этой штукой уделаем.

– Это как же? – удивился стрелок.

– Запросто, – ответил майор. – Парализующий газ. Убивает на месте.

– Так а чего ж мы этим газом остальных…

Майор укоризненно посмотрел на МЧС-ника.

– Засекреченная разработка, понял? Товарищи – сам понимаешь, что за товарищи – просили испытать, вот как раз самый подходящий случай. Смотри, выползают.

Офицер двинулся к подъезду. Два небольших – размером с ужа – гремучника уже лежали на бетонной плите у входа.

– А противогаз?

Майор никак не отреагировал на последний вопрос. Подойдя к змеям на расстояние пары метров, он выпустил в них струю из баллончика. Молодые гремучники дернулись и застыли.

Майор повернулся к стрелку.

– Видишь? Просто и красиво.

Он снял с плеч небольшой рюкзак защитной камуфляжной расцветки и поставил его на землю.

– Давай сюда.

Стрелок потоптался на месте, потом вздохнул и направился к офицеру. Тот открыл рюкзачок, внутри которого оказался пластиковый контейнер с толстыми стенками. Майор достал из кармана перчатки и, натянув их на руки, взял одну из змей. Тело ее безжизненно повисло в его ладони.

– Видал? Готова.

Майор уложил змею в контейнер и потянулся за второй. Она последовала туда же.

Теперь он аккуратно закрыл пластиковую крышку, защелкнул ее и, подняв рюкзак, протянул его стрелку.

– Подержи.

Парень машинально взял рюкзак. Майор сунул баллончик с газом в карман и принялся затягивать клапан рюкзака.

– Ну вот, теперь полный порядок. Погоди, держи пока.

Он сделал шаг в сторону и, оказавшись сбоку от МЧС-ника, – так, что своей спиной закрывал стрелка от товарищей, стоявших у дальних подъездов – уколол его в шею шипом, выдвинувшимся из перчатки чуть повыше третьей фаланги среднего пальца. Парень, даже не охнув, стал медленно оседать. Майор выхватил у него из рук рюкзак и ловким движением забросил себе за спину, одновременно поддерживая стрелка за плечи и не давая ему сразу упасть на землю. Теперь майор собирался встать и позвать на помощь. Он выпрямился, но повернуться не успел. Прямо за его спиной раздалось:

– Freeze, motherfucker[8]8
  Стоять, подлюка!


[Закрыть]!

2

Это было настолько неожиданно и абсурдно, – классический полицейский возглас, звучащий едва ли не в каждом голливудском боевике – что Коулмэн на долю секунды растерялся. Его руки непроизвольно дернулись вверх, но он вовремя спохватился, опустил их и повернулся к человеку в камуфляжке с майорскими погонами на плечах и ментовской эмблемой на рукаве. В руке человек держал пистолет, направленный прямо на него.

– Ты что, майор, охренел, что ли? – крикнул Коулмэн. – Тут парню заплохело, а, может, змея задела, ему «скорую» срочно надо!

– «Скорая» тебе сейчас понадобится, – отреагировал Кремер. – Отошел на два шага вправо, быстро.

Цээрушник понял, что стрелять майор будет не задумываясь. Он сделал два шага вправо и, ухмыляясь, посмотрел на противника.

– Ты чего, перегрелся, что ли? Что ты мне там орал, а?

– Ладно, не будем делать вид, что без переводчика тебе никак, – сказал Кремер. – А теперь снял рюкзак.

Коулмэн не двигался.

– Слушай внимательно, турист, – скрипнув зубами, сказал Кремер. – Если даже на тебе и жилет под камуфляжкой надет, то мой тебе совет – без иллюзий. Портрет-то у тебя все равно наружу. А уж в лоб я тебе не промахнусь, поверь на слово. Последний раз: снимай рюкзак.

Американец медленно снял с плеча сначала одну лямку, потом другую. Теперь он держал рюкзак на вытянутой руке.

– Что в рюкзаке? – спросил майор.

– Сухой паек, – осклабился Коулмэн.

– Клади на землю – и два шага назад.

Цээрушник подчинился.

– А теперь на землю мордой вниз. Ручонки за спину.

Коулмэн лег на газон, сцепив руки за спиной.

Кремер подошел к американцу, вынул из кармана брюк кусок нейлонового шнура и, оседлав врага, стал набрасывать петлю на его запястья. В этот же момент он ощутил сильнейший толчок в спину – Коулмэн одним резким движением изогнулся, умудрившись нанести Кремеру удар коваными ботинками. Майор кувырком отлетел метра на полтора и, повернувшись, увидел, что американец уже встал на ноги. Уголком глаза видел Кремер и свой «глок» – он лежал сейчас в паре метров от него. Черт, подумал майор, надо было все-таки всадить ему промеж глаз. А сейчас, похоже, стрельба отменяется.

Он резко сгруппировался и, подтянув ноги к груди, одним прыжком оказался на ногах. В то же самое мгновение ботинок Коулмэна врезался ему в живот. Чуть ниже солнечного сплетения, но боль все равно была ошеломляющей, а сила удара отшвырнула Кремера назад, снова бросив его на землю. В тот же момент американец оказался сверху, сжав правую кисть, на одной из фаланг которой блеснул кончик шипа. Майор предплечьем отбил удар и, когда Коулмэн крутнулся влево, чуть приоткрыв правый бок, Кремер коротким и резким тычком вогнал ему большой палец в область печени. Цээрушник охнул и на момент сжался. Из положения лежа майор нанес американцу короткий удар справа по челюсти. Коулмэн свалился с него, пытаясь напрячь мышцы живота, сгруппироваться и вскочить на ноги. Но Кремер его опередил. Он уже был на ногах, и подъемом правой стопы, по-футбольному, ударил врага по челюсти, откидывая его голову назад. В следующее мгновение майор изо всех сил опустил ботинок на открывшуюся шею американца. Хрящи, прикрывавшие трахею, хрустнули, и тело Коулмэна забилось в мелкой судороге.

Кто-то – а было их, как понял Кремер, как минимум двое – заломил руки майора за спину, резко, жестко и профессионально. Шансов вырваться у него не было. Он все-таки дернулся на всякий случай, но тут же услышал негромкое:

– Спокойно, майор. Свои.

– До хера вас здесь своих, – прохрипел Кремер.

– Сейчас пройдем вместе, дружно и спокойно, – продолжал голос.

– Куда?

– К подполковнику Бардину. Фамилия знакома?

– Знакома… – пробормотал Кремер. – Руки-то отпустите, штирлицы хреновы…

Два фээсбэшника отступили на шаг. Майор повернулся к ним. Молодые. Лет тридцати. В костюмчиках. Как на бал, подумал Кремер. Раньше вам танцевать надо было, пока пацан вон тот живой был.

– Пистолетик-то я свой подберу, – майор произнес это спокойно, но с утвердительной интонацией.

Один из оперативников вопросительно взглянул на другого. Тот кивнул.

Кремер сунул «глок» в кобуру.

– Рюкзачок не забудете?

– Рюкзачок мы точно не забудем, – ответил старший.

Еще один в штатском стоял у торца дома, показывая рукой дорогу медленно продвигавшейся «скорой помощи».

– Смотрите, завезет она подопечного вашего в общегражданский морг. Там вы его в год не найдете.

– Не завезет, – отреагировал фээсбэшник. – Это наша машина.

– И хлопца тоже возьмите, МЧС-ника, – сказал майор. – Советую яд в крови поискать. И не змеиный.

– Возьмем.

Второй уже проверил пульс у Коулмэна и покачал головой.

– Да, майор, – сказал старший. – Постарался. А ведь он нам живой нужен был.

– Ага, – буркнул Кремер. – А я себе.

– Что себе? – не понял оперативник.

– Себе живой нужен, – ответил майор. – А так, чтобы и ему, и мне – не получалось. Очень уж бескомпромиссный этот ваш визитер был. Совсем несговорчивый.

Зотов завел машину, включил сначала первую передачу, подав цистерну метров на пять вперед, и переключился на заднюю. Он услышал какой-то лязг, потом звук падающей на асфальт железки. Сержант посмотрел в зеркальце заднего вида. Да нет, все в порядке. Он отпустил сцепление и чуть придавил педаль газа. Машину слегка качнуло, но он не обращал на это внимания, пока в ноздри ему не ударил резкий запах спирта. Зотов выскочил из кабины и осмотрел колеса с левой стороны. Все, вроде, нормально. Откуда же идет звук хлещущей струи?

Он обошел цистерну спереди и зашел с правой стороны. Барабан с пожарным рукавом лежал под задним колесом. Сержант остолбенел. Сейчас он даже не задумывался, как это могло произойти. Зато все остальное стало понятным. Он подбежал к заднему торцу цистерны и увидел то, что увидеть ожидал: пожарный рукав, на который он наехал задним колесом, оторвало у самого замка, и из цистерны – почти по прямой, горизонтально, целя в сторону железнодорожной насыпи – била струя спирта.

У Зотова задрожали руки. Заглушить движок. Только бы успеть заглушить движок.

Брызги ядовитой жидкости, залетавшие в нору, обжигали их тела словно раскаленные угли. Пары репеллента, смешанного со спиртовыми парами, мгновенно заполнившие логово, не только оглушили их, лишив обоняния и способности к термолокации, но и ослепили. Сейчас весь клубок дергался и пульсировал, словно глыба аморфной белковой массы. Инстинкт – индивидуальный и коллективный – кричал, что надо спасаться, но бежать даймондбэкам было некуда. Вход в нору был единственным путем наружу, а именно оттуда летели убийственные обжигающие струи и валили пары газа. Но и в самом логове этот газ заполнил уже все уголки, от пола до потолка. Разинутые пасти, жадно хватавшие воздух, которым уже невозможно было дышать, дергающиеся трещотки, не издающие ни звука, потому что все они сплелись сейчас в единый комок тел, нервов и страха, в котором невозможно было пошевелиться. И этот страх – коллективный, парализующий с большей силой, чем даже газ, лишивший их всех органов чувств – делал пребывание в логове невозможным. Снаружи могла быть смерть, – да нет, снаружи и была Смерть! – но там существовала хотя бы возможность глотнуть воздуха, возможность увидеть врага, возможность атаковать и, может быть, прорваться.

Из норы ринулись сначала те, кто был поблизости от входа, в основном молодняк. За ними рванулись и остальные, давясь, протискиваясь, забивая проход своими телами. Часть из них тут же попала в лужи обжигающей жидкости – и те, кто оказался в них, дергались и извивались, уже не в силах спасаться бегством. С выжженными глазами, с опаленной глоткой, они исходили в конвульсиях – а по их телам скользили другие, прорываясь вперед, одержимые одним лишь импульсом: бежать, уйти, выжить. И если надо – убить. Но убить для них всегда было самой несложной задачей.

Теперь в логове оставалась одна Мать. Она не дергалась, не извивалась в сумасшедшей пляске, хотя жидкость и ядовитые пары лишили и ее, как и всех остальных, возможности хоть как-то ориентироваться в пространстве. Те, дальние ее сородичи – обитатели другого гнезда – уже погибли, едва ли не все, она это чувствовала, но сейчас это не имело никакого значения, потому что сигналы, доходившие до нее оттуда, перекрывались колоссальной волной страха, исходившего от ее собственного потомства, ринувшегося из уютного некогда дома туда, где ждала их Смерть. Звериным чутьем, звериной своей верой она надеялась, что погибнут не все, она видела, – и не ослепшими от спирта глазами, а внутренним, безошибочным зрением – что десятки ее потомков прорываются сквозь обжигающую влагу. Поэтому сейчас она, стараясь не шевелиться, лежала в норе, всматриваясь туда, где они рвались к жизни. Лежала, даже не чувствуя, как шкура лохмотьями слезала с нее, а едкая жидкость проникала во все поры ее тела.

– В лабораторию, – коротко сказал Бардин. – И чтобы результат немедленно.

Один из фээсбэшников, приведших Кремера в бардинский автобус, выскочил из машины с рюкзаком в руках.

– Открывать только не торопитесь! – крикнул вслед ему майор.

– Они знают, – ответил Бардин. – К тому же там рентген.

– Я и без рентгена могу рассказать, – фыркнул Кремер.

– Я тоже, – холодно отреагировал подполковник. Он достал сигареты и протянул пачку майору. Оба закурили.

– Сварили вы нам супчик, Петр Андреевич, – задумчиво проговорил Бардин. – Прямо скажем, змеиный супчик. Расхлебывать – не расхлебать.

– А я его не варил, – с вызовом ответил Кремер. – Ваши-то соколы, что мне руки крутить тут как тут оказались, где раньше были?

– Пасли мы его, – хмуро ответил подполковник. – Плотно пасли.

– Да уж куда как плотно, – не унимался майор. – Вы вон парню тому, МЧС-нику – а лучше родителям его – расскажите про то, как пасли да куда выпасли.

– Хватит, майор, – холодно произнес Бардин. – Наш прокол есть наш прокол. За него нас будут поперек шерсти гладить. А ты?

Внезапно и без предупреждения перейдя на «ты», подполковник встал и повернулся к окну.

– Афган с Чечней все никак не отыграли? – резко бросил он, глядя на Кремера сверху. – Ты понимал, что он нам живой нужен был?

– Если уж на «ты» переехали, так я тебе вот что скажу, – ответил майор. – Главное, что я ему живой нужен не был. А третьего варианта – чтобы и нашим, и вашим – под рукой не оказалось. Твоих рыцарей щита и меча, кстати, тоже.