Текст книги "Твари"

Автор книги: Михаил Вершовский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)

– Хорошее начало, – заметила Ламанча.

– Адекватное начало, Алина Витальевна. А что с ним, таким литератором делать, если самого, можно сказать, наирусейшего змееборца по имени даже не знает? Картину помнишь, а, Сергей? Трое крепких ребят – не все, правда, первой молодости, пара ковбоев навроде нас с тобой – на конях сидят. Так вот тот, что справа – тот самый и есть. Справа не от художника Васнецова, а от центрального персонажа, который есть Илья. Нет, серьезно, ты что, и впрямь былину не читал?

– Не читал. – Сергей смутился. – Именно эту и не читал.

– Ну ничего, – великодушно ответствовал Кремер. – Прочитаешь еще. Не все ж кухонные журналы мусолить.

Телешов, склонив голову, искоса посмотрел на него.

– А и язва же ты, Петр.

– Ты полпроцента того не знаешь, – безмятежно ответил майор. – Ты вон у шефа моего спроси, он тебе остальные девяносто девять с полтиной вывалит. Для полноты картины.

Он прошелся взглядом от одного конца дома к другому.

– Перекур у ребят получается. – Кремер ткнул большим пальцем куда-то за спину. – И прочие остальные тоже. Так, пукнут для острастки раз-другой, прошу прощения у дам.

В подтверждение его слов где-то в конце квартала раздался одиночный выстрел из дробовика.

– И как с этим фантом быть, Алина Витальевна?

Она снова подняла глаза на Кремера. Лицо его было абсолютно серьезным.

– Вы хотите понять, выгнали ли из домов всех даймондбэков?

– Среди прочего. Ну ладно, давайте начнем с этого. Так выгнали?

– Не думаю, – мотнула головой Наговицына.

– Так. И почему?

– Потому что речь все-таки не о каких-то высокоразвитых существах идет. Репеллент их, конечно, дезориентировал, но это не значит, что своим умом они догадаются, где концентрация этого газа минимальна. На улице, то есть.

– И значит? – не унимался Кремер.

– И значит, кое-где могут сидеть по квартирам, тыкаться из угла в угол, одуревшие, потерявшиеся. Поэтому и была дана задача людям на крышах: гнать репеллент без перерыва, все время.

– То есть, со временем даймондбэки наши как бы врубятся?

– Врубаться им особо нечем, но методом проб и ошибок все-таки будут двигаться туда, где газа меньше.

Майор удовлетворенно кивнул.

– Значит, ребятам работенка еще выпадет.

– Должна, – твердо ответила Алина.

– Ну, а теперь вопрос второй: куда прочая мразь из очистной системы девается? Ведь даже если с трансформаторной мы ошиблись, и точка проникновения – она же гнездо – не там располагается, так все равно где-нибудь, да и поперли бы наружу. Верно?

– Верно. – Наговицына смотрела в сторону.

– Полезли бы они наверх там, где их ждут, мы бы уже знали.

– Каким образом? – вмешался Телешов. – Их же там не стрелять должны?

– Струя огнемета модели ЛПО-50, Сергей, звук имеет характерный и достаточно сильный. На таком пятаке да в ночное время – не прозеваешь. Это на предмет расчетной нашей точки.

Кремер помолчал, потом подвел итог своей речи:

– Значит, на огнеметчиков они пока не вышли – но и в другом месте не ринулись наверх массово. Здесь народу столько понатыкано – незаметно не проскользнуть.

Он снова умолк.

– А где же финальное «следовательно»? – негромко спросила Алина.

– На финальное, Алина Витальевна, ответ нам жизнь даст. Что ж его без толку-то формулировать?

Наговицына смотрела себе под ноги. Но должны ведь они бежать из всех этих проклятых труб. Уже обязаны. Остальные из квартир – бегут, ничего не чувствуя, с заблокированными термолокаторами, с выключенным обонянием. Бегут под выстрелы. А те? Вдобавок ведь и спирт для них должен быть раздражителем серьезным, значит, не один лишь изобензофуран работать должен. Раствор этот не имеет права не сработать. И он работает, в этом она не могла сомневаться. Но тогда где же змеи?

Сбившись в тесный клубок, они задыхались, оглушенные, растерявшиеся, дергающиеся во все стороны. А из лаза между колодцем, ржавая задвижка в котором полностью скрылась под грудой змеиных тел, и тем участком трубы, где был отколот кусок чугуна размером с человеческую голову, в гнездо рвались все новые и новые даймондбэки. Потерявшие не только способность ориентироваться по запаху и теплу, но и видеть – спиртовой раствор обжег их глаза, рты, языки, а пары репеллента окончательно превратили гремучников из смертоносных охотников в клубок растерянных, перепуганных существ, яростно разевавших пасти в попытке глотнуть воздуха, но вместо воздуха вдыхавших все те же оглушающие и парализующие пары.

Инстинкт настойчиво толкал их наверх, к выходу из гнезда, к тому небольшому отверстию сбоку от литой крышки люка, через которое свободно проскальзывали даже самые крупные из них. Но было нечто, что заставляло их оставаться на месте: слепых и беспомощных, одуревших от обрушившихся на них химикатов. Гул множества шагов, еще более мощный гул, исходивший от множества непонятных тяжелых существ или предметов – и все это было сосредоточено вокруг их дома, их гнезда, из которого при любых других обстоятельствах каждый из них бежал бы не мешкая.

Это нечто, удерживавшее их здесь, в удушающей атмосфере нафталина и спирта, было, неким подобием коллективного разума – и уж во всяком случае, подобием коллективного инстинкта, который озабочен был уже не тем, насколько голодно, холодно и неприятно каждому из них, но лишь тем, как выжить всем. Или хотя бы большинству. И сейчас это нечто знало, – или чувствовало – что если здесь творится непонятный для них кошмар, не оставивший им ни одного из надежных и совершенных орудий охотника и убийцы, то там, наверху – верная смерть. Нечто, руководившее ими, не оставляло выбора. Здесь, внизу, они были парализованы страхом – наверное, впервые за всю их не слишком долгую жизнь. Там, снаружи, был не просто страх. Там была смерть. И потому они извивались, тыкались в стенки колодца и в тела собратьев, не видя, ни куда они ползут, ни с кем сталкиваются, не боясь оказаться погребенными под грудой все прибывавших и прибывавших тел, а напротив, вжимаясь как можно глубже в это пульсирующий и дергающийся клубок. Перепуганные – но живые. А наверху – смерть, смерть, смерть. Если этого и не знал каждый из них в отдельности, то отчетливо чувствовало объединяющее их нечто – великий инстинкт сохранения рода.

Однако долго так продолжаться не могло. Как только одна или две змеи все-таки решатся выбраться наружу, мощные клещи коллективного инстинкта разожмутся в одно мгновение. Потому что тогда будет – каждый за себя.

Но это еще не сейчас. Еще не сейчас.

Сергей поднял голову. Ветерок был несильным, но все же и он постепенно сносил запах репеллента, выползавший из подъездов. Действительно, похоже на нафталин. Бабушкин шкаф, подумал он. Вовсе не отвратительно – не без некоторой даже ностальгии.

Разлапистая ветка над его головой слабо покачивалась, время от времени перекрывая тусклый свет фонаря и рисуя прихотливые тени на стене дома. Телешов рассеяно наблюдал за тем, как менялся этот рисунок. Вот чья-то многопалая рука покачалась вверх и вниз, словно успокаивая кого-то, между третьим этажом и вторым. Вот порыв ветра взметнул эту руку еще выше. Вот…

Сергей замер.

В окне четвертого этажа, забравшись с ногами на подоконник и прижавшись личиком и ладошками к стеклу, был ребенок. Тот самый, молчаливый и как будто ничейный малыш, смирившийся со своим недетским одиночеством. Странные тени, отбрасываемые шевелящимися ветками, медленно, как в темном и нехорошем сне, бродили по оконному стеклу. И по неподвижному личику мальчонки.

Ребенок смотрел на него.

Алина, повернувшись к Телешову, проследила за его взглядом и тихо охнула.

Сергей не сводил глаз с маленького, едва освещенного личика. Нет, даже не с личика – он не мог оторваться от его немигающих, немыслимо спокойных – и от того скорбных какой-то ужасающей, непонятной для нормального взрослого человека скорбью – глаз. Сейчас он слился с ними, слился с самим малышом, со всем существом его, сейчас он был им, сейчас уже его сердце сжимала ледяная рука космического одиночества, и его невидящие глаза смотрели на мир, в котором ему не было места. В одно мгновение он почувствовал бездонную боль этого крошечного существа – боль давно притупившуюся, давно знакомую, давно привычную, и от того еще более страшную. Боль эта сдавила ему сердце, и Сергею показалось, что оно остановится, что оно просто не захочет биться, потому что всего этого слишком много для взрослого сердца: всего этого одиночества, скорби, забытости, ненужности и заброшенности.

В одно мгновение Сергей взглядом сказал мальчонке в окне все: что он не забыт, что он не один, что он любим – Сергей влил в его глаза и в маленькую его душу всю любовь, которая в этот лучший, главный, первый день его жизни через край наполнила все его существо, умершее, казалось, для всякой любви. И так много ее было, так много этой любви – слишком много для одного. Сергей взглядом умолял мальчонку взять малую ее толику, если уж он не может взять всю эту любовь целиком, отогреться, растаять, ожить… В этот момент ему показалось, что мальчонка едва заметно кивнул. Чуть-чуть. Может быть, это снова была всего лишь причудливая игра теней, но Сергей мог поклясться, что они поняли друг друга и договорились обо всем.

В следующее мгновение он уже бежал к подъезду. Он не слышал крика Алины, позвавшей его по имени, не слышал разразившегося проклятьями Кремера, не видел стоявших перед ним фигур с дробовиками – он просто скользнул между ними, как тень.

Скользнул как тень – и тенью растворился в распахнутой пасти проклятого дома.

3

Сергей едва скрылся в полуосвещенном проеме двери подъезда, как Кремер, схватив за плечо ближайшего МЧС-ника, заорал:

– Брезент, быстро!

Трое спасателей тут же бросились в сторону Казанской, где вдоль тротуара стояли грузовики с подручным инвентарем.

Майор, став чуть впереди Алины, смотрел, как фигура Телешова мелькает в застекленных проемах лестничной клетки. Между первым и вторым. Между вторым и третьим.

– Спокойно, Аля, спокойно, – бормотал Кремер. – Хорошо Сережка идет, как крейсер идет Сережка, все нормально, Аля…

Ни он, ни Наговицына не обратили ни малейшего внимания на это «Аля» – вместо привычного «Алина Витальевна». Не моргая, они смотрели наверх, на светившиеся слабым светом окна подъезда.

Туда же, наверх, были направлены взгляды и всех остальных.

Кремер на мгновение обернулся, сверкнув глазами:

– Где брезент?

– Здесь, – отозвался один из спасателей, притащивших свернутое в трубку брезентовое полотнище.

– Так раскручивай, мать ее брезентухи – живо!

Майор снова развернулся. Фигуры Телешова видно не было.

– Где? – отрывисто спросил Кремер, не поворачивая головы в сторону Ламанчи.

– Был между третьим и четвертым, – пересохшими губами проговорила Алина. – Дальше не знаю.

Он влетел в прихожую и ринулся было вглубь квартиры, но тут же опомнился, вернулся и закрыл входную дверь. Они могут еще быть в подъезде. В любой из квартир, из тех, что нараспашку. Нет гарантий, куда побегут.

Есть ли они здесь? А какая разница, подумал он. Да и вряд ли – ведь мальчонка жив.

Он помотал головой, пытаясь понять, где должен быть ребенок.

– Малыш! – позвал Телешов.

Молчание.

Ну не почудилось же мне, подумал он. Я же не просто его видел. Я говорил с ним.

Хрущоба-двушка. Классика. Все окна на фасад. Кухня? Одним прыжком он оказался в кухне – никого.

Гостиная – и дверь в спальню. Господи, у них здесь что, война была? Журнальный столик лежал на полу, жалобно задрав все три ножки. На полу лежал и стул. Возле продавленного дивана – куча бутылок. Пустых. Каких же еще, подумал Сергей. Эти не просто допьют – долижут.

Но – никого. Ни взрослых на диване или на полу, ни ребенка на подоконнике.

– Малыш! – снова позвал он.

Он шагнул в спальню, боковым зрением сразу же отметив крошечную фигурку, прижавшуюся к оконному стеклу. Сергей бросил взгляд вправо, вглубь комнаты. Глаза уже притерпелись, и хватало даже редких проблесков тусклого света фонаря, чтобы увидеть, что никого нет и здесь. Из взрослых.

Он подошел к окну и двумя руками обхватил худенькое тельце. Поднял и повернул к себе. Ребенок не сопротивлялся. Он спокойно и по-прежнему отрешенно смотрел на Сергея своими огромными – в пол-лица – серо-голубыми глазами.

– Привет, – сказал Телешов. Ему стоило огромных усилий не отвести глаза от этого пронизывающего его насквозь взгляда. – Меня зовут Сергей.

Малыш не мигая смотрел на него и молчал.

– А тебя?

Ребенок впервые пошевелился, прикоснувшись пальчиком к нижней губе. Потом чуть слышно произнес:

– Дима…

– Ну вот видишь! – обрадовался Телешов. – Дима. Сергей. Познакомились, видишь?

– Ты, наверное, дядя Сергей… – так же тихо проговорил мальчонка.

– Молодец, Дима! – Телешов обрадовался еще больше, хотя и не понимал, откуда бралась сейчас эта переполнявшая его радость. – Правильно понял, дядя Сергей, это я и есть. Теперь мы уже друзья, раз так хорошо познакомились. – Он вдруг вспомнил: – А где мама, папа?

– Ушли, – так же тускло произнес малыш.

– Давно? – Сергей подошел к окну, подергал шпингалет.

Дима посмотрел на свою руку, взялся за один палец, потом за другой, видимо, пытаясь посчитать, едва слышно вздохнул и сказал:

– Давно.

– Понятно, – сказал Сергей. – Ну ничего. Теперь я с тобой, теперь мы вместе. Теперь мы справимся.

Нижний шпингалет, наконец, подался. Телешов, пересадив мальчонку на левую руку, правой потянулся к верхнему.

Спасатели растянули брезент метрах в трех от стены.

– Давай ближе, – скомандовал Кремер. – Ближе, к стене давай.

Капитан МЧС взглянул на него через плечо.

– Четвертый этаж. Он же еще и по горизонтали двигаться будет, когда прыгнет.

– Ближе давай, говорю! – Кремер клокотал. – Прыгать он будет не сейчас, это понятно? Сейчас он ребенка будет спускать. Вытянет руки – и отпустит. Шуруй к стене, живо, черти деревянные!

– Сережка!

Майор обернулся на голос. Бодрый, звонкий голос. Алина, стоя в отдалении, чтобы как следует все видеть, махала Телешову рукой. Кремер посмотрел наверх. Сергей уже открыл обе половины окна и теперь стоял в оконном проеме, улыбаясь во весь рот. На левой руке его сидел ребенок, обхвативший Телешова за шею.

– Может, ему так же, по лестнице? – произнес чей-то голос.

– Ни в коем случае, – не поворачиваясь, отрезала Алина. – Ни в коем случае. Будут прыгать. По одному. Ничего.

– Ну что? – спросил подошедший к ней Кремер. – Сначала ребенка, потом пусть сигает сам?

Наговицына молча кивнула.

Майор задрал голову вверх.

– Серега! Как там у тебя, репеллентом смердит прилично?

– Уже меньше. Я же дверь на площадку закрыл. – Телешов говорил негромко, чтобы не испугать малыша.

– Понятно. Одобряю. Теперь слушай. – Кремер показал рукой вперед. – Высунься маленько из окна, вниз посмотри.

Сергей осторожно, не выпуская ребенка из рук, заглянул вниз.

– Видишь? – Майор переводил взгляд с окна четвертого этажа на спасателей, растянувших брезент и стоявших с задранными головами. – Не жестко натягивай, братцы, ребенок же будет первым.

– Сережа!

Телешов повернул голову на голос.

– Да, Аля! У нас все в порядке! Что скажешь?

– Сережа, вам надо сейчас будет прыгать. Сначала спустишь мальчика, когда снизу скомандуют. Успокой его, ничего страшного, скажи.

– Да он и не боится, – улыбнулся Сергей.

Телешов поцеловал малыша в лоб и посмотрел на него.

– Ну, Дима? Как себя чувствуешь?

– Хорошо, – тихо ответил ребенок.

– Сейчас, дядя Дима, сейчас мы с тобой все как надо сделаем…

Сергей лихорадочно пытался сообразить, как же ему поступить. Может быть, все-таки рискнуть по лестнице, в подъезд? Ни одной ведь не было видно – а он вдобавок успел бросить взгляд и на пролет между четвертым и пятым. Тоже чисто.

Но если где-то обитает хотя бы одна, если эта одна вдруг откуда-то появится – погибнут они оба. Погибнет малыш, которого, конечно же, не хотелось пугать, отпуская его падать на растянутый брезент с четвертого этажа – но смерть штука гораздо более страшная. Хотя сам ребенок о том, конечно, не знает. Эх, Сергей, подумал он, тебе, пожалуй, лучше не знать, что знает этот мальчонка.

– Это ты дядя Сергей, – вдруг произнес малыш. На его лице появилось подобие улыбки.

– Конечно, – Телешов тоже улыбнулся.

– А я не дядя. – Мальчонка помотал головой. – Я просто Дима.

– Верно! – Сергей картинно шлепнул себя ладонью по лбу. – Забыл!

Теперь он держал малыша обеими руками, подняв его над головой.

– Смотри, Дима. Мы с тобой в такую игру сыграем. Согласен?

Ребенок кивнул.

– Там под окном такое бо-о-льшое одеяло растянуто. И мы в него будем прыгать. Сначала ты – а потом я. Понятно?

Дима снова кивнул.

– Я тебя подержу над этим одеялом, а потом отпущу. И ты полетишь самолетиком.

– А ты? – На лице ребенка читался интерес.

– А потом я. Тоже самолетиком. Ну что, пойдет?

Малыш кивнул.

– Не боишься?

Дима мотнул головой.

Телешов прижал ребенка к груди и прижался губами к лобику, на который свешивались светлые прядки волос.

– Тогда двинули.

Сергей появился в оконном проеме, держа малыша на вытянутых руках, лицом вверх.

– Сережа, давай, – негромко скомандовал Кремер.

Телешов что-то сказал мальчонке и отпустил руки.

Ребенок летел без единого звука.

Как долго. Алине казалось, что она видит все это во сне. Как неимоверно долго он падает. Даже не замедленная съемка, но словно так, будто кто-то – или Кто-то? – там, наверху, отменил ради этого заброшенного и всеми забытого мальчонки законы тяготения.

Как долго, подумала она. Но уже вот-вот. И падает он на спину, это хорошо, значит, личика ему брезент не поцарапает. Вот-вот. Как же тебя зовут, малыш?

– Есть! – хором выкрикнули несколько голосов. Один из спасателей тут же шагнул на брезент, уже лежавший на земле, и поднял малыша на руки. Тот посмотрел на него, и спасатель поразился: в глазах ребенка не было ни тени испуга. Теперь малыш повернул головку наверх, туда, где в проеме оконной рамы смотрел на него Сергей.

– Так, растянули быстро, – скомандовал Кремер. Капитан-спасатель, стоявший рядом с ним, даже не делал попыток вмешаться. – А теперь от стены маленько, метра на два от стены. Но чтобы стояли, ребята, в готовности. Чтобы скорректировать если что…

– Да ладно, – отозвался один из спасателей. – Не первый раз ловим.

– Молодец, – отреагировал майор. – Вот чтобы и в этот раз поймали на пять с плюсом.

Задрав голову, он посмотрел наверх.

– Ну что, Добрыня – готов или как?

Телешов не ответил. Он смотрел на Алину. Та встретилась с ним глазами.

– Что, Сережа?

– Аля, я прыгать не буду.

Кремер чертыхнулся.

– Да тут всего ничего, я бы и без брезентухи сиганул. Ты чего, герой? Пацанишка вон приземлился – и рад-доволен! Давай, Сергей, не тяни.

Телешов по-прежнему смотрел на Алину.

– Окно ведь надо закрыть, Аля. Иначе смысла нет, весь репеллент сквозняком повыдует.

– Так дверь закрой, дурак! – крикнул Кремер.

– Да нет, Петр. Все равно здесь «безрепеллентная» зона будет. Не из подъезда, так из очистной приползут, чтобы отлежаться. Со мной ты чего споришь, ты у Алины спроси.

Майор повернулся к Наговицыной. Та молча опустила глаза.

– А-а-а, ядрена корень! – Кремер даже замычал от злости. – Ну пометим одну эту квартиру, если какая срань заползет, так потом добьем!

– Ладно, Петр, не дури. Добивать их всех надо сегодня, за раз – ты не хуже меня это знаешь. И уж если я наверх секунд за пять-шесть допрыгал, так вниз и вовсе на раз-два.

– Больно ты умный, – пробурчал майор, вытирая пот со лба рукавом камуфляжки. – Спринтер. Джесси хренов Оуэнс.

Сергей подмигнул Алине.

– Жди меня, и я вернусь. Только очень…

Он закрыл створки окна.

Так, Серега, сказал он себе. Может быть, скорость и не самый крутой козырь на данный момент. Во всяком случае, сбегать нужно не быстрее, чем глаз сможет обстановку оценивать. Чтобы вдруг что – задний ход, а не по инерции туда, куда совсем не надо.

А, может быть, боевой майор Кремер не так уж и не прав? А что? Квартиру – дверь – закрыть, до того закрыть и дверь в ванную. Он высунул голову в прихожку. Приоткрыта ванная дверь, вот что. Да ведь по плану нашему так оно и надо. Чтобы репеллент проникал абсолютно всюду. А закроешь ее – сколько даймондбэков очумевших сюда сбежаться могут?

А ведь нельзя оставлять ни одного. Черту – окончательную – надо подводить сегодня.

Значит, нефиг дергаться, товарищ Добрыня. Поступать надо так, как решено – и как заявлено. Кстати, с былиной неловко получилось, думал он, выйдя в прихожую. Надо будет непременно и былинами заняться. А то вон каждый мент…

Это ты, брат, перебрал. Петр-свет-Андреевич – мент совсем не каждый. Очень даже не каждый. Таких бы ментов, и – эх, не страна была бы, мечта.

Сергей осторожно приоткрыл дверь в подъезд. Высунулся. Покрутил головой. Проверено, мин нет.

Он вышел на лестничную площадку и, спустив предохранитель замка, захлопнул дверь.

И быстрым шагом пошел вниз.

Он шагал через две ступеньки, не переставая поглядывать вверх, вниз и по сторонам. Прокатили третий. Хорошо. Второй. Хорошо. Ящики почтовые. Он чуточку замедлил шаг, а потом резким рывком преодолел расстояние от второго этажа до первого, чтобы ни на секунду не задержаться у ящиков – черт же их знает, что может быть там внутри…

Ну вот. Ну вот и все. Люди. Улыбки. Камуфляжки. И по центру она, Аля. С радостной улыбкой на лице. Аля, которая за один всего день целых две человеческих души воскресила из небытия. Вот такая добрая волшебница. Лотерейный мой билет.

Сергей, выбежав на бетонную площадку перед подъездом, вскинул руки вверх торжественным жестом чемпиона и радостно крикнул:

– Аля!

От резкого удара в спину он дугой выгнулся назад. Боль пронзила все его тело, но даже изогнувшись в судорожном спазме, он умудрился не оторвать глаз от лица любимой. Да, ему почему-то стало страшно больно, но это было не главное, просто он никак не мог понять: почему так изменилось ее лицо, почему рот у нее открыт, а шея напряжена, как будто она кричит? И если она кричит – почему он ее не слышит? Надо подойти поближе, хотя бы на один шаг…

Сергей сделал этот шаг и упал вперед, подмяв под себя правую руку.

Крик Алины и выстрелы Кремера прозвучали одновременно. Кремер летел вперед, стреляя на бегу – и почти все его пули достигали цели. Гремучник, нанесший удар Сергею и отпрянувший назад, сейчас был буквально изрешечен пулями майора. Кремер подбежал к Сергею, схватил его за воротник, приподнял голову над землей и потащил по дорожке, продолжая стрелять в еще дергавшуюся, но уже подыхавшую змею.

Он так и вытащил его на газон, держа левой рукой за ворот камуфляжки, а правой сжимая дымящийся разогретый от стрельбы «глок».

Алина опустилась на колени рядом с Телешовым.

– Сережа…

Больше она не сказала ничего. Выплеснуть свою боль сейчас и здесь она не могла – не потому, что стыдилась всех этих людей, стоявших вокруг, но потому, что вся огромность этой боли еще не обрушилась на нее. Время невыносимой боли еще придет, и она это знала. Но будет это не здесь, не сейчас.

Она просто стояла на коленях рядом с телом Сергея и проводила ладонью по его лицу. Колючая же у тебе щетина, Сережка, подумала она. А ночью я и не заметила. Почему-то не заметила. Да и до того ли нам было, Сережка. Ведь совсем не до того нам было, родной…

Кремер, отдав распоряжения по рации, встречал «скорую» сам. МЧС-ники расступились, пропуская машину.

– Вот, этот самый человек, – майор показал на лежавшего в стороне от проездной дороги Телешова двум выбравшимся из «скорой» санитарам.

– А что с ним случилось? – поинтересовался врач лет тридцати с небольшим.

– Случилась гибель на боевом посту, – глухо произнес Кремер.

– Подождите, – брови врача поползли вверх. – Нас сюда прислали заниматься ранеными, травмами, в общем, теми, кого можно спасти…

Майор надвинулся на врача и сейчас стоял с ним буквально нос к носу.

– Слушай и запоминай, эскулап, – проговорил он хриплым шепотом. – Этого человека никто на труповозке не повезет и в общую кучу ссыпать не будет. Привезешь ты его в морг, и чтобы бирка была, и документы были честь по чести, и чтобы фамилия в бумагах, на бирке и даже на потолке была. Сергей Телешов. Вот так чтобы и было. Ты меня понял?

Врач попятился, потом бросил взгляд на пистолет, который майор по-прежнему держал в руке.

– Повтори, – так же негромко и хрипло приказал Кремер.

– Сергей Телешов, – выговорил врач побелевшими губами.

– Хочешь запомни, хочешь запиши, хочешь татуировку себе на руке сделай. Но когда я его искать приеду, не дай тебе Бог, чтобы хоть в одной запятой путаница произошла.

Майор посмотрел на свой «глок» и сунул его в кобуру.

– Не дай Бог, чтобы хоть в запятой, – устало сказал он. – Хватит с меня безымянных.

«Скорая» отъехала. Кремер проводил ее взглядом и повернулся к Алине. Плохо дело, подумал он. Сухие у нее глаза. Значит, не накрыло еще. Но плохо – оно и хорошо. У этой женщины дел сегодня – невпроворот. Пусть уж лучше потом накроет. А накроет, никуда не денется. Но ты, Аля, нам сегодня нужна. При всем твоем очень тяжелом ранении.

В острие треугольника-квартала, чуть в стороне, раздалась короткая автоматная очередь, после которой прозвучал короткий, секунды в три, шипящий гул. За ним еще один, такой же.

– Огнеметы. Надо туда, Алина, – сказал Кремер.

Она кивнула.

– Тебе в первую очередь. Сейчас там ведь решается, под корень их – или как.

Она снова кивнула и молча двинулась в направлении боя.

Майор подождал, пока она отошла метров на десять, и повернулся к МЧС-никам.

– Откуда тварь вынырнула, кто-нибудь видел?

– Из подвала, – хмуро отозвался стрелок с дробовиком. – Я среагировать не успел, он как раз ее перекрывал. А потом уже…

– Ясно, – сказал Кремер и быстрым шагом двинулся вслед за Алиной.