Текст книги "Подлеморье. Книга 1"
Автор книги: Михаил Жигжитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Взялся за пешню Магдауль.
Сначала не получалось.
– Не суетись, бей всем туловищем! – весело покрикивает Мельников.
Наконец получилось и у Волчонка. Он повеселел. Заулыбался и Кешка.
– А ты гордый, как и все тунгусы! Слово не скажи, сразу же и за нож!.. За себя постоять надо, да зачем человека-то резать.
– Можно, когда тебя бить.
Мельников покачал головой.
– Лево крыло потише, сволочи! – неистово ревел башлык. – Право веселей шевелись! Суки паршивые!..
Лошади уже дохаживали последние круги вокруг своих воротов[31]31
Ворота – деревянная тумба, которая, вращаясь вокруг своей оси, наматывает веревку невода.
[Закрыть].
Голубоватые глаза Кешки весело ощупали ладную фигуру Волчонка.
– Ну, что ж, будем друзьями! Давай закурим, – Кешка протянул Магдаулю папиросы.
– Мой трубка курит.
– A-а, звать-то тебя как?
– Магдауль-Волчонок.
– Значит, верно – тунгус. Унты бисером вышитые.
– Нет, бурят.
– А имя тунгусское.
– Тунгус кормил меня, имя давал.
– Вон оно что. Чего охоту забросил? Ты же с Королем соболюешь.
– Пошто бросать, жениться буду на Верке, потом пойду.
– Ясно. Я и то смотрю, все около Веры крутишься: то дров ей наколешь, то воды принесешь. А за чем дело стало? Давай свадьбу сыграем, прямо здесь на Покойниках!.. А?..
– Вера баит – нельзя. Год надо ждать. – Волчонок погрустнел, сник.
А Кешка рассмеялся, хлопнул Магдауля по плечу.
– Ерунда! Я ее уговорю! И сам вас отвезу в церковь… Наверно, она без попа не согласна сходиться?..
– Аха… Поп нада, сказала Вера.
– Раз так сказала, поедет и сейчас. Свадьбу всей артелью устроим!.. Да такую, чтоб тайга и море, глядя на нее, пустились в пляс!
Волчонок вытянулся, распрямил плечи. Глаза его расширились, заискрились неистовым счастьем. Надежда всколыхнула таежника, и он, словно обезумев, схватил Кешку в охапку, приподнял его – хохотавшего – сильно затряс, потом осторожно поставил на землю.
– Ты правду баишь?! Ты же богач! Ты все можешь!
Мельников сразу остыл.
– Какой я богач! – увидел погрустневшее лицо Волчонка, упрямо проговорил: – Сказал помогу, значит, помогу.
Волчонок засиял, словно кедр на ярком солнце после длительного ненастья. Он топтался на одном месте, мял шапку и тряс головой.
– Ты твердый, как твой бабай Ефремка-Рыжий!.. Уй неладно баил, «рыжий» сказала, так его зовут тунгусы. Ты не сердись.
Кешка расхохотался.
– Это еще ладно, что зовут Рыжим. А надо бы его звать Ефрем-обманщик.
– Ой-ей-ей! Как можно – бабая?
– Обманщик он. Ты от Лозовского из половины ходишь с Королем соболевать?
– Аха.
– Он тоже обманщик. Все они… и мои отец, и Буклицкий, и Новомейский, и твой Лозовский – все обманщики. На чужом труде капиталы наживают. На вашей шее сидят.
– Ты пошло так баишь? Ай-яй-яй, эта шибко худа.
В рыбопромысловой резиденции купца Лозовского в период осенне-зимней и весенней путины самого хозяина не увидишь. Вместо него торчит здесь безвыездно его приказчик молодой бурят. Скучать ему не приходится. Носится между лабазом и лавкой. То примет рыбу от своих рыбаков, то закупит ее у чужих. То бежит в лавку отпустить спирт и табак. И так целыми днями, как белка в колесе. Старательный приказчик у Михаила Леонтича, везде успевает. Веселый, черт, – на бегу шлепнет по толстому заду какую-нибудь чищалку, за что получит здоровенный шлепок по затылку или еще пинкаря заработает.
У веселого приказчика имя Тудыпка, но он редко-редко услышит от кого свое нареченное ламой имя, а все кличут его Растудыкой. Не обижается Тудыпка, напевает себе под нос:
Я Лозовского приказчик,
Рубь в карман, копейку в ящик.
Я богатый женишок,
Приходи ко мне в куток!
Война. Вдовушек много. Приходить есть кому в куток приказчика.
Кешка привез Растудыке воз белой рыбы. Избалованный рыбаками, приказчик меньше пуда не скупает. Взглянул на серебристых омулей, тряхнул черными патлами волос, засуетился весело у весов.
– Добрая рыбка! – подмигнул лукаво. – Что, Кеха, на пропой, поди?
Кешка, нахмурившись, буркнул:
– Не твое дело. На эту рыбу отпустишь масла, сахару, хлеба…
– А спиртяги сколь?
– Это потом…
– Кому столько продуктов берешь?
– Рыбакам, а кому же еще?
– Ты, Кеха, сдурел!.. Что их кормить-то! Рыбу жрут без меры, ну и ладно.
– Не твое, Растудыка, дело. Заткнись.
Приказчик вздохнул, но ничего больше не сказал и молча взвесил рыбу.
– Ладно, не сердись, Тудыпка. Ты иди в лавку, а я заскочу в сетевязалку.
– К Ульке?
– Нет, к старухе Елизарихе! – рассмеялся Кешка и, подняв приказчика как пушинку, закинул его в дальним угол на огромный ворох рыбы.
– Кешка, гад! Я напишу Монке, что ты с его Ульяной ночуешь у Маршалова! – купаясь в омулях, кричит приказчик.
А Мельников уже не слышит. Он вскочил в кошевку. Его вороной Орлик, вздыбившись и закусив удила, вылетел на ледяную дорогу, поднимая снежный вихрь, помчался вокруг Онгоконской губы. Кое-как успокоив жеребчика, Кешка подвернул к бараку, где помещалась сетевязалка.
На крыльцо выскочила в накинутой на плечи тужурке Ульяна. В карих глазах – тревога, растерянность.
– Что с тобой? – не поздоровавшись, кинулся к ней Мельников.
Ульяна, грустно улыбаясь, поправила волнистые темные волосы.
– Записку в дупле взял? – спросила она не ответив.
Он мотнул головой, упрямо взял ее за плечи:
– К деду Маршалову поедем?
Ульяна нехотя высвободилась, по щеке скатилась слеза.
– На Елену приду, к Маршалову больше не поеду… – она жалко смотрела на Мельникова. – Ты, Кеша, в барак не заходи… там тятя сидит. Сердитый. Ему кто-то насплетничал, что мы с тобой ночуем у деда Маршалова.
– Вот гады-то где! – Кешка сузил глаза, выругался про себя. – Да ладно, Уля, скоро женимся, сразу перестанут судачить.
Он теперь уже властно привлек ее к себе, крепко сжал…
– Скоро ли? – сквозь слезы улыбнулась она. – Гляди: состаримся.
– Мы-то?!.. – рассмеялся Кешка. – У нас обождется, а вот Волчонка с Верой надо оженить.
Уля теперь легко смеялась.
– Давай оженим. – И сразу посерьезнела: – Весь Бирикан знает, что Верка согласие дала. А чего тянет? Может, не нравится ей чево?
– Да она все по старинке хочет… Слушай, давай вечером я с ней приеду к тебе и катанем-ка к Маршалову все вместе… Там и уговорим ее… А? Доброе дело сделаем.
Ульяна согласилась. Теперь она успокоилась, весело махнув Кешке, убежала в барак.
В Крестовской губе, рядом со скалистым Курбуликским мысом впадает в Байкал крохотная речка. Вода в ней что твоя слезинка. И добронравна и весела она, а вот, надо же, никто не догадался наделить ее названьицем.
И вдруг на песчаном берегу ее, у самого устья, старик Маршалов сгоношил кособокую хибарку, стал жить в ней.
Ожила речка, еще веселее зажурчала – заимела своего хозяина. И с тех пор люди стали ту серебряную речку называть громким именем – Маршаловой или Маршалихой.
Можно подумать, что на ее берегу родился какой-нибудь маршал, а на самом деле здесь одиноко живет чудаковатый старый рыбак. Ни кола ни двора. Нет, между прочим, кол-то стоял! И тот кол считался в воображении старика целым двором: если вдруг какой-нибудь путник проезжал мимо этого кола, да еще ставил свою лошадь у хибары, Маршалов бранился и выговаривал невежде: как он, мол, смел без спросу заехать в его «ограду»?!
Тони по обе стороны речки, где тянули рыбаки невод, тоже стали называться Маршаловыми. Появился неписаный закон, по которому башлык невода обязан был дать «хозяину» двадцать пять омулей. И до конца жизни старика тот закон никем не нарушался.
В зимнюю же пору все, кого застигнет в пути непогода, заворачивали к деду Маршалову. Он всегда радовался гостю, плату не брал, а, обогрев и накормив человека, лишь просил его отпилить чурку-две дров, и ночуй себе сколько хочешь.
Лишь к морю и женщинам был до глубокой старости неравнодушен хозяин серебряной речки.
– Порченый я человек… Околдовали меня Байкал да бабы, – говаривал он.
Бывало, забежит к нему какой-нибудь озорник и скажет, что, мол, вот сейчас мимо Курбуликского мыса проедет неводная артель, в которой есть раскрасавица молодая вдовушка. Оденется быстро Маршалов и спешит на мыс. А там, как и всегда, дует холодная «ангара». Терпеливо ждет старик… Ох, как хочется ему взглянуть хоть одним глазком на ту красавицу и подмигнуть ей.
Проходит час – ее нет, два часа… – нет! А жгучая «ангара» как будто назло ему дует все сильнее. Так и не дождавшись, основательно продрогнув, уходит старик в свою «берложку».
Встретив потом озорника, Маршалов не ругается, не укоряет за обман, а наоборот, благодарит:
– Паря, а туе раскрасавицу-то я видел! Она мне приглянулась. Грех хаять, баба – кровь с молоком! Ты уж, паря, тово, скажи ей, что Маршалов хочет на ней жениться. Скажи, что он мужик еще в соку, и денежки водятся у него.
– Ладно, дядя Степан, сосватаю ее тебе. Я на это дело шибко мастак.
И начнется многострадальное и длительнейшее сватовство несуществующей невесты, и не будет ему ни конца, ни края, и слух о том сватовстве разнесется по всему Подлеморью, и вовлекутся в него десятки рыбаков и рыбачек…
Вот каков дед Маршалов, к которому ездят Кеша с Улей.
Из всей рыбацкой молодежи Подлеморья, кажется, только один Мельников и относится к старику без обычных насмешек: зовет лишь по имени и отчеству. Старик не может нахвалиться Кешкой и никому ни за что не скажет о любовных делах своего юного друга, хотя на язычок слабоват.
Вот весело ввалились в хижину Маршалова все четверо. Старик засуетился; бухнул на стол черный от копоти чайник, кружки и противень с осетриной.
– Богач!.. Богач, Степан Яковлевич!..
…Развязались языки.
Маршалова теперь не остановить… Уже девятую историю про Байкал рассказывает…
Лишь Волчонок молча курил да натянуто посмеивался; временами тревожно вскидывался, прислушивался к шепоту женщин, доносившемуся из угла хибарки. Часто слышал он свое имя. А Маршалов глаза выпучил, рассказывая, как недавно приходил к нему косолапый шатун, злющий-презлющий, да еще ладно – увалил куда-то.
Кешка пристал к Волчонку:
– Ты, друг, возьми меня на медведя… Слыхал я, мастак ты в этом деле. А?.. возьми! Будь добрый…
Волчонок рад услужить Кешке. Засмеялся:
– Ладно, ходи. Понягу будешь таскать.
И женщины вслед весело расхохотались.
– Кеша, штаны не забудь запасные! – подскочила к Мельникову Уля. – Идем-ка домой. И бутылочку распили, и чаем побаловались, пора спать.
– Ха, всех моложе, а командует, как ротный! – с обидой провожает гостей хозяин…
Ульяну завезли в Онгокон. Прощаясь, она толкнула Кешку в бок. Тот понимающе крякнул.
Орленок вздыбился и вихрем помчался к Покойникам.
Звонко, с хрустом цокают подковы. Легкая кошевка подпрыгивает на неровностях ледяной дороги. Магдауль восхищается:
– Эх, конь! Ца-ца-ца!
– Одно слово… Орел!.. – похваливает коня и Кешка.
– На таком можно ветер обгоняй!
– Можно! Слышь, Волчонок, завтра ветер обгоним! – Мельников смеется: – Смотри не проспи. На нем помчу вас с Верой к попу.
– Вер, чо парень баит? – недоверчиво шепчет Магдауль.
– Правду баит…
Позади Кешки раздался хриплый счастливый крик Веры!
– Отцепись, чертов Волчонок!.. Ей-бог поедем, только не задуши!..
По бараку еще раздается дружный храп.
Кешка думал, что он сегодня поднялся всех раньше. Вышел на кухню, а там уже Вера с Волчонком пьют чай:
– Я дал овес Орленку, – радостно улыбнулся Кешке Магдауль.
– Вот и молодец, – Кешка счастлив, будто сам женится.
Поев на скорую руку, он быстро запряг коня, закрутил и подвязал ему хвост, обвил алой лентой челку, пристально осмотрел упряжь и остался доволен.
– Ну, молодые, с богом!.. Пшел, Орленок! – весело гикнул Кешка.
Лет несколько назад отец Николай служил в знаменитом Иркутском монастыре святителя Иннокентия. Жизнь текла сытно и спокойно, но вот ему захотелось проповедовать веру Христа-спасителя в дремучих таежных дебрях. Гонимый порывом подвижничества, забрав попадью с детишками, отец Николай Прибыл в этот медвежий угол.
…В пустой церкви стояло несколько случайных зевак.
Магдауль не сводил глаз со своей Веры, у которой нет-нет да качнется тоненькая свечка и прольется горячий воск на смуглую руку. В ее черных, раскосых глазах печаль и смущение.
Поп басовито и добросовестно выводил:
– …Жена да убоится мужа-а своего.
Попу помогал тоненький тенорок молодого трапезника:
– …От ребра его воссоздавый жену и спрягий ему помощника по нему, зане тако бысть твоему величеству-у-у, не едину быти человеку на земли-и-и.
Магдауль, сколько ни прислушивался к пению попа и трапезника, понять ничего не смог. А поп все пел и пел на каком-то совсем непонятном языке, и Магдаулю как-то сразу надоела вся эта церемония. Он начал злиться на священника: «И чего тянет, борода!»
– …даруй им плод чрева, благочадия восприятия… Венчается раб божий Максим рабе божией Вере…
Кешка весело подмигнул ему, дескать, дело в шляпе. За любимую свою можно стерпеть и не такое. Магдауль немного успокоился. А когда батюшка подал им с Верой чашечку красного вина, он и вовсе повеселел.
– Чашу общую сию подавайяй сочетающимся по общению брака…
Онгокон. Большой барак гудит от множества голосов. Все знают, что Кешка Мельников продал приказчику Лозовского три короба омулей и сигов. Накупил несколько ведер вина, куль медовых пряников, конфет и всей артелью, вместе с невестой, нагрянул в Онгокон гоношить свадьбу.
Теперь Кешка мечется по бараку, приглашая гостей садиться за столы.
А столы пестрят едой: дразнят жирные осетровые пироги, лоснятся подрумянившиеся фаршированные сиги, золотом отливают заливные окуни, розовеет свежепросольный омуль с душком; сочнее всех закусок – янтарно-красная икра морского сига с луком; бугрятся на подносе темно-коричневая медвежатина, сохатиные губы и холодец из ног лося. А для любителя есть отварные медвежьи лапы и нерпичьи ласты.
Между столов спокойно двигается огромная восьмипудовая Хиония, жена недавно вернувшегося по ранению башлыка Гордея Страшных. Вся эта обильная снедь – дело ее рук.
Юрко снуют вокруг Хионии ее помощницы – Улька с веселыми девчатами.
В переднем углу сидят жених и невеста. Магдауля не узнать! На нем белая шелковая рубаха, вышитая крестиком, широкие плисовые штаны заправлены в новенькие, из юфтевой кожи ичиги с блестящими пряжками.
Сидит и глаз не сводит с Веры.
Его Вера в белом платье, бусы в несколько рядов сверкают на смуглой шее, большие серебряные серьги покачиваются, дрожат. Глаза смущенно потуплены.
Веселый, нарядный, трясет золотом кудрей Кешка Мельников. Усадил гостей и обратился к ним:
– Вот, люди добрые, давайте поднимемте бокалы за наших молодых! Смотрите, какие красивые они сидят! Пожелаемте им счастья и целый рыбацкий короб ребятишек!
– Кеха! А водка-то горькая, не идет! – кричит Туз Червонный.
– Горько! – заорали гости.
Мельников подскочил к Волчонку и шепчет:
– Целуй Веру, медведь!
Магдауль робко посмотрел на жену. Она чуть придвинула к нему лицо. В каком-то горячем, красном тумане вместо губ чмокнул он Верин нос.
– Вот так! Да ты смелей, Волчонок! – кричит Кешка.
«Она моя!.. Моя!.. Теперь и у меня жена есть!.. Не сон ли это?»
И загорелась душа Магдауля! Ему захотелось спеть песню о прекрасной изюбрихе. Он смущенно поглядел на гостей. А они пьют, едят, поют песни… А у которых зудятся ноги – плясать вышли. И не стал петь Магдауль свою песню.
Бабы забыли про войну, про беды…
Выхватив платочки, с гиком и писком пляшут.
«А глухари-то с кополухами во время весеннего любовного тока так же размахивают крыльями и прыгают», – весело подумал Волчонок. Радость разлилась и заполнила его всего. Рядом с ним сидит его Вера – нарядная, красивая. Ее большие раскосые глаза чуть под хмельком – но в них тоже горит радость.
– Вера, давай и мы! – Волчонок мотнул головой в сторону пляшущих.
– А ты умеешь?
– Я буду показать, как олень пляшет!.. Хорошо!.. Я сама видел осенью на охоте.
– Пойдем! Тряхнем, чтоб было о чем вспомнить!..
Вера с Магдаулем вышли на середину круга.
Гости одобрительно загудели.
– А ну-ка, молодые, покажите себя! – подбадривает Магдауля Кешка.
Хорошо пляшет Вера! Раскраснелась вся, девчонкой кажется, не сводит глаз со своего Волчонка.
А Магдауль тоже впился взглядом в нее. Стоит как рогаль-изюбр багряной осенью в чаще леса перед своей прекрасной изюбрихой.
Женщины в цветастых платках превратились в березы, осины и ольху, а мужчины – в кедры, сосны и ели. Будто в родную тайгу попал Магдауль! Глаза его расширились и загорелись. Шрам над крупным, с горбинкой, носом разгладился. Продолговатое лицо побледнело, стало вдохновенно-мужественным, красивым.
И Волчонок затанцевал.
…За деревьями он услышал топот соперника. Вздыбился. Грозно затряс рогами. Дробно замолотил ногами. И вдруг, набычившись, бросился на врага. Бодал его. Бил копытами. Топтал поверженного и, пожалев несчастного соперника, оставил ему жизнь. Потом он гордо подбежал к своей трепетной изюбрихе и, опустившись на колени, склонил к ее ногам свои прекрасные рога…
Молчит тальянка. Удивленно молчат люди. Даже Макар Грабежов разинул пасть и выронил трубку.
Танец закончился. Магдауль растерянно огляделся кругом. Думал, будут смеяться над ним русские… Взрыв одобрения!
– Вот это тунгус!
– Учудил дык учудил!
– Гляньте-ко, сумел как…
Вера обняла Волчонка и повела его на место.
Ганька приник к отцу.
– Вера… Вера, – поглаживая голову Ганьки, зашептал Волчонок, – ты люби и Ганьку… а?
Вере на лицо опустилась тень…
– Я, што ль, не знала, за кого выхожу… Он мне сыном будет.
Ганька удивленно в благодарно посмотрел на мачеху.
К Кешке подскочила краснощекая деваха Акуля и потянула его в круг к плясунам.
Мельников увидел, как мгновенно изменилось лицо Ульяны, как низко опустилась ее голова. Он высвободился из горячих, липких рук Акульки и пробрался к Уле. Все в ней до боли родное! И небольшой правильный нос с родимым пятном на кончике, и полные губы, и мягкие каштановые волосы…
– Горько! – шепнул он, потянулся к ней, но она оттолкнула его и со смехом отскочила.
Макар Грабежов пьет и пьет, а еду не трогает. Мычит о чем-то и удивленно, даже с каким-то восхищением, наблюдает за Мельниковым.
– Вот уж орел-парень!.. Я тоже когда-то таким же был!
Напротив Макара о чем-то говорят Лобанов с Ганькой.
Макар через стол вдруг ткнул толстым пальцем в сторону Ганьки:
– Ты же, тварина-бурятенок!.. Рази можешь человеком стать?!
Лобанов рассердился:
– Вот из таких-то и выходят Кешки.
Тусклые глаза Грабежова удивленно уставились на Ивана Федоровича.
– Ох и яд, – мычит Макар. Отвернулся от Лобанова ткнул в плечо соседа: – А ты чо нос повесил?!
– Небось повесишь… последние сетишка хозяйские холуи отобрали…
Макар сжал кулачищи, зарычал:
– Р-растак вас… надо за глотку вас дер-ржать! Супротив хозяев не смей, сука, хвост подымать!..
Рыбак махнул рукой и уронил голову на стол.
Шум, гомон. В него вплетаются пискливые переборы тальянки.
– Горько! – ревет Туз Червонный. Сплошные веснушки на его круглом лице раскраснелись, прямая, словно из медной проволоки, волосня растопырилась ежовыми иглами.
Над столом взвился Маршалов.
– Кеха, дружок! – кричит он.
– Что вам угодно, Степан Яковлевич? – подскочил к старику Мельников.
В это время лихо плясавшая восьмипудовая Хиония рявкнула:
– Эй, гармонь, почаще!
Оглушила баба всех своим голосом и грохотом каблуков.
– Чего прикажете, Степан Яковлевич? – переспросил Кешка.
Маршалов сморщился, будто вот-вот заплачет:
– Все милуются да целуются, а я как пень сижу… Помнишь, Кеша, ты обещал мне невесту подыскать. Давай сосватай какую-нибудь, штоб было не скучно сидеть, хушь буду лясы точить по-благородному. Ведь я-то ишшо могу!.. Ведь я ишшо в соку!..
Старик выпятил тощую грудь, разгладил сивые усы.
– Ха-ха-ха! – грохочет многолюдный смех.
Кешка серьезен, приложил руки к сердцу:
– Степан Яковлевич, прости меня, забыл! А невестушка есть. Только потерпи малость, я схожу за ней, – и к двери! Вылетел из барака. За ним молодежь.
Магдауль взял Верины руки, гладит… Она улыбается, вырывает, придвигает к нему тарелку за тарелкой.
– Ешь, ты совсем голодный.
– Не-е, Вера, я самый сытый.
– Пей, Волчонок, все мужики пьют.
– Не-е, Вера, пить не буду… Потом…
Распахнулась дверь…
В барак вошли Кешка с какой-то расфуфыренной молодухой, а за ними веселые парни.
Маршалов соскочил с места. В его белесых глазах возбуждение. Подбодрился, закрутил усы. А сам нет-нет да хихикнет…
На молодухе длинное цветастое платье, красная кашемировая шаль надвинута на черные брови. Лицо напудрено, ярко раскрашенные губы плотно сжаты, не то обиду прячут, не то улыбку. Глаза потуплены, видать, скромность свою выказывает, цену себе набивает. Знает кралечка, что Маршалов любит скромных да смирных баб.
Подошли Кешка с молодкой к застолью и низко поклонились сначала всем, потом лично Маршалову.
– Вот, Степан Яковлевич, познакомьтесь с Дарьей Петровной. Только что вечор она пожаловала к нам в гости, – представил нарядную красавицу Кешка.
Старик закраснелся, снова разгладил свои сивые усы, нерешительно затрусил к гостье. Наконец подошел, вежливо раскланялся… Благо, что в солдатах он был денщиком у ротного и пригляделся, как господа офицеры обходились со своими дамами.
Гостью усадили рядом с Маршаловым и в честь знакомства жениху с невестой налили водки. Ей – рюмочку, а ему – большую стопку.
Маршалов покосился на свою невестушку, да залпом и выпил все сразу. Захмелел порядком, захихикал и как-то быстро позабыл про уроки галантного обхождения. По рыбацкой привычке прямо приступил к делу:
– Как звать-то тя?
– Дарьей… Дашкой меня кличут, – довольно приятным голосом ответила молодица.
– Замужем была? – продолжал он выпытывать.
– Овдовемши мы, мужика ерманец ухайдакал.
– Значит, снова в невестах крутишься?
– Да где уж нам уж выйти взамуж, девки и те изголодались по мужскому полу.
Маршалов встал перед невестой, подбоченился, приосанился, запустил руку в карман, забрякал несколькими серебряными монетами и медяками – давал знать, что он денежный мужик. А сам Кешке подмигивает.
Гостей начинал вконец допекать смех, но каждый, с большим трудом сдерживая себя, внимательно следил за ужимками старого чудака и очень уж забавным разговором.
– А за меня выдешь? – напрямки выпалил сивый жених.
– Выйду, если не будешь колотить.
Тут раздался наконец такой хохот, что запрыгали на столе тарелки с закуской. За советами, конечно, дело не стало.
– Яковлич, кровать железную в городе заказывай! Чтоб покрепче!
– Степан, если што, не забудь меня позвать на подмогу!
– Эй, кум! А я уж в няньки пойду!.. Все равно родит – не от тебя, дык от соседа!
Грохот, гомон. И кажется: стены ветхого барака раздвигаются…
Сватовство состоялось неожиданно быстро. Невеста и в самом деле, видимо, изголодалась по мужской ласке, а поэтому не куражилась, несмотря на большую разницу в возрасте, и разрешала целовать себя.
– Степан Яковлич, народ просит вас сплясать, покажите невесте свою лихую выходку, – начала куражиться она.
Маршалов вскочил, вышел на середину, подбоченился.
– Вы, черти, веселей! – крикнул он гармонистам. И пустился старик. По кругу прошел мелкой чечеткой, остановился перед невестой, лихо притопнул, вызывая ее плясать.
Невеста вышла и, почему-то по-мужски размахивая руками, грубовато пустилась отбивать дробь.
А Маршалов увивается вокруг своей милой. Кешке подмигивает.
Прошлись молодые раза три по кругу, Маршалов остановился, облапал невесту и шаловливо провел рукой по грудям.
Сразу выпучил удивленно глаза. А потом громко завопил:
– Эй, Дашка, а пошто у тебя титек-то нет?! Ой, добры люди, караул!
Невеста вырвалась из его объятий – и в дверь!
Народ попадал от хохота.
А Маршалов стоит посредине. Закручивает усы, подмигивает гостям… Доволен! – еще раз уморил своих поклонников онгоконский «артист».
И снова песни и пляски.
А «невеста» Маршалова в соседней землянке, раздеваясь, ядреным мужским голосом ругала жениха.
– Раздери его медведь, старого слюнтяя!.. Всего меня измусолил. Фу, черт!.. Помоги раздеться-то. А все ты, Кешка-чертышка!
Кешка, давясь от смеха, пособлял смазливому Сеньке Самойлову сбросить платье и стереть с физиономии мокрую пудру.
Далеко за полночь. Самые крепкие продолжают пить, остальные уже разбрелись по домам.
Волчонок бережно несет свою жену на руках в соседний дом, нежно повторяет:
– Вера!.. ты хатын!.. хатын!..[32]32
Хатын – царица.
[Закрыть]
– Отпусти, медведь, люди-то чо скажут! – шепчет счастливая Вера.
