Текст книги "Подлеморье. Книга 1"
Автор книги: Михаил Жигжитов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)
– Товарищ Мельников, мы имеем сведения, что на Ольхоне, да и за Малым морем, в Еланцах, и в других населенных пунктах стоят воинские части белых.
– На такой случай я для маскировки под рыбаков взял с собой сети и вешала. Сейчас намочим спасти, будто бы выбрали их из моря, и развесим сушить, – сказал Кешка.
– Это здорово! А рыбка есть?
– И рыбка есть.
Долго не засылал Кешка. А вдруг сорвется? Вдруг Алганай откажется помочь? Кешка крутился, раздраженно прислушивался к храпу читинцев и не мог придумать выхода, если Алганай не повезет мужиков…
…Наконец наступило утро. Оставив своих «рыбаков» у сетей, Мельников помчался к дому Алганая. Попал прямо за стол. Цицик от радости не знает куда и посадить гостя.
Дом большой, добротно срублен, покрыт листовым железом, покрашен в зеленый цвет. Все сделано крепко, на века.
Алганай тоже радушно принял будущего зятя. Хотя Тудыпка и шептал ему, что Кешка живет с какой-то бабой, даже ребенок у них… да Алганаю наплевать на все!.. «Пусть балует… а там Цицик взнуздает Кешку!.. Взнуздает!.. Уж дочку-то он знает свою!..»
По велению хозяина принесли отваренной баранины, свежей кровяной колбасы и чайник с коньяком.
Кешка весь напряжен – но сводит глаз с Алганая. Хитрит? Иль впрямь рад будущий тесть? Как раскусить его?.. С какого края начать?.. И Цицик отвлекает… Ушла бы на время.
Кешка весь напряжен. Он выпил лишь один бокал вина и с волчьим аппетитом принялся за жирную баранину.
А Цицик сидит рядышком и подает ему все новые куски, а кончики тонких длинных пальцев – дрожат, и сама вся зарумянилась.
Лунообразное лицо Алганая плывет в улыбке. В узеньких щелках лукаво блестят черные хитрющие глазки. Он наполнил бокалы и пригласил гостя повторить. Но Кешка отказался.
Алганай одобрительно крякнул, улыбнулся. Он не любит, когда смолоду человек пьет. Зато любит угощать. И попробуй, гость, откажись! Обида смертная!..
– Э-э, Ефремка, счастье имеет, такой сын! – Алганай с завистью произнес эти слова. – У меня есть сын, правда, приемыш… Чингис звать ево. Но худой стала. Шибко водку жрет… Гонять буду. Ты будешь хозяин моего дома!.. Скоро война кончай, и мы свадьба делать.
Мелко сотрясаясь жирным телом, смеется Алганай. Вот он еще выпил, сплюнул прямо на ковер.
– Спасибо богу, давал мне дочку! – Алганай с любовью смотрит на свою Цицик. – Забирай, Кешка, рыбалку, капитал! Я хочу ходить Тибет, Далай-ламе молиться нада… Пока ходить буду – Цицик родит мне внука!
Цицик стыдливо закрылась и убежала в соседнюю комнату. Хозяин уже под хмельком. Благодушен. Цветет весь и потеет. Мельников придвинулся к нему, положил руку на плечо.
– Дя Алганай, у меня к тебе просьба, – Кешка не сводит глаз с хозяина, будто заворожить хочет его.
– Чо, паря, деньги нада?.. Даю тебе!.. Возьми, ха-ха-ха!
Снова явилась с чаем на подносе Цицик. Она настороженно, с обидой смотрит на Мельникова. «Даже не взглянет на меня!.. Разве я хуже той чернявой? – думает она. – Сколько раз во сне видела… а тут, приехал сам и только с бабаем разговор ведет, будто меня нету…»
Мельников ждет, когда нахохочется подхмелевший хозяин. А Цицик зачем пришла?
– Нет, не за деньгами я, – снова напирает Кешка. – Тут два рыбака наших… иркутяне они… Несчастье у них дома случилось – мать при смерти лежит… Увези их до города. Я в большом долгу перед ними – спасали меня не раз…
– Боюсь, Кешка, ехать Иркутск… Там, однако, красный большевик пришел.
– Это против русских богачей они дерутся, а ты бурят. Прикинься бедным – одень старенький дыгыл, шапчонку возьми у работника.
– Верно, паря! Кака ты хитрый!.. Я бы не поехала… Мине там много деньги есть… Нада прятать, менять на добро. А то Чингис все кончай будет.
– Ну вот, видишь! Наживал, наживал капитал, мучился, ночи не спал, а тут раз-два – и не станет денежек. Поезжай скорей, дядя Алганай.
Цицик поняла, почему Кешка так взволнован. Она поспешила ему на помощь:
– Можно бы и без этого ехать, бабай. Кеше-то надо делать добро, он нас с тобой от смерти спас.
Бросила на Кешку быстрый взгляд, потупилась. Подала сладости, снова не сводит глаз с него.
Кешка понял, что сказала Цицик, поглядел на нее с благодарностью, сразу отвернулся.
Алганай встал, зачем-то подошел к окну. Выглянул и озабоченно заговорил.
– В Еланце белый капитан стоит – мой больша тала-друг. Я гумагу возьмем, тогдысь солдаты белого царя нас пропускать будут.
Кешка облегченно вздохнул:
– Спасибо, дядя Алганай. А красные тебя не тронут. Я так и знал: поможешь! Только одевайся поплоше.
Алганай все еще стоял у окна. Потом резко обернулся протрезвевшим голосом спросил:
– Ты грамоту знай, много читала… Если красна власть вернется, долго будет жить?
Кешка удивился, но в тон Алганаю, серьезно сказал:
– Она теперь навсегда…
– Ой-ей-е!.. Нам худо будет, нет?
– Зачем худо. Ленин знает, что делать. Он не изверг какой. Уладит все, утрясет… Не обидит и нас с тобой.
Алганай замолчал, сел к столу, закурил. Кешка понял, что не раз Алганай уже думал о происходящем.
– Мотри-ка, паря, а я боялась… Тала мой, белый капитан, шибко ругает Ленина. Говорит, всех богатых убивай будет. Бабу, девку забирать себе. Нашу Цицик заберет, нет?
Кешка улыбнулся.
– Врет он, твой тала капитан. Поверь мне, Ленин никого не убивает, а жена у него своя есть. Зачем чужих-то ему? Не верь капитану. Цицик при нас с тобой останется. Внучат наших будешь на горбушке таскать.
Кешка, смеясь, глядел на раскрасневшуюся Цицик.
– A-а, мотри-ка ты… Я боялся, думаю, мою Цицик заберет себе Ленин. Капитал не так жалка, как Цицик мой!.. Ой-е! Она моя жись!
Алганай встал и огромной копной покатился по дому, давая распоряжения домочадцам. Рядом с ним металась Цицик, собирая отца в дорогу.
Проводив читинцев под надежной опекой Алганая, у которого в селе Еланцы со своим отрядом стоит друг-тала, колчаковский офицер, белый капитан, Кешка с мальчишками собрался в обратный путь.
– Дядя Кеша, к нам едет кто-то!
Мельников сразу же узнал Цицик. И волнение охватило его.
Быстро прискакала нарядная, как в праздник, Цицик, весело осадила коня.
– Амар сайн, хубун!
Ганька растерянно улыбался.
Кешка радостно вздохнул. Теперь он, не отрываясь, смотрел на Цицик. Он помог ей соскочить с коня и торопливо повел ее за деревья. Он спешил все высказать:
– Прости, Цицик, что я грубовато вел себя у вас за столом… Боялся, что отец откажет…
Цицик улыбнулась.
– Я, Кеша, понял… Мне бабай баил: «Твой жених думат, что Алганай дурак… знаю, какой рыбак»…
Мельников испуганно отпрянул.
– А он их не завезет к белым?..
Цицик рассмеялась.
– Не пугайсь, Кеша… Бабай помнит ножик хатаржана… Ты спасала нас… Бабай тебя любит…
Кешка запустил руку в кудлатину свою и замотал головой.
– Фу!.. Цицик!.. Жизнь-то ведь… страшная… кругом смерть… Сам за себя я не боюсь… А люди…
Цицик удивленно слушает и качает головой.
– Еще бабай баил, чтоб ты тут больше не казалась, а то тебя ловить будут… Она, бабай Алганай-то, все знайт.
– Спасибо, Цицик. А как же быть? Ведь еще не раз мне придется приплывать сюда.
– Ходи каждый день! Мине шипко хорошо будет! Ходи! – Цицик радостно возбуждена. – Звон гору видишь? – Она указала на сопку.
– Вижу.
– Когда будешь ходить на Ольхон, ночью я зажигай огонь – значит, худой человек здесь… Понял?.. Осторожный будь!..
– Понял, Цицик!.. Понял, милая!.. Ты уж помогай нам…
– А если опасно нету, то я на скале ждать будим…
– Хорошо!.. Спасибо!..
Кешка, позабыв обо всем на свете, смотрит на Цицик как завороженный. Волосы ее, словно легкие волны, колышутся на ветру. «И вся-то она ни на кого не похожая. Дунь посильней ветер – и улетит она в синь, как белый лебедь. А на деле… Тудыпку разделала… Раньше думал: себя защищала… Тогда зачем же ей в нашу-то кашу лезть! Не каждый мужик рискнет… Видать, кровь донского казака прожгла ее насквозь».
А ярко-синий доверчивый взгляд Цицик так и впился в Кешку, ищет в нем что-то. «А вдруг во мне и нет того, чего ты ждешь?» – метнулась Кешкина мысль.
– Ты, Цицик, всегда в белом. Тебя я увижу с того берега моря.
Цицик весело рассмеялась…
Ганька с Мельниковым уселись в греби, а Петька правит.
– Смотри-ко, Малое-то море тоже красивое! – говорит Петька.
Кешка ничего не слышит, он неотрывно следит за Цицик, гарцующей на своем скакуне. Она обещала показать тайный грот, куда отныне будет приставать их лодка.
Вот наконец она соскочила с седла и, привязав коня к дереву, ловко перепрыгивая с камня на камень, быстро спустилась с крутой скалы.
Лодка подплыла.
В крошечной бухточке, между двух скал, подлеморцы приткнули свою лодчонку и вышли на каменистый берег Ольхона.
Цицик подвела Кешку к низкому, совершенно незаметному гроту, темное отверстие которого заросло густым кустарником.
– Вот это да!.. Лодку затащим туда. Рядышком пройдут и не увидят… Ну, Цицик, наше партизанское тебе спасибо!
Она радостно рассмеялась.
– Я буду шибко ждать. Что тебе, Кеша, нада, я все будем сделать! – взволнованно говорила она. Хотела еще что-то сказать, но, видимо, постеснялась Ганьку с Петькой, раскраснелась, махнула рукой и быстро запрыгала по камням вверх.
– Спасибо, Цицик!.. До встречи!.. – крикнул Мельников, но она не обернулась.
Цицик поднялась на самую высокую скалу и стоит неподвижная, как изваяние из бело-розового мрамора. Она все смотрит на лодку-хайрюзовку, которая быстро удаляется в сторону далекого рыбацкого края – в Подлеморье, куда ее почему-то всегда влечет. Она и сама не знает почему. Сердце ее нестерпимо ноет, когда старый отец уезжает туда один, без нее.
А теперь оно хочет выскочить и улететь вслед за Кешей.
– Почему же?.. Почему?.. – горячо шепчет она, а сама неотрывно смотрит в яркую синеву моря, где белой крапинкой маячит одинокий парус.
Давно ли будто отъехали от берега, а хайрюзовка уже в разбушевавшихся просторах моря.
– Парус, паря, большая подмога. Везет же нам, Ганя, на попутный ветер. Однако ты шаманишь, – пошутил Кешка, увидев, как Ганька напряженно глядит в воду и шевелит губами. Сам нет-нет да оглянется на гольды Байкальского хребта.
Петька заговорил:
– Счастливые мы, дя Кеша.
– Только бы боком не обошлось нам это счастье.
– Пошто, дя Кеша?
Петька теперь не глядит исподлобья.
– Вот те и пошто!.. Смотри-ка вон на те гольцы, – Кешка кивком головы указал на хребет.
– А чо там тако?
Кешка рассмеялся.
– Хы, ребенок ты еще, Петька. Видишь, облака обволокли голец. Курчавые, так и вьются космы во все стороны.
– Вижу, дя Кеша.
– Это идет ветер вдогон нам. Пожалуй, он тряхнет нас так, что рад будешь помолиться самому сатане.
Кешка высоко закинул голову, расправил плечи. Глубоко вдохнул ядреный морской воздух.
А ветер крепчал. Волны с каждым часом становились все выше и круче. Уже слышался зловещий свист в оснастке паруса. Лодчонка, обгоняя волны, неслась с большой скоростью, ныряя и вновь вылетая на поверхность.
Мальчишкам не по себе. Они с надеждой глядят на Кешку. Так и кажется, что уйдет их душегубка под одну из страшилищ и больше не вынырнет.
Ганька вообразил, что вот эти громады – водяные бугры совсем не из воды, что они живые существа и сейчас резвятся на ветру, купаются, ныряют друг под друга.
А Мельников спокоен.
– Петька, спусти парус до половины, – даже как-то весело сказал он.
Гонимые жестоким «култуком», огромные крутые волны стали заливать лодку.
– Ганя, бери ведро и отчерпывай! – в голосе Кешки нет страху, и Ганька покорно вычерпывает из лодки воду.
Через некоторое время ветер еще больше рассвирепел. Петьке пришлось убрать парус. Но, несмотря на это, лодка все равно неслась с большой скоростью.
– Парни, не унывайте! Уже Зелененький проходим! – сквозь ветер прокричал Кешка.
В этот момент огромная волна подняла на высоту и кинула лодку вниз носом в черную пучину бурлящей воды.
– Пропали! – Ганька с испуга выронил ведро.
– Ганьча, не бойсь! – снова услышал он бодрый голос.
Каким-то невероятным напряжением силы и ловкости Мельников вывел лодку из зияющей зловещей чернотой ямы и поставил ее точно вразрез волне. Это спасло их от неминуемой гибели. Только пенистый завиток заглянул в лодку и наполнил ее на одну треть.
Ганька схватил ведро, принялся изо всех сил отчерпывать воду. Позабыл про страх, усталость, боль в руках и пояснице.
Откуда-то пригнало новую громаду. Она подхватила лодчонку, подкинула ее, как щепку, вверх, затем, подержав на своей белой кудрявой гриве, швырнула вниз носом и залилась в диком хохоте, торжествуя свою победу над тремя моряками.
– Парни, держитесь! – успел крикнуть Мельников.
Цицик мечется от окна к окну.
На крыше дома Алганая страшным порывом ветра оторвало кусок железа и звонко, с каким-то неистовым скрежетом колотит по трубе.
– Здесь такое творится, а что делается там, где сейчас Кеша с ребятами! – шепчет Цицик.
Вдруг ее глаза загорелись решимостью. Она схватила со стены подзорную трубу, накинула плащ и выскочила на двор.
…Пригнувшись к белой пушистой гриве жеребца, Цицик мчится так, что захватывает дух. Голубой плащ развевается на ветру, как крыло диковинной птицы.
Наконец скакун примчал ее к высокой скале.
Со скалы открылся поседевший Байкал как на ладони. Цицик вынула из кожаного чехла подзорную трубу и стала смотреть в сторону Нижнего Изголовья Святого Носа, где должна сейчас плыть лодка Кеши. Цицик различила на Святом Носу даже отдельные деревья, а на поверхности моря четко обозначались лишь белые гребни волн. Лодки нигде не было.
«Неужели утонули?!» – тревожно подумала Цицик.
«Что же делать?! Что?! Мне Хонгор поможет!» – вдруг пришла спасительная мысль.
…Вихрем примчался Гоихан к юрте шамана. Привязав вспотевшего скакуна, Цицик чуть не бегом вбежала в темное жилье отшельника.
– Не волки ли гнались за лебедицей славного Алганая? – дребезжащим голосом спросил седой старец, и его дряблые морщинистые губы растянулись в улыбке.
– Хонгор бабай! Утонут рыбаки!.. Утихомирь злой ветер! – девушка в изнеможении опустилась на пол.
Хонгор молча подполз к деревянному сундучку, достал свое одеяние и, звеня бесчисленными железками, косточками, бубенчиками, начал облачаться.
Одевшись, старик совершенно преобразился. Озаренное костром лицо стало устрашающим, зловещим и каким-то неземным. Тусклые глаза засверкали двумя раскаленными угольями.
Цицик не успела и глазом моргнуть, а Хонгор уже неистовствовал в бешеном танце «боо-хатар». Оглушительно гудел бубен, звенели железки и колокольчики. Дико сверкающие красные глаза шамана смотрели в дымовое отверстие юрты. С пеной у рта Хонгор визгливо разговаривал с небожителями.
Цицик испуганно наблюдала за шаманом: ее мелкие ровные зубы отстукивали дробь. Сколько времени продолжался этот дикий танец, она не знала. Ее оглушил, околдовал шаман и умчал в бешеном вихре «боо» в заоблачные дали.
Наконец Хонгор в изнеможении опустился у костра, долгое время отрывисто дышал, кашлял, бормотал какое-то заклинание потухающему огню.
Вернулась к яви и Цицик.
Немного успокоившись, Хонгор запалил трубку и, не глядя на нее, спросил:
– Чья лодка гибнет в море?
– Русские из Подлеморья.
– А зачем за них болеешь?
– Один из тех парней мой жених.
– Да ты, дочка, с ума спятила? – у шамана задрожала трубка. – Может, замуж выйдешь за него?
– Бабай просватал меня… Я люблю его!..
– Рехнулся твой бабай!.. Я думал, он шутит!.. Да и ты хороша!.. Слушай меня! – шаман взял из костра раскаленный уголь и проглотил его. Это означало, что он будет говорить правду веков. – Слушай и запоминай: наш предок батор Бурядай воевал с многочисленным и жестоким врагом. Однажды в темную, дождливую ночь коварный враг напал на племя и сонных людей нещадно истребил. Бурядай потерял всех своих воинов, спасаясь, он переплыл на своем жеребце через море и попал на остров Ольхон. Долго блуждал Бурядай по пустынному острову. Однажды откуда-то прилетела стая лебедей. Опустились божьи птицы на золотой песок берега и превратились в белых девушек. Не подозревая об опасности, девушки пели, играли, танцевали. Подкрался Бурядай и схватил одну. Стая улетела к югу. А Бурядай женился на девушке, стал жить здесь. Вот от них-то и пошел род бурятский. Ты, Цицик, очень походишь на ту, которая прилетела в стае лебедей. Есть предание: прилетит опять к бурятам та белая птица. И снова бурятский народ станет великим, победит ближних и дальних врагов своих… Мне, старому служителю Черной веры, мнится, что это ты, Цицик, та белая птица!.. Уж слишком щедро одарило тебя небо божественной красотой. Тебя ожидает смерть, если выйдешь замуж за простого смертного… Не вздумай без моего совета отдаться мужчине. А те русские пусть утонут!.. – вскричал он.
– Не надо их губить!.. Умоляю!.. Я люблю Кешу!
На темном, дряблом лице еще резче обозначились морщины, злобно сверкнули глаза-щелки; желтые, редкие зубы скрежетали и угрожающе щелкали.
Окинув девушку строгим взглядом колючих глаз, Хонгор заключил:
– Если выйдешь за русского, я прокляну тебя и ты будешь рожать холодных лягушат. Отца не слушайся!.. Без моего совета шагу не ступай!
Цицик испуганно попятилась и покинула юрту.
Напрасно хохотала дикая волна, торжествуя свою победу над людьми. Напрасно бесновались в радостном лихом танце ее белые завитки-кудряшки. Лодка вынырнула и, зачерпнув до половины бортов студеной воды, понеслась дальше.
Ганька с Петькой в страхе закрыли лица.
– Улизнули от беды-то! – услышали они радостный голос Мельникова. – Отчерпывай воду!
Ганька взял ведро и ошалело принялся за работу. Руки кровоточили, но боли он не чувствовал. Не обращая теперь ни на что внимания, он все отчерпывал и отчерпывал. Вот будто бы поубавится в лодке воды, но, словно издеваясь, очередная большая волна снова захлестнула столько же, а то и больше.
– Ганьча, шустрей шевелись! – крикнул Кешка. – Чем меньше воды в лодке, тем легче она играет на волне!
– Ладно, дя Кеша! – повеселел он.
Вода закрывала упруги лодки и, булькая, плескалась с борта на борт.
– Парни, до берега осталось с версту, не больше! – обрадованно крикнул Мельников.
– Ой, живы будем, не помрем! – засмеялся Ганька.
На берег смотреть страшно. Там, на отмели, волны, как дикие кони, становятся на дыбы и в неистовом гневе что ни попало швыряют, давят, кромсают.
– Нас ждут! – крикнул Кешка.
– Это Ванфед! – Ганька поднялся на ноги.
И сразу же окрик:
– Что ты делаешь!
Он упал на мокрые доски.
– Чуть не вылетел за борт! – захрипел Мельников. Лодка быстро подвигалась к низкому берегу.
Кешка подождал самую высокую волну и на ее высоком гребне направил душегубку к заветной земле. Но волна, не дойдя до берега, рассыпалась, и лодка замерла на месте.
Моряки оглянулись назад. С большой скоростью на них надвигалась очередная волна. В следующий миг с шумом и грохотом она накрыла лодку с людьми.
…На берегу все враз ахнули. Хиония запричитала. Но за прокатившимся валом показалась лодка, заполненная доверху водой.
– Живы!.. Родименькие!.. – Хиония кинулась к воде.
– Выскакивайте! – крикнул Лобанов, но его голос в лодке не услышали. Стоял невообразимый грохот от разбивающихся волн.
По счастью, берег оказался отмелым, и Ганька с Петькой выскочили прямо в воду, сразу же нащупали землю. Чьи-то сильные руки подхватили их, потащили на сушу.
Через минуту-две наши пловцы оказались о жарко натопленном зимовье…
Глава шестнадцатая
Вьется узкая тропа по лесу. Расширилась и уткнулась в землянки. Во всю глотку орет Туз Червонный:
Задумал Семенов Сибирь покорить,
Расстрелом и поркой народ усмирить,
Послал палачей он по всем городам,
По селам, улусам, рыбацким станам.
Из крайней землянки вынырнули мальчишки.
– Эй, Ганька, веди меня прямо к Лобанову.
Мальчишки разглядывают Туза – уж больно долго мотался он незнамо где.
– Вон за теми кедрами, – кивнул Петька в сторону невысокой юрты.
Туз зашагал не оглядываясь.
Мальчишки сперва пошли было за ним. Потом отстали.
– Раз-ве-селый, – удивился Ганька. – А вроде и печальный.
…Туз Червонный ввалился в юрту Лобанова.
– Здоровате, добры люди!
– Кому добры, а кому и нет. Проходи, Саша.
– Ух, темно как!
Туз приобвык к темноте и весело заговорил:
– Дык, дя Ваня, ты все такой же лысый?!
Лобанов спокойно оглядел Туза с ног до головы. Усмехнулся.
– Это каким ветром занесло к нам анархиста?
– Ох! Не спрашивай, Федорыч! – Конопатое лицо Туза сморщилось. Он смачно сплюнул под ноги, брезгливо растер.
– Анархисты не по душе? – допытывался Лобанов.
– Да-а, дя Ваня… дурью маются людишки… А душевно открыться тебе – чуть не сдох от тоски по Подлеморью… Поверишь?! Встреться мне в ту пору Макарка Грабежов – облапал бы, как девчонку, и чмокнул прямо в губы!
Лобанов рассмеялся.
– А Филимона где оставил?
– Женился гад… изменщик! На толстую калашницу свою харю повесил, а ты хошь куда!..
Посерьезнев, спросил:
– Кеха где?
– Здесь. Гордей с Хионией тоже.
– Тетка Хиония здесь?! Ох, жрать охота!.. Она-то уж накормит!..
– Да, кормилица. Иди к ней. – Лобанов веселыми глазами проводил Туза, а сам склонился над бумагой: «…На земле бурятской к востоку от Байкала все еще продолжает лютовать атаман Семенов. В Верхнеудинске, на станциях Мысовая, Дивизионная, Селенга и других помогают атаману японские оккупанты… Оружие и боеприпасы доставлены на Ольхон. Срочно организуйте перевозку…»
Вот и снова у берегов Ольхона лодка подлеморцев. В этот раз они приплыли не на маленькой «хайрюзовке», а на большой «семерке». Взглянешь сперва и ничего не поймешь. Цветные бабьи платки в лодке. Уж какие там партизаны! Смех… То проклятый гнус жить мешает «рыбакам». Приглядишься попристальнее – народ-то все на подбор – крупный! Вместо Ганьки сам Волчонок, за Петьку Туз Червонный, Гордей стоит на корме, а рядом Кешка зорко вглядывается в скалы берега; гребутся Воронин с Самойловым.
– Кешка-то покажет «муры» тебе, не захочешь.
Прихватили омулевые сети, бочки, соль, даже вешала не забыли и треногий таган с артельным котлом. Потому смело проплыли на веслах по Малому морю и на вечерней зорьке рядом с местными «бакланами» выметали сети.
Кешка глядит на скалы. Вот сейчас явится Цицик! Разве сравнишь прошлый приезд на Ольхон с этим? Сколько страху-то натерпелись, пока читинцев довезли да к «делу» определили. А нынче – благодать! Солнце плывет над головой. Цицик белеет на скале. Кешка ни черта теперь не боится. Лихость пришла. И Цицик машет ему!
Волчонок ткнул в бок Кешку, показал на прибрежную скалу.
– Я уж давно заметил, – улыбнулся Кешка. А сам гонит время. Скорей бы уж!
– Эта Цицик… белый одежда, – говорит радостно Волчонок.
– Она.
Вдруг Кешка случайно взглянул на гору – там полыхал огонь. Кешке он показался зловещим.
– Мужики, дело худо… – тревожно сказал он. – Вон, видите, дым на горе? Это условный знак.
– Как же теперь? – придвинулся к нему Гордей.
Кешка молчит.
На берегу лают собаки. Ревет скот.
«Беда, значит, на Ольхоне белые…» – Кешка мрачно глядит на мутный дым горы.
– Спать надо… Подыматься рано будем, – тихо сказал наконец он.
Утром, выбрав сети, подлеморцы пригреблись к берегу и, облюбовав небольшую бухточку, между двух скал, поставили лодку на якорь.
– Дя Гордей, сушите сети, солите рыбу, а я схожу в разведку.
…Кешке нравится Ольхон. От Малого моря на многие километры открытая взору равнина. Постепенно подымаясь, упирается она в лесистые высокие горы.
Вот взобрался Кешка на небольшую, открытую всем ветрам сопочку и уселся на гранитную плиту.
«Место-то Цицик выбрала по своему вкусу – любит высоту».
Сзади послышался гулкий топот. Кешка оторопело оглянулся – совсем рядом она: лицо без кровинки. Скакун, испугавшись Кешку, вздыбился, зафыркал, заплясал на месте.
– Здравствуй, Цицик! – поднялся Кешка, взял Гои-хана под уздцы, успокоил. Смотрит не отрываясь на Цицик.
Цицик мотнула головой. В глазах – радость и страх, губы дрожат.
Наконец соскочила с лошади, шагнула к Кешке и, опустившись на траву, заплакала.
Кешка обнял ее.
– Хорошая моя… не плачь… не надо…
– Я… Я… думала… тонули вы, – сквозь рыдания сказала Цицик и уткнулась в его грудь.
Немного успокоившись, снова взглянула на Кешку. Распахнуты широко ее ярко-синие глаза. Они призывно поют извечную песню. И у той песни нет ни слов, нет ни начала и ни конца, но она всем близка и понятна.
Не может Кешка дышать, не может глаз отвести. Вот он жарко припал к Цицик… Долго в забытьи слушал, как торопливо, испуганно стучит у ее виска кровь. Потом поднял ее. Распустившиеся русые волосы развевались на ветру, падали, легкие, на Кешкино лицо. Цицик засмеялась…
Осторожно, боясь потушить ее смех, поставил он Цицик на мох, отошел от нее на шаг. И снова глядит. Светлая, светлая… – вот будущее… Вот что такое их революция. Из легенды, из сказки Волчонка… стоит перед ним Цицик.
А Цицик счастливая сама шагнула к нему, прижалась.
…Она легонько дотронулась до Кешкиной руки, нехотя отодвинулась от него.
Кешка только теперь пришел в себя и заметил подходившего человека.
– Кто идет? – встревожился он.
– Эта… с бабаем обратно пришла… второй Москва ходила…
– A-а, читинец!.. Да это ж Федор!
Цицик застыдилась, вскочила на коня и умчалась в сторону дома.
– …С помощью иркутян достал вам сотню винтовок и несколько ящиков патронов… Откровенно признаюсь, Кеша, потрухивал я по дороге в Иркутск… Алганай оказался молодцом – все наши «игрушки» склал под себя и ехал вплоть до дома, как бурхан на возу.
Кешка усмехнулся:
– Кто бы мог подумать, что Алганай поможет партизанам.
– А я мог подумать! – Федор сощурился и хитро подмигнул. – Видел, как ты обнимал Цицик! Губа у тебя не дура!.. Дивчина, каких мало!..
Мельников ошалело моргает, лицо растерянно-счастливое.
Федор посуровел.
– …Цицик сказала, что белым удалось пронюхать про нас. Они высадили на Ольхон отряд казаков во главе с двумя офицерами. В заливе Кривой Сосны спрятав их катер. Его задача: настигнуть нас, отобрать оружие. А еще: пьяный офицер проболтался Алганаю, что ему нашептал кто-то, будто Цицик с партизанами связана.
Кешка вскочил.
– Што ты?! Кто мог?!
– Садись, – Федор сердито взглянул исподлобья, – она подозревает шамана…
Перед Кешкой всплыл черный, горбатый Хонгор: при встречах на рыбалке отворачивался старик от русских, заклинания бормотал.
– Что теперь делать?
– Загвоздка-то в катере. Эту «калошу» надо бояться. Казаки – ерунда… Отчалите от берега, и вся игра. – На широком красном лице Федора – решимость. – Я все ж бывший моряк… что-нибудь сделаю…
– Ты, Федя, осторожней… Может, меня возьмешь с собой?..
Федор покачал головой.
– Сам сделаю. Ты вот что слушай. Завтра утром из Иркутска придет связной, надо обязательно дождаться… из Москвы ждем важные бумаги. Друг-то мой добрался, поди…
– И мне ждать?
– Ждать… Так и так, пока эта вонькая «калоша» шлепает по воде – ходу вашей лодке не будет…
Федор легко поднялся и крупными, гулкими шагами направился в сторону бухты Кривой Сосны.
Вдруг резко остановился.
– Фу, черт, забыл, – скупо улыбнулся Федор. – Оружие и боеприпасы в том гроте… если сумею вывести «калошу» из строя, то Цицик сообщит тебе – уматывай быстрей.
– А ты, Федя?
– Видно будет… В следующий раз заберешь… если…
Ранним утром в дом Алганая вошел нищий бурят и, помолившись, попросил подаяние. Кухарка сунула ему ломоть хлеба и омуля. Низко поклонившись, нищий спросил:
– Не желает ли кто узнать о судьбе своей? Я ученик святого боо Арсалана.
Кухарка молча сходила за молодой хозяйкой.
Цицик пригласила его в свою комнату:
– Предскажи, дедушка, что ожидает меня в будущем.
Войдя в спальню Цицик, старик преобразился. Стал выше ростом и могутнее.
– Здравствуй, дочка! Кое-как добрался. Из Подлеморья есть люди?
– Ждут.
«Нищий» долго рылся в лохмотьях. Откуда-то из заплат вынул пакет.
– Срочно Лобанову. Бумага особой важности из Москвы. Пусть не задерживает, переправляет в Читу.
«Нищий», кланяясь, покинул дом Алганая и «растворился» на Ольхоне.
Цицик хотела сразу же мчаться к Кеше, но как назло прискакал офицер с казаками. Она старалась подпоить гостя, чтоб тот быстрее убрался восвояси. Сама подносила бокалы с крепким коньяком. Но офицер все не хмелел. Неожиданно он подбежал к Цицик, встал на одно колено, руку ее схватил.
– Поразительной красоты у вас дочка, господин Алганай! – вскрикнул он. – Предлагаю выпить за здоровье молодой хозяйки.
Офицер целовал ее руку, смотрел на нее. А она руку вырвать боялась.
Наконец снова за стол уселся. И снова ей пришлось подносить вино. Он все поглядывал на нее, пил бокал за бокалом.
Лишь после обеда белые наконец убрались восвояси. А в комнату Цицик, задыхаясь и охая, ввалился Алганай.
Цицик почуяла неладное.
Алганай утер пот, трусливо оглянулся по сторонам, выпалил:
– Беда!.. Беда!.. Кто-то катер испортил!
– Тише, бабай! – обрадовалась Цицик. И насторожилась: – А тебе кто сказал?
– Белый капитан!.. Ой-ей-е! Страшно, страшно, дочка! – Алганай шаром прокатился по комнате взад-вперед и остановился перед Цицик. – Капитан говорит: донесли ему… из Подлеморья, мол, пришла лодка, из тех кто-то сломал катер.
Цицик всплеснула руками.
– А зачем же они это сделали?.. Другое дело, когда «Ку-ку» ломали.
– Молчи!.. Дураков нету!.. Ой-е-ей, дочка, страшно за тебя!.. За Кешку!.. Он будто родной сын мне… Ведь кто-то доглядел за тобой, белым донес: «Не на прогулку ездит твоя Цицик, а встречается с ними…» А еще он говорит, что люди из той лодки держат связь между Читой и Иркутском… «Они большевики», – вот что он сказал мне. – Алганай перешел на шепот: – Их велено изловить и на месте убить.
Цицик испуганно спросила:
– Неужели он верит, что я помогаю?..
Алганай был сильно напуган.
– Кто его знает, дочка… будто не верит, смеется…
– А что делать?
Долго молчал старик. Потом решительно выдавил:
– Упреди своего Кешку… ведь он наш… мой!.. твой!..
…Цицик вскочила на Гоихана. Не оглядываясь, вихрем вынеслась за ворота.
– Только бы успеть… опередить! – Припав к теплой гриве коня, неслась она уже по степи.
Случайно оглянувшись, заметила погоню.
На мгновение стало страшно. Тут же прошло. Впервые за всю жизнь огрела Гоихана плеткой.
Волчонок издали заметил белую лошадь Цицик, а еще дальше – несколько всадников, настигающих ее.
– Белый!.. Цицик убегает!..
Кешка вскочил на ноги, взглянул в бинокль.
– Ребята, скорей ружья! – чужим голосом крикнул он.
До рыбаков донеслись выстрелы.
Все ближе и ближе Цицик.
Кешка еще раз взглянул в бинокль: впереди, на вороном, несется всадник – на солнце поблескивают офицерские погоны. Офицер целится в Цицик.
Кешка прошептал:
– Волчонок, переднего!
– Аха! Чичас! – Магдауль передернул затвор и, тщательно выцелив всадника, нажал на спусковой крючок. Разбросав руки, офицер летит с коня.
– Волчонок, ты дьявол! – радостно крикнул Кешка. – Бей их!
Все ближе, ближе его Цицик… Ребятушки, не подведите!.. Выстрелы теперь гремят. Кешка не отрывается от бинокля.
