355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Михаил Иманов » Гай Иудейский » Текст книги (страница 26)
Гай Иудейский
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 12:58

Текст книги "Гай Иудейский"


Автор книги: Михаил Иманов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Внимая хозяину, я прислушивался к каждому звуку, доносившемуся с улицы, к каждому шороху в доме. Мой страх был так велик, что дрожали и губы, и руки. Я пытался скрыть свое состояние от хозяина, но, с другой стороны, дрожь была очень к месту – хозяину, конечно, казалось, что это он так взволновал меня пересказом учения христиан.

Уж не помню, как я дожил до вечера. Я молил Бога, чтобы хозяин повел меня в общину сегодня же, ведь завтрашнего дня у меня уже быть не могло. Если даже Ананий не сказал ничего или просто умер от страха, все равно Сулла доберется до меня.

Было уже поздно, когда хозяин сказал, что нам пора идти. Мы прошли на окраину города, к тем самым заброшенным серебряным рудникам, о которых упоминал Ананий, и вскоре оказались у одной из пещер. Хозяин сказал что-то стоявшему у входа человеку, и мы вошли. Да, рассказ Анания был точен: туннель, свет в конце туннеля, тихое пение, тесно сидящие люди, отсветы огня на лицах.

Лишь только мы сели, как я увидел Гая и уже не мог оторвать от него глаз. Ничего не видя и не слыша вокруг, я смотрел на него, и мне казалось, что, если только на мгновение отведу взгляд, Гай исчезнет. Он был в задумчивости, и за все время собрания ни разу не посмотрел в мою сторону.

Когда все закончилось и мы вышли, я спрятался і» темноте за камнями и не отзывался на голос хозяина, нетерпеливо и настороженно окликавшего меня. Наконец он ушел, и его голос звучал все глуше и глуше

– Никифор! Где ты, Никифор! Отзовись!

Я осторожно вышел из-за камней и побежал в ту сторону, куда ушли все, – так же, как меня потерял мой хозяин, я мог потерять Гая. Минутами казалось, что я его уже потерял, и сердце мое в страхе сжималось в груди, а крик: «Гай, где ты?!» – застревал в горле. Мне казалось, что к пещере в рудниках вела одна-единственная тропинка, но, возможно, их было несколько, и Гай ушел совсем в другую сторону. В темноте я едва различил, как люди, шедшие сначала плотной группой, стали расходиться. Я не знал, за кем мне идти, и просто двигался вперед.

И вдруг я увидел Гая. Он вышел из темноты в полосу света, будто бы чудесным образом соткался из холодного ночного воздуха. Показался и снова исчез в темноте. Я бросился туда, куда он исчез, и уже через несколько шагов ткнулся в его спину. Он быстро отступил в сторону, прижался спиной к стене дома. Я не видел его лица, но мне показалось, как что-то блеснуло в темноте.

– Га-ай! – позвал я протяжно – Это я, Никифор

Почему-то я побоялся сделать шаг в его сторону и,

оставшись на месте, тихо проговорил:

– Я так долго искал тебя, Гай Не уходи Я должен сказать тебе. Сулла где-то рядом

– Никифор, – наконец услышал я, и после недолгой паузы снова, со столь знакомыми мне интонациями: – Знал бы ты, Никифор, как близко стоял от своей смерти, всего в шаге от нее Не понимаю, почему ты не сделал этого шага

С этими словами его тень отделилась от стены, и я почувствовал его тяжелую руку на своем плече. Он что-то спрятал под одежду и вдруг я понял, что это было оружие – меч или нож. В самом деле, может быть, смерть еще никогда не подходила ко мне так близко.

– Пошли, – сказал он и быстро пошел вперед.

Я последовал за ним, стараясь не отставать, но ноги мои стали словно из камня, и я с трудом передвигал их.

Шли мы долго. Он привел меня к маленькому домику, едва ли не сараю, на противоположной от рудников окраине города, толкнул дверь – она оказалась не заперта, – вошел внутрь. Я – за ним. Остановившись сразу за порогом, ждал. Он что-то делал в темноте. Наконец зажег светильник и пригласил меня внутрь помещения.

Жилище его было убогим: земляной пол, глиняные, со сквозными дырами стены, низкая узкая кровать, стол. И больше ничего.

– Садись, Никифор, – сказал он, указывая на кровать, а сам остался стоять у узкого окна. – Садись, отдохни. Я вижу, ты очень утомился.

Я присел на самый край кровати, доски жалобно заскрипели.

– Говори, Никифор, я слушаю тебя, – сказал он некоторое время спустя.

Я не знал, с чего начать, молчал, и тогда он помог мне:

– Ты говорил о Сулле. Скажи, неужели он подошел так близко?

– Да, – кивнул я.

И вдруг меня словно прорвало. И я, волнуясь, стал пересказывать ему свою жизнь с того самого времени, когда Гай покинул общину. Он ни разу не прервал меня, не задал ни одного вопроса. Минутами мне казалось, что он не слышит меня. Жалкое пламя светильника почти не давало света, но порою глаза Гая словно вспыхивали ярко, и мне делалось страшно. Я сбивался в своем рассказе и не сразу находил нить продолжения. Наконец я закончил, сказав:

– Вот и все, Гай. Я искал тебя, чтобы предупредить.

Он долго молчал, потом неожиданно выговорил:

– Да ты, наверное, голоден, Никифор. У меня есть немного еды.

С этими словами вышел в прихожую, принес холщовую сумку, пододвинул стол к кровати, достал из сумки две лепешки, одну протянул мне. Ржаная лепешка больше походила на сухарь. Я откусил и стал жевать, с трудом глотая. Во рту у меня было сухо, и кусочки лепешки больно царапали горло. Я не мог есть и осторожно положил лепешку на край стола. Мне показалось, что Гай улыбается. Дожевав свою лепешку, собрав крошки в ладонь и отправив их в рот, он сказал:

– Прости, Никифор, больше у меня ничего нет.

Я не удержался и спросил:

– Зачем ты так живешь, Гай? Ведь у тебя есть…

Он остановил меня движением руки:

– У меня ничего нет, кроме веры в Господа нашего Иисуса Христа, – неожиданно проговорил он.

– Но, Гай, я хотел сказать…

Он снова перебил меня:

– Не говори о том, чего не знаешь.

Я уже боялся спрашивать его, а он, посидев некоторое время молча, вдруг стал говорить мне о тщете человеческой жизни, о бессмертии души, о распятом и воскресшем Боге, о богатстве, которое человек должен собирать не на земле, а на небе. Он говорил мне то же самое, что говорил родственник Анания, – заученные, скучные, непонятные слова. И даже голос его, когда он говорил это, был как будто не вполне его голосом. В паузе между его речами я быстро, чтобы он не успел перебить, спросил:

– Да неужели ты все отдал этим христианам? И жуешь теперь эти черствые лепешки, которые невозможно проглотить?

Он посмотрел в мою сторону и, усмехнувшись, ответил:

– Я их проглатываю очень хорошо. И больше мне ничего не надо.

– Но деньги, деньги!.. – вскричал я, забыв об осторожности. – Значит, ты отдал им все деньги!

– Если бы я отдал им все деньги, – тихо и медленно выговорил он, – то христиане давно бы уже правили Римом. Нет, Никифор, я не отдал все деньги. Мне и братьям моим нужно так мало.

– Но зачем нужно жить так, здесь? – воскликнул я, обведя рукою комнату, – Разве лучшая жизнь мешает вере?

– Мешает, – спокойно и убежденно проговорил он, – Здесь, на земле, человеку ничего не нужно, здесь он временный житель.

– Да я понимаю, – сказал я. – Но я не понимаю…

– Оставь это, Никифор, – перебил он меня. – Вот что я тебе скажу. Ты вроде Суллы, не можешь отстать от меня. Моя прежняя жизнь не отпускает меня, не позволяет спокойно приготовиться к жизни небесной. Что ж, – он вздохнул, – значит, я еще не искупил своих грехов. Не буду скрывать от тебя, я и сейчас боюсь Суллу. Не боюсь смерти и желаю ее, а его боюсь. Раз уж ты явился, значит, Бог снова послал тебя мне. Что ж, будем бежать вместе. Ты пойдешь со мной, Никифор?

– Да, да, пойду, – горячо воскликнул я. – Но мне кажется, что деньги…

– О Господи, – остановил он меня, впервые повысив голос, – Как же тебя интересуют деньги! Забудь о них, они больше не имеют значения. Забудь о них – будто их нет и не было никогда. Их не было никогда так же, как не было Гая Германика, императора Рима, самого грешного человека на земле.

Мы еще разговаривали некоторое время в том же духе, но я ни в чем не смог убедить его. Я подумал, что не напрасно считал его сумасшедшим, вот теперь его сумасшествие проявилось явно и вполне. «Гай Германик, – зло думал я про себя. – Разве бывший император Рима, каким бы он ни был и куда бы ни занесла его судьба, станет довольствоваться этой черствой лепешкой, до боли царапающей горло!»

Гай уже не интересовал меня, теперь я думал о Сулле. Конечно, я страшился его – трудно было предположить, как он поведет себя, если я выдам ему Гая. Но с ним, с Суллой, я связывал свою последнюю надежду. Деньги, проклятые деньги не давали мне покоя. Я уже не мечтал получить их все, я готов был довольствоваться небольшой их частью. Но я не мог смириться с тем, что не получу ничего.

– Завтра мы уйдем, – сказал Гай, – а теперь пора спать.

Он уступил мне свою кровать, а сам лег на полу у окна, подстелив под себя какую-то рваную холстину. Я был так удручен, что даже не стал протестовать. Волнения последних дней так утомили меня, что, лишь только голова моя коснулась подушки, я уснул.

Гай разбудил меня на рассвете:

– У нас мало времени, Никифор. Сулла может явиться в любую минуту. Вот тебе деньги. – Он протянул мне несколько золотых монет. – Пойди и купи для нас лошадей. Не торгуйся, плати, сколько запросят, у нас очень мало времени.

Он достал из своей сумки еще одну лепешку, как видно, последнюю, с хрустом разломил и отдал мне половину. Я взял, и мы вышли на улицу.

– Вон, видишь рощу на той стороне, – вытянув руку, указал мне Гай. – Там я буду ждать тебя. Как только ты вернешься, мы тут же уедем из этого города. Спеши, мой Никифор, – добавил он, подталкивая меня в спину, – и бойся встретиться с Суллой.

Последнюю фразу он проговорил каким-то странным тоном: внешне спокойно, но в глубине таились то ли насмешка, то ли угроза. Впрочем, это я понял несколько позже.

Мы расстались. Он вошел в дом, прикрыв за собой дверь, а я, зажав в руке монеты, зашагал вдоль улицы.

«Постарайся не встретиться с Суллой! – повторял я про себя, усмехаясь и прибавляя шаг. – Я постараюсь встретиться с ним как можно быстрее».

Я подошел к храму, где еще со вчерашнего вечера должен был ждать меня Ананий. Я молил Бога об одном: чтобы он оказался на месте – ведь в этом случае Сулла обязательно должен быть рядом. Я указал Ананию именно это место, потому что там всегда много народу, днем и ночью, и, пока Ананий находится там, Сулла не может на него напасть.

Я вышел на площадь и стал пробираться к храму, внимательно глядя по сторонам, сквозь толпу верующих и нищих, торговцев и калек. Но не успел я пройти и половины пути, как услышал:

– Я здесь, здесь, Никифор, – и увидел, как, стоя у входа, Ананий энергично машет мне рукой. Его лицо выражало такую радость, будто я мог принести ему весть о получении огромного наследства.

Я подошел к нему, он схватил меня за руки и, не выпуская их, быстро и возбужденно заговорил:

– Я думал, с тобой что-то случилось. Я так боялся, ты не представляешь, как я боялся. Он все время был здесь, он и сейчас где-то здесь. Подходил ко мне, понимаешь, подходил и спрашивал о тебе! Сказал, что убьет меня, если ты не вернешься! Видел бы ты его глаза – он может убить взглядом, не вынимая меча.

– Да, да, Ананий, – успокоил я его. – Все прошло, успокойся, ты в безопасности. Успокойся, вот тебе золотой.

Я протянул ему монету. Он взял ее и торопливо спрятал под одежду.

В ту же минуту меня как будто кто-то толкнул в спину. Я оглянулся и увидел Суллу. Он стоял далеко у стены дома на противоположной стороне площади. Но я увидел его так, будто он стоял здесь совсем один, а площадь была пуста. Не повернувшись к Ананию, словно тут же забыв о нем, я пошел к Сулле. Я прошел свободно, будто толпа расступалась передо мной. По крайней мере, я не замедлял шага и никто ни разу не толкнул меня.

– Я ждал тебя, Никифор, – спокойно сказал Сулла, когда я подошел. – Я знаю, что ты хочешь отвести меня к Гаю. Пойдем.

Я не ожидал от него этого и испуганно молчал.

– Пошли же, Никифор, – продолжал он, – чем быстрее ты сделаешь это, тем скорее тебе станет легче.

– Что – это? – с трудом выдавил я из себя.

– Как – что? – казалось, искренне удивился он. – Предашь своего любимого Гая. Я говорю о предательстве.

Он был прав: как бы там ни было, но никак по-другому мое намерение назвать было нельзя.

– Не переживай, Никифор, – взяв меня за руку, проговорил Сулла. – Гай предал в своей жизни стольких близких ему людей, что твое предательство совершенно ничтожная капля в море его предательств. Твое нельзя назвать даже каплей. Так что не думай ни о чем, и пойдем поскорее.

Он потянул меня за руку, и я послушно двинулся за ним.

– Никифор! А я, Никифор? А как же я? – услышал я за спиной крики Анания, но не обернулся.

Сулла вел меня за руку, все убыстряя шаг, я уже почти бежал за ним, едва успевая. Не я вел его, а он меня – мы кратчайшим путем приближались к дому Гая. Если он знал, куда идти, то зачем же я был ему нужен?

Вдруг, еще сам не понимая, что и зачем я делаю, я остановился и, резко дернув, вырвал руку.

– Ты чего это? – удивленно обернулся он ко мне.

– Я не пойду дальше, – сказал я, – не хочу.

– Не хочешь? – проговорил он. – Но ты уже предал его мысленно, рассказал, где он находится. Почему бы тебе не пойти вместе со мной?

– Я ничего не рассказывал! – воскликнул я. – Ты лжешь, лжешь, я ничего не рассказывал тебе.

– Еще как рассказывал! – спокойно возразил он, – Словами или по-другому, не имеет значения. Ты думаешь, предательство живет одними только словами?! Ты ошибаешься, словами оно живет меньше всего.

– Но я не пойду, – уже не очень уверенно отозвался я.

– Еще как пойдешь, – улыбнулся Сулла. – Ведь ты хочешь богатства, спрятанного в тайниках. И ты куда угодно и на что угодно пойдешь, лишь бы получить его.

– Но разве ты, – весь замерев изнутри, осторожно спросил я, – разве ты откроешь мне?..

Он повел плечами:

– Может быть, и открою, – и тут же добавил, подняв брови: – А может быть, и нет.

– Но тогда зачем, тогда зачем мне идти с тобой?! – Я выговорил это уже чуть не плача.

– Затем, что ты хочешь. Я единственный, кто может дать тебе то, что ты желаешь. Даже если я не дам, ты все равно пойдешь, потому что я могу дать. Впрочем, как хочешь. Мне некогда.

И, оставив меня, он быстро зашагал дальше.

Я смотрел на его удаляющуюся и все уменьшающуюся фигуру. И вдруг мне стало страшно – если он уйдет сейчас, то все кончено, навсегда и бесповоротно. А значит, снова бесконечные скитания, милостыня у храмов, бесприютная жизнь, голод и нищета.

Я сорвался с места и побежал за ним, крича на ходу во все горло:

– Подожди, Сулла, я с тобой, с тобой.

Догнал его и пошел рядом. Он не замедлил шага,

только мельком взглянул на меня. Тут я, еще не оправившись от бега, задыхаясь и торопясь, стал говорить ему, как я нашел Гая в общине христиан, как был у него дома и ночевал там и что Гай показался мне настоящим сумасшедшим. Сулла не смотрел на меня, ничего не отвечал, я боялся, что он не слушает и не слышит. Тогда я проговорил, озабоченно и по-деловому, стараясь подольститься к нему:

– Он приказал мне купить лошадей. Он ждет меня с лошадьми там, в роще. Я покажу. Как же мы придем к нему так, ведь он сказал…

Здесь Сулла перебил меня:

– Ему не понадобится лошадь. Туда, куда я отправлю его, не ходят даже пешком.

– Куда?! – невольно вырвалось у меня.

Он не ответил и только улыбнулся одной половиной лица. Я забегал вперед, указывая ему дорогу. Когда мы подошли к дому Гая, я протянул руку в сторону рощи:

– Вон там, там он ждет меня.

Сулла кивнул, потом толкнул дверь и вошел в дом. Минуту спустя он появился снова. Его лицо показалось мне побледневшим, а голос, когда он сказал мне: «Ну, где там? Веди», – заметно дрожал.

Мы быстро достигли рощи. Я подошел к тому месту, о котором говорил Гай, но там не было никого. Я виновато обернулся к Сулле:

– Не знаю… он сказал, что будет ждать здесь.

Сулла вздохнул и устало провел ладонью по лицу.

Некоторое время он молчал, бессмысленно глядя себе под ноги, потом проговорил едва слышно:

– Он уже далеко. Я должен был понять.

– Как – далеко? – не сообразил я. – Он же сказал, что будет ждать меня здесь, велел привести лошадей как можно быстрее. Он же сам сказал мне.

– Помолчи, – махнул на меня Сулла и медленно опустился на землю.

Я постоял перед ним, не зная, что же мне теперь делать, и ничего не понимая, потом торопливо проговорил:

– Подожди, я сейчас, я посмотрю. Я скоро. Он должен, должен быть где-то здесь.

Не дожидаясь ответа Суллы, я вбежал в рощу. Роща оказалась небольшой, и я быстро прошел ее всю из конца в конец. Гая нигде не было.

Я вернулся к Сулле. Он все еще сидел на земле, низко склонив голову. Я тихонько опустился рядом, не решаясь спросить, что же теперь делать.

Мы просидели так долго. Наконец Сулла поднялся.

– Ну что, Никифор, теперь будем искать вместе, – проговорил он без выражения; черты лица его заострились, а кожа стала серой; он выглядел так, будто только что потерял самого близкого на свете человека.

– А как же он, Гай? – почему-то испуганно спросил я. – Ведь он сам сказал мне…

– Ты наивен, Никифор, – перебил он меня. – Ты всего-навсего начинающий предатель, а Гай – мастер предательства, бог предательства, если хочешь. Вставай, пошли.

Я никогда не мог себе представить прежде, что буду странствовать с Суллой так же, как раньше странствовал с Гаем. Порой я ловил себя на том, что путаю Суллу и Гая, а иногда просто ошибаюсь, говоря «Гай» вместо «Сулла». Сулла никогда не поправлял меня: то ли делал вид, то ли не замечал моей ошибки. Должен сказать, что он обращался со мной хорошо: никогда не заставлял делать ту работу, которую не хотел делать сам, – мы все делали вместе. Он не брал себе лучшего куска, не покупал лучшей одежды и, кажется, вполне доверял мне. Одно было плохо – мы почти не разговаривали.

Я думал, что он будет рассказывать мне о Гае, о прошлой их жизни, но об этом он не заговорил ни разу, а я не решался спрашивать. Но он и вообще не вел никаких разговоров. Просто разговоров, что необходимы людям, когда они всегда вместе, делят стол и ночлег, все трудности и опасности долгого странствия. Впрочем, грех было жаловаться на жизнь – теперь я был сыт, одет и беззаботен. Что же до странствий, то к ним мне было не привыкать. Я думал, что если бы пришлось, то я уже не смог бы жить оседло, так я привык к беспрерывной перемене мест.

Мы двигались по тому же самому маршруту, по которому когда-то ходили с Гаем: Сулла так же хорошо знал его, как и я. В отличие от Гая, он не скрывался от меня, когда шел к тайнику, если мы прибывали в нужный город. То ли он был уверен, что я не стану преследовать его, то ли вообще никого и ничего на свете не боялся, то ли ему было все равно. Я не делал попыток следить за ним или выведать у него что-либо – опыт моей недавней жизни многому научил меня. Лучше так, чем среди нищих у храмов. Я молил судьбу только об одном: чтобы такая жизнь продолжалась всегда.

Прошло уже около года, когда Сулла однажды сказал мне:

– Никифор, ты хотел бы побывать в Риме?

– В Риме? – переспросил я. – Конечно, хотел бы. А что, разве мы едем в Рим?

Не сразу, после долгого раздумья, он ответил:

– Да, в Рим. Больше некуда. Все говорит за то, что Гай уже там.

– В Риме? – удивился я. – Но откуда ты это можешь знать?

Он посмотрел на меня со странной улыбкой:

– Откуда же я могу знать еще, как не от его братьев христиан? Гай сделался у них влиятельным человеком и отправился в Рим с какой-то особой миссией.

– Но тебе… тебе откуда это известно?! – нетерпеливо спрашивал я. – Разве ты входишь…

Он перебил меня:

– Вхожу. И уже очень давно. Пожалуй, раньше, чем твой Гай. Я слишком хорошо его знал и не мог не догадаться, к кому он примкнет в конце концов. И сам примкнул к ним. И, как видишь, не ошибся. Кроме того, – продолжал он, – Гай взял из тайников слишком много денег. Не все, конечно, зачем ему все, но много – больше, чем нужно, чтобы странствовать по Иудее, но достаточно для того, чтобы дойти до Рима и жить там. В местной секте христиан, где я вчера побывал, рассказали мне об этом. Так что, Никифор, готовься, тебе предстоит увидеть Рим.

– И императора? – не удержавшись, выпалил я.

– Может быть, и императора, – отвечал он, усмехнувшись загадочно.

Дорога до Рима показалась мне длиною в целую жизнь. Не буду описывать наше долгое странствие, скажу только, что по пути случилось много всего. Сулла не ошибся, Гай в самом деле отправился в Рим. Об этом нам говорили христиане едва ли не в каждом городе, через который мы проезжали. Я с удивлением обнаружил, что Сулла среди них был совершенно своим. К нему относились с большим уважением, внимательно слушали, когда он говорил, и старались помочь во всем. Я слышал, как он сказал однажды, выспрашивая о Гае, что у него к Гаю поручение от какого-то Павла [37]37
  …поручение от какого-то Павла. – Святой Павел, один из двенадцати апостолов. Из-за того, что он проповедовал истинную веру язычникам в начале зарождения христианства, его еще называют «апостолом язычников». Родился в семье богатых иудеев, получил прекрасное образование. Был горячим ревнителем Моисеева закона и возмущался признанием Иисуса Христа как мессии. Но однажды, на пути в Дамаск, с ним произошел чудесный перелом, и он сделался покровителем христиан и проповедником новой веры. Со. своими проповедями Павел объездил всю Азию, Испанию, Британию, Италию. Он автор 14 посланий, представляющих собой систематизацию христианского учения, весьма самобытную. Во время гонений Нерона Павел был осужден на обезглавливание и казнен в Риме в 65 г. вместе с апостолом Петром.


[Закрыть]
. Кто такой этот неведомый Павел, я не знал, но, по-видимому, христиане хорошо это знали – лица их при упоминании этого имени принимали восторженное и почтительное выражение. И спрашивали Суллу, чем они могут еще помочь, и помогал и, если он просил. Мы уже были в нескольких переходах от Рима, когда Сулла внезапно заболел.

Не могу точно сказать, отчего это произошло: то ли простудился, то ли его организм не выдержал стольких переходов, то ли он предвкушал встречу с Гаем сказались его волнения по этому поводу. Скорее от го вместе. Он слег в горячке и пролежал так несколько недель. Иногда мне казалось, что он уже не сможет подняться. Я заботливо ухаживал за ним и очень злился, что он умрет. Порой я плакал, глядя на его бледное с истончившейся кожей лицо и спутанные потные волосы, раскиданные по подушке.

Он был еще очень слаб, когда сказал мне, что нам нужно ехать.

– Но как же ты поедешь, Сулла? Ты слаб и не сможешь держаться на лошади, – попытался отговорить его я. – До Рима еще далеко, да и неизвестно, как будет там.

– Если я не смогу держаться в седле, – проговорил Сулла слабым, но уверенным голосом, – тогда ты привяжешь меня. Нам нужно в Рим. Каждую минуту со мной может приключиться худшее, и я могу не успеть. А я должен.

Вместо ответа я только вздохнул. Что он должен и что он может не успеть, я знал, и говорить с ним об этом было и напрасно, и излишне. Гай. Его волновал только Гай: встреча с ним и месть ему.

За время наших странствий с Суллой во мне произошла странная перемена. Я так привык к Сулле и так сроднился с ним, что поиски Гая представлялись мне чем-то совсем другим, не похожим на месть и убийство. Я сопутствовал Сулле и помогал ему в поисках так, будто мы искали родного, потерявшегося когда-то человека и будто розыск его и встреча с ним есть благо и радость для нас троих.

Я пытался убедить Суллу повременить с отъездом, но мне это не удалось, и уже следующим утром мы тронулись в путь.

Его не пришлось привязывать к седлу, но он и в самом деле был очень слаб. Мы ехали медленно, и я всегда был рядом. Дорога утомила его окончательно: его мучила одышка, боли в груди, и он мог передвигаться только с моей помощью.

Если бы не болезнь Суллы и связанные с ней заботы, то Рим, наверное, произвел бы на меня значительно большее впечатление. Но я так устал, так измотался, что, когда увидел стены великого города, у меня уже не было сил удивляться и радоваться по-настоящему. Да – город, да – большой и красивый, столица великой империи, но… рядом Сулла, который уже не мог обходиться без меня, долгий мучительный путь, неизвестность будущего. Мне даже показалось, что я уже был в Риме – когда-то давно, не помню когда, но был. Впрочем, все это уже не имело большого значения. Главным стало довезти Суллу до места. Сейчас, как никогда я был уверен в том, что ему не прожить долго.

Договорившись с каким-то мужчиной, торговавшим у ворот овощами, я перевез Суллу в его маленький дом. Жилище было тесным и неудобным, но какая разница! Я уложил Суллу в постель, велел хозяину пригласить врача, дал несколько монет женщинам, чтобы они являлись по первому зову и делали все, что я скажу. Сулла был бледен и смотрел на меня жалобно. Когда я, покормив его, сел рядом, он произнес:

– У меня никогда не было детей, а я всегда мечтал о сыне. Если бы он был у меня, Никифор, я бы желал, чтобы он походил на тебя.

На моих глазах выступили слезы. И, не смея броситься ему на шею, я только нежно дотронулся рукой до его руки.

– Я никогда не оставлю тебя, Сулла. Я всегда буду с тобой, – выговорил я, прерываясь на каждом слове.

Слезы душили меня.

Он странно улыбнулся мне:

– Успокойся, Никифор, мне не прожить долго. Денег я взял много, они будут твои. Это не то несметное богатство, о котором говорил тебе Гай, но на несколько лет хватит. Ты разумен и смел, и ты сумеешь устроить свою жизнь.

– Нет, нет, Сулла, не говори так, я не хочу оставаться один. Я хочу быть с тобой.

Он снова улыбнулся и, неопределенно поведя головой, вздохнул.

Ту ночь он спал плохо, бредил во сне, несколько раз я слышал, как он звал Гая. А утром он велел мне сходить к одному влиятельному члену общины христиан и узнать о Гае. Я сказал, что это может подождать, что я не хочу оставлять его одного.

– Это не может подождать, – строго ответил он. – Иди, Никифор, и не беспокойся, со мной ничего не случится. – И, помолчав, добавил: – Ты же знаешь, я не могу умереть, не увидевшись с нашим любимым Гаем.

Спорить с ним было бессмысленно, и, спросив адрес, я пошел.

Город был мне незнаком, и я долго искал нужный дом. Почему-то я думал, что это будет богатое жилище, но это оказался убогий домик, прилепленный к множеству таких же убогих домов. Я постучал раз и другой, но никто не отозвался. Тогда я, вдруг невольно разозлившись, стал бить кулаком в дверь.

– Что ты шумишь! – произнес женский голос позади меня.

Я обернулся. Передо мной стояла бедно одетая женщина, почти старуха, пристально и настороженно на меня глядевшая. Я сказал, что приехал издалека, что мне нужен хозяин, и назвал его имя. Лишь только я назвал имя, как женщина повернулась и быстро пошла вдоль улицы. Подождав несколько мгновений, я бросился за ней. Догнал, остановил; взяв за руку, сказал, что мне очень, очень нужен этот человек. Добавил, что я приехал издалека и что христианская община Антиохии послала меня к нему. Услышав последнее, женщина вырвала руку и попыталась убежать. Я снова догнал ее, преградив путь:

– Так ты можешь мне ответить, где он? Скажи только это!

– Тише, что ты кричишь! – проговорила она шепотом и боязливо огляделась по сторонам, – Иди за мной.

Шли мы недолго. Она вдруг свернула к одному из домов и, приоткрыв дверь, юркнула внутрь. Я последовал за ней и едва не натолкнулся на нее в темноте.

– Тихо! – предупредила женщина, и некоторое время мы напряженно молчали, прислушиваясь: я – к ней, она – к чему-то неведомому мне.

< Потом она спросила, что мне нужно, – так, будто я не говорил с ней только что. Пересилив досаду, я довольно спокойно объяснил ей, кого ищу и зачем, и, сам не зная почему, упомянул Гая. Может быть, это вырвалось случайно, а может быть, для того, чтобы просьба моя выглядела убедительней.

– Так ты знаешь Гая! – вдруг воскликнула она.

– Да, – ответил я горячо и неожиданно добавил: – Я знал его с детства, он мне как отец. Мы потерялись, и я уже столько времени не могу отыскать его.

– Ты опоздал, юноша, – проговорила она с тяжелым вздохом.

– Как, разве он умер?!

– Еще нет, – едва расслышал я, – но уже скоро.

– Что скоро? – вскричал я. – Где он? Я хочу видеть

его!

– Не кричи так! Если нас услышат… – Она не договорила, но ее молчание было красноречивее слов.

Я проникся ее испугом и напряжением и прошептал осторожно:

– Ты знаешь, где он? Скажи! Мне нужно увидеть его!

Я ждал долго. Наконец она сказала:

– В цирке. В клетках, где держат диких зверей. Он там не один, их много. Уже сегодня они примут мучения и смерть и уже сегодня предстанут одесную Бога, как мученики Его.

Кому пришлось жить во время правления проклятого Нерона, знают, какой мучительной смерти предавали христиан по его приказу. Муки продолжались и продолжаются по сей день, но то, что делал Нерон, вспоминается с содроганием. Убивали и другие, и другие издевались и мучили, но он не просто убивал и не просто мучил, он делал из мучений и смерти представление для потехи римской черни. Это нельзя назвать местью и нельзя назвать наказанием, это ужасная смертельная потеха – я не могу найти другого определения. Гладиаторы тоже гибли в цирках на радость толпе, но у них был хотя бы шанс на спасение. У несчастных христиан этого шанса не было никогда.

Женщина, говорившая со мной в темноте незнакомого дома, поведала, что проклятый Нерон [38]38
  Нерон Клавдий Цезарь (37–68 гг. н. э.) – римский император с 54 г., из династии Юлиев-Клавдиев. Был жесток, самовлюблен и развратен. Репрессиями и конфискациями восстановил против себя различные слои римского общества. Вел войны с Парфянским и Армянским царствами, начал Иудейскую войну (66–73 гг.). На протяжении всей своей жизни безжалостно расправлялся с христианами: топил, жег, травил дикими зверями на потеху толпе. Один из римских цирков, место жестоких мучений христиан, даже получил название «цирк Нерона».


[Закрыть]
придумал очередное ужасное развлечение. Что будет представлено в цирке, она не знала, но знала, что всех последователей Христа, живших в Риме, всех, кого сумели выловить и забрать, ждет неминуемая гибель. Еще она добавила, что своими глазами видела среди пленников Гая.

– Где это? Куда нужно идти?! – забыв об осторожности, вскричал я.

– Там, в цирке.

– Где? Где это? Проводи меня! Прошу тебя, сделай это для меня так же, как ты сделала бы это во имя Бога.

– Хорошо, я отведу тебя, – после короткого молчания согласилась она.

Женщина шла торопливо, но мне казалось, что она движется еле-еле, и я беспрерывно подгонял ее. Она послушно кивала и все убыстряла шаг.

Мы подошли к цирку, и с одной его стороны я увидел довольно большую толпу людей.

– Там, – сказала женщина, указав на толпу. – Иди.

Я сделал несколько шагов в ту сторону, вдруг остановился, оглянулся, но – женщины уже не было на месте. Она словно бы растворилась в пространстве.

Я подбежал к тому месту, где толпились люди, и, с остервенением работая руками, протиснулся к самой стене цирка. Перед широкой железной решеткой стояла шеренга солдат. Толпа напирала на них, солдаты грубо отталкивали людей. За спинами солдат, за решеткой, тоже находились люди. Их было много. Я понял, что это пленники. Там были не только мужчины, но и женщины, и даже дети. Все они с каким-то особенно отрешенным выражением на лицах смотрели на толпу, но, кажется, не видели ничего.

– Гай! – закричал я что было сил. – Гай! Это я, Никифор! Гай! Гай! Позовите Гая!

Мой крик тонул в шуме толпы, в ругани солдат, в лязге железных доспехов. Его невозможно было расслышать, но в ту минуту, сейчас я совершенно уверен в этом, Бог вел меня.

Я стоял в каких-нибудь пяти шагах от решетки и вдруг за решеткой увидел человека, который махал мне рукой и с радостным выражением на лице кричал:

– Гая! Он зовет Гая!

Я ничего не понимал, невольно пожал плечами, но вдруг увидел его, Гая. Он протиснулся сквозь толпу пленников и, взявшись обеими руками за прутья решетки, смотрел в мою сторону. Человек, который мне махал, что-то говорил ему, указывая на меня пальцем. Взгляды наши встретились.

– Гай! Это я, Никифор! – закричал я. – Я люблю тебя, Гай! Ты слышишь меня!

Он слышал и видел меня, но он молчал. Он молчал и кротко улыбался. Так он не улыбался мне никогда. Слезы застряли в горле, и я не мог больше произнести ничего.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю