Текст книги "Гай Иудейский"

Автор книги: Михаил Иманов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Но некоторым образом я все же привык к этой своей новой жизни, и она уже не казалась мне столь страшной, как когда-то. Я брался за любую работу, умело просил милостыню, изучил людей, знал, что у этого можно просить и он даст, а у этого даже и спрашивать нет никакого смысла – хоть умри перед ним, все равно не даст и куска хлеба.

Не могу даже сказать, что я жил теперь впроголодь – недостаточно сытно, но вполне сносно для того, чтобы преодолевать такие большие расстояния. У меня была мечта обзавестись лошадью. Купить я ее, конечно, не мог, а решил украсть. Последнему я научился и делал это достаточно ловко. Однажды мне повезло, и я увел лошадь с рынка, едва ли не из-под носа у хозяина. Лошадь была старая, плохонькая, но и она значительно облегчила трудности долгих, утомительных переходов. Я шел по тому же маршруту, по которому мы столько лет ходили с Гаем, а потом вместе с членами нашей общины. Мне были знакомы каждая роща, каждое деревце, кажется, каждая выбоина на дороге – я мог идти по этому маршруту с закрытыми глазами. В каждом городе, в каждом населенном пункте, где мы прежде останавливались, я оставался по нескольку дней. Присматривался, осторожно выспрашивал людей и ждал счастливого случая, что вот вдруг где-нибудь на улице увижу Гая. Правда, с каждым новым городом эти надежды таяли. Но я шел дальше и верил, верил…

Однажды случилось чудо. Но не то, которого я желал и жаждал, но еще более чудесное. В тот час я обедал, сидя у стены храма, неторопливо и устало поглощая свою скудную еду. Сначала я увидел ноги – человек подошел и остановился передо мной. Я не поднимал головы и ждал, когда он уйдет. Мне не с кем было разговаривать и не о чем. Но он не уходил, и я вынужден был посмотреть на него.

Это был мужчина лет пятидесяти, с короткой, аккуратно подстриженной бородой и довольно красивым лицом. Среднего роста, среднего сложения, ничем особенно не примечательный. Одет был не богато, но и не бедно, так, как одеваются горожане среднего достатка. На плече висела объемистая дорожная сумка, он придерживал ее рукой. Другой рукой неторопливо теребил свою курчавую с проседью бороду и не сводил с меня взгляда.

Наши взгляды встретились, и он медленно, как бы узнавая, раздвинул губы в мягкой улыбке. Но глаза его при этом не улыбались и словно прожигали меня насквозь. Мне стало страшно, и это был не обычный испуг, а как будто какой-то потусторонний, неведомый мне до этого страх. Я смотрел на него и не мог пошевелиться.

– Никифор? – спросил он, четко выговаривая каждый звук.

Я не ответил, а только испуганно кивнул.

– Долго же я искал тебя, – проговорил незнакомец, – и все-таки не думал найти тебя так скоро.

Я снова бессмысленно кивнул, как будто он спрашивал меня о чем-то.

Он усмехнулся:

– Не надо бояться, Никифор, я не причиню тебе никакого зла. Напротив, я готов дать тебе денег. Вижу, что для тебя они будут не лишними.

– Я ничего не знаю, – быстро сказал я, хотя он не успел ни о чем спросить, кроме имени. – Я ничего не знаю, ты, наверное, ошибся.

– Нет, я не ошибся, – спокойно отвечал незнакомец. – Ведь ты Никифор, воспитанник некоего Гая, которого люди называют Гай Иудейский.

Когда он произнес это последнее «Гай Иудейский», мне показалось, что губы его задрожали.

– Я ничего… – начал было я, но он перебил:

– Оставь это. Повторяю, я не причиню тебе зла. Мне нужен Гай, и я хочу, чтобы ты провел меня к нему.

– Но я не знаю, где он, – сказал я. – Я сам ищу. То есть…

Тут я остановился и, с трудом сообразив, что этого не нужно говорить, продолжил:

– Я давно не видел его, и никто не знает. Никто не знает, и я не уверен, жив ли он вообще

– Жив, – неожиданно уверенно выговорил незнакомец, – Я знаю это – он не может умереть

– Почему? – сам не понимая, что говорю, спросил я.

– Потому что я знаю, – ответил он и вдруг, присев на корточки, протянул руку и крепко сжал мой локоть. – Ну, ты же разумный юноша, Никифор. ты проведешь меня к Гаю. Имей в виду, он будет рад встрече со мной и, думаю, тоже наградит тебя.

– Но я не знаю, – жалобно и просительно протянул я, не решаясь высвободить руку, хотя мне было боль но, – Я правда не знаю, где он, я не видел его уже больше года. Он бежал, а меня держали в плену Я сам едва уберегся от смерти. Если они найдут меня, то убьют Откуда же я могу знать, где он

Не понимаю, зачем я проговаривал ему всю эту бессмыслицу Наверное, всему виною этот неведомый, потусторонний страх и его взгляд, прожигавший меня насквозь.

А он смотрел на меня так, будто ему все было известно в подробностях – вся моя жизнь, от самого начала до сегодняшнего дня.

– Ладно, Никифор, – остановил он мои сбивчивые излияния. – Оставим это Может быть, ты вспомнишь, если я скажу тебе, кто я такой – Он сделал паузу и, приблизив свое лицо к моему лицу. четко и медленно выговорил – Я Сулла.

Лишь только он произнес это я в страхе отшатнулся от него так резко, что ударился затылком о стену, из глаз моих брызнули искры.

– Видишь, – сказал он, когда я чуть пришел в себя – значит, тебе все известно, – Значит, твоя память пойдет теперь по нужному руслу – И добавил с уже знакомым мне дрожанием губ – Значит, мой любимый Гай все таки открылся и страх его стал сильнее разума.

Он взял меня за руку и, довольно грубо дернув, сказал:

– Пойдем, Никифор, нам предстоит долгий путь, а человеческая жизнь так коротка.

С этого момента я сделался пленником Суллы. Пленником особого рода, почти добровольным пленником. Это трудно объяснить, почти невозможно. Но я так боялся его, что не смел бежать. Он не угрожал мне, не связывал меня на ночь, не говорил, что если я побегу, а он поймает меня, то мне будет плохо. Ничего этого он не говорил и не делал. Но я словно был привязан к нему невидимой веревкой: не очень короткой, не очень длинной, но очень крепкой, которую не развяжешь, не разрубишь, а главное, не посмеешь разрубить.

До сих пор не могу понять, верил ли он в то, что я не знаю, где Гай, но точно был уверен, что с моей помощью найти Гая будет значительно легче. Мы не жили вместе, так, как мы когда-то жили с Гаем, – я жил сам по себе, а он отдельно от меня, но все время находясь вблизи. И даже когда я не видел его, я все равно почти физически ощущал его незримое присутствие. Я мог бы сказать, что он постоянно следил за мной, но это неверно: не он следил за мной, а я не мог оторваться от него. Мне сейчас кажется, что если бы я сумел от него убежать и он потерял бы меня, то не он, а я не смог бы так жить.

Мои объяснения могут показаться путаными, но других у меня нет. Есть в мире вещи, которое не объяснишь человеческими словами, и чем упорнее будешь пытаться объяснять, тем дальше будешь уходить от истины. Только Господь знает все. С этим нужно смириться, но не с грустью, а с радостью.

Прошло больше полугода с того дня, как ко мне подошел Сулла. Сначала был страх, потом неудобство от его постоянного присутствия, потом, как это всегда бывает с человеком, я просто привык к нему. Когда я ехал по дороге, или когда останавливался отдохнуть у рощи, или сидел вместе с другими нищими у ворот храма, мне не нужно было оглядываться за спину и смотреть по сторонам – Сулла неизменно был где-то рядом. Ехал в двухстах шагах за мной, стоял на другой стороне улицы, его глаза встречали мой взгляд из толпы где-нибудь на рынке или на празднестве. Бывало, он исчезал на несколько дней, и тогда меня охватывало беспокойство. Я уже говорил, что не могу объяснить причину, но беспокойство было самым настоящим и все нарастающим. Когда он снова появлялся, я облегченно вздыхал.

Я ловил себя на мысли, что уже не ищу Гая, то есть не было уже прежнего упорства в достижении цели. Да и сама цель – Гай – потускнела и маячила передо мной нечетко, словно в рассветном тумане. Я все еще желал обещанного Гаем богатства, но уже не верил в него. Может быть, не знаю, но если бы не Сулла, я уже не ходил бы по известному маршруту, но, пока он был, я, как подталкиваемый чьей-то рукой, шел и шел неостановимо.

Время от времени до меня доходили слухи о жизни нашей общины. Она не распалась, даже разрослась и приобрела среди людей довольно заметное влияние. Их теперь называли последователями исчезнувшего Гая. Правда, не знаю, как они называли сами себя, наверное, по-другому. Я знал о них не много – то, что они есть, то, что проповедуют свое учение (мне неинтересно было, в чем оно заключалось) и что возглавляет общину Иосиф, тот самый старик. Когда-то я страшился встречи с ними и был очень осторожен. Но прошло много времени, и, думаю, обо мне забыли. Да и вряд ли кто-нибудь из них сейчас смог бы опознать меня. Давным-давно уже не было того уверенного, властного, самодовольного Никифора, а был обычный нищий странник, кочующий из города в город, смиренно и умело собирающий милостыню у храмов.

Не думал, что судьбе будет угодно столкнуть меня с одним из бывших спутников, и, разумеется, не предполагал, что эта встреча так круто изменит мою последующую судьбу. Если бы встреча эта произошла где-нибудь в толпе на рынке или на паперти храма, я не был бы так удивлен. Но она произошла на дороге, когда я был один, если не считать где-то вдалеке следовавшего за мной Суллы.

Я увидел странника, идущего мне навстречу, обычного странника, каких я встречал тысячами – бедно одетого, смертельно усталого, с неподвижным и отсутствующим выражением на лице. Когда мы поравнялись, равнодушно скользнув друг по другу взглядами, что-то как будто шевельнулось во мне. И я, оглянувшись на него, уже прошедшего мимо, вдруг окликнул:

– Ананий!

Он остановился, словно ткнулся в каменную стену. Я опять сказал.

– Ананий, ты ли это?

Он повернул ко мне лицо, долго, как бы не понимая, смотрел на меня, потом, едва заметно пошевелив губами, удивленно выговорил:

– Это ты, Никифор?

Это был Ананий, один из тех, кто первым пристал к нам с Гаем. Он узнал меня, но не подходил и смотрел настороженно

– Ананий, рад тебя видеть! Что ты делаешь здесь? Куда идешь? – воскликнул я, поворачивая лошадь и направляясь к нему.

И вдруг он сделал несколько торопливых шагов в сторону от дороги. Я остановился, и только тогда остановился он. И тут я понял, чего он боится. Вспомнил тот день, когда Гай бежал из общины, мой арест, угрозы старика. Да, да, конечно, Ананий стоял всегда рядом со стариком. Он боялся, что я буду мстить за свои тогдашние муки.

– Не бойся, Ананий, – сказал я ему как можно более приветливо, – я давно забыл, что произошло со мной в общине. Все прошло, я забыл об этом. Я не желаю тебе зла. Сам не знаю почему, но я так рад нашей встрече.

Я спрыгнул с лошади и направился к нему, выставив перед собой руки. Он шагнул мне навстречу, и мы обнялись. Краем глаза я увидел следовавшего за мной Суллу. Он остановился, тоже слез с лошади и уселся на обочине дороги.

У меня в седельной сумке была кое-какая еда, и я пригласил Анания разделить со мной трапезу. Он с радостью согласился, от его прежней настороженности не осталось и следа. Мы отошли от дороги, уселись на камни, и я достал еду. Ананий ел жадно, виновато поглядывая на меня. В ответ я поощрительно улыбался, а сам подумал, что есть люди, чье существование много хуже моего.

Насытившись, Ананий стал особенно разговорчив. Он сказал мне, что прошло уже несколько месяцев, как он покинул общину, потому что жизнь там сделалась совершенно невыносимой, и что он с грустью вспоминает то время, когда в ней были мы с Гаем. Иосиф, тот самый старик, захватил в общине полную и беспрекословную власть, держал всех в черном теле и жестоко наказывал провинившихся, иногда даже смертью. Никто не смел ему перечить, и все боялись одного только его недовольного взгляда. Ананий бежал от них так же, как когда-то бежал я. За ним гнались, но Бог, как выразился сам Ананий, в тот раз был на его стороне, и ему удалось оторваться от погони. Теперешняя его жизнь была похожа на мою как две капли воды, с той лишь разницей, что я вел ее дольше и был значительно опытнее, хотя и моложе годами.

– Да, – вдруг спросил Ананий, прервав свой рассказ и посмотрев на меня так, будто только что встретил, – а почему, ты не с Гаем?

– С Гаем? – переспросил я, не понимая.

– Ну да, – еще больше удивился он, – ведь вы с ним были неразлучны.

– Были когда-то, – сказал я и покосился в ту сторону, где на обочине дороги сидел Сулла. – Но с тех пор как он бежал, я больше не видел его и не знаю, где он. Порой мне кажется, что его давно уже нет в живых.

– Как нет в живых! Что ты такое говоришь! – воскликнул Ананий. – Не далее как месяц назад я сам видел его.

Если бы в эту минуту меня неожиданно ударили палкой по голове, я бы не так удивился.

– Ты… видел… Гая?! – выговорил я с таким трудом, будто только что научился говорить.

– Ну да, – отвечал он, пожав плечами, словно бы то, что он сказал, было известно всем, кроме меня одного, – видел, вот так же близко, как тебя. Он постарел, и рука у него такая же кривая, и он стал немного странным, но в остальном он такой же, как и был.

Только в эту минуту я осознал смысл сказанного Ананием, вскочил на ноги и, нависая над ним, воскликнул:

– Где?! Где же ты видел его?!

– В Антиохии, – проговорил он растерянно, глядя на меня снизу вверх.

– Как, как ты его нашел?! – Я схватил Анания за одежду у ворота и сильно потряс его.

– Что ты! Что ты! – испуганно закричал он. – Я случайно, я не хотел. Просто один мой родственник…

От волнения он не сумел договорить и уставился на меня округлившимися от страха глазами.

Не сразу я понял, что не добьюсь от него ничего, если стану пугать его своей взволнованностью и криками. И, осознав это, я заставил себя успокоиться, хотя спокойствие далось мне с большим трудом. Наконец я сумел разговорить Анания, и вот что он мне рассказал.

Убежав из общины, он скитался по разным городам и как-то забрел в Антиохию. Там у него жил дальний родственник, а Ананий уже дошел до полной нищеты и голодал в самом настоящем смысле. У него было мало надежд на помощь родственника, он помнил его как скаредного и недоброго человека. Но деваться было некуда, и он решился найти его. Каково же было удивление Анания, когда родственник встретил его ласково, накормил, одел, дал на дорогу немного денег, пригласил заходить не стесняясь, если будет нужда. Ананий поблагодарил за прием и заботу и, не удержавшись, спросил, отчего же в нем произошла такая перемена. Ведь шел он к нему без всякой надежды.

Родственник кротко улыбнулся (Ананий все никак не мог привыкнуть к этой его кроткой улыбке) и смиренно отвечал, что не нужно собирать себе богатств на земле, а нужно собирать себе богатства на небе. И еще он сказал, что всякому человеку следует поделиться с ближним последней рубашкой и последним медяком. И еще долго и увлеченно говорил ему родственник о тщете человеческой жизни и о благах небесной жизни, куда отлетает душа, когда человек умирает.

Ананий мало что понял, но больше из вежливости, чем из любопытства, спросил, что это за учение и кто его основатель? Родственник ответил, вдруг посмотрев на Анания строго, что это единственно истинное учение, как он выразился, Господа нашего Иисуса Христа, не какого-то там пророка, а настоящего Сына Божьего, распятого злыми людьми, врагами Бога и истины, и принявшего смерть за грехи всех людей на земле. Под строгим взглядом родственника Ананий, подражая ему, кротко улыбнулся и согласно кивнул. А родственник все продолжал говорить об учении Сына Божьего и, кажется, все никак не мог остановиться. Ананий внимательно слушал, но уже не понимал ничего.

Закончив, родственник сказал, что последователи Иисуса Христа называются христианами, и ему очень бы хотелось, чтобы и Ананий принял истинную веру и обрел настоящее бессмертие души.

– Ты хочешь, Ананий, – спросил он, – обрести бессмертие?

– Конечно, хочу, – отвечал Ананий самым убедительным тоном, на который вообще был способен.

Но родственника это не очень убедило, и, недоверчиво посмотрев на Анания, он сказал, что хотя их община не слишком велика, а власть преследует их везде, где может, к ним приходят не одни только бедняки, но и очень состоятельные и образованные люди. Например, есть у них человек, который пожертвовал общине все свое богатство. А на такие деньги можно жить с большой семьей и слугами и две, а то и три жизни. Ананий снова покачал головой, всем своим видом изображая почтение и удивление. Родственник посмотрел на него недоверчиво и сказал, что может отвести его в общину, пусть Ананий послушает и посмотрит на людей. Ананию ничего не оставалось, как только согласиться – чем ему еще можно было отблагодарить столь щедрого и милостивого родственника!

На следующий день, вечером, родственник повел его на окраину города, где находились заброшенные еще при императоре Августе серебряные рудники. Со всеми возможными предосторожностями по замысловато вьющейся тропинке они подошли к одной из пещер. Родственник сказал человеку, стоявшему у входа, какие-то непонятные слова, и тот пропустил их внутрь. В конце узкого прохода Ананий увидел свет и услышал негромкое пение. Пространство, где находились люди, было довольно небольшим: человек двадцать сидели прямо на земле, касаясь плечами друг друга; несколько человек пели, остальные слушали. Три или четыре факела были воткнуты в землю по обе стороны пещеры, и отсветы пламени делали лица людей особенно загадочными. Пение прекратилось, и один из них, не старый, с черной курчавой бородой и горящими глазами, стал говорить об истине, о бессмертии души, о тщете человеческой жизни, то есть почти то же самое, что говорил накануне Ананию его родственник. Ананий плохо воспринимал слова говорившего и слушал невнимательно, рассеянно поглядывая по сторонам.

И вот тут родственник вдруг легонько толкнул его в бок и, кивнув на человека, сидевшего у противоположной стены, сказал шепотом, что это тот самый, кто отдал все свое богатство общине и живет теперь, как и все они, одною истинною верой. Взглянув на того, на кого указал родственник, Ананий с удивлением узнал Гая. Гай внимательно слушал говорившего, иногда задумчиво кивал. Все то время, что они пробыли в пещере, Ананий не сводил глаз с Гая, но тот не смотрел на него. Он и вообще ни на кого не смотрел, слушал говорившего, кивал и одновременно будто бы был погружен в свои мысли.

Когда собрание закончилось и все разошлись, а они с родственником вернулись домой, Ананий так и не решился спросить его о Гае, а тем более не сказал, что знал его когда-то как Гая Иудейского. Почему-то он понимал, что этого говорить нельзя.

Сказать, что я был поражен рассказом Анания, значило не сказать ничего. Не могу сейчас передать своих тогдашних чувств, скажу только, что я был взволнован так, как если бы своими глазами увидел сходящего с небес Бога Я долго сидел в молчании, внутри меня образовалась пустота. Словно рассказ Анания открыл тайное окошко где-то внутри меня и вся моя прежняя жизнь вышла в это окошко и улетела неизвестно куда, оставив внутри пустое, мертвое пространство.

Ананий не прерывал молчания, только время от времени с любопытством и настороженностью поглядывал на меня.

Вдруг я сказал

– Ананий, ты отведешь меня к Гаю?

– Не знаю, – ответил он, – я не собирался в Антиохию.

– И я не собирался в Антиохию, – откликнулся я, – но теперь поеду туда. Прошу тебя, поедем со мной Ты должен отвести меня к Гаю.

Некоторое время Ананий сопротивлялся, пожимал плечами, делал недовольное лицо. Но я все же смог убедить его ехать со мной. Сейчас я отдал бы все на свете, только чтобы заставить его поехать. Правда, у меня ничего не было.

Убеждая его, я было собрался открыть ему тайну Гая и пообещать часть денег, причитавшихся мне, но вовремя сдержался. Зато я сказал ему, что вместе нам будет лучше, что по дороге мне известны места, где подают щедрую милостыню, а в некоторых местах нас будут кормить просто так. Еще я пообещал, что буду отдавать ему большую часть того, что соберу сам, и что мне ничего не нужно, а еды я возьму ровно столько, чтобы только не умереть с голоду. Кажется, этот последний довод его особенно убедил, и он сказал мне, что хотя это для него и неудобно и в Антиохию он не собирался так быстро, но только ради того, чтобы помочь мне, пожертвует своими планами.

– Ты не пожалеешь, Ананий, – сказал я ему. – Истинно говорю тебе, не пожалеешь!

Это последнее я произнес каким-то странным для самого себя голосом, словно бы не своим. Словно бы не я, а кто-то во мне произнес эти слова. И Ананий услышал их точно так же. Он смотрел на меня, раскрыв рот, и послушно, испуганно кивнул.

Я уступил ему место в седле, а сам пошел впереди, ведя лошадь. Лишь только мы двинулись в путь, как и Сулла (я все время не выпускал его из виду) прыгнул в седло и поехал за нами, держась на расстоянии все тех же двухсот шагов, что и прежде. Воистину, он был моей тенью.

Я шел, а Ананий ехал и болтал без умолку, как видно, довольный своим новым положением. Но я не слушал его, я думал о своем. Сейчас я почему-то совершенно не сомневался, что найду Гая. Меня тревожило только одно – как уехать от Суллы. Скоро у меня созрел план. Но я не открывался Ананию, я не знал, как он примет его и как поведет себя при этом.

Мы двигались довольно быстро, и я все время торопил Анания. Находясь в зависимости от него и боясь, что Ананий будет недоволен, я старался делать все, что было в моих силах, чтобы ему стало удобно со мной. Просил милостыню так проникновенно и с такой дрожью в голосе, будто от того, дадут мне или нет, зависела вся моя жизнь. И люди проникались этим и щедро одаривали меня. Я крал одежду, пищу и деньги, где только можно было украсть, и совершал это так смело и хитроумно, будто всю мою жизнь занимался только этим. Скажу без особого преувеличения, что ели мы сытно и жили вполне хорошо. По крайней мере, Ананий (я это отчетливо видел) был доволен. Сам он перестал ходить за милостыней и лениво ждал моего возвращения. Он так утвердился в новом своем положении, что даже стал помыкать мной – говорил, что это он есть не будет, а хочет другого, что одежда, которую я украл для него, подвергая опасности свою жизнь и свободу, тесна ему и он не собирается носить чьи-то обноски. Его поведение выводило меня из себя, но я был терпелив и, какие бы претензии он мне ни предъявлял, отвечал смиренно, что прошу у него прощения и впредь постараюсь делать так, как он хочет. Ананий милостиво прощал меня и напоминал, что, только снизойдя к моим горячим просьбам, изменил свой маршрут и потерял многое из того, что мог бы иметь, будь он один. Я снова благодарил его и старался всячески ему угодить.

Много дней спустя – это время показалось мне вечностью – мы наконец достигли Антиохии. Сулла, как и всегда, словно тень следовал за нами, то исчезая из поля моего зрения, то появляясь вновь. Глупый и беспечный Ананий так и не заметил его присутствия рядом. Больше всего я боялся, что Сулла подойдет к нам: заговорит, станет угрожать и, главное, поймет, что именно Ананий мой проводник к Гаю. Если бы он понял это, то я стал бы ему не нужен. Я решил про себя безжалостно, что убью Анания в тот самый миг, как только Сулла подойдет к нам, и при этом не буду выяснять., догадался ли он обо всем или подошел по другой причине. Я достал себе нож (украл у одного мясника), наточил его до самой невозможной остроты и, пряча от Анания, всегда носил при себе. Если бы Ананий узнал, какой опасности подвергается его жизнь ежеминутно и от чего она зависит, то умер бы от страха тут же передо мной. Но пока он лениво продолжал путь в моем мягком седле, сытно ел и сладко спал. Я удивлялся его безмятежности и завидовал ей.

Когда мы достигли Антиохии и, не въезжая в город, расположились недалеко, в поле, на отдых, я попросил Анания внимательно меня выслушать. Я сказал ему, что у Гая есть деньги, много золотых монет, которые он обещал мне и которые обязательно отдаст, лишь только я встречу его. Дальше я сказал, осторожно указав на Суллу, сидевшего поодаль, что вот этот человек враг Гая и хочет забрать у него те деньги, которые принадлежат мне. Он преследует меня повсюду и ждет той минуты, когда я встречусь с Гаем. Ананий посмотрел в ту сторону, где сидел Сулла, и лицо его вытянулось от удивления и страха.

– А что он сделает с тобой, с нами? – наконец сумел выговорить он, повернувшись ко мне.

– С тобой он ничего не сделает, – отвечал я, вздохнув, – а меня убьет.

– Убьет! – страшным шепотом произнес Ананий

– Убьет, – подтвердил я довольно спокойно.

Такое мое спокойствие было, конечно, наигранным.

Я хорошо чувствовал Анания и понимал, каким образом можно испугать его по-настоящему. И я не ошибся – Ананий был сильно испуган.

– Что же теперь будет? – едва не плача, произнес он.

– Не бойся, Ананий, – сказал я, – мы сумеем перехитрить этого человека.

– Но как? – пролепетал Ананий – Я не хочу, я боюсь! Это не мое дело, а твое.

Тут он, поминутно поглядывая на Суллу, стал упрекать меня за то, что я ввязал его в эту историю и что только одного того страха, которого он натерпелся, когда бежал из общины, хватит на всю его жизнь и другого такого переживания он просто не перенесет.

– Понимаю, Ананий, – сказал я с обреченностью в голосе, – но что же теперь делать!

– Я не хочу, я уйду… – заплакал он, и слезы крупными каплями побежали по его лоснящимся щекам.

Вот тогда я и сказал ему, что у меня есть план и что главное – это вовремя предупредить Гая. Ведь община христиан не даст его в обиду, но если этот человек, Сулла, явится к Гаю внезапно, то последний не сумеет защититься сам и не успеет позвать на помощь.

Наш разговор с Ананием был долгим и тяжелым. Впрочем, я заранее предполагал это. Он то плакал и просил отпустить его, то ругал и поносил меня самыми последними словами, то впадал в совершенное оцепенение и бессмысленно молчал. Но я все-таки сумел ему втолковать, что нужно делать, и убедил, что это наш единственный шанс на спасение. Ему некуда было деваться – причитая и жалуясь на свою несчастную судьбу, он вынужден был согласиться.

Мы въехали в город и, следуя указаниям Анания, оказались на той улице, где стоял дом его родственника. Когда мы проезжали мимо, Ананий незаметно указал мне на него. Я спокойно прошел дальше (напоминаю, что Сулла все время следовал за нами), и вскоре мы оказались на другой стороне города. У меня было припасено немного денег, и мы поселились на постоялом дворе. Я велел принести еды и сытно накормил Анания. Несмотря на свой страх, он ел с обычной жадностью и, насытившись, несколько успокоился.

Я дождался вечера и строго приказал Ананию делать, как я сказал. За все время нашего долгого пути впервые я не просил, а приказывал. Для большей убедительности я вытащил и показал ему нож, говоря, что, если он выдаст меня, у меня не будет никакого другого выхода, как только покончить с ним. Он в страхе смотрел на нож и беспрерывно кивал. Мы поменялись одеждой: он надел мою, я – его. Правильнее сказать, я делал все за него – его руки не слушались, а губы дрожали. В самом конце я повязал его голову моим платком, который стал носить некоторое время назад, так чтобы он запомнился Сулле. Лицо под ним, да еще в темноте, трудно было разглядеть.

– Ну все, Ананий, пора, – сказал я, оглядывая его внимательно и придирчиво.

Но Ананий не двигался с места. Его тело била мелкая дрожь, взгляд был неподвижен – мне показалось, что он вот-вот потеряет сознание. Я с ужасом подумал, что из-за глупости и трусости Анания мне так ничего и не удастся сделать. У меня мелькнула мысль оставить его в покое и положиться на судьбу.

Но отступать было поздно. Загасив светильник, я крепко взял Анания за плечи, толкнул к выходу. К моему удивлению, он пошел, к тому же довольно ровным шагом, хотя и напряженно ступая. Осторожно прячась за выступами коридора, в котором на мое счастье было почти совсем темно, я последовал за ним. Он медленно сошел со ступенек и оказался во дворе.

Тут произошло невероятное, я меньше всего ожидал этого. Постояв несколько мгновений, Ананий вдруг бросился со всех ног к лошади, которую мы привязали тут же, отвязал, вскочил в седло и, ударяя ее ногами и рукой, ускакал в темноту. Прошла минута, а то даже и две, когда я увидел проскакавшего мимо Суллу. Воистину, тогда Господь был на моей стороне, и я, никогда не думавший о Боге, мысленно вознес ему хвалу.

Лишь только затих топот копыт, как я соскочил со ступенек, прижимаясь к стене дома, и юркнул в темноту. Как и в тот раз, когда я бежал из общины, ноги несли меня сами – я не бежал, а почти летел над землей.

Едва ли не в несколько минут я оказался у дома, указанного мне Ананием. Справившись с одышкой, постучал и спросил хозяина. Ко мне вышел пожилой, опрятно одетый человек, вежливо и даже смиренно спросил меня, что мне нужно. Я принял самый несчастный вид и намеренно сбивчиво, но довольно понятно стал говорить, с какими трудностями я добирался до Антиохии, чтобы только примкнуть к общине христиан. Я увидел – что было естественно – недоверие в его взгляде и тут же сказал ему про Анания. Что встретил его в Эдессе, где он поведал мне об единственно истинном учении Господа нашего Иисуса Христа. Последнее я произнес твердо и с особенным чувством. Стоявший передо мной человек удовлетворенно повел головой, а я, не давая ему прервать меня, сказал, что жажду истины и что это единственный смысл и единственное оправдание моей ничтожной жизни.

Я еще довольно долго распространялся о своих исканиях, о тех сектах, к которым пытался примкнуть, но из которых уходил, понимая всю неправоту их учения. Я сказал ему, что и прежде слышал о христианах, но только Ананий смог разъяснить мне смысл бессмертия души и гибель Сына Божьего, умершего за грехи всех людей на земле.

– Не умершего, – мягко прервал меня хозяин, – а воскресшего.

Я принял лицом радостное выражение, будто воскресение из мертвых неведомого мне Сына Божьего могло быть моей личной радостью. Я находился в особенном вдохновении и при разговоре с родственником Анания, думаю, не сделал ни единой ошибки.

– Как тебя зовут, юноша? – спросил он.

– Никифор, – едва ли не пропел я.

– Где ты остановился, Никифор? – снова спросил он, ласково на меня глядя.

Я виновато пожал плечами и ничего не ответил.

– Понятно, – кивнул он, – оставайся пока у меня. У меня маленький дом и большая семья, но, как учил Господь: возлюби ближнего, как самого себя. Ты нравишься мне, Никифор, пойдем в дом.

Я остался у него на ночь, пробыл весь следующий день, до вечера. Должен признаться, хозяин замучил меня разговорами об учении христиан. Он говорил, говорил, говорил – по-видимому, это доставляло ему большое удовольствие. Я делал вид, что внимательно слушаю, изображал лицом крайнее удивление, страх, восторг. Но, честно сказать, я мало что понял из его разговоров, да и слушал невнимательно. Голова моя была занята другим. Я боялся, что Сулла, догнав Анания и выпытав у него все, вдруг явится сюда, за мной. И тогда… мне страшно было представить, что же будет тогда.