Текст книги "Бижутерия"

Автор книги: Мередит Рич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

Глава 9

Уатт сдержал слово – всю ночь не выпускал Мадлен из объятий. Он предавался любви с пылом студента. Макнил бегал и занимался теннисом и сохранил худощавое сильное тело. Он выглядел гораздо моложе своих лет, и если бы не седина в черных волосах, Мадлен никогда не дала бы ему его сорока трех лет.

Уатт Макнил – ее благодетель, а отныне еще и любовник. Мадлен полагала, что знала его. Но теперь он предстал совершенно иным человеком. И этот человек хотел ее ради нее самой. Анна, Хэдли и Парк-авеню отошли в сторону. Теперь она и Уатт жили в своей собственной вселенной.

Не выдумана ли эта любовь в предрассветные часы? Мадлен не могла сказать. Уатт заявил, что любит ее. Конечно, они испытали нежность и взаимное влечение. Но девушка была настолько сбита с толку, что не умела определить свои чувства.

Они проснулись поздно и в комнате выпили кофе со сладкими плюшками. Мадлен призналась, что солгала об экзаменах, и Уатт обрадовался, что можно провести с ней еще два дня. Он зарезервировал комнату в отеле «Бреннер-Парк» в Баден-Бадене – одной из самых шикарных старинных гостиниц Европы. Франц был послан туда с багажом, а затем отпущен до воскресного вечера.

День они скоротали в прогулках по городу: разглядывали великолепные, эпохи Эдуардов виллы, посетили Фридрихсбад – изящный, в духе Ренессанса, источник девятнадцатого века, в кафе «Кёниг» съели шлаги вишневый торт. Дождь больше не грозил. И хотя воздух оставался свежим, выглянуло солнце. На протянувшейся вдоль небольшой речушки Оос аллее Лихтенталер в изобилии цвели ранние нарциссы и крокусы. Мадлен и Уатт весело болтали и вели себя, как старинные друзья. Она взяла его за руку, но через минуту он осторожно освободился. Так всегда будет на людях, подумала девушка. Никаких прикосновений на случай, если они невзначай встретят знакомого или партнера Уатта.

Перед тем как возвратиться в отель, Уатт завел Мадлен в роскошные магазины на Курхаус-колоннаден и Лихтенталерштрассе и настоял на том, чтобы экипировать ее с ног (простой парой до смешного дорогих черных замшевых туфель-лодочек от Феррагамо, которые можно носить как днем, так и вечером) до головы (двумя инкрустированными жемчугом гребнями, чтобы, как он любил, ее каштановые волосы не падали ей на лицо).

В магазине дамского белья Мадлен смутилась, потому что Уатт выбрал экстравагантный комплект от Кристиана Диора – с поясом, но без трусиков. У Этьена Эйнера настоял, чтобы купить кожаную сумку. Мадлен покосилась на ценник и быстро прикинула: если перевести марки в доллары, получалось более двухсот.

Чрезмерные цены не обескураживали Уатта. В магазине высокой моды он остановился на дневных комплектах от Сен-Лорана и Пьера Кардена и черном коктейльном платье от Валентино – с мини-юбкой, глубоким декольте и рукавами реглан.

Каждые пять минут Мадлен протестовала и старалась его остановить. Но Уатт был твердо настроен ее одеть. Он заявил, что не в силах терпеть ее допотопные тряпки, и предупредил: если она хоть раз появится при нем в хипповом наряде или «варенке», он все с нее сдерет и выбросит в ближайший водосток.

Когда они возвращались в отель, руки оттягивали пакеты с покупками. Мадлен прикинула, что за два часа Уатт потратил на нее больше пяти тысяч долларов. Впечатляло, если учесть, что носить все это придется только тогда, когда она будет с ним. Она представила, как появляется на занятиях герра Пфайффера в костюме от Кардена, и чуть не прыснула.

Перед обедом Уатт увлек ее в огромную мраморную ванну в номере. Они отмокали в горячей воде и потягивали из одного хрустального рифленого бокала «Дом Периньон». А когда вода начала остывать, не вытершись, выскочили в комнату и с лопающимися на теле пузырями, хохоча бросились на кружевное покрывало. С час они не спеша занимались любовью. А из включенного на полную мощность радио неслись возбуждающие звуки симфонии Моцарта. Потом оделись, спустились в ресторан и поели. Уатт предложил попытать счастье в рулетку.

– Шутишь? У меня не тот характер, чтобы играть. Все равно что выбрасывать деньги на ветер. – Мадлен так долго была бедной, что тратить деньги на подобные причуды считала отвратительным.

Уатт пожал плечами.

– Что правда, то правда. Зато ничто не вдохновляет больше выигрыша. Мне сегодня везет. – Хотя они шли в людном месте по колоннаде у казино, он наклонился и поцеловал Мадлен. – Не тревожься, дорогая, тебе не придется потратить ни пфеннига. Просто понаблюдаешь за мной.

Знаменитое казино с белыми колоннами было набито богатыми игроками. Пестрая толпа щеголяла нарядами от самых лучших модельеров. Игральные залы, отделку которых вдохновила роскошь Версаля, оформлял в девятнадцатом веке парижский театральный декоратор – все вокруг блистало драгоценными камнями, золотом и начищенными канделябрами. Столько украшений Мадлен в своей жизни видела лишь в «Тиффани». Она так долго рассматривала бриллиантовое с изумрудами колье какой-то вдовушки, что леди, вероятно, заподозрила в ней воровку драгоценностей и что-то сказала своему спутнику. Девушка испугалась, что ее вот-вот выведут вон.

Уатт выбрал рулетку и начал решительно бросать банкноты в тысячу марок. Сначала он спрашивал числа у Мадлен. Та говорила, но он каждый раз проигрывал.

– Цифры ощущают твое неодобрение, – рассмеялся он. – Надо кумекать самому. – Он поставил пять тысяч на «тринадцать» и выиграл.

Пока Уатт играл, Мадлен прошлась по построенному в стиле рококо казино, незаметно разглядывая увешанных драгоценностями женщин. Ее поражало, что люди могут быть настолько богатыми. Она слышала, как какая-то женщина (в сапфирах) говорила другой (в александритах и жемчуге), что третья (в канареечных бриллиантах) потеряла за одну ночь тысячу долларов, но отказывается признать поражение. Как бы красиво ни выглядели все эти люди, Мадлен их совершенно не одобряла.

Но внезапно до нее дошло: если она собирается стать знаменитым ювелиром-дизайнером, все эти женщины ей нужны. Окунувшись в дело, их придется привечать, учиться любить.

Рыжеволосая француженка в застегнутом на круглую запонку плексигласовом воротничке оторвала взгляд от стола, где играли в баккара, и посмотрела на Мадлен. Девушка улыбнулась ей в ответ. Женщина отвернулась и тут же о ней забыла. Мадлен показалось, что здешних дам не может ввести в заблуждение ее внешний лоск; они догадываются, что она не из их среды. На самом деле девушка была молода и привлекательна и представляла для них угрозу.

А Мадлен решила, что это часть ее образования – не менее важная, чем то, что она получала в институте, – изучение богатых и знаменитых. Она начнет с того, что попросит Уатта прислать ей подписку на «Таун энд кантри» и «Повседневную женскую одежду».

Время от времени Мадлен косилась на Макнила, который постоянно менял столы, что являлось частью его стратегии. Она то и дело подходила к Уатту, но любовник рисковал такими суммами, что, хотя и выигрывал, у нее внутри все сжималось. Однако стоя рядом с ним, Мадлен отметила, что они такая же привлекательная пара, как и другие. Разница в возрасте оставалась незамеченной. Богатые мужчины любили женщин моложе себя. Мадлен поняла, что единственный человек, кому не давала покоя эта разница, была она сама. Но это происходило из-за Анны.

И Хэдли. Боль предательства все еще жгла Мадлен. То и дело жестом или улыбкой Уатт напоминал своего сына. Сложное положение. Проведя целый день с Уаттом, Мадлен скрепя сердце признала, что Хэдли забыт не совсем. Все же теперь придется выбросить его из головы навсегда.

Через час в казино Уатт вернул себе деньги, которые потерял во время загула с Мадлен по магазинам. Еще через сорок пять минут компенсировал расходы на номер в «Бреннере» и ужин в тамошнем многозвездном ресторане.

В два часа ночи с рассованным по карманам выигрышем они вернулись в отель. Уатт был слишком измотан игрой, чтобы заниматься любовью, но к рассвету он разбудил Мадлен, крепко прижавшись к ее животу своей напряженной плотью.

Следующий день прошел спокойно: за чтением «Интернэшнл геральд трибюн», любовными играми, потягиванием чая, поеданием печенья, снова любовными играми и просмотром телеверсии «Аиды» во время любовных игр. В пять они решили упаковать вещи и пораньше поужинать, перед тем как Франц отвезет Мадлен в Пфорцхайм, а Уатта – в Штутгарт, где он собирался встретиться с Карлом Гейнцем Пшорном.

– Лучшие выходные в моей жизни… не припомню, когда так было в последний раз. Ты заставила меня почувствовать себя двадцатилетним. – Уатт обнял Мадлен за плечи, и они напоследок посмотрели на вид из окна.

– Все было здорово, – согласилась девушка, опьяненная шикарной жизнью. – Только уж слишком ты расточителен. Мои наряды непомерно дорогие.

– Я хочу, чтобы ты так всегда одевалась при мне. Твоя фигура и черты лица придают тебе аристократическую красоту. Зачем ее прятать под тряпками из магазинов подержанной одежды и под джинсами?

– Но я вовсе не красива, – запротестовала Мадлен.

– Ты очаровашка. Самая лучшая женщина, которую я знаю.

Мадлен отстранилась.

– Уик-энд был замечательным. Но ты и я… У нас нет шансов…

– Конечно, есть. Ты здесь, в Европе. Моя жизнь проходит в Штатах. Когда дело Пшорна будет улажено, я придумаю другой предлог, чтобы выбираться сюда.

– Предлог? Ты хочешь сказать, что Пшорн?..

Уатт вежливо улыбнулся.

– Если бы ты не училась в этом институте, я бы не ударил палец о палец. Братья Браун славятся гнусной манерой вести дела. Но случай представился: Пшорн хотел меня, а я хотел тебя.

Мадлен сделала несколько шагов и опустилась на неразобранную кровать. Неужели это правда? Неужели Уатт все спланировал несколько месяцев назад? Тогда, когда пригласил ее впервые? Все выглядело таким безобидным. Она еще любила Хэдли. Значит, ситуация намного сложнее, чем она предполагала. Неужели Уатт Макнил всегдадобивается того, чего хочет? А если так, чего же он хочет от нее?

– Знаешь, Уатт, – Мадлен сердилась и на себя, и на него, – я чувствую себя гнуснейшим образом. Не стоило этого делать. Это неправильно. Ты женат. Анна – моя лучшая подруга. Элизабет хорошо ко мне относилась. Я повела себя как похотливая тварь. – Ее глаза наполнились слезами. – Не могу тебя больше видеть. Извини.

В ту же секунду Макнил оказался рядом с ней и сел на кровать.

– Ну, ну, не надо так говорить. Ничего дурного не произошло. – Он пальцами смахнул ей слезы со щек. – Мы с Элизабет давно не живем. Каждый идет своим путем. Добрые друзья и больше ничего. Мы вместе с самого колледжа, но уже пять лет не занимаемся любовью. Это не брак! – Он заключил Мадлен в объятия.

– Возможно, Анна говорила тебе о нашем младшем – Дэвиде. – Уатт так и не разжал рук. – Он родился, когда Анне исполнилось пятнадцать. С серьезным повреждением мозга. Не знаю, что тому причиной: то, что Элизабет было тридцать семь, или родовая травма. Она не могла разродиться сутки. – Макнил вздохнул. – Теперь это не важно. А тогда Элизабет пришла в отчаяние. Дэвида поместили в клинику – сами мы не могли о нем позаботиться. С тех пор жена со мной не спала. Заявила, что я могу делать все, что мне заблагорассудится, но мы должны сохранить брак, пока не выросли дети.

Уатт замолчал. Некоторое время они сидели обнявшись. Наконец Мадлен решила задать неизбежный вопрос:

– Уатт, с тех пор у тебя было много женщин?

– Нет. Но не хочу лгать. Ты – вторая.

– А что случилось с первой?

– Это было несерьезно. Мы просто развлекались. Она была замужем. – Он взял Мадлен за подбородок и повернул лицом к себе. Глаза светились неподдельной искренностью. – Теперь все совсем по-другому. Видишь ли, Мадлен, я тебя люблю. Хочу о тебе заботиться. Неужели не понимаешь, что я на перепутье? Дети выросли. Брак себя исчерпал. Дальше я так не могу. Я хочу начать все сначала – с тобой. Потребуется некоторое время. Но потом я собираюсь на тебе жениться.

– Жениться? А как насчет Анны и Хэдли? Мы же никогда не сможем…

– Черт побери! – вспылил Макнил. – Дорогая, мы должны жить для себя! Жизнь слишком коротка, чтобы бросаться собственным счастьем ради других… ради приличий.

– Но, Уатт… – возразила Мадлен.

– Догадываюсь, о чем ты думаешь, – перебил он ее. – Нет, я не бездушен. Элизабет – привлекательная женщина. Она себе кого-нибудь найдет. С Анной и Хэдли все тоже утрясется, когда пройдет первое потрясение.

Определенность этого разговора наполнила девушку паническим ужасом. Уатт все продумал, пока дожидался подходящего момента, чтобы ее соблазнить. Но Мадлен не свыклась с мыслью, что будет с ним вместе. Тем более – с мыслью о замужестве.

– Уатт, мне в самом деле не по себе. Все произошло слишком быстро. – Мадлен вздохнула.

– Не говори пока ничего. Я не стану форсировать события. Мы покуда повременим и будем осторожными. – Он провел по ее щеке тыльной стороной ладони. – Мадлен, я тебя обожаю. Как только взгляну, начинаю испытывать желание. – Он покосился на свой «Ролекс». – Франц подождет. Последний раз перед отъездом. Тебе не надо раздеваться.

Макнил расстегнул на брюках молнию и задрал ей юбку. Обнажился розовый кружевной пояс с подвязками, но без трусиков.

Глава 10

– Давай выпьем за девочку Оливию, несносно опоздавшую, но удивительно смышленую. – Уатт чокнулся своим бокалом с бокалом Мадлен. По столику любимой Макнилом мюнхенской пивной были разложены фотографии новорожденной малышки. Анна родила ее весом девять фунтов двенадцать унций на три недели позже положенного срока.

– За Оливию, – грустно улыбнулась Мадлен. Ей хотелось оказаться рядом с Анной, хотя она не была уверена, смогут ли они снова дружить.

У Макнила не было ощущения, что мир перед ним закрылся, но Мадлен чувствовала себя именно так. Иногда по ночам в доме Фишеров она желала, чтобы все развивалось так, как развивалось. Какая-то часть побуждала ее порвать с Уаттом. Но другая была довольна тем, как они вместе развлекались: путешествовали, останавливались в шикарных отелях, ходили по магазинам, в балет и оперу. С ним девушке открылся блистательный мир – она больше не подглядывала за ним в окошко со стороны.

– Боже мой, Уатт. – Внезапно она ясно осознала разницу в их возрасте. – Ты уже дедушка!

– Угу… но не принимай близко к сердцу. Я очень молодой дедушка. Человеку столько лет, на сколько он себя чувствует. Когда я с тобой, я не ощущаю себя старше. – Макнил улыбнулся и сжал ее бедро под столом. – Неужели ты считаешь меня пожилым?

– Старый развратник, – рассмеялась Мадлен и тут же пошла на попятную, вспомнив, как он был раним, когда разговор касался его лет. – Шучу. Готова поспорить, никто из присутствующих здесь не скажет, что ты дедушка. – Она улыбнулась, заметив на его лице облегчение, когда он собирал фотографии. – Анна писала, что Оливия похожа на Рэнди. А по мне, она обыкновенный младенец.

– Согласен, – ухмыльнулся Уатт. – Но я рад, что все закончилось хорошо. Анна с головой ушла в материнство. Очень сожалела, что ты не смогла приехать на крещение.

– Я очень бы хотела. Признаться, в сложившихся обстоятельствах…

Уатт снова погладил ее бедро под столом, но на этот раз очень нежно.

– Понимаю, дорогая. Поверь, через год все утрясется и будет хорошо.

Мадлен почувствовала, как в ней зреет страх. С Уаттом было славно, пока он не заводил речь о будущем. Ей было достаточно проблем в настоящем, чтобы заглядывать вперед.

– Не будем об этом. Ты обещал.

– Помню. Но я устал прятаться в гостиницах… и быть с тобой по нескольку дней несколько недель в году. Хочу, чтобы ты была рядом все время.

– Я тебе говорила: мне надо окончить институт. – Мадлен смущенно поежилась. – Пожалуйста, потерпи.

– Я терплю. Я только и делаю, что терплю. – Уатт взял меню и принялся его изучать.

– Знаешь, – девушка лихорадочно попыталась изменить тему разговора, – один из наших преподавателей, герр Липпман, попал в больницу с раком легких. А ведь даже не курил. Я думаю, это из-за асбестовых подушечек, которыми мы пользуемся для полировки. И еще из-за свинца, который нужен при пайке золота. Мы с Катриной подали требование прекратить использование канцерогенов. Их сотни лет применяют в ювелирной промышленности. Кто-то же должен был это сделать…

– Не попробовать ли нам жареной оленины? – все еще раздраженно спросил ее Уатт. – Это деликатес здешнего заведения.

– Я буду сандвич. – Мадлен терпеть не могла, когда он обрывал ее каждый раз, если речь не шла о его собственной персоне. Ее раздражала роль обожаемой нимфетки. Уатт клялся, что полюбил ее за ум, но терял интерес всякий раз, когда девушка пыталась его проявить.

Уатт остался верен слову и, когда дело Пшорна успешно завершилось, занялся новой сделкой, которая требовала его присутствия в Германии, на сей раз в Берлине. Таким образом им удавалось проводить вместе по два уик-энда в месяц: то Мадлен приезжала в Берлин, то они путешествовали по стране и бывали на различных музыкальных, балетных и оперных фестивалях.

Макнил по-прежнему жаловался, что им не удавалось быть все время вместе. А Мадлен это радовало. Но не потому, что Уатт ей не нравился. Или она не ценила его внимание.

Однако большую часть времени и сил она уделяла занятиям в институте, а не их связи. Герр Пфайффер показывал, что все больше ею доволен, и Мадлен не покладая рук работала, чтобы добиться похвалы строгого немца. Она хотела стать самой лучшей ученицей. И как жаждущая поощрения собачонка, сидела и ждала, когда он оценит последнее задание. «Недурно» превратилось в «Очень хорошо, повторите еще». А теперь ей часто приходилось повторять всего только раз. К концу весеннего семестра Мадлен с тремя другими студентами удостоилась чести посетить дом преподавателя и выпить кофе с фрау Пфайффер.

Когда Мадлен бывала с Уаттом, ей хотелось говорить об институте, но он ясно давал ей понять, что эта тема его не интересует. Макнил был рад, что она упорно работала, однако в глубине души девушка чувствовала, что любовник не принимает всерьез ее честолюбия. По большей части он держал слово и не заговаривал о будущем, но наверняка был уверен, что у его жены наберется достаточно других дел, чтобы заниматься карьерой.

Их отношения в немалой степени осложняли проблемы. С одной стороны, Уатт стремился о ней заботиться и это было очень мило. Правда, Мадлен ему постоянно повторяла, что она не цветок и желает сама организовывать свою жизнь. Но любовник, похоже, не верил, что девушка в самом деле способна открыть ювелирный магазин.

Другая трудность – его верховодство. Они ходили на выставки, которые он хотел посмотреть, слушали оперы, которые нравились ему, и ели в ресторанах, которые выбирал он. Мадлен одевалась ради него. Он дарил ей вещи, руководствуясь исключительно собственным вкусом. И его не интересовало, нравились они ей или нет.

Бесхребетной Мадлен никто бы не назвал, но Уатт продолжал ее гнуть. Иногда было легче сдаться, чем продолжать борьбу. И даже после ссоры они продолжали поступать так, как хотелось ему. Как-то раз Мадлен назвала Уатта эгоистом, и он больно ударил ее по лицу. В бешенстве девушка заявила, что больше не желает его видеть. Уатт извинился и появился у Фишеров с дорогим, украшенным бриллиантами золотым браслетом. Хотя он прекрасно знал, что Мадлен предпочла бы совсем не такой роскошный, а другой – современного дизайна, из чехословацкого голубого стекла.

Зато Мадлен правила в постели. Уатт был искусным любовником, но девушка поняла, что молодость давала ей преимущество. Уатт хотел ее постоянно. А она испытывала удовольствие, сдерживая его. И когда наконец отдавалась, его обуревало дикое вожделение. Таким образом она не позволяла, чтобы во всем он имел последнее слово.

Но была ли это любовь?

Со стороны Уатта – возможно, да. Он намеревался начать новую жизнь, обзавестись второй семьей и, поскольку обладал состоянием, наслаждаться вовсю. Однако Мадлен со временем поняла, что ее очарование Макнилом не выросло в нечто большее.

Отчасти причиной тому было ее чувство вины. Она строго разделяла отношения с Уаттом и привязанность к далекой подруге. И когда писала Анне, не позволяла себе вспоминать, что стала любовницей ее отца. Просто убедила себя, что Уатт – это кто-то другой. В письмах Уатт превратился в Кристофа – ее белокурого немецкого приятеля. И везде, где они бывали с Макнилом, и все, что они с ним делали, Мадлен приписывала Кристофу фон Берлихингену.

Анна отвечала, что не дождется дня, когда сможет с ним познакомиться, – таким он казался ей сказочным человеком.

А потом, как гром среди ясного неба, объявился Хэдли – позвонил ей в начале июня. Был воскресный вечер, и девушка как раз вернулась домой после уик-энда с Уаттом на музыкальном фестивале у озера Констанца.

– Привет, Мадлен, – проговорил он. – Удивлена?

– Да… естественно… Ты где? – Она испугалась, что Хэдли где-то поблизости.

– В Нью-Йорке. Выбрался на каникулы. Отправляюсь на следующей неделе в округ Колумбия. Буду участвовать в летних маршах против фармацевтических компаний.

Мадлен невольно улыбнулась.

– Счастливого пути тебе. Ты еще не бросил это дело?

– Ни за что не брошу, пока меня не зароют. Слушай, прости за то, что между нами вышло. Я говорю о Лидии и всяком таком. Просто сорвался. Тебя не было рядом, вот и случилось… – Хэдли помолчал. – Но теперь там кончено. Совершенно. И я хотел извиниться за то, что вел себя как последний подонок.

«О Боже! – подумала Мадлен. – Ну почему это произошло именно теперь, когда я решила, что выбросила тебя из головы!»

– Что ж, – насилу вымолвила она, – все к лучшему.

– Мадлен, я знаю, что ты злишься. Но я тебя не осуждаю. В последнее время я много думал о нас с тобой… о тебе. – Хэдли колебался, и в перегруженной линии стал слышен чей-то еще разговор. – Я хочу с тобой повидаться, Мадлен. Что, если я приеду на этой неделе, перед тем как начну работать? Поговорим. Черт, Мадлен, я по тебе скучаю. Мы порвали с Лидией два месяца назад, но только сегодня я набрался храбрости тебе позвонить.

Девушка сидела, слушала, но не могла отвечать. Ну почему это случилось именно теперь? Несколько месяцев назад она мечтала, чтобы Хэдли вернулся. Сейчас же было слишком поздно.

И все же так приятно слышать его голос.

– Мадлен, ты здесь? Ответь что-нибудь.

Она вздохнула:

– Хэдли, ты опоздал. У меня есть другой.

– Знаю. Какой-то немец из твоего института. Анна мне говорила. Но не могли бы мы просто провести время? Дай мне еще шанс, – попросил он. – Посмотри хоть на меня. Выслушай.

Прежние чувства нахлынули на Мадлен, и она с трудом вымолвила:

– Нет. Между нами все кончено. Нам не о чем разговаривать. – И судорожно сглотнула. – Извини, Хэд, ты должен понять – жизнь идет своим чередом.

– Н-да… мог бы сам допереть. Значит, так… – Он вздохнул. – Что ж, прости за беспокойство.

– Ничего, Хэд, ты меня нисколько не побеспокоил…

Но он, не выдержав смущения, повесил трубку.

– Черт! – произнесла Мадлен в мертвый телефон. – Как ты мог поступить так со мной? – И прежде чем подниматься наверх, вытерла навернувшиеся на глаза слезы.

В комнате она рухнула на кровать и прижала к груди подушку. Девушка не могла себе представить, что Хэдли захочет, чтобы она вернулась. Он только подлил масла в огонь ее сомнений по поводу отношений с Уаттом.

Неужели все это время Уатт был всего лишь заменой Хэдли? Мадлен считала, что это не так. Но услышав голос Хэда, потеряла былую уверенность.

Девушка заставила себя подняться, достала из ящика шкафа маленький фотографический альбом, снова села на кровать и принялась просматривать снимки. На них были запечатлены эпизоды их путешествий с Уаттом в последние месяцы. Она вгляделась в сделанный крупным планом портрет: привлекательный, уверенный в себе мужчина, у которого было все, но который тем не менее хотел ее. Обеспеченный, умный, заботливый – о таком любая женщина может только мечтать.

Мадлен снова подошла к шкафу и выудила из самой глубины ящика фотографию Хэдли, которую не сумела выбросить. Она не смотрела на нее несколько месяцев. И теперь, увидев симпатичное лицо и вспомнив недавно звучавший голос, ощутила сердечную боль.

Хватит! Свою судьбу она связала с Уаттом. Обратной дороги нет! Он предложил ей гораздо больше, чем мог предложить Хэдли.

Девушка в последний раз посмотрела на фотографию и изорвала на мелкие клочки. Никогда в жизни она его больше не полюбит. Мадлен была настолько расстроена, что не могла даже плакать.

И что ни говори, жизнь шла своим чередом.

Ах, если бы Хэдли только знал, какие сюрпризы могла преподносить эта жизнь!

Несмотря на ощущение, что она любила сына больше, чем отца, Мадлен все лето поддерживала с Уаттом связь. Казалось бы, эта связь должна постепенно угаснуть, но та, напротив, словно бы обрела собственную жизнь. Девушка шла по пути наименьшего сопротивления, а Макнил развлекал ее по-королевски. Он не позволял ей испытывать одиночество. И Мадлен вновь заставила себя выкинуть из головы все мысли о Хэдли. И все мысли о будущем.

На ее день рождения в июле они полетели в Венецию и остановились в отеле «Киприани» на острове Джудекка, в четырех минутах через лагуну от площади Святого Марка. В первый вечер в ресторане с подсвечниками из венецианского стекла и окнами от пола до потолка он подарил ей маленькую лакированную китайскую шкатулку.

– Подарок на день рождения? – удивилась Мадлен. – Еще один? Ты меня растлеваешь, Уатт.

– Так и задумано. Я тебя люблю, дорогая. С днем рождения.

Бросив взгляд на коробочку, Мадлен решила, что в ней украшение. Она втайне надеялась, что оно не очень дорогое и не очень старомодное. Их вкусы с Уаттом слишком расходились.

– Ты что, не хочешь открыть?

– Хочу. Но пытаюсь отгадать, что внутри.

– Никогда не догадаешься.

– Браслет?

Уатт покачал головой.

– Бусы? Кольцо? Часы? Заколка? Серьги? Ножной браслет?

Он улыбался и продолжал качать головой.

– Открой.

– Ну ладно. – Мадлен приготовилась улыбаться. Она убедила себя: что бы ни оказалось в шкатулке, надо притворяться, что подарок ей понравился. Но когда приподняла крышку, у нее отвалилась челюсть. – Боже мой… невероятно. То есть я хочу сказать… спасибо. Большое спасибо!

Внутри, в черной бархатной нише, сверкала целая пригоршня полудрагоценных камней самого разного размера величиной до карата: пурпурные аметисты, розовые кунзиты, красные шпинелевые рубины, белые цирконы, оливковые перидотиты, зеленые диопсиды, темно-красные гранаты, голубые топазы, лимонные цитрины.

– Я потрясена! Сказочно! Подумать только, сколько я могу сделать из них украшений.

Уатт был доволен ее явным восхищением.

– В этом и заключалась моя задумка. Чтобы было с чего начать.

– На людях нельзя проявлять чувств. Но я мысленно крепко-крепко тебя целую.

– Недурно, – хмыкнул Уатт. – Однако рассчитываю на нечто реальное. После ужина мы сразу вернемся в комнату. Ты снимешь одежду, и я покрою твое нагое тело этими камнями.

– О, Уатт! Ты ненасытен. – Мадлен соблазнительно потерлась коленом о его колено. – Огромное спасибо. Твой подарок великолепен.

– А ты великолепная женщина. Выбери, что тебе больше нравится, и сделай обручальное кольцо. Через год ты станешь миссис Уатт Макнил. Я тебе обещаю.

Восхищение Мадлен моментально испарилось. Она знала, что женатые мужчины часто обещают оставить своих жен, но редко выполняют обещания. И Уатт мог это говорить, мог этого желать, но все же не собирался бросать Элизабет. Хотя выглядел при этом настолько искренне, что Мадлен начинала верить, уж не намеревался ли он в самом деле покинуть супругу. Девушка не могла этого позволить. Только не ради нее. Она считала, что наступило время порвать их связь, и боялась это сделать. Мадлен не представляла, как отреагирует Уатт, но догадывалась, что он ее возненавидит. В любом случае она лишится и его дружбы, и дружбы его детей. Тупиковая ситуация, с какой стороны ни посмотреть.

Девушка снова заглянула в шкатулку со сверкающими камнями. Богатые, безусловно, знают, как использовать слабых. Но это нечестно. А может быть, Уатт поступал так из любви к ней? И не он ее, а она использовала его?

Как она могла так запутаться? И как выбираться из создавшегося положения, чтобы ее не возненавидели?

Каждая проблема имеет свое решение. Так учил герр Пфайффер в институте. И в данном случае решение наверняка было. Только бы его найти, прежде чем ситуация выйдет совершенно из-под контроля.

Вернувшись в Пфорцхайм после выходных в Венеции, Мадлен решила, что из подарка Уатта она сделает браслетик для крестницы Оливии. Использует по каждому из камней так, чтобы все вместе они составляли цвета радуги.

После кропотливой работы над картонным макетом девушка несколько недель трудилась над браслетом в обеденные перерывы в институте. И наконец показала его герру Пфайфферу.

– Ах, фрейлейн Латем! – воскликнул тот. – Очень мило! Великолепно! – И расцеловал ее в обе щеки.

Великолепно! Весь остаток дня Мадлен летала как на крыльях. А когда наступило время идти на почту, она едва нашла в себе силы расстаться с браслетом. Она надеялась, что он понравится Анне, а Оливия сохранит его для детей и внуков – первую вещь знаменитого ювелира-дизайнера Мадлен Латем.

В один из четвергов в середине августа Анна Макнил Фергюсон вышла на Манхэттене одна с дочерью Оливией; Нэнни Уильямс отправилась навестить родственников в Кью-Гарденз. Обычно Анна радовалась, когда Нэнни уезжала. Наступал покой, и квартира оставалась в ее с Оливией распоряжении. Но сегодня она пожалела о своем решении отложить до пятницы отъезд из Нью-Йорка. На Манхэттене стояла удушающая жара. В каждой комнате жужжали кондиционеры, но воздух оставался душным и спертым. Однако она осталась в городе: приехали друзья Рэнди, и Анна обещала, что будет свободна вечером в четверг.

Расплачиваясь за излишества во время беременности – шоколадное мороженое, трюфеля и пончики с кремом, – Анна ограничилась салатом под лимонным соусом. Надо было согнать не меньше сорока фунтов, чтобы влезть в одежду, которую она носила прошлым летом.

Затолкав в себя салат – она ненавидела голодать, – Анна налила чаю со льдом и устроилась в библиотеке почитать любовный роман «Чувственная женщина». Но только открыла книгу, как в детской заплакала малышка Оливия.

– Черт, на полчаса раньше, – проворчала Анна. Почему всегда так случалось? Нэнни Уильямс заставляла Оливию и спать и есть по расписанию с точностью до минуты. Но девочка каждый раз чувствовала, когда Нэнни уезжала и с ней оставалась мать. И с мамой все шло далеко не так гладко.

Анна отложила книгу и отправилась в детскую. Увидев мать, девочка растянула в улыбке рот до ушей и возбужденно забила ногами.

– Ну, ну, посмотри на себя, – рассмеялась Анна. – Намочила кровать… и рубашку. Неудивительно, что ты проснулась так рано.