Текст книги "Бижутерия"
Автор книги: Мередит Рич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1960–1978 годы
Глава 1
1960 год
– Мадди! Мадди! Тебе пора бежать домой.
Мадлен Кэтлин Драгумис оторвалась от книги и подняла глаза.
– Неужели так поздно, мисс Латем? Я совсем потеряла ощущение времени.
Джейн Латем улыбнулась маленькой воспитаннице-пятикласснице. Мадди была для нее загадкой. Ее познания оставляли желать лучшего, но она настолько горела желанием исправиться, что учительнице не хватало духу оставить девочку на второй год. Мадди с упоением читала все подряд, однако как только дело доходило до письменного изложения, правописание оказывалось ужасающим, а грамматика ни с чем не сообразной. Правда, ей хорошо давалась математика. Девочка словно наслаждалась цифрами, особенно когда Латем задавала классу упражнение на работу с воображаемыми деньгами, чтобы школьники учились вести бюджет. Мадди всегда первой в классе рассчитывала, как потратит сумму до последнего пенни.
Больше всего на свете Мадди любила читать книги и рассказы в журналах о богатых и преуспевающих людях. Ей нравилось думать о деньгах. Но судя по тому, как девочка одевалась, Латем понимала, что она их видела в жизни не много. Нельзя сказать, чтобы большинство детей в школе Грин-Маунтин могли похвастаться зажиточными семьями, но Мадди выглядела хуже других. В этом уголке Пенсильвании никогда не было высоких доходов. А с закрытием единственной в городе фабрики чуть ли не каждый житель оказался в бедственном положении. Да и сама Латем последние недели рассылала письма в надежде найти педагогическую работу в более благополучных районах штата.
– Половина пятого, дорогая. Нам пора закрывать школу. Пошли, я тебя подброшу. Если выполнила всю остальную работу, можешь взять с собой эту книгу.
– Спасибо, мисс Латем, я лучше прогуляюсь.
– Не стоит. Скоро стемнеет. А ты ведь живешь на другом конце города. Собирайся. – Джейн помолчала. – К тому же я хочу поговорить с твоей матерью.
– Ах вот как… э-э… ее не будет дома… мама получила место официантки в Томасвилле.
Джейн Латем заперла за собой дверь классной комнаты. Близился День благодарения [5]5
Национальный праздник, отмечаемый в США в четвертый четверг ноября. Посвящен первому урожаю, собранному пилигримами из Плимутской колонии в 1621 г. после голодной зимы в Новом Свете.
[Закрыть], а Мадди была без пальто – только в выцветшем до белизны нейлоновом свитере поверх хлопчатобумажного платья.
– В какое время мать будет дома?
– Скоро. К ужину, – быстро проговорила девочка.
Учительница пожала плечами:
– Ладно, поговорю с ней в другой раз. Передай, чтобы она мне позвонила и назначила встречу. Но тебя я все равно подброшу. На улице ужасно холодно, чтобы разгуливать в таком виде.
Мадди не хотела, чтобы учительница знала, где она живет. С другой стороны, в такую стужу ходить совсем не мед. И чтобы решить дилемму, она с благодарностью приняла предложение, но попросила высадить ее в двух кварталах от дома, у магазина Джонни. Сказала, что ей надо купить к ужину кое-какие продукты.
Как только машина мисс Латем скрылась из виду, Мадди задами по темным переулкам пробралась к дому. Впрочем, «дом» – было сказано слишком сильно. Сейчас он являл собой скорее городскую развалину, правда, из лучших. И Мадди делила ее с ничейной кошкой, которую нашла и назвала Скрэппи. Раньше под крышу на ночь иногда забредал какой-нибудь бездомный, и они со Скрэппи тихонько прятались в тайной каморке в подвале, пока утром не удавалось незамеченной выскользнуть в школу. Но теперь город совершенно обнищал и весь дом был в ее распоряжении. Бродяги миновали Грин-Маунтин по железной дороге на запад или на восток: все знали, что у них милостыней не разжиться.
Мадди это тоже понимала. Конечно, оставались лавочники, которые в конце дня отдавали ей подпорченные продукты – девочка говорила, что берет их для домашней собаки и цыплят. Она строго следила, чтобы не являться к одному и тому же торговцу чаще, чем раз в неделю: не хотела злоупотреблять великодушием. Дама из Армии спасения знала мать Мадди и откладывала для нее лучшие вещи ее размера. Но в бедном, в основном католическом городе с большими семьями пожертвования стали совсем скудными. И Армия спасения была вынуждена тоже закрыться.
И ни единый человек в городе не знал, что десятилетняя девочка уже в течение четырех месяцев жила одна со Скрэппи.
Мадди как-то выкручивалась. Одноклассники смеялись над ее одеждой, которая всегда висела мешком на ее костлявой фигурке. И ловили между уроками, когда девочка крала крохи их завтраков: там апельсин, там крекер, а там – половину сандвича. И грозили донести директору школы. Но когда ее глаза наполнялись слезами, даже самые жестокосердные дети испытывали к ней сочувствие. Мадди продолжала красть еду из коробок с завтраками, а одноклассники притворялись, что не замечали. Она была такой тихой и печальной, что даже у самых отъявленных задир не поднималась на нее рука. Большую часть времени Мадди занималась собой, и сверстники не обращали на нее внимания.
Никто не мог взять в толк, почему она такая бедная. Ведь Мадди постоянно говорила, что ее мать работала официанткой, а отец занимал важный пост в Нью-Йорке. Потом одноклассники догадались, что об отце она лгала. И так оно и было. Но насчет матери не были уверены. Как и сама Мадди.
Отец Мадди – а у нее в самом деле был законный отец – исчез через несколько недель после ее рождения. Мать Мадди носила в бумажнике его маленькую фотографию, и девочке нравилось смотреть на кусочек картона. На снимке был изображен крупный симпатичный мужчина с темными вьющимися волосами и пронзительными греческими глазами. Девочка видела его имя, напечатанное в ее свидетельстве о рождении, – Ник Драгумис. Она не знала, что произошло с Ником, а мать отказывалась о нем говорить.
И Мадди убедила себя – признаться, без всяких на то оснований, – что отец уехал в Нью-Йорк и там стал богатым и знаменитым. Она любила фантазировать – а фантазировала она все время, – что пройдет время и Ник Драгумис загорится желанием увидеть свою любимую и покинутую после рождения дочь. Тогда он пошлет за ней. И после их счастливого воссоединения поселит в изящном доме где-нибудь по соседству. И у нее будут самые красивые платья из всех девочек в их частной школе.
Мать Мадди, Лулу Флейшман, выросла в бедной большой семье в подобном же районе в такой же трущобе. Она казалась простушкой, но привлекала противоположный пол большими грудями и стройной фигурой. В шестнадцать лет Лулу уехала в Питсбург и два года пыталась свести концы с концами. А когда встретила бармена из расположенного неподалеку от своей работы шумного заведения и вышла за него замуж, решила, что жизнь изменилась к лучшему. Но сразу же забеременела. И хотя Ник Драгумис был рядом все девять месяцев, он не представлял себя отцом. И поэтому сбежал.
Лулу работала официанткой. Эта часть истории была правдой. Еще она подрабатывала проституцией, но Мадди не знала, что именно так называлось то, чем занималась мать. После того как Ник бросил ее с ребенком, женщина по одной лишь ей ведомой причине уехала из Питсбурга и принялась кочевать по западной Пенсильвании. В фабричных городках клиентов попадалось немного и те в основном женатые: лишних денег у них не водилось и подачки были небольшими. Но к родным и в Питсбург Лулу больше не вернулась.
До девяти лет мать заботилась о Мадди относительно неплохо. Именно тогда они приехали в Грин-Маунтин и поселились в заброшенном доме. Однако тут бедность так одолела Лулу, что она впала в нескончаемую депрессию и лишь сидела, смотрела в окно и плакала. Но со временем взяла себя в руки настолько, что как-то вечером ушла и вернулась на следующее утро с деньгами.
Мадди сама обнаружила местную начальную школу и после нескольких месяцев сумела заставить Лулу себя записать. По субботам девочка убиралась у мистера Власика – владельца небольшой продуктовой лавки, где в основном продавали домашние копчения. Субботними вечерами Мадди и Лулу ужинали свиной колбасой с кислой капустой – пожертвованиями мистера Власика. Они накрывали в задней комнате и сидели при свечах, вместо того чтобы отправляться спать сразу после наступления темноты. В такие минуты девочка почти верила, что и у них с матерью нормальная, счастливая семья.
Но однажды, когда Мадди находилась в школе, Лулу сбежала – просто ушла из дома и уехала из города. Дочери она оставила записку, что отправляется навестить родственников и скоро вернется. Она велела Мадди не скучать и никому не говорить, что осталась одна, иначе по возвращении обещала жестоко наказать. К записке были приколоты две банкноты по десять долларов.
Днем, в окружении одноклассников и в стремлении скрыть свое горе, Мадди относилась к жизни здраво и рассудительно. А ночью, в обществе пауков и мышей, слушая странное поскрипывание, она чувствовала, как улетучивалась последняя капля храбрости. Озадаченная, напуганная и совершенно сбитая с толку внезапным отъездом матери, девочка часто плакала. Но убеждала себя, что случилось нечто важное и Лулу, наверное, вернется с деньгами, которых хватит, чтобы жить в настоящем доме. Или еще того лучше, мать возвратится с Ником Драгумисом. Эти мысли помогли Мадди пережить первую ночь и целую вереницу последующих. Хотя перед тем, как заснуть, она нередко до изнеможения рыдала и, чтобы не так сильно бояться, крепко прижимала к себе кошку.
Мадди смирилась с каждодневной борьбой за еду (в те дни, когда девочка не просила подачек, она крала, но только в одном-единственном в городе супермаркете, который являлся частью большой сети). Они со Скрэппи были довольны жизнью – по крайней мере до возвращения Лулу, пока не удастся переехать в другое место. Подвал был достаточно теплым и сухим. Мадди перетащила туда сверху матрасы и отгородила себе маленькую каморку. А чтобы матрасы не пахли дурно, воровала из шкафа школьной уборщицы банки с лизолом. Каждую неделю в разных местах города она крала чистые простыни с веревок для сушки белья, а потом возвращала их грязными. И то же самое проделывала с носками и трусиками. А когда одноклассники уходили после уроков домой и ванная оставалась в ее распоряжении – мылась и чистила зубы. Украдкой от мисс Латем она брала ее ножницы и коротко стригла волосы: так они дольше сохранялись чистыми и быстрее сохли в промозглую погоду.
Раз или два ей в голову приходила мысль отправиться на поиски матери. Но как только она собиралась претворить свои планы в жизнь, сразу соображала, что не имеет ни малейшего представления, где искать. Мадди знала, что мать родилась в Питсбурге. Но кроме этого, Лулу не поделилась с ней ничем о своем прошлом. Даже когда дочь спрашивала, есть ли у нее дедушка и бабушка и где они живут, та отвечала: «Тебе положено знать одно – у тебя их нет».
Напуганная девочка, просыпаясь в ужасе по ночам и понимая, что самый невообразимый кошмар – мать ее ушла – превратился в явь, настраивала себя никому не рассказывать о своем положении. Ее секрет не позволял ей заводить подруг, к которым можно было как-нибудь сходить на обед или провести в их доме ночь. Родители подружек начнут совать нос в ее дела, а рисковать нельзя. Если ее упекут в какой-нибудь приют, то как тогда ее найдут отец или мать?
– Мадди, твоя мать так и не позвонила и не назначила мне встречу. Ты передала ей мою просьбу?
Девочка посмотрела на мисс Латем.
– Ой, я, кажется, забыла.
Учительница улыбнулась. Это была женщина лет тридцати пяти, с выразительными чертами лица. Из-за слишком длинного и тонкого носа красивой ее никто бы не назвал. Но ее розоватая кожа была безупречной, а всегда чистые блестящие волосы аккуратно завиты на концах. Она носила со вкусом подобранные юбки и свитерки, которые дополнял повязанный на шею шарф или пояс. Мадди считала ее красивой и самой модной женщиной в городе.
– Мадди, я не собираюсь говорить о тебе ничего плохого, – успокоила девочку Джейн. – Ты упорно работаешь. Правописание и грамматика становятся лучше. Просто я привыкла встречаться с родителями своих учеников и немного с ними знакомиться. Может, мне заехать в следующие выходные?
– Вот черт! В эти выходные мы едем в Харрисберг, – быстро отозвалась Мадди. – Повидаться с бабушкой и дедушкой.
– Славно. Уверена, ты получишь удовольствие.
– Да, мэм. Мой дедушка владеет кинотеатром. И мы с ним ходим в кино. А каждый вечер ужинаем в ресторане.
Джейн Латем рассеянно кивнула, продолжая искать куда-то запропастившуюся записную книжку на пружинке. В последний месяц нагрузка стала непосильной. Класс был слишком велик для одного учителя, десятилетние мальчуганы все время буянили, к тому же сама она по-прежнему подыскивала другое место на следующий учебный год. Обнаружив записную книжку, мисс Латем внезапно поняла, что уже не испытывает прежнего беспокойства за эту девочку. По утрам, когда учительница приезжала в школу, Мадди была уже там и уходила последней. Девочка никогда не жаловалась, хотя и казалось, что она боялась оставаться дома.
– Я подвезу тебя сегодня, – пообещала Джейн. – Может быть, и мама будет дома.
– Вряд ли. – Девочка снова увильнула от прямого ответа. – По четвергам она всегда работает допоздна.
– Ты хочешь сказать, что она не приготовит тебе ужин?
– Ну, она мне всегда что-то оставляет: холодного цыпленка, отбивную или еще что-нибудь.
Джейн Латем кивнула:
– Ладно, тогда я куплю себе сандвич и поем с тобой. Когда темнеет, девочка в твоем возрасте не должна оставаться одна.
Мадди поперхнулась, и у нее пересохло в горле. От страха свело живот.
– Ой, я вспомнила, мама сказала, что приедет сегодня пораньше.
– Я зайду и с ней познакомлюсь.
– Нет… я совсем забыла. Она приедет пораньше, потому что у ее подруги день рождения и она готовит ей вечеринку-сюрприз. А я должна ей помочь.
– Мадди, – твердо заявила Джейн, – я везу тебя домой. Если твоей мамы еще нет, я ее подожду. Если она занята, я просто поздороваюсь и сразу уеду.
Пока изумрудно-зеленый «додж» мисс Латем пересекал город, Мадди лихорадочно искала выход. Можно выпрыгнуть из машины на следующем красном светофоре и припустить по улице. Но учительница и после этого не отвяжется. Чтобы прекратить ее настойчивые расспросы, придется бросить школу. С другой стороны, мисс Латем так упорно желала выяснить правду, что девочка подумывала, не выложить ли ей все начистоту. Но что произойдет потом? Учительница, без сомнения, будет вынуждена доложить о трудном положении своей ученицы. Но если узнает кто-то один, узнают все остальные. Весь город. Мысль об этом казалась непереносимо унизительной. И еще того хуже: ее вынудят переехать в какой-нибудь приют, а Скрэппи туда не пустят.
Машина приближалась к магазину Джонни, и Мадди захлестнула настоящая паника. Но вдруг она поняла, что ей следовало делать. «Додж» замедлил ход и остановился на перекрестке напротив магазина.
– Теперь куда? – спросила Джейн.
– О… знаете… вы не подождете минутку? Мне надо сбегать в магазин купить кока-колу. Я мигом.
– У тебя есть деньги? – удивилась учительница.
– Да. Утром мама дала пять долларов.
Мадди не спеша пересекла улицу и вошла в лавку. Оглянулась и помахала мисс Латем, затем поздоровалась с Джонни – владельцем магазина, мужчиной среднего возраста. Быстро направилась к заднему выходу, который вел в переулок. Всю дорогу домой она бежала, и ее сердце бешено колотилось. Оказавшись у себя, проскользнула в темноту дома через заднее окно, схватила Скрэппи, крепко прижала к лицу и долго отдувалась, пока дыхание не выровнялось. Вот и все. Конец. Мисс Латем ее сегодня не найдет. Но Мадди понимала, что не сможет объявиться в школе без того, чтобы ей не задали кучу вопросов, на которые придется ответить.
– Пора смываться, Скрэппи. Мама не вернется. Если бы она собиралась вернуться, то была бы уже здесь. Значит, надо уложить вещи и удирать на десятичасовом поезде. – Слезы катились по щекам девочки и исчезали в кошачьей шерстке. – Все время слышу эти поезда, но понятия не имею, куда идет десятичасовой. – Она стиснула Скрэппи так сильно, что та мяукнула и попыталась вывернуться. – Неожиданность, правда? Настоящее приключение.
Мадди опустила серую кошку, прежде чем та успела ее оцарапать.
– Ну ладно, побудь здесь, а я сбегаю к мистеру Власику и посмотрю, что можно добыть у него из еды. И налью в банку воды.
По дороге в лавку Власика Мадди заглянула за угол: ей хотелось посмотреть, стоит ли еще машина мисс Латем у магазина Джонни. «Додж» стоял, но учительницы в нем не было. Наверное, зашла внутрь, чтобы выяснить, почему она так замешкалась. Мадди поспешила в другую сторону, стараясь по дороге придумать какую-нибудь историю, чтобы мистер Власик дал еды больше, чем обычно.
Она так была занята своими мыслями, что, переходя улицу, не заметила несущуюся на нее темно-бордовую машину, пока та, избегая наезда, не заскрипела пронзительно тормозами. Передний бампер толкнул девочку, и она потеряла равновесие. Удар вернул ее к реальности. Мадди упала прямо перед колесом, но, насколько сама могла судить, нисколько не пострадала.
– О Боже… О Боже… – запричитал водитель, выбираясь из «плимута». – Деточка… я тебя не видел… ты выскочила прямо перед носом! На помощь! Кто-нибудь! Вызовите санитарную машину! Ранен ребенок! – взывал он в темноту улицы.
Мадди встала на ноги, больше напуганная поднятым шумом, чем тем, что была на волосок от смерти.
– Со мной все в порядке… правда… вы меня не ушибли. Я упала после того, как вы остановили машину, – бормотала она. – На самом деле все в порядке. Не надо санитарной машины.
Но вокруг них уже начали собираться люди из соседних домов. Кто-то вызвал «скорую помощь» и полицию. Мадди накинули на плечи пальто и усадили на капот. Толпа росла, а водитель пытался объяснить, что произошло. У Мадди побаливала нога, хотя вряд ли нужно было опасаться перелома. И она продолжала твердить, что с ней все в порядке. Надо поскорее выбираться, пока мистер Власик не закрыл свою лавку. Но как это сделать? Какая-то женщина упорно настаивала, чтобы ее забрали в больницу для обследования. Ее сосед спрашивал, позвонили ли родителям девочки.
И вот ужас! Мадди подняла глаза и увидела, как из-за угла показался изумрудно-зеленый «додж» Джейн Латем и повернул к толпе.
«Конец, – затравленно подумала Мадди. – Спасаться поздно».
Глава 2
1968 год
– Я с особым удовольствием вручаю диплом выпускнице Мадлен Кэтлин Латем, которая окончила школу с высшими баллами и заработала стипендию в университет Колорадо. – Крепко сбитый директор пайн-риджской средней школы Эрнст Джонсон широко улыбнулся. – Мы тобой гордимся, Мадди! – продолжал он, стараясь перекричать громкие аплодисменты, которые раздались в стенах школьного зала и сотрясли спертую духоту июньского дня.
Джейн Латем сидела в третьем ряду и немилосердно кусала губы, чтобы удержать подступившие к глазам слезы. Но с тем же успехом можно было пытаться остановить идущий за окнами дождь.
«Черт побери, – думала она, – я же обещала, что не стану этого делать». Но тут же пришла другая мысль: «А почему бы и нет? Мадди мне такая же дочь, как если бы я родила ее сама». И слезы вольно покатились по щекам, а сердце разрывалось от любви и гордости.
Джейн достала платок и потихоньку высморкалась. Среди родителей в зале плакала не она единственная. Настоящая мать… Ее захлестнула радостная волна. В Пайн-Ридже все считали, что Мадди была ее дочерью.
Позже, когда Мадди одевалась для прогулки, Джейн постаралась сосредоточиться – она хотела запомнить каждую минуту этого дня. Трудно было поверить, что они уже семь лет вместе с Мадди. И это время кончается. Скоро Мадди уедет в колледж.
И если доктор Эванс прав, ей, Джейн, тоже немного отпущено. Но сегодня ни к чему думать об этом. Сегодня день Мадди. Она ничего не знала о диагнозе доктора Эванса. И ей незачем о нем знать – пока. А может быть, и вообще не надо знать. Может быть, доктор ошибся. И Джейн еще увидит, как Мадди окончит колледж, как выйдет замуж и родит внуков…
Семь лет… Время пронеслось так быстро, что теперь казалось единым мигом. Поначалу жизнь шла трудно. Джейн платили мало, и девочку, после стольких лет полуголодного существования, было непросто прокормить. Но Джейн старалась изо всех сил – хотела, чтобы Мадди забыла обо всех гнусностях, с которыми сталкивалась до того вечера, когда ее чуть не задавило машиной и она переехала в дом учительницы. Как давно это было…
О душевной боли и физических трудностях Джейн знала не понаслышке. Она рано осиротела – родители и брат погибли во время несчастного случая на воде. Отец и мать залезли в долги и не за страх, а за совесть работали в принадлежащей им маленькой прачечной. За несколько месяцев после их смерти все унаследованное Джейн имущество буквально испарилось – оно было потрачено на то, чтобы уладить их дела. Остались только личные вещи девушки и несколько памятных безделушек.
К счастью, она была хорошей ученицей и получила стипендию в Пенсильванском университете. Но на этом удача от нее отвернулась. Она влюбилась в парня и забеременела после первой и последней ночи со своим дружком. Джеральд тоже получил стипендию и хотел стать юристом, что означало целых шесть лет обучения. Они не могли позволить себе завести ребенка.
Джейн была воспитана в католическом духе. Но выбора не оставалось. Чтобы растить ребенка одной, пришлось бы расстаться с мыслью об университете, а стало быть, похоронить надежды на хорошее образование. Даже если бы она решила рожать, а потом отдать ребенка на воспитание, пришлось бы пропускать занятия, а это грозило потерей стипендии. Поэтому Джеральд достал денег и отвез Джейн в убогий двухэтажный дом, где она перенесла моральный и физический ужас нелегального аборта. Операцию делал «врач», который, терзая ее плоть, раскуривал сигару.
Когда все закончилось, Джейн испытала чудовищное чувство вины и заявила Джеральду, что больше не может его видеть. Бог наказал ее за грех. Как и многие девушки, в те времена вынужденные делать операцию в антисанитарных условиях, она подхватила инфекцию и стала бесплодной.
После этого Джейн несколько раз начинала серьезно встречаться с молодыми людьми. И не могла отделаться от ощущения, что каждый из них мечтает жениться и завести семью. И тогда она быстро порывала с очередным ухажером под благовидным предлогом, но никогда не говорила правды. Потом она получила место учителя в Грин-Маунтин, где, похоже, вообще не было подходящих молодых людей. В тридцать четыре Джейн оставила всякую надежду обзавестись мужем, который бы смирился с бесплодием жены.
Однако Бог чудесным образом передумал и простил Джейн: в ее жизни появилась Мадди, которая отчаянно нуждалась в помощи взрослых. Вскоре после того вечера, когда девочка чуть не попала под машину и поселилась у нее, Джейн получила работу в другом конце штата. Но она все-таки наняла частного детектива, чтобы найти мать Мадди. Расходы оказались немалыми, и Джейн едва их осилила. Но она считала себя обязанной это сделать. Если бы она обратилась в полицию, девочку бы у нее отняли и суд передал бы ее в приемную семью. Джейн не сомневалась, что у нее, одинокой женщины, шансов практически не было.
Проходили месяцы, но Лулу Драгумис как в воду канула, и ее образ начал стираться в памяти Мадди. Наконец Джейн приказала детективу прекратить поиски: она выполнила свой долг и уже не представляла, что могла бы расстаться с девочкой. Но она жила в постоянном страхе, что Лулу вот-вот объявится и потребует назад свою дочь. И поэтому приняла решение уехать из Пенсильвании.
По настойчивому совету переехавшей в Денвер подруги она решила осесть в Колорадо: здоровое место, чтобы растить ребенка, и почти никакой опасности наткнуться на Лулу Драгумис. Джейн окончила вечерние курсы, получила учительский диплом штата Колорадо и устроилась на работу в Пайн-Ридж, небольшой городок к северу от Пуэбло [6]6
Город в штате Колорадо на реке Арканзас.
[Закрыть]. Они сняли кирпичный дом, стоявший у озера в окружении осин, и в их душах наконец-то воцарился покой.
После переезда с востока Мадди взяла фамилию Латем и стала представляться ее дочерью. Так было проще, а подтверждения их родственных связей никто не спрашивал. Обе, и Мадди и Джейн, были худощавыми, с каштановыми волосами и голубыми глазами. И люди принимали их за мать и дочь.
Семь лет. Лучшие, не идущие ни в какое сравнение с другими семь лет ее жизни. И если доктор Эванс не ошибся – последние. Но надо благодарить Бога за то, что он все рассчитал. Всевышний свел ее с Мадди, когда девочка больше всего в ней нуждалась.
А теперь Мадди окончила школу и отправляется в колледж. И Бог призывает Джейн к себе. Что ж, она предстанет перед ним с благодарственной молитвой на устах.
– Мама, тебе нехорошо? Что ты так уставилась на лук?
Джейн оторвалась от приготовления красного перца и озадаченно подняла глаза. Дочь стояла на пороге кухни. Ее волосы были тщательно расчесаны, и прямые пряди доходили почти до талии. Она надела платье без бретелек из кричаще красной тафты, которое нашла на распродаже в Денвере. Платье доходило ей до щиколоток, но она обрезала его до середины бедер: получилось что-то вроде модели, которую она видела на страницах журнала «Вог» – так носили в этом сезоне в Нью-Йорке. Мини-юбки для вечернего выхода еще не вошли в обиход Пайн-Риджа. Но Мадди всегда отличалась независимостью в суждениях и моде. Таким образом она компенсировала то, что не имела возможности носить классическую, как у всех, одежду. Вместо этого, исходя из доступных средств, просто создавала свой собственный стиль.
– Господи! – всплеснула руками Джейн. – Платье получилось отличное. Ты в нем очень красива.
– Правда? – Девушка довольно улыбнулась. – Ты думаешь, оно понравится Томми?
– Если не понравится, значит, он или слепой, или глупый. – Джейн промокнула уголки глаз краешком передника. – Лук… – И вдруг спохватилась. – Чуть не забыла! Постой здесь. У меня для тебя подарок.
Она взбежала наверх и через секунду вернулась с маленькой коробочкой, обернутой в красную ткань с белым бантиком.
– Поздравляю с окончанием. – Она подала коробочку Мадди. Ее глаза блестели. – Я тобой очень горжусь.
Девушка поцеловала Джейн и взяла подарок. Они обе испытывали стеснение в деньгах. И Мадди знала, что приемная мать не могла позволить себе ничего дорогого. Но, приподняв крышечку, восхищенно воскликнула:
– Опаловая брошь! – Украшение было в виде сердечка. – Какая красивая! Я надену ее сегодня. Прямо сейчас. – И она приколола брошь к груди. – Здорово!
– Я рада, что тебе понравилось, – улыбнулась Джейн. – Мне повезло: откопала ее на приходской распродаже старья. А потом отнесла ювелиру. Он почистил ее и сказал, что опалы настоящие. Я знаю, что современные девушки брошей почти не носят. Но если захочешь, когда-нибудь сделаешь из нее кулон.
– Не надо извиняться. Она мне нравится такой, какая есть. Мое первое настоящее украшение. – Мадди крепко обняла приемную мать. – Сегодня мой самый счастливый день. Почти такой же счастливый, как тот, когда ты взяла меня к себе.
К концу лета, когда Джейн отвезла Мадди устраиваться в Боулдере [7]7
Город на реке Боулдер-Крик у подножия Передового хребта, где расположен Университет Колорадо.
[Закрыть], она уже знала, что у нее неоперабельный рак. Дочь же была настолько счастлива тем, что поступила в колледж и встречалась с сыном президента местного банка Томми Морганом, что она не могла улучить момент и открыться ей. Но это даже делало ее сильнее, и доктор Эванс восхищался стойкостью пациентки.
Мадди не имела представления о состоянии приемной матери, только замечала, что Джейн худела и чаще обычного посещала церковь. Но не обращала на это внимания… до поры до времени.
Все случилось незадолго до Дня благодарения. Доктор Эванс позвонил Мадди, когда Джейн положили в больницу. Девушка пришла в ужас. Врача удивило, что она так ничего и не знала о болезни матери.
Томми Морган тут же отвез ее в Пайн-Ридж, и Мадди провела в больнице рядом с Джейн целых пятнадцать дней. Хотя умирающую и пичкали наркотиками, она испытывала мучительные боли, но крепилась изо всех сил и в минуты просветления давала приемной дочери наставления на будущее.
– В университете упорно трудись, – учила она. – Во что бы то ни стало получи степень. Я знаю, ты мечтаешь стать художником. Но образование – это тоже очень важно. Ведь художники, как и все, хотят есть… – Джейн устало закрыла глаза.
– Все будет хорошо, – постаралась успокоить ее Мадди. – Лежи, отдыхай, а обо мне не беспокойся. Я всегда могу выйти замуж за Томми Моргана. Он будет, как отец, банкиром.
Джейн стиснула ей руку.
– Не выходи за него замуж… пока не поймешь, что хочешь этого. Не бросай мечты.
– Не тревожься. Я стану знаменитой. Вот увидишь. – На глаза Мадди навернулись слезы. Ей так хотелось, чтобы Джейн была рядом, когда она сделается известной. Эта женщина – ее семья и ее лучший друг. Как несправедливо, что ей так мало отпущено судьбой. – О, Джейн, как мне тебя благодарить за то, что ты для меня сделала?
– Благодарить?.. – с трудом прошептала умирающая. – Не надо.
– Знаешь… – боясь молчания, Мадди судорожно сглотнула, – иногда я пытаюсь представить, что бы со мной сталось, не окажись ты рядом в тот вечер. Где бы я кончила…
– А ты… вспоминаешь… о настоящей матери? – насилу проговорила Джейн.
Девушка покачала головой.
– Почти нет. Только гадаю, что с ней случилось. И еще любопытно, какие черты я от нее унаследовала. Когда-то давно я задавалась вопросом, как себя поведу, если она внезапно объявится и захочет взять меня обратно. – Мадди пожала руку приемной матери. – Но и тогда я знала ответ. Я бы осталась с тобой. Теперь ты моя настоящая мама. Между нами связь прочнее кровной. – Слезы подступили к глазам, и Мадди быстро шмыгнула носом и сглотнула, чтобы Джейн не заметила, что она плачет. Но дыхание умирающей выровнялось – она заснула.
Подремав несколько минут, она заговорила опять:
– Несколько лет назад… я застраховала жизнь. Страховка в ящике прикроватной тумбочки. – Джейн закрыла глаза, затем снова открыла. – Наследница ты. Обещай мне, Мадди, что не растратишь деньги… если не будет другого выхода. Побереги их на крайний случай. Вложи во что-нибудь и сохрани.
– Обещаю, мама, – прошептала Мадди.
Веки умирающей вновь опустились. Легкое рукопожатие ослабело. Джейн прожила еще несколько дней. Но это был их последний разговор.
Мадди оставалась с приемной матерью до самого конца.
Вся неделя после похорон Джейн Латем оказалась сплошной размытой чередой финансовых формальностей – тех неизбежных дел, что всегда связаны с окончанием человеческой жизни. К счастью, больничный счет покрывала групповая учительская страховка покойной. Страховка жизни составляла почти пятнадцать тысяч долларов, и Мадди поместила эти деньги в банк на сберегательный счет до тех пор, пока не придет в голову, каким образом их лучше вложить. Затем не спеша, с горечью пересмотрела вещи приемной матери. И кроме мебели, нескольких фотографий и книг, кое-каких украшений и «Таймекса» [8]8
«Таймекс» – товарный знак недорогих надежных наручных часов одноименной компании в Гринвиче, штат Коннектикут.
[Закрыть]Джейн, все остальное пожертвовала Армии спасения. У нее не было средств, чтобы платить за хранение мебели – комплекта, мягко говоря, не совсем умело подобранного, – и она продала ее в дом аукционов за две сотни долларов.