Текст книги "Послевкусие: Роман в пяти блюдах"

Автор книги: Мередит Милети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Contorni
Гарниры

Клянусь искусством кулинарии, что дает нам жизненную энергию, лучшие люди на земле – это повара!

Жан-Антельм Брилья-Саварен

Глава 28

До сих пор я не написала ни одной статьи, которую Энид не разделала бы в пух и прах. Нет, с рецептами у меня все в порядке, в этом я разбираюсь лучше Энид, но я не писатель, вот в чем дело. Короче говоря, Энид требует, чтобы я отсылала ей статью за несколько дней до выхода газеты. Следуя дурной привычке действовать всем наперекор, особенно начальству, я начала отсылать статьи все позднее и позднее, и вот сегодня выход кулинарного раздела под угрозой срыва. Я собиралась закончить статью, отправить ее в редакцию и лечь спать, но, засидевшись в Интернете почти до полуночи, уснула прямо на диване, с ноутбуком на коленях. Утром, когда меня будит телефонный звонок, я просыпаюсь и обнаруживаю, что сплю с открытым ртом, из которого вытекает струйка слюны. Даже не глядя на определитель номера, я уверена, что это звонит разъяренная Энид.

– У меня вчера Интернет не работал, – вместо приветствия говорю я.

– Что? Это ты, Мира? – раздается чей-то голос. Это не Энид.

В желудке что-то скручивается, во рту стоит привкус пива и сальсы.

– Черт, я тебя разбудил?

– Нет-нет, – отвечаю я, оглядывая комнату диким взглядом.

Я что, уснула? Я выворачиваю шею, чтобы увидеть часы на кухне. Почти семь утра.

– Джейк? – шепотом спрашиваю я.

– Да, это я.

– А… – Голова идет кругом, я открываю рот, но не могу произнести ни звука.

– Да, я понимаю, мы давно не виделись. Как вы там?

Я выпрямляюсь и бросаю взгляд на Ричарда, который громко храпит, лежа на кровати у окна.

– Прекрасно. С нами все в порядке.

– Хорошо. Это хорошо, – говорит Джейк.

– Что тебе нужно? Что-то случилось? – довольно резко спрашиваю я.

– С чего ты взяла, что мне что-то нужно? – спрашивает Джейк. – Разве я не могу позвонить просто так? Как там Хлоя? – Джейк переходит на шепот. – Я знаю, я… не поздравил ее с днем рождения.

– Да.

Наверное, он прижимает трубку к уху, потому что, клянусь, мне слышно, как он сглатывает.

– Как она себя чувствует? – спрашивает Джейк, его голос звучит глухо, словно он говорит откуда-то издалека.

– Прекрасно, – отвечаю я.

На другом конце провода воцаряется мертвая тишина.

– Слушай, – наконец говорит Джейк, – я тут начал новое дело, так я подумал, что ты, может быть…

– Я знаю, вы открыли новый ресторан. Я читала.

Джейк замолкает. Не знаю, чего он ждет, моих поздравлений или чего-то еще, но я молчу. Пусть ждет. Я лучше пожую таблетки от изжоги.

– Ну так что ты подумал? – спрашиваю я.

Кофе. Мне нужен кофе. Я иду на кухню и включаю кофеварку. Ричард ворочается во сне.

– Я подумал, что тебя заинтересует одно деловое предложение, только и всего, – говорит Джейк.

Я открываю холодильник и достаю оттуда молоко.

– Но ты же открыл новый ресторан. Я-то тебе зачем? – спрашиваю я, наливая молоко в кастрюльку и ставя ее на газовую плиту.

– Нет, Мира, речь не об «Иль винайо». «Иль винайо» – это мелочь по сравнению с тем, что мы затеваем.

– Мы? Как интересно. Кстати, это правда, что ты больше не работаешь в «Граппе»? И что это за новый шеф-повар из Вегаса, которого вы пригласили? – спрашиваю я. Благодаря кофеину мой голос значительно окреп.

– Кто тебе сказал? – с подозрением спрашивает Джейк. – Ладно, не в этом дело, – продолжает он. – Дай мне договорить. Многие серьезные люди, Батали, Келлер, Лагасси, открывали филиалы своих ресторанов в таких городах, как Нью-Йорк, Вегас, Лос-Анджелес, даже в Орландо, и все эти заведения – я уверен, ты и сама знаешь – приносили колоссальный доход. Так вот, я не просто открыл новый ресторан, я хочу создать целый ресторанный синдикат. Когда эти люди на меня вышли…

– Какие еще люди? – спрашиваю я.

– Что значит какие? Надежные, серьезные люди. Бизнесмены. И они хотят с тобой поговорить.

– Со мной? – удивленно спрашиваю я. – Зачем? Кто они такие?

– Филипп, тот шеф-повар из Вегаса, которого мы пригласили. Он кузен Николь. Раньше был банкиром, но это дело ему надоело, и он переехал в Вегас. Там стал работать учеником у Пола Бартолотты. Фил всегда хотел научиться готовить. Он-то меня и познакомил с теми бизнесменами. С одним из них он когда-то работал в финансовой сфере, – говорит Джейк.

– Знаешь, у меня есть все основания полагать, что этот парень… как там его… Филипп… не слишком разбирается в кулинарии, – говорю я, вспомнив, что рассказала мне Энид несколько недель назад.

Джейк молчит.

– Джейк, почему ты не передал «Граппу» Тони?

– Так получилось, – вздыхает Джейк. – Понимаешь, мы с Николь входим в число инвесторов-основателей синдиката, я и Тони предложил войти в долю. Он согласился, его доля, конечно, маленькая, но все равно он с нами, – говорит Джейк. Слышно, как чиркает спичка. Джейк закуривает сигарету, затем тихо кашляет. – Николь хочет вернуться в Вегас… в скором времени, – тихо говорит он.

Молоко, которое я грела в кастрюльке на плите, внезапно поднимается шапкой и с шипением выливается наружу, прямо мне на руку. Я выключаю газ и сую руку под струю холодной воды, но через несколько секунд выключаю воду. Мне нужночувствовать боль. Мне нужно сознавать, что этот разговор происходит на самом деле, а не в каком-то фантастическом сне.

– Послушай, – продолжает Джейк. – У тебя есть деньги от твоей доли в «Граппе», вот я и подумал, что, возможно, тебе уже надоело ничего не делать и ты ищешь, чем бы заняться. Сейчас тебе предоставляется совершенно фантастическая возможность. Ты даже не представляешь, какую прибыль можно получить…

– Почему?

– Что «почему»? Я сказал, что можно получить…

– Почему ты решил мне помогать? С чего это вдруг?

– Мира, я не испытываю к тебе ненависти. И никогда не испытывал. Я тебя глубоко уважаю. Ты талантливый повар и неплохо разбираешься в бизнесе, к тому же я хочу, чтобы «Граппа» процветала. Понимаешь, я просто не был готов к… – Джейк кашляет и затягивается сигаретой, – …к тому, что ты мне устроила, – тихо заканчивает он.

– Ты имеешь в виду отцовство?

Джейк не отвечает.

– Джейк, ты хочешь вернуть мне «Граппу»? – спрашиваю я.

Он отвечает не сразу.

– Нет, – наконец говорит Джейк. – Я предлагаю тебе вступить в наш синдикат, куда войдет «Граппа» и еще несколько других ресторанов. У нас будет много денег, гораздо больше, чем мы выручали бы только от «Граппы». Если захочешь, вы с Тони будете заниматься менеджментом. Ты сможешь управлять «Граппой» по своему усмотрению, но будешь предоставлять правлению синдиката официальные отчеты о своей работе, хотя сама будешь членом этого правления. В зависимости от той суммы, которую ты вложишь в синдикат, будет определяться твоя доля участия.

– О какой сумме идет речь?

– У тебя она есть. Слушай, на днях эти люди приезжают из Вегаса, они тебе все объяснят. Во всех деталях. Приезжай в Нью-Йорк, сама все увидишь. Все будет на высшем уровне, расходы – за их счет.

– Джейк, прошло полгода. Я начала новую жизнь. У меня есть работа, я купила квартиру. С какой это стати я вдруг…

– Я слышал про твою работу, – говорит Джейк. – По-моему, ты зря растрачиваешь свой талант. Брось, ты просто скучаешь. Я знаю тебя, Мира. Никогда не поверю, что ты и в самом деле забыла «Граппу», – насмешливо говорит Джейк, явно стараясь меня задеть.

Энид сказала то же самое при нашей первой встрече. Почему? Потому что повара – это что-то вроде отказавшихся от наркотиков наркоманов, которые никогда не забывают былого? Может быть, страсть к приготовлению пищи узнается по нашим лицам, нашим телам, как узнается дикий взгляд и трясущиеся руки наркомана? Когда-то я сказала Энид, что настоящий повар всегда найдет способ что-нибудь приготовить. Но достаточно ли мне готовки для моей семьи и создания кулинарных рецептов для неофитов Питсбурга? Пока – да, а потом? Джейк предлагает мне еще один шанс спасти «Граппу». Нужно быть дурой, чтобы хотя бы не выяснить, что он задумал, правда?

– Только обещай, что не сделаешь ничего с бухты-барахты, – говорит Рут, когда я рассказываю ей о своем плане.

– Кто, я? – говорю я, улыбаясь и хлопая ресницами.

Рут бросает на меня гневный взор.

– Очень смешно. Я говорю серьезно, Мира. Кто такие эти инвесторы? Ты ведь их даже не знаешь.

– Обещаю, что вытяну из них все подробности. Я встречаюсь с ними в субботу. Ты довольна?

Мы с Рут привели детей в Детский музей, который, кажется, не понравился никому, кроме Хлои. Карлос уже в пятый раз за утро умудрился застрять в пластиковой трубе, сделанной в виде желтой змеи. Каждый раз, застряв на полпути, он начинает визжать, и Рут лезет за ним в трубу, чтобы вытащить его наружу. Когда я предлагаю ей пойти показать детям кукольный театр, она отказывается.

– Мне важно, чтобы Карлос знал: я всегда рядом, – объясняет она, в очередной раз забираясь в трубу. – Он должен знать, что, когда ему плохо, я всегда смогу выручить его из беды.

– Не понимаю, почему он все время где-то застревает? – спрашиваю я, вспомнив класс «Джимбори».

– Психотерапевт говорит, что Карлос пытается воссоздать процесс своего рождения, чтобы таким образом установить связь со мной. Кстати, о психотерапевтах. Ты обсуждала со своим предстоящую поездку?

Чтобы доктор Д. П. не стала меня отговаривать, я решила не сообщать ей, что лечу в Нью-Йорк.

– Нет, а зачем? Подумаешь, большое дело, – вру я. – Всего-то два дня. Просто узнаю, что они там придумали, сделаю несколько пометок в блокноте и пообещаю с ними связаться.

– Ты сначала все как следует разузнай. Обещай, что не станешь ничего подписывать.

– Обещаю, – говорю я.

Рут медленно выбирается из трубы, волоча за собой Карлоса. Затем сажает его себе на колени и целует в макушку. За последнее время Карлос стал гораздо спокойнее, его вопли уже не так истеричны, смех стал более естественным. Мы с Рут обмениваемся улыбками.

– Ну как, – спрашивает она, – каково тебе было услышать его голос? Странно, да?

Этот вопрос совершенно сбивает меня с толку, хотя с того звонка прошло два дня.

– Да, немного, – отвечаю я.

Рут внимательно смотрит на меня.

– Хм. Думаю, что не немного, – говорит она.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть ее пристального взгляда. Дело в том, что после долгой разлуки с Джейком я начала потихоньку его забывать (тем более что теперь я живу в другом городе, где ничто о нем не напоминает) и подошла к той черте, когда начинаешь ценить вещи, уже не связанные с бывшим мужем. Например, завтракать в ресторане, что Джейк ненавидел, а я обожала, или комкать страницы газеты, а не складывать их в стиле оригами, как нудно требовал от меня Джейк. Все это, конечно, пустяки, мелочи, но я начала их замечать.

А еще у меня есть Бен, который умеет смешить и любит вкусно поесть. И которому я нравлюсь.

И все же месяцы упорной работы и сотни потраченных на лечение долларов мгновенно испаряются из памяти, как только в трубке раздается голос Джейка.

Я договорилась встретиться с Ренатой и Майклом в новом бельгийском бистро в Трибеке под названием «Мельница Брюгге». Я прилетела в Нью-Йорк днем, и, поскольку до встречи в ресторане еще два часа, я оставляю сумки в номере отеля и еду в центр города, на Фултон-стрит.

Не знаю, чего я ожидала, но «Иль винайо» оказывается маленьким, неказистым с виду заведением, зажатым между супермаркетом и рестораном индийской кухни. По сравнению с изящно и стильно отделанной «Граппой» «Иль винайо» больше напоминает бедного, скромно одетого приемыша. Над самой обычной, стандартной входной дверью приколочена табличка с надписью «il vinaio» – именно так, с маленькой буквы. Очевидно, это должно создавать впечатление названия, написанного от руки мелким, аккуратным почерком. Я заглядываю внутрь. В зале уже полно народа. Когда из-за угла выворачивает группа усталых, раздраженных дневных трейдеров, я пристраиваюсь к ним и проникаю в ресторан. В конце концов, нужно все хорошенько изучить. Разве не за этим я сюда приехала? Да и Рут я обещала все как следует проверить.

Я надела темные очки и стараюсь не смотреть по сторонам; я думаю о том, что мне ужасно не хочется встретиться с Николь – которая вполне может находиться в зале – или с Джейком, который, вероятно, сейчас работает на кухне. Я обвожу взглядом зал, но их нигде не видно. Возле бара – сверкающей медью и стеклом роскошной версии типичной итальянской энотеки – освободилось два места, но я не могу себя заставить туда сесть.

Подняв воротник куртки, я начинаю пробираться к выходу. Не знаю почему, но мне казалось, что встреча с «Иль винайо» окажется более спокойной и не такой горькой, как с «Граппой». В конце концов, с этим заведением, которое, на мой вкус, выглядит каким-то уж слишком глянцевым, меня ничто не связывает. Впрочем, руки Джейка здесь вовсе не чувствуется. В животе внезапно что-то сжимается. С чего я решила, что вливаться в новую жизнь Джейка и Николь будет легко?

От порывов теплого ветра, ударивших в лицо, меня почему-то начинает тошнить. Я рада, что выбралась из ресторана незамеченной, однако радость тут же улетучивается, когда я вижу Джейка, который стоит на противоположной стороне улицы и закуривает сигарету.

Я отворачиваюсь и быстро ухожу, надеясь, что Джейк меня не заметил. Заворачивая за угол, я невольно оглядываюсь. Джейк стоит посреди тротуара, держа в руке незажженную сигарету, и смотрит прямо на меня так, словно увидел привидение, или мутанта, или какое-то невероятное явление природы, которое только что произошло у него на глазах и он не может в это поверить.

– Ну что ж, по крайней мере, cagna там не было, – говорит Рената, когда позднее мы встречаемся в ресторане.

«Канья» в переводе с итальянского означает «сука». Оказывается, у Ренаты свои причины ненавидеть Николь, которые она мне с готовностью перечисляет. Вскоре после того, как была открыта энотека, Николь полностью сменила поставщиков и отказалась от услуг Ренаты, заявив, что последняя партия дорогого оливкового масла оказалась прогорклой (чистейшая клевета). Когда Николь отказалась платить, Рената позвонила Джейку, с которым много лет вела бизнес и который когда-то называл ее своим другом. Джейк ей даже не перезвонил.

– Puttana! – вторит Майкл, поднимая бокат с бельгийским элем. Майкл начал изучать итальянский язык и дважды в неделю ходит в школу «Берлиц». Они с Ренатой решили съездить в Италию, чтобы познакомиться с семьей Ренаты, и Майкл не хочет ударить в грязь лицом, общаясь со своими новыми родственниками.

– Тебя этому научили на твоих дорогущих курсах? – по-итальянски спрашивает его Рената. Майкл молчит, и Рената бросает на меня страдальческий взгляд. – К тому же, – продолжает она, – эта девка вовсе не puttana. Puttana – это для нее слишком мягко.

Puttana в переводе с итальянского означает «шлюха», а в Италии к проституткам относятся более терпимо, чем в других странах. Веками их делали героинями классических опер и воспевали в поп-музыке. Помимо всего прочего, итальянским проституткам приписывают изобретение одного замечательного и весьма популярного соуса для пасты под названием «паста путтенеска» – острой и соленой приправы с каперсами и анчоусами. Основным достоинством этого соуса – помимо приятного вкуса – считается быстрота приготовления. В перерывах между клиентами, как вы понимаете.

Майкл начинает исполнять застольную песню из «Травиаты». Он поет, широко размахивая руками, и Рената смущенно оглядывается по сторонам. Майкл вовсе не пьян, просто он дурачится и у него хорошее настроение. Только что он сорвал жирный куш – издал книгу нескольких авторов из Беркли, в которой рассказывается о способах улучшения школьного питания в штате Калифорния. Для Майкла это означало множество поездок в Беркли, обеды в тамошнем ресторане «Ше Панисс» и даже знакомство с самой Элис Уотерс, которая является одним из авторов книги, а также одним из кумиров Майкла.

– Кто-нибудь хочет селедки? – спрашивает Майкл, поднимая почти пустой глиняный горшочек с селедочным паштетом, который мы заказали в качестве закуски к выпивке.

Я качаю головой. Мой неожиданный визит в «Иль винайо» лишил меня аппетита, поэтому я выбрала только салат из листьев цикория. Зато Майкл и Рената заказали чуть ли не половину меню, включая мидии «А-ля миньер» для Ренаты и суп из лука-порея и жареный картофель для Майкла, а также карбонад по-фламандски и куриный ватерзой по-гентски, который они собираются разделить на двоих.

Майкл и Рената рассказывают мне последние нью-йоркские сплетни, когда нам подают первое блюдо. Майкл пробует суп, громко объявляет, что он великолепен, и предлагает Ренате попробовать, протягивая ей ложку с супом и деликатно подставляя ей под подбородок салфетку. Так обращаются лишь с самым близким человеком, и мне, глядя на них, становится чуточку не по себе.

– О, Мира, попробуй, это же превосходно! Майкл, дай ей попробовать.

– Ну, Мира, рассказывай. Что там за новый бизнес? – спрашивает Майкл, протягивая ложку с супом и мне.

– Ты имеешь в виду грандиозный план Джейка по захвату ресторанного мира? – спрашивает Рената.

Майкл шикает на нее.

– Ну, я точно не знаю, – отвечаю я, стерев с подбородка каплю супа. Он и правда превосходный. – Насколько я поняла, есть группа инвесторов, которые хотят вовлечь Джейка в некий синдикат, куда войдет «Граппа», его новая энотека и сеть ресторанов в Вегасе. Им нужны дополнительные инвесторы, поэтому они предложили мне присоединиться к ним и взять на себя управление «Граппой».

– Ого. Впечатляет, – замечает Майкл, намазывая остатки паштета на горбушку багета.

– А по-моему, дело тухлое, – говорит Рената. – Я всегда считала, что Джейк склонен к маниакальным идеям.

– Не знаю, – говорю я. – Этим занимаются многие известные шеф-повара.

– Мира права, – говорит Майкл. – Все эти повара делают большие деньги. Есть еще много ненасыщенных рынков, нужно только обладать чутьем, чтобы знать, в каком направлении двигаться, пока цены не взлетели. Кто не успел, тот опоздал, как говорится.

– Знаешь, что я тебе скажу? – говорит Рената, помахивая ножом для масла. – Джейк в этом смысле не блещет.

Несмотря на то что она говорила о Николь, заявление Ренаты меня удивляет.

– С каких это пор ты так сердита на Джейка? – спрашиваю я.

– Мира, – говорит Рената, пропустив мой вопрос мимо ушей, – знаешь, почему ты любила «Граппу»? Потому что любила и знала людей, которые приходили к тебе обедать. Приготовление пищи – акт интимный, во всяком случае таким он должен быть. Думаю, тебе можно не напоминать, что сетевые рестораны – не итальянское изобретение.

– Да брось ты, Рената, – говорит Майкл, вытирая рот горбушкой. – Мы же не «Оливковый сад» [41]41
  Сетевые рестораны с итальянской кухней. В настоящее время в США и за пределами страны их насчитывается около восьмисот.


[Закрыть]обсуждаем.

– Кормить людей и набивать свой карман – это совершенно разные вещи. Первое – дело благородное, а второе поощряет обыкновенное обжорство, и больше ничего, – говорит Рената.

– Послушайте, – вставляю я, – никто не говорит о том, чтобы открывать ресторан для обжор. Во всяком случае, парни из Вегаса об этом не говорили. Хотя я точно не знаю.

Я рассказываю Майклу и Ренате о том, как в четверг явилась некая таинственная личность из «FedEx» и вручила мне билет первого класса до Нью-Йорка на самолет компании «USAir», квитанцию на оплаченный номер в отеле «Трамп Сохо» и официальное с виду письмо от синдиката ресторанов «Эй-И-Эль», в котором меня приглашали на встречу в субботу утром. Больше я ничего не знаю ни об этих людях, ни об их ресторанном синдикате.

– А с каких это пор, – спрашивает Майкл, – кормление людей и обогащение стали взаимоисключаемы? Что сейчас нужно Мире? Вернуть себе «Граппу». Все остальное приложится. Если ей при этом удастся разбогатеть, ну и ради бога. Будем считать это профессиональным риском.

– Аминь, – говорит Рената, поднимая бокал рислинга. – За возрождение деловых связей, – добавляет она, повернувшись ко мне. – Не хочу опережать события, но мне кажется, тебе понадобятся мои услуги, когда ты вновь станешь распоряжаться «Граппой».

В это время официант ставит перед ней блюдо с мидиями, и Рената сразу откладывает несколько штук на мою тарелку для хлеба.

– О… конечно, но… постойте… я не… в смысле, я еще ничего не решила. Встреча состоится только завтра. Я еще не готова…

– Сделай милость, – перебивает меня Майкл, – просто дай нам знать, как идут переговоры. Понимаешь, мы бы тоже вложили некую сумму в этот синдикат, если, конечно, ожидается солидная прибыль.

Рената приподнимает бровь.

– Я всегда хотел иметь собственный ресторан, – робко поясняет Майкл. – Ты же мне сама говорила, что это неплохая идея.

– Теоретически – да, но ты забыл, что итальянцы не ведут дел с людьми, которые им не нравятся. А Джейк мне не нравится, не говоря уже об этой… cagna.

– Тише, девочка, – с улыбкой говорит Майкл. – Обожаю ее за то, что она такая верная, – говорит он мне и треплет Ренату по щеке. – Но если мы немедленно не сменим тему, моя дорогая Рената устроит акт старой доброй l'agita. Ну как, – спрашивает он, подмигивая, – неплохо учат в моей дорогущей школе?

Рената что-то бурчит по-итальянски.

– Мира, – просит Майкл, – лучше расскажи нам о Питсбурге. Рената говорила, что ты занялась писательством? Не знал, что у тебя есть литературные способности.

Несмотря на то что Майкл просто старается быть вежливым, от этого вопроса я прихожу в ужас. Ведь Майкл редактор, да еще занимается кулинарной литературой. И поскольку в Питсбурге я взяла на себя роль чего-то среднего между Бобом Вудвардом и Фрэнком Бруни, я чувствую себя, скажем так, ребенком, которого поставили в угол.

– Ну какое там писательство. Я просто составляю рецепты разных блюд. Честно говоря, я их просто записываю,если вы меня понимаете.

– Да, но вести еженедельную колонку не так-то просто.

Майкл бросает на меня восхищенный взгляд, и у меня не хватает духа сказать, что я всего лишь придумываю и проверяю на себе рецепты и что, по словам Энид Максвелл, я не в состоянии составить текст, который можно было бы написать даже на бумажном пакете.

– А когда ты вернешься в Нью-Йорк, ты продолжишь заниматься литературой? – спрашивает Рената.

Я еще ни разу не думала о том, чтобы бросить свою колонку. Или о том, где я буду жить и в какие ясли водить Хлою. Я еще не думала о великом множестве самых разных вещей. Оказывается, все это время я думала только о «Граппе» и Джейке, и не обязательно в этой последовательности. Внезапно мне становится жарко. Я беру стакан с водой и осушаю одним глотком – официант мгновенно наполняет его снова.

– А знаешь, я считаю, что ты могла бы писать и после того, как войдешь в синдикат, – говорит мне Майкл, когда мы переходим к кофе и десерту. – А что, неплохая идея. Ты сама говорила, что редакторша предложила тебе хорошенько встряхнуть кулинаров сонного Питсбурга. Мира, большинство домашних кулинаров – и не только в Питсбурге – боятся того, что профессионалам кажется вполне естественным. Скажем, приготовление пищи они рассматривают как некую необходимость или просто тяжелую работу. Например, Рената, – говорит он и легонько похлопывает ее по плечу.

– Эй, это еще что? Я обожаю готовить! – говорит Рената и хлопает Майкла по руке, когда он тянется к ее лимонному суфле.

– Рената, любовь моя, ты прекрасно разбираешься в продуктах. У тебя отличный вкус, ты знаешь, где в Нью-Йорке можно купить самые свежие и лучшие продукты. Я бы сказал, что никто не знает этого лучше тебя, но скажи, когда в последний раз ты стояла у плиты?

– Divino [42]42
  Божественно (ит.).


[Закрыть], – говорит Рената, закрыв глаза и пробуя суфле. Затем кладет ложку суфле на мою тарелку, не обращая внимания на мои слабые протесты. – А с какой стати я должна стоять у плиты, если можно пойти в ресторан и получить все в готовом виде?

– И то правда, – говорит мне Майкл, улыбаясь. – Зачем писать романы, если на свете есть Хемингуэй, или сочинять симфонии, если есть Бетховен, или писать пейзажи, если есть Тернер? Но ведь вопрос не в том, чтобы сделать лучше, а в том, чтобы сделать.

– Майкл, я не это имела в виду. Зачем горбатиться на кухне, если я могу прийти сюда и заплатить деньги тому, у кого есть настоящий кулинарный талант, и насладиться плодами его труда?

– Скажи ей ты, Мира, – просит Майкл и тянется ложкой к тарелке Ренаты.

Я понимаю, что он имеет в виду. Если бы мне сказали, что до конца жизни я смогу ездить, куда захочу, и есть, что захочу, скажем, исключительно в ресторанах, отмеченных «Мишлен», но при этом мне нельзя будет готовить самой, я бы отказалась, решительно и бесповоротно. Разве можно объяснить, что ты чувствуешь, когда смотришь на горку мидий, источающих упоительный запах моря, и думаешь, как их приготовить, или держишь в руках теплый от солнца, розовый, пахнущий летом помидор и знаешь, что существуют десятки способов его приготовления, и ты знаешь их все, и каждый из них необыкновенно хорош. Но я отвожу взгляд и не отвечаю Майклу. Наверное, это из-за встречи с Джейком, или оттого, что я вернулась в Нью-Йорк, или просто от разговоров о еде с людьми, которых я люблю; не знаю, что это за чувство, но оно шевельнулось во мне, как только я переступила порог аэропорта Ла Гардиа. Внезапно я перестаю понимать, как могла жить все эти месяцы, мучаясь от жгучего желания вернуться на свою кухню.

Я качаю головой и встаю из-за стола. Майкл и Рената смотрят на меня.

– Мне нужно идти, – говорю я.

Я беру свою сумочку и чмокаю Майкла и Ренату в щеку.

– Куда ты? – спрашивает мне вслед Рената.

– Майкл прав. Мне нужно идти. Я вам завтра позвоню.

До того как родилась Хлоя, мы с Джейком по выходным работали волонтерами в приюте для бездомных в Ист-Виллидж, возле Сан-Марк-плейс. Обычно мы готовили самую простую еду – пару сотен сэндвичей с арахисовым маслом – или просто разливали по банкам и пакетам двадцать галлонов супа. Мы готовили еду из всего, что было под рукой, стараясь накормить как можно больше голодных. В таких случаях большого кулинарного искусства не требуется, но одного взгляда на довольные лица холодных, голодных, бездомных обитателей Нью-Йорка, которые собирались к вечеру, было достаточно, чтобы считать себя кем-то вроде Эрика Руперта и Алена Дюкасса, раскладывающих по тарелкам «омар термидор».

Тот приют находится там же, где и был, и хотя уже десятый час вечера, к нему тянется очередь. На дворе стоит июнь, и дни стали гораздо теплее, по ночам еще возможно резкое похолодание, и в приюте полно народа, поскольку здесь можно получить сносную пищу, чтобы пережить сырую и холодную ночь. Последний раз я была здесь год назад, но я решительно переступаю порог, повязываю старый засаленный фартук и присоединяюсь к поварам-волонтерам.

– Йо-йо, леди, давно вас не было видно, – говорит мужчина в шлепанцах; его зовут Боули. В качестве приветствия он прижимает к моему кулаку свой кулак.

– Привет, Бо, как поживаешь? – спрашиваю я. – Что у нас сегодня?

– Мы приготовили сэндвичи, а вон там тушится мясо, нужно за ним присмотреть. Займись, – говорит мне Боули, вытирая руки о фартук и широко улыбаясь.

Здесь всегда так. Никто не спрашивает, куда ты идешь и когда вернешься, но для тебя всегда найдется место и тебе всегда рады.

Сегодня на кухне работает Боули, пара белых подростков с дредами и в футболках с надписью «NYU» и пожилая дама по имени Мэри с крашеными волосами цвета баклажана. Мэри, наверное, лет восемьдесят, хотя она тщательно это скрывает. Она приветливо улыбается, когда я показываю, как правильно нарезать лук. Самое главное, объясняю я, не трогать корешок луковицы, упереться кончиком ножа в доску и работать только его основанием. Рот старушки растягивается в удивленную букву «О» – в нем нет ни одного зуба, только гладкие десны цвета ластика.

Мы работаем в молчании, слышится только ритмичная музыка в стиле рэгги, которая доносится из маленькой дешевой магнитолы, заляпанной томатным соусом. Я нарезаю корни увядшего сельдерея. Мясо, о котором говорил Бо, тушится в старинной чугунной сковородке, за которой краем глаза присматривает один из мальчишек. Я обжариваю сельдерей, бросаю в мясо нарезанный Мэри лук и пару морковок и пробую – ничего, приемлемо. Поскольку почти все продукты несвежие, наша задача сотворить из пожертвованных остатков нечто съедобное. Когда я работала в «Граппе», мы, как и большинство успешных ресторанов, тоже отдавали оставшиеся после обедов хлеб, булочки и все остальное, что уже не годилось в дело, на кухни для бездомных Нью-Йорка.

Интересно, Джейк и сейчас отдает? Может быть, об этом знает Боули? Хотя, скорее всего, следуя принятой здесь философии никогда ничего не ждать и ни на что не надеяться, об этом не знает никто. Работать здесь нелегко, как, впрочем, и есть то, что здесь приготовлено.

После двух часов работы у меня начинают болеть ноги – я уже отвыкла подолгу стоять у стола. Нож соскальзывает, и я вскрикиваю от боли – тупое лезвие впилось мне в палец.

– Вот зараза! – восклицаю я и оглядываюсь в поисках бумажного полотенца. Полотенца нет, и я сую палец в рот. Ко мне подходит Боули, берет за плечо и подводит к аптечке.

– Садись сюда, – говорит он, усаживая меня в пластиковое кресло. Затем натягивает латексные перчатки и склоняется над моей рукой.

Во рту стоит металлический привкус крови. Боули протирает мой палец спиртом и внимательно разглядывает порез.

– Ничего себе, глубокий. Обычному человеку пришлось бы швы накладывать, – с серьезным видом сообщает он, нежно держа мою руку в своих руках.

Затем поднимает ее вверх.

– Держи вот так, чтобы кровь остановилась, – говорит он, копаясь в аптечке. – Где тут эластичные бинты?

– Что значит «обычному человеку»? – спрашиваю я.

– Ты же повар, – отвечает Бо, разворачивая бинт и опускаясь передо мной на колени. – А повара – крепкие ребята, – говорит он, начиная бинтовать палец. – Вон, смотри, – он берет мои руки и переворачивает их ладонями вверх.

На моей левой ладони виден шрам, который тянется от большого пальца до указательного, и Бо проводит по нему рукой. Затем слегка подтягивает рукав моей рубашки и разглядывает следы ожогов. Это от кипящего молока, которое вылилось мне на руку два дня назад. Боули снимает перчатки, бросает их в мусорное ведро и показывает мне свои руки, тоже покрытые шрамами.

Затем встает и вытирает лицо фартуком.

– Иди домой. Уже полночь, а тебе нельзя мочить палец. Ему нужен покой. Только держи руку вверх, поняла?

Он показывает мне, как нужно держать руку.

– Спасибо, Боули, – говорю я и, встав на цыпочки, целую его в щеку. – Еще увидимся.

– Я всегда здесь. Пока люди будут приходить к нам за едой, я буду готовить.