Текст книги "Послевкусие: Роман в пяти блюдах"

Автор книги: Мередит Милети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Не-а. Табаком не пахло.

И бросает на меня косой взгляд; очевидно, проверяет, не смеюсь ли я над ним.

– Мне всегда хотелось жить в лофте, но в Нью-Йорке особенно не разбежишься.

Не понимаю, зачем я рассказываю об этом Бену.

– Будь у меня деньги, я бы купил лофт – как вложение капитала. Думаю, со временем цены на них взлетят. Вам стоит взглянуть. Если у вас есть время, пойдемте, устрою вам экскурсию.

Я смотрю на часы.

– Вы куда-то торопитесь? – спрашивает Бен, и я улавливаю в его голосе насмешливые нотки.

Теперь моя очередь гадать, не посмеивается ли он надо мной.

– Ну, вообще-то нет, просто мы с Хлоей собирались пообедать в «Коко».

– В этой карибской забегаловке? Что там хорошего? Я мимо каждый день прохожу, все никак не соберусь зайти. Честно говоря, я понятия не имею, на что похожа карибская еда, хотя… какого черта, почему бы и нет? Наверное, там интересно?

– Не знаю, никогда не была. Вообще-то, мне туда нужно по делу. Хочу написать про них статью.

Я сказала это на тот случай, если Бен и в самом деле решил надо мной подшутить. Наверное, Фиона уже рассказала ему, что целыми днями я только и делаю, что слоняюсь по дому и глушу бренди.

– Какую статью?

– Ну, что-то вроде критического очерка. Я подрабатываю в «Пост», пишу для раздела кулинарии.

– Ого… вроде как их обозреватель, который называет себя Зубастик Нибблер? – Бен смотрит на меня с восхищением. – Тетя Фи про это не рассказывала. Здорово!

– Ну, это пока пробное задание.

Я чувствую себя более чем нелепо.

Наступает неловкая пауза, наконец Бен говорит:

– Можно составить вам компанию? Я тут жду, когда мне привезут оборудование, а это не раньше часа, так что у меня есть время. – У Бена весело блестят глаза, наклонившись, он треплет Хлою по подбородку. – К тому же скучно есть в одиночестве.

Интересно, кого он имеете в виду: меня или себя?

– А как вы назовете меня в обзоре? – спрашивает Бен, забирая последнего моллюска во фритюре из заказанных в качестве закуски.

Только после требования отдать моллюска мне во имя «правды журналистики» Бен соглашается разделить его со мной.

– Вы о чем?

– Ну как же, вы же читали статьи Зубастика. Он всюду таскает за собой компаньона, которого называет ЛУДЗ – Лучший Друг Зубастика или МАЗ – Матушка Зубастика. Скажем, так: «По мнению ЗАЗа, в салате слишком много приправ…» и так далее.

– Какого еще заза?

– Как какого? ЗАЗ – это Заместитель Зубастика.

– Вы читаете ресторанные обзоры? – спрашиваю я.

– Разумеется. Иногда. Ну, Зубастик, конечно, это вам не Фрэнк Бруни, но все равно бывает интересно.

– Вы знаете, кто такой Фрэнк Бруни? – спрашиваю я.

– Удивлены? – прищурившись, спрашивает Бен.

– Нет, просто как-то не ожидала, – отвечаю я, надеясь, что не обидела его.

– Ну, – улыбнувшись, говорит Бен, – в общем, я хочу сказать, что было бы неплохо, если бы вы придумали какого-нибудь собеседника, которому будете все объяснять. Так получится живее и интереснее.

– Да, спасибо, я подумаю, – говорю я.

Меня удивляет не столько то, что Бен иногда читает ресторанные обзоры, сколько то, что он их обдумывает.

За ланчем Бен говорит без умолку. Мимоходом высказывая свое мнение о блюдах, он успевает рассказать, что сам варит себе пиво, играет на бас-гитаре в группе, исполняющей музыку в стиле грандж, был женат на своей однокласснице, но брак не сложился. Наконец за десертом – ананасовый крисп с крошкой из масла и коричневого сахара, украшенный домашним кокосовым мороженым, – который мы делим пополам, Бен спрашивает:

– А что у вас произошло с вашим бывшим? Каким он был?

Бен переводит взгляд на Хлою, которая в это время мирно спит в своей коляске. Очевидно, Бен хочет спросить, каким был человек, бросивший маленького ребенка. Однако мне не хочется говорить о Джейке.

Я не отвечаю и тянусь за очередным кусочком десерта: вкус потрясающий.

– Мне кажется, вы просто хотите, чтобы я болтала, пока вы будете доедать десерт. Давайте забудем о моем муже, – весело говорю я, подцепляя вилкой последний ломтик ананаса.

Бен набирает ложечкой мороженое и изучающе смотрит на меня.

– Ясно. Простите. И верно, забудем.

Легко сказать. Не знаю, почему во время еды тема для разговора находится легко, а когда все съедено, то и говорить вроде бы не о чем. Я подзываю официанта.

– Понимаете, вообще-то он человек неплохой, просто больше не захотел быть моим мужем. И отцом Хлои.

Чтобы отвлечься, я вожу вилкой по пустой тарелке, стараясь отскрести намертво прилипшие к ее краям капли карамели.

Бен наклоняется вперед, кладет руки на стол и переплетает изящные пальцы.

– А мне он почему-то не кажется неплохим человеком.

Глава 20

Крайний срок – неизбежное явление в жизни каждого журналиста, и у меня уже начались проблемы. Хотя в «Коко» я времени даром не теряла, для написания статьи понадобилась целая неделя. Вняв совету Бена, я начала придумывать что-то такое, что отличало бы мои статьи от всех других, и в конце концов остановилась на некоем компаньоне по имени ПЕРЕС – Парень-который-Ест-в-РЕСторанах: он приходит в ресторан и, поскольку сидит на диете, сначала заказывает только несколько кусочков манго и салат из хикамы (соус отдельно), но потом так увлекается, что начинает сметать все подряд, для начала опустошая корзинку для хлеба и под конец сражаясь за последний кусочек ананасового криспа. Надеюсь, это остроумно.

Поскольку я решила показать мою статью доктору Д. П. и только потом отсылать ее Энид, прошлым вечером я работала допоздна. Доктор Д. П. очень довольна моими успехами и даже отрывает несколько минут от занятия, чтобы почитать мое сочинение, которое я торжественно вручаю ей сразу же, как только переступаю порог кабинета. Я смотрю, как она достает ручку и делает пометки на полях.

– Здесь несколько незначительных ошибок, Мира. В синтаксисе и орфографии. Разве в вашем компьютере нет текстового редактора? – спрашивает она, не глядя на меня.

– Наверное, это иностранные термины. Их не было в словаре, – говорю я, вытягивая шею, чтобы увидеть, что она пишет.

– Хм-м. Подумайте еще над именем ПЕРЕС. Какое-то оно резкое, что ли. – Затем делает несколько пометок и возвращает мне статью. – Посмотрите потом, Мира. Статья неплохая, ошибки легко исправить. А сейчас давайте поговорим о ваших следующих шагах.

Я не хочу говорить о своих следующих шагах. Не знаю, какой отзыв я надеялась услышать от доктора Д. П., во всяком случае что-нибудь ободряющее и позитивное. Но она, как обычно, не задерживаясь на мелочах, переходит к обсуждению предстоящего разговора с Энид, объясняя, как лучше вести подобную беседу и реагировать на возможные замечания Энид. И только после занятия, когда я бегу на остановку автобуса 67Н, я вспоминаю, что на самом деле хотела рассказать доктору о ланче с Беном. И о том, что впервые сумела твердым голосом, не чувствуя комка в горле, говорить о Джейке.

Накануне Великого Дня Маджонга Рут звонит мне в семь часов утра, когда я кормлю Хлою завтраком. Я собиралась встретиться с Рут в классе «Джимбори» и предложить после занятия посидеть в каком-нибудь в кафе, чтобы она еще раз повторила, как и из чего сделано печенье, дабы избежать конфуза, если ее вдруг спросят.

– С Карлосом опять что-то случилось, – отвечает Рут. – Когда проснулся, все было нормально, а сейчас он весь покрылся сыпью. – Карлос, как выяснила Рут, страдает аллергией: каждый раз, когда он пробует незнакомую пищу, на нем выступает сыпь. – Вчера он ел только овсяные колечки «Чириоз», детское питание и ветчину, все из списка продуктов, разрешенных доктором. – Хорошо, что мы говорим по телефону и Рут не видит, как меня передергивает. – Наверное, это реакция на меня, – продолжает она. – Я читала статью об одном человеке, у которого была аллергия на людей, так вот, у него была аллергия на собственную жену. Им пришлось развестись, представляешь? Как ты думаешь, у Карлоса не может быть аллергии на меня?

– Конечно, не может. Наверное, что-нибудь в воздухе летает – или пыль с ковра, или еще что-нибудь. Карлос здоровый мальчик.

– Ну, в общем, в Центр я сегодня не пойду, да это и к лучшему, – со стоном говорит Рут. – Вчера до поздней ночи учила правила этой чертовой игры, и теперь у меня мешки под глазами чуть ли не до коленок. Я жуть как выгляжу.

Рут заказала себе правила игры не где-нибудь, а в самой Национальной ассоциации маджонга.

«Ли спросила меня, есть ли у меня правила игры образца 2011 года, и я ответила, что есть, – сказала мне Рут на прошлой неделе. – Надеюсь, их пришлют вовремя».

Правила ей действительно прислали, но только вчера. Рут сразу начала изучать различные комбинации, тренируясь на мне, но так как я постоянно путала бамбуки и символы, не говоря уже о цветах и драконах, она махнула на меня рукой. «Занимайся лучше кухней, – сказала мне Рут. – В этом твое призвание».

Возможно, мне следовало оскорбиться, но дело в том, что мне весьма импонирует тот почти научный подход, который Рут применяет к процессу заполучения мужа. Я искренне восхищаюсь ее желанием научиться готовить и играть в маджонг, не говоря о кипах прочитанных журналов мод и книг о «женских штучках». И все это ради того, чтобы выглядеть привлекательной. «А ты как думала? – как-то раз сказала она. – Половину своей жизни я провела за учебниками, я прекрасный исследователь. Что-что, а это я умею».

Тогда я подумала о себе. А что я смыслю в любви? Или ее для меня просто не существует? Я никогда не отличалась тягой к наукам и училась довольно посредственно, а те немногие знания, не относящиеся к кулинарии, которые у меня есть, почерпнула из собственного опыта, а не из книг. Может быть, и мне стоит поучиться у Рут? Может быть, у нее найдется что-то вроде самоучителя?

– Кроме того, – продолжала Рут, – я совсем не уверена, что там будет Нил. Лия сказала, что он собирался уехать в командировку. На неделю. О, слушай-ка, а может, ты зайдешь ко мне после «Джимбори»? Еще раз пройдемся по правилам.

– Ты же сказала, что мое призвание – кухня.

– Очень может быть, просто я сейчас в отчаянии, понимаешь?

– Не понимаю. Зачем учить правила сейчас, если на следующий год они изменятся?

– Затем, что передо мной наконец-то замаячила перспектива перестать быть старой девой. Вот в чем суть.

Хлое всегда нравились занятия в классе «Джимбори», но в последнее время она туда просто рвется. Утром, когда мы сворачиваем с Форбс-стрит и направляемся к Центру, она подпрыгивает от нетерпения. Когда же мы входим в спортзал, Хлоя вертит головой, стараясь разглядеть Карлоса. Очевидно, после моего знакомства с Рут он стал для Хлои неотъемлемой частью ее мира. Ну что ж, если не мать, то хотя бы дочь начала приживаться в Питсбурге.

Сегодня нам устроили «водный центр», то есть поставили надувной детский бассейн, в котором плавают надувные круги, мячики от пинг-понга и резиновые уточки. Я как раз натягиваю на Хлою непромокаемый передник, когда к нам присоединяется Эли. Сняв с крючка свой передник, он бежит к отцу, который в это время отмечается у дежурного воспитателя.

Наверное, потому, что я знаю их историю, Нил кажется мне невероятно трогательным: высокий мужчина стоит на коленях, обнимая сына. Я наблюдаю, как Нил осторожно надевает на Эли передник и завязывает на спине. Прежде чем встать, он целует Эли в макушку и треплет его рыжие кудри. У Нила волосы песочного цвета, подернутые сединой. Наверное, рыжие волосы были у Сары.

Нил и Эли подходят к бассейну, из которого Хлоя уже выловила почти всех резиновых уточек. Эли осторожно протягивает руку и пытается вытащить уточку из крепко сжатых пальчиков Хлои. Я делаю движение в их сторону, но Нил меня останавливает:

– Нет, не надо. Нужно уважать Манифест малышей.

– У малышей есть свой манифест? – удивленно спрашиваю я.

– Да. И его первый параграф гласит: «То, что я нашел первым, теперь мое».

– А остальные?

– «Если я это хочу, значит, это мое». «Если мне кажется, что это мое, значит, это мое». «Если это было у меня пять минут назад и я хочу получить его обратно, значит, это мое». Разумеется, малыши выражают это гораздо изящнее, но суть от этого не меняется. Странно, что вы этого не знаете, – говорит Нил, с улыбкой глядя на меня.

– Ну, меня пока еще не приглашали на их митинги. Кроме того, формально Хлоя пока ползунок, – говорю я и забираю у нее утят, чтобы отдать их Эли. Хлоя вопит от возмущения.

– Я вижу, она довольно развитой ребенок.

Я улыбаюсь.

– Вы ведь Мира, да?

Я киваю.

– А я Нил, – говорит он и протягивает мне руку. Его ладонь прохладная и сухая.

– Ну конечно, я вас помню.

В это время начинает звонить его мобильник. Нил отпускает мою руку и лезет в карман.

Это деловой звонок. Нил прикрывает телефон рукой и одними губами говорит: «Извините». Тогда я подхожу к малышам и начинаю плескаться вместе с ними, давая понять, что не слушаю. Через несколько минут Нил заканчивает разговор и подходит к нам.

– Разве вы забыли, что мама запрещает вам носить мобильник в кармане брюк? – спрашиваю я, закатывая мокрые рукава Хлои.

Нил смеется.

– Да, точно. Только ничего ей не говорите. Ей ужасно хочется иметь еще внуков.

Как-то получается, что до конца занятия мы так и держимся вместе. Я объясняю это тем, что Хлоя и Эли, несмотря на разногласия по поводу уточек, прекрасно поладили.

– Что я могу сказать? Он ходит в ясли и умеет играть с другими детьми, – отвечает Нил, когда я замечаю, что Эли на редкость тихий и спокойный ребенок.

– Вам повезло. У вас есть хотя бы полдня свободного времени.

– С тех пор как Эли родился, я работаю неполный рабочий день. То есть не совсем неполный, иногда и полный, конечно, и мне по работе приходится уезжать. Один раз в неделю с Эли сидит моя мама, два раза в неделю он ходит в ясли сюда, в Центр еврейской общины, а остальные два дня с ним сижу я. Он славный ребенок. Немного застенчивый, но что поделать? Его можно понять. Полагаю, вы уже знаете мою историю?

Я киваю.

– Да. Мне очень жаль вашу жену.

Нил кивает и сжимает губы.

– Спасибо, – говорит он. – Вам мама рассказала? Она завела свой блог и переписывается с другими еврейскими мамами. Уверен, что она пишет статью для «Джуиш кроникл», в которой будет превозносить мои таланты и рекламировать меня как перспективного мужа. Наверное, мне нужно просто не обращать внимания. Эту машину не остановить.

Нил криво усмехается, затем откидывает голову и прислоняется затылком к планкам «шведской стенки». Некоторое время мы молча наблюдаем, как наши дети играют с мячиками.

– Я уверена, что Сара была прекрасной женщиной.

– Спасибо, – говорит Нил и испытующе смотрит на меня.

Наверное, он не ожидал, что я вот так произнесу ее имя. Не знаю, как это получилось, но оно просто сорвалось у меня с языка, и сейчас я об этом жалею. Я грубо вторглась в чужой мир, в чужую личную жизнь, но с тех пор, как Рут рассказала мне о Саре, я только о ней и думаю.

– Спасибо, что произнесли ее имя, – говорит Нил. – Обычно люди предпочитают этого не делать. Наверное, им неудобно, но мне приятно его слышать.

И он слегка пожимает мне руку.

Как только начинается Песня мыльных пузырей, Эли, Хлоя, Нил и я присоединяемся к другим мамам и детишкам, которые уже расселись вокруг парашюта. Хотя Нил ничем меня не упрекнул, я по-прежнему чувствую смущение оттого, что невольно вторглась в его мир, поэтому не сажусь рядом с ним. Мы с Хлоей садимся напротив Нила и Эли. В зале тепло, а от колышущихся складок ткани веет прохладой. Дети заползают в круг и выползают обратно, в воздухе летают пузыри, взрослые поднимают и опускают шелковые складки парашюта, и на наши лица ложатся красные, золотые и голубые отблески.

В раздевалке Нил вновь подходит к нам:

– Мы с Эли идем в «Кофейное дерево», хотим выпить латте. Может быть, леди присоединятся к нам?

– Э-э… я… нет, мы с удовольствием… Хлоя просто жить не может без латте. – (Нил широко улыбается.) – Но, понимаете, я обещала Рут, что мы к ней зайдем.

При упоминании имени Рут до меня внезапно доходит, что я зря потратила пятьдесят семь минут драгоценного времени, вместо того чтобы воспользоваться возможностью и повысить ее шансы на успех.

– Я просто подумал, что раз уж наши дети так подружились, так почему бы им не побыть вместе подольше? – говорит Нил.

– А… вы помните Рут? Она была здесь пару недель назад? У нее маленький мальчик, Карлос.

Возможно, все еще можно исправить.

Нил рассеянно кивает. Затем мы молча собираем наши вещи, сумки, варежки и сапожки.

Мы уже выходим из зала, когда к нам подходит Рона Зильберман, которая направляется к дамской раздевалке. На ней стильное черно-коричневое парео, повязанное поверх купальника, и купальная шапочка, которую она снимает на ходу и встряхивает седыми волосами.

– Мира, Нил, и вы здесь? – говорит Рона, завидев нас.

– Добрый день, миссис Зильберман, – хором отвечаем мы.

– Не знаю, что бы я отдала за такие кудри, – говорит Рона, проводя ухоженной рукой по волосам Эли. Мальчик отворачивается и утыкается в шею отца.

Рона гладит лысую головку Хлои.

– Не волнуйся, дорогая, у нее еще вырастут волосики, – мурлычет она. – Кажется, Эли намного старше, да, Нил? Сколько ему, три?

– Да, в июне будет три, – отвечает Нил.

– Насколько я помню, у него всегда были пышные волосы, с самого рождения. Правда, Нил? – (Тот не успевает ответить.) – Мне нужно бежать, – говорит Рона, взглянув на часы на своей загорелой руке. – Через полчаса у меня партия в бридж.

Она уже собирается уходить, но вдруг останавливается и оборачивается к нам. Бросив холодный и внимательный взгляд на нас с Нилом, она говорит:

– Да, Мира, передай, пожалуйста, своей подруге Рут, что завтра мы ждем ее на маджонг.

– Ладно, давай еще раз. Что будет, если ты объявляешь маджонг по ошибке?

– С открытой рукой или нет? – спрашивает Рут, подозрительно глядя на меня, словно ожидает подвоха.

– С закрытой.

– Это легко. Если игрок объявляет маджонг по ошибке и не открывает свою руку и если другие игроки тоже не открывают, то игра продолжается без штрафа, – говорит Рут.

– Отлично. Ну, если ты такая умница, тогда скажи: что будет, если игрок откроет всю руку или отдельный сет?

– Это как посмотреть. О ком идет речь, об игроке, который объявил ошибочный маджонг, или о другом игроке?

Я пытаюсь разобрать крошечные буковки, которыми написаны правила игры.

– Ладно, не мучайся, я знаю ответ. Если игрок объявил маджонг по ошибке и открыл руку, он объявляется Мертвой рукой и игра продолжается, если только остальные игроки не раскрывались. Но если они раскрыли свои руки, то игра не может продолжаться, и тот, кто маджонулся по ошибке, платит всем в двойном размере.

– С каких это пор слово «маджонг» стало глаголом?

– С этих. Ладно, а теперь спроси меня о завершении комбинаций.

– Может, хватит? Я до смерти умаджонилась, – со стоном говорю я, но Рут меня даже не слушает.

– Если на кость претендуют несколько игроков, они обязаны уступить ее тому игроку, который объявляет маджонг.

– Господи, какая нелепая игра! – говорю я.

– Вовсе нет. Очень даже интересная.

– Слишком все сложно. Мы уже два часа сидим, а я до сих пор не знаю, что такое панг, хотя в правилах это слово упоминается то и дело!

Рут закатывает глаза.

– Панг – это «три», а конг – это «четыре», дурочка.

– Никогда не приглашай меня сыграть в эту игру, хорошо?

– Хорошо, обещаю, – говорит Рут. – Еще вина?

– Нет, спасибо.

Дети спят, мы с Рут заказали пиццу и приканчиваем бутылку вина. Я не привыкла пить вино днем, поэтому у меня болит голова. Я бы отказалась, но Рут так распсиховалась из-за завтрашней игры, что мне пришлось ее успокаивать. Рут допивает остатки вина и забирается с ногами на диван.

– Спасибо тебе, – говорит она. – Мне уже лучше.

– Вот и хорошо, – говорю я, массируя виски.

Рут тянется к шкафчику.

– Вот, – говорит она, протягивая мне пузырек с таблетками. – Похоже, у тебя голова болит.

– Спасибо, – говорю я и беру две таблетки.

– Эй, а я ведь даже не спросила, что было сегодня в классе «Джимбори».

– Все было отлично, просто отлично. У них там «водный центр», попросту бассейн с игрушками, но малыши от него в восторге.

«Пожалуйста, только не спрашивай, видела ли я Нила». Я все еще помню прикосновение его пальцев и тот вихрь чувств, который меня охватил, и мне становится совсем нехорошо: у меня болит голова, и я пила вино днем, и съела большой кусок пиццы «Пепперони», и меня гложет совесть, потому что Нил, кажется, неправильно меня понял.

Чтобы не встретиться глазами с Рут, я отвожу взгляд.

– Бассейн? Интересно, – говорит она и зевает.

– Да, очень, – говорю я, вспомнив про Манифест малышей и насмешливый взгляд Нила.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть Рут, и смотрю на пустую коробку из-под пиццы, на детей, уснувших прямо на полу и завернутых нами в одеяльца. В их жизни нет больших сложностей. Ее правила четки и просты. Мне тоже хотелось бы жить такой простой и ясной жизнью.