Текст книги "Послевкусие: Роман в пяти блюдах"

Автор книги: Мередит Милети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Dolce
Десерт

Тебе я подал, чтобы сам питался,

Затем, что полностью владеет мной

Предмет, который описать я взялся.

Данте. Божественная комедия. (Перевод М. Лозинского)

Глава 31

Великий кулинар и гурман Антуан Эскофье как-то сказал: «Кухня – залог истинного счастья». Что он хотел этим сказать? Что счастье в том, чтобы готовить еду? Или в том, чтобы наслаждаться результатом? Если первое, то получается, все повара исключительно счастливые люди, но я-то знаю, что это не так. Большая часть моих знакомых поваров постоянно что-то ищет. Счастливчики вроде Боули и Сильвано свое счастье уже нашли, тогда как остальные пребывают в упорном поиске – кто любви, кто восхищения, кто признания своих заслуг, собирая желаемое по крупицам везде, где только можно.

А может быть, Эскофье хотел сказать, что счастье – в особом таланте эффектно и убедительно удовлетворять основную потребность человечества. Сами же мы готовы получать свое счастье из вторых рук, поскольку главное для нас – ощутить, что в нас нуждаются. Выдающиеся кулинары надеются повернуть фортуну лицом к себе, наполняя желудки и умы человечества.

Джейк нуждался во мне. Наверное, за это я его и любила. Мы прекрасно уживались и договаривались в мелочах, у нас были общие – по крайней мере, в профессиональной сфере – мечты. Возможно, и Джейк по-своему любил меня, но все же, боюсь, больше всего ему нравилось то, что он нужен мне, что он – весь мой мир. До тех пор, пока не появилась «Граппа». И Хлоя.

Одно я знаю точно: на Николь и Зои Джейк не остановится.

Есть такие мужчины. Это должно меня успокоить, но почему-то не успокаивает. Впрочем, уже и не злит. Думая о самом стоящем, что было у меня в Нью-Йорке, о том, что я буду вспоминать, я называю «Граппу», ибо прежде всего я повар. «Граппа» и Хлоя – вот и все, что мне нужно в жизни.

Приехав в Питсбург, я обнаруживаю, что Ричард покрыл одну стену комнаты неровными желтыми мазками. Не меньше дюжины богатых, насыщенных оттенков, от темно-желтого цвета зрелой гауды до золотистого тона спелой пшеницы. Пятна покрывают не всю стену, а только ее часть, примерно четыре квадратных фута. Некоторые мазки совсем небольшие, как будто кистью провели туда-сюда пару раз, а последний, чистая охра, и вовсе не шире кисточки. Кисти Ричард бросил в раковину, не потрудившись вымыть, а сам он лежит в постели в тапочках и заляпанном краской спортивном костюме и громко храпит. Вид у него совершенно безмятежный, костяшки переплетенных пальцев испачканы краской.

Когда я снимаю с него тапочки, он просыпается.

– Добро пожаловать домой, – хриплым со сна голосом говорит Ричард.

– Похоже, ты нашел себе занятие, – говорю я, кивая на стену.

– Я вспомнил, как ты говорила, что всегда мечтала о доме желтого цвета, – говорит он и берет меня за руку. – Нравится?

Мне нравится, и меня трогает то, что Ричард помнит о моих словах. Я прижимаюсь к нему и кладу голову ему на грудь.

– Очень нравится. Желтый цвет – это цвет счастья, ты не находишь?

– Да. И у счастья много оттенков. Выбирай, какой хочешь, – говорит Ричард, садясь на постели.

– Да, тут есть из чего выбрать, – соглашаюсь я.

– Просто чудо, что мне удалось поработать, – то и дело приходили люди, которым ты поручила спасать меня от себя самого, – говорит он.

– Мне не хотелось, чтобы ты чувствовал себя одиноким.

– Одиночество в моем случае – это роскошь, – с улыбкой говорит Ричард.

– Есть хочешь?

– Нет, спасибо. Приходил приятный молодой человек и принес мне обед. – Ричард достает из тумбочки промасленный пакет и вынимает оттуда половину сэндвича с говядиной. – Но от чашки чая не откажусь.

– Какой приятный молодой человек? – спрашиваю я, ставя на плиту чайник.

– Бен. Племянник Фионы, – отвечает Ричард, жуя сэндвич. – Сказал, что работает неподалеку. Это ты ему, наверное, приказала меня навестить, – говорит Ричард, протирая очки.

– Ничего я не приказывала. Это его Фиона, наверное, попросила, – говорю я.

– А может быть, он вовсе не меня хотел застать, – бормочет Ричард и закрывается газетой.

Последний раз я виделась с Беном в тот вечер, когда он целовал меня на балконе. Чуть больше недели назад, а кажется, что с тех пор прошло несколько месяцев. Наверное, я обидела Бена. Но, учитывая, какие передо мной вырисовываются перспективы, похоже, я раз в жизни совершила благоразумный поступок.

Нет, два раза. На ум тут же приходит Джейк и наше прерванное свидание на кухне. Джейк целовал меня настойчиво и торопливо – в отличие от Бена, чьи поцелуи были нежными, сладкими, соблазнительными. Целые месяцы долгих размышлений, печальных взглядов, изящного обхаживания, чтобы, как я теперь понимаю, задеть во мне все струны. И в чем разница? В итоге длинная и запутанная история превратилась в проблему.

Дожидаясь, пока закипит вода, я заглядываю в свою спальню, где спит Хлоя. Рейс задержали на несколько часов, поэтому к моему приезду Хлоя уже уснула. Уступая мой просьбе, отец и Фиона привезли ее и уложили в моей комнате. Я не хочу, чтобы очередное ее утро началось без меня. Вернувшись в кухню, я наливаю чай и кладу на тарелку бискотти.

– Мира, я хочу тебя кое о чем попросить, – раздается голос у меня за спиной.

От неожиданности я вздрагиваю – я не слышала, как Ричард зашел на кухню, он стоит, опираясь на трость.

– Пожалуйста.

– Я хочу, чтобы ты отвезла меня на встречу Анонимных Алкоголиков, – говорит он.

За последние двадцать лет мы с Ричардом впервые открыто заговорили на эту тему.

– Конечно, отвезу, – говорю я.

Я подсаживаюсь к столу составить Ричарду компанию, пока он пьет свой любимый чай – «Найти-Найт». В нем есть корень дикой крапивы, и Ричард клянется, что после чашки такого чая он спит без задних ног. Вкус у его пойла омерзительный, поэтому я пью байховый «Дарджилинг» с сахаром и молоком.

– Ричард, – начинаю я, – хочу спросить тебя о Нейте…

– Все нормально, Мира. Между нами все кончено, – отвечает он и откидывает со лба прядь волос.

Он совсем поседел, и волосы у него висят сальными космами, как у старика.

– Забавно, – продолжает Ричард. – Дожив до определенного возраста, понимаешь, что хочешь от другого человека совсем не того, чего хотел раньше. Но в то же время трудно избавиться от своих юношеских представлений о любви. Ты цепляешься за них, не желая понять, что они изжили себя. Хотя все это, – Ричард запинается, – просто смешно. Нужно смотреть правде в глаза: нет ничего романтического в полной беспомощности, в костылях и спортивных костюмах. Мне нужно подумать о своем будущем, Мира. Мне нужен тот, кто захочет быть со мной рядом до самого конца.

– Ричард, что ты такое говоришь? У тебя еще вся жизнь впереди. К тому же у тебя есть я. Помнишь, какое соглашение мы с тобой заключили?

Ричард кладет на мою руку свою прохладную ладонь. Его кожа стала совсем прозрачной, под ней видны жилки, похожие на крошечные речушки, на руке еще заметны следы от капельниц, на тыльной стороне кисти остался багровый синяк, по цвету напоминающий морскую воду.

– Итак, – спрашивает Ричард, делая глоток чая, – когда ты нас покидаешь?

Он легонько треплет меня по щеке. Его взгляд печален.

– Я только что купила эту квартиру, – со вздохом отвечаю я. – Даже если я возьму кредит, чтобы сделать первый взнос в «Эй-И-Эль», мне все равно придется продать лофт, чтобы снять что-то в Нью-Йорке.

– Об этом не беспокойся, – машет рукой Ричард. – Если квартиру хорошенько отделать, мы ее продадим за минуту. Кто знает, может быть, я сам ее куплю, – говорит он, окидывая комнату взглядом опытного дизайнера. Его взгляд падает на желтую стену.

– Ты?

– Да, а что? Всем нужны перемены, – бормочет он.

– Ричард…

– Я твердо решил найти себе какого-нибудь неприкаянного гея средних лет, который не станет бегать от меня. Предлагаю и тебе заняться тем же – разумеется, с учетом твоего возраста и сексуальной ориентации, – говорит Ричард, поднимая свою чашку. – Ты знаешь, кажется, больше всего мне нравится «Карибский закат», – говорит он, указывая подбородком на стену.

– Который из них «Закат»? – спрашиваю я, разворачиваясь на стуле, чтобы лучше видеть.

– Третий слева, – показывает он.

– Не знаю. Мне больше нравится второй снизу, вон то большое пятно, похожее на Техас. Как называется этот оттенок?

Ричард заглядывает в свой блокнот, куда аккуратно записал названия цветов и их номера.

– Ну надо же, – говорит он, снова беря меня за руку. – Прямо в точку. «Нью-йоркский чеддер»!

На следующее утро я просыпаюсь около пяти утра и целый час валяюсь в постели, размышляя в основном о маффинах с голубикой. Главное – кисловатый вкус ягоды, решаю я. Я думаю о маффинах потому, что гораздо легче думать об относительно простой проблеме – а именно, почему во всем мире больше не делают хороших маффинов с голубикой, – чем размышлять об огромной проблеме, которую мне предстоит разрешить. В том числе продать купленную всего несколько недель назад квартиру, чтобы переиграть Джейка и вернуться в Нью-Йорк, в «Граппу».

Хлоя и Ричард спят сном праведников, я выйду всего на минутку. Я встаю, стараясь не разбудить их, одеваюсь и тихо выхожу за дверь. У уличного торговца я покупаю несколько пинт дикой голубики; помимо ягод, он пытается всучить мне оставшиеся пучки вчерашнего салата, который, по его словам, все равно придется выбросить. Затем я захожу к Бруно, чтобы выпить чашку латте. Внук Бруно включает кофеварку, и я, дожидаясь кофе, заказываю пару круассанов для Ричарда и полдюжины ореховых печенюшек, которые с некоторых пор просто обожаю.

По дороге домой я замечаю Бена, который выходит из заведения братьев Приманти с большим пакетом в одной руке и огромной кружкой кофе в другой. Я машу ему, но Бен меня либо не замечает, либо просто не может помахать в ответ.

– Эй, а я тебя знаю! – окликаю я его, переходя улицу. – Что, жареных голубей больше не покупаешь?

Бен несмело улыбается, но не отвечает, хотя несколько замедляет шаг.

Некоторое время мы молчим. Наконец Бен произносит:

– А я так и работаю в твоем доме. Парочка жильцов решила поменять трубы, потом одна женщина заметила у меня ящик с инструментами и уговорила зайти к ней проверить сантехнику. Теперь надумала заново обустроить душевую и туалет. Похоже, я застрял в доме надолго.

– Вот и отлично. Ричард мне говорил. Приходи к нам на ланч, – говорю я.

– С какой стати? Нужно что-то починить? – искоса глядя на меня, спрашивает Бен.

– Тебе нравится эта закусочная? – спрашиваю я, показывая на пакет с надписью «Приманти».

– «Приманти»? Да, – говорит Бен, открывает пакет и достает оттуда ломтик картофеля фри. – Сегодня взял с картошкой. Время от времени хочется чего-то новенького.

Он протягивает пакет и мне.

Я качаю головой.

– Не знала, что у них подают завтрак, – говорю я.

– А у них и не подают. У них одно и то же меню двадцать четыре часа в сутки, – поясняет Бен. – Ничего особенного, это не ресторан четыре звезды. У Приманти только стейк с сыром и картофель фри, зато отличный.

– Я знаю. «Gourmet» о них писал несколько лет назад.

– Как же, помню, про них тогда и по телевизору на кулинарном канале рассказывали, – с усмешкой говорит Бен. – Потом к Приманти несколько недель было не пробиться. Народ съезжался с шести округов, осаждали прилавок в три ряда. – Бен пожимает плечами. – А я, между прочим, в эту закусочную всю жизнь хожу. Отчим меня водил, когда я был еще мальчишкой. Пока мать спала, мы с ним вставали, одевались и шли сюда. Садились за столик и ели сэндвичи с жареным яйцом. Я тогда еще до прилавка не доставал и сэндвич еле-еле в руках удерживал. До сих пор, как вспомню об отчиме, сразу кажется, будто запахло пивом и жареной картошкой. Хорошие были времена.

– А что с ним случилось? С твоим отчимом?

Бен отвечает не сразу.

– Когда мне было десять, он развелся с моей матерью. Мы с ним потом общались некоторое время. – Бен пожимает плечами. – Известно, как это бывает. – В голосе Бена слышатся резкие нотки. – Это место – настоящая школа жизни для меня. Ты ведь пишешь о еде? Вот и напиши об этом. Я имею в виду, об этом месте, как оно есть. Ничего не выдумывая, как выдумывают для глянцевых журналов.

Дальше мы идем в молчании. Мне хочется извиниться перед Беном, сказать, что я не хотела его обидеть, просто я не умею разговаривать по душам.

– Слушай, а ты пробовал ореховое печенье от Бруно? Попробуй. Ручаюсь, после такого печенья ты не захочешь никакого другого.

Я открываю свой пакет с печеньем и протягиваю его Бену.

Он берет одно печенье и откусывает маленький кусочек.

– Мм-м. Вкусно. А еще есть? – спрашивает он, отправляя в рот всю печенюшку.

– Можешь взять еще одно, но не больше. Я его купила для исследования. Экспериментирую с рецептом.

Уже много раз я пыталась повторить рецепт Бруно, что-то в его печенье есть такое, что напоминает об Италии и одной panetteria [47]47
  Маленькая закусочная или кафе (ит.).


[Закрыть]на площади в Сканно: оно рассыпчатое, сладкое и оставляет во рту сильный привкус жареных лесных орехов.

Бен медленно жует печенье.

– Ну что? – спрашиваю я. – Ореховый ликер? «Франджелико»? А может быть, кофе?

Бен пожимает плечами.

– Не знаю. Кажется, добавлен мед, только совсем чуть-чуть, – с довольным видом говорит он.

– Хм, верно. А ты сообразительный, – говорю я, хотя сама давно догадалась о меде.

– Почему бы просто не попросить рецепт у Бруно? Он наверняка бы дал, – говорит Бен.

– Ни за что! – с ужасом восклицаю я. – Это все равно что позвонить на горячую линию «Таймс» и попросить дать ответы на кроссворд. Здесь главное догадаться самому. Обычно у меня неплохо получается, к тому же я не собираюсь легко сдаваться.

Немного смягчившись, Бен улыбается, вернее ухмыляется, словно я сказала что-то невероятно смешное.

– Вот подожди, я непременно повторю рецепт, и, кто знает, может быть, мой окажется даже лучше, чем у Бруно, – с вызовом говорю я.

– Ладно, – говорит Бен, – а как поживает наша газета? О чем следующая колонка?

– О новом соусе для барбекю.

– Ого, – произносит Бен и отправляет в рот новую порцию картофеля.

Пока я была в Нью-Йорке, Энид прислала мне новое задание, и я уже опаздываю на два дня. Сегодня из «Эй-И-Эль» должны прислать все необходимые документы, и Рут придет днем их изучать, поэтому и сегодня я вряд ли сяду за статью. Я обещала Рут, что накормлю ее обедом, ну а потом, пока она будет работать, я, возможно, успею поколдовать с соусом. Попробую придумать что-нибудь поинтереснее.

Мы уже подошли к дому, но Бен останавливается и явно не собирается заходить.

– Ты что, не войдешь? Ты же говорил, что здесь работаешь.

– Работаю, но нам запрещают здесь есть. Я всего лишь наемный работник, – отвечает он. – Я позавтракаю на берегу реки, любуясь на рассвет. Пойдешь со мной?

– Я бы с удовольствием, – отвечаю я, – но, понимаешь, сегодня не получится. Хлоя…

Я и в самом деле не отказалась бы, но я и так задержалась дольше, чем собиралась, и Хлоя могла уже проснуться.

Бен кивает и на прощание машет мне рукой.

– Ты к нам не зайдешь? – спрашиваю я.

Но Бен уже развернулся и шагает к реке.

– Не-а. У тебя и так полно народу. Еще тарелкой заставишь пользоваться, – говорит он, разворачиваясь. Он идет задом наперед, щурясь на полоску светлеющего неба. – Рассвет будет бесподобный. Солнце взойдет минут через десять, не больше. Ну что, точно не пойдешь?

Я качаю головой:

– Извини, не могу.

– Как хочешь, – пожав плечами, говорит Бен и уходит.

Рут загорает на балконе. Он такой узкий, что полшезлонга вдвинуто в комнату. Карлос и Хлоя играют на ковре, Ричард похрапывает у окна с альбомом для набросков на коленях.

– Знаешь, если хочешь позагорать, нам лучше пойти в парк, там есть бассейн, – говорю я, протягивая ей стакан диетического чая со льдом, который она попросила.

– Нет, мне и тут хорошо, – отвечает Рут, устраиваясь поудобнее. – К тому же я не могу появляться на людях в открытом купальнике. Я, конечно, сгоняю жир, но ощутимых результатов пока нет, – говорит Рут и вытягивает ноги, подставляя под солнечные лучи.

Затем она придвигает к себе кофейный столик, на котором разложены финансовые отчеты за целый год, и цепляет на нос темные очки, висящие на цепочке у нее на шее.

– Ну, как твое мнение? – спрашиваю я.

– Пока все выглядит прилично. Если верить их бизнес-плану, то прибыль вы начнете получать через два года.

– Значит, можно вкладывать деньги?

Рут хмурится.

– Еще не уверена, – говорит она, покусывая губу.

– Погоди, ты же только что сказала…

– Мира, представь, что ты покупаешь машину. Считай, что я пока просто осмотрела ее со всех сторон и попинала колеса. Я вижу, что машина сверкает, колеса накачаны, и вроде бы все нормально. Но неплохо было бы заглянуть под капот.

– Ну, так гляди, – говорю я. – У нас мало времени. Через неделю будет поздно.

Рут снимает очки и трет глаза.

– Не могу, – говорит она.

– Почему? – спрашиваю я.

– Здесь нет необходимой документации. Мне нужно знать происхождение капитала, а также иерархию инвестиций. А они прислали просто общие финансовые выкладки.

– Вот, возьми, – говорю я, протягивая ей блокнот и ручку. – Напиши, какие еще документы тебе нужны, я им позвоню.

Рут что-то записывает на листке бумаги и протягивает мне. Я звоню Маркусу и диктую секретарше список документов, которые мне необходимо получить. Я также оставляю адрес Рут и номер ее телефона. Затем я звоню Джерри Фоксу, который сегодня утром прислал мне копию составленного им договора. На мой вопрос, просматривал ли он финансовые отчеты синдиката, он отвечает, что переслал их консультанту по финансам Ави Штайнеру и что свой ответ тот пришлет сразу, как только их изучит.

– А что у нас на обед? – спрашивает Рут, когда я вешаю трубку.

– Барбекю из курицы с арахисовым соусом по-испански.

– Слишком жирно, – замечает Рут.

– Ну и что? Для работающего человека в самый раз. Вы с Ричардом – мои подопытные кролики.

– Слушай, а ты не могла бы написать статью о здоровом питании? – спрашивает Рут.

– Могла бы, – отвечаю я, глядя, как Рут с хмурым видом рассматривает толстую складку у себя на бедре.

– Вот и напиши, если не хочешь, чтобы я до конца лета загорала у тебя на балконе.

Ричард просит его постричь, так, немного подровнять волосы. Последние дни он нервничает, поскольку сегодня мы идем к Анонимным Алкоголикам. Мне кажется, это хороший знак – то, что Ричард начал проявлять интерес к своей внешности. Придется поработать над прической как следует.

– Ты что, будешь стричь вот этим? – в ужасе восклицает он, когда я подхожу к нему с кухонными ножницами.

– А что тут такого? – с притворным удивлением спрашиваю я. – Они у меня острые. К тому же это не простые ножницы, а ножницы фирмы «Вюстофф», и стоят они больше вон той антикварной вешалки, что стоит в углу. Между прочим, она не моя.

– Да знаю, – говорит Ричард, достает из своего набора для бритья парикмахерские ножницы и протягивает мне. – Пока ты была в Нью-Йорке, я не мог ходить в свой магазин, а мне нужно было получить некоторые товары. Не бойся, это ненадолго, – добавляет он, оглядывая комнату, которая напоминает склад антиквариата.

Ричард только что получил первый за несколько месяцев заказ, поэтому вот уже два дня к нам везут все, что необходимо ему для работы. Обеденный стол завален образцами тканей и красок, здесь же валяется чертежная доска, и Ричард, вместо того чтобы часами смотреть матчи «Стилерс», без конца говорит по телефону, выкрикивая команды поставщикам или отеческим тоном увещевая излишне нервного клиента.

Я сажаю Ричарда на табуретку в кухне и повязываю на шею кухонное полотенце. Я уже собираюсь приступить к стрижке, когда на кухне появляется Фиона с большой кастрюлей в руках. Она согласилась посидеть с Хлоей, пока нас с Ричардом не будет дома.

– Фиона, зачем вы принесли обед? Я уже приготовила…

– Это не обед, – говорит она, с грохотом ставя кастрюлю на плиту. – Я хочу, чтобы вы сказали, что я сделала не так. – Она плюхается на табурет рядом с Ричардом. – Вы просили меня найти рецепт соуса для барбекю, который когда-то готовила ваша мама. Я нашла и решила его испробовать. Я потратила на него целый день. Понимаете, ваш отец хочет пригласить на обед своих коллег, а я хочу, чтобы этот обед удался. – Она показывает мне рецепт, записанный на старой, покрытой жирными пятнами бумажке. – Я знаю, что ваша мама была отменной поварихой, а я… – Фиона раздраженно топает своей обутой в сандалию ногой, – я просто хочу, чтобы соус получился.

– Простите, – бурчит Ричард, – что прерываю вашу кулинарную беседу, но я, вообще-то говоря, хочу постричься. Ты не забыла, Мира?

– Извини, – говорю я, но он отбирает у меня ножницы и передает их Фионе.

– Пусть Фиона меня подстрижет. Прости, Мира, но когда ты подходишь ко мне с ножницами, мне тут же вспоминается Суини Тодд [48]48
  Вымышленный персонаж, убийца-парикмахер из серии книг «Жемчужная нить» (1846–1847).


[Закрыть].

Ричард поеживается.

– Идемте в ванную, Ричард, – говорит Фиона. – Я вас быстро постригу, вы только наклонитесь над раковиной.

Она помогает ему подняться, подает палку, и оба направляются в ванную.

Оставшись одна, я пробую соус и сразу нахожу ошибку. Фиона использовала плохой уксус, судя по вкусу – белый очищенный. Сверившись с рецептом, я обнаруживаю, что мама не указала, какой нужно взять уксус, поэтому я снимаю с полки свой яблочный уксус, привезенный из Франции. Вынув пробку, я принюхиваюсь – пахнет фруктами и немножко карамелью. К тому времени, когда Фиона возвращается из ванной, я собираю все необходимые ингредиенты, чтобы приготовить новый и, надеюсь, лучший вариант соуса.

– Давайте приготовим его вместе, я к вам зайду, – предлагаю я.

Фиона радостно хлопает в ладоши:

– Спасибо, спасибо, Мира!

Кажется, она сейчас расплачется, и меня вдруг охватывает желание ее обнять.

– Да не за что, – говорю я. – Мне это самой нужно – завтра колонку сдавать. К тому же скорее мне нужно вас благодарить за то, что согласились посидеть с Хлоей.

– Глупости, – говорит Фиона. – Я только рада. Ваш отец сегодня занят на работе, поэтому у нас будет девичник, – добавляет она и подхватывает Хлою на руки. – Ну что, Хлоя, как насчет вечеринки с чаепитием? – спрашивает Фиона и с Хлоей на руках танцует по кухне, звеня браслетами и весело цокая высокими каблуками по деревянному полу.

Моя мать, которая никогда со мной не танцевала, никогда не говорила глупостей и, насколько я помню, никогда не носила браслетов, была совсем не такой, как Фиона. Глядя, как заливается смехом Хлоя, я думаю о том, какое это счастье, когда рядом такой человек, как Фиона, веселый, простой и жизнерадостный. Она подходит ко мне и подносит Хлою, чтобы я могла ее поцеловать. Я обнимаю их обоих и крепко прижимаю к себе.

– Спасибо вам, Фиона, – шепчу я. – Спасибо за все.

– Пожалуйста, дорогая Мира, – говорит Фиона. – Кстати, если вы не заметили, я обожаю эту девчушку!

В последний момент Ричард заявляет, что пойдет к машине пешком. Я протягиваю ему кленовую трость с эбонитовым набалдашником, которую он категорически отвергает – «слишком вызывающая», – и берет простую металлическую палку с четырьмя ножками, которую ему принес физиотерапевт. Ричард надел штаны цвета хаки, простую голубую рубашку и темную ветровку. В этом наряде он похож на школьного учителя физкультуры. Я знаю, что он приложил немало усилий, стараясь выглядеть человеком из толпы, а для него это нелегко. В обществе Анонимных Алкоголиков есть негласное правило: никаких фамилий, никакой яркой и дорогой одежды и никаких скоропалительных суждений.

Фактически, вообще никаких суждений.

Всю дорогу Ричард молчит. Мне кажется, я знаю, о чем он думает, – наверное, о том же, о чем и я. Двадцать три года назад, когда мы впервые встретились, он посещал общество Анонимных Алкоголиков по настоянию своего любовника. И хотя пить он бросил, их отношения прекратились. Похоже, сейчас история повторилась, хотя мы оба стараемся об этом не говорить.

Я заезжаю на парковку возле школы Уайтмана и выключаю двигатель. Мы приехали на десять минут раньше. Ричард смотрит прямо перед собой, слегка улыбаясь. Затем берет меня за руку.

– Помнишь, как мы с тобой впервые встретились? Ты стояла вон под тем фонарем и курила. Я сразу понял по тому, как ты держала сигарету, что курить ты начала совсем недавно. Было ясно, что тебе противно вдыхать дым, но ты упорно сосала эту чертову сигарету, одну затяжку за другой. Я тогда подумал, что ты самый несчастный ребенок на свете.

Ричард смотрит в сторону, словно я все еще стою там, его ноздри слегка раздуваются, словно он чувствует запах той сигареты.

– Сколько тебе тогда было – восемнадцать?

– Вроде того, – отвечаю я.

Помолчав, Ричард продолжает:

– Знаешь, я ведь тогда едва не прошел мимо. Мне хватало и своих проблем. В те дни я только и мог, что записаться в это общество. Пока я болел, я думал о том, какой была бы моя жизнь, если бы тогда я с тобой не заговорил. Кто бы мог подумать, что в итоге этот сердитый ребенок спасет мне жизнь? А ты это сделала, Мира, и сейчас я хочу сказать, как я тебе благодарен. – Ричард наклоняется и нежно целует меня в щеку. – Я знаю, приехать сюда снова было нелегко, но если бы ты не согласилась – разве я смог бы?

И Ричард крепко сжимает мне руку.

Затем прижимает ладонь к стеклу машины, словно защищаясь от внешнего мира. Пусть. Мы смотрим на людей, идущих на собрание, и ищем в толпе самих себя: сердитую девчонку в старых джинсах и мужчину в дорогом костюме и с затравленным взглядом. Однако в школу Уайтмана люди заходят поодиночке, и только сейчас я начинаю понимать, как нам с Ричардом тогда повезло. Каждый из нас обрел в другом человека, который помог не переступить через опасную черту, который засмеялся, или пошутил, или взял тебя за руку, или окликнул в темноте в тот момент, когда твоя жизнь опасно накренилась. Внезапно Ричард открывает дверцу машины и ставит на землю здоровую ногу. Я спешно огибаю машину, бросаясь ему на помощь.

– Жизнь – это банкет, – изрекает Ричард, делая широкий жест рукой. Из-за этого он теряет равновесие, и я подхватываю его. Кажется, он забыл, что ему нужно быть незаметным. – Проблема всех поваров заключается в том, Мира, что они никогда не бывают гостями на своем собственном празднике. Возвращайся в Нью-Йорк, перестраивай «Граппу». Найди себе роскошные апартаменты и покрась их в желтый цвет. Только не забудь: заняв свое место, держись за него покрепче. Ты к этому уже готова. И я готов.

– Спасибо, – шепотом отвечаю я.

Я подаю Ричарду трость, он берет меня за руку, и мы идем к школе Уайтмана, где за тяжелыми дубовыми дверями притаились демоны. Но на этот раз у нас есть надежда: если мы пойдем осторожно, держась за руки, то, может быть, сумеем от них оторваться.