Текст книги "Послевкусие: Роман в пяти блюдах"

Автор книги: Мередит Милети

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17

На следующей неделе мы с Рут сидим в «Кофейном дереве» на Уолнат-стрит. Узнав о моей болезни, она принесла мне суп-мацебол [35]35
  Matzah ball soup (англ.) – суп с клецками из мацы, сваренный на курином бульоне с добавлением овощей.


[Закрыть], а когда после занятий в «Джимбори» я предложила ей выпить кофе, она согласилась. Рут просила меня поклясться, что я не скажу ее матери-еврейке, которую я не знаю и которая даже не живет в Питсбурге, что этот суп она купила, а не приготовила сама.

– Нет, серьезно, иногда мне кажется, что все еврейские мамы сговорились по части еды вообще и супа-мацебол в частности, – говорит Рут, тревожно оглядевшись по сторонам. – Если когда-нибудь выяснится, что я его купила, – с кривой усмешкой добавляет она, – все от меня отвернутся, и я сделаюсь изгоем.

Неужели евреи способны кого-то сделать изгоем?

– Ладно, давай лучше займемся твоим заданием, – говорит Рут.

Мы работаем над второй частью задания, в которой я должна написать, где хотела бы оказаться через пять лет.

– Нужно разработать план. Он поможет тебе заниматься любимым делом – в твоем случае это приготовление пищи – и вместе с тем уделять должное внимание семье. Это довольно просто, – говорит Рут, сделав глоток двойного латте. – У тебя полно вариантов. Например, ты можешь организовать фирму по обслуживанию банкетов и вечеринок или стать личным поваром. Черт, да ты уже практически стала моим личным поваром! А еще можно готовить и доставлять обеды на заказ. Через Интернет. Здесь рынок просто огромный. Всякие там десерты, фруктовые пироги и все такое. – В это время Карлос ковыляет к одному из столиков и начинает пробовать на зуб спинку стула. Одним движением вскочив с места, Рут хватает Карлоса на руки, вытирает обслюнявленный стул и извиняется перед его рассерженной владелицей. – А как насчет печенья для гурманов? – спрашивает она, усевшись на свое место.

– Не пойдет, – отвечаю я.

Во-первых, я даже подумать не могу о том, чтобы тратить свои замечательные кулинарные таланты на приготовление примитивной выпечки вроде шоколадного печенья или десерта типа «Роки Роуд», а во-вторых, главная проблема – логистика. Где мне всем этим заниматься? Наверняка в Питсбурге существуют законы или организации вроде отдела здравоохранения, которые пристально следят за работой фирм, занимающихся приготовлением пищи на дому. И даже если их и нет, то отцовская кухня все равно мала для такого бизнеса. Когда я сообщаю об этом Рут, она пожимает плечами:

– Об этом не беспокойся. В твоем задании спрашивается, где бы ты хотела себя видеть через пять лет. Ты сначала подумай – где, а потом уж будем решать – как. Кстати, что ты думаешь по поводу челки?

– Что? При чем тут челка?

– Я имею в виду себя. Хочу сделать новую стрижку, чтобы закрыть лоб. Смотри, – говорит Рут и, собрав волосы, напускает их на лоб. – У меня здесь морщины появились. Я читала в журнале «Мор», что челка – это лифтинг для бедных. Уж конечно, дешевле ботокса.

Я смотрю ей в лицо. У Рут вьющиеся волосы до плеч, темные, но уже с проседью, и все же мягкие и красивые. Когда я ей это говорю, она закатывает глаза.

– Короче, помощи от тебя не дождешься, – говорит она и наклоняется, чтобы поднять закатившуюся под стол резиновую соску Карлоса.

– Пожалуй, – соглашаюсь я. – Наверное, меня нет смысла спрашивать. Я не меняла прическу с седьмого класса.

– Потому что у тебя хорошие волосы. Длинные, густые и прямые. Ненавижу тебя, – говорит Рут и смеется. – Нет, в самом деле, как папаша из «Джимбори» обратит на меня внимание, если у меня будут такие волосы? – спрашивает она и, зажав свои волосы в кулак, издает стон.

– Брось, у тебя красивые волосы, – повторяю я. – И большие глаза, и умное лицо, и, наверное, на теле нет растяжек. Я бы поменяла свои волосы на отсутствие растяжек, – говорю я, обмакивая в кофе ореховое бискотто.

Рут на секунду задумывается, потом смеется.

– Правда? Может быть.

– Одно скажу – кем бы ни был тот парень, он не стоит всей этой возни, – говорю я, удивляясь, что Рут никак не хочет выкинуть его из головы.

– Просто ты его еще не видела. Такой красивый, моложавый. Из тех мужчин, на которых смотришь и уже знаешь, как они выглядели в третьем классе. Правда, у него уже седые виски. Это хорошо – значит, он уже не мальчишка. Почему так: седые волосы мужчин украшают, а женщин – нет?

– Ты ведь даже не знаешь, женат он или нет. Может быть, его жена просто не смогла прийти.

– Я об этом уже сама думала. Знаешь, ходят слухи, что он вдовец.

Рут произносит это взволнованным голосом, словно только что узнала, что индекс Доу-Джонса подскочил на триста пунктов, а я думаю о том, почему вдовство вызывает такой ажиотаж среди членов «Джимбори».

– Эй, мы обсуждаем план моей жизни, ты не забыла? – спрашиваю я, взмахнув своим дневником перед лицом Рут.

– Ладно-ладно. Я слушаю, – отвечает она и раскрывает «Пост-газет» на странице, посвященной пищевым продуктам. – Эй, а как насчет кулинарных курсов? Смотри, сколько здесь разных объявлений. Индийская кухня, блюда для гурманов, блюда из говядины.

Рут вопросительно смотрит на меня поверх газеты, но, когда я качаю головой, возвращается к объявлениям.

На последней странице приводится обзор всевозможных ресторанов. Одного взгляда мне достаточно, чтобы ощутить боль в желудке. Обзор написан от лица некоего Зубастика Нибблера, анонимного обозревателя из Питсбурга, который вместо подписи ставит рисунок человечка с ножом и вилкой в руках: нижняя половина его лица скрыта за клетчатой салфеткой, как у бандита, а верхняя представлена огромным носом и черными очками.

– Смотри-ка, – говорит Рут. – У тебя есть ножницы? Я хочу вырезать один рецепт. Кажется, я нашла блюдо, которое готовила моя матушка.

Рецепт находится в разделе «Кулинарные чудеса из пяти ингредиентов» и включает готовый грибной суп-пюре со сливками, бульонные кубики с луком от фирмы «Липтон» и жареную говядину. Остальные два ингредиента – это морковь и картофель.

– Эй, разве твоя матушка не грозилась тебя убить, если обнаружит, что ты покупаешь готовый мацебол? А теперь ты заявляешь, что она и сама варила супы из пакетиков?

– Конечно, варила. Все время. И луковый суп тоже был из пакетика. Только для мацебола она делала исключение. Тут все дело в религии. Серьезно, этот суп меня учили готовить в еврейской школе, – поясняет Рут, заметив мой недоверчивый взгляд. – А вообще мать готовила только так. Ее любимое блюдо – луковый суп из пакетика с говяжьей грудинкой и бутылкой колы. – Когда меня передергивает, Рут смеется. – И не надо воротить нос! Между прочим, очень вкусно.

Она осторожно вырывает рецепт из газеты, принадлежащей «Кофейному дереву».

– Попробую приготовить, – говорит Рут, пряча рецепт в карман.

В тот же вечер, около десяти часов, Рут звонит мне и с отчаянием в голосе спрашивает:

– Ты знала, что у глиняных горшочков двойное дно?

– Конечно, – отвечаю я. – А что?

– А я нет. Я поставила их в нежаркую духовку, и пожалуйста – мясо еще не готово, уже десять часов вечера, и я умираю от голода. Я уже сомневаюсь, что хочу это есть. Слушай, мясо и в самом деле должно стать серого цвета?

– Нет. Если мясо сереет, значит, что-то не так. Не знаю, что ты там делаешь. Я никогда не готовила грибные супы из пакетика. Наверное, с таким рецептом мясо должно посереть, – говорю я.

– А ты уверена, что ты настоящий шеф-повар? – спрашивает Рут, очевидно разозлившись от голода и неудачи.

– Слушай, твое варево похоже на то, что готовила твоя мать?

– Нет.

– А ты мясо обжаривала?

– Нет. В рецепте об этом ничего не сказано.

– Все ясно. Чтобы мясо стало коричневым и приобрело хрустящую корочку, отдав затем свой вкус и аромат бульону, его сначала обжаривают в муке. Ты его не обжарила, вот оно и стало серым.

Ненастоящий шеф-повар способен на подобные рассуждения?

– В рецепте об этом не сказано, – упрямо повторяет Рут.

– Ну, тогда не знаю. Позвони маме и спроси, обжаривала она мясо или нет. Держу пари, что обжаривала.

– Не буду я ей звонить. Я наперед знаю, что она только прочитает мне длинную лекцию, как нужно было учиться у нее готовить, вот если бы я училась, то давно была бы замужем. Зачем мне это нужно?

Закончив разговор с Рут, я начинаю рыться в ворохе сегодняшних газет, чтобы отыскать вырезанный ею рецепт. Скоро я его нахожу и – да, Рут права, ни слова об обжарке. Я прочитываю раздел от начала и до конца, включая ресторанный обзор, который, судя уже по первым строкам, будет негативным.

В этом выпуске автор делится своими впечатлениями о карибском бистро под названием «Коко», которое почему-то пришлось ему не по вкусу. Бистро были изобретены французами, но название «карибское бистро» критик считает совершенно неприемлемым. Очевидно, он забыл, что первыми европейцами, появившимися на Карибах, были французы. Кроме того, автора возмущает сладковатый привкус многих блюд, а также чрезмерное количество экзотических добавок. Возможно, он просто не любит сладкое, но ведь не следует забывать, что кухня Карибских островов создавалась на основе продуктов, получаемых из сахарного тростника и других богатых крахмалом растений, которые при тепловой обработке выделяют сахар. В меню бистро также входили мясо аллигатора и морские моллюски во фритюре, которых автор, по его словам, отведал (по вкусу и то и другое было обычной курицей), но я ему не верю.

Из коридора доносятся голоса отца и Фионы. Затем наступает тишина. Наверное, они целуются. Через некоторое время слышно, как отец поднимается по лестнице и уходит к себе.

Я всегда считала, что у ресторанных критиков спокойная и приятная работа, и в Нью-Йорке даже была знакома с представительницей этой профессии. Она посещала в основном бутербродные и китайские закусочные, а потом описывала свои впечатления; конечно, ей не приходилось каждую неделю обедать в трехзвездочных ресторанах, часами беседуя с Жоэлем Робушоном или Марио Батали [36]36
  Жоэль Робушон —французский шеф-повар и ресторатор; Марио Батали– американский шеф-повар, писатель, ресторатор.


[Закрыть], но все же, так ли уж плохо это занятие?

Почему я никогда не задумывалась об этом раньше? Я тоже могла бы записывать свои впечатления. Став критиком, я могла бы оказывать благотворное влияние на ресторанный бизнес Питсбурга – заманчивая перспектива, между прочим. К тому времени, когда я добираюсь до постели, в мыслях я вижу себя этаким питсбургским Фрэнком Бруни.

Проверив, спит ли Хлоя, я копаюсь в коробках под карнизом, стараясь не разбудить ребенка. Наконец я нахожу то, что искала: «Карибская кухня». После утомительного дня листы бумаги приятно холодят кожу. Я открываю книгу и начинаю ее перелистывать. Совершенно не помню этой книги и не помню, чтобы хоть раз готовила по ней. Наверное, она принадлежала Джейку. По-видимому, автор хорошо знает материал и проявляет истинно научный интерес к культуре и пище народов Карибских островов, описывая ее живо, передавая нюансы внешнего вида, запаха и вкуса. В середине книги вклейка с красочными фотографиями самых известных блюд. Я смотрю на роскошные снимки, сделанные на фоне пышной тропической зелени райского острова, и ловлю себя на мысли, что мечтаю о моллюсках во фритюре и далеких синих морях.

Мне нужно, чтобы кто-то присматривал за Хлоей, пока я буду заниматься с психологом, да и Рут отчаянно нуждается в свободном времени для себя, без Карлоса. По ее словам, ей хотя бы иногда необходимо спокойно выпить чашку кофе или сделать маникюр, не сгорая со стыда за то, что бросила собственного ребенка. Поэтому мы заключаем договор. Раз в неделю мы по очереди будем сидеть с обоими детьми.

Во вторник дежурит Рут, и я, оставив у нее Хлою, провожу все утро в местной библиотеке, где готовлюсь к занятию с психологом. Для начала я бегло просматриваю список ресторанов Питсбурга (на это у меня уходит пять минут), затем составляю свое резюме и делаю наброски письма к редактору кулинарного раздела, которую зовут Энид Максвелл.

Доктор Д. П. радуется моим успехам и дает мне новое задание: составить обзор нескольких ресторанов и написать еще несколько писем потенциальным работодателям.

По дороге домой я решаю навестить Ричарда, которого не видела с прошлой недели. Он намеренно сделал мне больно, упомянув о матери, чем, если признаться, здорово мне помог. Наверное, теперь боится показываться мне на глаза, думая, что я все еще на него сержусь.

Магазин Ричарда находится на Эллсворт-авеню и занимает первый этаж старинного здания. По обе стороны от него находятся еще два магазинчика: секонд-хэнд элегантных платьев под названием «План Б» и лавчонка по продаже и обмену подержанных пластинок и компакт-дисков – «Астро и Джетсоны». В магазине Ричарда никого нет, сам он сидит в своем маленьком кабинете. Ричард разговаривает по телефону, – услышав треньканье колокольчика, он поднимает голову и, зажав трубку плечом, жестом приглашает меня войти. Затем протягивает руку и убирает со стула для гостей образцы обивочных тканей. Ричард старается не выказывать удивления, но, судя по блеску в глазах, он рад меня видеть, может быть, даже счастлив. Заметив, что он нервно покусывает губу, я понимаю, что разговор не клеится – очевидно, попался один из тех клиентов, которые категорически отказываются подчиняться диктату Ричарда в вопросах отделки.

– Хорошо, мы отменим предыдущий заказ и закажем парсоновские стулья. На это уйдет еще полтора месяца, но если вы не торопитесь… Да. Ладно. Прекрасно.

Судя по тону, с которым он произносит «прекрасно», я понимаю, что на самом деле все далеко не прекрасно.

Ричард вешает трубку.

– Нет, ты подумай – парсоновские стулья под зебру! Некоторых людей просто невозможно спасти от самих себя, как ни старайся. – Верное замечание. – Рад, что тебе лучше, – продолжает Ричард. Его голос ничего не выражает, словно он беседует с упрямым клиентом, и я начинаю подозревать, что Ричард все еще чувствует себя виноватым.

– Да, мне лучше. Даже больше – я прекрасно себя чувствую. – Я говорю почти таким же официальным тоном. – Я теперь хожу к врачу. Только что от нее, – говорю я и, не в силах справиться с желанием немного его подколоть, тихо добавляю: – Как видишь, я не слишком этим горжусь. – (Ричард морщится.) – Вообще-то говоря, она не врач, – продолжаю я уже громче и с нотками самодовольства в голосе. – Она психолог, который учит правильно ориентироваться в разных жизненных ситуациях, так что если тебе до смерти надоест заниматься отделкой чужих квартир, можешь подумать о такой работе. Будешь учить людей жить, заставлять их делать то, что хочется тебе, внушать им свои мысли и взгляды, тем и будешь зарабатывать на жизнь. У тебя отлично получится.

Разумеется, это неправда (доктор Д. II. никогда не заставляла меня делать то, что нужно ей), но мне хочется немного подразнить Ричарда. Это всегда было лучшим способом выяснить наши отношения.

Наконец он улыбается.

– Очень за тебя рад, – говорит он, и я знаю, что это действительно так.

В крохотной кухоньке, расположенной рядом с офисом, Ричард заваривает нам ромашковый чай. Я сижу на табурете возле чертежного стола и рассказываю о своих планах по переустройству ресторанного мира Питсбурга.

– Этот твой психолог, похоже, не зря получает гонорар. Может, и мне к ней заглянуть?

– А тебе-то зачем? – удивленно спрашиваю я. – Ты всегда был доволен жизнью. По крайней мере, все время, что мы с тобой знакомы, – добавляю я, вспомнив, что ничего не знаю о том, как Ричард жил раньше. Возможно, тогда ему и в самом деле требовался психолог, просто он никогда об этом не говорил. – К тому же ты не из тех, кого можно научить жить, – говорю я, делая глоток чая.

– А ты из тех? – спрашивает он, бросив на меня насмешливый взгляд. – Ладно, хватит об этом. Мне сейчас очень хорошо, давай не будем портить друг другу настроение. Все эти задушевные разговоры, знаешь, только тем и заканчиваются.

Ричард не слишком склонен рассказывать о своих романтических похождениях, а если и рассказывает, то в общих чертах, избегая подробностей. Не знаю почему, – наверное, не считает нужным посвящать меня в отношения с бойфрендами – иногда Ричард бывает настоящим ханжой. Понятно, что он не хотел ничего мне говорить, когда я была моложе, но теперь, когда я стала взрослой, меня озадачивает эта скрытность в «сердечных делах», как говорит Ричард.

– Ты с кем-нибудь встречаешься? – спрашиваю я.

Судя по тому, как он качает головой и быстро отводит взгляд, встречается или встречался. Ричард разливает чай и вытаскивает из шкафчика коробку печенья. Протянув мне коробку, чтобы я ее открыла, он уходит в торговый зал, откуда через минуту возвращается с блюдом лиможского фарфора.

– Вот, – говорит он, ставя блюдо на стол, – клади сюда.

Я раскладываю печенье на блюде, про себя радуясь, что мне есть чем заняться.

– Мне Фиона понравилась, – говорит Ричард, разламывая пополам печенюшку и деликатно макая ее в чай.

– А, ничего особенного, – небрежно говорю я, добавляя в чай еще один кусочек сахара. Ричард протягивает мне ложку.

– Мира…

– Слушай, я не говорю, что она мне не нравится, просто она какая-то…

– Какая? Недостаточно умная? Ну и что? Не надо переоценивать значение ума.

– Я не о том. Понимаешь, у нее с отцом нет общих интересов. Ты бы видел, как они играют в «Скрэббл». Тяжелое зрелище.

– Ну и что? По крайней мере, Фиона старается научиться, – говорит Ричард, пожимая плечами, словно все это и в самом деле не имеет никакого значения.

Я недоверчиво смотрю на него. Ричард всегда говорил, что никогда не влюбится в того, кто не читал (и не любит) «Радугу земного тяготения» Пинчона, до такой степени ничего не смыслит в чае, что не может отличить «Лапсанг сушонг» от «Дарджилинга» и не боготворит «Питсбург Стилерс». Чем и объясняются его постоянные неудачи по части любви.

– Она какая-то… не знаю… другая, что ли.

Ричард громко хрустит печеньем.

– Ты хочешь сказать, она не похожа на твою мать?

– Ты так говоришь, будто быть похожей на мою мать плохо.

Ричард хмурится. Он не любит плохо говорить о покойных, хотя понимает, что сейчас я только хочу его немного подразнить.

– Конечно, с ней бывало нелегко, – добавляю я.

– Просто она была очень темпераментной. Как и большинство творческих личностей.

– Не каждая творческая личность выпивает в день бутылку виски, – говорю я.

– Верно, – соглашается Ричард, прихлебывая чай.

– В общем, я хочу сказать, что если отцу с ней хорошо, то кто я такая, чтобы судить? – говорю я, хотя на самом деле так не считаю.

– Оставим в стороне темперамент и творческие наклонности. Твоя мать была вовсе не глупее твоего отца и разделяла его интересы, ну и что? Был он с ней счастлив? Нет, Фиона подходит ему больше. У их отношений есть будущее, – говорит Ричард, махнув печеньем в мою сторону.

Я хочу сказать ему, что мне трудно поверить, будто женщина, которая играет в банко и носит эластановые брюки, сможет надолго сделать отца счастливым, но Ричард не дает мне открыть рот.

– Кроме того, Фиона хорошо о нем заботится. Он стал прекрасно выглядеть, а человеку в его возрасте очень нужен кто-то, кто бы о нем заботился.

Ричард говорит излишне горячо, и я удивленно поднимаю на него глаза. Однако он на меня даже не смотрит, внимательно разглядывая половинку печенья, словно перед ним Розеттский камень.

Некоторое время мы молчим. Ричард и мой отец почти ровесники, между ними десять лет разницы, и я понимаю, что сейчас речь идет не только о моем отце. Но мне ясно, что не стоит задавать лишних вопросов. Ричард снова меняет тему, и мы болтаем о разных пустяках: о его последнем дизайнерском проекте, о грудях Фионы – силиконовые они или нет – и о моей новой подруге Рут.

По дороге домой я думаю о том, что сказал Ричард, что мы сказали друг другу и – самое важное – о чем умолчали. Он человек скрытный и осторожный, у него обезоруживающая улыбка и доведенная до совершенства способность мгновенно менять тему беседы, как только речь заходит о его личной жизни. Несмотря на то, что мы знакомы много лет и я считаю Ричарда лучшим другом, я не могу сказать, что знаю о нем решительно все.

Глава 18

На следующее утро, когда мы с Хлоей приходим в класс «Джимбори» и я стаскиваю с нее курточку, в раздевалку быстрым шагом входит Рут. С накрашенными глазами и губами и сложной прической. Вместо любимого свитера и выцветших свободных брюк на ней стильные джинсы и бирюзовая кофта с капюшоном.

– Ну как я? – спрашивает Рут, окинув раздевалку быстрым взглядом.

– Потрясающе, – отвечаю я.

– Спасибо, – отвечает Рут, усаживая Карлоса на скамейку рядом с Хлоей. – Он здесь? Ты его видела? – шепотом спрашивает она, роясь в сумке с подгузниками. Я качаю головой. Карлос начинает хныкать, поэтому я расстегиваю молнию на его куртке, а Рут тем временем вынимает из сумки модные туфли на высоком каблуке и прикладывает их к своей кофте. – Как по-твоему, хорошо или уже чересчур? Не могу решить.

– Да, по-моему, не нужно, – говорю я, снимая с Карлоса куртку.

– Пожалуй, – говорит Рут и засовывает туфли обратно в сумку. Я складываю детские вещи в шкафчик, пока Рут стоит рядом, собираясь с духом.

– Подожди, – говорит она и берет меня за руку. – Ты не могла бы посмотреть, там он или нет?

– Рут, перестань. В чем дело? Ты же с ним даже ни разу не поговорила. А что, если он полный идиот?

– Мира, тебе хорошо, ты была замужем. Ты не представляешь, какой это позор, когда за всю жизнь тебе ни разу не сделали предложения.

Я смотрю на Рут. Ее лицо сморщилось от волнения.

– Ладно, ладно, пойду проверю.

Я заглядываю в спортзал.

– Нет, его там нет. Все, пошли, – говорю я и тащу Рут и Карлоса в зал.

Через некоторое время Рут успокаивается. Я сажаю Хлою в длинную трубу, Карлос ковыляет за ней. Рут усаживается на яркий коврик и поправляет выбившуюся из прически прядь.

– Не могу поверить, что схожу с ума из-за совершенно незнакомого человека. Я полная неудачница.

Я сажусь рядом с ней и беру ее за руку.

– Вовсе нет, – говорю я.

Хлоя выползает с другого конца трубы и быстро ползет к нам. Карлос не появляется. Рут заглядывает в трубу, и выясняется, что он шлепнулся посередине, а на другом конце уже образовалась очередь из желающих. Рут засовывает в отверстие голову и зовет Карлоса:

– Иди сюда, Карлос! Выбирайся, малыш!

Никакого ответа. Рут закатывает глаза и лезет в трубу сама. Поскольку она высокого роста, ей приходится сильно наклониться, не слишком красиво отставив нижнюю часть тела.

Я сажаю Хлою на колени, размышляя о словах Рут. Она права. Никто не станет обвинять мужчину сорока трех лет в том, что он никогда не был женат, но женщину? И думать нечего.

Вот тут он и появляется. Спорт-папаша стоит на пороге зала, нервно оглядываясь по сторонам. У него на руках сын, рыжеволосый мальчуган. К мужчине подходит одна из мам с биркой для имени и ручкой.

– Эй, Рут, – шепотом зову я.

– Подожди, – отвечает она. – Никак не могу дотянуться. Мира, может быть, зайдешь с другой стороны и попробуешь его подтолкнуть? Кажется, он ближе к тому концу.

Спорт-папаша входит в зал, ставит сына на пол, и тот немедленно устремляется к группе малышей, скопившихся возле желтой трубы.

– Рут, вылезай! – зову я и дергаю ее за ногу.

– Черт, похоже, эти трубы не рассчитаны на женщину средних лет. Мира, кажется, я застряла, – говорит Рут; ее голос гулким эхом отдается в трубе.

Как раз в это время Карлос выбирается с другого конца трубы, малыши с визгом бросаются в освободившийся проход, и в следующую секунду рядом со мной оказывается спорт-папаша. Присев на корточки, он, по-видимому, ждет, когда из трубы выползет сын, но вместо сына его взору предстает задница Рут.

– Кажется, небольшая пробка, – слегка улыбаясь, говорит он. У него приятное лицо, скорее моложавое, чем мальчишеское, седеющие виски и небольшие морщинки вокруг глаз и рта.

При звуках его голоса Рут застывает.

– Мира, ты где? – неуверенно спрашивает она.

– Здесь, – отвечаю я, провожая взглядом Карлоса, который направляется к куче разноцветных мячей.

– Присмотри за Карлосом, хорошо? А я пока попробую выбраться, – бормочет она.

Когда я подхожу к трубе вместе с Хлоей и Карлосом, спорт-папаша помогает Рут подняться на ноги. Ее прическа растрепалась, на штанине болтается носок Карлоса, лицо приобрело цвет переспелой хурмы.

– Спасибо, – говорит Рут и наклоняется, чтобы стряхнуть пыль с брюк и отцепить носок. Я наклоняюсь, чтобы надеть его на ногу Карлоса, а когда выпрямляюсь, встречаю выразительный взгляд Рут. Наступает молчание.

– Привет. Меня зовут Мира, – говорю я и протягиваю руку спорт-папаше. – Это Хлоя, это Карлос, а это – Рут, с ней вы уже познакомились.

– Еще не познакомился, но с удовольствием познакомлюсь, – отвечает он, пожимая мне руку. – Меня зовут Нил, а это Эли, – говорит он и гладит густые рыжие кудри сына, который стоит рядом, крепко держась за штанину отца. – Эти пластиковые трубы – коварная штука, – с сочувствием в голосе говорит Нил.

Рут кивает и озабоченно глядит на Эли.

– Простите, кажется, я его напугала, – говорит она.

– Ничего страшного, просто он у меня немного нервный.

Мы замолкаем. В это время к Эли подходит Карлос и тычет его в спину. Эли начинает хныкать.

– Карлос! – подает голос Рут.

– Не беспокойтесь, – говорит Нил и берет Эли на руки. – Наверное, вашему мальчику просто стало любопытно. Ну, мы пока осмотримся тут, – говорит Нил и уходит в сторону лошадок-качалок.

– Как ты могла?.. – шипит Рут, как только Нил отходит подальше.

– Я пыталась тебя предупредить… – начинаю я, но Рут меня перебивает:

– Знаешь, что получилось? Его ребенок заходит с той стороны трубы, видит меня и разражается ревом. Очень мило.

– Ну и что? Между прочим, так он тебя лучше запомнит, – говорю я.

– Запомнит, как же. Мой зад он запомнит. Кстати, он у меня не особенно красивый, если ты этого еще не заметила.

В это время я хватаю Рут за руку и показываю глазами на лошадок:

– Слушай, Карлос ведь обожает лошадок. Давай подойдем и…

– Нет!

– Ты что, не хочешь с ним поболтать? – Я замечаю, что Нил смотрит в нашу сторону. – Осторожно, он на нас смотрит. Ну давай же, Рут…

– НЕТ! – отрезает Рут, хватая меня за руку; в ее глазах паника.

– Хорошо, хорошо, не будем. Все равно сейчас начнется Песня мыльных пузырей.

Мы с Рут и детьми подходим к тому месту, где инструкторы раскатывают на полу парашют и расставляют подносы с трубочками и мыльным раствором.

Рут держится спокойно до самого конца занятия, но при этом почему-то дуется. В раздевалке я вновь говорю, что пыталась ей помочь.

– Ты же всю неделю только и твердила об этом мужике, вот я и подумала, что нужно ловить шанс и знакомиться.

– Я знаю. Ты не виновата. Я всегда такой была. Начинаю нервничать и замолкаю. Язык не слушается, и все. Ты-то вон как: «Привет, я Мира», а я стою и чувствую себя круглой дурой, – с несчастным видом говорит Рут. – И вообще, мне показалось, что он больше смотрел на тебя, а не на меня. И правильно. Ты же не торчала в трубе толстой задницей наружу…

Мы уже выходим из раздевалки, когда я замечаю Рону Зильберман. Она стоит в проходе и разговаривает с немолодой белокурой женщиной. Я издаю стон.

– Ты что? – спрашивает Рут.

В последний момент я пытаюсь увлечь ее за собой и скрыться, но уже слишком поздно. Рона меня заметила.

– Мира, дорогая, – говорит она и машет мне рукой. – Что ты делаешь в этом городе? Я думала, ты давно уехала!

– Нет, я еще здесь, – говорю я.

Рона приглаживает свои мелированные волосы и улыбается Хлое.

– А как же твой ресторан без тебя? – Затем, повернувшись к своей собеседнице, говорит: – Лия, вот та самая Мира, о которой я тебе рассказывала. Она работает шеф-поваром в Нью-Йорке. Ты обедала в ее ресторане пару месяцев назад, помнишь?

– В самом деле? – переспрашивает Лия. – Ах да, конечно. Все было просто восхитительно, – рассеянно говорит она, и меня передергивает. Мне кажется, будто меня ударили. Рут с тревогой наблюдает за нами.

– Простите, девочки, это моя подруга, Лия Холландер, – представляет Рона. – Ровно в одиннадцать у нас начинается партия в маджонг. – Она смотрит на часы и цокает языком. – Точнее, должна была начаться. Вы сегодня припозднились, – хмурясь, добавляет она.

– Обожаю маджонг, – внезапно заявляет Рут.

Все оборачиваются и смотрят на нее.

– Правда, дорогая? Немногие в вашем возрасте знают эту игру, – говорит Рона и обменивается взглядом со своей спутницей. – А вы… – Рона вопросительно оборачивается ко мне.

– О, забыла представить. Моя подруга – Рут Бернштейн, – говорю я.

– Рада познакомиться, Рут, – говорит Лия, пожимая ей руку. – Обычно мы играем не здесь, – продолжает она. – Мы собираемся у кого-нибудь дома, но наша четвертая партнерша сломала лодыжку и не может подниматься по ступенькам, так что пока мы будем ходить в Центр. А вы, девочки, наверное, как раз с занятий в «Джимбори»? Я хотела посмотреть на своего внука, но мы, видимо, разминулись, – говорит Лия, заглядывая в спортзал.

В это время Рона Зильберман машет рукой:

– Смотри, Ли, вон они!

Мы дружно оборачиваемся в тот момент, когда Нил и Эли выходят из мужской уборной и направляются к нам.

– Нил, дорогой, я вас потеряла, – говорит сыну Лия. – Ах, ты моя умница, – сюсюкает она, забирая у него Эли.

– Здравствуй, мама. Миссис Зильберман, мое почтение, – улыбаясь, говорит Нил. – Представляете, в мужской уборной нет пеленального стола! По-моему, это возмутительно.

– Нил, познакомься, это Мира и ее подруга, Рут Бернштейн, – говорит Рона Зильберман.

– Мы уже познакомились. Леди, рад вас видеть вновь, – говорит Нил и достает из кармана смартфон «Блэкберри».

Лия Холландер хмурится.

– Убери, Нил. Это неприлично, к тому же сотовые телефоны вредно носить в кармане. От этого бывает рак яичек.

– Мама! – в ужасе вскрикивает Нил. Не удержавшись, я смеюсь. Рут, Рона и Лия удивленно смотрят на меня, а Нил качает головой. – Нет, в наше время не осталось ничего святого, – говорит он и, улыбаясь, прячет смартфон в карман брюк. После чего забирает Эли у матери.

– Не будь таким стыдливым, Нил, – говорит его мать и смотрит на меня так, словно я девчонка-школьница, которая громко засмеялась на уроке анатомии, впервые услышав слово «пенис». Кстати, когда-то так и было. – Здесь все замужние женщины. Они знают, что такое яички. Господи боже, у всех дети…

– Мы не замужем, – взволнованно перебивает ее Рут.

– Смотрите, сейчас начнут раскладывать кости, – говорит Нил, показывая в сторону спортзала, где вокруг стола рассаживается несколько женщин. – Может быть, вам тоже пора?

– Да, Ли, пойдем. Я больше не хочу оказаться в паре с Хедди Маркович. Она такая тугодумка, – говорит Рона.

– Не забудь, сегодня ты у нас обедаешь. Ровно в шесть тридцать, – говорит Лия, целуя сына в щеку.

– Да, мама, – отвечает он, целуя мать. – Миссис Зильберман, дамы, – и, кивнув нам на прощание, уходит.

Мы уже выходим из раздевалки, когда к нам подбегает Лия: