Текст книги "Мы мертвые (ЛП)"

Автор книги: Майк Шэкл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)

Майк Шэкл

МЫ МЕРТВЫЕ

Последняя Война 1

Перевод Александра Вироховского

ЛЕГЕНДА К КАРТЕ

Aisair – Айсаир

Aldrus Ocean – Алдрусский океан

Anjon – Анджон

Gundan – Гандан

Gambril – Гэмбрил

Jia – Джия

Dornway – Дорнуэй

Drasus Sea – Драсуское море

Inaka – Инака

Kiyosun – Киесун

Kotege – Котеге

The Meigore Channal – Мейгорский канал

Miyoshia – Миёсия

Selto – Селто

Chita – Чи́та

Whuhar – Ухар

Egril – Эгрил

Soutern Road – Южная дорога

Посвящается Тинни, Дилану и Зои

Молитва Шулка

Мы – мертвые, которые служат всем живым.

Мы – мертвые, которые сражаются.

Мы – мертвые, которые охраняют завтрашний день.

Мы – мертвые, которые защищают нашу землю, нашего монарха, наш клан.

Мы – мертвые, которые стоят в свете.

Мы – мертвые, которые смотрят в лицо ночи.

Мы – мертвые, которых боится зло.

Мы – Шулка, и мы – мертвые.

Мы – мертвые.

Мы – мертвые.

Мы – мертвые.

Мы – мертвые.

Мы – Шулка, и мы – мертвые.

1

Тиннстра

Котеге

Тиннстра держала нож в трясущейся руке. Это был маленький клинок, который она с легкостью украла в арсенале, изготовленный из лучшей ризонской стали и острый, как бритва. Идеально подходит для того, что ей нужно сделать. Идеально подходит для ее маленького запястья, ее маленькой вены.

Она сидела в своей комнате в Котеге. Места едва хватало для крохотной кровати, на которой она сидела, маленького письменного стола и стула у окна, а также камина, набитого дровами, несмотря на летнюю жару. Она сказала себе, что пот по ее спине течет из-за жары, но это было ложью. Страх. Именно страх заставлял ее руки трястись. Именно страх сделал самоубийство единственным вариантом, единственным выходом из положения. От нее не ускользнула ирония судьбы: девушка, боящаяся умереть, собирается покончить с собой.

Снаружи было тихо. Вечерняя трапеза закончилась, и большинство студентов, должно быть, занимались или наверстывали столь необходимый им сон. В обычную ночь Тиннстра тоже занялась бы этим, но это была необычная ночь.

Когда Тиннстра приехала в Котеге три года назад, она никак не ожидала, что все так закончится. В конце концов, мальчиков и девочек из лучших семей Шулка привозили сюда для обучения с шестнадцатилетнего возраста, а Тиннстра происходила из самой лучшей семьи. Ее отец, мать и трое братьев окончили Котеге с отличием и сделали выдающуюся военную карьеру. Никто не думал, что Тиннстру ждет другая судьба. Никто не думал, что она трусиха.

Теперь от правды никуда не деться. Больше никакого притворства.

Она посмотрела на свое предплечье. Она знала, где резать – Котеге научил ее этому. Знание анатомии человека делало убийц лучше. Прямо от верхней части предплечья вниз к запястью. Это будет немного больно, но ненадолго. Она потеряет сознание от потери крови еще до того, как боль станет слишком сильной.

Колокол пробил час. Времени больше не было. Они придут за ней. Она крепче сжала нож и попыталась успокоить руку.

Письмо к отцу лежало на столе. Она извинялась, умоляя его о прощении. Он направлялся в Гандан на севере вместе с остальными членами ее клана, чтобы сразиться с Эгрилом. Может быть, он уже там. К тому времени, когда он узнает о ее смерти, от Тиннстры не останется ничего, кроме пепла. Она знала, что это разобьет ему сердце, но лучше так, чем опозорить его имя. Ни у одного отца не должно быть такой дочери.

Она прижала нож к коже, рыдание сотрясло плечи. Ещё нет. Скоро. Если бы только она не была так напугана. Она не хотела умирать. Другого выхода просто не было. Не такого, который она могла видеть.

Ее сердце бешено колотилось. Пот щипал глаза, и она изо всех сил постаралась сморгнуть его, сосредоточившись на том, чтобы успокоить дрожащую руку. Будет намного больнее, если бы она не будет точной. И потребуется больше времени, чтобы истечь кровью. Она этого не хотела. Все должно закончиться быстро и безболезненно.

Нож холодил кожу, его лезвие было острым. Нужно только нажать, и лезвие сделает свою работу. Покончить со всем этим. Просто нажать и прорезать. И все же она не могла заставить свою руку что-либо сделать.

Желудок сжался. Подступившая желчь обожгла ей горло. Она проглотила ее, проклиная свою слабость. Она должна это сделать. Это было все, что у нее оставалось, единственный путь. Она не могла потерпеть неудачу, еще и в этом.

Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть: «Кадет Тиннстра, пора». Мужской голос. Не тот, который она знала. Один из охранников генерала. Она не ответила. На мгновение затрепетала надежда, что он может подумать, что она ушла, и оставить ее делать то, что она должна была сделать.

Он постучал снова:

– Пошли. Старик ждет.

Времени резать запястье уже не было. Она поднесла нож к своему сердцу, приставила острие к груди. Смерть будет мгновенной. Ее уже никто не спасет. Никакого бега в лазарет в последнюю минуту – даже если этот шулка вышибет дверь. Она закрыла глаза. Сделала еще один вдох. Время умирать.

Охранник постучал снова:

– Откройте дверь, кадет.

Она вцепилась в нож обеими руками, но дрожь только усилилась. По лицу текли слезы. Она не могла этого сделать. Она должна это сделать. Просто нажми. Во имя Четырех Богов, нажми. Покончи со всем этим, ты, гребаная тупая трусиха.

Охранник заколотил в дверь:

– Перестаньте валять дурака. Я больше не буду спрашивать.

Тиннстра уронила нож, который с грохотом упал на каменный пол:

– Я иду.

Она опустила рукав, вытерла глаза и надела свою кадетскую форму: темно-черную с серебряными пуговицами, застегнутую в соответствии с правилами и вычищенную. По крайней мере, Тиннстра выглядела умной, если не больше. Может, она и была худшим кадетом, но она знала, как одеваться. Однако было невозможно скрыть то, что она плакала.

Она вздохнула, отперла замок и распахнула дверь. Охранник генерала стоял в дверном проеме с таким видом, словно был в одной секунде от того, чтобы вышибить дверь сапогом. Его нагрудник был так отполирован, что она могла видеть в нем свои красные, воспаленные глаза. Его шлем с голубым плюмажем по центру выдавал в нем представителя клана Мизу. Не клан ее отца. Не ее клан. Она не знала, хорошо это или нет.

– Пошлите. Вы опаздываете.

Тиннстра не пошевелилась. Она была слишком напугана даже для того, чтобы идти.

В конце концов, он схватил ее за руку и потащил наружу. Он заставил ее двигаться по коридору, толкая и фыркая от отвращения. Тиннстра знала, что он чувствует. Она тоже чувствовала отвращение. Она подумала об этом маленьком, идеальном ноже, лежащем на полу ее спальни, и пожалела, что у нее не хватило смелости им воспользоваться. Теперь уже слишком поздно. Еще одна упущенная возможность.

Они подошли к главной лестнице и спустились вниз, проходя мимо кадетов, возвращавшихся в свои комнаты. Она не смотрела ни на кого, но знала, что они за ней наблюдают, могла слышать их шепот. Они все знали. Каждый знал.

Кабинет генерала находился в восточном крыле. Один долгий путь позора. Щеки Тиннстры всю дорогу горели, ноги подкашивались, и она была уверена, что вот-вот упадет.

Они прошли через центральный атриум с его длинными окнами, выходящими на плац. В дневное время там обычно тренировалась по крайней мере одна рота кадетов в полном боевом снаряжении, отрабатывающая легендарное построение фаланги Шулка: щиты сомкнуты, образуя неприступную стену, шестифутовые копья ощетиниваются смертоносной изгородью. Они двигались как единое целое, вперед, всегда вперед. Два шага. Удар. Два шага. Удар. Организованный. Эффективный. Смертоносный. Была причина, по которой за семьсот лет ни один враг ни разу не победил Шулка в битве. Их учили быть непобедимыми. Лучшими из лучших. Храбрейшими из храбрых.

Неудивительно, что Тиннстра не вписывалась в эту компанию.

Но разве я не права? Только потому, что не хочу погибнуть в какой-то дурацкой битве? Моя жизнь должна чего-то стоить. Она оглянулась на охранника. Почему у него не было таких же страхов? Она знала молитву Шулка, обет, который они все давали. Для нее это не имело никакого смысла. Мы действительно мертвые. Ну, а я – нет. Я хочу жить. Неудивительно, что она не смогла покончить с собой.

Два охранника в полном вооружении стояли на страже перед кабинетом генерала. Меч на бедре. Копье в руке. Глаза смотрят прямо перед собой.

Дверь открылась. Теперь выхода нет.

– Иди, – сказал ее охранник. – Лучше всего покончить с этим. – Она подняла на него глаза и увидела печаль в его глазах. Может быть, у него была своя дочь. Наверное молился, чтобы она не стала такой, как Тиннстра. Это был худший страх Шулка как родителя: иметь труса в качестве ребенка.

Она вошла в кабинет генерала, дыша с трудом и чувствуя, что ее тошнит.

Генерал Харка сидел за своим столом, скрестив руки. Слава Четырем богам, он был один. Он наблюдал, как она вошла, видел, как она вздрогнула, когда за ней закрылась дверь. Не было ни улыбки, ни приветствия, ни подтверждения того, что она знала его всю свою жизнь. В этой комнате он не был самым близким другом ее отца. Он не был ее крестным отцом. Он был командиром Котеге.

И он пугал ее до смерти.

Его волосы были завязаны в косичку и собраны в пучок на макушке, как это было принято у Шулка, подчеркивая его острые скулы. На столе горела свеча, но свет не падал на его лицо. Только глаза блестели, но, казалось, он смотрит прямо сквозь нее.

Его кабинет был прост. На одной стене висело знамя – зеленое, со знаком скрещенных копий его клана, Инарен. Его меч свисал с крючка на другой стене. Предназначенный для владения одной рукой, клинок был около тридцати дюймов длиной, обоюдоострый и чаще всего применялся для нанесения ударов при схватке вплотную. Основным оружием Шулка было копье. Меч предназначался для мокрой работы, когда ты смотрел кому-то в глаза, в безумии, которое наступало после того, как фаланга выбивала жизнь из своих врагов, и оставалась только зачистка. Шлем Харка – золотой, обозначающий его звание генерала, с зеленым плюмажем, символизирующим его клан – лежал на столе.

Под шлемом была карта; старая, потрепанная в боях. Джия занимала большую часть южной части континента, но на севере лежал Эгрил, их старый враг. Только крепость в Гандане отделяла Джию от них. Ей показалось, что она видит на карте пятна крови, покрывающие часть территории варваров. Подходяще, действительно. Других ориентиров не было – Эгрил не принимал гостей или послов. Эгрил не интересовался торговлей. Они хотели только того, что можно было украсть. Они любили только убивать.

Тысячу лет назад, когда у них еще была вся магия мира, джиане построили крепость за перевалом Гандан, остановив набеги Эгрила тридцатифутовыми стенами и предоставив им вместо этого убивать друг друга.

Тиннстра вытянулся по стойке смирно перед столом Харка, глядя прямо перед собой, взгляд скользил по его макушке, глядя в никуда. По крайней мере, это у нее получалось хорошо. Он не велел ей сесть или стоять вольно. Ничего, что могло бы ее успокоить. Она не заслуживала даже этого.

Он перебрал какие-то бумаги на своем столе, хотя ему и не нужно было читать ее отчет. Он уже знал. Все знали.

– Кадет Тиннстра из клана Ризон.

– Да, сэр. – Она пропищала эти слова и помолилась о том, чтобы у нее хватило сил услышать то, что хотел сказать генерал.

– Первый шулка происходил из клана Ризон, – сказал генерал. – Создан для защиты Джии, как только магия исчезла с лица земли.

– Да, сэр. – Ее отец рассказывал ей все истории, все мифы с того момента, как она родилась. Об утраченной магии. О том, как Боги стали людьми, прежде чем стать воинами. Сегодня магия существовала только в руках нескольких магов, которые были так же редки, как снег в летний день. Вот почему были нужны Шулка.

– Гордый дом с гордыми традициями, – продолжил генерал.

– Да, сэр. – Они были любимцами короля. Теми, кого всегда вызывали на битву первыми.

– Многие, включая меня, считают твоего отца лучшим из ныне живущих Шулка.

– Да, сэр. – Он был легендой, ему поклонялись все. Глаза людей загорелись, когда они слышали имя Грим Даген. О его подвигах пели песни. Дети притворялись им, когда играли в Шулка с деревянными мечами. Ее отец был всеобщим героем.

– Все ваши братья окончили Котеге с отличием.

– Да, сэр. – Они были совершенством. Достаточно тяжело иметь знаменитого отца, не говоря уже о том, чтобы пытаться пойти по стопам своих братьев. Иногда Тиннстра задавалась вопросом, как она может быть родственницей Бериса, Джонаса или Сомона. Они были так похожи на отца и мать – и так непохожи на нее во всех отношениях.

– Итак, вы можете себе представить, насколько неловкой это делает ситуацию для всех нас. – Он сделал паузу, перетасовал еще несколько листов бумаги. – И для меня.

– Да, сэр. – Тиннстра знала, что сейчас произойдет. Пусть это закончится. Просто произнеси эти слова. Пожалуйста. Нож ждал. Она все еще могла избавить отца от позора.

Харка пожевал губами, как будто ему не нравился вкус того, что он собирался сказать. Тиннстра не могла его винить:

– Это нормально – бояться. Все такие. Это делает нас людьми. Но обучение здесь, в Котеге, должно было помочь вам преодолеть свой страх.

– Да, сэр.

– Технически, вы одна из наших лучших кадетов – с мечом и в шуликане. – Он ущипнул себя за переносицу. – Но бесполезно мастерски владеть приемами, если вы слишком напуганы, чтобы сразиться с настоящим противником.

– Да, сэр. – Во имя всех Четырьмя Богов, она знала это слишком хорошо. Боевым стойкам ее научил сам Грим Даген. Было просто жаль, что он не мог поделиться с ней своим мужеством, как поделился мастерством. Стал бы ее отец посвящать ей все эти часы, если бы знал, что она трусиха?

Харка посмотрел на нее глазами, полными неодобрения. Как бы она ни привыкла к этому взгляду, он все равно причинял ей боль. Она знала, что должна сказать больше, объясниться, но у нее не хватало смелости даже на это.

– Вы не хотите рассказать мне, что произошло?

У Тиннстры перехватило дыхание. Харка был там, видел, что она натворила. Все видели. Она не хотела говорить об этом.

– Ну?

– Люди, с которыми мы сражались… Я видела выражение их глаз, мечи в их руках. Я знала… Я знала, что они хотят меня убить... и я испугалась. Я не хотела быть раненой или убитой. И я знала, что, если останусь там, если буду сражаться... – Она запнулась, когда слезы навернулись ей на глаза. – Это отличалось от тренировок, от любого тренировочного боя, в котором я когда-либо сражалась. Я знаю, что должна была поступить лучше, быть сильнее. Я знаю, мне следовало поверить в себя, но я...

– Вы убежали.

– Да, сэр.

– Вы бросили своих товарищей и подвергли их жизни риску.

– Да, сэр. – Тиннстру затошнило. Разговор об этом вернул все назад – песок, кровь, крики, мертвых. Она молилась, чтобы Харка больше ничего не сказал, но, как и многие ее молитвы, эта осталась без ответа.

Харка тяжело вздохнул:

– Мы выводим студентов на арену не потому, что нам это нравится или для развлечения. Мы делаем это по необходимости. У нас есть враги на севере, которые хотели бы видеть нас мертвыми или порабощенными. Арена – это самое близкое, что мы можем сделать для воссоздания реалий войны, где мы можем показать, каково это – рисковать своей жизнью ради своих товарищей, своего клана и своей страны.

Тиннстра кивнула. Она в меру прониклась этим ощущением.

– Эгрилы всегда ненавидели нас. Поколения назад они ненавидели нас за нашу магию. Они думали, что мы подобны Богам, а этого они допустить не могли. Но тогда мы могли строить города по мановению руки, летать по воздуху, как птицы, разжигать огонь щелчком пальцев, наполнять наши столы едой одной лишь мыслью. И мы отгоняли их, как надоедливых мух. – Харка на мгновение замолчал, наблюдая за реакцией Тиннстры. – Эта ненависть не исчезла, как только магия покинула эти земли. Теперь обязанность Шулка, происходящих из самых благородных семей, защищать всех джиан и сохранять нашу землю свободной. Те мужчины и женщины, которые стоят на стенах Гандана, останавливали смерть и разрушения, лившиеся на нас на протяжении многих поколений.

– Да, сэр.

– Было достаточно плохо, когда мы сражались со случайными племенами, но этот новый император Эгрила – Рааку – сделал невозможное и объединил их всех. Прямо сейчас, расположившись лагерем в миле от Гандана, находится самая большая армия, с которой мы когда-либо сталкивались. Отчеты сообщают о десятках тысяч.

Тиннстра поперхнулась:

– Но это невозможно...

– Нет. Нет, боюсь, возможно. Эгрилы гремят своими дубинками, обещая убить нас всех. Ваш отец сейчас направляется туда со всем своим кланом, чтобы присоединиться к клану Хаска. Десяти тысячам шулка предстоит столкнуться, возможно, с пятьюдесятью тысячами. Каждый мужчина и каждая женщина в Гандане должны внести свой вклад. Никого не должен… убегать, когда придет время сражаться.

Тиннстра ничего не сказала. Она могла думать только о своем отце, матери, братьях, стоящих лицом к лицу с тысячами эгрилов. Они победят. Они должны это сделать. Шулка всегда побеждают. Но… Ей хотелось плакать. Ей хотелось заболеть. Ей хотелось убежать, спрятаться в каком-нибудь убежище и не выходить оттуда, пока все не закончится, и они не вернутся целыми и невредимыми.

Харка переложил бумаги:

– Из уважения к вашему отцу и вашей семье, и, как ваш крестный отец, я готов дать вам еще один шанс – должен признаться, вопреки желаниям других учителей – при условии, что вы сможете заверить меня, что справитесь со своей слабостью. Можете ли вы пообещать мне, что этот инцидент больше не повторится?

Тиннстра перестала дышать. Ей нужно только сказать: «Да, сэр». Произнести маленькую ложь. Но она знала, что это даст ей передышку лишь на короткий период. И она снова окажется здесь.

Правда заключалась в том, что страх всегда был внутри, иногда выплескиваясь наружу. Она хорошо его скрывала, почти убедив себя, что страха не существует. Но в тот день прятаться было некуда. Ни от нее самой, ни от сотен зрителей, собравшихся понаблюдать.

Она бросила свое копье и щит и побежала, спасая свою жизнь, ломая фалангу, подвергая риску жизни своих друзей. И все потому, что не хотела умирать.

Лучше бы ей поскорее покончить с этим. Положить конец всем их страданиям. Она никогда не станет такой, какой они хотели ее видеть, – такой, какой была рождена стать.

– Нет, сэр.

Он поднял глаза, покачал головой, снова опустил взгляд. Нашел лист бумаги, взял перо, обмакнул его в чернила и подписал внизу свое имя. Он подул на чернила, положил листок обратно на стол, еще раз взглянул на него, затем снова на нее:

– Кадет Тиннстра из клана Ризон, властью, данной мне, я исключаю вас из Котеге. Утром в Айсаир отправляется фургон с припасами. Оттуда вы можете самостоятельно добраться до дома вашей семьи в Гэмбриле. Ваш клан, без сомнения, примет и другие меры.

– Что они сделают? – спросила Тиннстра. Одинокая слезинка скатилась по ее щеке.

– От вас отрекутся, – ответил Харка. – Только Шулка может быть частью клана. Теперь вы не одна из нас и никогда не будете.

– И кем я буду?

– Никем. – Голос Харка был холоден как смерть. Он протянул ей листок бумаги. – Вы уволены.

Тиннстра уставилась на него, уставилась на листок бумаги в своей руке. Если она его возьмет, ее жизнь будет кончена. У нее останется только нож в ее комнате, но даже это было ложью. Она знала, что у нее не хватит смелости покончить с собой.

– Тиннстра, – сказал Харка, и его тон смягчился. Выполнив свой долг, он снова стал ее крестным отцом. – Возьми лист. Это к лучшему. Возможно, сейчас тебе так не кажется, но однажды ты оглянешься назад и поймешь, что это был тот момент, когда ты стала свободной.

– Свободной?

– Теперь ты можешь делать все, что захочешь. Не то, что диктует твой отец или чего ожидает твой клан. Тебе предстоит сыграть определенную роль в этом мире. Воспользуйся этой возможностью, чтобы узнать, какую. Начинай жить своей жизнью.

Тиннстра взял листа: «Благодарю вас, сэр». Она собиралась было отдать честь, поняла, что больше в этом нет необходимости, и вместо этого неловко улыбнулась и смахнула еще одну слезинку.

– Удачи.

Выйдя из кабинета, она остановилась в коридоре, внезапно потерянная в месте, которое было ее домом в течение трех лет. Она не знала, что чувствовала – смущение, страх, облегчение. Это сделано. Она вне. Ей больше никогда не придется брать в руки меч. Или стоять в фаланге.

И то, что сказал Харка, было правдой – она могла пойти куда угодно. Но только не обратно в Гэмбрил. Возможно, однажды она вернется туда, когда узнает, что там будет ее отец, ее семья, но не сейчас. Я могу пойти куда угодно. Где никто не знает, кто я такая. Где я могу быть обычной. Девушкой без имени. Я больше не дочь Грима Дагена. Я – это просто я.

Она улыбнулась. Это была прекрасная мысль. Может быть, так действительно лучше. Она не была такой уж трусихой. Она просто не была Шулка. Она взглянула на охранников, неподвижных, как статуи, бесчувственных воинов. В этом и была разница. У нее были чувства. Она хотела новых впечатлений. Она хотела что-то делать, чего-то добиться от себя. Она не хотела быть безмозглой убийцей.

Тяжесть спала с ее плеч. Тиннстра направилась в свою комнату, почти плывя по воздуху. Чем скорее она уйдет, тем лучше. Пришло время оставить Шулка позади и затеряться где-нибудь в другом месте. Она свободна. Впервые в своей жизни она свободна. Слава Четырем Богам.

Больше не нужно прятаться в тени, не желая быть замеченным. Куда бы она ни пойдет дальше, она узнает, кто она на самом...

Мир взорвался.

2

Дрен

Киесун

Дрен наслаждался жизнью.

Было уже поздно. Ему следовало бы поспать, немного отдохнуть перед тяжелым днем на лодке, когда ему придется рыбачить со своим отцом, дядей и кузеном. К черту рыбалку. Его отец называл это «поступать правильно». «Быть благоразумным». Ага, точно. Когда он подрастет, у него будет достаточно времени для этого. Но прямо сейчас? У Дрена есть дела поважнее. Поозорничать, например.

Он бежал по крышам, перепрыгивая через небольшие перегородки между зданиями, огибая водные башни, сердце бешено колотилось, кровь бурлила. Чувствую себя живым.

Его кузен, Квист, следовал за ним по пятам, для разнообразия не отставая. Дрен ухмыльнулся. Сон может подождать. Завтра они оба будут измотаны до предела, но ему было все равно. Отцы будут их ругать. Черт с ними. Беда в том, что эти старики забыли, каково это – быть молодыми. Они слишком заняты работой, чтобы помнить, что такое веселье.

Дрену нравилось бегать по крышам, свободно передвигаться по городу незамеченным. Здесь, наверху, он чувствовал себя королем мира, а не сыном рыбака. Наверху он не был ничьим рабом. Он был тенью, промелькнувшей мимо незамеченной и не замышлявшей ничего хорошего.

Луч луны давал немного света – не то чтобы Дрен в нем нуждался. Это был его город. Грязный, потный Киесун. Он прожил здесь всю свою жизнь и, если не считать работы на рыбацкой лодке своего отца, никогда не покидал городских стен, даже для того, чтобы исследовать горы к северу от города. Зачем это ему? Все, что ему было нужно, находилось в Киесуне. Все, что кому-либо было нужно, находилось в Киесуне. Портовый город был зажат на небольшой полоске земли в самой южной точке Джии, и доки, построенные над самой глубокой естественной гаванью в стране, работали двадцать четыре часа в сутки. Корабли прибывали из Мейгора, Чонгора и Дорнуэя, привозя все – от оливкового масла и вина до изысканных шелков, которые так любили богатые женщины.

В доках можно было неплохо поживиться, если действовать достаточно быстро. Особенно, если у тебя хватит ума не переусердствовать. Возьми слишком много, и ты рассердишь людей до такой степени, что они могут попытаться тебя остановить. Ограничься малым, и никто не будет беспокоиться. Только идиотов ловят на воровстве; только дуракам отрубают руки за воровство. Дрен не был ни тем, ни другим.

Некоторые говорили, что в Киесуне построили столько зданий, что можно было бы заполнить вдвое больше земли, и Дрен мог в это поверить. Когда ты окружен водой с трех сторон, тебе приходится обходиться тем, что у тебя есть, поэтому все дома были плотно прижаты друг к другу. Здания стояли шеренгой вдоль узких улочек, которые всегда были забиты людьми. На то, чтобы дойти из одного конца города в другой, нужны были часы. Даже поздней ночью на улицах было многолюдно. Вот почему по крышам было удобнее передвигаться. Никто не вставал на пути.

Даже если бы кто-то был там, наверху, выпивал или развешивал белье, они бы его не остановили. Они могли бросить на него взгляд, означающий, что он сошел с ума, или послать его подальше, но все это не имело значения. Дрен был бы уже далеко от них. И, конечно, у него всегда на поясе висел маленький нож, если что-то пойдет наперекосяк.

Они на большой скорости приблизились к краю здания. Шесть футов до следующего ряда домов, тридцать футов лететь до земли, но Дрен не сбавил скорость. И не заколебался. Он двинулся прямо вперед, заставив себя бежать еще быстрее. Небольшой прыжок на конец крыши, и он бросил себя в воздух.

Ему нравился этот момент, когда он висел в воздухе, почти летел. У большинства людей не хватило бы ни нервов, ни смелости, ни яиц, чтобы совершить подобный прыжок. Но Дрен ничего не боялся. Опасность. Острые ощущения. Это то, что заставляло его чувствовать себя чертовски фантастически.

Слишком скоро его ноги коснулись противоположной стены, затем небольшой толчок, и он на крыше, перекатился, замедляя движение, а потом снова вскочил на ноги.

Именно так. Легко.

Он повернулся, чтобы посмотреть на Квиста. Глаза его кузена были широко раскрыты и блестели в лунном свете, полные страха, но он все равно прыгнул, размахивая ногами и руками, чтобы преодолеть расстояние. Одно можно точно сказать о Квисте: он всегда был готов рискнуть.

Его приземление было не таким грациозным, как у Дрена – больше похоже на удар и кувырок, – но не имело значения, как ты приземлился, главное, чтобы ты это сделал.

– Легче не становится, – сказал Квист, надувая щеки.

– Тебе нужно немного сбросить вес, – поддразнил его Дрен, хотя его кузен был худым, как щепка. Никто не может растолстеть, целыми днями таская сети на рыбацкой лодке.

– А мы не можем пойти куда-нибудь выпить? Сегодня на улице чертовски жарко, и я бы предпочел не обливать свои яйца потом, бегая по крышам.

Дрен хлопнул кузена по плечу.

– Это Киесун. Здесь всегда чертовски жарко. По крайней мере, здесь, наверху, прохладнее, чем внизу. – Он широко раскинул руки. – Почувствуй гребаный ветерок. Ты можешь дышать.

– Я и в таверне могу дышать спокойно, спасибо большое, – проворчал Квист, но все же поднялся на ноги. – Саша спрашивала о тебе.

Дрен навострил уши:

– Точно?

Квист ухмыльнулся:

– Точно.

– И?

– Она сказала, что сегодня работает в таверне старика Хэстера, и мы могли бы мы заглянуть к ней выпить.

Дрен закусил губу при мысли о том, чтобы выпить с Сашей. Она была прекрасна. Самая прекрасная девушка во всем Киесуне. Одна мысль о ней заставляла его сердце учащенно биться.

– Это всего в нескольких улицах отсюда, – сказал Квист.

Дрен окинул взглядом крыши, мысленно прослеживая маршрут к заведению старика Хэстера. Саша разносила напитки, вызывая много смеха у посетителей, в то время как мужчины боролись за ее внимание. Она могла получить того, кого хотела. Но она хотела его. Ну, по крайней мере, он так думал.

Квист наблюдал за ним, ожидая, не поддастся ли он искушению. Дрен рассмеялся. Кузен был умным парнем. Он точно знал, какой крючок нужно зацепить. Ну что ж, это тоже к черту:

– Мы можем пойти навестить ее после того, как посетим Шулка. Тогда нам будет что рассказать.

Квист покачал головой:

– Я говорю это в последний раз – это гребаная глупая идея.

Дрен обнял кузена за шею, притягивая его к себе:

– Эта идея сделает нас знаменитыми.

Квист высвободился:

– Я не хочу быть знаменитым. Я не хочу, чтобы Шулка стучались в мою дверь с обнаженными мечами, готовые отрубить мне голову.

– Расслабься. Этого не случится, – сказал Дрен. – Представь себе, что ты будешь чувствовать, когда все будут говорить о том, что мы сделали! Мы будем теми, кто выставил Шулка дураками.

Квист все еще не был убежден:

– Ты ведь понимаешь, что они лучшие бойцы в мире, лады?

Дрен кивнул.

– Никто не побеждал их в битве. Никогда.

– Это я тоже знаю.

– И все они носят мечи и копья и наслаждаются убийством людей. Таких людей, как ты и я. Особенно если они подумают, что мы проявили к ним неуважение.

Дрен снова кивнул.

– И они забирают половину того, что мы зарабатываем, в виде налогов, чтобы они могли идти и играть в солдатики весь день напролет. «Цена за нашу безопасность» и вся эта чушь. Высокомерные ублюдки. И мы должны вставать на колени и гнуться как гребаные, когда они будут идти мимо, иначе они могут отрезать нам головы. Они думают, что они лучше нас только потому, что родились в правильной чертовой семье. – Дрен сплюнул. – Ну, мы собираемся показать им, что мы на самом деле о них думаем. Может быть, я всего лишь сын рыбака, но я ничуть не хуже их.

– Ладно, ладно, – сказал Квист. – Достаточно. Я в деле. Я же говорил тебе, что пойду с тобой. Только не читай мне еще одну лекцию о достоинствах и недостатках Шулка. Достаточно того, что наши отцы твердят об этом. Мир таков, каков он есть.

– Дыхание восстановилось? – спросил Дрен, подмигнув. – Готов идти?

– Пошел ты.

Они снова двинулись в путь, ноги летели по плоским крышам, перепрыгивали через щели, переходили к следующему зданию, следующему ряду, направляясь на запад. Они пробежали мимо дома Дрена, и он ухмыльнулся. Его родители спали в постели, думая, что он находится с комнате рядом.

Пот тек у него по спине, рубашка прилипла к коже. Квист прав. Чертовски жарко. Но останавливаться нельзя. В любом случае скоро пойдет дождь, так что нельзя терять времени. Один сильный летний шторм мог бы заполнить городские водные башни, но это также разрушило бы план Дрена.

Они миновали последнее здание, и вот они – казармы Шулка. Они пригнулись за парапетом стены и выглянули наружу, чтобы убедиться, что их никто не заметил. Конечно же, никто их не видел. Поблизости никого не было.

Казармы в западной части города находились всего в трех улицах от дома Дрена, слишком близко, на его вкус. Три корабля были пришвартованы к небольшому военному причалу на случай, если какой-нибудь пират окажется достаточно глуп, чтобы попытать счастья с торговым судном.

За доками виднелись ряды жилых домов, конюшни и плац для парадов. Отец Дрена сказал, что там было расквартировано более тысячи мужчин и женщин – ублюдки с черными перьями из клана Хаска. В городе не хватало места, а казармы занимали большой кусок того, что было. Типично для гребаных Шулка. Пусть все остальные живут как крысы, пока они живут как лорды.